Судья Джон Данкомб был аномальным явлением в продажной судебной системе Лондона. Конечно, он брал взятки и, если имелась хоть малейшая возможность пополнить свой доход при вынесении вердикта, никогда от них не отказывался. Однако, в отличие от многих других продажных судей, в тех случаях, когда взятку уплатить не могли, он не увиливал от своих обязанностей и не проявлял неоправданной жестокости, вынося приговор. Не будучи связан взяткой, он судил справедливо, а зачастую даже мудро. О Джоне Данкомбе говорили, что коррупция судопроизводства — его профессия, а справедливость правосудия — его удовольствие.
   Я не знал, из корыстного интереса или из удовольствия Данкомб вызвал меня в суд на Грейт-Харт-стрит. Я ожидал своей участи вместе с констеблем, пока судья Данкомб не вызвал нас, осыпаемых насмешками шлюх и воров, к себе.
   Суд проходил в большом помещении в первом этаже дома, где на втором этаже судья жил. Вероятно, прежние хозяева устраивали здесь балы или другие развлечения, но теперь здесь можно было увидеть лишь низы лондонского общества. Судья восседал за огромным столом в дальнем конце комнаты в окружении констеблей, клерков и слуг. На столе громоздились стопки бумаг, было разбросано несколько юридических справочников, и стояла большая бутылка портвейна, из которой он частенько наполнял свой бокал. Был разгар дня, и поэтому зал суда наполняли не самые закоренелые мерзавцы. Обычно утром перед судьей Данкомбом представали проститутки, пьяницы, ночные разбойники, взломщики домов, грабители и другие преступники, приведенные ночным патрулем.
   В течение дня судья Данкомб рассматривал их дела, например дело бродяги, которого он приговорил к нескольким неделям работ в Брайдвелле, или брал показания под присягой, или рассматривал более крупные дела по мере их возникновения.
   Данкомб был пожилымчеловеком с тяжелым подбородком, маленькими глазками и огромным бородавчатым носом. Почти все зубы у него выпали, и рот ввалился, что придавало тому вид пустого ранца, выглядывавшего из-под пожелтевшего парика. Я видел, но не слышал, как он разговаривал со стоявшей перед ним женщиной. Она была молода и грязна, а ее лохмотья едва прикрывали интимные места. Данкомб задавал вопросы с каменным лицом. Она отвечала, всхлипывая. Наконец судья вынес какое-то решение, и женщина, упав на колени, стала громко благодарить Господа. Один из констеблей подошел и увел ее, а она сердечно восхваляла Данкомба. Я надеялся, что ее радость принесет мне удачу.
   — Мистер Бенджамин Уивер? — громко произнес он.
   Данкомб обвел взглядом зал суда, пока его глаза не остановились на мне. Он ничем не показал, что хорошо меня знает. Я часто бывал у него в суде в качестве свидетеля, когда приводил пойманных воров, а также дабы получить ордер и констебля для ареста. Но Данкомб не жаловалловцов воров и полагал, что я так же бесчестен, как большинство из тех, кто занимается данным промыслом.
   — Выйдите вперед, — произнес он нараспев. — Но не приближайтесь слишком близко.
   Я подошел к столу, стараясь не обращать внимания на смех вокруг.
   — Как вы умудрились так испачкаться? — спросил он. — Вы довольно часто бывали в этом суде, но впервые явились помазанный нечистотами.
   — Ваша честь, когда я шел по улице, я обнаружил, что меня преследует незнакомец. Не зная, что он служитель этого суда, я подумал, что моя жизнь в опасности. Я искал убежища в переулке, который, к сожалению, известен своей грязью.
   Он мрачно посмотрел на меня:
   — Вы всегда убегаете от незнакомых людей, мистер Уивер?
   — Это Лондон, ваша честь. Кто, кому дорога жизнь, не убегает от незнакомцев?
   Расслышавшие мой ответ одобрительно засмеялись. Даже судья слегка фыркнул.
   — Я вызвал вас из-за некой Кейт Коул, которая должна предстать перед судом через две недели за убийство. Ваше имя всплыло в связи с этим делом, и меня попросили взять у вас показания.
   Я надеялся, что мое лицо не выразило потрясения, хотя я почувствовал себя так, словно меня снова ударил сзади по голове один из головорезов Уайльда. Мне было приятно думать, что я оставил преступную жизнь, оттого что не мог мириться с ее безнравственностью. И хотя это отчасти было правдой, безусловно верно и то, что, занимаясь ловлей воров, я не подвергал себя опасным случайностям правовой системы. Не хочу показаться неуважительным по отношению к джентльменам судьям, но не открою секрета, если скажу, что наша правовая система, которой так восхищаются во всех европейских странах за ее строгость и быстроту, на самом деле ужасна и ни один человек — ни виновный,ни невинный — не хотел бы предстать перед ней.
   Итак, мои страхи были отнюдь не напрасными. Даже если бы я никогда в жизни не слышал о Кейт Коул или не имел ни малейшего представления, о чем говорит судья, это никоим образом не могло бы гарантировать, что я не закончу свою жизнь с веревкой на шее в Тайберне. Мне следовало проявлять осмотрительность и внимательность.
   — Мне нечего сообщить, — сказал я, изображая на лице утомление и растерянность. — Мне ничего не известно об этом деле.
   Дело было запутанное, и, хотя у меня не было никакого желания давать ложные показания, другого выбора не оставалось. Скажи я правду, я бы поставил под угрозу анонимность сэра Оуэна, которую обещал охранять. В данный момент единственное, что я мог сделать, — это попытаться выиграть время.
   — Вы никогда не слышали о Кейт Коул? — недоверчиво спросил судья.
   — Никогда, — сказал я.
   — Тогда я не буду тратить напрасно свое время, не так ли?
   В этот момент я понял, что вопрос все-таки финансовый. Данкомб не отказался бы так быстро от допроса, если бы стремился к правосудию, а не к звону монет. Меня не обрадовало это открытие. Если Данкомбу заплатили, то взятка, которую я мог предложить, а он мог бы принять, не помогла бы мне ничем. Негласное правило продажного правосудия гласило, что брать взятки следовало от всех заинтересованных лиц, но принимать решение — в пользу более влиятельного. Я не мог тягаться с Уайльдом в этом отношении.
   — Я так и укажу; вы отрицаете, что вам известна эта персона или ее преступления, — сказал Данкомб. — Однако должен сообщить, что ее дело будет заслушано в Олд-Бейли ровно через две недели и что вас могут вызвать на процесс как свидетеля защиты. Вы не должны покидать Лондон до начала процесса, поскольку вас снова могу вызвать в данный суд. Вы поняли меня, мистер Уивер? Я кивнул:
   — Полагаю, я вас отлично понял, ваша честь.
   — Тогда советую вам принять ванну.
   На этом Данкомб меня отпустил, и я, дружески похлопав по плечу несчастного констебля, покинул здание суда с чувством уныния. Я представил себе процесс над Кейт Коул и как я стою на свидетельской скамье. Солгать человеку, подобному Данкомбу, не проблема, но я не смог бы дать ложные показания на процессе в Олд-Бейли по обвинению в убийстве. Если дело дойдет до этого, я буду вынужден сказать правду, поэтому следовало сообщить сэру Оуэну, какой оборот приняли события.
   Данкомб сказал, что меня могут вызвать в качестве свидетеля защиты. Это означало, что мое имя назвал не Уайльд, а Кейт. Уайльд не был заинтересован в защите женщины, за которую в случае обвинительного приговора мог получить сорок фунтов. Но я не понимал, как могла Кейт узнать мое имя и чего она добивалась, вовлекая меня в процесс, даже не повидавшись со мной. Она, безусловно, поняла, что я не хочу, чтобы мое имя упоминалось на процессе, и ради этого готов на многое. Также вполне возможно, что это Уайльд упомянул мое имя, чтобы настроить меня против Кейт. Может быть, он надеялся, что сможет одним махом отправить на виселицу Кейт и погубить мою репутацию? Я не знал, что думать. Элиас советовал опираться на вероятность, а не на факты. Но чтобы опираться на вероятность, должна быть хоть какая-то логика. В данном случае я никакой логики не находил.

Глава 25

   Как только я помылся и переоделся, стараясь не привлекать особого внимания слуг в дядюшкином доме, я послал записку сэру Оуэну, в которой просил его о встрече в местной пивной. Он прислал ответ, и несколько часов спустя я сидел напротив него, спокойно потягивая пиво.
   Сэр Оуэн, однако, не выглядел спокойным. От его сердечного добродушия, знакомого мне по предыдущим встречам, не осталось и следа. Его плотно сжатые губы говорили о нервном напряжении, и он постоянно оглядывался на дверь.
   — Все это неприятно, — сказал сэр Оуэн, — Вы обещали мне, Уивер, что мое имя не будет замешано в этом деле, — В задумчивости он гладил пальцем ручку пивной кружки.
   Я был все еще напряжен, но пытался произвести впечатление спокойного, уверенного в себе человека. Я обнаружил, что, подобно актеру на сцене, могу своим поведением воздействовать на людей, с которыми разговариваю.
   — Я обещал сделать все, что возможно, и намерен сдержать обещание, но перед судом я не могу лгать, иначе меня самого могут обвинить а убийстве. Сэр Оуэн, дело приобрело неожиданный для нас обоих оборот, и я полагаю, было бы благоразумным приготовиться к тому, что мне, возможно, придется назвать ваше имя в суде. Я уверен, что при правильной подготовке вы сможете избежать серьезного ущерба…
   — Ваша обязанность — защищать тех, кто вас нанимает, — проворчал он, не поднимая взгляда. — Вы должны это делать, чего бы вам это ни стоило. Может, хотите еще денег?
   — Полно, сэр Оуэн, меня удивляют ваши обвинения. Я честно выполнил все свои обязательства.
   — Интересно, — сказал он в задумчивости, — как вы объясняете, что эта женщина вдруг смогла назвать ваше имя? Вы мне говорили, что она не знает, кто вы и где вас искать. — Он выпрямился и сделал большой глоток из кружки.
   — Это правда, — сказал я, — хотя похоже, что Уайльд прознал об этом. Могу только предположить, но кажется, за всем происходящим стоит Уайльд.
   — Уайльд! — сплюнул в сердцах сэр Оуэн. — Он нас погубит. Я был глупцом, когда доверился вам, Уивер. Вы, скажу я вам без обид, вспыльчивый евреи, который думает не головой, а кулаками. Если бы вы никого не застрелили, ничего этого не случилось бы.
   Я не мог более терпеть эти внезапные и неприятные обвинения сэра Оуэна. Он относился благодушно к тому, что я застрелил Джемми на улице, пока это не нарушало его покоя.
   — Вы правы. Если бы никого не убили, не было бы и дела об убийстве. Но нужно прибавить — будь вы осторожнее со своими бумагами, ничего этого не случилось бы.
   Я полагал, что мои слова разозлят его, возможно, выведут из себя, но мои обвинения лишь заставили сэра Оуэна вспомнить о своем положении. Он сел очень прямо и холодно посмотрел на меня.
   — Вы забываетесь, — сказал он тихо. — Вы навлекли на свою голову большие неприятности, и на мою тоже, суя нос куда не следует. Откуда нам знать — вдруг за этим неожиданным поворотом дела с шлюхой стоит «Компания южных морей»? Компания, несомненно, любым способом хочет заставить вас молчать. А все из-за вашего вынюхивания, расследования смерти отца. Неужели нельзя было подождать, пока не закончится это дело со шлюхой?
   Я открыл рот, чтобы возразить, но остановился и задумался о том, что сказал сэр Оуэн.
   — Откуда вам известно об этом деле? — спросил я спокойно, надеясь, что успешно скрываю свои чувства.
   Я внимательно наблюдал за сэром Оуэном, ища признаки растерянности, но на его лице было лишь раздражение.
   — Кто в Лондоне не знает, что вы раскапываете самоубийство Бальфура? Ни для кого не секрет, что вы навлекаете проблемы на «Компанию южных морей». Лично я опасаюсь, что вы навлекаете проблемы на свою голову, а заодно и на мою. Что вы за человек, если не признаётесь, кто ваш отец! Мы разговаривали с влиятельными людьми о Лиенцо, а вы даже слова не сказали. Вы хотели поставить меня в неловкое положение в моем собственном клубе, Уивер? Вы этого хотите?
   — Если вы оказались в неловком положении, — спокойно сказал я, — вы сами в этом виноваты.
   Сэр Оуэн стиснул зубы.
   — Вы безответственный мошенник и не смейте втягивать меня в свои грязные делишки! Я вам этого не позволю, иначе окажусь в канаве вместе с вами.
   Видя, что сэр Оуэн распаляется все больше, я решил, что лучше дать ему выговориться, не обращая внимания на его нелестные высказывания о евреях вообще и обо мне в частности, пока он не выдохнется. Наконец он немного успокоился.
   — Я поговорю с людьми, пользующимися влиянием. Может быть, мне удастся сделать что-нибудь, чтобы вас не вызывали на этот процесс. А пока вы должны дать мне слово, что, если вас вызовут, вы не назовете моего имени и не упомянете меня никаким иным образом в связи с убийством этого… Джемми.
   — Сэр Оуэн, — сказал я спокойно и негромко, — мы должны сделать все, что возможно, дабы не доводить дело до этого, но я не могу дать вам такого обещания. Я буду держать язык за зубами, пока это будет безопасно. Может быть, мне не придется называть вашего имени. Может быть, суд сочтет не важным, по чьему поручению я искал Кейт. Но если меня спросят, чье поручение я выполнял в тот вечер, я не смогу молчать. Нельзя ли рассказать вашей будущей жене, мисс Деккер, о небольшой части вашего прошлого, чтобы подготовить ее к возможным неприятным слухам?
   Тут я сделал ошибку. Сэр Оуэн сжал кулаки и напряг челюсть, Он долго смотрел на меня в изумлении.
   — Что вы можете знать о чувствительности утонченных дам? — прошипел он. — Вам знакомы только шлюхи да шваль подзаборная.
   Мне следовало проявить больше деликатности к человеку в его положении, но я не мог найти в своей душе сочувствия к сэру Оуэну, учитывая его обличительный тон. Я сделал для него все, что мог, и даже больше, Если он рассчитывал, что из верности к нему я пойду на виселицу, он, мягко говоря, заблуждался,
   — Разве в вашем Евангелии не сказано, сэр Оуэн, — спокойно поинтересовался я, — что лишь безгрешный может бросить камень?
   Он смотрел на меня во все глаза.
   — Нам больше не о чем говорить, — сказал он и поспешно удалился.
   Паника сэра Оуэна несколько сбила меня с толку, но не привела в уныние. В конце концов, ему грозил публичный позор, который мог расстроить его женитьбу. Я чувствовал, что он отчасти прав. В немалой степени я сам был виноват в сложившемся положении. Но меня более заботило, как эта злополучная цепь событий началась и что я мог сделать, дабы все исправить. Мне казалось логичным, что именно благодаря Джонатану Уайльду я оказался втянутым в процесс Кейт Коул, но оставался вопрос, почему сэр Оуэн предположил, что неприятности у меня и у баронета возникли по вине Компании. Я не мог не учитывать такую возможность.
   Я полагал, что только один человек мог объяснить мне все это, и я снова отправился в Ньюгетскую тюрьму, чтобы повидаться с Кейт Коул.
   Я прошел сквозь ужасающие ворота тюрьмы, и за несколько монет охранник провел меня в Пресс-ярд, где находилась комната Кейт. Надзиратель объяснил, что Кейт попросила не впускать никаких посетителей, но несколько шиллингов решили эту проблему.
   Комната оказалась на удивление приятной. В ней была удобная на вид постель, несколько стульев, стол, бюро и гардероб, небольшое окно пропускало свет, но недостаточный, чтобы в комнате было светло даже в разгар дня, поэтому множество дешевых сальных свечей коптило стены. Вокруг были разбросаны графины и пивные кружки, куски недоеденного мяса и зачерствевшие корки белого хлеба. Кейт от души тратила деньги.
   Но несмотря на то, что она делала, покупки как порядочная женщина, она не умела жить в соответствии с этим статусом. На ней была новая одежда, без сомнения купленная на деньги, которые я ей оставил, но запятнанная едой и напитками, измятая, словно Кейт спала прямо в ней, и ужасно пахнущая. Кейт не избавилась от вшей, которых подхватила, ночуя в Коммон-сайд, и они бегали по ее коже, как пешеходы по оживленной улице.
   Кейт выразила немалое неудовольствие, увидев меня на пороге своей комнаты. Она встретила меня угрюмой ухмылкой, обнажив сломанные зубы, и тотчас отвернулась, не желая смотреть мне в лицо.
   На пороге появился надзиратель.
   — Желаете чего-нибудь? — спросил он.
   — Бутылку вина, — прошипела Кейт. — Он платит, — ткнула она в меня пальцем.
   Тот вежливо закрыл дверь.
   — Ну, Кейт, — начал я, взяв один из деревянных стульев и повернув его к ней лицом, — разве так следует относиться к своему благодетелю? — Я сел и, тихонько отодвинув ногой неприкрытый ночной горшок, стал дожидаться ее ответа.
   — Мне нечего вам сказать, — надула она губы, как ребенок.
   — Не могу понять, отчего ты на меня сердишься. Разве я не устроил тебя удобно, избавив от проблем?
   Кейт медленно подняла глаза:
   — Вы не избавили меня от виселицы. И от Уайльда тоже. Если пришли сюда за этим, можете катиться к черту, потому что другого выбора у меня не было. Вот так.
   — Что ты хочешь сказать, Кейт?
   — Это был Уайльд, он сам. Он заставил меня выдать вас. Я ничего не хотела говорить, но сначала Уайльд сказал, что вы хотите, чтобы меня повесили, а когда я сказала, что это неправда, он сказал, что меня обязательно повесят и что у него больше влияния на судью, чем у вас. Вот что случилось, и делайте с этим что хотите.
   Я задумался, пытаясь разобраться в том, что сказала Кейт. Кейт тяжело дышала, словно речь отняла у нее все силы. Думаю, часть этой речи была отрепетирована — она знала, что я приду.
   По крайней мере, я уже кое-что выяснил. В процесс Кейт меня втянул Уайльд. Это не означало, что Уайльд стоял за убийством Бальфура и моего отца. Но это означало, что он лгал, утверждая, что не станет бороться со мной как с конкурентом, пока я буду выступать против «Компании южных морей».
   Я запутался в паутине многочисленных, не связанных друг с другом фактов. Возможно, мой метод был порочен. Элиас критиковал меня за то, что я рассматривал каждый факт по отдельности. Но как установить связи между несопоставимыми элементами?
   Я пришел к Кейт побеседовать об Уайльде, но, возможно, следует говорить с ней о чем-то другом, поскольку центральная загадка моего расследования — Мартин Рочестер. По всей видимости, он нанял человека, который переехал моего отца. Складывалось впечатление, что каждый па Биржевой улице что-нибудь о нем да слышал. Но самым интересным мне показались утверждения Уайльда, великий ловец воров изо всех сил старался убедить меня в преступности Рочестера, снабжая в то же время бесполезными сведениями. И вот передо мной Кейт, которой было кое-что известно о делах Уайльда и которая не испытывала любви к своему хозяину. Может быть, мне удастся у нее узнать, какую роль Рочестер играл в этих преступлениях.
   Появился надзиратель с бутылкой вина. Он затребовал немыслимую цену в шесть шиллингов, которую я уплатил, поскольку это было легче, чем вступать в дебаты.
   Кейт выхватила у меня бутылку, откупорила ее и как следует приложилась к горлышку. Вытерев рот тыльной стороной руки, она посмотрела на меня, размышляя, предложить мне выпить или нет. Вероятно, она решила, что, раз нанесла мне столько вреда, такими мелочами дело все равно не поправить, и оставила вино себе.
   Я позволил ей сделать еще глоток, прежде чем заговорил.
   — Ты знаешь человека по имени Мартин Рочестер?
   — У! — взвизгнула она, как придавленная крыса. — Теперь это уже Мартин Рочестер? Не скажу, что он мне нравится. Он причинил мне достаточно неприятностей.
   — Значит, ты его знаешь? — спросил я поспешно. Мое сердце было готово разорваться от волнения.
   Неужели я наконец нашел того, кто знал этого таинственного человека?
   — Конечно знаю, — лениво сказала Кейт. — Он такой же негодяй, как Уайльд, но вдвое его умнее, А Рочестер-то здесь при чем?
   Я не мог поверить в свою удачу. Я был изумлен, что Кейт говорит о знакомстве с ним так запросто.
   — Пока не знаю, — честно сказал я. — Но я уверен, что, если смогу его найти, это облегчит жизнь нам обоим. Что ты можешь о нем сказать?
   Кейт открыла рот. Она хотела что-то сказать, начала даже производить звуки, но спохватилась, и ее губы сложились в плотоядную ухмылку.
   — Вы мне не сказали, зачем вам этот Рочестер.
   — А ты его откуда знаешь? — потребовал я. — Что тебе о нем известно?
   — Я его хорошо знаю. Даже отлично.
   — Ты с ним встречалась? — спросил я. — Ты знаешь, где его можно найти?
   — Конечно, я с ним встречалась. Но его нельзя найти, если он этого не хочет. Это точно. Он занимается торговлей бумагами. Он там главный.
   — Ты можешь что-нибудь мне сказать, что помогло бы его найти?
   Она покачала головой:
   — Только то, что лучше вам его найти, пока он не нашел вас.
   — Можешь его описать?
   — Думаю, могу.
   — Тогда опиши.
   Кейт посмотрела на меня, и ее глаза вспыхнули. Я понял, что у нее появилась мысль, которая показалась ей чрезвычайно умной.
   — А что если я сделаю это после того, как меня освободят? — Она улыбнулась испачканными вином губами.
   — Я готов заплатить за любую информацию, которая поможет мне найти Рочестера.
   — Да уж конечно, вы готовы заплатить, но я-то по-прежнему гнию в тюрьме. Вы мне все талдычите, что вам надо, но, если я буду давать все, что вам надо, я ничего не получу и уж точно попаду в Тайберн. Поэтому теперь составьте список всего, что Baм надо, и я его выполню, когда выйду из Ньюгетской тюрьмы.
   — Кейт, — сказал я, чувствуя, как во мне закипает гнев, — мне кажется, ты не понимаешь, насколько это важно.
   Я подумал об интересе Уайльда к моему расследованию и о его попытках втянуть меня в процесс Кейт. Между этими двумя фактами должна быть какая-то связь, но я не знал какая. Рочестер стоял за убийством моего отца и был как-то связан с Уайльдом. Мне казалось, что, если я узнаю об этом больше, я разгадаю многие загадки, которые не давали мне покоя.
   Но Кейт была равнодушна к моим проблемам.
   — Мне наплевать на твои проблемы, и я уверена, что в моих проблемах виноват Уайльд. И я знаю, что между Уайльдом и Рочестером нет ничего общего, поэтому Рочестер мне ничем не поможет.
   Я пытался урезонить ее еще в течение четверти часа, но все было напрасно. Я подумал, не выгнать ли ее из комнаты, в которую она попала благодаря мне, но решил, что это ничего мне не даст. Поэтому я ушел, решив, что попытаюсь еще раз позже, когда найду более весомые доводы, чтобы заставить ее разговориться.
   На следующий день пришла записка от Вирджила Каупера с предложением встретиться «У Джонатана». Я прибыл за четверть часа до назначенного времени, по он уже сидел за столом за чашкой кофе.
   — Что вы выяснили? — спросил я, садясь напротив. Он едва взглянул на меня:
   — Нет данных, что Самуэль Лиенцо когда-либо владел акциями «Компании южных морей».
   Не могу сказать, что эти сведения сильно меня удивили. Учитывая известное мне отношение отца к «Компании южных морей» и к Банку Англии, меня бы удивило обратное.
   — Однако, — продолжал он, — иначе обстоит дело с мистером Бальфуром. У него было акций на сумму более двадцати тысяч фунтов.
   Я не имел понятия, насколько состоятельным человеком был Бальфур, но двадцать тысяч фунтов — огромная сумма, чтобы инвестировать ее в одну компанию. Если бы компания разорилась, инвестор тоже был бы разорен.
   — Вы сказали «было», — произнес я, размышляя вслух. — А на момент смерти у него их не было?
   — Мне ничего не известно о времени его смерти, но записи показывают, что мистер Бальфур приобрел акции два года назад и продал их через четырнадцать месяцев, то есть около десяти месяцев назад. За этот период акции значительно выросли в цене и принесли ему неплохую прибыль.
   Если Бальфур продал акции десять месяцев назад, его операции с «Компанией южных морей» совершались за десять месяцев до его смерти. Каким образом тогда его так называемое самоубийство связано с Компанией? — Кому были проданы акции? — спросил я.
   — Ну как же, сэр. Акции были проданы «Компании южных морей», — радостно сообщил мне Каупер.
   Мне не повезло. Будь акции проданы другому человеку, можно было бы отследить, кому именно. Опять все упиралось в «Компанию южных морей», и опять я не знал, что делать дальше.
   — Мне встретилось еще одно имя, — сказал Каупер. Он криво улыбнулся, как вор на улице, предлагающий за полцены дорогой носовой платок.
   — Еще одно имя?
   — Связанное с одним из указанных вами имен.
   — И что это за имя?
   Он провел указательным пальцем вдоль своего носа:
   — Это будет вам стоить еще пять фунтов.
   — А если это имя ничего мне не скажет?
   — Тогда, я полагаю, вы напрасно потратите пять фунтов.
   Я покачал головой, но отсчитал деньги. Каупер быстро спрятал их в карман.
   — Имя, которое мне встретилось, тоже Лиенцо. Мириам Лиенцо. Указанный адрес — Брод-Корт, Дьюкс-Плейс.
   Я с трудом сглотнул:
   — Это единственный человек с именем Лиенцо, которого вы нашли?
   — Единственный.
   Я даже не стал в тот момент ломать голову, что бы это значило, что Мириам держала акции «Компании южных морей». Пока Каупер не ушел, мне было необходимо выяснить все, что касалось отца и Бальфура.
   — Может ли быть иная возможность, — спросил я, — в отношении другого человека, Самуэля Лиенцо?
   — Какая возможность? — Он издал короткий смешок и стал вяло изучать содержимое своей чашки.
   Я не знал, как сформулировать свою мысль.
   — Ну, например… он полагал, что у него были акции, когда их у него не было.
   — Не понимаю, что вы имеете в виду, — сказал Каупер. Он хотел отхлебнуть из чашки, но у него дрожали губы.
   — Тогда попробую выразиться более определенно. Может ли быть, что он был владельцем поддельных акций «Компании южных морей»?