Страница:
Одна надежда: вдруг секретное оружие сработает?.. Секретное оружие (или, как бы сказал отчим, полковник ФСБ Валерий Петрович Ходасевич, «спецоперацию») Татьяна разработала и провела в полной тайне от коллектива и очень этим гордилась.
«Хватит мечтать! – оборвала она себя. – Лучше приготовься к самому худшему. И к полному краху концепции, и к бесконечным придиркам по мелочам, и даже к оскорбительным выпадам в свой адрес».
С чашечкой кофе в руках Татьяна вышла на балкон. С квартирой в Кострове ей повезло. Точнее, работодатели не поскупились: сняли ей жилье высокого класса. Высокого – конечно, по нашим, российско-провинциальным меркам. «Двушка» в сталинском доме в самом центре города. Балкон в гостиной выходит прямо на высокий берег широченной реки Танаис, матери рек русских. Внизу, сразу под балконом, идет поросший травой склон. По нему, верно, ребятишки зимой на санках любят съезжать. В те, конечно, редкие дни, когда в южном Кострове выпадает снег.
Склон заканчивается асфальтированной, уставленной фонарями набережной – по ней летними вечерами фланируют местные гуляки. А за набережной – широкий Танаис. В утренней жаркой дымке теряется левый берег. Вид с балкона у Тани восхитительный: на много миль кругом. По Танаису величаво идет четырехпалубный круизный пароход. Следом вниз по течению ползет баржа с лесом. В противоположном направлении суетливо пыхтит буксир. На обоих автомобильных мостах через реку – и справа от Тани, и слева – потоки машин. Солнце вспыхивает в оконцах автомобилей, посылает ослепительные зайчики. По третьему, старому, мосту с железными пилонами тянется на противоположный берег зеленая гусеница: пассажирский поезд чухает на юг, к Сочам – Адлерам: уже начался сезон отпусков.
Несмотря на утро, солнце, высоко висящее над рекой, уже шпарит по-южному, так, что волосы после душа высыхают без всякого фена. Таня одним глотком допила кофе – что за молодцы работодатели, помимо самой необходимой бытовой техники снабдили ее квартиру и разными прелестными излишествами вроде кофеварки «эспрессо», соковыжималки для цитрусовых и неплохим музыкальным центром. Ушла с балкона, задернула шторы – днем сюда подберется солнце, станет выжигать обои и нагревать воздух. Скинула халатик, принялась собираться. Под ложечкой по-прежнему подсасывало – волнение усугублялось тем, что сегодня предстоял ее дебют в этом городе, где Таню пока никто не знал и многие относились к ней – столичной штучке, брошенной «на усиление», – ревниво и настороженно.
Правда, с коллективом агентства, столь неласково встретившим ее по приезде, Татьяне удалось кое-как поладить. «Пусть со скрипом, но ключик к каждому подобрала», – гордо думала она.
С матушкой, секретаршей Изольдой, Татьяна вела себя подчеркнуто кротко. Уважительный тон, всегда по имени-отчеству, и от привычной фразочки, многократно апробированной на молодых секретаршах: «Притащи-ка мне кофе», – пришлось отказаться. Изольду куда грамотней просить: «Вас не затруднит сварить мне кофейку?» Противно, конечно, лебезить перед провинциальной клушкой, но кофе ведь от этого становится не хуже, а именно лучше… С одним из сыночков, шофером Васей, Татьяна тоже разговаривала с демонстративным уважением. Именовала его по имени-отчеству, Василием Павловичем (впрочем, на сокращенный вариант – Вас-Палыч – тот не обижался). Выспрашивала его об истории Кострова, о редких музеях-памятниках, советовалась, куда лучше выбраться на воскресный пикник. И, хотя не очень любила подобные разговоры, беседовала с ним о машинах. О новых марках-моделях, о том, на каком пробеге лучше всего менять масло. И даже терпеливо выслушивала критику по поводу собственной манеры вождения: «Не рвите сцепление, Таня! К чему этот рев? Выиграешь секунду, а ресурс подорвешь…» – «Я стараюсь, Вас-Палыч. Но хочется ж побыстрее…»
Второй сынок, копирайтер Леня, оказался самым нормальным. Выпивоха, конечно, и лентяй, зато голова светлая. И, главное, принял ее руководствосовершенно спокойно. Бывало, ехидничал, иногда насмешничал, но указания выполнял.
Сложнее всего оказалось с папашей. С бывшим и.о. директора и главным копирайтером Эрнестом Максимовичем. Вот уж кто крови ее попил! Никак не мог простить, что Таня сместила его с почетной должности. (Хотя она-то здесь при чем?) Да и копирайтер – генератор идей, творческий работник – из Эрнеста оказался никудышный. Придумывать рекламные концепции – это вообще не для стариков, Таня еще ни разу не встречала копирайтера старше тридцати пяти, а Эрнесту – лет пятьдесят, не меньше. Она честно пыталась привлечь бывшего директора к творческой работе, но тот выдавал, то ли из вредности, то ли по бесталанности, такую ахинею, что Татьяна быстро оставила его в покое. Теперь Эрнест варился в собственном соку. Сидел в своем кабинете и, похоже, строил бесконечные планы, как сместить с должности «московскую самозванку». И со скрипом, с едкой ухмылкой выполнял редкие Танины поручения.
На десять тридцать назначили выезд к заказчику. Расстояние до офиса «Юлианы» было, особенно по московским меркам, смехотворное – пешком минут за пятнадцать можно дойти. Но решили, конечно, ехать на машине. Во-первых, для солидности. Во-вторых, предстояло тащить с собой кучу вещей: экземпляров десять переплетенной концепции, чтобы раздать всем участникам высокого синклита, листы с эскизами плакатов и раскадровками, проектор слайдов, экран, пару ноутбуков… Даже кнопки с собой предусмотрительно везли – вдруг у заказчиков не найдется, чем пришпилить эскизы к демонстрационной доске: выйдет конфуз. Пока Вас-Палыч сносил все это добро из офиса в представительский «Мерседес», Татьяна нервно курила в своем кабинетике. Вообще-то она бросала, и ей удавалось не дымить целыми неделями. Но сейчас волнение стало таким нестерпимым, что справиться с ним, казалось, можно только с помощью сигареты. Еще этот разгильдяй Леня опаздывал. Уж в такой важный день мог бы, если хоть не пораньше прийти, то по крайней мере вовремя. Но на часах без двадцати одиннадцать, а его все нет.
А он ей сейчас так нужен! Леня оказался единственным в южном филиале сотрудником, кто реально Татьяну поддерживал. И плюс к тому – по-настоящему помогал. Фонтанировал идеями, предлагал неожиданные – порой завиральные, а порой в самую точку – рекламные фенечки, приемчики, примочки. Правда, творческая потенция Леонида сильно зависела от настроения и времени суток. По утрам он вечно ползал хмурый, бледный, угрюмый. К вечеру – особенно после сытного позднего обеда, сдобренного парой кружек пива, – Ленчик расходился. Лицо его начинало румяниться, глаза сверкали, слова сыпались горохом. Он оживлялся, жестикулировал, рассказывал, придумывал. Самое милое дело было работать с Ленькой по вечерам. Татьяна с ним порой и за полночь засиживалась – все равно его, как и ее, дома никто не ждал. По небольшому офису немедленно поползли слухи об их особых отношениях, но Татьяна на них внимания не обращала, она девушка свободная. А Ленчик, если честно, был совсем не героем ее романа, несмотря на очевидный талант, безудержную фантазию и, когда он бывал в настроении, искрометный юмор. Во-первых, совсем юнец, моложе ее на три года, во-вторых, человек ненадежный, а в-третьих и в-главных, – ну не влекло ее к нему, не могла она даже гипотетически рассматривать его как сексуальный объект. Ни одной, короче, искры между ними не проскочило. Даже позавчера, в субботу, когда они вдвоем добили наконец в ночи концепцию и завились на радостях в ресторанчик, а потом Леня поплелся провожать ее до дому.
И слава богу, что ничего между ними не было, хотя Ленечка уж очень в тот вечер пытался. Иначе, если б, допустим, случилось, как бы она сегодня могла им руководить, распекать его и строить? Тем более что Леня действительно напрашивался на хорошую выволочку. Часы показывают десять сорок пять, а его все нет. Куда он запропастился, противный мальчишка, подумала Таня словами марктвеновской тети Полли и опять набрала Ленин мобильный номер. И опять, как и пять минут назад, все то же: «Абонент не отвечает или временно недоступен». Татьяна в сердцах набрала его домашний. Автоответчик откликнулся безоблачным Ленькиным голосом: «Привет, друзья! Меня нет дома! Оставьте свой мэссидж после сигнала!»
В дверь без стука влез водитель Вас-Палыч. Весело отрапортовал:
– Шеф! Усе погружено. Можно выезжать! Мы кого-нибудь ждем?
Таня скривилась на фамильярность и едва удержалась, чтоб не сказать: «Держи дистанцию, шофер!» Но только кивнула:
– Да, Вас-Палыч, поехали. Пойди, скажи Эрнесту Максимовичу: он едет со мной.
– А Леонида не будем ждать?
– Хватит, – буркнула Таня. – Заждались уже.
И, выходя из кабинета, бросила пожилой секретарше Изольде Серафимовне:
– Я уехала к главному заказчику. Если Леонид появится в ближайшие пятнадцать минут, пусть догоняет.
– А если не появится?
– Тогда печатайте по нему приказ: выговор и лишение персональной надбавки.
И Татьяна вихрем слетела со ступенек – вывалилась в южное, уже горячее утро.
– Почему вы вдруг решили, что я сегодня должен ехать к заказчику? – проблеял с заднего сиденья представительского «мерса» Эрнест Максимович.
«Потому что Ленька не пришел, а мне одной страшно, – подумала Таня, – к тому же должен кто-то папки и экраны таскать, а мне, начальнику, статус не позволяет». Но вслух, естественно, сказала другое:
– Даю вам лишний повод пообщаться с Глебом Захаровичем. Он ведь, если не ошибаюсь, ваш партнер по теннису?
– Я и так с ним вижусь на корте, – буркнул Эрнест.
«Интересно, как с таким брюшком ты носишься по площадке?»
– А сейчас вам будет полезно повидаться с ним в более формальной обстановке. Тем паче что в течение нескольких лет мы с Глебом Захаровичем будем работать в одной упряжке.
– А если мы, хм, не будем с ними работать? – ехиднейше поинтересовался Эрнест Максимович, намекая на вполне возможный неуспех презентации.
– Будем, Эрнест Максимыч, обязательно будем.
Впрочем, у Тани сейчас совсем не было в этом уверенности. Наоборот, волнение достигло такой силы, что аж спазмы в желудке начались. «Насколько мне было бы спокойней с Леней, – вдруг поняла Таня. – Нет, он у меня выговором не отделается. Я его, когда появится, по стенке размажу!»
А тут они уже и к офису заказчиков подкатили. Вот еще один громадный плюс провинциального Кострова: в отличие от столицы все здесь близко и никаких нет пробок на улицах – разве что в пятницу вечером, когда все горожане на природу рвутся.
Спустя три часа Леня все равно не появился.
Презентация прошла настолько хорошо, что об этом можно было только мечтать. Прямо как по маслу прошла. Пожалуй, за всю семилетнюю Танину карьеру такого успеха она и не знавала. Вот и гадай – то ли талант помог, то ли секретное оружие…
Секретное оружие было таким.
Хотя весь коллектив агентства считал, что с директором «Юлианы», Глебом Захаровичем Пастуховым, Таня не знакома, на самом деле…
Она, пусть и работала над рекламной концепцией чуть не сутками, а древнее российское правило – «все решают связи» – не забыла. И одновременно с поиском нестандартных рекламных решений подбиралась к директору концерна с другой стороны. Со стороны теннисного корта.
Таня никак не могла пропустить информацию, что Глеб Захарович, как и она, – теннисист-любитель. Выяснить, на каком корте директор «Юлианы» лупит по мячику – в условиях крошечного-то Кострова! – оказалось элементарно. Дальше и вовсе все пошло как по маслу: белоснежная форма, короткая юбка, стройные ноги, сильная подача, «ой, извините, мой мячик улетел на ваш корт…» Конечно же, Глеб Захарович предложил ей сыграть. И, разумеется, в трудной борьбе победил. А потом маслено улыбнулся и позвал ее за город, на уик-энд, в охотничий домик.
– Спасибо, но это вряд ли возможно, – твердо отказалась Татьяна. И, хотя директор и просил, телефона своего ему не сообщила. И больше с Глебом Захаровичем не общалась.
«После презентации телефон ему дам. Если все хорошо пройдет», – решила она.
И вот наконец презентация. Директор «Юлианы» Глеб Захарович, едва увидев Татьяну, растерянно заморгал, но в руки себя взял быстро, секунды три прошло – на то он и директор, чтобы с эмоциями справляться. Пожал руку, сдержанно сообщил, что ему приятно с ней познакомиться… И попросил переходить к делу.
Волноваться Таня перестала с первых же слов. Рассказывала четко, просто, ясно. Когда нужно, шутила. Порой тонко подольщалась к заказчикам: «Вы создали самый лучший в России продукт в своей группе…» Порой производила эффект мудреными словечками. Заказчики посматривали на экран, где мелькали слайды, на схемы, глубокомысленно листали экземпляры концепции. Глеб Захарович благосклонно кивал. Он с самого начала принял такую позу, словно Таня – его любимая аспирантка – диссертацию по его же коронной теме защищает. Будто бы все, о чем Таня докладывает, он самолично придумал, а она только его мудрые указания ретранслирует. Ощутив невидимыми подхалимскими рецепторами благосклонность ГЗ (как за глаза называли Глеба Захарыча), и его подчиненные разгладили хмурые лица и стали кивать директору в такт. Откровенный скепсис отражался только на лице «своего» Эрнеста Максимовича – тот уж три месяца ждал, да никак не мог дождаться, когда же назначенка из Москвы, молодая, да ранняя, наконец сломает себе шею. Но тут уж извините: он, по правилам игры, пребывал в данный момент на стороне Тани и не имел никаких прав даже слова против нее вякнуть.
В итоге концепцию приняли на ура, а ее обсуждение свелось к малозначительной дискуссии: к примеру, сразу ли запускать ролик по центральным каналам или для начала обкатать его месяцок на местном, костровском телевидении.
Итак, Татьяна имела успех. Даже, можно сказать, произвела фурор. Всю дорогу обратно в офис она пребывала в эйфории, и даже кислая физия Эрнеста Максимовича с откляченной нижней губой не могла испортить ей настроения. «Сейчас вернемся, – загадывала Татьяна, – и я прикажу открыть ледяного шампанского, а потом сделаю всем ручкой и поеду на левый берег на пляж. Пора начать купальный сезон. Жарища уже давно, а у меня из-за этой проклятущей концепции прелестный купальник от «Шанель» до сих пор не обновлен – в темном шкафу вылеживается».
Однако в офисе ее огорошила Изольда Серафимовна.
– Я напечатала приказ, – торжествующе провозгласила она. – Он, Танечка, у вас на столе.
– Какой еще приказ? – поморщилась Татьяна.
– По Леониду. О выговоре и лишении надбавки.
– По Леониду? Он что, так и не появился?
– Нет, – победоносно ответила Изольда. – И даже не звонил.
Глава 2
«Хватит мечтать! – оборвала она себя. – Лучше приготовься к самому худшему. И к полному краху концепции, и к бесконечным придиркам по мелочам, и даже к оскорбительным выпадам в свой адрес».
С чашечкой кофе в руках Татьяна вышла на балкон. С квартирой в Кострове ей повезло. Точнее, работодатели не поскупились: сняли ей жилье высокого класса. Высокого – конечно, по нашим, российско-провинциальным меркам. «Двушка» в сталинском доме в самом центре города. Балкон в гостиной выходит прямо на высокий берег широченной реки Танаис, матери рек русских. Внизу, сразу под балконом, идет поросший травой склон. По нему, верно, ребятишки зимой на санках любят съезжать. В те, конечно, редкие дни, когда в южном Кострове выпадает снег.
Склон заканчивается асфальтированной, уставленной фонарями набережной – по ней летними вечерами фланируют местные гуляки. А за набережной – широкий Танаис. В утренней жаркой дымке теряется левый берег. Вид с балкона у Тани восхитительный: на много миль кругом. По Танаису величаво идет четырехпалубный круизный пароход. Следом вниз по течению ползет баржа с лесом. В противоположном направлении суетливо пыхтит буксир. На обоих автомобильных мостах через реку – и справа от Тани, и слева – потоки машин. Солнце вспыхивает в оконцах автомобилей, посылает ослепительные зайчики. По третьему, старому, мосту с железными пилонами тянется на противоположный берег зеленая гусеница: пассажирский поезд чухает на юг, к Сочам – Адлерам: уже начался сезон отпусков.
Несмотря на утро, солнце, высоко висящее над рекой, уже шпарит по-южному, так, что волосы после душа высыхают без всякого фена. Таня одним глотком допила кофе – что за молодцы работодатели, помимо самой необходимой бытовой техники снабдили ее квартиру и разными прелестными излишествами вроде кофеварки «эспрессо», соковыжималки для цитрусовых и неплохим музыкальным центром. Ушла с балкона, задернула шторы – днем сюда подберется солнце, станет выжигать обои и нагревать воздух. Скинула халатик, принялась собираться. Под ложечкой по-прежнему подсасывало – волнение усугублялось тем, что сегодня предстоял ее дебют в этом городе, где Таню пока никто не знал и многие относились к ней – столичной штучке, брошенной «на усиление», – ревниво и настороженно.
Правда, с коллективом агентства, столь неласково встретившим ее по приезде, Татьяне удалось кое-как поладить. «Пусть со скрипом, но ключик к каждому подобрала», – гордо думала она.
С матушкой, секретаршей Изольдой, Татьяна вела себя подчеркнуто кротко. Уважительный тон, всегда по имени-отчеству, и от привычной фразочки, многократно апробированной на молодых секретаршах: «Притащи-ка мне кофе», – пришлось отказаться. Изольду куда грамотней просить: «Вас не затруднит сварить мне кофейку?» Противно, конечно, лебезить перед провинциальной клушкой, но кофе ведь от этого становится не хуже, а именно лучше… С одним из сыночков, шофером Васей, Татьяна тоже разговаривала с демонстративным уважением. Именовала его по имени-отчеству, Василием Павловичем (впрочем, на сокращенный вариант – Вас-Палыч – тот не обижался). Выспрашивала его об истории Кострова, о редких музеях-памятниках, советовалась, куда лучше выбраться на воскресный пикник. И, хотя не очень любила подобные разговоры, беседовала с ним о машинах. О новых марках-моделях, о том, на каком пробеге лучше всего менять масло. И даже терпеливо выслушивала критику по поводу собственной манеры вождения: «Не рвите сцепление, Таня! К чему этот рев? Выиграешь секунду, а ресурс подорвешь…» – «Я стараюсь, Вас-Палыч. Но хочется ж побыстрее…»
Второй сынок, копирайтер Леня, оказался самым нормальным. Выпивоха, конечно, и лентяй, зато голова светлая. И, главное, принял ее руководствосовершенно спокойно. Бывало, ехидничал, иногда насмешничал, но указания выполнял.
Сложнее всего оказалось с папашей. С бывшим и.о. директора и главным копирайтером Эрнестом Максимовичем. Вот уж кто крови ее попил! Никак не мог простить, что Таня сместила его с почетной должности. (Хотя она-то здесь при чем?) Да и копирайтер – генератор идей, творческий работник – из Эрнеста оказался никудышный. Придумывать рекламные концепции – это вообще не для стариков, Таня еще ни разу не встречала копирайтера старше тридцати пяти, а Эрнесту – лет пятьдесят, не меньше. Она честно пыталась привлечь бывшего директора к творческой работе, но тот выдавал, то ли из вредности, то ли по бесталанности, такую ахинею, что Татьяна быстро оставила его в покое. Теперь Эрнест варился в собственном соку. Сидел в своем кабинете и, похоже, строил бесконечные планы, как сместить с должности «московскую самозванку». И со скрипом, с едкой ухмылкой выполнял редкие Танины поручения.
На десять тридцать назначили выезд к заказчику. Расстояние до офиса «Юлианы» было, особенно по московским меркам, смехотворное – пешком минут за пятнадцать можно дойти. Но решили, конечно, ехать на машине. Во-первых, для солидности. Во-вторых, предстояло тащить с собой кучу вещей: экземпляров десять переплетенной концепции, чтобы раздать всем участникам высокого синклита, листы с эскизами плакатов и раскадровками, проектор слайдов, экран, пару ноутбуков… Даже кнопки с собой предусмотрительно везли – вдруг у заказчиков не найдется, чем пришпилить эскизы к демонстрационной доске: выйдет конфуз. Пока Вас-Палыч сносил все это добро из офиса в представительский «Мерседес», Татьяна нервно курила в своем кабинетике. Вообще-то она бросала, и ей удавалось не дымить целыми неделями. Но сейчас волнение стало таким нестерпимым, что справиться с ним, казалось, можно только с помощью сигареты. Еще этот разгильдяй Леня опаздывал. Уж в такой важный день мог бы, если хоть не пораньше прийти, то по крайней мере вовремя. Но на часах без двадцати одиннадцать, а его все нет.
А он ей сейчас так нужен! Леня оказался единственным в южном филиале сотрудником, кто реально Татьяну поддерживал. И плюс к тому – по-настоящему помогал. Фонтанировал идеями, предлагал неожиданные – порой завиральные, а порой в самую точку – рекламные фенечки, приемчики, примочки. Правда, творческая потенция Леонида сильно зависела от настроения и времени суток. По утрам он вечно ползал хмурый, бледный, угрюмый. К вечеру – особенно после сытного позднего обеда, сдобренного парой кружек пива, – Ленчик расходился. Лицо его начинало румяниться, глаза сверкали, слова сыпались горохом. Он оживлялся, жестикулировал, рассказывал, придумывал. Самое милое дело было работать с Ленькой по вечерам. Татьяна с ним порой и за полночь засиживалась – все равно его, как и ее, дома никто не ждал. По небольшому офису немедленно поползли слухи об их особых отношениях, но Татьяна на них внимания не обращала, она девушка свободная. А Ленчик, если честно, был совсем не героем ее романа, несмотря на очевидный талант, безудержную фантазию и, когда он бывал в настроении, искрометный юмор. Во-первых, совсем юнец, моложе ее на три года, во-вторых, человек ненадежный, а в-третьих и в-главных, – ну не влекло ее к нему, не могла она даже гипотетически рассматривать его как сексуальный объект. Ни одной, короче, искры между ними не проскочило. Даже позавчера, в субботу, когда они вдвоем добили наконец в ночи концепцию и завились на радостях в ресторанчик, а потом Леня поплелся провожать ее до дому.
И слава богу, что ничего между ними не было, хотя Ленечка уж очень в тот вечер пытался. Иначе, если б, допустим, случилось, как бы она сегодня могла им руководить, распекать его и строить? Тем более что Леня действительно напрашивался на хорошую выволочку. Часы показывают десять сорок пять, а его все нет. Куда он запропастился, противный мальчишка, подумала Таня словами марктвеновской тети Полли и опять набрала Ленин мобильный номер. И опять, как и пять минут назад, все то же: «Абонент не отвечает или временно недоступен». Татьяна в сердцах набрала его домашний. Автоответчик откликнулся безоблачным Ленькиным голосом: «Привет, друзья! Меня нет дома! Оставьте свой мэссидж после сигнала!»
В дверь без стука влез водитель Вас-Палыч. Весело отрапортовал:
– Шеф! Усе погружено. Можно выезжать! Мы кого-нибудь ждем?
Таня скривилась на фамильярность и едва удержалась, чтоб не сказать: «Держи дистанцию, шофер!» Но только кивнула:
– Да, Вас-Палыч, поехали. Пойди, скажи Эрнесту Максимовичу: он едет со мной.
– А Леонида не будем ждать?
– Хватит, – буркнула Таня. – Заждались уже.
И, выходя из кабинета, бросила пожилой секретарше Изольде Серафимовне:
– Я уехала к главному заказчику. Если Леонид появится в ближайшие пятнадцать минут, пусть догоняет.
– А если не появится?
– Тогда печатайте по нему приказ: выговор и лишение персональной надбавки.
И Татьяна вихрем слетела со ступенек – вывалилась в южное, уже горячее утро.
– Почему вы вдруг решили, что я сегодня должен ехать к заказчику? – проблеял с заднего сиденья представительского «мерса» Эрнест Максимович.
«Потому что Ленька не пришел, а мне одной страшно, – подумала Таня, – к тому же должен кто-то папки и экраны таскать, а мне, начальнику, статус не позволяет». Но вслух, естественно, сказала другое:
– Даю вам лишний повод пообщаться с Глебом Захаровичем. Он ведь, если не ошибаюсь, ваш партнер по теннису?
– Я и так с ним вижусь на корте, – буркнул Эрнест.
«Интересно, как с таким брюшком ты носишься по площадке?»
– А сейчас вам будет полезно повидаться с ним в более формальной обстановке. Тем паче что в течение нескольких лет мы с Глебом Захаровичем будем работать в одной упряжке.
– А если мы, хм, не будем с ними работать? – ехиднейше поинтересовался Эрнест Максимович, намекая на вполне возможный неуспех презентации.
– Будем, Эрнест Максимыч, обязательно будем.
Впрочем, у Тани сейчас совсем не было в этом уверенности. Наоборот, волнение достигло такой силы, что аж спазмы в желудке начались. «Насколько мне было бы спокойней с Леней, – вдруг поняла Таня. – Нет, он у меня выговором не отделается. Я его, когда появится, по стенке размажу!»
А тут они уже и к офису заказчиков подкатили. Вот еще один громадный плюс провинциального Кострова: в отличие от столицы все здесь близко и никаких нет пробок на улицах – разве что в пятницу вечером, когда все горожане на природу рвутся.
Спустя три часа Леня все равно не появился.
Презентация прошла настолько хорошо, что об этом можно было только мечтать. Прямо как по маслу прошла. Пожалуй, за всю семилетнюю Танину карьеру такого успеха она и не знавала. Вот и гадай – то ли талант помог, то ли секретное оружие…
Секретное оружие было таким.
Хотя весь коллектив агентства считал, что с директором «Юлианы», Глебом Захаровичем Пастуховым, Таня не знакома, на самом деле…
Она, пусть и работала над рекламной концепцией чуть не сутками, а древнее российское правило – «все решают связи» – не забыла. И одновременно с поиском нестандартных рекламных решений подбиралась к директору концерна с другой стороны. Со стороны теннисного корта.
Таня никак не могла пропустить информацию, что Глеб Захарович, как и она, – теннисист-любитель. Выяснить, на каком корте директор «Юлианы» лупит по мячику – в условиях крошечного-то Кострова! – оказалось элементарно. Дальше и вовсе все пошло как по маслу: белоснежная форма, короткая юбка, стройные ноги, сильная подача, «ой, извините, мой мячик улетел на ваш корт…» Конечно же, Глеб Захарович предложил ей сыграть. И, разумеется, в трудной борьбе победил. А потом маслено улыбнулся и позвал ее за город, на уик-энд, в охотничий домик.
– Спасибо, но это вряд ли возможно, – твердо отказалась Татьяна. И, хотя директор и просил, телефона своего ему не сообщила. И больше с Глебом Захаровичем не общалась.
«После презентации телефон ему дам. Если все хорошо пройдет», – решила она.
И вот наконец презентация. Директор «Юлианы» Глеб Захарович, едва увидев Татьяну, растерянно заморгал, но в руки себя взял быстро, секунды три прошло – на то он и директор, чтобы с эмоциями справляться. Пожал руку, сдержанно сообщил, что ему приятно с ней познакомиться… И попросил переходить к делу.
Волноваться Таня перестала с первых же слов. Рассказывала четко, просто, ясно. Когда нужно, шутила. Порой тонко подольщалась к заказчикам: «Вы создали самый лучший в России продукт в своей группе…» Порой производила эффект мудреными словечками. Заказчики посматривали на экран, где мелькали слайды, на схемы, глубокомысленно листали экземпляры концепции. Глеб Захарович благосклонно кивал. Он с самого начала принял такую позу, словно Таня – его любимая аспирантка – диссертацию по его же коронной теме защищает. Будто бы все, о чем Таня докладывает, он самолично придумал, а она только его мудрые указания ретранслирует. Ощутив невидимыми подхалимскими рецепторами благосклонность ГЗ (как за глаза называли Глеба Захарыча), и его подчиненные разгладили хмурые лица и стали кивать директору в такт. Откровенный скепсис отражался только на лице «своего» Эрнеста Максимовича – тот уж три месяца ждал, да никак не мог дождаться, когда же назначенка из Москвы, молодая, да ранняя, наконец сломает себе шею. Но тут уж извините: он, по правилам игры, пребывал в данный момент на стороне Тани и не имел никаких прав даже слова против нее вякнуть.
В итоге концепцию приняли на ура, а ее обсуждение свелось к малозначительной дискуссии: к примеру, сразу ли запускать ролик по центральным каналам или для начала обкатать его месяцок на местном, костровском телевидении.
Итак, Татьяна имела успех. Даже, можно сказать, произвела фурор. Всю дорогу обратно в офис она пребывала в эйфории, и даже кислая физия Эрнеста Максимовича с откляченной нижней губой не могла испортить ей настроения. «Сейчас вернемся, – загадывала Татьяна, – и я прикажу открыть ледяного шампанского, а потом сделаю всем ручкой и поеду на левый берег на пляж. Пора начать купальный сезон. Жарища уже давно, а у меня из-за этой проклятущей концепции прелестный купальник от «Шанель» до сих пор не обновлен – в темном шкафу вылеживается».
Однако в офисе ее огорошила Изольда Серафимовна.
– Я напечатала приказ, – торжествующе провозгласила она. – Он, Танечка, у вас на столе.
– Какой еще приказ? – поморщилась Татьяна.
– По Леониду. О выговоре и лишении надбавки.
– По Леониду? Он что, так и не появился?
– Нет, – победоносно ответила Изольда. – И даже не звонил.
Глава 2
Влепить Лене выговор было проще всего. Таня подписала приказ, услужливо положенный ей на стол Серафимовной, размашисто, сердито, так что даже дорогой «Монблан» кляксу дал.
Откинулась в кресле. Полюбовалась на собственную начальственную роспись. С минуту поразмышляла. Потом решила: вывешивать приказ на всеобщее обозрение она пока не будет. Лучше до поры спрятать его в сейф. А также отменить шампанское с пляжем и сходить к Лене домой. В самом деле, может, случилось что. Опоздать на работу на четыре часа безо всяких объяснений – раньше ничего подобного даже за безалаберным Леней не водилось.
На ходу бросив Серафимовне: «Я отъеду на часок», – Татьяна вышла из офиса. Вот еще один плюс начальственного статуса: можно в рабочее время делать что хочешь и ходить куда захочешь и при этом ни у кого не отпрашиваться и никому ничего не объяснять. К ее услугам были представительский «мерс» с прирученным Вас-Палычем и личная белая «десятка», которую фирма приобрела специально для ее костровских разъездов. Но по зрелом размышлении Таня решила транспорт не гонять и до Лениного дома пройтись пешком: «Прогуляюсь. А заодно – отозлюсь». (Пешая прогулка всегда помогала ей «выпустить пар».) К тому же до дома Ленчика в буквальном смысле слова два шага. То бишь кварталов семь от офиса.
Надев солнцезащитные очки и стараясь держаться в тени акаций, она зашагала в сторону Лениного дома. Светило уже раскалило город. По главной пешеходной улице Кострова, носящей имя Красных Партизан, шествовали редкие прохожие. Публика почти не отличалась от московской: вышедшие на бизнес-ланч клерки в галстучках; модницы, перебегающие от косметички к маникюрше; пенсионерки, рыщущие по магазинам в поисках грошовой экономии. Но модные вещи на местных светских львах и дамах полусвета по большей части (определяла Таня наметанным взглядом) приобретались не в фирменных магазинах, а на местных вещевых рынках, и в этом таилось коренное отличие улицы Красных Партизан от, скажем, Тверской. «Ни одной настоящей дизайнерской вещи, – не без удовольствия отметила Таня. – Хотя копии иногда встречаются неплохие».
Отличие номер два состояло в том, что по городу здешний народ перемещался вальяжно, не спеша. Далеко было пешеходам до столичного темпа и ритма. Первое время по приезде Татьяну замедленность аборигенов бесила, особенно в кафе и магазинах. Продавщицы и официантки двигались едва-едва, словно в сметане плавали. Так и хотелось их в бок пихнуть, чтобы они поворачивались быстрее.
Однако вскоре Татьяна научилась относиться к местной неспешности философски, а теперь, через три месяца после приезда, пожалуй что, и привыкла. Сама усвоила здешний ритм, стала сбавлять обороты. Словно ослабла внутренняя пружинка с подзаводом, все время подгонявшая ее в столице: «Скорей! Скорей!» От того что она перестала постоянно спешить и мчаться, вскоре ей и дышать стало легче, и спина вроде распрямилась, и лицо даже, кажется, разгладилось. Столичный бешеный ритм плохо влияет на организм, сделала она вывод. Может, и правильно, что она годик в провинции поживет. Здоровее станет.
Но сейчас, взволнованная безобразным отсутствием Лени, Таня заметно прибавила шагу и стала двигаться не как прочие прохожие, а с почти московской скоростью. Встречные удивленно посматривали на нее; кое-кто, парни в основном, оглядывался вслед, и Татьяна с удовольствием чувствовала спиной сии взгляды. Она не сомневалась: мужики косятся отнюдь не из-за того, что она выбивается из сонного провинциального ритма, а потому, что фигуру, близкую к идеальной, оценили. И ее платье – не от безвестного турецкого дизайнера, а натуральное «Этро».
…Леня, как и Таня, проживал в Кострове в съемной квартире – в сталинском доме того же фасона, что и она сама. Однажды Татьяна заглянула к нему – в основном из ревнивого любопытства: «Как там его фирма устроила? Сколько выделила жизненных благ в сравнении со мной?» И с удовольствием отметила, что квартира Леньки, хоть и такая же двухкомнатная, однако статусом пониже. Во-первых, находилась она не на набережной, как у нее, с прекрасным видом с балкона, а во дворах. Во-вторых, у него мусоропровод размещался прямо на кухне, а значит, наверняка тараканы баловали. А в-третьих, квартирка Ленькина располагалась на первом этаже, и потому окна были заделаны решетками. И жалюзи ему постоянно приходилось держать закрытыми, а не то все подряд со двора заглядывать будут.
Таня свернула с улицы Красных Партизан в глубь квартала, застроенного семиэтажными сталинскими монстрами. Когда-то, в начале пятидесятых, этот квартал построили для местной элиты. Отсюда до главной площади (носящей, на удивление, имя не Ленина, а Красногвардейцев) и обкома партии (теперь областной администрации) было рукой подать. Заселили сюда во время оно аппаратчиков, эмгэбэшников и для разбавления редких передовиков производства. За пятьдесят лет советская элита поумирала, дети переженились, завели внуков, наразделяли лицевые счета, понаустраивали из элитного жилья коммуналок. После наступившего капитализма именно здешние квартиры стали первыми прибирать к рукам местные нувориши. Понаставили стеклопакетов, понавешали спутниковых антенн, понавезли в ванные джакузи. Но некоторые умники свои суперквартиры не продали – перебрались в Четвертый квартали Монастырку(местные Черемушки и Бутово), а жилища стали сдавать понаехавшим иностранным и столичным менеджерам. Таким вот манером здесь – в квартале, называемом в народе Дворянским гнездом, – обосновались и Таня, и Ленчик.
Таня вошла в тихий двор, засаженный акациями, шелковицей, пирамидальными тополями. Вот они, Ленькины окна. На первом этаже, за вычурной решеткой. Форточки закрыты, окна, как и всегда, завешены изнутри жалюзи. Квартира производит впечатление нежилой. На лавочке, расположенной на детской площадке, сидят три бабки. Лавочка для удобства надзора за территорией поставлена лицом к подъездам. Едва старухи завидели Таню, тут же прекратили свои разговоры – обратили пристальные взоры на нее. Делая вид, что не замечает прожигающих бабкиных взглядов: что, мол, за фифа и к кому явилась? – Татьяна прошла к искомому подъезду.
Подъездная дверь оказалась стальной. Правда, ни консьержки, ни домофона не было. Имелся лишь кодовый замок, над которым кто-то заботливый написал карандашом: «237». Да и соответствующие клавиши замка – двойка, тройка и семерка – оказались до блеска отполированы. Таня нажала их, дверь щелкнула и отворилась. Она вошла в полутемный, прохладный, пахнущий кошками подъезд.
А вот и площадка первого этажа, Ленькина квартира, номер сорок два. Татьяна нажала кнопку звонка. Он безнадежно прозвонил в пустой квартире. Потом еще и еще раз: дзынь, дзынь, дзынь! А в ответ – тишина. Тогда Таня вытащила из сумочки мобильник и набрала Ленин домашний номер. Длинные гудки. Сквозь дверь стало слышно, как запиликал где-то в глубине квартиры телефон.
Звонки прекратились, сработал автоответчик. В трубке у Таниного уха раздался лучезарный Ленин голос: «Привет, друзья!..» Татьяна нажала на «отбой».
Кажется, все бесполезно. Дома его нет. Таня безнадежно забарабанила по двери кулаком. А может, он все-таки дрыхнет?! Ведь сам рассказывал как-то, что однажды, после искрометного загула, личный рекорд установил: проснулся в четыре часа дня.
Бумс, бумс! И ногой тоже можно поколотить!.. Просыпайся, негодяй! И вдруг… ей почудилось внутри квартиры какое-то шевеление. Словно кто-то пошел к входной двери тихо-тихо, без обуви, на цыпочках. Таня замерла, прислушалась.
Нет, тишина в квартире. Ей показалось? Она еще раз ударила в дверь и крикнула: «Леня, открой! Это я, Таня!» Снова затаила дыхание, вслушалась – нет, ничего: ни шороха, ни вздоха. И тут в полутьме подъезда она увидела, а скорее даже почувствовала, что изнутри квартирного «глазка» на нее кто-то смотрит!
Стало страшно. Таня даже отступила от двери, прижала руки к груди. И тут глаз, глядящий на нее из квартиры, вроде бы исчез. Кажется, снова донеслись шелестящие шаги. Они удалялись в глубь жилья. Вдруг Леня все-таки там, внутри? И просто не хочет ей открывать? Может, он с женщиной или пьяный. А может, и то и другое вместе. Но что за детский сад? Почему не позвонил и не предупредил? Телефон вон у него домашний работает. Нешто она зверь какой и не поняла бы, не вошла в его положение, что бы он там ей ни наплел?
– Леня! – сердито выкрикнула она, адресуясь к тому, кто прятался за дверью. – Открой! Открывай сейчас же!
Молчание.
– Или хотя бы позвони мне! Это я – Таня!
Но в ответ – ни гу-гу. Неужели никого там нет и шаги внутри ей просто причудились? И что теперь прикажете делать? Вот дурацкая ситуация! Директор южного филиала крупнейшего сетевого рекламного агентства самолично разыскивает своего нерадивого сотрудника. Домой к нему заявилась. А не пошел бы он куда подальше, этот Леня! Не слишком ли много чести? Уйти и забыть.
Таня отступила от Лениной двери. Однако уходить не спешила. Огляделась. На лестничной площадке находилась еще одна дверь: квартира сорок один. Наверное, здоровенная, генеральская. А может, дверей всего две на площадке оттого, что на первом этаже дома расположен продовольственный магазин и место занимают подсобные помещения.
Дверь в сорок первую квартиру тоже оказалась стальной и с «глазком». Таня подошла к ней и позвонила. Она уже не верила, что разыщет Леню, и сделала это скорее по привычке никогда не останавливаться на полпути и всегда доводить все свои дела до логического конца – каким бы он ни был. «Может, соседи что видели или слышали?» – бодро пробормотала Таня вполголоса. В пустом и полутемном подъезде ей стало слегка не по себе. Как-то чуть жутковато. Да еще эти странные шаги в Ленькиной квартире. Или все-таки не было никаких шагов?
В квартире напротив тоже никого не оказалось. Таня позвонила еще раз. Потом второй, третий… Тишина. И вдруг за дверью раздался отчетливый перестук женских каблучков.
– Кто там? – послышался приглушенный дверной обивкой девчачий голос – переливчатый, даже кокетливый.
– Я к вашему соседу пришла, – прокричала Таня, – к Лене!
Она чувствовала себя дура дурой: что, интересно, о ней подумают? За ревнивую подружку примут, не иначе. Или за брошенную невесту, преследующую жениха!
За дверью молчали – кажется, находились в замешательстве.
– Я в квартиру напротив пришла, – снова выкрикнула Таня, – в сорок вторую. А там не открывают. Вы не знаете, где ваш сосед, Леня?
Вдруг дверь распахнулась на всю свою ширину. Однако вместо ожидаемой девушки в проеме возник двухметровый амбал. Одет он был, невзирая на жару, в кожаную безрукавку на голое тело и кожаные штаны. Под безрукавкой курчавилась волосатая грудь, внушительный живот нависал над штанами. В руке гигант держал недоеденный хот-дог. Выражение его лица было угрожающим. Он вопросительно смотрел на Татьяну и молча жевал.
Откинулась в кресле. Полюбовалась на собственную начальственную роспись. С минуту поразмышляла. Потом решила: вывешивать приказ на всеобщее обозрение она пока не будет. Лучше до поры спрятать его в сейф. А также отменить шампанское с пляжем и сходить к Лене домой. В самом деле, может, случилось что. Опоздать на работу на четыре часа безо всяких объяснений – раньше ничего подобного даже за безалаберным Леней не водилось.
На ходу бросив Серафимовне: «Я отъеду на часок», – Татьяна вышла из офиса. Вот еще один плюс начальственного статуса: можно в рабочее время делать что хочешь и ходить куда захочешь и при этом ни у кого не отпрашиваться и никому ничего не объяснять. К ее услугам были представительский «мерс» с прирученным Вас-Палычем и личная белая «десятка», которую фирма приобрела специально для ее костровских разъездов. Но по зрелом размышлении Таня решила транспорт не гонять и до Лениного дома пройтись пешком: «Прогуляюсь. А заодно – отозлюсь». (Пешая прогулка всегда помогала ей «выпустить пар».) К тому же до дома Ленчика в буквальном смысле слова два шага. То бишь кварталов семь от офиса.
Надев солнцезащитные очки и стараясь держаться в тени акаций, она зашагала в сторону Лениного дома. Светило уже раскалило город. По главной пешеходной улице Кострова, носящей имя Красных Партизан, шествовали редкие прохожие. Публика почти не отличалась от московской: вышедшие на бизнес-ланч клерки в галстучках; модницы, перебегающие от косметички к маникюрше; пенсионерки, рыщущие по магазинам в поисках грошовой экономии. Но модные вещи на местных светских львах и дамах полусвета по большей части (определяла Таня наметанным взглядом) приобретались не в фирменных магазинах, а на местных вещевых рынках, и в этом таилось коренное отличие улицы Красных Партизан от, скажем, Тверской. «Ни одной настоящей дизайнерской вещи, – не без удовольствия отметила Таня. – Хотя копии иногда встречаются неплохие».
Отличие номер два состояло в том, что по городу здешний народ перемещался вальяжно, не спеша. Далеко было пешеходам до столичного темпа и ритма. Первое время по приезде Татьяну замедленность аборигенов бесила, особенно в кафе и магазинах. Продавщицы и официантки двигались едва-едва, словно в сметане плавали. Так и хотелось их в бок пихнуть, чтобы они поворачивались быстрее.
Однако вскоре Татьяна научилась относиться к местной неспешности философски, а теперь, через три месяца после приезда, пожалуй что, и привыкла. Сама усвоила здешний ритм, стала сбавлять обороты. Словно ослабла внутренняя пружинка с подзаводом, все время подгонявшая ее в столице: «Скорей! Скорей!» От того что она перестала постоянно спешить и мчаться, вскоре ей и дышать стало легче, и спина вроде распрямилась, и лицо даже, кажется, разгладилось. Столичный бешеный ритм плохо влияет на организм, сделала она вывод. Может, и правильно, что она годик в провинции поживет. Здоровее станет.
Но сейчас, взволнованная безобразным отсутствием Лени, Таня заметно прибавила шагу и стала двигаться не как прочие прохожие, а с почти московской скоростью. Встречные удивленно посматривали на нее; кое-кто, парни в основном, оглядывался вслед, и Татьяна с удовольствием чувствовала спиной сии взгляды. Она не сомневалась: мужики косятся отнюдь не из-за того, что она выбивается из сонного провинциального ритма, а потому, что фигуру, близкую к идеальной, оценили. И ее платье – не от безвестного турецкого дизайнера, а натуральное «Этро».
…Леня, как и Таня, проживал в Кострове в съемной квартире – в сталинском доме того же фасона, что и она сама. Однажды Татьяна заглянула к нему – в основном из ревнивого любопытства: «Как там его фирма устроила? Сколько выделила жизненных благ в сравнении со мной?» И с удовольствием отметила, что квартира Леньки, хоть и такая же двухкомнатная, однако статусом пониже. Во-первых, находилась она не на набережной, как у нее, с прекрасным видом с балкона, а во дворах. Во-вторых, у него мусоропровод размещался прямо на кухне, а значит, наверняка тараканы баловали. А в-третьих, квартирка Ленькина располагалась на первом этаже, и потому окна были заделаны решетками. И жалюзи ему постоянно приходилось держать закрытыми, а не то все подряд со двора заглядывать будут.
Таня свернула с улицы Красных Партизан в глубь квартала, застроенного семиэтажными сталинскими монстрами. Когда-то, в начале пятидесятых, этот квартал построили для местной элиты. Отсюда до главной площади (носящей, на удивление, имя не Ленина, а Красногвардейцев) и обкома партии (теперь областной администрации) было рукой подать. Заселили сюда во время оно аппаратчиков, эмгэбэшников и для разбавления редких передовиков производства. За пятьдесят лет советская элита поумирала, дети переженились, завели внуков, наразделяли лицевые счета, понаустраивали из элитного жилья коммуналок. После наступившего капитализма именно здешние квартиры стали первыми прибирать к рукам местные нувориши. Понаставили стеклопакетов, понавешали спутниковых антенн, понавезли в ванные джакузи. Но некоторые умники свои суперквартиры не продали – перебрались в Четвертый квартали Монастырку(местные Черемушки и Бутово), а жилища стали сдавать понаехавшим иностранным и столичным менеджерам. Таким вот манером здесь – в квартале, называемом в народе Дворянским гнездом, – обосновались и Таня, и Ленчик.
Таня вошла в тихий двор, засаженный акациями, шелковицей, пирамидальными тополями. Вот они, Ленькины окна. На первом этаже, за вычурной решеткой. Форточки закрыты, окна, как и всегда, завешены изнутри жалюзи. Квартира производит впечатление нежилой. На лавочке, расположенной на детской площадке, сидят три бабки. Лавочка для удобства надзора за территорией поставлена лицом к подъездам. Едва старухи завидели Таню, тут же прекратили свои разговоры – обратили пристальные взоры на нее. Делая вид, что не замечает прожигающих бабкиных взглядов: что, мол, за фифа и к кому явилась? – Татьяна прошла к искомому подъезду.
Подъездная дверь оказалась стальной. Правда, ни консьержки, ни домофона не было. Имелся лишь кодовый замок, над которым кто-то заботливый написал карандашом: «237». Да и соответствующие клавиши замка – двойка, тройка и семерка – оказались до блеска отполированы. Таня нажала их, дверь щелкнула и отворилась. Она вошла в полутемный, прохладный, пахнущий кошками подъезд.
А вот и площадка первого этажа, Ленькина квартира, номер сорок два. Татьяна нажала кнопку звонка. Он безнадежно прозвонил в пустой квартире. Потом еще и еще раз: дзынь, дзынь, дзынь! А в ответ – тишина. Тогда Таня вытащила из сумочки мобильник и набрала Ленин домашний номер. Длинные гудки. Сквозь дверь стало слышно, как запиликал где-то в глубине квартиры телефон.
Звонки прекратились, сработал автоответчик. В трубке у Таниного уха раздался лучезарный Ленин голос: «Привет, друзья!..» Татьяна нажала на «отбой».
Кажется, все бесполезно. Дома его нет. Таня безнадежно забарабанила по двери кулаком. А может, он все-таки дрыхнет?! Ведь сам рассказывал как-то, что однажды, после искрометного загула, личный рекорд установил: проснулся в четыре часа дня.
Бумс, бумс! И ногой тоже можно поколотить!.. Просыпайся, негодяй! И вдруг… ей почудилось внутри квартиры какое-то шевеление. Словно кто-то пошел к входной двери тихо-тихо, без обуви, на цыпочках. Таня замерла, прислушалась.
Нет, тишина в квартире. Ей показалось? Она еще раз ударила в дверь и крикнула: «Леня, открой! Это я, Таня!» Снова затаила дыхание, вслушалась – нет, ничего: ни шороха, ни вздоха. И тут в полутьме подъезда она увидела, а скорее даже почувствовала, что изнутри квартирного «глазка» на нее кто-то смотрит!
Стало страшно. Таня даже отступила от двери, прижала руки к груди. И тут глаз, глядящий на нее из квартиры, вроде бы исчез. Кажется, снова донеслись шелестящие шаги. Они удалялись в глубь жилья. Вдруг Леня все-таки там, внутри? И просто не хочет ей открывать? Может, он с женщиной или пьяный. А может, и то и другое вместе. Но что за детский сад? Почему не позвонил и не предупредил? Телефон вон у него домашний работает. Нешто она зверь какой и не поняла бы, не вошла в его положение, что бы он там ей ни наплел?
– Леня! – сердито выкрикнула она, адресуясь к тому, кто прятался за дверью. – Открой! Открывай сейчас же!
Молчание.
– Или хотя бы позвони мне! Это я – Таня!
Но в ответ – ни гу-гу. Неужели никого там нет и шаги внутри ей просто причудились? И что теперь прикажете делать? Вот дурацкая ситуация! Директор южного филиала крупнейшего сетевого рекламного агентства самолично разыскивает своего нерадивого сотрудника. Домой к нему заявилась. А не пошел бы он куда подальше, этот Леня! Не слишком ли много чести? Уйти и забыть.
Таня отступила от Лениной двери. Однако уходить не спешила. Огляделась. На лестничной площадке находилась еще одна дверь: квартира сорок один. Наверное, здоровенная, генеральская. А может, дверей всего две на площадке оттого, что на первом этаже дома расположен продовольственный магазин и место занимают подсобные помещения.
Дверь в сорок первую квартиру тоже оказалась стальной и с «глазком». Таня подошла к ней и позвонила. Она уже не верила, что разыщет Леню, и сделала это скорее по привычке никогда не останавливаться на полпути и всегда доводить все свои дела до логического конца – каким бы он ни был. «Может, соседи что видели или слышали?» – бодро пробормотала Таня вполголоса. В пустом и полутемном подъезде ей стало слегка не по себе. Как-то чуть жутковато. Да еще эти странные шаги в Ленькиной квартире. Или все-таки не было никаких шагов?
В квартире напротив тоже никого не оказалось. Таня позвонила еще раз. Потом второй, третий… Тишина. И вдруг за дверью раздался отчетливый перестук женских каблучков.
– Кто там? – послышался приглушенный дверной обивкой девчачий голос – переливчатый, даже кокетливый.
– Я к вашему соседу пришла, – прокричала Таня, – к Лене!
Она чувствовала себя дура дурой: что, интересно, о ней подумают? За ревнивую подружку примут, не иначе. Или за брошенную невесту, преследующую жениха!
За дверью молчали – кажется, находились в замешательстве.
– Я в квартиру напротив пришла, – снова выкрикнула Таня, – в сорок вторую. А там не открывают. Вы не знаете, где ваш сосед, Леня?
Вдруг дверь распахнулась на всю свою ширину. Однако вместо ожидаемой девушки в проеме возник двухметровый амбал. Одет он был, невзирая на жару, в кожаную безрукавку на голое тело и кожаные штаны. Под безрукавкой курчавилась волосатая грудь, внушительный живот нависал над штанами. В руке гигант держал недоеденный хот-дог. Выражение его лица было угрожающим. Он вопросительно смотрел на Татьяну и молча жевал.