Страница:
Товарищ Назаров недолго горевал по улетевшему Князю, некогда было. Его ждали неотложные дела внизу.
Пробежка до пожарной лестницы. Рискованно лихой спуск по ней. Марш-бросок до угла. Поворот за угол. Перед глазами — рельсовая паутина, вереница ворот, одни открыты.
Назаров отказался от бега в пользу быстрого шага. Слишком торопиться большого смысла не было. Грузовик, так и не успевший полностью заехать на пожарный проезд — задние колеса остались внутри колеи — уже никуда не ехал. На его капоте блестело крошево из стекла. Под распахнутой водительской дверью сидел человек. Обхватив голову руками, он раскачивался из стороны в сторону, на коленях у него грязно-белой камбалой с огромным стеклянным глазом лежала противогазная маска, от нее тянулся шланг к коробке на земле. Рядом, привалившись спиной к переднему колесу, сидел живой Сосницкий, отирая свободной от пистолета рукой пот и кровь с лица.
«Молодец, Дмитрий, ползком или перебежками добрался-таки раньше меня до подбитого драндулета и взял негодяя. Контра, конечно, контужена и не сопротивлялась, в чем ей, контре, наверное, повезло. Иначе Дмитрий, не очень переживая, подарил бы ему весь запас свинца. Вот и все, дело сделано, теперь надо поскорее Дмитрия доставить в лазарет» — так думал товарищ Назаров, подходя к грузовику.
— Так, так, значит, на фронте газом германец баловался, а в тылу товарищ Чуланин, — сказал товарищ Назаров, подойдя к грузовику.
Он наклонился к Сосницкому:
— Ну, как ты?..
Вот и все, что успел произнести Назаров, прежде чем в шею ему уперлось пистолетное дуло.
— Федя, — голос Сосницкого был тих и печален, — отдай мне пистолет. Быстро, Федя, или я стреляю. Очень быстро.
Не сегодня Назаров научился понимать, насколько серьезен тот или иной человек в своих угрозах. И когда можно потянуть время, повалять дурку, а когда — следует подчиняться.
— Эх, Дима, Дима… — Федор бросил под ноги Сосницкому свой маузер.
— Сделай три шага назад, садись и руки за голову.
Товарищ Назаров выполнил и это приказание. Хорошо видимый с повой позиции товарищ Чуланин стал, похоже, приходить в себя — по крайней мере, перестал раскачиваться, как болванчик.
— Руки-то опустить можно? Устал я что-то, Дима.
— Извини, Федя, нельзя. Я тебя знаю.
Не только по голосу, нисходившему к концу фразы до шепота, но и по бледности кожи, дрожанию рук, тусклому взгляду впавших глаз, крови, которой он отметил весь свой путь, Назаров понял, что бывший учитель гимнастики держится из последних сил.
— Дима, ты за кого воюешь? За большевиков или за коммунистов?
— Все шутишь. Я возвращаю долги…
— Ему? — кивнул Назаров в сторону Чуланина.
— Ему, Федя. Я обязан… У каждого свой командир… — Сосницкий делал частые паузы, набираясь сил. — Извини…
— А я тебе доверял, Дима.
— Извини… Ты стоящий мужик… Но я не могу отпустить… Я за него… теперь уж до конца… И я убью тебя, когда пойму, что… отхожу… Или раньше передам ему тебя…
Длинный монолог совсем истощил Сосницкого. И вообще было непонятно, как он до сих пор еще держится. Видимо, недюжинная воля и впрямь способна творить чудеса. И вот вопрос — очухается ли до этого господин Чуланин? И хочет ли он, Назаров, чтобы Чуланин очухался?
— Дозволь, что ли, коли все так обернулось, махорочки искурить. Может, боле не доведется.
Бывший учитель гимнастики некоторое время провел в задумчивости. Осторожность боролась в нем с человечностью.
— Ладно… валяй… одну руку оставь как есть… Все очень медленно… Я не промажу, ты знаешь…
Не пришлось Сосницкому стрелять. Назаров честно, без фокусов вытащил кисет, просто свернул самокрутку и, действительно, лишь закурил. Они молча смотрели друг на друга: Федор сквозь махорочный дымок, Дмитрий сквозь полуопущенные веки, положив ладонь с пистолетом на согнутую в колене ногу, Чуланин выпученными глазами пялился на Назарова и тоже молчал. О последнем пока не знал, не ведал бывший учитель гимнастики, не отрывавший взгляда от солдата. Федор не спешил делиться радостным открытием с бывшим боевым товарищем. Чуланин же, как увидел солдата, так и не сводил с него глаз. Глаз, в которых — показалось Назарову — как рыбья спинка в мутной воде, нет-нет да и промелькнет безумная искорка.
Фигура молчания и бездействия должна была когда-то закончиться и с чьей-то помощью.
Рука Чуланина поползла к поясу. Доползла до кобуры. Пальцы ощупали ее. Осторожно, словно боясь спугнуть удачу, пальцы расстегнули замочек кобуры. Серые глаза Чуланина буравили солдата. Ладонь легла на холодную рукоять, рука пошла вверх, вытягивая неторопливо и бережно, будто соринку из глаза, револьвер.
«Начинается поединок сидячих», — верно и вовремя подметил товарищ Назаров, выпуская изо рта струю махорочного дыма.
Щелкнул предохранитель. Щелчок, а скорее даже шевеление соседа привлекло внимание Сосницкого. Он метнул взгляд влево от себя.
— Георгий Николаевич! — облегченно выдохнул-прохрипел Дмитрий.
Чуланин резко повернул голову на голос. И увидел Сосницкого, изменяющего как раз положение туловища, чтобы удобнее было беседовать с очнувшимся командиром и продолжать наблюдение за Назаровым, увидел пистолет в руке Сосницкого, пришедший в движение вместе с рукой вслед за туловищем.
Чуланин вскинул револьвер и всадил почти в упор, с трех аршин пулю в грудь своему должнику и спасителю.
Что-то подобное Назаров предчувствовал. Не хотел он гибели Сосницкого, но понимал, что иначе самому не выкрутиться. Назаров помог событиям принять новый оборот, взглядом обратив внимание Дмитрия на очухавшегося Чуланина. Не на недавней контузии чекиста строились предчувствия Федора, а на том, что Чуланин и предположить не сможет безоговорочной верности того, кого он хотел умертвить вместе со всеми остальными. Человек обычно судит о других по себе, и предатель вряд ли мог поверить в чью-то преданность, тем более в преданность обманутого им человека. И Назаров оказался прав.
Он был готов к чему-то подобному, и когда палец Чуланина давил на курок, Назаров уже сорвался с места.
Сзади — пустое пространство, покрытое рельсами. Бежать к депо — попадать прямо на мушку чуланинского револьвера. Броситься на чекиста — тот успеет направить револьвер и выстрелить. Оставалось только одно…
Назаров помчался к задним колесам грузовика.
Чуланин заметил его рывок и начал перемещать руку с револьвером.
Сейчас он должен надавить на спуск.
Назаров отталкивается, «ныряет» головой вперед. Грохочет выстрел. Пуля пролетает мимо, чтобы, потеряв убойную и прочие силы, впиться в промазученную землю. Назаров приземляется на руки, совершает кувырок вперед. «Фронтовая жизнь и акробатом сделает», — неуместно проносится где-то в мозгу. Федор оказывается на четвереньках и таким не самым живописным образом продвигается еще на сажень вперед. Снова грохочет выстрел, но, понятно, с опозданием. Назаров уже закрыт правым задним колесом «форда», но там он не задерживается, а вскакивает на ноги, добегает до левого заднего колеса и, укрывшись за ним, останавливается.
Их разделяет грузовик. По одну сторону машины — хорошо вооруженный человек (Чуланин подбирает и пистолет Сосницкого), по другую — вооруженный чуть хуже. Второй — это товарищ Назаров, извлекающий из кармана складной нож. Разумеется, остро заточенный. Таскать с собой тупой нож — все равно что носить часы без стрелок.
Какой ход для товарища Чуланина самый выигрышный? Наверное, забраться в кузов, на главенствующую высоту, и сверху, имея отличной обзор, заряжаясь боевым азартом от касаний лодыжками мешков с драгоценностями, палить по товарищу Назарову из двух стволов одновременно, загнать этим товарища Назарова под грузовик, затем спрыгнуть на землю и добить товарища Назарова в его укрытии. Эх, хорошо! Невольно позавидуешь товарищу Чуланину. С этими мыслями и чувствами Назаров перемахнул через борт и упал на пол, оказавшись в кузове рядом с мешками.
Зажав нож в зубах, Назаров схватил обеими руками один из ближайших мешков, наиболее набитый всяким барахлом из драгметаллов, и, держа перед собой, вскочил на ноги. Не успел Федор и шага сделать, как над зелеными досками борта, взметнувшись, показался Чуланин. Левой рукой чекист вцепился в борт, правой наводил один из состоящих у него на вооружении пистолетов. Назаров рванулся к Чуланину. Выстрел, еще выстрел. Пули, без труда пробивая мешковину, плющились внутри мешка, натыкаясь на золотые предметы. Назаров стремительно надвигался на Чуланина, словно собираясь протаранить противника мешком.
Стрелять чекисту уже было некогда, и он спрыгнул на землю.
Назаров знал, что так оно и будет, и как только над бортом исчезла верхняя часть чекиста, Федор поднял над головой мешок (ну и тяжелый, зараза!) и швырнул его вслед товарищу Чуланину.
Когда сверху падает предмет внушительных размеров, ловкие уворачиваются, отскакивают в сторону, другие закрывают голову руками. Чуланин, если бы ему было до этого, сам бы поразился своей неожиданной ловкости, он молодецки отпрыгнул, мешок пролетел мимо и со звоном грохнулся оземь.
Бросив мешок, Федор взялся за нож, а товарищ Чуланин со всеми этими прыжками уже никак не успевал выстрелить раньше, чем противник метнет нож. Правда, товарищ Назаров мог еще, конечно, и промахнуться…
Товарищ Чуланин нажимал и нажимал на курок.
Товарищ Назаров уже, правда, укрылся за бортом грузовика, пережидая пальбу. Ждать оставалось недолго.
Падая с вонзившимся в шею лезвием и в предсмертных судорогах посылая последние пули куда попало, Чуланин разве только о том успел подумать, как нелепо, несуразно все выходит этим утром. Не так должно было идти, не так…
Пальба стихла.
Эпилог ВСЕ ПО СВОИМ МЕСТАМ
Пробежка до пожарной лестницы. Рискованно лихой спуск по ней. Марш-бросок до угла. Поворот за угол. Перед глазами — рельсовая паутина, вереница ворот, одни открыты.
Назаров отказался от бега в пользу быстрого шага. Слишком торопиться большого смысла не было. Грузовик, так и не успевший полностью заехать на пожарный проезд — задние колеса остались внутри колеи — уже никуда не ехал. На его капоте блестело крошево из стекла. Под распахнутой водительской дверью сидел человек. Обхватив голову руками, он раскачивался из стороны в сторону, на коленях у него грязно-белой камбалой с огромным стеклянным глазом лежала противогазная маска, от нее тянулся шланг к коробке на земле. Рядом, привалившись спиной к переднему колесу, сидел живой Сосницкий, отирая свободной от пистолета рукой пот и кровь с лица.
«Молодец, Дмитрий, ползком или перебежками добрался-таки раньше меня до подбитого драндулета и взял негодяя. Контра, конечно, контужена и не сопротивлялась, в чем ей, контре, наверное, повезло. Иначе Дмитрий, не очень переживая, подарил бы ему весь запас свинца. Вот и все, дело сделано, теперь надо поскорее Дмитрия доставить в лазарет» — так думал товарищ Назаров, подходя к грузовику.
— Так, так, значит, на фронте газом германец баловался, а в тылу товарищ Чуланин, — сказал товарищ Назаров, подойдя к грузовику.
Он наклонился к Сосницкому:
— Ну, как ты?..
Вот и все, что успел произнести Назаров, прежде чем в шею ему уперлось пистолетное дуло.
— Федя, — голос Сосницкого был тих и печален, — отдай мне пистолет. Быстро, Федя, или я стреляю. Очень быстро.
Не сегодня Назаров научился понимать, насколько серьезен тот или иной человек в своих угрозах. И когда можно потянуть время, повалять дурку, а когда — следует подчиняться.
— Эх, Дима, Дима… — Федор бросил под ноги Сосницкому свой маузер.
— Сделай три шага назад, садись и руки за голову.
Товарищ Назаров выполнил и это приказание. Хорошо видимый с повой позиции товарищ Чуланин стал, похоже, приходить в себя — по крайней мере, перестал раскачиваться, как болванчик.
— Руки-то опустить можно? Устал я что-то, Дима.
— Извини, Федя, нельзя. Я тебя знаю.
Не только по голосу, нисходившему к концу фразы до шепота, но и по бледности кожи, дрожанию рук, тусклому взгляду впавших глаз, крови, которой он отметил весь свой путь, Назаров понял, что бывший учитель гимнастики держится из последних сил.
— Дима, ты за кого воюешь? За большевиков или за коммунистов?
— Все шутишь. Я возвращаю долги…
— Ему? — кивнул Назаров в сторону Чуланина.
— Ему, Федя. Я обязан… У каждого свой командир… — Сосницкий делал частые паузы, набираясь сил. — Извини…
— А я тебе доверял, Дима.
— Извини… Ты стоящий мужик… Но я не могу отпустить… Я за него… теперь уж до конца… И я убью тебя, когда пойму, что… отхожу… Или раньше передам ему тебя…
Длинный монолог совсем истощил Сосницкого. И вообще было непонятно, как он до сих пор еще держится. Видимо, недюжинная воля и впрямь способна творить чудеса. И вот вопрос — очухается ли до этого господин Чуланин? И хочет ли он, Назаров, чтобы Чуланин очухался?
— Дозволь, что ли, коли все так обернулось, махорочки искурить. Может, боле не доведется.
Бывший учитель гимнастики некоторое время провел в задумчивости. Осторожность боролась в нем с человечностью.
— Ладно… валяй… одну руку оставь как есть… Все очень медленно… Я не промажу, ты знаешь…
Не пришлось Сосницкому стрелять. Назаров честно, без фокусов вытащил кисет, просто свернул самокрутку и, действительно, лишь закурил. Они молча смотрели друг на друга: Федор сквозь махорочный дымок, Дмитрий сквозь полуопущенные веки, положив ладонь с пистолетом на согнутую в колене ногу, Чуланин выпученными глазами пялился на Назарова и тоже молчал. О последнем пока не знал, не ведал бывший учитель гимнастики, не отрывавший взгляда от солдата. Федор не спешил делиться радостным открытием с бывшим боевым товарищем. Чуланин же, как увидел солдата, так и не сводил с него глаз. Глаз, в которых — показалось Назарову — как рыбья спинка в мутной воде, нет-нет да и промелькнет безумная искорка.
Фигура молчания и бездействия должна была когда-то закончиться и с чьей-то помощью.
Рука Чуланина поползла к поясу. Доползла до кобуры. Пальцы ощупали ее. Осторожно, словно боясь спугнуть удачу, пальцы расстегнули замочек кобуры. Серые глаза Чуланина буравили солдата. Ладонь легла на холодную рукоять, рука пошла вверх, вытягивая неторопливо и бережно, будто соринку из глаза, револьвер.
«Начинается поединок сидячих», — верно и вовремя подметил товарищ Назаров, выпуская изо рта струю махорочного дыма.
Щелкнул предохранитель. Щелчок, а скорее даже шевеление соседа привлекло внимание Сосницкого. Он метнул взгляд влево от себя.
— Георгий Николаевич! — облегченно выдохнул-прохрипел Дмитрий.
Чуланин резко повернул голову на голос. И увидел Сосницкого, изменяющего как раз положение туловища, чтобы удобнее было беседовать с очнувшимся командиром и продолжать наблюдение за Назаровым, увидел пистолет в руке Сосницкого, пришедший в движение вместе с рукой вслед за туловищем.
Чуланин вскинул револьвер и всадил почти в упор, с трех аршин пулю в грудь своему должнику и спасителю.
Что-то подобное Назаров предчувствовал. Не хотел он гибели Сосницкого, но понимал, что иначе самому не выкрутиться. Назаров помог событиям принять новый оборот, взглядом обратив внимание Дмитрия на очухавшегося Чуланина. Не на недавней контузии чекиста строились предчувствия Федора, а на том, что Чуланин и предположить не сможет безоговорочной верности того, кого он хотел умертвить вместе со всеми остальными. Человек обычно судит о других по себе, и предатель вряд ли мог поверить в чью-то преданность, тем более в преданность обманутого им человека. И Назаров оказался прав.
Он был готов к чему-то подобному, и когда палец Чуланина давил на курок, Назаров уже сорвался с места.
Сзади — пустое пространство, покрытое рельсами. Бежать к депо — попадать прямо на мушку чуланинского револьвера. Броситься на чекиста — тот успеет направить револьвер и выстрелить. Оставалось только одно…
Назаров помчался к задним колесам грузовика.
Чуланин заметил его рывок и начал перемещать руку с револьвером.
Сейчас он должен надавить на спуск.
Назаров отталкивается, «ныряет» головой вперед. Грохочет выстрел. Пуля пролетает мимо, чтобы, потеряв убойную и прочие силы, впиться в промазученную землю. Назаров приземляется на руки, совершает кувырок вперед. «Фронтовая жизнь и акробатом сделает», — неуместно проносится где-то в мозгу. Федор оказывается на четвереньках и таким не самым живописным образом продвигается еще на сажень вперед. Снова грохочет выстрел, но, понятно, с опозданием. Назаров уже закрыт правым задним колесом «форда», но там он не задерживается, а вскакивает на ноги, добегает до левого заднего колеса и, укрывшись за ним, останавливается.
Их разделяет грузовик. По одну сторону машины — хорошо вооруженный человек (Чуланин подбирает и пистолет Сосницкого), по другую — вооруженный чуть хуже. Второй — это товарищ Назаров, извлекающий из кармана складной нож. Разумеется, остро заточенный. Таскать с собой тупой нож — все равно что носить часы без стрелок.
Какой ход для товарища Чуланина самый выигрышный? Наверное, забраться в кузов, на главенствующую высоту, и сверху, имея отличной обзор, заряжаясь боевым азартом от касаний лодыжками мешков с драгоценностями, палить по товарищу Назарову из двух стволов одновременно, загнать этим товарища Назарова под грузовик, затем спрыгнуть на землю и добить товарища Назарова в его укрытии. Эх, хорошо! Невольно позавидуешь товарищу Чуланину. С этими мыслями и чувствами Назаров перемахнул через борт и упал на пол, оказавшись в кузове рядом с мешками.
Зажав нож в зубах, Назаров схватил обеими руками один из ближайших мешков, наиболее набитый всяким барахлом из драгметаллов, и, держа перед собой, вскочил на ноги. Не успел Федор и шага сделать, как над зелеными досками борта, взметнувшись, показался Чуланин. Левой рукой чекист вцепился в борт, правой наводил один из состоящих у него на вооружении пистолетов. Назаров рванулся к Чуланину. Выстрел, еще выстрел. Пули, без труда пробивая мешковину, плющились внутри мешка, натыкаясь на золотые предметы. Назаров стремительно надвигался на Чуланина, словно собираясь протаранить противника мешком.
Стрелять чекисту уже было некогда, и он спрыгнул на землю.
Назаров знал, что так оно и будет, и как только над бортом исчезла верхняя часть чекиста, Федор поднял над головой мешок (ну и тяжелый, зараза!) и швырнул его вслед товарищу Чуланину.
Когда сверху падает предмет внушительных размеров, ловкие уворачиваются, отскакивают в сторону, другие закрывают голову руками. Чуланин, если бы ему было до этого, сам бы поразился своей неожиданной ловкости, он молодецки отпрыгнул, мешок пролетел мимо и со звоном грохнулся оземь.
Бросив мешок, Федор взялся за нож, а товарищ Чуланин со всеми этими прыжками уже никак не успевал выстрелить раньше, чем противник метнет нож. Правда, товарищ Назаров мог еще, конечно, и промахнуться…
Товарищ Чуланин нажимал и нажимал на курок.
Товарищ Назаров уже, правда, укрылся за бортом грузовика, пережидая пальбу. Ждать оставалось недолго.
Падая с вонзившимся в шею лезвием и в предсмертных судорогах посылая последние пули куда попало, Чуланин разве только о том успел подумать, как нелепо, несуразно все выходит этим утром. Не так должно было идти, не так…
Пальба стихла.
Эпилог ВСЕ ПО СВОИМ МЕСТАМ
— Везучий ты черт, Сосницкий, — пробормотал Назаров, доставая из внутреннего кармана пиджака золотой портсигар с застрявшей в нем чуланинской пулей. На портсигаре было выгравировано «За победу во французской борьбе на приз градоначальника Москвы». Ах да! Федор вспомнил, что пиджак перешел к Сосницкому от циркача Васи.
Рев приблизился. Скоро Назаров увидел четыре грузовика, выкатившихся из-за пакгаузов. Машины тряслись, переезжая пути. Наконец они остановились, и с них горохом посыпались люди с винтовками. По мнению Назарова, это было хорошо снаряженное и обученное войско; парни не толпились, не мешали друг другу становиться в цепь. Часть бойцов была скуласта и узкоглаза, у других из-под головных уборов торчали соломенные волосы. Назаров решил, что первые китайцы, а вторые — латыши.
Наконец разгрузка закончилась. Солдаты в гимнастерках и кожаных фуражках со зведочками окружили депо. Среди них прохаживалось несколько командиров — ребята без винтовок, с кобурами на боку, но, видно, не из самых главных, они не спешили отдать команду, дожидаясь более высокого начальства.
Снова послышалось урчание мотора. Между двумя грузовиками проехала открытая легковушка. Скоро она была уже возле депо. В ней сидели трое пассажиров, все в одинаковых кожаных тужурках. Один из них приподнялся на сиденье, и Назаров впервые удивился за последние пять минут. В комиссаре он узнал товарища Ракова.
А тот соскочил к машине и кинулся к нему. Назаров вздохнул.
— Долго вы были в отсутствии, товарищ Раков, — спокойно произнес он.
— Где остальное золото? — крикнул на бегу Марсель Прохорович, не обращая внимания на реплику Назарова.
— Потом. Сперва приказывай нести Сосницкого в машину, его надо немедленно доставить в лазарет. Он жив. Я его перевязал как смог, но он потерял много крови. Хотя должен выкарабкаться, здоровый, черт.
Раков развернулся и бросился отдавать приказания по Сосницкому. После чего опять же бегом вернулся к Назарову.
— Так где остальное золото?
Тот ткнул рукой в направлении грузовика.
Марсель Прохорович перепрыгнул через труп Чуланина, подбежал к грузовику. Ухватился за борт своими короткими руками, подтянулся, не щадя сил, заглянул в кузов. В этом неудобном положении он провисел около минуты, видно считал сокровища.
Наконец товарищ Раков соскочил на землю и двинулся к Назарову. На сей раз он шел уже медленно, остановился перед телом Чуланина, внимательно оглядел его.
Назаров вяло протянул руку. Товарищ Раков пожал ее, потом помог Федору встать на ноги, крепко обнял.
— Спасибо вам, товарищ Назаров, — наконец сказал он. — Огромное революционное спасибо. Вы и не представляете, сколько моих товарищей сегодня бы пустили в себя пулю, если бы там оказалось пусто.
— По карманам не рассовал, — заметил Назаров. — Не в моих правилах чужое добро самолично в трофей определять.
— Где люди Князя? — спросил Марсель Прохорович. Назаров махнул рукой, показывая на депо.
— Сколько их осталось? — опять спросил комиссар.
— Товарищ Раков, — Федор глядел не без удивления на бывшего напарника, — вы подумайте, мог ли я тут на травке лежать, если бы хоть один бандит остался в живых. Видно, слишком мало вы меня знаете, хотя с полфунта боевой соли мы с вами уже разъели.
— Полфунта сала мы съели, — сказал Раков и засмеялся. — Эх, товарищ Назаров, — уже чуть серьезней добавил он, — понимаете ли то, что вы чуть не наделали?
— Это точно. Наделал я немало, — заметил Назаров, обводя рукой окружающий пейзаж.
— Да не об этом я, — сказал товарищ Раков. — Вы даже не догадываетесь, какую операцию чуть было не сорвали.
В этот момент к ним приблизились еще двое — Назаров так и не понял, вышли они из легковушки или пришли от грузовиков. Один из них был незнакомый парень, опиравшийся на костыль, второй же была девушка, в которой Федор сразу признал Марину.
— Знакомьтесь, — сказал товарищ Раков. — Наш боевой товарищ Марина и наш боевой товарищ Павел. До нынешней ночи исполняли ответственное задание лично товарища Дзержинского, находясь в услужении у купца Мяснова.
— А он, случаем, не ваш агент был? — невзначай заметил Федор.
— Нет, — махнул рукой товарищ Раков. — Товарищ Назаров, так как нам досталась лишь одна работа — золото считать, придется кое-что мне вам объяснить.
— Мне торопиться некуда, — сказал Назаров. — Валяй.
Марина кивнула Назарову, затем недоуменно взглянула на трупы у грузовика.
— Это военспец Чуланин, — пояснил им товарищ Раков. — Как выяснилось, большая сволочь. Товарищ Назаров успел его обезвредить — за это товарищу Назарову революционный почет.
— Ладно с ним, с почетом, — сказал Федор. — Лучше расскажи мне, Марсель Прохорович, кто ты на самом деле: половой — поймай мыша или советский комиссар?
— Половым я и вправду был, но еще до войны. Уже тогда создал профсоюз официантов. Чуть под суд тогда не попал. На фронте стал большевиком. А в Чека работаю с самого первого дня, как оно в Москве завелось.
Часть чекистов по-прежнему стояла в оцеплении, другие бродили вокруг, вытаскивая трупы из депо и пробуя починить грузовик.
— Товарищ Раков, так, значит, вы находились в Монастырске по тайной служебной надобности? — спросил Федор.
— Так и было. Мы знали, что в Москву каждую неделю приходит партия спирта, причем в этой махинации замешаны наши губернские сотрудники. Двоих наших ребят в Монастырске разоблачили и убили. Пришлось мне туда отправляться самому. «Чего-с изволите, сию минуточку-с», — это все я помнил отлично, поэтому никто меня ни разу не заподозрил. Даже вы. Так я и прожил там две недели, считаясь никудышным болтуном и ловеласом. Потом представился случай попасть в поезд, который вез в Москву спирт. Тут, конечно, я вас недооценил, не ожидал, что вы сможете уничтожить целый вагон бандитов, а потом груз сожжете.
— Я этого тоже не ожидал, — заметил Назаров.
— Когда же мы в Москву прибыли, я здорово сглупил. Решил не раскрываться, думал, мы сможем вдвоем выйти на банду, чтобы я позвонил на Лубянку хоть с каким-то результатом. Ну, и в итоге попал как кур в ощип. Была у меня одна старая история, началась еще до империалистической войны. Не знал, что сейчас отзовется… Ладно, нечего о ней говорить.
Товарищ Раков сделал минутную паузу и продолжил:
— А операция, которую проводили товарищи Павел и Марина, состояла в следующем. Нашей республике сейчас нужно золото. Надо германским империалистам контрибуцию платить… Ну, и другие государственные нужды. У буржуев взять золото непросто. То, что конфисковали после революции и в начале года — уже разошлось. К тому же добывать золото надо умеючи. Буржуазия его прячет. А тут люди, близкие нашему делу, хотя и связанные с эксплуататорами (Марина улыбнулась, улыбнулся и Павел, хотя рана изрядно его мучила), разработали неплохой план. Переложить всю работу на свихнувшегося купца Мяснова и бандита Князя.
— Который есть главное звено спиртовой цепочки, — заметил Назаров.
— Я это от Марины только утром узнал. Особенно обидно — ехали в одном вагоне, а я понятия не имел, что это наш агент. Ну, что делать, товарищ, организация у нас молодая, неопытная, бывает, люди неделю с разными сведениями ходят, а вот соединить их не удается. Короче, решили сделать так: пусть купец со своим сообщником-бандитом дружков-буржуев прижмут и вытряхнут из них побольше золотишка, чем нам месяц возиться. Чтобы Чека и не трудилась, и не маралась.
— Марина, как я заметил, добавила в это дело свои интересы, — заметил Назаров. Марина заметно покраснела.
— Какие там интересы — не знаю, — устало сказал товарищ Раков. — А результат получился печальным. Агент Марина оказалась под замком, агент Павел получил ранение. Сигнала отряду, который дежурил неподалеку от мясновского особняка, они дать не смогли — ребятам заранее сказали, что в той стороне будут стрелять, но без знака вмешиваться нельзя. Я сам только под утро из одной переделки вырвался. Сразу же оттуда — на Лубянку. А там говорят: «Особняк сгорел, агенты — живы, но где золото — не знают».
— Насчет золотишка, кстати, — сказал Назаров. — Там ведь еще был порядочный куш, который я увезти не смог.
— Не беспокойся. Мы возле вокзала захватили легковую машину и охранявшего ее уголовника. Там золото как раз и находилось. Так что, товарищ Назаров, несмотря на оказанную вами помощь и совершенный вами вред, все золото, нахапанное бандитами у купеческой буржуазии, перешло в собственность народной власти. С чем вас и поздравляю.
Марсель Прохорович замолчал, достал папироску, закурил, угостил Назарова. Тот не отказался.
— Ну, и что дальше будем делать, товарищ Раков? — спросил Федор минуту спустя.
— Я сосчитаю золото и отправлюсь на доклад к товарищу Дзержинскому. С вами будет посложней. На Лубянку я приглашен один. Конечно, можете присоединиться, но кто его знает, может, вас попросят на вахте задержаться. С последствиями.
— Не тех бандитов пострелял, что ли?
— С бандитами как раз все в порядке. Подарок от товарища Судрабса. Правда, сегодня вечером в Пензенскую губернию выезжает уполномоченный — жаль, не я, не то тебя бы взял. Однако, пока суд да дело, он председатель уездной Чека, и все его донесения получают ход. А на тебя пришла гадость изрядная. В деревушке какой-то ты комбед сжег в барской усадьбе, в Монастырске Чека разгромил. По такому обвинению ждать суда на воле не принято. Придется тебе похлебать юшку с контрой в тюрьме. Надеюсь, оправдают.
— Товарищ Раков, — усмехнувшись, сказал Федор, — тут, я вижу, до батальона нагнали. Думали, со мной взвод не справится?
— Батальон я привел на случай, если бы не ты сидел над золотишком, а бандиты. Но ты мои ожидания оправдал. Прямо скажу: не хотел бы видеть тебя арестантом. Это и тебе плохо, и вредно для дела нашей революции.
Назаров молчал, ожидая, что его собеседник скажет дальше. Марсель Прохорович продолжил:
— Поэтому надо тебе, до окончания расследования, скрыться, где Чека арестовать не может. А это может быть только чужая территория. На которой ты выполнишь задание, в Москву вернешься, мы тебя наградим и простим.
— Далеко ли?
— На Украину. Там, как стало недавно известно, в тылу у германо-австрийских интервентов появилась неизвестная нам сила. Кто ее возглавляет, зачем она воюет — непонятно, но бьется хорошо. Поэтому путь тебе с Курского вокзала на Киевский. Там ты отдохнешь, а потом отправишься в путь. Документы, деньги, инструкции, попутчиков — все получишь вечером.
— Видел я вашу Украину, — хмыкнул Назаров. — Сказать, где? Марина, отойдите на три шага……вот где видел.
— Может, тебя и не арестуют. А может — следствие пойдет быстро, — сказал Марсель Прохорович. — Все может быть.
— Товарищ Раков, свое положение понимаю я отлично. И будет у меня к тебе только один вопрос. Ответь честно — ты меня хочешь из Москвы сплавить, чтобы за историю с золотом все награды на себя навесить?
— Честно отвечу, — сказал Марсель Прохорович, улыбаясь, и Назарову подумалось, что он улыбался так же в свою официантскую бытность, когда удавалось обсчитать клиента. — Вы, товарищ Назаров, мне с самого начала показались человеком сообразительным.
— Тогда дай покурить, товарищ Раков.
Марсель Прохорович протянул ему пачку, которую Назаров взял у него из рук и сунул к себе в карман.
— Махорка надоела, товарищ Раков. Не бычьтесь, вам Дзержинский еще выпишет.
Федор поднял голову, взглянул на небо. Нет, хватит, надо отдохнуть от похождений. Вернуться в Зимино, навестить Ларису, дух перевести. «А дальше? — спросил он сам себя. — Сколько ты высидишь в глуши?» «А дальше, — сам же себе и ответил, — посмотрим».
Или все-таки не разбрасываться возможностями, остаться в Москве и самому доложить дорогому товарищу Дзержинскому об успешно проведенной операции «Золотой запас»?
Надо подумать…
Рев приблизился. Скоро Назаров увидел четыре грузовика, выкатившихся из-за пакгаузов. Машины тряслись, переезжая пути. Наконец они остановились, и с них горохом посыпались люди с винтовками. По мнению Назарова, это было хорошо снаряженное и обученное войско; парни не толпились, не мешали друг другу становиться в цепь. Часть бойцов была скуласта и узкоглаза, у других из-под головных уборов торчали соломенные волосы. Назаров решил, что первые китайцы, а вторые — латыши.
Наконец разгрузка закончилась. Солдаты в гимнастерках и кожаных фуражках со зведочками окружили депо. Среди них прохаживалось несколько командиров — ребята без винтовок, с кобурами на боку, но, видно, не из самых главных, они не спешили отдать команду, дожидаясь более высокого начальства.
Снова послышалось урчание мотора. Между двумя грузовиками проехала открытая легковушка. Скоро она была уже возле депо. В ней сидели трое пассажиров, все в одинаковых кожаных тужурках. Один из них приподнялся на сиденье, и Назаров впервые удивился за последние пять минут. В комиссаре он узнал товарища Ракова.
А тот соскочил к машине и кинулся к нему. Назаров вздохнул.
— Долго вы были в отсутствии, товарищ Раков, — спокойно произнес он.
— Где остальное золото? — крикнул на бегу Марсель Прохорович, не обращая внимания на реплику Назарова.
— Потом. Сперва приказывай нести Сосницкого в машину, его надо немедленно доставить в лазарет. Он жив. Я его перевязал как смог, но он потерял много крови. Хотя должен выкарабкаться, здоровый, черт.
Раков развернулся и бросился отдавать приказания по Сосницкому. После чего опять же бегом вернулся к Назарову.
— Так где остальное золото?
Тот ткнул рукой в направлении грузовика.
Марсель Прохорович перепрыгнул через труп Чуланина, подбежал к грузовику. Ухватился за борт своими короткими руками, подтянулся, не щадя сил, заглянул в кузов. В этом неудобном положении он провисел около минуты, видно считал сокровища.
Наконец товарищ Раков соскочил на землю и двинулся к Назарову. На сей раз он шел уже медленно, остановился перед телом Чуланина, внимательно оглядел его.
Назаров вяло протянул руку. Товарищ Раков пожал ее, потом помог Федору встать на ноги, крепко обнял.
— Спасибо вам, товарищ Назаров, — наконец сказал он. — Огромное революционное спасибо. Вы и не представляете, сколько моих товарищей сегодня бы пустили в себя пулю, если бы там оказалось пусто.
— По карманам не рассовал, — заметил Назаров. — Не в моих правилах чужое добро самолично в трофей определять.
— Где люди Князя? — спросил Марсель Прохорович. Назаров махнул рукой, показывая на депо.
— Сколько их осталось? — опять спросил комиссар.
— Товарищ Раков, — Федор глядел не без удивления на бывшего напарника, — вы подумайте, мог ли я тут на травке лежать, если бы хоть один бандит остался в живых. Видно, слишком мало вы меня знаете, хотя с полфунта боевой соли мы с вами уже разъели.
— Полфунта сала мы съели, — сказал Раков и засмеялся. — Эх, товарищ Назаров, — уже чуть серьезней добавил он, — понимаете ли то, что вы чуть не наделали?
— Это точно. Наделал я немало, — заметил Назаров, обводя рукой окружающий пейзаж.
— Да не об этом я, — сказал товарищ Раков. — Вы даже не догадываетесь, какую операцию чуть было не сорвали.
В этот момент к ним приблизились еще двое — Назаров так и не понял, вышли они из легковушки или пришли от грузовиков. Один из них был незнакомый парень, опиравшийся на костыль, второй же была девушка, в которой Федор сразу признал Марину.
— Знакомьтесь, — сказал товарищ Раков. — Наш боевой товарищ Марина и наш боевой товарищ Павел. До нынешней ночи исполняли ответственное задание лично товарища Дзержинского, находясь в услужении у купца Мяснова.
— А он, случаем, не ваш агент был? — невзначай заметил Федор.
— Нет, — махнул рукой товарищ Раков. — Товарищ Назаров, так как нам досталась лишь одна работа — золото считать, придется кое-что мне вам объяснить.
— Мне торопиться некуда, — сказал Назаров. — Валяй.
Марина кивнула Назарову, затем недоуменно взглянула на трупы у грузовика.
— Это военспец Чуланин, — пояснил им товарищ Раков. — Как выяснилось, большая сволочь. Товарищ Назаров успел его обезвредить — за это товарищу Назарову революционный почет.
— Ладно с ним, с почетом, — сказал Федор. — Лучше расскажи мне, Марсель Прохорович, кто ты на самом деле: половой — поймай мыша или советский комиссар?
— Половым я и вправду был, но еще до войны. Уже тогда создал профсоюз официантов. Чуть под суд тогда не попал. На фронте стал большевиком. А в Чека работаю с самого первого дня, как оно в Москве завелось.
Часть чекистов по-прежнему стояла в оцеплении, другие бродили вокруг, вытаскивая трупы из депо и пробуя починить грузовик.
— Товарищ Раков, так, значит, вы находились в Монастырске по тайной служебной надобности? — спросил Федор.
— Так и было. Мы знали, что в Москву каждую неделю приходит партия спирта, причем в этой махинации замешаны наши губернские сотрудники. Двоих наших ребят в Монастырске разоблачили и убили. Пришлось мне туда отправляться самому. «Чего-с изволите, сию минуточку-с», — это все я помнил отлично, поэтому никто меня ни разу не заподозрил. Даже вы. Так я и прожил там две недели, считаясь никудышным болтуном и ловеласом. Потом представился случай попасть в поезд, который вез в Москву спирт. Тут, конечно, я вас недооценил, не ожидал, что вы сможете уничтожить целый вагон бандитов, а потом груз сожжете.
— Я этого тоже не ожидал, — заметил Назаров.
— Когда же мы в Москву прибыли, я здорово сглупил. Решил не раскрываться, думал, мы сможем вдвоем выйти на банду, чтобы я позвонил на Лубянку хоть с каким-то результатом. Ну, и в итоге попал как кур в ощип. Была у меня одна старая история, началась еще до империалистической войны. Не знал, что сейчас отзовется… Ладно, нечего о ней говорить.
Товарищ Раков сделал минутную паузу и продолжил:
— А операция, которую проводили товарищи Павел и Марина, состояла в следующем. Нашей республике сейчас нужно золото. Надо германским империалистам контрибуцию платить… Ну, и другие государственные нужды. У буржуев взять золото непросто. То, что конфисковали после революции и в начале года — уже разошлось. К тому же добывать золото надо умеючи. Буржуазия его прячет. А тут люди, близкие нашему делу, хотя и связанные с эксплуататорами (Марина улыбнулась, улыбнулся и Павел, хотя рана изрядно его мучила), разработали неплохой план. Переложить всю работу на свихнувшегося купца Мяснова и бандита Князя.
— Который есть главное звено спиртовой цепочки, — заметил Назаров.
— Я это от Марины только утром узнал. Особенно обидно — ехали в одном вагоне, а я понятия не имел, что это наш агент. Ну, что делать, товарищ, организация у нас молодая, неопытная, бывает, люди неделю с разными сведениями ходят, а вот соединить их не удается. Короче, решили сделать так: пусть купец со своим сообщником-бандитом дружков-буржуев прижмут и вытряхнут из них побольше золотишка, чем нам месяц возиться. Чтобы Чека и не трудилась, и не маралась.
— Марина, как я заметил, добавила в это дело свои интересы, — заметил Назаров. Марина заметно покраснела.
— Какие там интересы — не знаю, — устало сказал товарищ Раков. — А результат получился печальным. Агент Марина оказалась под замком, агент Павел получил ранение. Сигнала отряду, который дежурил неподалеку от мясновского особняка, они дать не смогли — ребятам заранее сказали, что в той стороне будут стрелять, но без знака вмешиваться нельзя. Я сам только под утро из одной переделки вырвался. Сразу же оттуда — на Лубянку. А там говорят: «Особняк сгорел, агенты — живы, но где золото — не знают».
— Насчет золотишка, кстати, — сказал Назаров. — Там ведь еще был порядочный куш, который я увезти не смог.
— Не беспокойся. Мы возле вокзала захватили легковую машину и охранявшего ее уголовника. Там золото как раз и находилось. Так что, товарищ Назаров, несмотря на оказанную вами помощь и совершенный вами вред, все золото, нахапанное бандитами у купеческой буржуазии, перешло в собственность народной власти. С чем вас и поздравляю.
Марсель Прохорович замолчал, достал папироску, закурил, угостил Назарова. Тот не отказался.
— Ну, и что дальше будем делать, товарищ Раков? — спросил Федор минуту спустя.
— Я сосчитаю золото и отправлюсь на доклад к товарищу Дзержинскому. С вами будет посложней. На Лубянку я приглашен один. Конечно, можете присоединиться, но кто его знает, может, вас попросят на вахте задержаться. С последствиями.
— Не тех бандитов пострелял, что ли?
— С бандитами как раз все в порядке. Подарок от товарища Судрабса. Правда, сегодня вечером в Пензенскую губернию выезжает уполномоченный — жаль, не я, не то тебя бы взял. Однако, пока суд да дело, он председатель уездной Чека, и все его донесения получают ход. А на тебя пришла гадость изрядная. В деревушке какой-то ты комбед сжег в барской усадьбе, в Монастырске Чека разгромил. По такому обвинению ждать суда на воле не принято. Придется тебе похлебать юшку с контрой в тюрьме. Надеюсь, оправдают.
— Товарищ Раков, — усмехнувшись, сказал Федор, — тут, я вижу, до батальона нагнали. Думали, со мной взвод не справится?
— Батальон я привел на случай, если бы не ты сидел над золотишком, а бандиты. Но ты мои ожидания оправдал. Прямо скажу: не хотел бы видеть тебя арестантом. Это и тебе плохо, и вредно для дела нашей революции.
Назаров молчал, ожидая, что его собеседник скажет дальше. Марсель Прохорович продолжил:
— Поэтому надо тебе, до окончания расследования, скрыться, где Чека арестовать не может. А это может быть только чужая территория. На которой ты выполнишь задание, в Москву вернешься, мы тебя наградим и простим.
— Далеко ли?
— На Украину. Там, как стало недавно известно, в тылу у германо-австрийских интервентов появилась неизвестная нам сила. Кто ее возглавляет, зачем она воюет — непонятно, но бьется хорошо. Поэтому путь тебе с Курского вокзала на Киевский. Там ты отдохнешь, а потом отправишься в путь. Документы, деньги, инструкции, попутчиков — все получишь вечером.
— Видел я вашу Украину, — хмыкнул Назаров. — Сказать, где? Марина, отойдите на три шага……вот где видел.
— Может, тебя и не арестуют. А может — следствие пойдет быстро, — сказал Марсель Прохорович. — Все может быть.
— Товарищ Раков, свое положение понимаю я отлично. И будет у меня к тебе только один вопрос. Ответь честно — ты меня хочешь из Москвы сплавить, чтобы за историю с золотом все награды на себя навесить?
— Честно отвечу, — сказал Марсель Прохорович, улыбаясь, и Назарову подумалось, что он улыбался так же в свою официантскую бытность, когда удавалось обсчитать клиента. — Вы, товарищ Назаров, мне с самого начала показались человеком сообразительным.
— Тогда дай покурить, товарищ Раков.
Марсель Прохорович протянул ему пачку, которую Назаров взял у него из рук и сунул к себе в карман.
— Махорка надоела, товарищ Раков. Не бычьтесь, вам Дзержинский еще выпишет.
Федор поднял голову, взглянул на небо. Нет, хватит, надо отдохнуть от похождений. Вернуться в Зимино, навестить Ларису, дух перевести. «А дальше? — спросил он сам себя. — Сколько ты высидишь в глуши?» «А дальше, — сам же себе и ответил, — посмотрим».
Или все-таки не разбрасываться возможностями, остаться в Москве и самому доложить дорогому товарищу Дзержинскому об успешно проведенной операции «Золотой запас»?
Надо подумать…