Страница:
Пепел уже приближался к входной двери, когда в спину толкнул очередной куплет, исполненный с особым пророческим надрывом:
«Хорошо иметь дело со славянами, пусть и с западными, – подумалось Пеплу, оглядывающемуся с крыльца „У зелены жабы“. – Завод хоть и пишется ненашими буковками zavod, но все сразу понятно. Того и требуется». А требовалось Пеплу садиться на автобус и следовать по маршруту с конечной остановкой «Нусле, Клобоучницка». То есть в один из промышленных районов Праги...
Вызывая досаду, вокруг сновали расово неполноценные чехи. Даже в пивной «У калиха» их было больше, чем могли вынести немецкие глаза. Не говоря про Прагу в целом... Лахузен терпел. Все сделано. Район оцеплен по методу фон Бентивеньи[13]: наибольшее количество агентов сосредоточено в точке появления объекта, улицы, ведущие к объекту, находятся под наблюдением, несколько машин с работающими движками рассредоточены по радиусу квартала.
Хорошо также было бы расставить людей во дворах и подъездах прилегающих домов, но... Но, увы, возможности «Нового абвера» значительно уступают возможностям старого. Людей в обрез. Вдобавок под началом Лахузена из Берлина прибыло всего три человека: Дитмар, Отмар, Андреас. И лишь двое из трех были немцами не только по паспорту.
В операции пришлось полностью задействовать словацкие и чешские ячейки «Нового абвера», состоявшие из этнических немцев. Как выразился шутник Андреас, задействовать обчешенных и ословакившихся немцев. Еще – пришлось дополнительно привлекать структуры, не принадлежащие «Новому абверу», но сотрудничающие с ним: националистов, антиглобалистов и радикалов из «Гринпис». Народ не надежный, поэтому Лахузен использовал их в темную и только на периферии подконтрольной зоны.
Еще потребовалось залегендировать присутствие одних и тех же десятерых людей в одном и том же месте на протяжении нескольких дней. Увы, «Новый абвер» в отличие от старого вынужден экономить. В прежние годы абвер, заплатив хозяину, взял бы пивную в аренду и не допустил бы в заведение ни одного постороннего. Теперь же пришлось прикрываться удостоверением Интерпола, и сочинять для директора «У калиха» дезу о засаде на международного преступника. Удостоверение, разумеется, Лопес обеспечил подлинное, и надумай кто проверять легенду звонками в представительство Интерпола в Праге, получил бы официальное подтверждение полномочий Лахузена.
Третий день основная группа, рассредоточившись по «У калиха», пила кофе, питалась чешской кухней и ждала. Лахузен не признался бы даже пастору на исповеди, что в глубине души надеется на тихий, бескровный вариант. Надеется, что объект охоты не проявит себя, не придет за интересующим его предметом. Пусть «Новый абвер» получит от Лопеса не самое высокое из возможного вознаграждение, зато обойдется без нервотрепки. И этими мыслями Лахузен сам себе не нравился. Неприятно осознавать, что он стареет, что его тянет к покою, тянет прочь от схваток.
Закурив сигару, Лахузен отложил дважды прочитанную газету «Лидова демокрацие» на немецком языке и обвел глазами центральный зал пивного ресторана. Его агенты, для отвода глаз занимаясь кто чем, не нарушали режим бдительного ожидания. Немцы они и есть немцы, пусть даже и вынуждены жить вне исторической родины, дисциплина для них – мать и отец.
Охвати вдруг Лахузена такое патологическое желание, он мог бы за эти дни заучить наизусть самые известные цитаты из совсем несмешного и очень тупого романа, которыми исписаны многострадальные стены ресторана. Поразительно безвкусного ресторана во всех смыслах. И в смысле дизайна тоже. Слишком светлые залы при слишком высоких потолках создают дискомфортное ощущение пустоты. Интерьер «У калиха» – полнейший разнобой стилей, какая-то гремучая помесь народной пивнухи с рестораном категории люкс. И нет ни какого спасения открытому глазу от этого безмозглого Швейка, от его тупоносой рожи и неказистой фигуры, напоминающей мешок со свиными потрохами, он везде: на дверях, на спинках стульев, на посуде, на салфетках, на меню, в меню, на солонках, на передниках обслуги, на пепельнице, на сливном бачке унитаза. По всем шкафам и полкам рассажены куклы-Швейки. Пробки-Швейки на графинах, Швейки-вилки, Швейки-втыкалки для бутербродов...
А лже-Швейка, в поисках подачек шляющегося по залам в костюме рядового австро-венгерской армии, этого толстомясого, потного, навязчивого, дешевого актеришку Лахузен убил бы лично с превеликим удовольствием. Ряженый Швейк приставал к туристам, конечно же, отрабатывая жалованье какой-то местной турфирмы. На разных языках предлагал ездить в Карловы Вары и тому подобную глушь. В ответ на приставания там и сям рассредоточенные люди Отто натянуто улыбались.
И вообще... народ, который выбрал для своего олицетворения такого убогого героя как рядовой Швейк, вряд ли заслуживает, как говаривал старина Гейдрих, большего чем барак концлагеря.
Под влиянием мыслей о концлагере Лахузен перевел взгляд на пана Новотны, с важностью жирного павлина орудовавшего на разливе пива. Макушку кельнера Новотны прикрывала почти турецкая шапочка, а из зубов свисала трубка с длинным чубуком. Отто вспомнил досье на Новотны, переданное позавчера чешским национал-социалистом Вацлавом Шмитцером. Пан Новотны действительно не курит – это подтверждалось трехдневным наблюдением, трубка не более чем...
На этой мысли Лахузена одно из матовых окон пивного ресторана вдруг потемнело и незамедлительно вслед за этим с грохотом упавшего посудного шкафа разлетелось оконное стекло...
Пан Новотны твердо знал три вещи: Первое – пока течет Влтава – Чехия не умрет. Второе – rozumu neni nikdy nazbyt (лишнего ума не бывает). Третье – он, пан Новотны, должен передать свое место кому-то из семьи Новотны.
Дед по материнской линии Ладислав Добиаш, в смутном 1918 году купивший грязную маленькую пивную на Боиште, в 1929 передал ее самому толковому из семьи, а именно своему двоюродному племяннику Зденеку Новотны. В пивной Зденек пережил немецкую оккупацию, а после войны поступил предельно мудро, а именно – добровольно передал пивную в собственность социалистического государства. Но еще больше мудрости Зденек проявил, выторговав себе за лояльность к новой власти место директора. В 1964 пивная закрылась на реконструкцию, в 65 открылось вновь уже как храм бравого солдата Швейка, став в несколько раз просторнее и вместительнее. К тому времени совсем старый и еще более умудренный Зденек выбрал для себе преемника, а именно сына от первой жены Франтишека Новотны. Зденек устроил Франтишека в ресторан «У калиха»... нет, не директором, а главным кельнером, правильно просчитав, что в новом варианте заведения именно место главного кельнера станет самым хлебным и почетным, хлебнее и почетнее, чем место пана директора. Так и вышло.
Кому интересен пан директор? Другое дело главный кельнер. Сфотографировать его, сфотографироваться с ним, во все рекламные проспекты и ролики вставляется именно он, а не пан директор. Простые кельнеры зависят больше от того, кто стоит прямо над ними. Не говоря про то, что через руки, поворачивающие пивной кран, проходит самый востребованный в ресторане продукт со всеми недоливами и переливами. А случись что, спросят именно с пана директора, а не с главного кельнера.
Франтишек Новотны с самого детства готовил своего сына Бедржиха к приему династической эстафеты, несколько лет тренировал в младших кельнерах. А после падения коммунистической власти со словами «Моя эпоха прошла, наступила твоя эпоха» Франтишек передал уже совсем взрослому Бедржиху полномочия, кран, шапочку и, главное, трубку Ярослава Гашека[14] Может быть, из-за этой самой трубки так легко удавалось семейству Добиаш-Новотны сохранять свои позиции в ресторане, потому что каждый чех знает эту трубку, ее знает и каждый не-чех, кто побывал в Праге, а значит побывал и «У калиха». Трубка – законная, документально подтвержденная собственность их семьи.
Дед Ладислав Добиаш любил рассказывать историю этой трубки. Гашек частенько заглядывал в пивную на Боиште. Хотя, правды ради, следует заметить, что и в другие пивные центра Праги он заглядывал не реже. Пиво Гашек уважал, особенно черное, и вел пивной образ жизни, Швейка своего сочиняя за кружкой. Трубкой Гашек расплатился, когда не смог расплатиться кронами. Трудные дни случались даже у Гашека. Вместе с трубкой великий писатель оставил расписку, где указывал сумму долга, возместив который он должен получить трубку назад. Но он так и не выкупил трубку. Или забыл про нее, или не нашел денег, а то и пожалел их. При коммунистическом режиме в разговоре с официальными лицами, например, с биографами «пана Ярослава», дед Ладислав придерживался версии, что для Гашека тогда наступили черные дни буржуазной травли. Реакционная пресса, улюлюкая, по всем фронтам начала преследовать прогрессивного писателя, и тому стало не до житейских мелочей вроде трубки.
Как бы там ни было, а ныне знаменитую трубку, которую на ночь запирают в ресторанном сейфе, пан Берджих Новотны сжимает в зубах, мусолит губами от открытия до закрытия заведения. Без нее он уже чувствует себя так же неполноценно, как ковбой без жевательной резинки.
Наполнив четыре кружки пивом «Праздрой», пан Новотны выставил их на поднос, который понесет клиентам младший кельнер Микулаш, и поставил диск Карела Готта «AllofLyrics». Ему, пану Новотны, сорок пять, он воспитывался под песни Карела Готта, он первый раз влюбился, танцуя под версию «Oh, Pretty Woman» Карела Готта, он свою первую крону заработал под песню Карела Готта «Tu 104»... И пусть морщатся за столами. Он здесь главный. А не нравится – в Праге много еще пивных заведений. А уж что интерполовцы морщатся – так это и вовсе прекрасно. Доходов от них никаких, только стулья занимают, еще и неприятностей, гляди, накличут. Новотны знал твердо – он скажет спасибо преступнику, если тот придет поскорее и избавит...
На этой мысли пана Бедржиха Новотны слева разлетелось оконное стекло, и в ресторан, как вода из прорванной трубы, хлынул густой серый поток, знакомо и пронзительно пахнущий...
Чтобы предельно точно классифицировать совершенное Пеплом противоправное деяние, необходимо прибегнуть к кинжальному языку протокола.
Значит так: имело место разбойное нападение на бетоновоз с применением насильственного выселения шофера из кабины и перемещения указанного лица на свалку покрышек в промышленной зоне между цементным заводом и фабрикой «Ферромет». Далее потерпевшему были нанесены внутренние повреждения путем вливания в оного ликера «Бехеровка» емкостью пол-литра, что не позволило потерпевшему вовремя опомниться, вовремя прибыть к средствам связи и просигнализировать куда следует. В виду вышесказанного угнанный бетоновоз, соблюдая правила дорожного движения, без помех проследовал по магистралям чешской столицы и был припаркован в одном метре двадцати сантиметрах от окна пивного ресторана «У калиха».
Пугая пражских голубей, бетоновоз фирмы «Шкода» с гудением вращал огромный барабан с бетоном. Толстый гофрированный шланг, подсоединенный к сточному желобу бетоновоза, вздрагивал, как жирный агонизирующий удав, вываливая в разбитое окно шикарный светло-серый раствор. Случившиеся поблизости пражане и гости чешской столицы ничего не поняли.
Пепел быстрым шагом дошел до входа, увернулся от выскочившего из дверей швейцара с багровым лицом и выпученными глазами, и ступил на территорию знаменитого пивного ресторана.
– Policie! Policie!!! – за спиной Пепла будоражили улицу надсадные крики швейцара.
Внутри заведения разгоралась паника. Люд ломил на выход. Два расторопных официанта ловили убегающих, разбросав руки и заклиная про неоплаченные счета и честность. Убегающие не очень-то давались: выскальзывали, уворачивались, отталкивали ловцов, при этом ругаясь громко, охотно и с чувством полной своей правоты. И всем было не до наивного туриста, идущего не в ту сторону, против всеобщего течения. Пепел любил, когда всем становилось не до него. В такой обстановке работалось гораздо легче.
Каков из себя внутри кабачок «У калиха» Пепел загодя вызнал у пани Бондрчковой. Она, как всякая чешка, в Швейковском ресторане, разумеется, бывала, основные залы и повороты помнила, трубку видела и даже сумела поведать какие-то увлекательные исторические подробности про сей знаменитый предмет. А если к этому прибавить два рекламных проспекта кабачка, купленных Пеплом по сорок геллеров за штуку, то уж никак нельзя было сказать, что Сергей пер вслепую.
Раствор уже просочился в коридор, перевалившись через дамбы дверных порогов, уже растекался серыми ручьями по малахитовой зелени плитки. Визжали женщины, всполошено носились с задранными подолами, с туфлями в руках, и в конце концов висли на своих кавалерах, разрывая ноготками рукава их рубашек. Перепуганными ланями метались кельнеры. Два пана, не обращая внимания ни на чавкающий под подошвами бетон, ни на взбешенную женщину, сумкой лупившую их обоих, трясли друг друга за грудки и орали безумными голосами:
– Ona moje![15] Ona moje!..
Пепел обогнул человека, брызжущего слюной в телефонную трубку: "Pan redaktor, pan Leschek, viznamna mimoradna zprava[16]!" и, не долго думая, перескочил через стойку пустого гардероба. Выудив из полиэтиленового пакета оранжевый комбинезон, как конопатинами, покрытый застывшими брызгами раствора, Сергей молниеносно напялил его поверх костюма и туфлей, рывком застегнул «молнию» и вновь сиганул через стойку в коридор. В спецовке цвета апельсина с черным трафаретом «WRH» на спине Пепел выглядел несколько комично. Прежний владелец одежды оказался гораздо тучнее Сергея, поэтому балахон болтался, как костюм на толстяке после месяца жесткой диеты, и мерзко шуршал складками. Пепел помахивал пакетом, который теперь утяжелял лишь фотоаппарат. Какое никакое, а оружие, своего рода кистень.
Пан, что надрывался в телефонный микрофон, бросил трубку, догнал Пепла, попытался развернуть к себе лицом... Но в двух шагах от цели Пепла хватанием за руку не остановишь, отлетишь, как мячик от стенки. Пан не только отлетел, но и сбил пепельницу-треногу, стукнулся о стену и сполз по ней в бетонную лужу. Шутки закончились. Да они, в общем-то, и не начинались. Пепел переступил порог центрального зала и огляделся...
...Когда разлетелось оконное стекло, и в ресторан хлынула жижа, в которой к огромному своему изумлению пан Новотны опознал бетонный раствор, главный кельнер первым делом метнулся к кассе и запер ее на ключ. За это короткое время в заведении разразилась настоящая паника. Оно и не удивительно. Пан Новотны всякое на своем веку повидал, от драк и съемок кинофильмов до пожаров и облав, но с таким безобразием судьба свела его впервые. И он не очень представлял, что же именно следует предпринимать. Да, он крикнул Микулашу «Бегом к пану директору и звони в полицию!», он крикнул Яромиру «Бегом на улицу, останови это!». Но а самому куда? Не бросать же кассу на произвол?
Когда бетон, а произошло это безумно быстро, растекся по всему залу, пан Новотны забрался на стойку, что не могло не нанести вред его репутации солидного человека. И тут проклятые интерполовцы повели себя до крайности странно. Мало того, что никто из них не покинул терпящий бедствие ресторанный зал – они лишь вскарабкались на столы – но помимо того двое бросились к стойке, запрыгнули на нее, заняв позиции с двух сторон от главного кельнера. Пан Новотны не стал выяснять, в чем тут дело, не до них. Он вытащил из-под стойки радиотелефон, запаралеленный с городским директорским номером. Новотны в такую минуту не мог бездействовать, он решил продублировать звонок в полицию и еще позвонить в службу спасения. Однако в наушнике пиликали короткие гудки.
– Da er![17] Da er! – раздались крики.
Пристроившиеся по бокам от Новотны интерполовцы отреагировали охотничьими стойками. Главный кельнер, следуя за их взглядами, повернул голову и увидел застывшую на пороге зала фигуру в дорожном комбинезоне предупреждающего, оранжевого, цвета...
...Пепел срисовал расстановку сил вмиг. И, между прочим, отметил, где конкретно торчит тот самый халдей, а по совместительству хранитель ценного предмета. И даже высмотрел этот ценный предмет, который синьор Лопес вставил в первый пункт их пари. Трубка общечешской значимости была зажата в кулаке мордатого халдея, угнездившегося на стойке рядом с кружками пива и двумя хлопцами боевого вида.
Примерно на такую встречу Пепел и предполагал нарваться. Разве что врагов набралось больше, чем рассчитывал Сергей. В этом зале семеро гвардейцев кокаинового кардинала, а зал-то в ресторации не один. Но количество противников планов не меняет, а план простой – действовать и еще раз действовать. Труба бетоновоза с чмоканьем выплевывала в окно последние плюхи бетона. Это не вода, чтобы, найдя дырочки, вытекать прочь, как в задачке про бассейн. Сколько раствора вытекло, столько его и останется в опалубке, в которую превратился ресторанный зал.
Пепел ступил в бетонный разлив, утонул по щиколотку, сделал шаг. Выдирать ноги из первоклассно замешанного раствора, который уже начинал потихоньку схватываться, оказалось чертовски нелегко. Но тебе трудно, а врагу еще труднее. Взгляды оставшихся в зале людей, как лучи прожектора на бомбардировщике, сошлись на Пепле. Хлопушками загромыхали по залу возгласы, смысл которых угадывался без перевода – «Вот он, гад, хватай!». На него показывали друг другу руками. А после команды «Форвертс!» все слаженно рванулись в его сторону.
Вымучив два шага, Пепел дотянулся до ближайшего стула, подтащил, забрался и с него перепрыгнул на стол, сбив в бетонное озеро блюдо с недоеденным рулетом и солонку. К этому же столу подбирался, с трудом выдергивая ноги из раствора, плечистый рыжеволосый дылда в клетчатом пиджаке. Он перекрывал Пеплу подступ к следующему столу. Сергей нагнулся, подхватил со стола глиняную пивную кружку, закинул в пакет к «поллароиду», выдернул за спинку из бетонных объятий стул, выбросил его навстречу рыжеволосому и тут же прыгнул. Едва подошвы коснулись деревянного сиденья, Пепел с плеча и от души, так менты лупят демонстрантов резиновыми дубинками, обрушил на рыжую голову свой полиэтиленовый кистень. Рыжий закрылся руками.
В пакете смачно хрупнул «поллароид», сухой палкой, ломаемой об колено, треснула глиняная кружка. Сам себе руками закрыв обзор, рыжий пропустил момент броска. Пепел, оттолкнувшись от стула, как от стартовой площадки, врезался в бойца всеми своими восьмьюдесятью тремя килограммами без остатка и сбил рыжего с ног. Серым венчиком взметнулись брызги. Но полумеры Пепла не устраивали. Накрыв пятерней перекошенное лицо с бровями цвета утренней мочи, Сергей погрузил вражью голову в бетон. Тут же отпустил и отскочил.
Пепел не оглядывался. И так ясно, что один отыгран. Все мы видели «Операцию Ы»... Рыжий вскочил с бетонной маской на лице, отплевываясь, ошалело завертел ослепшей головой. Принялся суматошно тереть глаза грязными руками, еще более усугубляя свою слепоту. Опомнился, содрал с плеч уже далеко не клетчатый пиджак, завозил по физиономии подкладкой. Но поезд событий отъехал уже далеко, и догнать его рыжему было не суждено.
– Uberdecke den Ausgang![18]
Они заходили слева и справа, намереваясь взять Пепла в кольцо и отсечь от входной двери. Неожиданно для противника стало проблемой то, что к моменту появления долгожданного гостя все бойцы оказались равномерно рассредоточенными по разным углам просторного зала. Никак не получалось добраться до Пепла бегом, никак не выходило навалиться скопом. Именно на этом Пепел строил свой расчет с бетоновозом – стеснить врага в маневренности.
Пепел прикидывал, что Лопес накажет своим шестеркам воздержаться от стрельбы. Разве что, когда дело примет вовсе уж скверный для группы захвата оборот... И то разрешит метить только в ноги. Охота ж захватить человека, помучить-попытать. Еще лучше – сыграть с Пеплом в игру уже не по обоюдопринятым, а по исключительно Лопесовским правилам. Например, как в каком-то фильме, загнать Пепла в джунгли и устроить на него охоту, аки на дикого зверя. Или организовать с участием Пепла гладиаторские бои со ставкой «жизнь или смерть». Или бросить в пруд, кишащий пираньями и крокодилами. Короче, поразвлечься. Сделать из Сереги Пепла труп на месте – это для Лопеса слишком просто и скучно. Всерьез Пепла синьор не принимает. Как он может принимать всерьез всего одного человека? Тем более, когда впереди у Лопеса еще уйма времени и возможностей уничтожить Пепла, к чему спешить?..
Тем временем проблемы Пеплу готовился создать второй боец ресторанного фронта, отрезающий путь к стойке. И с ним Сергею было никак не разминуться. Тогда Пепел двинул навстречу. Они сближались, меся ногами раствор, который булькал уже где-то посреди голени. Скорость ходьбы противника по бетонному болоту равнялась скорости Пепла. Да и как, за счет чего тут ускоришься? Между ними оставалось шаг шагнуть... Немец уже развел руки, готовясь поймать Пепла в захват и продержать в нем до подхода своих...
И тут Пепел трусливо уклонился от борьбы. Просто развернулся и пошел прочь от противника. Получалось как бы вдоль стойки, но чуть забирая в ее сторону. Одновременно Сергей запустил руку в пакет, вытащил кружку, откинул в сторону полиэтилен с раздолбанным «поллароидом». Кружку пересекала здоровая трещина, она проходила как раз по изображению ухмыляющегося Швейка в идиотской форменной шапочке.
Когда до противника расстояние чуть больше вытянутой руки, да он к тебе повернут спиной, да еще позорно убегает – просыпается здоровый охотничий инстинкт. Рвануть, наддать и хоть в прыжке, но повалить. Пепел выждал, когда это произойдет. За тем и провоцировал лопесовского вояку. И тот купился. Попытка побежать закончилась, как и следовало ей закончиться: инерция утащила туловище бойца вперед ног, и герой бухнулся животом в жижу.
Пепел развернулся, наклоняясь и зачерпывая кружкой бетон. Шагнул навстречу. И огрел не успевшего распрямиться бойца кастетом весом не менее в полкило. Кружка развалилась окончательно, залив раствором бритую макушку. С бетоном тут же стала обильно смешиваться кровь. Лопесовский боец боком завалился в бетон.
– Что, орлы, оказались не готовы к борьбе в бетоне?! Не отрабатывали такую борьбу на своих макетах?! Думали количеством задавить?!
– Nicht zu schieiзen! Nicht zu schieiзen!!![19]
Знакомый Пеплу выкрик. И вообще Лопесовские заградотрядовцы орали почему-то на немецком. Почему немчура, откуда взялась немчура? Однако упредительный выкрик опоздал. Прогрохотал выстрел. Вжикнувшая пуля, обдала Сергея горячей струей воздуха и прошила дерево стойки. Не прошло и секунды, не успел Пепел взобраться на очередной стол, как из пулевого отверстия с шипением рассерженного дракона ударила пенная пивная струя. Ее бурлящий вылет достал до центра зала и обдал незадачливого стрелка. От неожиданности тот выронил пистолет...
...Пан Новотны понял, что происходит. Явился тот, на кого Интерпол устроил засаду. И бетонное бедствие подстроено преступником. Тогда вопрос, а зачем это нужно преступнику? Неужели он знал, что его ждут? А если ждал, то зачем пришел?
Из трясины гаданий пана Новотны с корнем выдрал хлопнувший по ушам выстрел. Не сразу кельнер поверил, что все это произошло наяву: прямо под ним («еще чуть выше и... о господи!») пуля пробила почти целую бочку с сегодняшним пивом. Это оно сейчас хлестало, как вода из «Поющего фонтана» в парке Королевкого бельведера. Стойка мелко задрожала в такт дрожанию бочки с «Праздроем».
Новотны решил бежать. Бог с ней, с кассой. Деньги можно заработать, от полученной же в сердце шальной пули уже не вылечит ни один доктор. Он свесил ноги вниз, ненадолго задумался, а где же должно быть помельче и тут... Навалились интерполовец слева и интерполовец справа.
Новотны почувствовал, как один страж порядка выкручивает правую руку, а другой выдирает из нее трубку Гашека. Это уже не поддавалось объяснению. Но поддавалось сопротивлению. Не хватало еще дозволять не-пойми-кому творить бесчинства на чешской земле. Тягаться силами приходилось сидя. Разве еще можно встать на карачки. В полный рост не выпрямишься – мешало нависающее над головой наружное оформление стойки из деревянных реечек.
Закрывая «зеленожабскую» дверь, Пепел услышал, как истошно взвизгнув, умолкла гитара, скорее всего, обрушенная на чью-то голову. Но Сергея уже подхватил вольный апрельский воздух чешской столицы.
Витька Фомкин лежал удивленный и грустный.
И холодный асфальт он собою накрыл.
Он уже не подарит своей ласковой Люське
Тот цветастый платок, что с аванса купил.
«Хорошо иметь дело со славянами, пусть и с западными, – подумалось Пеплу, оглядывающемуся с крыльца „У зелены жабы“. – Завод хоть и пишется ненашими буковками zavod, но все сразу понятно. Того и требуется». А требовалось Пеплу садиться на автобус и следовать по маршруту с конечной остановкой «Нусле, Клобоучницка». То есть в один из промышленных районов Праги...
* * *
19. 49 по наручным часам фирмы «Лоренц» Отто фон Лахузена.Вызывая досаду, вокруг сновали расово неполноценные чехи. Даже в пивной «У калиха» их было больше, чем могли вынести немецкие глаза. Не говоря про Прагу в целом... Лахузен терпел. Все сделано. Район оцеплен по методу фон Бентивеньи[13]: наибольшее количество агентов сосредоточено в точке появления объекта, улицы, ведущие к объекту, находятся под наблюдением, несколько машин с работающими движками рассредоточены по радиусу квартала.
Хорошо также было бы расставить людей во дворах и подъездах прилегающих домов, но... Но, увы, возможности «Нового абвера» значительно уступают возможностям старого. Людей в обрез. Вдобавок под началом Лахузена из Берлина прибыло всего три человека: Дитмар, Отмар, Андреас. И лишь двое из трех были немцами не только по паспорту.
В операции пришлось полностью задействовать словацкие и чешские ячейки «Нового абвера», состоявшие из этнических немцев. Как выразился шутник Андреас, задействовать обчешенных и ословакившихся немцев. Еще – пришлось дополнительно привлекать структуры, не принадлежащие «Новому абверу», но сотрудничающие с ним: националистов, антиглобалистов и радикалов из «Гринпис». Народ не надежный, поэтому Лахузен использовал их в темную и только на периферии подконтрольной зоны.
Еще потребовалось залегендировать присутствие одних и тех же десятерых людей в одном и том же месте на протяжении нескольких дней. Увы, «Новый абвер» в отличие от старого вынужден экономить. В прежние годы абвер, заплатив хозяину, взял бы пивную в аренду и не допустил бы в заведение ни одного постороннего. Теперь же пришлось прикрываться удостоверением Интерпола, и сочинять для директора «У калиха» дезу о засаде на международного преступника. Удостоверение, разумеется, Лопес обеспечил подлинное, и надумай кто проверять легенду звонками в представительство Интерпола в Праге, получил бы официальное подтверждение полномочий Лахузена.
Третий день основная группа, рассредоточившись по «У калиха», пила кофе, питалась чешской кухней и ждала. Лахузен не признался бы даже пастору на исповеди, что в глубине души надеется на тихий, бескровный вариант. Надеется, что объект охоты не проявит себя, не придет за интересующим его предметом. Пусть «Новый абвер» получит от Лопеса не самое высокое из возможного вознаграждение, зато обойдется без нервотрепки. И этими мыслями Лахузен сам себе не нравился. Неприятно осознавать, что он стареет, что его тянет к покою, тянет прочь от схваток.
Закурив сигару, Лахузен отложил дважды прочитанную газету «Лидова демокрацие» на немецком языке и обвел глазами центральный зал пивного ресторана. Его агенты, для отвода глаз занимаясь кто чем, не нарушали режим бдительного ожидания. Немцы они и есть немцы, пусть даже и вынуждены жить вне исторической родины, дисциплина для них – мать и отец.
Охвати вдруг Лахузена такое патологическое желание, он мог бы за эти дни заучить наизусть самые известные цитаты из совсем несмешного и очень тупого романа, которыми исписаны многострадальные стены ресторана. Поразительно безвкусного ресторана во всех смыслах. И в смысле дизайна тоже. Слишком светлые залы при слишком высоких потолках создают дискомфортное ощущение пустоты. Интерьер «У калиха» – полнейший разнобой стилей, какая-то гремучая помесь народной пивнухи с рестораном категории люкс. И нет ни какого спасения открытому глазу от этого безмозглого Швейка, от его тупоносой рожи и неказистой фигуры, напоминающей мешок со свиными потрохами, он везде: на дверях, на спинках стульев, на посуде, на салфетках, на меню, в меню, на солонках, на передниках обслуги, на пепельнице, на сливном бачке унитаза. По всем шкафам и полкам рассажены куклы-Швейки. Пробки-Швейки на графинах, Швейки-вилки, Швейки-втыкалки для бутербродов...
А лже-Швейка, в поисках подачек шляющегося по залам в костюме рядового австро-венгерской армии, этого толстомясого, потного, навязчивого, дешевого актеришку Лахузен убил бы лично с превеликим удовольствием. Ряженый Швейк приставал к туристам, конечно же, отрабатывая жалованье какой-то местной турфирмы. На разных языках предлагал ездить в Карловы Вары и тому подобную глушь. В ответ на приставания там и сям рассредоточенные люди Отто натянуто улыбались.
И вообще... народ, который выбрал для своего олицетворения такого убогого героя как рядовой Швейк, вряд ли заслуживает, как говаривал старина Гейдрих, большего чем барак концлагеря.
Под влиянием мыслей о концлагере Лахузен перевел взгляд на пана Новотны, с важностью жирного павлина орудовавшего на разливе пива. Макушку кельнера Новотны прикрывала почти турецкая шапочка, а из зубов свисала трубка с длинным чубуком. Отто вспомнил досье на Новотны, переданное позавчера чешским национал-социалистом Вацлавом Шмитцером. Пан Новотны действительно не курит – это подтверждалось трехдневным наблюдением, трубка не более чем...
На этой мысли Лахузена одно из матовых окон пивного ресторана вдруг потемнело и незамедлительно вслед за этим с грохотом упавшего посудного шкафа разлетелось оконное стекло...
* * *
19. 48. По карманным часам пана Новотны (отстают на две минуты).Пан Новотны твердо знал три вещи: Первое – пока течет Влтава – Чехия не умрет. Второе – rozumu neni nikdy nazbyt (лишнего ума не бывает). Третье – он, пан Новотны, должен передать свое место кому-то из семьи Новотны.
Дед по материнской линии Ладислав Добиаш, в смутном 1918 году купивший грязную маленькую пивную на Боиште, в 1929 передал ее самому толковому из семьи, а именно своему двоюродному племяннику Зденеку Новотны. В пивной Зденек пережил немецкую оккупацию, а после войны поступил предельно мудро, а именно – добровольно передал пивную в собственность социалистического государства. Но еще больше мудрости Зденек проявил, выторговав себе за лояльность к новой власти место директора. В 1964 пивная закрылась на реконструкцию, в 65 открылось вновь уже как храм бравого солдата Швейка, став в несколько раз просторнее и вместительнее. К тому времени совсем старый и еще более умудренный Зденек выбрал для себе преемника, а именно сына от первой жены Франтишека Новотны. Зденек устроил Франтишека в ресторан «У калиха»... нет, не директором, а главным кельнером, правильно просчитав, что в новом варианте заведения именно место главного кельнера станет самым хлебным и почетным, хлебнее и почетнее, чем место пана директора. Так и вышло.
Кому интересен пан директор? Другое дело главный кельнер. Сфотографировать его, сфотографироваться с ним, во все рекламные проспекты и ролики вставляется именно он, а не пан директор. Простые кельнеры зависят больше от того, кто стоит прямо над ними. Не говоря про то, что через руки, поворачивающие пивной кран, проходит самый востребованный в ресторане продукт со всеми недоливами и переливами. А случись что, спросят именно с пана директора, а не с главного кельнера.
Франтишек Новотны с самого детства готовил своего сына Бедржиха к приему династической эстафеты, несколько лет тренировал в младших кельнерах. А после падения коммунистической власти со словами «Моя эпоха прошла, наступила твоя эпоха» Франтишек передал уже совсем взрослому Бедржиху полномочия, кран, шапочку и, главное, трубку Ярослава Гашека[14] Может быть, из-за этой самой трубки так легко удавалось семейству Добиаш-Новотны сохранять свои позиции в ресторане, потому что каждый чех знает эту трубку, ее знает и каждый не-чех, кто побывал в Праге, а значит побывал и «У калиха». Трубка – законная, документально подтвержденная собственность их семьи.
Дед Ладислав Добиаш любил рассказывать историю этой трубки. Гашек частенько заглядывал в пивную на Боиште. Хотя, правды ради, следует заметить, что и в другие пивные центра Праги он заглядывал не реже. Пиво Гашек уважал, особенно черное, и вел пивной образ жизни, Швейка своего сочиняя за кружкой. Трубкой Гашек расплатился, когда не смог расплатиться кронами. Трудные дни случались даже у Гашека. Вместе с трубкой великий писатель оставил расписку, где указывал сумму долга, возместив который он должен получить трубку назад. Но он так и не выкупил трубку. Или забыл про нее, или не нашел денег, а то и пожалел их. При коммунистическом режиме в разговоре с официальными лицами, например, с биографами «пана Ярослава», дед Ладислав придерживался версии, что для Гашека тогда наступили черные дни буржуазной травли. Реакционная пресса, улюлюкая, по всем фронтам начала преследовать прогрессивного писателя, и тому стало не до житейских мелочей вроде трубки.
Как бы там ни было, а ныне знаменитую трубку, которую на ночь запирают в ресторанном сейфе, пан Берджих Новотны сжимает в зубах, мусолит губами от открытия до закрытия заведения. Без нее он уже чувствует себя так же неполноценно, как ковбой без жевательной резинки.
Наполнив четыре кружки пивом «Праздрой», пан Новотны выставил их на поднос, который понесет клиентам младший кельнер Микулаш, и поставил диск Карела Готта «AllofLyrics». Ему, пану Новотны, сорок пять, он воспитывался под песни Карела Готта, он первый раз влюбился, танцуя под версию «Oh, Pretty Woman» Карела Готта, он свою первую крону заработал под песню Карела Готта «Tu 104»... И пусть морщатся за столами. Он здесь главный. А не нравится – в Праге много еще пивных заведений. А уж что интерполовцы морщатся – так это и вовсе прекрасно. Доходов от них никаких, только стулья занимают, еще и неприятностей, гляди, накличут. Новотны знал твердо – он скажет спасибо преступнику, если тот придет поскорее и избавит...
На этой мысли пана Бедржиха Новотны слева разлетелось оконное стекло, и в ресторан, как вода из прорванной трубы, хлынул густой серый поток, знакомо и пронзительно пахнущий...
* * *
19. 47. По электронным часам на приборной панели бетоновоза фирмы «Шкода».Чтобы предельно точно классифицировать совершенное Пеплом противоправное деяние, необходимо прибегнуть к кинжальному языку протокола.
Значит так: имело место разбойное нападение на бетоновоз с применением насильственного выселения шофера из кабины и перемещения указанного лица на свалку покрышек в промышленной зоне между цементным заводом и фабрикой «Ферромет». Далее потерпевшему были нанесены внутренние повреждения путем вливания в оного ликера «Бехеровка» емкостью пол-литра, что не позволило потерпевшему вовремя опомниться, вовремя прибыть к средствам связи и просигнализировать куда следует. В виду вышесказанного угнанный бетоновоз, соблюдая правила дорожного движения, без помех проследовал по магистралям чешской столицы и был припаркован в одном метре двадцати сантиметрах от окна пивного ресторана «У калиха».
Пугая пражских голубей, бетоновоз фирмы «Шкода» с гудением вращал огромный барабан с бетоном. Толстый гофрированный шланг, подсоединенный к сточному желобу бетоновоза, вздрагивал, как жирный агонизирующий удав, вываливая в разбитое окно шикарный светло-серый раствор. Случившиеся поблизости пражане и гости чешской столицы ничего не поняли.
Пепел быстрым шагом дошел до входа, увернулся от выскочившего из дверей швейцара с багровым лицом и выпученными глазами, и ступил на территорию знаменитого пивного ресторана.
– Policie! Policie!!! – за спиной Пепла будоражили улицу надсадные крики швейцара.
Внутри заведения разгоралась паника. Люд ломил на выход. Два расторопных официанта ловили убегающих, разбросав руки и заклиная про неоплаченные счета и честность. Убегающие не очень-то давались: выскальзывали, уворачивались, отталкивали ловцов, при этом ругаясь громко, охотно и с чувством полной своей правоты. И всем было не до наивного туриста, идущего не в ту сторону, против всеобщего течения. Пепел любил, когда всем становилось не до него. В такой обстановке работалось гораздо легче.
Каков из себя внутри кабачок «У калиха» Пепел загодя вызнал у пани Бондрчковой. Она, как всякая чешка, в Швейковском ресторане, разумеется, бывала, основные залы и повороты помнила, трубку видела и даже сумела поведать какие-то увлекательные исторические подробности про сей знаменитый предмет. А если к этому прибавить два рекламных проспекта кабачка, купленных Пеплом по сорок геллеров за штуку, то уж никак нельзя было сказать, что Сергей пер вслепую.
Раствор уже просочился в коридор, перевалившись через дамбы дверных порогов, уже растекался серыми ручьями по малахитовой зелени плитки. Визжали женщины, всполошено носились с задранными подолами, с туфлями в руках, и в конце концов висли на своих кавалерах, разрывая ноготками рукава их рубашек. Перепуганными ланями метались кельнеры. Два пана, не обращая внимания ни на чавкающий под подошвами бетон, ни на взбешенную женщину, сумкой лупившую их обоих, трясли друг друга за грудки и орали безумными голосами:
– Ona moje![15] Ona moje!..
Пепел обогнул человека, брызжущего слюной в телефонную трубку: "Pan redaktor, pan Leschek, viznamna mimoradna zprava[16]!" и, не долго думая, перескочил через стойку пустого гардероба. Выудив из полиэтиленового пакета оранжевый комбинезон, как конопатинами, покрытый застывшими брызгами раствора, Сергей молниеносно напялил его поверх костюма и туфлей, рывком застегнул «молнию» и вновь сиганул через стойку в коридор. В спецовке цвета апельсина с черным трафаретом «WRH» на спине Пепел выглядел несколько комично. Прежний владелец одежды оказался гораздо тучнее Сергея, поэтому балахон болтался, как костюм на толстяке после месяца жесткой диеты, и мерзко шуршал складками. Пепел помахивал пакетом, который теперь утяжелял лишь фотоаппарат. Какое никакое, а оружие, своего рода кистень.
Пан, что надрывался в телефонный микрофон, бросил трубку, догнал Пепла, попытался развернуть к себе лицом... Но в двух шагах от цели Пепла хватанием за руку не остановишь, отлетишь, как мячик от стенки. Пан не только отлетел, но и сбил пепельницу-треногу, стукнулся о стену и сполз по ней в бетонную лужу. Шутки закончились. Да они, в общем-то, и не начинались. Пепел переступил порог центрального зала и огляделся...
...Когда разлетелось оконное стекло, и в ресторан хлынула жижа, в которой к огромному своему изумлению пан Новотны опознал бетонный раствор, главный кельнер первым делом метнулся к кассе и запер ее на ключ. За это короткое время в заведении разразилась настоящая паника. Оно и не удивительно. Пан Новотны всякое на своем веку повидал, от драк и съемок кинофильмов до пожаров и облав, но с таким безобразием судьба свела его впервые. И он не очень представлял, что же именно следует предпринимать. Да, он крикнул Микулашу «Бегом к пану директору и звони в полицию!», он крикнул Яромиру «Бегом на улицу, останови это!». Но а самому куда? Не бросать же кассу на произвол?
Когда бетон, а произошло это безумно быстро, растекся по всему залу, пан Новотны забрался на стойку, что не могло не нанести вред его репутации солидного человека. И тут проклятые интерполовцы повели себя до крайности странно. Мало того, что никто из них не покинул терпящий бедствие ресторанный зал – они лишь вскарабкались на столы – но помимо того двое бросились к стойке, запрыгнули на нее, заняв позиции с двух сторон от главного кельнера. Пан Новотны не стал выяснять, в чем тут дело, не до них. Он вытащил из-под стойки радиотелефон, запаралеленный с городским директорским номером. Новотны в такую минуту не мог бездействовать, он решил продублировать звонок в полицию и еще позвонить в службу спасения. Однако в наушнике пиликали короткие гудки.
– Da er![17] Da er! – раздались крики.
Пристроившиеся по бокам от Новотны интерполовцы отреагировали охотничьими стойками. Главный кельнер, следуя за их взглядами, повернул голову и увидел застывшую на пороге зала фигуру в дорожном комбинезоне предупреждающего, оранжевого, цвета...
...Пепел срисовал расстановку сил вмиг. И, между прочим, отметил, где конкретно торчит тот самый халдей, а по совместительству хранитель ценного предмета. И даже высмотрел этот ценный предмет, который синьор Лопес вставил в первый пункт их пари. Трубка общечешской значимости была зажата в кулаке мордатого халдея, угнездившегося на стойке рядом с кружками пива и двумя хлопцами боевого вида.
Примерно на такую встречу Пепел и предполагал нарваться. Разве что врагов набралось больше, чем рассчитывал Сергей. В этом зале семеро гвардейцев кокаинового кардинала, а зал-то в ресторации не один. Но количество противников планов не меняет, а план простой – действовать и еще раз действовать. Труба бетоновоза с чмоканьем выплевывала в окно последние плюхи бетона. Это не вода, чтобы, найдя дырочки, вытекать прочь, как в задачке про бассейн. Сколько раствора вытекло, столько его и останется в опалубке, в которую превратился ресторанный зал.
Пепел ступил в бетонный разлив, утонул по щиколотку, сделал шаг. Выдирать ноги из первоклассно замешанного раствора, который уже начинал потихоньку схватываться, оказалось чертовски нелегко. Но тебе трудно, а врагу еще труднее. Взгляды оставшихся в зале людей, как лучи прожектора на бомбардировщике, сошлись на Пепле. Хлопушками загромыхали по залу возгласы, смысл которых угадывался без перевода – «Вот он, гад, хватай!». На него показывали друг другу руками. А после команды «Форвертс!» все слаженно рванулись в его сторону.
Вымучив два шага, Пепел дотянулся до ближайшего стула, подтащил, забрался и с него перепрыгнул на стол, сбив в бетонное озеро блюдо с недоеденным рулетом и солонку. К этому же столу подбирался, с трудом выдергивая ноги из раствора, плечистый рыжеволосый дылда в клетчатом пиджаке. Он перекрывал Пеплу подступ к следующему столу. Сергей нагнулся, подхватил со стола глиняную пивную кружку, закинул в пакет к «поллароиду», выдернул за спинку из бетонных объятий стул, выбросил его навстречу рыжеволосому и тут же прыгнул. Едва подошвы коснулись деревянного сиденья, Пепел с плеча и от души, так менты лупят демонстрантов резиновыми дубинками, обрушил на рыжую голову свой полиэтиленовый кистень. Рыжий закрылся руками.
В пакете смачно хрупнул «поллароид», сухой палкой, ломаемой об колено, треснула глиняная кружка. Сам себе руками закрыв обзор, рыжий пропустил момент броска. Пепел, оттолкнувшись от стула, как от стартовой площадки, врезался в бойца всеми своими восьмьюдесятью тремя килограммами без остатка и сбил рыжего с ног. Серым венчиком взметнулись брызги. Но полумеры Пепла не устраивали. Накрыв пятерней перекошенное лицо с бровями цвета утренней мочи, Сергей погрузил вражью голову в бетон. Тут же отпустил и отскочил.
Пепел не оглядывался. И так ясно, что один отыгран. Все мы видели «Операцию Ы»... Рыжий вскочил с бетонной маской на лице, отплевываясь, ошалело завертел ослепшей головой. Принялся суматошно тереть глаза грязными руками, еще более усугубляя свою слепоту. Опомнился, содрал с плеч уже далеко не клетчатый пиджак, завозил по физиономии подкладкой. Но поезд событий отъехал уже далеко, и догнать его рыжему было не суждено.
– Uberdecke den Ausgang![18]
Они заходили слева и справа, намереваясь взять Пепла в кольцо и отсечь от входной двери. Неожиданно для противника стало проблемой то, что к моменту появления долгожданного гостя все бойцы оказались равномерно рассредоточенными по разным углам просторного зала. Никак не получалось добраться до Пепла бегом, никак не выходило навалиться скопом. Именно на этом Пепел строил свой расчет с бетоновозом – стеснить врага в маневренности.
Пепел прикидывал, что Лопес накажет своим шестеркам воздержаться от стрельбы. Разве что, когда дело примет вовсе уж скверный для группы захвата оборот... И то разрешит метить только в ноги. Охота ж захватить человека, помучить-попытать. Еще лучше – сыграть с Пеплом в игру уже не по обоюдопринятым, а по исключительно Лопесовским правилам. Например, как в каком-то фильме, загнать Пепла в джунгли и устроить на него охоту, аки на дикого зверя. Или организовать с участием Пепла гладиаторские бои со ставкой «жизнь или смерть». Или бросить в пруд, кишащий пираньями и крокодилами. Короче, поразвлечься. Сделать из Сереги Пепла труп на месте – это для Лопеса слишком просто и скучно. Всерьез Пепла синьор не принимает. Как он может принимать всерьез всего одного человека? Тем более, когда впереди у Лопеса еще уйма времени и возможностей уничтожить Пепла, к чему спешить?..
Тем временем проблемы Пеплу готовился создать второй боец ресторанного фронта, отрезающий путь к стойке. И с ним Сергею было никак не разминуться. Тогда Пепел двинул навстречу. Они сближались, меся ногами раствор, который булькал уже где-то посреди голени. Скорость ходьбы противника по бетонному болоту равнялась скорости Пепла. Да и как, за счет чего тут ускоришься? Между ними оставалось шаг шагнуть... Немец уже развел руки, готовясь поймать Пепла в захват и продержать в нем до подхода своих...
И тут Пепел трусливо уклонился от борьбы. Просто развернулся и пошел прочь от противника. Получалось как бы вдоль стойки, но чуть забирая в ее сторону. Одновременно Сергей запустил руку в пакет, вытащил кружку, откинул в сторону полиэтилен с раздолбанным «поллароидом». Кружку пересекала здоровая трещина, она проходила как раз по изображению ухмыляющегося Швейка в идиотской форменной шапочке.
Когда до противника расстояние чуть больше вытянутой руки, да он к тебе повернут спиной, да еще позорно убегает – просыпается здоровый охотничий инстинкт. Рвануть, наддать и хоть в прыжке, но повалить. Пепел выждал, когда это произойдет. За тем и провоцировал лопесовского вояку. И тот купился. Попытка побежать закончилась, как и следовало ей закончиться: инерция утащила туловище бойца вперед ног, и герой бухнулся животом в жижу.
Пепел развернулся, наклоняясь и зачерпывая кружкой бетон. Шагнул навстречу. И огрел не успевшего распрямиться бойца кастетом весом не менее в полкило. Кружка развалилась окончательно, залив раствором бритую макушку. С бетоном тут же стала обильно смешиваться кровь. Лопесовский боец боком завалился в бетон.
– Что, орлы, оказались не готовы к борьбе в бетоне?! Не отрабатывали такую борьбу на своих макетах?! Думали количеством задавить?!
– Nicht zu schieiзen! Nicht zu schieiзen!!![19]
Знакомый Пеплу выкрик. И вообще Лопесовские заградотрядовцы орали почему-то на немецком. Почему немчура, откуда взялась немчура? Однако упредительный выкрик опоздал. Прогрохотал выстрел. Вжикнувшая пуля, обдала Сергея горячей струей воздуха и прошила дерево стойки. Не прошло и секунды, не успел Пепел взобраться на очередной стол, как из пулевого отверстия с шипением рассерженного дракона ударила пенная пивная струя. Ее бурлящий вылет достал до центра зала и обдал незадачливого стрелка. От неожиданности тот выронил пистолет...
...Пан Новотны понял, что происходит. Явился тот, на кого Интерпол устроил засаду. И бетонное бедствие подстроено преступником. Тогда вопрос, а зачем это нужно преступнику? Неужели он знал, что его ждут? А если ждал, то зачем пришел?
Из трясины гаданий пана Новотны с корнем выдрал хлопнувший по ушам выстрел. Не сразу кельнер поверил, что все это произошло наяву: прямо под ним («еще чуть выше и... о господи!») пуля пробила почти целую бочку с сегодняшним пивом. Это оно сейчас хлестало, как вода из «Поющего фонтана» в парке Королевкого бельведера. Стойка мелко задрожала в такт дрожанию бочки с «Праздроем».
Новотны решил бежать. Бог с ней, с кассой. Деньги можно заработать, от полученной же в сердце шальной пули уже не вылечит ни один доктор. Он свесил ноги вниз, ненадолго задумался, а где же должно быть помельче и тут... Навалились интерполовец слева и интерполовец справа.
Новотны почувствовал, как один страж порядка выкручивает правую руку, а другой выдирает из нее трубку Гашека. Это уже не поддавалось объяснению. Но поддавалось сопротивлению. Не хватало еще дозволять не-пойми-кому творить бесчинства на чешской земле. Тягаться силами приходилось сидя. Разве еще можно встать на карачки. В полный рост не выпрямишься – мешало нависающее над головой наружное оформление стойки из деревянных реечек.