Логунова Елена. Бонд, мисс Бонд!

   Оля и Ксюша переглянулись.
   Пухлые губы Ксю загнулись уголками вниз, превратившись в подобие алого пуфика на кривых ножках.
   – Давайте подытожим, – спрятав в карманы внезапно задрожавшие мелкой дрожью руки, твердым учительским голосом предложила Ольга Павловна. – Вот тут у некоторых есть дикое предположение, будто Жанна Марковна неведомым образом предвидела собственную скорую смерть, а также гибель одной из нас, о чем и уведомила сама себя, а также меня или Ксюшу, символическими посланиями с ее личной подписью, так?
   – Так, так! – как бойкие часики, протарахтела Люсинда.
   – Тогда какого черта она не сказала прямо: «Ольгапална, вы скоро умрете!» – не выдержала Ксю.
   – А почему сразу я? – огрызнулась Оля. – Почему не «Ксениванна, вы скоро умрете»?
   – Девочки, не ссорьтесь! – довольно жмурясь, попросила Люся. – Негоже это – ссориться перед смертью.
   Девочки, изрядно ошарашенные суровой прямотой приговора, послушно замолчали.
   – Я думаю, Жанночка Марковочна сделала свое зловещее пророчество бессознательно, – как ни в чем не бывало продолжила знатная фантазерка Люсинда. – Знаете, как это бывает с медиумами? В полном трансе они озвучивают длиннющие послания с того света, а потом ни единого словечка не помнят.
   – Так то медиумы! А это – наш завуч! – ожила возмущенная Оля.
   – Ой, только не надо мне говорить, что у Жанны Марковны вовсе не было сверхъестественных способностей! – отмахнулась Люсинда. – Вспомните, сколько раз она ловила прогульщиков и курильщиков? Как знала, где они спрячутся! А как она комиссии встречала? Никто заранее не знал, что будет проверка, а Жанна Марковна уже с утра пораньше шорох наводила, будто чувствовала!
   – А мне она в прошлом месяце вопросы для окружной контрольной работы подсказала, – неохотно припомнила Ольга Павловна. – И ведь угадала четыре из шести!
   – А мне велела вызвать родителей Сунькова за день до того, как он разбил стекло! – похолодела Ксюша.
   – Вооооооот! – торжественно протянула Люсинда и растянула губы в зловещей улыбке.
   – Чего сидим, кого ждем? – пробегая мимо них в обратном направлении, неодобрительно поинтересовался Александр Аркадьевич. – Не скапливаемся, расходимся, освобождаем помещение!
   – Как – расходимся, это же я ее нашла, я свидетель! – вскинулась неуемная Люсинда.
   – Свидетель она, – неласково буркнула Ксюша.
   – А я пойду! – Оля встала с дивана. – Я не свидетель.
   Мысль о том, что она может стать потерпевшей, по-прежнему казалась ей бредовой, но укрепляла в здоровом желании поскорее оказаться дома – в безопасности.
 
   На обед был суп-пюре из шпината, хрустящие тосты с авокадо и тыква, запеченная с сухофруктами и пряными травами, – все вкусное, изысканное, полезное для красоты и здоровья.
   Однако бабушка Эльвира бестактно заявила:
   – Я не какая-то лошадь, чтобы питаться травой! – и потребовала себе свиную отбивную.
   Невестка бабушки Эльвиры постаралась не показать своей обиды, хотя – по бабкиной логике – получалось, что «какая-то лошадь» – это она, изящная Елена Николаевна.
   Она лишь едко заметила:
   – С вашим холестерином, дорогая мама, свиная отбивная – это надежное орудие самоубийства! – и грациозно поволновала серебряной ложкой зеленый супчик.
   – Все смерть мою торопишь, дорогая Леночка? – хохотнула бабушка Эльвира, придвигая к себе тарелку с мясом. – Не дождешься! Я вас всех переживу!
   – Не гневите бога, мама, – вздохнула невестка.
   Продолжать эту тему она не собиралась, чтобы не нарушить идеально сбалансированный вкус полезных блюд – пикировка с язвительной старухой была бы к ним слишком острой приправой.
   Однако провидение рассудило по-своему и очень скоро заставило бабушку Эльвиру горько пожалеть о ее опрометчивых словах.
   Затрезвонил домашний телефон.
   Елена Николаевна сняла трубку, и девичий голос, тугой и звонкий, как натянутая струна, вопросил:
   – Квартира Марковцевых, да? А вы, простите, Ксении Марковцевой кто будете?
   – Ксения – моя дочь, – с большим достоинством ответила Елена Николаевна.
   – Ох! – опечалились в трубке.
   – А в чем, собственно, дело? – заволновалась Елена Николаевна. – Вы кто?
   – Я секретарь директора автошколы «Тройка», – печально, как будто огорчаясь этим фактом, ответил голос в трубке.
   – Что случилось?!
   – Что, что случилось? – эхом повторила бабушка Эльвира.
   Она вытянула шею и замерла над растерзанным мясом, как настороженный гриф.
   Елена Николаевна, бледнея, выслушала ответ звонкоголосой девушки, уронила трубку мимо телефона и тяжело, без какого-либо намека на грацию, опустилась на тумбочку.
   – Лена, что?! – хрипло гаркнула бабушка-гриф.
   – Мама, Ксюшина учебная машина попала в аварию…
   – В какую аварию?!
   – В катастрофу!
   Елена Николаевна вскочила и, продолжая птичью тему, заметалась по комнате, как обезглавленная курица:
   – Машина упала с моста! В реку! И утонула! И никто не выбрался!
   – И Ксюша была в той машине?
   Елена Николаевна резко остановилась:
   – Было начало одиннадцатого, по расписанию – как раз ее время!
   – Лена!
   Бабушка Эльвира шумно выдохнула, покрутила головой и постучала кулаком по лбу:
   – У Ксюши сегодня в десять тридцать урок в шестом классе! Звони в школу, она должна быть там!
   Но к телефону в учительской никто не подошел, а Ксюшин мобильник был выключен.
   – Без паники! – торопливо кутаясь в манто и тоже запаниковав, скомандовала бабушка Эльвира. – Это ни о чем еще не говорит, потому что Ксения всегда выключает сотовый на время уроков. Лена, ты еще не одета?! Живо собирайся! Мы едем в школу!
   Несмотря на то что в последний раз стремительные сборы в школу Елена Николаевна производила лет тридцать тому назад, снарядилась она быстро. Правда, в жертву скорости пришлось принести красоту.
   Непричесанная, без макияжа и украшений, Елена Николаевна была сама на себя не похожа, и обычно приторно любезная консьержка с ней даже не поздоровалась – не узнала.
   – Тетя Лена, это вы?! – усомнилась и девица-красавица, сидевшая в притормозившей при виде Елены Николаевны машине.
   – Ой, Мариночка, здравствуй!
   Елена Николаевна смутилась, потупилась, благодаря этому увидела, что неправильно застегнула шубку, и дрожащими пальчиками взялась за крючки.
   Позориться перед девицей Мариной было нельзя.
   Девица Марина приходилась родной сестрой тому самому «сыну Громовых», за которого бабушка Эльвира сватала Ксюшу.
   – Мариша, тебя нам бог послал! – Бабуля не растерялась: крепко вцепилась в приоткрытую дверцу авто. – Не подвезешь нас? Это очень важно!
   – Конечно, подвезу!
   Девица Громова кивнула и засмотрелась на Елену Николаевну в перекрученной собольей шубке поверх домашнего халата с интересом, в котором только очень внимательный человек обнаружил бы долю брезгливости.
   – Садитесь скорее, теть Лен, вам ведь холодно в тапочках!
   Девица Громова была очень хорошо воспитана и никогда не позволила бы себе прямо сказать почтенной даме, что та выглядит, как жертва экстренной эвакуации из погорелого театра.
   Впрочем, узнав по дороге, какая пугающая новость выгнала тетю Лену и бабушку Эльвиру босиком на мороз (ну, почти босиком и почти на мороз), девица Марина прониклась серьезностью ситуации и с рекордной скоростью привела свою «Хонду» к средней школе номер четырнадцать по такому маршруту, который и не снился всезнающему спутниковому навигатору.
   – Простите, ближе подъехать не смогу! – извинилась она, резко осадив свою юркую «япошку», когда та уже почти поднырнула мордой под шлагбаум у школьных ворот.
   Смеркалось. Начинался дождь.
   Долговязые кривошеии фонари «подметали» школьный двор бледными светлыми конусами, похожими на марлевые сачки.
   В ямках и трещинах разбитого асфальта блестели звезды.
   Ранний вечер был пугающе прекрасен и зловеще тих.
   Шаркая парчовыми тапками и размахивая крыльями шубок, жертвы экстренной эвакуации из театральной костюмерной взяли штурмом школьное здание.
   Через несколько секунд оттуда, покачивая головой, с недовольным видом вышел хилый желтушный охранник.
   – Отъезжай, отъезжай! – замахал он на «Хонду». – Не загораживай проезд, сейчас спецтранспорт подъедет!
   – А что случилось-то? – высунулась в окошко Марина.
   Разглядев ее хорошенькое кукольное личико, охранник немного подобрел.
   – ЧП у нас, девушка, – со вздохом сказал он. – Учительница умерла! Вы уж переставьте машину, пожалуйста.
   – Я уже уезжаю, – покивала ему Марина – и не удержалась, спросила: – А какая учительница?
   – Хорошая, – с сожалением ответил охранник.
   Он повернулся и потрусил назад на крыльцо, без разбору попирая ботинками созвездия мелких лужиц.
   – Очень хорошая! – эхом донеслось до девицы Громовой.
 
   – А шапочку? – заботливо напомнил Витя.
   Шапочка к новому зимнему велокостюму, выписанному втридорога из Норвегии, больше походила на маску, потому как оставляла открытыми только нос и глаза. Поэтому на месте Виктора сам Громов спросил бы иначе: «А намордничек?» – но вышколенный водитель, конечно, не мог себе такого позволить. Он даже не улыбнулся при виде шефа, затянутого в черное термотрико, хулигански разрисованное белыми костями а-ля Кощей Бессмертный.
   Для Кощея, впрочем, Громов был уже слишком массивен, хотя велосипед его выдерживал. Велосипед тоже был новый, с карбоновой рамой – необычно легкий и очень дорогой. Он имел еще одно «невесомое» преимущество – высокую скорость, но был жестковат и не переносил резких точечных ударов, так что требовал грамотной эксплуатации и аккуратного обращения. В гараже любимой игрушке Громова отвели отдельный бокс, и Витя лично присматривал за двухколесным транспортом босса.
   Велик, бег и плавание позволяли Громову держать себя в хорошей форме. Раньше Андрей катался дома, за городом, у него в саду были прекрасные дорожки, достаточно протяженные и извилистые, чтобы сойти за трек. Но с тех пор, как обязательным пунктом его ежедневного расписания стали затяжные визиты в больницу, находить время на долгие велопрогулки стало сложно, поэтому Громов перевез велик в город и время от времени выкраивал «окошко» в конце рабочего дня. Благо, офис его располагался в самом центре, что позволяло проложить маршрут по паркам и скверам.
   – Я быстро, – натягивая маску с принтом в виде зубастой улыбки скелета, пообещал водителю Громов и оседлал своего карбонового коня.
 
   Тем временем Ольга Павловна скакала по лужам, торопясь укрыться от штормов и потрясений сумасшедшего рабочего дня в тихой гавани родного дома.
   В такт неровным прыжкам у бедра ее подпрыгивала сумка, а над головой трясся бордовый зонт, так что со стороны уважаемая учительница сильно смахивала на самоходный кривобокий гриб – из тех безусловно ненормальных грибов, которые вызывают галлюцинации.
   Не будь Ольга Павловна на вечерней улице трагически одинока, это не выглядело бы так забавно, но до восемнадцати ноль-ноль – времени массового исхода из контор и офисов других грибовидных зонтов – оставалось еще минут тридцать. Собственно, именно поэтому Оля скакала так резво: торопилась успеть на троллейбусную остановку до наступления часа пик.
   Половина шестого вечера в середине декабря – воистину смутное время, пограничная территория между сумерками и тьмой.
   В свете розовых и желтых фонарей, бледной луны, голубоватых звезд, автомобильных фар, светофорных огней, пульсирующих неоновых реклам тени объектов и субъектов то и дело меняют глубину цвета, размер и очертания. Они оживают, растут, сплетаются, опадают, растекаются, застывают в новых формах и вырываются из них для следующего танца.
   Близорукой, но гордой девушке, не желающей уродовать себя очками в свободное от работы время, бывает очень трудно отличить реальность от вымысла в половине шестого вечера в середине декабря!
   У Оли фантазия была не такая буйная, как у Люсинды.
   Педагог со стажем, Ольга Павловна воспитывала свою фантазию в строгости и особой воли ей не давала. Но бредовая история с красными метками от безвременно усопшей Жанны Марковны Ольгу Павловну смутила и запутала. Она подсознательно ждала чего-то плохого, хотя и не понимала, чего именно ждет.
   Из-под арочного края зонта преодолевавшая водные преграды Ольга Павловна опасливо поглядывала на Суворовский сквер по правому борту. Там было совсем темно, только призрачно белели расставленные вдоль аллеи мраморные бюсты полководцев.
   Каменные черты воинственных истуканов хранили суровое выражение, соответствующее их профессиональной деятельности.
   Маленькие детки, выведенные неразумными мамками-няньками в Суворовский сквер белым днем, после непродолжительной прогулки между бюстами начинали хныкать и проситься на ручки, а взрослые люди искательно хлопали себя по карманам, подсознательно желая выбросить белый флаг и сдаться на милость победителей.
   К сожалению, именно через этот сквер пролегал кратчайший путь к ближайшей остановке троллейбуса.
   Оля подавила вздох, повернула направо и углубилась в аллею.
   В неверном свете фар мчавшихся мимо сквера автомобилей мраморные физиономии гримасничали, вызывая у знатока и ценителя русской литературы вполне уместные, но огорчительно пугающие ассоциации с незабываемым произведением Александра Сергеевича Пушкина «Каменный гость».
   Отшатнувшись от мраморного Дениса Давыдова, который вроде бы наклонился в ее сторону и даже присборил свою простоватую физиономию смешливыми морщинками, словно собираясь гаркнуть что-то вроде «У-уххх, плутовка!», Ольга Павловна в утешение самой себе пролепетала незабываемое, пушкинское:
   – Уж, верно, нет; он человек разумный и, верно, присмирел с тех пор, как умер! – и тут же стрельнула глазами в демонически хохочущего Григория Потемкина.
   Князь Таврический моментально разгладил беломраморное чело и замер, как и положено статуе.
   – Креститься надо, когда кажется! – громко сказала себе Ольга Павловна и поступила в полном соответствии со сказанным.
   Как на это отреагировали полководцы, она смотреть не стала, ускорила шаг, и ее каблучки застучали по серым плиточкам аллеи. Она торопилась поскорее избавиться от общества пугающих каменных мужиков.
   Налетевшее на нее из глубины аллеи привидение Ольга Павловна увидела за несколько секунд до столкновения, но ничего не предприняла, потому что попросту не поверила своим глазам.
   Привидение имело классический вид живого скелета, весьма высокую скорость передвижения и громкий голос, переливавшийся тревожным колокольчиком.
   – Идет по улице скелет, на нас с тобой похож, ему совсем немного лет, и он собой хорош, – вспомнилось ошарашенной Ольге Павловне стихотворение Иртеньева.
   Должно быть, скелет и впрямь был не стар годами, потому что летел он очень быстро и от удара не рассыпался – в отличие от Ольги Павловны, от которой «отвалились» зонт и сумка.
   Сама же Ольга Павловна очень удачно упала на самшитовый куст.
   Удачей такое падение стало для нее, а не для куста, который потерял горделивую форму шара и приобрел жалкий вид скончавшегося в конвульсиях дикобраза.
   Скелет же совершил красивый кувырок вперед, крепким черепом пробил брешь в стене молодых голубых елей и исчез из виду, оставшись, впрочем, на слуху.
   Слезая с поруганного самшита, Ольга Павловна отчетливо слышала перемежавшиеся однообразной руганью стоны.
   Совсем рядом с ней что-то мучительно заскрипело.
   Ольга Павловна отодвинула закрывавший это «что-то» зонт и испытала непередаваемые чувства, увидев застывший в неловкой и мучительной позе спортивный велосипед.
   Его переднее колесо глубоко застряло в решетке люка ливневки, а заднее накренилось и замедленно вращалось, царапая землю, как лапа умирающего зверя.
   – О боже, – пробормотала Оля, прозревая и осознавая истину. И тут же встрепенулась, подхватилась, позвала: – Товарищ! Вы там как?!
   – Каком кверху, – очень грубо и неласково пробормотал невидимый за елочками «товарищ».
   Оля как кукушечка в часах выглянула в «организованное» им сквозное отверстие и спросила так, чтобы получить ответ по сути, а не тупую шуточку:
   – Вы живы?
   С тыльной части товарищ скелет выглядел неповрежденным и устойчиво держался не только на ногах, но и на руках – стоял «домиком», в котором верхней точкой была пятая.
   Ругаясь и охая, скелет переконфигурировал свой «домик» в букву «Г». Немного постояв в этой неприличной позе, он ощупал свои нижние конечности, потом повернулся, как подъемный кран, «сориентировался» лицом к смущенной Оле и медленно разогнулся.
   – Ой! У вас нога! – пискнула Оля.
   Белоснежные кости, нарисованные на темном велосипедном трико, в районе правого колена замарало некрасивое пятно. Присмотревшись, Оля увидела, что там образовалась дырка, а в ней кровоточит свежая рана.
   – У меня две ноги, – угрюмо огрызнулся раненый скелет и захромал в обход елочек, сильно припадая на правую ногу.
   – Я помогу вам! – спохватилась Ольга Павловна и полезла в еловую дырку.
   Она быстро догнала раненого и, игнорируя его явное недовольство ее попытками оказать ему помощь и поддержку, настойчиво пыталась подставить ему свое плечо до тех пор, пока они оба не рухнули в кусты.
   В этот момент и в последующие тридцать секунд дипломированный филолог Ольга Павловна узнала несколько новых для нее исконно русских слов.
   В переводе на литературный язык непристойная брань приблизительно сводилась к простым вопросам: «Кто вы?», «Что вам нужно?» и «Зачем я родился на свет?».
   Рассудительно отнеся последний вопрос к числу риторических, Оля коротко и ясно ответила на первый и второй:
   – Я учительница, иду с работы к троллейбусу.
   – Я Красная Шапочка, иду к бабушке с пирожками! – передразнил ее сердитый раненый. – Слезьте с меня, вы мне и вторую ногу сломаете!
   – Ничего я вам не ломала! – Оля возмутилась, но поспешила выбраться из кустов. – Вы сами на меня наехали! А я ничего не делала, спокойно стояла!
   – Никого не трогала, примус починяла, – съехидничал раненый, с треском «вылупляясь» из куста.
   Любительница классики узнала цитату и против воли подобрела:
   – Булгаков, «Мастер и Маргарита»!
   – Вас так зовут? – опять съязвил ехидный пострадалец.
   – Нет, меня зовут не так.
   Ольга Павловна взяла себя в руки и заговорила тем доброжелательным и строгим учительским голосом, который маленьких деточек приводит в норму, а взрослых дядечек – в бешенство.
   – Меня зовут…
   Ольга Павловна не успела представиться, потому что в кармане ее пальто пойманной в сети рыбкой забился мобильник.
   Поднесенный к уху хозяйки, телефон безжалостно выстрелил ей прямо в мозг одиночным воплем:
   – Ольга!
   – Очень приятно, – саркастически пробормотал пострадалец, очевидно, обладавший достаточно острым слухом.
   Впрочем, Люсинда в трубке орала так, что даже мраморные бюсты, будь у них руки, непременно зажали бы ими свои каменные уши:
   – Ольга, радуйся! Ситуация проясняется! Оказывается, смерть с косой идет не к тебе, а к Ксении!
   Хотя в последнее время Ольга Павловна совсем не думала о смерти с косой, так как была всецело занята скелетом с велосипедом, она моментально поняла, о чем речь, и быстро уточнила:
   – Почему ты решила, что к Ксении?
   – Ты представляешь, оказывается, Ксю сегодня уже чуть не погибла! – охотно объяснила Люсинда. – Та машина, которая привезла ее в школу, на мосту попала в аварию, упала в воду и утонула! Так что смерть и Ксю разминулись буквально на минуту!
   – Слава богу!
   Свободной рукой Ольга Павловна истово перекрестилась и свирепо глянула на пострадавшего, беззастенчиво подслушивавшего чужой телефонный разговор.
   – Но, к сожалению, это не столько проясняет ситуацию, сколько запутывает ее! Понимаешь, минуту назад я тоже попала в ДТП! – заявила Оля.
   – Да лааааадно?! – восторженно взревела Люсинда. – Правда?! Где, как, с кем?!
   – В нашем сквере на меня налетел сумасшедший велосипедист, – ответила Ольга Павловна и с трудом удержалась, чтобы не показать язык упомянутому господину.
   – Ты в порядке?
   – Я-то да, а скелет разбил колено.
   – Какой скелет?
   – Который ехал на велосипеде.
   Разговор принимал такой оборот, при котором впечатление сумасшедшей производила уже сама Ольга Павловна.
   – Прикатил велосипед, а на нем сидел скелет, – срифмовала она, начиная идиотски хихикать.
   – Ольга! Ты чего ржешь?! – возмутилась Люсинда. – Дело-то серьезное! У Ксю ДТП, у тебя ДТП, один-один получается! И по-прежнему непонятно: кому из вас ЖМ прислала «красную метку»?
   – Она сказала «красную сетку» или «красную ветку»? – беспардонно уточнил любопытный пострадавший.
   – «Красную метку»! – безупречно артикулируя, повторила Ольга Павловна. – По буквам: Маша, Ева, Таня, Катя, Аня. Метка!
   – Оль, ты правда в порядке? – не поверила Люсинда. – Оль, может, тебе надо к врачу?
   – Мне не надо к врачу, мой-то скелет не пострадал, – ответила Ольга Павловна и бурно захохотала.
   – А у вас истерика началась, – злорадным тоном Карлсона, сообщающего Фрекен Бок: «А у вас молоко убежало!» – констатировал пострадалец.
   Склонив исцарапанную щеку к плечу, он наблюдал, как загибающаяся от смеха Ольга Павловна запихивает в карман свой голосистый телефон.
   Тот протестующе вибрировал и норовил вылезти обратно.
   – Простите, – отсмеявшись, извинилась Оля. – Такая, знаете ли, нелепая история… Не обращайте внимания. Как ваша нога? Может, вам «Скорую» вызвать?
   – Не надо мне «Скорую».
   – Не надо так не надо, – сговорчиво согласилась Ольга. – Тогда я пойду?
   – Идите.
   – Спасибо, до свиданья!
   Они раскланялись: дама сделала книксен, а джентльмен шаркнул неповрежденной ножкой, и Ольга Павловна поспешила продолжить свой многотрудный путь к троллейбусу.
   Мужчина в испорченном велосипедном костюме проводил ее заинтересованным взглядом, в котором плескалось веселье, крайне странно сочетавшееся с его пугающим нарядом и общим потрепанным видом.
   – Ольга, значит, – повторил он. – И неожиданно с преувеличенной душевностью напел абсолютно не подходящим ему козлиным тенором: – А-а-ах, О-о-ольга, я тебя любил! Тебе единой посвятил рассвет печальный жизни бурной…
   Эрудированная Ольга Павловна наверняка узнала бы арию Ленского из оперы «Евгений Онегин», но она ничего не услышала.
   Жизнь действительно становилась все более бурной, а до рассвета было еще о-го-го как далеко.
 
   «Черт, как же ее зовут?!»
   Елена Николаевна, мама Ксюши, ожесточенно копалась одновременно в памяти и в ридикюле.
   Практикующую гадалку-ясновидящую с превосходной репутацией и очень трудным именем ей посоветовала подруга. Затейливое имя кудесницы Елена Николаевна записала на бумажке, а бумажку положила в…
   «Черт, куда же я ее положила?!»
   – Я слушаю тебя, женщина. Задай свой вопрос!
   – Э-э-э…
   – Эуфимия, – подсказала проницательная кудесница.
   У нее был глубокий оперный бас, густые косматые брови и седые усы над губой.
   Голосом госпожа Эуфимия походила на певца Шаляпина, а лицом на канцлера Бисмарка, переодетого в женское платье. Сходство портила только мощная грудь, которой не было ни у Бисмарка, ни даже у Шаляпина. Грудью госпожа Эуфимия походила на могучую деревянную деву с носа старинного корабля.
   Внушительные крепкие выпуклости госпожи Эуфимии были окутаны нежно-зеленым шелком и щедро декорированы серебром и нефритом.
   Елена Николаевна засмотрелась на все это великолепие и снова забыла имя гадалки.
   – Какого знания ты ищешь? – чуть более нетерпеливым тоном вопросила госпожа Эуфимия.
   «Какого черта ты пришла?!» – почудилось Елене Николаевне.
   – Эу…
   – Эуфимия.
   – Дорогая госпожа Эухимия! – трудное имя выскакивало из памяти моментально.
   – Фимия!
   – Что?
   – Фимия, а не химия! Эу-фимия! – недовольно пророкотала кудесница, уведя впечатляющий оперный бас в такие низы, куда Шаляпин и не заглядывал.
   – Эу, – беспомощно согласилась Елена Николаевна. – Извините, что я к вам нагрянула так внезапно… никогда не думала, что мне понадобятся услуги специалиста вашего профиля. Мне вас порекомендовала подруга, Марианна Тушина, вы знаете ее – жена банкира Тушина.
   – Что ж, можете звать меня Фимой, – смилостивилась кудесница.
   Елена Николаевна признательно кивнула.
   – Я пришла посоветоваться насчет дочери.
   – Имя?
   – Фима! То есть, Эу…
   – Имя дочери!
   – Ах, дочери! Ксения. Вот ее фото.
   Елена Николаевна открыла портмоне и заодно со снимком Ксюши удачно нашла бумажку с именем гадалки.
   – Эу-фи-мия, дорогая! Посмотрите на мою славную девочку. Неужели похоже, что ее ждет скорая смерть?!
   Во всех смыслах дорогая, Эуфимия благосклонно посмотрела не то на фото, не то на портмоне.
   – А почему вы спрашиваете? Что побудило вас задуматься о скорой смерти дочери?
   – Предсказание! – Елена Николаевна всплеснула руками.
   – Чье предсказание?
   Госпожа Эуфимия нахмурилась, сведя брови в одну линию, густую и лохматую, как меховая аппликация.
   Конкуренции она не любила.