Логунова Елена. Коктейль из развесистой клюквы

   – Там, – мотнула я головой на подъезд.
   – Привет, Ленка, – не отрываясь от видоискателя телекамеры, произнес Вадик, узнав меня по голосу.
   – О, а ты что здесь делаешь? – Ослик тоже опознал меня и нахмурился, вероятно, предполагая, что я конкурирую с ним как репортер.
   – Я там живу, – повторила я движение подбородком.
   – Да что ты?! Вот здорово! – возликовал Ослик, неумеренно жестикулируя и азартно шевеля носом с горбинкой.
   У родового дерева Аслана Буряка была сильно разветвленная корневая система, но часть отростков, несомненно, уходила за Кавказский хребет. Сей факт доказывали как знойная брюнетистая внешность, так и безумная эмоциональность Аслана.
   – Как пострадавшая дашь интервью? – Ослик ИО крепко ухватил меня за локоть.
   – Я пока еще не пострадавшая! – напомнила я.
   – Да рванет бомба, не сомневайся, – «успокоил» меня несносный Сашка Суньков.
   – Вадик, ты смотри, не отвлекайся! – забеспокоился Ослик. – Если не снимешь взрыв, будешь моим кровным врагом!
   – Отчего не снять? – хладнокровно отозвался Вадик, нисколько не напуганный обещанием вендетты. – Если рванет в ближайшие тридцать секунд, запросто сниму.
   – А если позже? – Мне стало интересно, чем вызвана необходимость жесткого регламента.
   – А если позже, то не сниму, – пожал плечами Вадик. – У меня пленка заканчивается.
   – Как заканчивается?! Мы же в ресторане только-только новую кассету распечатали! – От полноты чувств Ослик подпрыгнул, приземлившись на ногу юному Сунькову.
   – Мы снимали презентацию ресторана восточной кухни, – пояснил мне оператор. – Для рекламы. А потом нам позвонили с новостью про ваш заминированный дом, чтоб его!
   – Не надо, – пробормотала я.
   – Да я просто хочу сказать, что эта ваша бомба оказалась жутко некстати, – извиняясь, пояснил Вадик. – Аслану, разумеется, захотелось первым из акул пера подгрести к месту событий, поэтому мы бросили недоеденный шашлык и примчались сюда.
   – Ты мне зубы не заговаривай! – взвился обиженный Ослик. – Ты на что пленку извел, а?!
   – Бэ! – беззлобно огрызнулся Вадик.
   Шипящий от боли Сашка наконец-то выдернул свою обутую в домашний шлепанец конечность из-под каблука Аслановой туфли. Ослик покачнулся, но устоял.
   – Ты не забыл, кто велел мне снимать танец живота со всеми подробностями? – напомнил ему Вадик. – Все, капут твоей новой кассете! Запасная есть?
   – Нэту! – в речи разволновавшегося Аслана прорезался отчетливый кавказский акцент.
   – Вах! – цокнул языком бессердечный Вадик.
   Ослик ИО в отчаянии заломил руки с микрофоном, сделавшись карикатурным подобием певца Меладзе, но, против ожидания, не запел. Он сформировал из нижней губы квадратный ящичек и задумчиво подвигал его вперед-назад. Кавказские глаза Аслана загорелись, как огнемет, и пальнули пламенем прямо в меня:
   – Елена, а ведь у тебя наверняка есть кассеты!
   – Там, – в третий раз за короткое время кивнула я на свой подъезд.
   – Неси!!!
   Я вытаращилась на идиота:
   – Как это – неси? Да кто меня туда пропустит? Не видишь разве, что дом оцеплен!
   – А сзади не оцеплен, – подсказал Сашка Суньков. – С той стороны ни одного живого мента нет!
   Милиционер, за спиной которого мы сгруппировались, обернулся и внимательно посмотрел на не в меру разговорчивого подростка.
   – В смысле, там нет ни одной живой души, – поправился Сашка.
   – Менты: живые и мертвые, – вполголоса проговорил веселящийся Вадик. – Отличное название для нового сериала!
   – Иди сюда! – Ослик за руку вытащил меня из толпы.
   – Ну, чего тебе? – с неудовольствием спросила я.
   – Ясно, чего: кассету! Ты на каком этаже живешь?
   – На втором, а что?
   – Квартира с балконом?
   – Ты очумел? – До меня наконец дошло, к чему ведут его вопросы. – Хочешь, чтобы я лезла в собственную квартиру через балкон?
   – А он закрыт? – не отставал Ослик.
   – Закрыт? – попугаем повторила я его вопрос, одновременно пытаясь припомнить, закрыла ли я в спешке балконную дверь.
   В конце сентября в городе было жарко, как в августе: наступило бабье лето. Помню, перед сном я открывала все окна…
   – Кажется, открыт, – озвучила я свои воспоминания.
   – Замечательно! – обрадовался Ослик.
   – Аслан! Я не идиотка, чтобы лезть в заминированный дом! – сердито сказала я.
   – Да я сам полезу, ты только покажи свой балкон и объясни, где искать кассету.
   – Соглашайся, – шепнул мне на ухо подошедший Вадик. – Если бомба все-таки рванет, мы избавимся от дебильного главреда. Какое-никакое, а все-таки утешение!
   – А что мне за это будет? – поинтересовалась я. Напоминание о том, что Аслан – мое начальство, повернуло мои мысли в другую сторону.
   – Завтра можешь не выходить на работу, – быстро сказал Ослик. – Даю тебе отгул для восстановления здоровья после пережитого нервного потрясения!
   – Очень надеюсь, что нервного и прочего потрясения все-таки не будет, – пробормотала я. – Ладно, слушай. Кассеты лежат в тумбочке под телевизором…
   Проинструктированный Аслан поспешил занять исходную позицию под балконом. Вадик, который добровольно вызвался стать нижним в пирамиде, подсадил более щуплого Ослика себе на плечи и, дождавшись, пока тот переберется на балкон, помахал ему ручкой:
   – Удачи! Мы тебя встретим с той стороны!
   Не дожидаясь возвращения Ослика, мы с Вадиком побежали назад, к народу, и как раз успели увидеть торжественный выход из подъезда взрывников.
   Две кряжистые фигуры устрашающего вида возникли на пороге, как персонажи черной комедии. На мордах у парней были противогазы, в руке у одного – пресловутый чемодан, а другой держал связку воздушных шариков. Скрученные хвостики шаров красиво золотились, стеклянные очи противогазов пугающе сверкали.
   – Ой! – обморочно выдохнула впечатлительная Людочка Сунькова, беременная очередным, шестым по счету, потомком.
   Подоспевшие санитары заботливо переместили ее поближе к карете «Скорой помощи».
   – Похоже, взрыв отменяется! – с сожалением констатировал бесчувственный Людочкин старшенький.
   И как сглазил: не успел Сашка договорить, как в глубине дома грохнуло.
   – Мама! – Со слабым взвизгом только-только приведенная медиками в чувство, Людочка Сунькова снова отключилась.
   В толпе возбужденно загомонили. В подъезд, толкаясь локтями, рванули менты и спасатели. Кошмарная парочка в праздничном убранстве из шаров и противогазов замерла посреди двора, таращась стеклянными очами на целый и невредимый чемодан.
   – Ох, у меня какое-то нехорошее предчувствие! – призналась я приятелю-оператору.
   – А вот и я! – сообщил запыхавшийся Аслан Буряк, с разгону влипая в широкую спину Вадика. – Слушай, ты меня извини! Какой-то я сегодня неуклюжий… Леночек, прости, бога ради, там у тебя в квартире была какая-то надувная мебель… Я тебе за нее заплачу. Купишь новую, ладно?
   – Ты грохнул Масянькину лошадь? – догадалась я. – Это она так рванула?
   – Ло-ошадь? – удивился Ослик. – Я думал, это пуфик.
   – И какой же ты после этого джигит, Аслан? – съязвил Вадик. – Коня от пуфика не отличил!
   – Да у меня не было возможности его рассматривать! – рассердился Ослик. – Я с балкона шагнул, за порожек запнулся и – упал. А оно ка-ак шарахнет! Я чуть не обделался с перепугу!
   – Спасибо, что хотя бы не обделался, – желчно поблагодарила я. – А кассету-то нашел?
   – А как же! – торжествующий Ослик сунул коробочку в протянутую руку Вадика.
   Ребята занялись своим делом и моментально забыли про меня. Вздохнув при мысли о том, что с утра пораньше придется бежать в магазин спорттоваров и покупать Масе нового скакуна взамен лопнувшего, я повернулась спиной к подъезду и побежала на детскую площадку вытаскивать из качелей своих Колянов и вести их домой. Оцепление уже снимали, жильцы, делясь впечатлениями от нескучно проведенной ночки, потянулись в свои квартиры.

Вторник

   Этажом выше в подъезде с грохотом захлопнулась дверь, и вниз по лестнице загремели торопливые шаги. Сопровождающие их звуки пробудили в моей памяти незабываемый образ трагически погибшей скаковой зебры, и я проснулась со слезами на глазах.
   Даже не глядя на часы, я знала, что сейчас примерно половина восьмого: трое из пяти имеющихся в наличии детишек Суньковых под предводительством обормота Сашки только что поскакали в школу. Минут через десять из квартиры выдвинется их мамочка, конвоирующая в детский сад трехлетних близнецов Сашу и Пашу. Не желающие сдаваться в ясли, пацаны будут затруднять продвижение родительницы, злокозненно поджимая ноги на ступеньках. Поравнявшись с нашей дверью, горластый Паша, как обычно, заорет, а тихоня Саша предпримет очередную суицидальную попытку – попытается выброситься в лестничный пролет, нырнув под перила.
   Вздохнув, я вылезла из-под одеяла, натянула просторную Колянову майку, с успехом заменяющую мне утренний халат, и собрала с пола останки надувной зебры. Клочья полосатой резиновой шкуры разметало взрывом по всей комнате, а пустотелую голову я отыскала в прихожей. Лошадиная морда сморщилась и перекосилась, но остроконечные уши сохранили твердость и торчали вверх так жизнеутверждающе, что это выглядело несколько непристойно. Я похоронила останки зебры в мусорном ведре и принялась готовить завтрак, размышляя, что бы такого утешительного сказать Масяньке, если он спросит, куда подевался его новый четвероногий резиновый друг.
   – Лошадка убежала в поле, покушать травки, – проникновенно поведала я пузырям в кастрюльке с кипящей водой.
   – Неужели? – возникнув на пороге кухни, спросил отчаянно зевающий Колян. – Ну, продолжай…
   – Ты же знаешь, Коленька, что лошадки кушают только травку? – я с готовностью сменила адресную аудиторию. – Ну вот, а у нас в доме травки не нашлось, поэтому лошадка пошла завтракать в лес.
   – Убедительно. – Колян дважды хлопнул в ладоши, потом остро прищурился на стеклянную банку с укропом, быстро переставил ее со стола в закрытый кухонный шкафчик и пояснил: – Травка.
   Я кивнула и накрыла пустой коробкой из-под торта кактус на подоконнике.
   – Разве лошадки едят кактусы? – усомнился Колян.
   – У нас была зебра, – напомнила я.
   В дверь позвонили.
   – Это еще кто? – удивился Колян, скрываясь в прихожей.
   Через секунду я услышала басовитый хохот и знакомый голос нашего приятеля Сереги Лазарчука.
   – Доброе утро, страна! – радостно возвестил Серега. – А мы пришли к вам кофе пить!
   – Ты не один? – удивилась я.
   – Я с Петькой.
   Я бросила в кипяток еще четыре сосиски и вышла в прихожую навстречу гостям.
   – Это Петька, – представил мне Лазарчук симпатичного белокурого юношу с длинными ресницами куклы Мальвины. – Мы с ним провели бурную ночь.
   – Ты сменил ориентацию? – поинтересовался бестактный Колян.
   – Скорее, род занятий! – весело хохотнул Лазарчук. – Я теперь не просто сыщик, а сыщик-педагог! Петька – мой стажер. Сегодня он в первый раз выезжал на место происшествия, поэтому немного не в себе и остро нуждается в горячительном. У вас что-нибудь есть?
   – Есть горячительный кофе и горячительные сосиски, – ответила я, пропуская гостей в кухню. – Или вам спиртное нужно?
   – Нет, нам еще работать, – торопливо покачал белокурой головой стажер Петька.
   – Давай сосиски, – согласился Лазарчук.
   – Сосисотьки! – эхом подхватил появившийся на утренней сцене Масянька, протискиваясь поближе к столу.
   Он вскарабкался на табурет, протянул сложенную ковшиком ладошку и жалостливо попросил:
   – Мама! Мамотька! Мамулетька! Дай ему одну хоошую сосисотьку!
   – У ребенка появилась занятная манера именовать себя в третьем лице, – пояснил Колян, стаскивая малыша с табурета. – Колюша, а умыться, а ручки помыть?
   – Папотька! Помой ему рутьки! – Ребенок потянул отца в ванную.
   – Садитесь к стеночке, там поспокойнее будет, – посоветовала я гостям. – И держите свои тарелки подальше от Масяни, он чрезмерно любит сосиски.
   С сосисками, сыром, вареными яйцами и творожной пастой соединенными усилиями расправились быстро. За кофе и чаем «приговорили» печенье и не съеденные Масей с вечера кукурузные палочки.
   – Могу еще предложить мед и курагу, – сообщила я, поспешно проинспектировав холодильник.
   – А можно еще кофе? – попросил Лазарчук.
   – А мне чаю? – хлопнул ресницами Петька.
   – Чай можешь выпить Масянькин, он к своей кружке не прикоснулся. Видно, не хотел горячительного, – отозвался Колян.
   – Лошадка! Лошадотька! Лошадюля! – с болью в голосе вскричал ребенок, успевший убежать из кухни в комнату. – Лоша-а-а-а-а-а!
   Нарастающий детский рев создавал полную иллюзию того, что мы вдруг перенеслись в аэропорт, прямо на взлетную полосу. Я малодушно зажмурилась.
   – Пристегните ремни! – ассоциативно пробормотал Колян, отодвигая свой табурет с прохода.
   Топая ножками, в кухню ворвался рыдающий Мася. В руке у малыша была куцая тряпочка, похожая на несвежий носовой платок.
   – О боже! – Я сообразила, что ребенок нашел пропущенный мной фрагмент лопнувшей зебры.
   – Ни слова про травку! – шепнула я Коляну. – Срочно нужна другая версия событий!
   – Ага, – муж понятливо кивнул.
   – Лошадка? – Всхлипывающий малыш протянул мне резиновый клок.
   – Это? Да, это лошадка, – вынужденно согласилась я, решительно не зная, что говорить дальше.
   – Это была лошадка, – перебил меня Колян, сделав акцент на прошедшем времени глагола.
   Затем прищурился и вдохновенно зачастил:
   – Но лошадка не простая. Не надо плакать, Колюша! Ты помнишь сказку про Царевну-лягушку? Умница! Так вот, мой хороший, у нас с тобой была Царевна-лошадка…
   – Не хило! – пробормотал Лазарчук.
   – Вчера вечером Коля обнимал и целовал Царевну-лошадку, и поэтому ночью она сбросила свою лошадиную шкурку! – заявил Колян.
   – И превратилась в Царевну! – радостно подхватил Лазарчук, смекнув, к чему клонит Колян.
   – Правда-правда, мой милый! – Я тоже поспешила присоединиться к сказочникам.
   Мася закрыл ротик, неуверенно улыбнулся, а потом огляделся по сторонам и неожиданно требовательно спросил:
   – Где Цаевна?
   – Оп-ля! – тихо сказал Колян.
   Предъявить ребенку вылупившуюся из лошадки Царевну он явно не был готов.
   Я оценивающе посмотрела на Лазарчука.
   – Царевич! – перехватив мой взгляд, нашелся с ответом сообразительный Колян. – Наша лошадка превратилась не в Царевну, а в Царевича!
   – Такой Конь-царевич, да? – покрутил головой Серега.
   – Где Цаевить? – насупился упрямый Мася.
   Я в упор посмотрела на сыщика.
   – Я не могу, он меня знает как дядю Сережу, – сообразив, что к чему, поспешно шепнул Лазарчук. – Извини, Петька, но делать нечего, придется тебе…
   – Вот он, твой Царевич! – торжественно возвестил Колян, тыча чайной ложкой в грудь стажера.
   – Цаевить-лошадка? – уточнил Мася.
   – Он самый, – подтвердила я.
   Ребенок немного помолчал, обдумывая сказанное.
   – Может, мы уже пойдем? – почувствовав неладное, робко прошептал стажер Петя.
   – Сидеть, – тихо скомандовал Лазарчук.
   – Кататься! – постановил Масянька. – Он хотет кататься на лошадке!
   – Петенька, вам это зачтется! Покатайте его, пожалуйста! – взмолилась я.
   – Это будет нетрудно, Мася весит всего шестнадцать кило. Совсем как пудовая гиря! – ухмыльнувшись, сообщил Колян.
   Стажер издал протяжный лошадиный вздох и с сожалением отодвинул от себя недопитый чай.
   Расседлать взмыленного Петю удалось только минут через десять, когда Конь-царевич уже начал хрипеть и заваливаться на бок, рискуя придавить седока. К счастью, как раз пришла наша няня, и Мася начал собираться на прогулку, наконец оставив в покое несчастного Петю.
   Убегали мы из дому все вместе – я, Колян, Лазарчук и его стажер. Убегали с дружным топотом и ржанием, вчетвером живо напоминая собой классическую квадригу. Коля, Серега и Петя поскакали на работу, а я сбегала в ближайший магазин, прикупила продуктов и вернулась домой. Няня с Масей уже ушли на прогулку, в доме было тихо.
   – Одна, совсем одна! – мечтательно пробормотала я, думая, не завалиться ли мне на диван с книжкой в одной руке и шоколадкой в другой.
   Посмотрела на книжную полку и охнула:
   – Лола! А про тебя-то я забыла!
   На верхней полке стояла небольшая клетка, задвинутая поближе к стене, чтобы ее не было видно Масяньке. В клетке сидела декоративная крыса Лолита, принадлежащая нашему соседу Алику Дыркину.
   Искренне считая всех женщин существами, совершенно непригодными для одомашнивания, закоренелый холостяк Алик не спешит обзаводиться женой или хотя бы постоянной подружкой. К несчастью для Алика, он хорош собой, имеет стабильный заработок и собственную квартиру, и все это, вместе взятое, делает его весьма привлекательным объектом для дам, жаждущих приручения на законных основаниях. Алик очень старается, чтобы его отношения с женщинами не выходили за рамки необременительной интрижки, и безжалостно пресекает попытки коварных дам задержаться на его территории. Фирменный способ Дыркина быстро выставить из дома навязчивую барышню – знакомство подружки с Лолитой. Обычно накануне интимного свидания Алик относит свою верную крысу к кому-нибудь из соседей, а поутру забирает зверька обратно. Что они с Лолитой вытворяют дальше, я не знаю, но только истошный визг Аликовых девиц слышен всему подъезду.
   – Что-то хозяин за тобой сегодня не спешит, – заметила я, забираясь на стул, чтобы снять клетку с крысой с полки. – Может, влюбился?
   Лолита несогласно дернула длинным голым хвостом.
   – Вряд ли, конечно, – согласилась я. – Скорее, ночное ЧП выгнало голубков из постели, и Алик с подружкой переместились в какое-нибудь другое, более спокойное место.
   Тут я с раскаянием вспомнила, что в момент всеобщей эвакуации напрочь забыла о крысе, оставленной на мое попечение, и бедняга Лола рисковала взлететь на воздух. Правда, подозрительный чемодан оказался невзрывоопасным, но лопнувшая зебра могла сильно травмировать нервную систему домашней крыски.
   – Сейчас я накормлю тебя печеньем и отнесу к хозяину, – пообещала я зверьку, смешно шевелящему усами.
   Сбегав на кухню, я просунула между прутьями клетки надкусанное Масей печеньице, взяла клетку и вышла на лестничную площадку. Но только поднесла палец к звонку соседней квартиры, как заметила, что дверь не заперта.
   – Напился и забылся, – догадалась я.
   Кстати, мне вспомнилось, что ночью во дворе я мельком видела Дыркина: Алик был пьян, как сапожник, и безвольно висел на плече незнакомой мне полуголой девицы. Я толкнула дверь и сказала взволнованной Лолите, объясняя свой поступок:
   – Я только войду и поставлю твою клетку на видном месте. Извини, но я не могу оставить тебя у себя дома: если Масянька тебя увидит, то потребует усыновить, а я не готова обзавестись четвероногим питомцем. Мне и своих двуногих хватает.
   Лолита что-то пискнула в ответ, но я не стала ее слушать, просто толкнула дверь и вошла в квартиру. В принципе, можно было оставить крысиную клетку в углу прихожей или на полу, но я ведь уже обещала Лоле поместить ее на видном месте. А наиболее видными местами, по моему опыту, в среднестатистической квартире являются тумбочка с телевизором и кухонный стол.
   Не желая тревожить обитателей квартиры, которые, судя по тишине, еще спали, я прошествовала в кухню и с большим сомнением оглядела стол, занимающий центральную часть помещения. Что и говорить, местечко было видное, стол буквально приковывал к себе взгляд, как творение гениального художника-абстракциониста! Блюда и блюдца с мясными нарезками, овощными закусками и всяческими салатами громоздились на столе вкривь и вкось, наползая друг на друга, как черепичины на древней крыше, вступившей в период линьки. С накренившейся салатницы сошла лавина оливье, сдвинувшая с блюда одноногую жареную курицу. Инвалидная птица уползла на самый край стола и застыла там в шатком равновесии. От падения ее удерживала только плоская поллитровка, придавившая острое поджаристое крылышко. Из бутылки на линолеум натекла коричневая лужица.
   – М-да-а-а… Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах, – пробормотала я, глядя на куриную тушку под салатной горкой.
   Свободной от крысиной клетки рукой я машинально подняла перевернутую бутылку, и освобожденная птица тут же полетела на пол.
   – Только смелый буревестник реет гордо и свободно! – прокомментировала я последний полет жареной птицы.
   Курица шмякнулась точнехонько в коньячную лужицу, произведя громкий влажный шлепок и некрасиво разбрызгав по полу темно-желтую жидкость. В комнате скрипнула половица.
   – Алик, ты не спишь? – Обрадовавшись, что могу отдать Лолиту лично в руки хозяину, я толкнула легкую дверь и вошла в комнату.
   Сразу же, еще с порога, мне стало ясно, что Алик в самом деле не спит. Но и бодрствующим его никто бы не назвал. Хозяин квартиры был явно мертв, и, судя по размеру кровавого пятна, испортившего красивый светлый палас, причина смерти Дыркина была крайне далека от естественной.
   Впрочем, «причина» стояла тут же, рядом с жертвой! Над окровавленным телом склонился невысокий коренастый парень, одетый в черное. Услышав мои слова, он обернулся, и в руке его угрожающе блеснул какой-то инструмент. Я испуганно пискнула и выронила клетку с Лолитой. Крыса тоже пискнула, дверца клетки от удара распахнулась, и Лола дернула за порог – назад, в прихожую. Мне очень хотелось последовать ее примеру, но ноги с перепугу налились свинцовой тяжестью.
   «Все, сейчас он и меня зарежет, как бедного Алика!» – эта мысль мелькнула в моем мозгу, как крыса, удирающая с тонущего корабля.
   Убийца, выпрямился, сделал шаг в мою сторону, и я в полной мере почувствовала себя жертвенной овечкой. Наверное, именно поэтому вытаращила глаза, как баран, и за какие-то секунды превосходно рассмотрела парня в черном.
   У него была совершенно уголовная внешность! Низкий скошенный лоб как-то незаметно переходил в бритую голову и могучий, как у бизона, загривок. Глубоко посаженные глазки затеняли выпуклые надбровья, крупные ноздри раздувались, отчего весь нос подергивался, как плохо пришитая пуговица. Длинный рот кривился в пугающей усмешке, а массивный подбородок выпирал вперед, как подводная часть ледокола. Руки, ниже коротких рукавов черной майки густо покрытые рыжей шерстью, свисали почти до колен, и над волосатыми пальцами, сжимавшими нож, синели буквы: «Лева». Татуировка! Ну, точно, уголовник!
   Черный «Лева» придвинулся ко мне еще на шаг, и тут в подъезде раздался оглушительный, какой-то нечеловеческий визг. Убийца дернулся, одним большим прыжком переместился к двери, ведущей на балкон, распахнул ее, сорвав с крючков занавеску… и через секунду я осталась в чужой квартире тет-а-тет с трупом.
   На лестнице продолжали визжать, словно там работал лесопильный станок на высоких оборотах.
   – Лолита! – почти с нежностью выдохнула я, смекнув, кому обязана своим спасением от убийцы.
   Три шага – и я оказалась на лестничной площадке в компании с другими жильцами, привлеченными диким шумом. Непрерывный визг издавала толстуха Клавдия, сожительница Василия Ижицина. Растопырившись морской звездой, габаритная баба стояла на подоконнике, а Вася с лестничной площадки протягивал к ней руки, в замке которых трепыхалась Лолита, и успокаивающе приговаривал:
   – Ну, Клавка, ты глянь, какая она маленькая! Хорошенькая, пестренькая, прям, хомяк с хвостиком!
   В другое время я не преминула бы полюбоваться этой сценой, но сейчас мне было не до увеселений. Я прошла в свою квартиру, плотно прикрыла входную дверь, чтобы не слышать Клавкиного визга, и без колебаний сняла трубку телефона. Ясно было, что нужно немедленно сообщить об убийстве Алика Дыркина в милицию, но звонить 02 мне и в голову не пришло. Вместо этого я набрала номер мобильника Сереги Лазарчука и сказала:
   – Серый, вы с Петей далеко ушли?
   – Стоим на остановке, ждем трамвая. А что?
   – Возвращайтесь, – попросила я. – Тут у нас убийство. Соседа моего зарезали, а я нашла труп и спугнула убийцу.
 
   – Вернее, труп нашла я, а убийцу спугнула Лола, – давала я показания минут через двадцать.
   – Где она? – Лазарчук огляделся.
   – Лолита? У Ижициных, наверное, – машинально ответила я. – Я видела, Васька ее поймал.
   – Давай Лолиту сюда, допросим и ее тоже, – велел капитан своему адъютанту Петьке.
   – Петя, погоди! – крикнула я вслед уже исчезающему стажеру. – Не надо тащить сюда Лолиту!
   – Надо, – оборвал меня Лазарчук. – Она тоже свидетель.
   Несмотря на серьезность всего случившегося, я не удержалась от улыбки, но не стала раньше времени разочаровывать сыщиков. Они так долго и бесцеремонно вытряхивали из меня все подробности моего визита в квартиру убитого Алика, что мне даже стало интересно: а не знают ли Лазарчук со товарищи какой-нибудь действенный способ допрашивать и бессловесных тварей? Хотя, я думаю, показания крыс судом не принимаются…
   Расстаться с сыщиками мне удалось только ближе к полудню. Трагические события утра меня измотали, и я уже не раз пожалела, что выпросила себе на сегодня отгул. Пошла бы на работу, и убитого Алика обнаружил бы кто-нибудь другой. Впрочем, Дыркин жил один, приходящая домработница появлялась у него раз в неделю. Так что, может, и неплохо, что я заглянула к нему нынче утром. Страшно представить, что мертвое тело в луже крови лежало бы по соседству с моей собственной квартирой пару-тройку дней!