Я не знал, радоваться или огорчаться оттого, что инициатива уплыла от меня. Если человек в чёрном выиграет, смогу ли я в свою очередь вызвать его на поединок? Он был значительно меньше Кохи, но нельзя было исключать его особых возможностей…
Кохи обнажил свой богато украшенный меч и стал вращать им, как будто держал в руке женскую тросточку. Мне стало жаль его маленького противника, который неподвижно стоял и наблюдал за движением меча соперника — по-моему, у него не было никакого шанса. Я протолкался вперёд. В этот момент человек в чёрном обернулся. Я увидел его лицо и остолбенел, оглушённый загудевшими у меня в голове пожарными колоколами.
Это был Фостер.
В мёртвой тишине, коснувшись пола остриями мечей в знак приветствия, Кохи и Фостер приняли боевую стойку. Меч Кохи стремительно взлетел в свирепом ударе, но Фостер отклонился в сторону ровно настолько, насколько было необходимо, и ответил коротким выпадом, который заставил Кохи отпрыгнуть. Я перевёл дыхание и с трудом сглотнул. Фостера можно было сравнить с терьером, нападающим на быка, однако это, казалось, волновало только меня, но не его. Надо же! Я преодолел сотни световых лет, чтобы найти его как раз в тот момент, когда ему собирались отрубить голову.
Блеснул меч Кохи, нацеленный в голову Фостера. Тот без малейшего видимого усилия прикрылся от атакующего своим тяжёлым оружием. Дзинь-дзинь! Кохи рубил направо и налево… а Фостер, казалось, играл с ним. Вдруг Фостер сделал молниеносный выпад, и запястье Кохи обагрилось кровью. Над толпой пронёсся судорожный вздох. Фостер сделал ещё шаг вперёд, нанёс удар… и споткнулся! В мгновение ока Кохи набросился на него, и они сцепились грудь в грудь. Некоторое время Фостер одерживал натиск, но сказалось преимущество Кохи в весе, и Фостеру пришлось отступать. С заметным усилием он попытался поднять меч, но Кохи обрушился на него снова. Фостер неестественно изогнулся, неуклюже отразил удар почти самой гардой, снова споткнулся… и упал.
Кохи одним прыжком оказался рядом с ним и взметнул вверх свой меч…
Наполовину обнажив оружие, я рванулся вперёд.
— Уберите этого человека с моих глаз долой! — рявкнул Кохи.
Он опустил огромный меч, повернулся и, оттолкнув лакея, который подбежал с мотком бинта, направился к выходу. И сразу же между толпой и Фостером развернулся целый полк телохранителей. Я видел, как Фостер неуклюже пытался встать. Затем меня затолкали в толпу, но я продолжал вытягивать шею в надежде увидеть своего друга. Что-то здесь было не так: Фостер двигался, словно полупарализованный. Может, Кохи опоил его?
Наконец кордон перестал теснить толпу и развернулся к ней спиной. Я дёрнул стоящего рядом человека за рукав.
— Вы видели что-нибудь необычное? — спросил я.
Он вырвал свою руку:
— Необычное? Ага. Милосердие нашего господина Кохи. Вместо того, чтобы предать смерти на месте, он великодушно…
— Я имею в виду сам поединок! — Я снова схватил его за руку, чтобы не дать уйти.
— Одно только то, что этот дерзкий прохвост осмелился претендовать на место Властителя Бар-Пондероне, может удивить любого нормального человека, — отрезал он. — Отпусти меня, парень.
Я отпустил его руку и попытался собраться с мыслями. Что теперь? Я похлопал одного из телохранителей по плечу. Он быстро развернулся, подняв в руках дубинку.
— Что будет с этим человеком? — спросил я.
— А как велел хозяин: этого проходимца замуруют за его подвиги.
— Прямо живьём и замуруют?
— Угу. Оставят только маленькую дырку, чтобы через неё бросать ему харч… чтобы не сдох от голода. — Телохранитель захихикал.
— И как долго…
— Не бойся, он выдержит. А после Перехода у Властителя Кохи появится новый человек…
— Заткнись, — бросил ему другой громила.
Толпа постепенно редела. Телохранители расслабились и, стоя парами, беседовали. В том месте, где состоялся поединок, прохаживались двое слуг, делая в воздухе над полом какие-то загадочные движения. Я незаметно выдвинулся вперёд, наблюдая за ними. Казалось, что они собирают невидимые цветы. Странно…
Я продвинулся ещё немного вперёд, чтобы присмотреться, и вдруг заметил крошечный отблеск… Один из слуг спешил наперерез мне, показывая что-то жестами. Я оттолкнул его, повёл в воздухе рукой… и мои пальцы нащупали очень тонкий провод. Я потянул за него и почувствовал другие провода. Слуги прекратили работать и следили за мной, что-то бормоча. Вся площадка, где происходил поединок, была покрыта невидимой проволокой, поднимающейся кольцами на высоту двух футов от пола.
Неудивительно, что Фостер споткнулся и не мог свободно поднять меч. Он оказался опутанным сетью невероятно тонкой и прочной проволоки… которую в этом полумраке толпа не смогла рассмотреть даже на расстоянии двадцати футов. Властитель Кохи совсем неплохо умел орудовать тесаком, но в деле сохранения за собой “рабочего” места он, видимо, не очень полагался на своё умение.
Я положил руку на рукоятку меча и закусил нижнюю губу. Итак, я нашёл Фостера… но никакого толку от этого ни мне, ни Валлону не предвиделось. Его уже волокли втемницу, где он будет замурован до следующего Перехода. Теперь, по закону, я могу претендовать на место Кохи не ранее, чем через три месяца. Увидев его в действии, я порадовался, что опоздал сегодня с вызовом. Чтобы справиться со мной, ему не понадобилось бы никакой сетки.
Следующие три месяца мне предстоит совершенствоваться в фехтовании мечом и надеяться, что Фостер дотянет до этого срока. Может, мне попытаться передать ему тайком записку?..
От сильного удара в спину я завертелся на месте. На меня кольцом надвигались четыре телохранителя с дубинками в руках. Они были мне не знакомы, но в глубине зала я увидел Торбу, который, возвышаясь над другими, смотрел в мою сторону…
— Я видел его ещё тогда. Он вытаскивал свой меч, — объявил один из телохранителей.
— А мне он задавал вопросы…
— Отстегни свой меч и брось его на пол! — последовал приказ. — Не пытайся сопротивляться.
— В чем дело? — спросил я. — Я пользуюсь правом косить церемониальный меч при аудиенции…
— Начинай, ребята!
Все четверо обступили меня, подняв дубинки. Я отвёл левой рукой первый сокрушительный удар и врезал кому-то прямо в нос. Но тут же почувствовал, как падаю… ещё удар… ещё… Убийственно мощные…
Потом я чувствовал, что меня волокут куда-то по бесконечному коридору, слышал вопросы, задаваемые резкими голосами, чувствовал боль… Прошло немало времени, прежде чем стало темно и тихо, и я заснул.
Я застонал, но стон показался мне каким-то мёртвым, приглушённым. Я протянул руку и нащупал справа от себя камень. Левый локоть тоже упирался в камень. Я инстинктивно попытался сесть… и треснулся головой о камень наверху. Моя новая комната оказалась весьма тёской, Я осторожно ощупал лицо… и сморщился от боли. Переносица наощупь казалась какой-то непривычной: несмотря на припухлость, она была ниже обычного. Я лёг на спину и стал анализировать свои ощущения. Прежде всего — нос, разбитый в лепёшку, с отдающей вокруг глаз болью. Приличные, наверное, будут фингалы, если мне доведётся их увидеть. Так… ещё левая рука. Она была подвёрнута у меня под боком. Я пошевелил ею и понял отчего болит: рука была целой, но что-то случилось с плечом. Над локтем была глубокая царапина. Мои колени и щиколотки, насколько я мог дотянуться и ощупать рукой, были покрыты запёкшейся кровью. Не удивительно — ведь я помнил, как меня волокли.
Попробовал глубоко вздохнуть — с грудью, кажется, было все в порядке. Пальцы двигались, зубы целы. Может, я был и не настолько избит, как мне казалось.
Но где же я всё-таки нахожусь? Пол твёрдый и холодный. Я бы сейчас не отказался от большой мягкой постели, заботливой сиделки, горячего обеда и холодной выпивки…
Фостер… Я снова врезался головой в камень, откинулся на спину и застонал. И опять стон прозвучал как-то глухо.
Я сглотнул слюну, облизнул губы и обнаружил, что нижняя губа рассечена, и рана заходит далеко в щетину. А ведь я явился на аудиенцию чисто выбритым. Видно, с тех пор прошёл не один час. Кто-то сказал, что Фостера потащили замуровывать. Потом стража взялась за меня и неплохо обработала…
Замурован! Я в третий раз грохнулся головой о камень. Мне вдруг стало тяжело дышать. Я был замурован, надёжно ограждён от света, похоронен под основанием гигантских башен Бар-Пондероне. Я чувствовал, как они давили на меня всем своим весом…
Я заставил себя расслабиться и принялся глубоко дышать. Замурованный — это ведь не совсем то же самое, что похороненный заживо. Таков был метод, который придумали теперешние валлониане для того, чтобы эффективно прекращать одну жизнь человека, не затрагивая остальных. Они решили держать меня здесь плотно упакованным до наступления у меня следующего Перехода и в результате получить здорового новичка для кухни или конюшни. Но они не знали, что единственный Переход, который может случиться со мной, это смерть.
Они должны кормить меня, а это предполагает наличие дыры. Я провёл пальцами по шершавому камню и нащупал в левой стенке прямо под потолком квадратное отверстие дюймов на восемь. Я сунул туда руку, но кроме уходящих дальше стенок отверстия, так больше ничего и не обнаружил. Точно определить толщину стен моей кельи не удалось.
Мне стало дурно. Я откинулся на спину и попытался собраться с мыслями…
Я снова очнулся. От какого-то звука. Пошевелился и тут почувствовал, как что-то ударило меня в грудь.
Я поискал ощупью и обнаружил маленькую буханку твёрдого хлеба. Снова послышался тот же звук, и о меня ударился ещё какой-то предмет.
— Эй! — закричал я. — Послушайте! Ведь я умру здесь. Я не такой, как все вы. У меня не бывает Переходов, Я буду гнить здесь, пока не умру!..
Я прислушался. Тишина была абсолютной.
— Ответьте мне! — закричал я. — Вы совершаете ошибку!..
Я замолчал только тогда, когда осип. Но люди, которые бросали заключённым хлеб через маленькие отверстия, видимо, за свою жизнь наслушались столько криков, что не обращали уже на них внимания. Я нащупал второй предмет, который мне бросили. Это была бутылка из прочного пластика, наполненная водой. Я открыл пробку и сделал глоток: вода была никудышной. Попробовал хлеб — чёрствый, безвкусный. Я принялся его жевать, размышляя о том, как мне лучше воспользоваться отсутствующими туалетными удобствами. Этот вопрос меня весьма интересовал. Да, весёленькая будет жизнь! Пока сама собой не кончится. Я даже засмеялся — вернее слабо всхлипнул от отчаяния.
Спасителя мира из меня не вышло. Я не смог даже попытаться выручить своего друга Фостера, когда Кохи поймал его в свою ловушку. Интересно, где он сейчас. Может, лежит запечатанным в соседней норе? Хотя нет — он же не отвечает на мои крики.
Да, у меня была замечательная идея. Я преодолел такое огромное расстояние, и вот сейчас мне предстоит умереть в этой вонючей дыре. Я вдруг представил себе все несведенные бифштексы и всю мою непрожитую жизнь. А ведь я мог бы ещё безбедно просуществовать несколько десятилетий…
И тут у меня возникла другая мысль: если я не проживу эти десятилетия, то только потому, что даже не попытался этого сделать. Я сразу же начал разрабатывать план. Главное соблюдать спокойствие и работать головой. Мне не следует изматывать себя криком или другой бесполезной тратой сил. Надо обдумать ситуацию со всех сторон, использовать все, чем располагаю, и как можно полнее.
Прежде всего, необходимо обследовать мою гробницу. Двигаться было больно, но я не обращал на это внимания. Я ощупал камни вокруг себя, пытаясь оценить размеры своей камеры. Она была три фута шириной, два — в высоту и семь — в длину. Стены были относительно гладкими, за исключением нескольких скреплённых раствором стыков. Камни были огромными: 18 дюймов или около того длиной и пару футов шириной, Я поскрёб места стыков — скрепляющий раствор был таким же твёрдым, как и сам камень.
Я принялся размышлять, каким образом меня сюда втащили. Некоторые камни, должно быть, только недавно поставлены на свои места… Или здесь есть дверь? Насколько доставали мои руки, я не обнаружил ничего похожего. Если только с другого конца…
Я попробовал развернуться — не тут-то было. Люди, которые строили эту каменную клетку, знали, каковы должны быть её размеры, чтобы держать заключённого в нужном им положении.
Он должен лежать спокойно и ждать, когда через отверстие на грудь упадёт хлеб и бутылка с водой.
У меня было достаточно причин попытаться поменять своё положение. Хотя бы ради того, чтобы поступить наперекор их правилам, если они хотят, чтобы я лежал и не шевелился. А если у них самих есть причина, по которой они не хотят, чтобы я двигался…
Я повернулся на бок, подтянул ноги и, прижав их к груди, попытался развернуться, но застрял. Мои ободранные колени и голени стали как бы лишними. Морщась от боли, я подтянул их ещё чуть выше, затем упёрся руками в пол и потолок и попытался развернуть своё тело в обратную сторону…
Черта с два! Грубый камень обдирал мне спину, пришлось раздвинуть колени. Это несколько ослабило давление, позволив мне продвинуться ещё на дюйм.
Я притих и попробовал отдышаться. Это оказалось делом не простым: грудь была зажата между бёдрами, а спина упиралась в каменную стену. Я с трудом дышал, раздумывая, принять ли прежнее положение или попытаться всё-таки развернуться. Попробовал подвигать ногами — не получилось.
Пошевелиться в любом из двух направлений теперь было почти невозможно. А если ждать, то потеряю гибкость, кроме того, неподвижность, отсутствие пищи и потеря крови совсем истощат мои силы. И в следующий раз мне не удастся даже повторить то, что я сделал, не говоря уже о большем. Лучшего времени не будет. Только сейчас.
Я собрался с силами и попробовал оттолкнуться, но не сдвинулся ни на йоту, Я упёрся изо всех сил, до крови ободрав ладони о камень,. Никак. Я застрял… и надёжно. И почувствовал страшную слабость. Потом меня охватила паника, вызванная приступом клаустрофобии. Я рычал, бешено скрёб руками по полу, по стенам, делал отчаянные рывки… и вдруг почувствовал, что моя изодранная спина сдвинулась с места, скользнув по смоченному моей кровью камню. Я снова напряг руки. Спина согнулась почти вдвое, колени оказались у ушей. Дышать теперь я вообще не мог. Позвоночник, казалось, вот-вот переломится. Но никакого значения это уже не имело; я мог его сломать, я мог содрать со спины все мясо, истечь кровью — терять было нечего. Я сделал ещё один рывок и почувствовал, как затылок скребёт по камню, а шея складывается пополам… и вдруг вырвался из этих кошмарных тисков. Я растянулся на спине, судорожно глотая воздух. Теперь моя голова была на том месте, где до того времени находились ноги. Один-ноль в мою пользу.
Прошло не так уж мало времени, прежде чем я смог окончательно отдышаться и подытожить свои повреждения. Больше всего пострадала спина, затем ноги и руки. Была ещё большая ссадина на затылке и острая боль в позвоночнике. Я устал дышать ртом — нос ведь был разбит. Что же касается всего остального, то, пожалуй, я никогда в жизни не чувствовал себя лучше. У меня теперь было достаточно пространства, чтобы расслабиться, я все же мог свободно дышать. Оставалось только ждать до тех пор, пока мне не бросят очередную порцию “аппетитного” хлеба и воды…
Я тряхнул головой, чтобы прийти в себя. В абсолютной темноте и тишине было что-то, что вызвало у меня желание свернуться клубочком и заснуть. Но на это нельзя было тратить время. Если здесь где-то камень на свежем растворе, которым запечатали камеру после того, как меня сунули сюда, его нужно срочно отыскать, пока раствор окончательно не застыл. Я провёл руками по стенкам и нащупал несколько стыков. Раствор в первом был сухим и твёрдым, а вот в следующем мне под ноготь набилась мягкая масса. Я проследил очертания стыка: он шёл по периметру камня размером двенадцать на восемнадцать дюймов. Я опёрся на локти и принялся выковыривать раствор.
Через полчаса я ободрал до крови все пальцы, проделав вокруг камня канавку глубиной всего в полдюйма. Работа продвигалась медленно, но я уже не мог ковырять дальше без какого-либо инструмента. Нащупав бутылку из-под воды, я снял крышку и попытался её разломать. Не поддалась. Больше ничего в камере не было.
Может, если на камень хорошенько надавить, его можно сдвинуть прямо с раствором? Я упёрся руками в него, ногами — в противоположную стену и напряг все силы, так что кровь зашумела в ушах. Бесполезно!
Я лежал в темноте, обдумывая ситуацию, как вдруг услышал что-то необычное, слегка напоминавшее шуршание. Скорее похожее на звук, донёсшийся из четвёртого измерения и прозвучавший прямо в голове… или на воспоминание о таком звуке.
Но следующее ощущение уже было абсолютно реальным. Я почувствовал, как четыре крошечные ступни прошлись по моему животу прямо к подбородку. Моя кошка, Иценка.
ГЛАВА XVI
Кохи обнажил свой богато украшенный меч и стал вращать им, как будто держал в руке женскую тросточку. Мне стало жаль его маленького противника, который неподвижно стоял и наблюдал за движением меча соперника — по-моему, у него не было никакого шанса. Я протолкался вперёд. В этот момент человек в чёрном обернулся. Я увидел его лицо и остолбенел, оглушённый загудевшими у меня в голове пожарными колоколами.
Это был Фостер.
В мёртвой тишине, коснувшись пола остриями мечей в знак приветствия, Кохи и Фостер приняли боевую стойку. Меч Кохи стремительно взлетел в свирепом ударе, но Фостер отклонился в сторону ровно настолько, насколько было необходимо, и ответил коротким выпадом, который заставил Кохи отпрыгнуть. Я перевёл дыхание и с трудом сглотнул. Фостера можно было сравнить с терьером, нападающим на быка, однако это, казалось, волновало только меня, но не его. Надо же! Я преодолел сотни световых лет, чтобы найти его как раз в тот момент, когда ему собирались отрубить голову.
Блеснул меч Кохи, нацеленный в голову Фостера. Тот без малейшего видимого усилия прикрылся от атакующего своим тяжёлым оружием. Дзинь-дзинь! Кохи рубил направо и налево… а Фостер, казалось, играл с ним. Вдруг Фостер сделал молниеносный выпад, и запястье Кохи обагрилось кровью. Над толпой пронёсся судорожный вздох. Фостер сделал ещё шаг вперёд, нанёс удар… и споткнулся! В мгновение ока Кохи набросился на него, и они сцепились грудь в грудь. Некоторое время Фостер одерживал натиск, но сказалось преимущество Кохи в весе, и Фостеру пришлось отступать. С заметным усилием он попытался поднять меч, но Кохи обрушился на него снова. Фостер неестественно изогнулся, неуклюже отразил удар почти самой гардой, снова споткнулся… и упал.
Кохи одним прыжком оказался рядом с ним и взметнул вверх свой меч…
Наполовину обнажив оружие, я рванулся вперёд.
— Уберите этого человека с моих глаз долой! — рявкнул Кохи.
Он опустил огромный меч, повернулся и, оттолкнув лакея, который подбежал с мотком бинта, направился к выходу. И сразу же между толпой и Фостером развернулся целый полк телохранителей. Я видел, как Фостер неуклюже пытался встать. Затем меня затолкали в толпу, но я продолжал вытягивать шею в надежде увидеть своего друга. Что-то здесь было не так: Фостер двигался, словно полупарализованный. Может, Кохи опоил его?
Наконец кордон перестал теснить толпу и развернулся к ней спиной. Я дёрнул стоящего рядом человека за рукав.
— Вы видели что-нибудь необычное? — спросил я.
Он вырвал свою руку:
— Необычное? Ага. Милосердие нашего господина Кохи. Вместо того, чтобы предать смерти на месте, он великодушно…
— Я имею в виду сам поединок! — Я снова схватил его за руку, чтобы не дать уйти.
— Одно только то, что этот дерзкий прохвост осмелился претендовать на место Властителя Бар-Пондероне, может удивить любого нормального человека, — отрезал он. — Отпусти меня, парень.
Я отпустил его руку и попытался собраться с мыслями. Что теперь? Я похлопал одного из телохранителей по плечу. Он быстро развернулся, подняв в руках дубинку.
— Что будет с этим человеком? — спросил я.
— А как велел хозяин: этого проходимца замуруют за его подвиги.
— Прямо живьём и замуруют?
— Угу. Оставят только маленькую дырку, чтобы через неё бросать ему харч… чтобы не сдох от голода. — Телохранитель захихикал.
— И как долго…
— Не бойся, он выдержит. А после Перехода у Властителя Кохи появится новый человек…
— Заткнись, — бросил ему другой громила.
Толпа постепенно редела. Телохранители расслабились и, стоя парами, беседовали. В том месте, где состоялся поединок, прохаживались двое слуг, делая в воздухе над полом какие-то загадочные движения. Я незаметно выдвинулся вперёд, наблюдая за ними. Казалось, что они собирают невидимые цветы. Странно…
Я продвинулся ещё немного вперёд, чтобы присмотреться, и вдруг заметил крошечный отблеск… Один из слуг спешил наперерез мне, показывая что-то жестами. Я оттолкнул его, повёл в воздухе рукой… и мои пальцы нащупали очень тонкий провод. Я потянул за него и почувствовал другие провода. Слуги прекратили работать и следили за мной, что-то бормоча. Вся площадка, где происходил поединок, была покрыта невидимой проволокой, поднимающейся кольцами на высоту двух футов от пола.
Неудивительно, что Фостер споткнулся и не мог свободно поднять меч. Он оказался опутанным сетью невероятно тонкой и прочной проволоки… которую в этом полумраке толпа не смогла рассмотреть даже на расстоянии двадцати футов. Властитель Кохи совсем неплохо умел орудовать тесаком, но в деле сохранения за собой “рабочего” места он, видимо, не очень полагался на своё умение.
Я положил руку на рукоятку меча и закусил нижнюю губу. Итак, я нашёл Фостера… но никакого толку от этого ни мне, ни Валлону не предвиделось. Его уже волокли втемницу, где он будет замурован до следующего Перехода. Теперь, по закону, я могу претендовать на место Кохи не ранее, чем через три месяца. Увидев его в действии, я порадовался, что опоздал сегодня с вызовом. Чтобы справиться со мной, ему не понадобилось бы никакой сетки.
Следующие три месяца мне предстоит совершенствоваться в фехтовании мечом и надеяться, что Фостер дотянет до этого срока. Может, мне попытаться передать ему тайком записку?..
От сильного удара в спину я завертелся на месте. На меня кольцом надвигались четыре телохранителя с дубинками в руках. Они были мне не знакомы, но в глубине зала я увидел Торбу, который, возвышаясь над другими, смотрел в мою сторону…
— Я видел его ещё тогда. Он вытаскивал свой меч, — объявил один из телохранителей.
— А мне он задавал вопросы…
— Отстегни свой меч и брось его на пол! — последовал приказ. — Не пытайся сопротивляться.
— В чем дело? — спросил я. — Я пользуюсь правом косить церемониальный меч при аудиенции…
— Начинай, ребята!
Все четверо обступили меня, подняв дубинки. Я отвёл левой рукой первый сокрушительный удар и врезал кому-то прямо в нос. Но тут же почувствовал, как падаю… ещё удар… ещё… Убийственно мощные…
Потом я чувствовал, что меня волокут куда-то по бесконечному коридору, слышал вопросы, задаваемые резкими голосами, чувствовал боль… Прошло немало времени, прежде чем стало темно и тихо, и я заснул.
Я застонал, но стон показался мне каким-то мёртвым, приглушённым. Я протянул руку и нащупал справа от себя камень. Левый локоть тоже упирался в камень. Я инстинктивно попытался сесть… и треснулся головой о камень наверху. Моя новая комната оказалась весьма тёской, Я осторожно ощупал лицо… и сморщился от боли. Переносица наощупь казалась какой-то непривычной: несмотря на припухлость, она была ниже обычного. Я лёг на спину и стал анализировать свои ощущения. Прежде всего — нос, разбитый в лепёшку, с отдающей вокруг глаз болью. Приличные, наверное, будут фингалы, если мне доведётся их увидеть. Так… ещё левая рука. Она была подвёрнута у меня под боком. Я пошевелил ею и понял отчего болит: рука была целой, но что-то случилось с плечом. Над локтем была глубокая царапина. Мои колени и щиколотки, насколько я мог дотянуться и ощупать рукой, были покрыты запёкшейся кровью. Не удивительно — ведь я помнил, как меня волокли.
Попробовал глубоко вздохнуть — с грудью, кажется, было все в порядке. Пальцы двигались, зубы целы. Может, я был и не настолько избит, как мне казалось.
Но где же я всё-таки нахожусь? Пол твёрдый и холодный. Я бы сейчас не отказался от большой мягкой постели, заботливой сиделки, горячего обеда и холодной выпивки…
Фостер… Я снова врезался головой в камень, откинулся на спину и застонал. И опять стон прозвучал как-то глухо.
Я сглотнул слюну, облизнул губы и обнаружил, что нижняя губа рассечена, и рана заходит далеко в щетину. А ведь я явился на аудиенцию чисто выбритым. Видно, с тех пор прошёл не один час. Кто-то сказал, что Фостера потащили замуровывать. Потом стража взялась за меня и неплохо обработала…
Замурован! Я в третий раз грохнулся головой о камень. Мне вдруг стало тяжело дышать. Я был замурован, надёжно ограждён от света, похоронен под основанием гигантских башен Бар-Пондероне. Я чувствовал, как они давили на меня всем своим весом…
Я заставил себя расслабиться и принялся глубоко дышать. Замурованный — это ведь не совсем то же самое, что похороненный заживо. Таков был метод, который придумали теперешние валлониане для того, чтобы эффективно прекращать одну жизнь человека, не затрагивая остальных. Они решили держать меня здесь плотно упакованным до наступления у меня следующего Перехода и в результате получить здорового новичка для кухни или конюшни. Но они не знали, что единственный Переход, который может случиться со мной, это смерть.
Они должны кормить меня, а это предполагает наличие дыры. Я провёл пальцами по шершавому камню и нащупал в левой стенке прямо под потолком квадратное отверстие дюймов на восемь. Я сунул туда руку, но кроме уходящих дальше стенок отверстия, так больше ничего и не обнаружил. Точно определить толщину стен моей кельи не удалось.
Мне стало дурно. Я откинулся на спину и попытался собраться с мыслями…
Я снова очнулся. От какого-то звука. Пошевелился и тут почувствовал, как что-то ударило меня в грудь.
Я поискал ощупью и обнаружил маленькую буханку твёрдого хлеба. Снова послышался тот же звук, и о меня ударился ещё какой-то предмет.
— Эй! — закричал я. — Послушайте! Ведь я умру здесь. Я не такой, как все вы. У меня не бывает Переходов, Я буду гнить здесь, пока не умру!..
Я прислушался. Тишина была абсолютной.
— Ответьте мне! — закричал я. — Вы совершаете ошибку!..
Я замолчал только тогда, когда осип. Но люди, которые бросали заключённым хлеб через маленькие отверстия, видимо, за свою жизнь наслушались столько криков, что не обращали уже на них внимания. Я нащупал второй предмет, который мне бросили. Это была бутылка из прочного пластика, наполненная водой. Я открыл пробку и сделал глоток: вода была никудышной. Попробовал хлеб — чёрствый, безвкусный. Я принялся его жевать, размышляя о том, как мне лучше воспользоваться отсутствующими туалетными удобствами. Этот вопрос меня весьма интересовал. Да, весёленькая будет жизнь! Пока сама собой не кончится. Я даже засмеялся — вернее слабо всхлипнул от отчаяния.
Спасителя мира из меня не вышло. Я не смог даже попытаться выручить своего друга Фостера, когда Кохи поймал его в свою ловушку. Интересно, где он сейчас. Может, лежит запечатанным в соседней норе? Хотя нет — он же не отвечает на мои крики.
Да, у меня была замечательная идея. Я преодолел такое огромное расстояние, и вот сейчас мне предстоит умереть в этой вонючей дыре. Я вдруг представил себе все несведенные бифштексы и всю мою непрожитую жизнь. А ведь я мог бы ещё безбедно просуществовать несколько десятилетий…
И тут у меня возникла другая мысль: если я не проживу эти десятилетия, то только потому, что даже не попытался этого сделать. Я сразу же начал разрабатывать план. Главное соблюдать спокойствие и работать головой. Мне не следует изматывать себя криком или другой бесполезной тратой сил. Надо обдумать ситуацию со всех сторон, использовать все, чем располагаю, и как можно полнее.
Прежде всего, необходимо обследовать мою гробницу. Двигаться было больно, но я не обращал на это внимания. Я ощупал камни вокруг себя, пытаясь оценить размеры своей камеры. Она была три фута шириной, два — в высоту и семь — в длину. Стены были относительно гладкими, за исключением нескольких скреплённых раствором стыков. Камни были огромными: 18 дюймов или около того длиной и пару футов шириной, Я поскрёб места стыков — скрепляющий раствор был таким же твёрдым, как и сам камень.
Я принялся размышлять, каким образом меня сюда втащили. Некоторые камни, должно быть, только недавно поставлены на свои места… Или здесь есть дверь? Насколько доставали мои руки, я не обнаружил ничего похожего. Если только с другого конца…
Я попробовал развернуться — не тут-то было. Люди, которые строили эту каменную клетку, знали, каковы должны быть её размеры, чтобы держать заключённого в нужном им положении.
Он должен лежать спокойно и ждать, когда через отверстие на грудь упадёт хлеб и бутылка с водой.
У меня было достаточно причин попытаться поменять своё положение. Хотя бы ради того, чтобы поступить наперекор их правилам, если они хотят, чтобы я лежал и не шевелился. А если у них самих есть причина, по которой они не хотят, чтобы я двигался…
Я повернулся на бок, подтянул ноги и, прижав их к груди, попытался развернуться, но застрял. Мои ободранные колени и голени стали как бы лишними. Морщась от боли, я подтянул их ещё чуть выше, затем упёрся руками в пол и потолок и попытался развернуть своё тело в обратную сторону…
Черта с два! Грубый камень обдирал мне спину, пришлось раздвинуть колени. Это несколько ослабило давление, позволив мне продвинуться ещё на дюйм.
Я притих и попробовал отдышаться. Это оказалось делом не простым: грудь была зажата между бёдрами, а спина упиралась в каменную стену. Я с трудом дышал, раздумывая, принять ли прежнее положение или попытаться всё-таки развернуться. Попробовал подвигать ногами — не получилось.
Пошевелиться в любом из двух направлений теперь было почти невозможно. А если ждать, то потеряю гибкость, кроме того, неподвижность, отсутствие пищи и потеря крови совсем истощат мои силы. И в следующий раз мне не удастся даже повторить то, что я сделал, не говоря уже о большем. Лучшего времени не будет. Только сейчас.
Я собрался с силами и попробовал оттолкнуться, но не сдвинулся ни на йоту, Я упёрся изо всех сил, до крови ободрав ладони о камень,. Никак. Я застрял… и надёжно. И почувствовал страшную слабость. Потом меня охватила паника, вызванная приступом клаустрофобии. Я рычал, бешено скрёб руками по полу, по стенам, делал отчаянные рывки… и вдруг почувствовал, что моя изодранная спина сдвинулась с места, скользнув по смоченному моей кровью камню. Я снова напряг руки. Спина согнулась почти вдвое, колени оказались у ушей. Дышать теперь я вообще не мог. Позвоночник, казалось, вот-вот переломится. Но никакого значения это уже не имело; я мог его сломать, я мог содрать со спины все мясо, истечь кровью — терять было нечего. Я сделал ещё один рывок и почувствовал, как затылок скребёт по камню, а шея складывается пополам… и вдруг вырвался из этих кошмарных тисков. Я растянулся на спине, судорожно глотая воздух. Теперь моя голова была на том месте, где до того времени находились ноги. Один-ноль в мою пользу.
Прошло не так уж мало времени, прежде чем я смог окончательно отдышаться и подытожить свои повреждения. Больше всего пострадала спина, затем ноги и руки. Была ещё большая ссадина на затылке и острая боль в позвоночнике. Я устал дышать ртом — нос ведь был разбит. Что же касается всего остального, то, пожалуй, я никогда в жизни не чувствовал себя лучше. У меня теперь было достаточно пространства, чтобы расслабиться, я все же мог свободно дышать. Оставалось только ждать до тех пор, пока мне не бросят очередную порцию “аппетитного” хлеба и воды…
Я тряхнул головой, чтобы прийти в себя. В абсолютной темноте и тишине было что-то, что вызвало у меня желание свернуться клубочком и заснуть. Но на это нельзя было тратить время. Если здесь где-то камень на свежем растворе, которым запечатали камеру после того, как меня сунули сюда, его нужно срочно отыскать, пока раствор окончательно не застыл. Я провёл руками по стенкам и нащупал несколько стыков. Раствор в первом был сухим и твёрдым, а вот в следующем мне под ноготь набилась мягкая масса. Я проследил очертания стыка: он шёл по периметру камня размером двенадцать на восемнадцать дюймов. Я опёрся на локти и принялся выковыривать раствор.
Через полчаса я ободрал до крови все пальцы, проделав вокруг камня канавку глубиной всего в полдюйма. Работа продвигалась медленно, но я уже не мог ковырять дальше без какого-либо инструмента. Нащупав бутылку из-под воды, я снял крышку и попытался её разломать. Не поддалась. Больше ничего в камере не было.
Может, если на камень хорошенько надавить, его можно сдвинуть прямо с раствором? Я упёрся руками в него, ногами — в противоположную стену и напряг все силы, так что кровь зашумела в ушах. Бесполезно!
Я лежал в темноте, обдумывая ситуацию, как вдруг услышал что-то необычное, слегка напоминавшее шуршание. Скорее похожее на звук, донёсшийся из четвёртого измерения и прозвучавший прямо в голове… или на воспоминание о таком звуке.
Но следующее ощущение уже было абсолютно реальным. Я почувствовал, как четыре крошечные ступни прошлись по моему животу прямо к подбородку. Моя кошка, Иценка.
ГЛАВА XVI
Я подумал, не считать ли её появление чудом, но решил, что это всего лишь сложный пример из теории вероятности” Прошло семь месяцев с тех пор, как мы расстались с Иценкой на розовой террасе в Окк-Хамилтоне. Куда бы я пошёл, будь на месте кошки? И где бы стал искать своего друга с Земли?
Иценка фыркнула мне в ухо.
— Подумать только, какая вонища, да? На Валлоне, пожалуй, не найдётся больше никого с таким крепким запахом, как у меня. А если учесть ещё тесноту да концентрацию пота, крови и этого самого, то дух у меня, наверное, сногсшибательный.
Но Иц, по-видимому, было всё равно. Она обошла мою голову, время от времени ощупывая лапкой мой нос или щеку в поисках опоры и беспрерывно мурлыча. Любовь, которую яиспытывал к ней в тот момент, была едва ли не самым сильным чувством, пережитым мной за всю жизнь. Мои руки гладили её тощее тело, теребили ошейник из хаффита, на который я потратил целый час, подгоняя его по размеру на борту спасательного модуля, Моя голова в который раз с треском врезалась в камень, но я этого почти не заметил. В десять секунд я освободил защёлку на ошейнике, выпрямил жёсткий хаффит — получить лезвие длиной около десяти дюймов — и принялся лихорадочно выковыривать раствор у себя над головой.
К тому времени, когда канавка вокруг камня углубилась до девяти дюймов, мне трижды приносили еду, а раствор твердел. Но я был близок к цели. Я отдохнул немного и ещё раз попытался расшатать каменный блок. Сунув самодельное лезвие в щель и используя его как рычаг, я стал осторожно приподнимать камень. Если он закреплён только с одного края, — а так и должно быть: похоже толщина блока не превышает фута, — то он вот-вот выпадет из своего гнезда. Но я не был в том уверен.
Отложив в сторону свой скребок, я занял подходящее положение и стал толкать. Я потерял немало сил. поэтому толчки оказались слабыми. Ещё немного отдохнув, я повторил попытку. Может, камень держался только благодаря тонкой корочке раствора? Может, ещё несколько граммов давления, и он пойдёт? Я глубоко вздохнул, напрягся, и почувствовал, как блок едва заметно сдвинулся с места.
Ну же! Я подтянул ноги, напрягся ещё больше, и, сжав зубы, толкнул его что было сил. Камень со скрежетом передвинулся на полдюйма. Я прислушался: снаружи было тихо. Я окончательно поднатужился, и камень с тяжёлым стуком выпал наружу. Не мешкая, я сунул голову вслед за ним, почувствовав порыв прохладного воздуха, просунул в отверстие плечи… и поднялся на ноги впервые за много-много дней…
Я уже продумал свои дальнейшие действия. Как только и Иценка вылезла наружу, я сунул руку в камеру, нашарил бутылку с водой, припасённые сухие корки хлеба и хлебный мякиш. Потом собрал порошок, который наскрёб из стыка. Подняв камень, установил его на место, в качестве подпорок положил твёрдые хлебные корки, а стык заполнил мякишем, присыпав сухим порошком извести и тщательно, — насколько позволяла темнота, — убрал мусор. Человек, который разносит хлеб и воду, наверное, ходит с фонарём. Он должен прийти примерно через полчаса, — насколько я смог установить периодичность его обходов. Мне не хотелось, чтобы он увидел здесь что-нибудь необычное: в одной из близлежащих ячеек я рассчитывал найти замурованного Фостера, и мне понадобится какое-то время, чтобы освободить его.
Считая про себя шаги, я двинулся вдоль коридора. В одной руке я зажимал крошки хлеба и каменную пыль, другой — придерживался за стену. Через каждые несколько футов от коридора отходили узкие ответвления — проходы к отверстиям для подачи еды. Через 41 шаг от моей клетки я наткнулся на деревянную дверь. Она была не заперта. Но я не стал её открывать. К этому я был ещё не готов.
Вернувшись назад, я миновал свою дыру и через девять шагов уткнулся в глухую стену. Потом исследовал боковые ответвления. Они все были тупиками длиной футов в семь, и каждый имел по обе стороны отверстия размером в восемь дюймов. Я тихонько звал Фостера через каждое отверстие… но ответа не было. Более того, не было никаких признаков жизни: ни криков, ни тяжёлого дыхания,. Неужели я был здесь один? На это я не рассчитывал. Фостер — он ну просто должен быть в одной из “спаленок”! Я пересёк Вселенную для того, чтобы встретиться с ним, и не собирался уезжать из Бар-Пондероне без него.
Нужно было подготовиться к приходу разносчика еды. У меня был выбор: вернуться в свою дыру и задвинуть себя камнем или спрятаться в одном из боковых ответвлений. Я обдумывал эти варианты не более двух микросекунд и решил больше в свою гробницу не возвращаться. Если здесь действительно столько вакансий, сколько я предполагал, то мне безопаснее находиться в любом боковом ответвлении, кроме своего собственного.
В сопровождении Иценки я ощупью забрался в удобное укрытие. Учитывая её полугодовой опыт бегства от преследований, я решил, что Иценка не подведёт. Я только успел выбросить свою пригоршню мусора в самом дальнем углу коридора, как услышал тихое царапанье по двери. Я вжался в стену. Через секунду—две, я узнаю, насколько наблюдателен мой смотритель.
По полу разлился свет. Он был тусклым, но мне показался ярче полуденного солнца. Послышались мягкие шаги. Я затаил дыхание. Мимо ответвления, в котором я стоял, прошёл человек в снаряжении телохранителя и с корзиной в руке. Я неслышно перевёл дух. Сейчас мне нужно следить, где он будет останавливаться, Я рискнул и, высунув голову из-за угла, увидел, как он свернул к ответвлению в дальнем конце коридора. Как только он скрылся, я перебежал на три ответвления вперёд и спрятался в тени.
Я услышал, что он возвращается, и снова припал к стене. Он миновал меня и открыл дверь. Когда та за ним закрылась, вокруг снова воцарилась темнота и тишина, Я стоял в растерянности, чувствуя себя, как парень, который пришёл на вечеринку… в неназначенный день,
Смотритель остановился только у одной камеры — моей. То есть, Фостера здесь не было.
Мне долго пришлось ждать следующего прихода разносчика еды, но времени я зря не терял. Прежде всего, я хорошо выспался, так как практически не отдыхал с момента, когда выкарабкался из “гнёздышка”, Я проснулся, чувствуя себя намного лучше, и принялся обдумывать свои дальнейшие действия. Первое — раздобыть одежду. Телохранитель, как нельзя больше подходил для этого мероприятия. Если мои внутренние часы не подводят, именно сейчас он должен был появиться.
Дверь заскрипела, и я быстро укрылся в боковом проходе. Страж прошаркал мимо. Пора! Я тихо, как мне показалось, вышел из укрытия, но он молниеносно обернулся, бросил на пол хлеб и бутылку и попытался вытащить дубинку. Но я кинулся на него и нанёс ему классический удар правой прямо в зубы и даже успел оседлать его, пока он падал. Голова стража ударилась о камень, и мой “кормилец” остался лежать неподвижно.
Я раздел стража, облачился в его одежду. Она была мне не в пору и не очень-то приятно попахивала, но на такие мелочи я уже не обращал внимания, Я разорвал широкий пояс на полосы и связал стража, который ещё дышал. Теперь он должен полежать тут до следующей раздачи еды. А меня к тому времени, как я надеялся, здесь уже не будет. Я открыл дверь и ступил в слабо освещённый коридор.
В сопровождении Иценки я миновал боковой проход и обнаружил тяжёлую дверь. Она была заперта. Я повернул назад, свернул в коридор и обнаружил истёртые ступени. Поднявшись на два пролёта лестницы, я оказался в тёмной комнате. Прямоугольник света говорил о том, что тут есть дверь. Я подошёл ближе и заглянул в щель. Два кухонных раба в замызганных туниках суетились вокруг кипящего котла. Я ворвался в кухню.
Оба испуганно уставились на меня. Я обогнул замусоренный стол, схватил тяжёлый половник и ударил одного повара по голове как раз в тот момент, когда он раскрыл рот, чтобы закричать. Второй, — здоровенный детина, — потянулся за большим мясницким ножом, но я настиг его в два прыжка и уложил бездыханным радом.
Я нашёл передник, разорвал его и, связав обоих, заткнул им рты и запихнул в кладовку.
В кухне стало тихо. Пахло прокисшим супом. У печи стоял штабель до отвращения знакомых буханок хлеба. Я обрушил его пинком. Потом отхватил ножом от ноги валлонианского барана несколько кусков жёсткого мяса, бросил один Иценке, сел за стол и, грызя мясо, стал обдумывать дальнейший план.
Иценка фыркнула мне в ухо.
— Подумать только, какая вонища, да? На Валлоне, пожалуй, не найдётся больше никого с таким крепким запахом, как у меня. А если учесть ещё тесноту да концентрацию пота, крови и этого самого, то дух у меня, наверное, сногсшибательный.
Но Иц, по-видимому, было всё равно. Она обошла мою голову, время от времени ощупывая лапкой мой нос или щеку в поисках опоры и беспрерывно мурлыча. Любовь, которую яиспытывал к ней в тот момент, была едва ли не самым сильным чувством, пережитым мной за всю жизнь. Мои руки гладили её тощее тело, теребили ошейник из хаффита, на который я потратил целый час, подгоняя его по размеру на борту спасательного модуля, Моя голова в который раз с треском врезалась в камень, но я этого почти не заметил. В десять секунд я освободил защёлку на ошейнике, выпрямил жёсткий хаффит — получить лезвие длиной около десяти дюймов — и принялся лихорадочно выковыривать раствор у себя над головой.
К тому времени, когда канавка вокруг камня углубилась до девяти дюймов, мне трижды приносили еду, а раствор твердел. Но я был близок к цели. Я отдохнул немного и ещё раз попытался расшатать каменный блок. Сунув самодельное лезвие в щель и используя его как рычаг, я стал осторожно приподнимать камень. Если он закреплён только с одного края, — а так и должно быть: похоже толщина блока не превышает фута, — то он вот-вот выпадет из своего гнезда. Но я не был в том уверен.
Отложив в сторону свой скребок, я занял подходящее положение и стал толкать. Я потерял немало сил. поэтому толчки оказались слабыми. Ещё немного отдохнув, я повторил попытку. Может, камень держался только благодаря тонкой корочке раствора? Может, ещё несколько граммов давления, и он пойдёт? Я глубоко вздохнул, напрягся, и почувствовал, как блок едва заметно сдвинулся с места.
Ну же! Я подтянул ноги, напрягся ещё больше, и, сжав зубы, толкнул его что было сил. Камень со скрежетом передвинулся на полдюйма. Я прислушался: снаружи было тихо. Я окончательно поднатужился, и камень с тяжёлым стуком выпал наружу. Не мешкая, я сунул голову вслед за ним, почувствовав порыв прохладного воздуха, просунул в отверстие плечи… и поднялся на ноги впервые за много-много дней…
Я уже продумал свои дальнейшие действия. Как только и Иценка вылезла наружу, я сунул руку в камеру, нашарил бутылку с водой, припасённые сухие корки хлеба и хлебный мякиш. Потом собрал порошок, который наскрёб из стыка. Подняв камень, установил его на место, в качестве подпорок положил твёрдые хлебные корки, а стык заполнил мякишем, присыпав сухим порошком извести и тщательно, — насколько позволяла темнота, — убрал мусор. Человек, который разносит хлеб и воду, наверное, ходит с фонарём. Он должен прийти примерно через полчаса, — насколько я смог установить периодичность его обходов. Мне не хотелось, чтобы он увидел здесь что-нибудь необычное: в одной из близлежащих ячеек я рассчитывал найти замурованного Фостера, и мне понадобится какое-то время, чтобы освободить его.
Считая про себя шаги, я двинулся вдоль коридора. В одной руке я зажимал крошки хлеба и каменную пыль, другой — придерживался за стену. Через каждые несколько футов от коридора отходили узкие ответвления — проходы к отверстиям для подачи еды. Через 41 шаг от моей клетки я наткнулся на деревянную дверь. Она была не заперта. Но я не стал её открывать. К этому я был ещё не готов.
Вернувшись назад, я миновал свою дыру и через девять шагов уткнулся в глухую стену. Потом исследовал боковые ответвления. Они все были тупиками длиной футов в семь, и каждый имел по обе стороны отверстия размером в восемь дюймов. Я тихонько звал Фостера через каждое отверстие… но ответа не было. Более того, не было никаких признаков жизни: ни криков, ни тяжёлого дыхания,. Неужели я был здесь один? На это я не рассчитывал. Фостер — он ну просто должен быть в одной из “спаленок”! Я пересёк Вселенную для того, чтобы встретиться с ним, и не собирался уезжать из Бар-Пондероне без него.
Нужно было подготовиться к приходу разносчика еды. У меня был выбор: вернуться в свою дыру и задвинуть себя камнем или спрятаться в одном из боковых ответвлений. Я обдумывал эти варианты не более двух микросекунд и решил больше в свою гробницу не возвращаться. Если здесь действительно столько вакансий, сколько я предполагал, то мне безопаснее находиться в любом боковом ответвлении, кроме своего собственного.
В сопровождении Иценки я ощупью забрался в удобное укрытие. Учитывая её полугодовой опыт бегства от преследований, я решил, что Иценка не подведёт. Я только успел выбросить свою пригоршню мусора в самом дальнем углу коридора, как услышал тихое царапанье по двери. Я вжался в стену. Через секунду—две, я узнаю, насколько наблюдателен мой смотритель.
По полу разлился свет. Он был тусклым, но мне показался ярче полуденного солнца. Послышались мягкие шаги. Я затаил дыхание. Мимо ответвления, в котором я стоял, прошёл человек в снаряжении телохранителя и с корзиной в руке. Я неслышно перевёл дух. Сейчас мне нужно следить, где он будет останавливаться, Я рискнул и, высунув голову из-за угла, увидел, как он свернул к ответвлению в дальнем конце коридора. Как только он скрылся, я перебежал на три ответвления вперёд и спрятался в тени.
Я услышал, что он возвращается, и снова припал к стене. Он миновал меня и открыл дверь. Когда та за ним закрылась, вокруг снова воцарилась темнота и тишина, Я стоял в растерянности, чувствуя себя, как парень, который пришёл на вечеринку… в неназначенный день,
Смотритель остановился только у одной камеры — моей. То есть, Фостера здесь не было.
Мне долго пришлось ждать следующего прихода разносчика еды, но времени я зря не терял. Прежде всего, я хорошо выспался, так как практически не отдыхал с момента, когда выкарабкался из “гнёздышка”, Я проснулся, чувствуя себя намного лучше, и принялся обдумывать свои дальнейшие действия. Первое — раздобыть одежду. Телохранитель, как нельзя больше подходил для этого мероприятия. Если мои внутренние часы не подводят, именно сейчас он должен был появиться.
Дверь заскрипела, и я быстро укрылся в боковом проходе. Страж прошаркал мимо. Пора! Я тихо, как мне показалось, вышел из укрытия, но он молниеносно обернулся, бросил на пол хлеб и бутылку и попытался вытащить дубинку. Но я кинулся на него и нанёс ему классический удар правой прямо в зубы и даже успел оседлать его, пока он падал. Голова стража ударилась о камень, и мой “кормилец” остался лежать неподвижно.
Я раздел стража, облачился в его одежду. Она была мне не в пору и не очень-то приятно попахивала, но на такие мелочи я уже не обращал внимания, Я разорвал широкий пояс на полосы и связал стража, который ещё дышал. Теперь он должен полежать тут до следующей раздачи еды. А меня к тому времени, как я надеялся, здесь уже не будет. Я открыл дверь и ступил в слабо освещённый коридор.
В сопровождении Иценки я миновал боковой проход и обнаружил тяжёлую дверь. Она была заперта. Я повернул назад, свернул в коридор и обнаружил истёртые ступени. Поднявшись на два пролёта лестницы, я оказался в тёмной комнате. Прямоугольник света говорил о том, что тут есть дверь. Я подошёл ближе и заглянул в щель. Два кухонных раба в замызганных туниках суетились вокруг кипящего котла. Я ворвался в кухню.
Оба испуганно уставились на меня. Я обогнул замусоренный стол, схватил тяжёлый половник и ударил одного повара по голове как раз в тот момент, когда он раскрыл рот, чтобы закричать. Второй, — здоровенный детина, — потянулся за большим мясницким ножом, но я настиг его в два прыжка и уложил бездыханным радом.
Я нашёл передник, разорвал его и, связав обоих, заткнул им рты и запихнул в кладовку.
В кухне стало тихо. Пахло прокисшим супом. У печи стоял штабель до отвращения знакомых буханок хлеба. Я обрушил его пинком. Потом отхватил ножом от ноги валлонианского барана несколько кусков жёсткого мяса, бросил один Иценке, сел за стол и, грызя мясо, стал обдумывать дальнейший план.