Страница:
А действовать вопреки инструкции?
Тоже нельзя. Как же быть? Посоветоваться с координатором? Но ведь он тоже запрограммирован в полном соответствии с инструкцией!
Время уходило, а Миэль бездействовала. Она ничего не знала о тревоге, охватившей лагерь геологов, не знала, что её друзьям угрожает опасность. Сообщить ей об этом мог только бдительный координатор, но она не давала ему работать, даже когда он включался автоматически.
Так прошло несколько часов.
Измученная бесплодными поисками правильного решения, Миэль поняла, что контакта с координатором её не избежать. Надо у него хотя бы спросить, существует ли для неё какая-нибудь реальная возможность обойти инструкцию, поступить вопреки инструкции, по велению собственной совести. До сих пор ей ни разу не приходилось задавать вопросы координатору. Она не представляла себе, какие последствия это может вызвать.
Но она знала, что “Дрион” сконструирован Великим Координатором, знала, что Великий Координатор не допускает отступлений от своей инструкции, которую считает верхом совершенства, и беспощадно подавляет волю слабого единичного разума. Что если в ответ на недопустимый вопрос координатор “Дриона” выйдет у неё из повиновения, погрузит её в анабиоз и сам, автоматически; осуществит преступное лечение этой замечательной планеты?
Да, такое возможно. И всё же попытаться надо, потому что другого выхода нет. Координатор и так включается всё чаще и чаще.
Миэль горько вздохнула и опустила руки на пульт управления. Ярко-красная клавиша “максимальной загрузки координатора”. Она никогда её не касалась. Теперь надо… А может быть, не стоит рисковать? Может быть, сразу нажать вот эту крайнюю чёрную клавишу с магнитным предохранителем? Тогда координатор выйдет из строя: в нём перегорят все блоки, и он не сможет помешать ей действовать так, как она захочет… Нет. нет, это страшно! “Дрион” без координатора – это хуже, чем человек без разума!..
Миэль отбросила опасные мысли и решительно коснулась пальцами красной клавиши. Глаза её при этом были прикованы к экрану. И вот голубая стена перед ней мгновенно превратилась в гигантский сверкающий рубин. Тут же раздался спокойный мягкий баритон:
– Работают все блоки. К заданию особой сложности готов.
Охрипшим от волнения голосом Миэль сказала:
– По инструкции планета Земля подлежит лечению. Формально гуолла есть. Но мною выявлены обстоятельства, требующие отмены лечения. Инструкцией они не предусмотрены. Я хочу знать, существует ли у меня какая-либо возможность действовать по собственной воле в нарушение инструкции. Прошу дать ответ, не принимая никаких мер, так как я не пришла ещё к окончательному решению.
Экран налился багровым светом. Казалось, ещё немного, и он вспыхнет и сгорит в этой вулканической лаве. Так продолжалось с минуту, потом экран стал меркнуть, и послышался всё тот же мягкий голос:
– Нарушить инструкцию при действующем координаторе нельзя. Такой конфликт предусмотрен. Воля человека должна быть подчинена инструкции любой ценой. Действовать в нарушение инструкции можно только в том случае, если координатор вышел из строя. Однако уничтожать исправный координатор не советую. Это равносильно смерти. Без координатора “Дрион” не найдёт дороги домой, в Союз Тысячи Планет. Без координатора человек погибнет в космической бездне от одиночества и отчаяния. Посмотри, что тебя ждёт, если ты своевольно выведешь координатор из строя…
– Не надо! – крикнула Миэль.– Я ничего не хочу видеть!
Она вдруг с поразительной отчётливостью представила себе, как человек в длинной шинели бросается на бомбу, чтобы своим телом защитить детей, и отбросила всякие колебания. Её тонкая рука мотнулась к магнитному предохранителю, сорвала его и с силой ударила по чёрной клавише. Голубые стены отозвались на это скорбным металлическим звуком, словно где-то оборвалась гигантская струна. Пламенеющий на экране рубин исчез. Перед глазами Миэль была снова голубая пустота. Теперь уже навсегда.
Тоже нельзя. Как же быть? Посоветоваться с координатором? Но ведь он тоже запрограммирован в полном соответствии с инструкцией!
Время уходило, а Миэль бездействовала. Она ничего не знала о тревоге, охватившей лагерь геологов, не знала, что её друзьям угрожает опасность. Сообщить ей об этом мог только бдительный координатор, но она не давала ему работать, даже когда он включался автоматически.
Так прошло несколько часов.
Измученная бесплодными поисками правильного решения, Миэль поняла, что контакта с координатором её не избежать. Надо у него хотя бы спросить, существует ли для неё какая-нибудь реальная возможность обойти инструкцию, поступить вопреки инструкции, по велению собственной совести. До сих пор ей ни разу не приходилось задавать вопросы координатору. Она не представляла себе, какие последствия это может вызвать.
Но она знала, что “Дрион” сконструирован Великим Координатором, знала, что Великий Координатор не допускает отступлений от своей инструкции, которую считает верхом совершенства, и беспощадно подавляет волю слабого единичного разума. Что если в ответ на недопустимый вопрос координатор “Дриона” выйдет у неё из повиновения, погрузит её в анабиоз и сам, автоматически; осуществит преступное лечение этой замечательной планеты?
Да, такое возможно. И всё же попытаться надо, потому что другого выхода нет. Координатор и так включается всё чаще и чаще.
Миэль горько вздохнула и опустила руки на пульт управления. Ярко-красная клавиша “максимальной загрузки координатора”. Она никогда её не касалась. Теперь надо… А может быть, не стоит рисковать? Может быть, сразу нажать вот эту крайнюю чёрную клавишу с магнитным предохранителем? Тогда координатор выйдет из строя: в нём перегорят все блоки, и он не сможет помешать ей действовать так, как она захочет… Нет. нет, это страшно! “Дрион” без координатора – это хуже, чем человек без разума!..
Миэль отбросила опасные мысли и решительно коснулась пальцами красной клавиши. Глаза её при этом были прикованы к экрану. И вот голубая стена перед ней мгновенно превратилась в гигантский сверкающий рубин. Тут же раздался спокойный мягкий баритон:
– Работают все блоки. К заданию особой сложности готов.
Охрипшим от волнения голосом Миэль сказала:
– По инструкции планета Земля подлежит лечению. Формально гуолла есть. Но мною выявлены обстоятельства, требующие отмены лечения. Инструкцией они не предусмотрены. Я хочу знать, существует ли у меня какая-либо возможность действовать по собственной воле в нарушение инструкции. Прошу дать ответ, не принимая никаких мер, так как я не пришла ещё к окончательному решению.
Экран налился багровым светом. Казалось, ещё немного, и он вспыхнет и сгорит в этой вулканической лаве. Так продолжалось с минуту, потом экран стал меркнуть, и послышался всё тот же мягкий голос:
– Нарушить инструкцию при действующем координаторе нельзя. Такой конфликт предусмотрен. Воля человека должна быть подчинена инструкции любой ценой. Действовать в нарушение инструкции можно только в том случае, если координатор вышел из строя. Однако уничтожать исправный координатор не советую. Это равносильно смерти. Без координатора “Дрион” не найдёт дороги домой, в Союз Тысячи Планет. Без координатора человек погибнет в космической бездне от одиночества и отчаяния. Посмотри, что тебя ждёт, если ты своевольно выведешь координатор из строя…
– Не надо! – крикнула Миэль.– Я ничего не хочу видеть!
Она вдруг с поразительной отчётливостью представила себе, как человек в длинной шинели бросается на бомбу, чтобы своим телом защитить детей, и отбросила всякие колебания. Её тонкая рука мотнулась к магнитному предохранителю, сорвала его и с силой ударила по чёрной клавише. Голубые стены отозвались на это скорбным металлическим звуком, словно где-то оборвалась гигантская струна. Пламенеющий на экране рубин исчез. Перед глазами Миэль была снова голубая пустота. Теперь уже навсегда.
СРАЖЕНИЕ С БАСМАЧАМИ
Предположения Закирова о скором нападении не оправдались. Вероятно, обнаружив побег пленника, Худояр-хан понял, что внезапного нападения у него не получится, и переменил планы. Как бы там ни было, но наступил рассвет, а банда всё, ещё не давала о себе знать.
Без четверти семь в лагерь прискакал Закиров и доложил, что банда показалась.
– Ко мне, товарищи! – крикнул Плавунов, и к нему, бросив возиться с камнями, тотчас же подошли Искра, Карцев и Наташа.
Плавунов сказал:
– Быть может, нам предстоит принять последний бон в истории человечества. Давайте же покажем, что мы не только умеем мечтать о светлом будущем человечества, но, когда надо, умеем за него и сражаться.
Помолчал и уже деловым тоном добавил:
Патронов не жалеть, их у нас много. Больше чем мы успеем израсходовать. На одной позиции долго не оставаться. После пяти-шести выстрелов перебегать на другую позицию. Пусть враги думают, что нас много… По местам, товарищи!
Плавунов залёг в центре оборонительной линии. Слева от него Искра, справа Закиров. Наташа и Юра расположились на флангах. Расстояние между стрелками было не меньше десяти метров. В этих промежутках были заготовлены запасные позиции.
Из-за скалы выскочили первые басмачи. Это были застрельщики, пятеро самых отчаянных. Они с дикими воплями помчались на лагерь, но на полпути вдруг осадили коней, дали недружный залп из карабинов и тотчас же поскакали обратно. Вслед им загремело несколько выстрелов из крепости. Но басмачи благополучно скрылись за скалой.
Выстрелы разбудили Расульчика и Лапина.
Расульчик вышел из ниши и сразу увидел своего отца. С радостным криком мальчик бросился к нему через площадку. Закиров обернулся, увидел сына и метнулся к нему навстречу. Не останавливаясь, он схватил его за руку и увлёк обратно в нишу. Там он несколько минут что-то возбуждённо объяснял Расульчику по-таджикски. После этого мальчик из ниши не появлялся, а Закиров бегом вернулся на своё место. И вовремя.
Из-за скалы вырвалась вся банда басмачей сразу. С рёвом и свистом, стреляя на скаку из карабинов, два десятка чернобородых головорезов мчались прямо на крепость. Защитники её открыли беглый огонь, благо скученный конный отряд представлял собой отличную мишень, в которую можно было стрелять не целясь.
Результаты этого огня тут же сказались: несколько коней рухнули наземь, о них споткнулись задние, выбросив всадников из седла, несколько чернобородых обвисли в сёдлах, истекая кровью. Атака захлебнулась. Повернув коней, басмачи помчались обратно под защиту скалы. Вдогонку им, не утихая, гремели выстрелы.
Когда басмачи скрылись и выстрелы утихли, Плавунов поднял голову и крикнул:
– Ну что же, товарищи, неплохо! Теперь их осталось семнадцать, а то и меньше, если есть раненые. Ещё три такие атаки, и мы спасены! Держитесь, товарищи!
Но атак в конном строю больше не было. Худояр-хан понял, что в крепости сидит горстка людей и что никакого пулемёта у этих людей нет. Стало быть, нет никакой нужды рисковать своими в лобовой атаке. Куда проще подобраться к крепости перебежками.
И вот на всём пространстве между скалой и крепостью замелькали, то появляясь, то прячась, чёрные папахи басмачей,
– Внимание, товарищи! – крикнул Плавунов.– Худояр-хан переменил тактику. Теперь держи ухо востро и стреляй только прицельно! Они хотят взять нас на кинжалы! Ну что ж, посмотрим!
Снова загремели выстрелы, но уже не такие частые. Со стороны басмачей тоже засвистели пули, с которыми уже всерьёз пришлось считаться.
Без четверти семь в лагерь прискакал Закиров и доложил, что банда показалась.
– Ко мне, товарищи! – крикнул Плавунов, и к нему, бросив возиться с камнями, тотчас же подошли Искра, Карцев и Наташа.
Плавунов сказал:
– Быть может, нам предстоит принять последний бон в истории человечества. Давайте же покажем, что мы не только умеем мечтать о светлом будущем человечества, но, когда надо, умеем за него и сражаться.
Помолчал и уже деловым тоном добавил:
Патронов не жалеть, их у нас много. Больше чем мы успеем израсходовать. На одной позиции долго не оставаться. После пяти-шести выстрелов перебегать на другую позицию. Пусть враги думают, что нас много… По местам, товарищи!
Плавунов залёг в центре оборонительной линии. Слева от него Искра, справа Закиров. Наташа и Юра расположились на флангах. Расстояние между стрелками было не меньше десяти метров. В этих промежутках были заготовлены запасные позиции.
Из-за скалы выскочили первые басмачи. Это были застрельщики, пятеро самых отчаянных. Они с дикими воплями помчались на лагерь, но на полпути вдруг осадили коней, дали недружный залп из карабинов и тотчас же поскакали обратно. Вслед им загремело несколько выстрелов из крепости. Но басмачи благополучно скрылись за скалой.
Выстрелы разбудили Расульчика и Лапина.
Расульчик вышел из ниши и сразу увидел своего отца. С радостным криком мальчик бросился к нему через площадку. Закиров обернулся, увидел сына и метнулся к нему навстречу. Не останавливаясь, он схватил его за руку и увлёк обратно в нишу. Там он несколько минут что-то возбуждённо объяснял Расульчику по-таджикски. После этого мальчик из ниши не появлялся, а Закиров бегом вернулся на своё место. И вовремя.
Из-за скалы вырвалась вся банда басмачей сразу. С рёвом и свистом, стреляя на скаку из карабинов, два десятка чернобородых головорезов мчались прямо на крепость. Защитники её открыли беглый огонь, благо скученный конный отряд представлял собой отличную мишень, в которую можно было стрелять не целясь.
Результаты этого огня тут же сказались: несколько коней рухнули наземь, о них споткнулись задние, выбросив всадников из седла, несколько чернобородых обвисли в сёдлах, истекая кровью. Атака захлебнулась. Повернув коней, басмачи помчались обратно под защиту скалы. Вдогонку им, не утихая, гремели выстрелы.
Когда басмачи скрылись и выстрелы утихли, Плавунов поднял голову и крикнул:
– Ну что же, товарищи, неплохо! Теперь их осталось семнадцать, а то и меньше, если есть раненые. Ещё три такие атаки, и мы спасены! Держитесь, товарищи!
Но атак в конном строю больше не было. Худояр-хан понял, что в крепости сидит горстка людей и что никакого пулемёта у этих людей нет. Стало быть, нет никакой нужды рисковать своими в лобовой атаке. Куда проще подобраться к крепости перебежками.
И вот на всём пространстве между скалой и крепостью замелькали, то появляясь, то прячась, чёрные папахи басмачей,
– Внимание, товарищи! – крикнул Плавунов.– Худояр-хан переменил тактику. Теперь держи ухо востро и стреляй только прицельно! Они хотят взять нас на кинжалы! Ну что ж, посмотрим!
Снова загремели выстрелы, но уже не такие частые. Со стороны басмачей тоже засвистели пули, с которыми уже всерьёз пришлось считаться.
ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА С МИЭЛЬ
Положение становилось угрожающим. Басмачи, перебегая от камня к камню, приближались. Огонь из крепости, где помимо Закирова хороших стрелков не было, серьёзного урона им, по-видимому, не причинял. А сами они всё гуще и гуще накрывали крепость роем свистящих пуль. Уже трудно было перебегать от позиции к позиции, не рискуя попасть под пулю. А когда среди защитников появился первый раненый – Закирову начисто срезало левое ухо,– Плавунов поманил к себе Наташу, показывая ей, что надо ползти по-пластунски.
Наташа быстро добралась до отца. Сначала Плавунов приказал ей перевязать Закирова, а когда она это сделала и снова перебралась к отцу, он погладил дочь по русой голове и сказал:
– Скоро конец, Наташенька. Минут через пятнадцать они сюда ворвутся. Надо спасти Расульчика. Помнишь, что говорила Миэль?
– Помню, папа.
– Пусть Расульчик попросит “Дрион” открыться и принять его.
– А спящие, папа, а Лапин?
– Они мужчины.
– Они сейчас беспомощнее детей!
– Знаю. Если бы я своей смертью мог их спасти, я не колебался бы ни одной секунды! Но я не знаю, что для них можно сделать.
Он отвернулся и, припав к винтовке, снова стал стрелять в чёрные папахи. А Наташа глянула на Искру, потом на Юру и, убедившись, что они в порядке, быстро поползла к нише.
Расульчика и Лапина она нашла в горячем споре. Лапин порывался выйти из ниши и посмотреть, что это там так сильно гремит. Расульчик его удерживал, говорил, что там пули, там убьют. В ответ на эти “пули” и “убьют” Лапин принимался весело смеяться и уверять мальчугана, что всё это чепуха, что так не бывает, чтобы человека просто так взяли и убили.
– Расульчик, милый, – подбежав к ним, торопливо заговорила Наташа. – Вот-вот сюда ворвутся басмачи! Они уже совсем близко! Они убьют всех! Начальник приказал, чтобы ты немедленно попросил шар открыться! Шар послушается тебя. Миэль говорила, что послушается!
Расульчик бросил Лапина и, не говоря ни слова, обхватил руками чёрный бок шара. Он стал гладить его, прижиматься в нему лицом и что-то быстро-быстро говорить по-таджикски. Наташа не увидела, как открылся шар. Она увидела лишь, как Расульчика накрыло что-то большое и белое и мгновенно исчезло вместе с ним. Она облегчённо вздохнула и повернулась к Лапину. Но того уже в нише не было.
– Петька! Стой! Лапин, стой!
Наташа выбежала из ниши и увидела, как Петр Лапин идёт по площадке во весь роет и смеётся над пулями, которые со свистом проносятся мимо него. Девушка, не раздумывая, рванулась к нему, но Лапин вдруг остановился как вкопанный, повернулся к шару и с лицом, полным невыразимого изумления, рухнул на камни. Наташа с трудом перевернула его на спину. Пётр Лапин был мёртв.
И тут же её ужалил яростный крик. Она вскинула голову и увидела, что Искра прислонился спиной к валуну и держится за плечо. Оставив Лапина, она быстро поползла к Искре и, думая только о нём, о любимом, не увидела, как у отца ее вдруг выпала из рук винтовка. Уже перевязывая плечо Искре, она вдруг услышала крик Юры Карцева:
– Плавунова убили!
– Скорей к отцу! – крикнул Искра Наташе, отталкивая её от себя. Но она не успела сделать ни малейшего движения.
Из-за каменного барьера послышался грозный рёв басмачей. Они бежали к крепости во весь рост, яростно крича и потрясая кинжалами и саблями. Выстрелы Закирова и Юры их уже не могли остановить. Да и пробежать-то им оставалось не более тридцати шагов.
Вот они перевалили через каменный барьер и вдруг… умолкли. Один из бежавших – огромный широкоплечий бородач сделал по инерции несколько шагов, занёс кинжал над Искрой, но тут же замер и выронил его. Несколько секунд он смотрел на Искру с удивлением, а потом тихо опустился на камни.
Догадываясь, в чём дело, Искра поднял глаза на шар и увидел её, Миэль. Она стояла в отверстии “Дриона”, как в огромной круглой раме, и смотрела на поле боя. В одной её руке сверкал “фонарик”, а другая лежала на чёрной голове Расульчика Вот она наклонилась к Расульчику и что-то сказала. Мальчик кивнул. Тогда Миэль взяла его руку и вложила в неё свой удивительный “фонарик”. Расульчик быстро спрятал его за пазуху. Искра нашёл Наташу у барьера. Она со счастливой улыбкой на лице смотрела на горы. Эта улыбка полоснула Искру по сердцу.
– Наташа, что с тобой?
– Ничего… Вот смотрю… Здесь очень красиво.
– Идём скорей к отцу! Николай Федорович, кажется, убит!
Она в ответ рассмеялась:
– Как это убит? Разве можно убить человека?..
Искра всё понял. Тот оскаленный басмач, наклонившийся над Искрой с поднятым кинжалом; был обезврежен ценой её превращения. Луч метнулся к басмачу и по пути коснулся головы Наташи.
– Этого я тебе не прощу, космическая благодетельница! – сквозь зубы произнёс Искра, и, придерживая раненую руку; пошёл к неподвижно лежавшему Плавунову.
По пути он покосился на шар, но около шара ни Миэль, ни Расульчика уже не было.
Возле Плавунова стояли Карцев и Закиров. Искра присмотрелся к ним и сразу понял, что Закиров облучён, а Карцев нет. Погонщик плакал, размазывая по лицу слезы, а Юра стоял, опершись на винтовку, и хмуро его рассматривал. Карцев, обращаясь к Искре, сказал:
– Николая Фёдоровича наповал срезали гады, а этот… ишь, нюни распустил… под луч его угораздило.
– Наташа тоже под луч попала, – с тоской проговорил Искра.
– Наташа?.. Впрочем, не надо, Вацлав, не убивайся. До вечера потерпим, а там и мы… Тебя-то сильно задело?
–Пустяки, в мякоть. Кость цела, а мясо зарастёт… Юра!
– В чём дело, Вацлав? Что ты на теня так уставился?
Искра огляделся.
– Где Миэль? – спросил он глухо. – Возле “Дриона” её нет.
– Должно быть, вместе с Расульчиком осматривают спящих… А что?
Искра произнёс хрипло, с трудом выговаривая слова:
– Пётр был прав… Её нужно убрать… Это наш последний шанс… Я бы сам, да одной рукой не справлюсь… промахнусь… Это должен сделать ты, Юра! Сейчас же1 Немедленно!
Поражённый Карцев отступил от него на шаг:
–Ты что, Вацлав, спятил? Убить Миэль?! Да она же спасла нас!
Дрожа от бешенства, Искра грудью надвинулся на него:
–- Спасла? Ты говоришь, спасла? А для чего спасла? Чтобы сделать нас такими, как Лапин, как Закиров, как эти басмачи? Посмотри на них! Разве это полноценные люди? А что говорил Плавунов?! Вспомни, что говорил! Ты веришь ему? Вот он лежит мёртвый! И он сказал, что лучше умрёт, чем попросит помощи у этой… этой… Она не поверила нам! Не поверила, что мы сами справимся, без неё с этой гуоллой! Или ты боишься? Но чего, чего? Она же не убьёт тебя! Вдруг удастся её обезвредить. Тогда тебе памятник в веках!
Он схватил здоровой рукой Юру за плечо и потянул за собой. Юра не сопротивлялся. Лицо его посерело. Он подчинился Искре, потому что рассудком понимал, что тот прав, но где-то в глубине души оставалось мучительно острое беспокойство.
Залегли рядом, за огромным ноздреватым валуном. Действуя, словно автомат, Юра дослал патрон и приготовился. Он весь дрожал, как в приступе жесточайшей лихорадки.
В нише показалась серебристая фигурка Миэль. Она перёходила с места на место, наклонялась, исчезая на мгновение за каменной оградой, потом появлялась снова. Рядом с ней находился Расульчик.
– Успокойся, не спеши. Погоди, когда выйдет. а то ещё в Расульчика попадёшь… – возбуждённо шептал Искра, гладя друга по плечу…
Наташа быстро добралась до отца. Сначала Плавунов приказал ей перевязать Закирова, а когда она это сделала и снова перебралась к отцу, он погладил дочь по русой голове и сказал:
– Скоро конец, Наташенька. Минут через пятнадцать они сюда ворвутся. Надо спасти Расульчика. Помнишь, что говорила Миэль?
– Помню, папа.
– Пусть Расульчик попросит “Дрион” открыться и принять его.
– А спящие, папа, а Лапин?
– Они мужчины.
– Они сейчас беспомощнее детей!
– Знаю. Если бы я своей смертью мог их спасти, я не колебался бы ни одной секунды! Но я не знаю, что для них можно сделать.
Он отвернулся и, припав к винтовке, снова стал стрелять в чёрные папахи. А Наташа глянула на Искру, потом на Юру и, убедившись, что они в порядке, быстро поползла к нише.
Расульчика и Лапина она нашла в горячем споре. Лапин порывался выйти из ниши и посмотреть, что это там так сильно гремит. Расульчик его удерживал, говорил, что там пули, там убьют. В ответ на эти “пули” и “убьют” Лапин принимался весело смеяться и уверять мальчугана, что всё это чепуха, что так не бывает, чтобы человека просто так взяли и убили.
– Расульчик, милый, – подбежав к ним, торопливо заговорила Наташа. – Вот-вот сюда ворвутся басмачи! Они уже совсем близко! Они убьют всех! Начальник приказал, чтобы ты немедленно попросил шар открыться! Шар послушается тебя. Миэль говорила, что послушается!
Расульчик бросил Лапина и, не говоря ни слова, обхватил руками чёрный бок шара. Он стал гладить его, прижиматься в нему лицом и что-то быстро-быстро говорить по-таджикски. Наташа не увидела, как открылся шар. Она увидела лишь, как Расульчика накрыло что-то большое и белое и мгновенно исчезло вместе с ним. Она облегчённо вздохнула и повернулась к Лапину. Но того уже в нише не было.
– Петька! Стой! Лапин, стой!
Наташа выбежала из ниши и увидела, как Петр Лапин идёт по площадке во весь роет и смеётся над пулями, которые со свистом проносятся мимо него. Девушка, не раздумывая, рванулась к нему, но Лапин вдруг остановился как вкопанный, повернулся к шару и с лицом, полным невыразимого изумления, рухнул на камни. Наташа с трудом перевернула его на спину. Пётр Лапин был мёртв.
И тут же её ужалил яростный крик. Она вскинула голову и увидела, что Искра прислонился спиной к валуну и держится за плечо. Оставив Лапина, она быстро поползла к Искре и, думая только о нём, о любимом, не увидела, как у отца ее вдруг выпала из рук винтовка. Уже перевязывая плечо Искре, она вдруг услышала крик Юры Карцева:
– Плавунова убили!
– Скорей к отцу! – крикнул Искра Наташе, отталкивая её от себя. Но она не успела сделать ни малейшего движения.
Из-за каменного барьера послышался грозный рёв басмачей. Они бежали к крепости во весь рост, яростно крича и потрясая кинжалами и саблями. Выстрелы Закирова и Юры их уже не могли остановить. Да и пробежать-то им оставалось не более тридцати шагов.
Вот они перевалили через каменный барьер и вдруг… умолкли. Один из бежавших – огромный широкоплечий бородач сделал по инерции несколько шагов, занёс кинжал над Искрой, но тут же замер и выронил его. Несколько секунд он смотрел на Искру с удивлением, а потом тихо опустился на камни.
Догадываясь, в чём дело, Искра поднял глаза на шар и увидел её, Миэль. Она стояла в отверстии “Дриона”, как в огромной круглой раме, и смотрела на поле боя. В одной её руке сверкал “фонарик”, а другая лежала на чёрной голове Расульчика Вот она наклонилась к Расульчику и что-то сказала. Мальчик кивнул. Тогда Миэль взяла его руку и вложила в неё свой удивительный “фонарик”. Расульчик быстро спрятал его за пазуху. Искра нашёл Наташу у барьера. Она со счастливой улыбкой на лице смотрела на горы. Эта улыбка полоснула Искру по сердцу.
– Наташа, что с тобой?
– Ничего… Вот смотрю… Здесь очень красиво.
– Идём скорей к отцу! Николай Федорович, кажется, убит!
Она в ответ рассмеялась:
– Как это убит? Разве можно убить человека?..
Искра всё понял. Тот оскаленный басмач, наклонившийся над Искрой с поднятым кинжалом; был обезврежен ценой её превращения. Луч метнулся к басмачу и по пути коснулся головы Наташи.
– Этого я тебе не прощу, космическая благодетельница! – сквозь зубы произнёс Искра, и, придерживая раненую руку; пошёл к неподвижно лежавшему Плавунову.
По пути он покосился на шар, но около шара ни Миэль, ни Расульчика уже не было.
Возле Плавунова стояли Карцев и Закиров. Искра присмотрелся к ним и сразу понял, что Закиров облучён, а Карцев нет. Погонщик плакал, размазывая по лицу слезы, а Юра стоял, опершись на винтовку, и хмуро его рассматривал. Карцев, обращаясь к Искре, сказал:
– Николая Фёдоровича наповал срезали гады, а этот… ишь, нюни распустил… под луч его угораздило.
– Наташа тоже под луч попала, – с тоской проговорил Искра.
– Наташа?.. Впрочем, не надо, Вацлав, не убивайся. До вечера потерпим, а там и мы… Тебя-то сильно задело?
–Пустяки, в мякоть. Кость цела, а мясо зарастёт… Юра!
– В чём дело, Вацлав? Что ты на теня так уставился?
Искра огляделся.
– Где Миэль? – спросил он глухо. – Возле “Дриона” её нет.
– Должно быть, вместе с Расульчиком осматривают спящих… А что?
Искра произнёс хрипло, с трудом выговаривая слова:
– Пётр был прав… Её нужно убрать… Это наш последний шанс… Я бы сам, да одной рукой не справлюсь… промахнусь… Это должен сделать ты, Юра! Сейчас же1 Немедленно!
Поражённый Карцев отступил от него на шаг:
–Ты что, Вацлав, спятил? Убить Миэль?! Да она же спасла нас!
Дрожа от бешенства, Искра грудью надвинулся на него:
–- Спасла? Ты говоришь, спасла? А для чего спасла? Чтобы сделать нас такими, как Лапин, как Закиров, как эти басмачи? Посмотри на них! Разве это полноценные люди? А что говорил Плавунов?! Вспомни, что говорил! Ты веришь ему? Вот он лежит мёртвый! И он сказал, что лучше умрёт, чем попросит помощи у этой… этой… Она не поверила нам! Не поверила, что мы сами справимся, без неё с этой гуоллой! Или ты боишься? Но чего, чего? Она же не убьёт тебя! Вдруг удастся её обезвредить. Тогда тебе памятник в веках!
Он схватил здоровой рукой Юру за плечо и потянул за собой. Юра не сопротивлялся. Лицо его посерело. Он подчинился Искре, потому что рассудком понимал, что тот прав, но где-то в глубине души оставалось мучительно острое беспокойство.
Залегли рядом, за огромным ноздреватым валуном. Действуя, словно автомат, Юра дослал патрон и приготовился. Он весь дрожал, как в приступе жесточайшей лихорадки.
В нише показалась серебристая фигурка Миэль. Она перёходила с места на место, наклонялась, исчезая на мгновение за каменной оградой, потом появлялась снова. Рядом с ней находился Расульчик.
– Успокойся, не спеши. Погоди, когда выйдет. а то ещё в Расульчика попадёшь… – возбуждённо шептал Искра, гладя друга по плечу…
ВЫСТРЕЛ
Миэль осматривала спящих красноармейцев и погонщиков, лежавших в нише под сенью черного шара. Лицо её выражало серьёзную озабоченность. Расульчик, не отходивший от неё ни на шаг, взволнованно говорил:
– Это кароши красны джигит, нет басмачи, Миэль. Красны джигит не надо умирал!
Из прибора Миэль послышался тихий голос:
Не бойся, они не умрут, Послезавтра они проснутся и будут здоровы. “Дрион” должен улететь раньше, чем они проснутся. Их не надо было переносить сюда, под самый “Дрион”.
– Как не надо, Миэль! Там басмач Худояр-хан приходил, все красны джигит зарезал! Очен надо сюда носил! – воскликнул Расульчик.
Миэль взяла его за плечи и пристально посмотрела ему в глаза:
– Басмачи… Кто они–басмачи?
– Басмач – болшой бандит. Бедны дехканы убивал, на бедны кишлак огонь пускал, всё отбирал; баран отбирал, ишак отбирал. Всё бай, мулла отдавал. Красны джигит кароши, бай прогонял, басмач прогонял, всё бедны дехканы отдавал. Мой ата красны джигит! – с горячен убеждённостью ответил Расульчик, не опуская своих чёрных блестящих глаз под пронзительным золотистым взглядом Миэль.
– Кто владеет страной, басмачи или красные джигиты? Говори правду, маленький, только правду!
– Страной? – изумлённо повторил Расульчик и даже рассмеялся над таким вопросом.–Ты, Миэль, не знаешь наши страна. Наши страна болшой! О! Как небо болшой! В Ташкент-город месяц на конь бистро-бистро ехать, Москва – город, о-о-о, сама главны город, целы год на конь ехать! Такой болшой наши страна! И много-много красны джигит! Как звёзды, на небо! А басмач– злой бандит. – мало, савсем мало. Как шакал на горе мало!
– Хорошо, Расул, спасибо. Пойдём, я должна сказать твоим старшим друзьям, что лечение вашей планеты отменяется. Пойдём к ним!
Но Расульчик вцепился в руку Миэль:
– Не надо ходить! Там ещё басмач! Один, два за камен! Будет стрелять, кароши Миэль!
– Если ты боишься за меня, заберись с “фонариком” на какое-нибудь высокое место и понаблюдай за басмачами. Понял?
Расул кивнул и, словно ящерица, пополз по каменной ограде.
Миэль вышла из ниши на площадку, и, освещённая яркими лучами утреннего солнца, остановилась, осматривая окрестности. Она искала Юру и Искру. А те в это время лежали за валуном и готовились совершить непоправимое.
– Стреляй!–возбуждённо прошептал Искра. – Стреляй, пока стоит!
– Не могу, Вацлав!
–Трус, тряпка, слюнтяй! – злобно прошипел Искра и выбросил здоровую руку, чтобы отнять у Юры винтовку.
Но Юра вдруг крикнул отчаянным голосом:
– Миэль, берегись!
И тут же, припав к ружью, почти не целясь, выстрелил в неподвижную серебристую фигурку.
Эхо одинокого выстрела громко разнеслось по горам. Миэль пошатнулась и упала. И в тот же миг раздался отчаянный крик, мелькнул тонкий лучик.
Громко плача, к Искре и Карцеву бежал Расульчик и бил, бил по их головам лучом из «фонарика». И тогда в ответ на плач мальчика Юра Карцев тоже издал громкий вопль, отбросил винтовку, спрыгнул с валуна и бросился к Миэль. Он достиг её в несколько прыжков, подхватил на руки и бегом понёс к шару. Из отверстия «Дриона» вывалилось что-то большое, белое. Оно мгновенно накрыло Юру и его ношу и тут же исчезло вместе с ними.
– Это кароши красны джигит, нет басмачи, Миэль. Красны джигит не надо умирал!
Из прибора Миэль послышался тихий голос:
Не бойся, они не умрут, Послезавтра они проснутся и будут здоровы. “Дрион” должен улететь раньше, чем они проснутся. Их не надо было переносить сюда, под самый “Дрион”.
– Как не надо, Миэль! Там басмач Худояр-хан приходил, все красны джигит зарезал! Очен надо сюда носил! – воскликнул Расульчик.
Миэль взяла его за плечи и пристально посмотрела ему в глаза:
– Басмачи… Кто они–басмачи?
– Басмач – болшой бандит. Бедны дехканы убивал, на бедны кишлак огонь пускал, всё отбирал; баран отбирал, ишак отбирал. Всё бай, мулла отдавал. Красны джигит кароши, бай прогонял, басмач прогонял, всё бедны дехканы отдавал. Мой ата красны джигит! – с горячен убеждённостью ответил Расульчик, не опуская своих чёрных блестящих глаз под пронзительным золотистым взглядом Миэль.
– Кто владеет страной, басмачи или красные джигиты? Говори правду, маленький, только правду!
– Страной? – изумлённо повторил Расульчик и даже рассмеялся над таким вопросом.–Ты, Миэль, не знаешь наши страна. Наши страна болшой! О! Как небо болшой! В Ташкент-город месяц на конь бистро-бистро ехать, Москва – город, о-о-о, сама главны город, целы год на конь ехать! Такой болшой наши страна! И много-много красны джигит! Как звёзды, на небо! А басмач– злой бандит. – мало, савсем мало. Как шакал на горе мало!
– Хорошо, Расул, спасибо. Пойдём, я должна сказать твоим старшим друзьям, что лечение вашей планеты отменяется. Пойдём к ним!
Но Расульчик вцепился в руку Миэль:
– Не надо ходить! Там ещё басмач! Один, два за камен! Будет стрелять, кароши Миэль!
– Если ты боишься за меня, заберись с “фонариком” на какое-нибудь высокое место и понаблюдай за басмачами. Понял?
Расул кивнул и, словно ящерица, пополз по каменной ограде.
Миэль вышла из ниши на площадку, и, освещённая яркими лучами утреннего солнца, остановилась, осматривая окрестности. Она искала Юру и Искру. А те в это время лежали за валуном и готовились совершить непоправимое.
– Стреляй!–возбуждённо прошептал Искра. – Стреляй, пока стоит!
– Не могу, Вацлав!
–Трус, тряпка, слюнтяй! – злобно прошипел Искра и выбросил здоровую руку, чтобы отнять у Юры винтовку.
Но Юра вдруг крикнул отчаянным голосом:
– Миэль, берегись!
И тут же, припав к ружью, почти не целясь, выстрелил в неподвижную серебристую фигурку.
Эхо одинокого выстрела громко разнеслось по горам. Миэль пошатнулась и упала. И в тот же миг раздался отчаянный крик, мелькнул тонкий лучик.
Громко плача, к Искре и Карцеву бежал Расульчик и бил, бил по их головам лучом из «фонарика». И тогда в ответ на плач мальчика Юра Карцев тоже издал громкий вопль, отбросил винтовку, спрыгнул с валуна и бросился к Миэль. Он достиг её в несколько прыжков, подхватил на руки и бегом понёс к шару. Из отверстия «Дриона» вывалилось что-то большое, белое. Оно мгновенно накрыло Юру и его ношу и тут же исчезло вместе с ними.
ПРОЩАЙ, МИЭЛЬ!
Расульчик неистово теребил Искру, колотил его своими маленькими смуглыми кулачками и плача кричал:
– Она просил: смотри, маленки, смотри, может, не все басмач приходил! Расул смотрел, где басмач, а басмач Юра, басмач ты, ты! Зачем ты стрелял добри, кароши Миэль?
Искра болезненно морщился, отталкивал Расульчика здоровой рукой, и растерянно бормотал:
– Оставь меня, мальчик, не трогай! Мне больно! Я ничего не знаю! Я не понимаю, о чём ты говоришь…
Расульчик перестал плакать и исподлобья поглядел на Искру. Что-то в лице этого человека подсказало ему, что он стал такой же «болшой, глюпий дядя», каким был Пётр Лапин. Только теперь мальчик сообразил, что это работа «фонарика». Он с отвращением посмотрел на блестящую вещицу, хотел её забросить, но передумал и побежал к отцу.
Ханбек Закиров всё ещё стоял над телом Плавунова и плакал. Расул не стал его тревожить. Он сразу понял, что отец его тоже попал под луч волшебного «фонарика», который мгновенно превращает бесстрашных мужчин в робких, плаксивых девчонок. Прежде его отец, этот храбрый красный джигит, никогда не плакал, как женщина.
Увидев у барьера Наташу, Расул бросился к ней:
– Наташа, Наташа, ты видел? Юра, Искра убивал кароши Миэль!
Наташа обернулась и посмотрела на него с тихой, мечтательно” улыбкой:
– Успокойся, мальчик. Людей убивать нельзя. Никого и никогда… Посмотри лучше, какое небо над горами!
Расул ничего не ответил и медленно побрёл к шару. Отверстие “Дриона” было ещё открыто. Широко размахнувшись, мальчик бросил в это отверстие “фонарик”.
– Бери обратно! Ты плохой! – крикнул он при этом.
“Дрион”, словно он только и ждал возвращения “фонарика”, тотчас же закрыл люк.
– Стой! – крикнул вдруг Расул. –- Отдан обратно Юра! Отдай!
Он бросился к шару и стал его бить кулаками. Но шар никак на это не реагировал: оставался чёрным, глухим, неприступным.
И вдруг Расульчик увидел, что шар начинает резко менять окраску. Из чёрного он стал лиловым, потом стал голубеть, голубеть… Но только одной верхней половиной. Нижнее полушарие, под которым лежали спящие, оставалось по-прежнему чёрным. Мальчику сделалось страшно, и он отбежал от шара подальше.
Никто, кроме маленького Расульчика, не обращал на шар ни малейшего внимания. Басмачи, напевая какие-то заунывные песни, собирали своих убитых и складывали их в ряд в тени огромного валуна. Искра держался за раненую руку и смотрел на басмачей. Наташа продолжала любоваться небом, а Закиров всё ещё оплакивал убитого начальника. Так и получилось, что отлёт “Дриона” с Земли видел единственный человек на свете: десятилетний мальчик Расул Закиров.
Прошла минута, вторая. Верхняя половина шара стала сверкающе белой, словно вылепленной из чистого снега. “Дрион” тронулся и, разорвав канаты, медленно выплыл из ниши. Очутившись под открытым небом, он несколько секунд помешкал и вдруг, мгновенно весь налившись белизной, ушёл в голубую высь и буквально через секунду бесследно в ней растаял.
– Миэль живой! Миэль живой! Прощай, Миэль! Прощай, Юра! – кричал Расульчик, махая вслед шару рукой.
Долго стоял он с запрокинутой головой и смотрел в бездонную лазурь. Потом вздохнул совсем не по-детски и огляделся по сторонам. Постепенно до его сознания стало доходить, что судьба всех этих взрослых людей, собравшихся в лагере под Чёрной Горой, зависит от него и только от него. Но как им помочь, как спасти? Съездить в Шураб и привести сюда других людей? Это долго, слишком долго. Облучённых нельзя оставлять без надзора! Он теперь отвечает за этих больших беспомощных людей. Он должен заставить их погрузить на ишаков имущество экспедиции, раненых, спящих, запастись водой, продовольствием и отправиться в Шураб. Дорогу Расул знает, он доставит караван на место.
Но сначала пусть похоронят убитых: Лапина, Плавунова.
Расульчик отправился к басмачам и громко произнёс имя Худояр-хана. К нему тотчас же подошёл высокий мужчина лет сорока, с небольшой, аккуратно подстриженной бородкой на худощавом смуглом лице. На нём был дорогой бешмет, перетянутый ремнями. У пояса маузер и кривая сабля с серебряной насечкой. На голове огромная белая папаха.
– Я Расул Закиров, – твердо сказал мальчуган. – Я говорю тебе, Худояр-хан, что отсюда надо уходить, иначе мы все погибнем. Ты будешь слушаться меня, Худояр-хан?
– Буду, Расул-джан, буду, – охотно согласился басмач…
Через трое суток в Шураб въехал удивительный караван. Впереди на вороном скакуне, принадлежавшем курбаши Худояр-хану, ехал смуглый мальчуган в тюбетейке. За ним на рослом ишаке – вожак погонщиков Мирза Икрамов. Дальше тянулся большой караван из ишаков с грузом. Они везли не только имущество экспедиции, но и мешки с оружием и боеприпасами. Подгоняли этот караван трое: Рашид, Ибрагим и Ахмет. В конце каравана плелись два ишака, между которыми были закреплены мягкие носилки из кошмы. На носилках лежал раненый Искра. Он был в жару и бредил. За ним ехала на лошади Наташа Плавунова. На лице её была отрешённость, на раненого жениха своего она почти не смотрела. В арьергарде каравана двигался смешанный конный отряд из пяти красноармейцев и двенадцати басмачей. Они ехали вперемешку, без оружия. В самом хвосте отряда ехали Абдулла Худояр-хан и Ханбек Закиров.
Население Шураба высыпало из домов и с удивлением смотрело на необыкновенный караван…
– Она просил: смотри, маленки, смотри, может, не все басмач приходил! Расул смотрел, где басмач, а басмач Юра, басмач ты, ты! Зачем ты стрелял добри, кароши Миэль?
Искра болезненно морщился, отталкивал Расульчика здоровой рукой, и растерянно бормотал:
– Оставь меня, мальчик, не трогай! Мне больно! Я ничего не знаю! Я не понимаю, о чём ты говоришь…
Расульчик перестал плакать и исподлобья поглядел на Искру. Что-то в лице этого человека подсказало ему, что он стал такой же «болшой, глюпий дядя», каким был Пётр Лапин. Только теперь мальчик сообразил, что это работа «фонарика». Он с отвращением посмотрел на блестящую вещицу, хотел её забросить, но передумал и побежал к отцу.
Ханбек Закиров всё ещё стоял над телом Плавунова и плакал. Расул не стал его тревожить. Он сразу понял, что отец его тоже попал под луч волшебного «фонарика», который мгновенно превращает бесстрашных мужчин в робких, плаксивых девчонок. Прежде его отец, этот храбрый красный джигит, никогда не плакал, как женщина.
Увидев у барьера Наташу, Расул бросился к ней:
– Наташа, Наташа, ты видел? Юра, Искра убивал кароши Миэль!
Наташа обернулась и посмотрела на него с тихой, мечтательно” улыбкой:
– Успокойся, мальчик. Людей убивать нельзя. Никого и никогда… Посмотри лучше, какое небо над горами!
Расул ничего не ответил и медленно побрёл к шару. Отверстие “Дриона” было ещё открыто. Широко размахнувшись, мальчик бросил в это отверстие “фонарик”.
– Бери обратно! Ты плохой! – крикнул он при этом.
“Дрион”, словно он только и ждал возвращения “фонарика”, тотчас же закрыл люк.
– Стой! – крикнул вдруг Расул. –- Отдан обратно Юра! Отдай!
Он бросился к шару и стал его бить кулаками. Но шар никак на это не реагировал: оставался чёрным, глухим, неприступным.
И вдруг Расульчик увидел, что шар начинает резко менять окраску. Из чёрного он стал лиловым, потом стал голубеть, голубеть… Но только одной верхней половиной. Нижнее полушарие, под которым лежали спящие, оставалось по-прежнему чёрным. Мальчику сделалось страшно, и он отбежал от шара подальше.
Никто, кроме маленького Расульчика, не обращал на шар ни малейшего внимания. Басмачи, напевая какие-то заунывные песни, собирали своих убитых и складывали их в ряд в тени огромного валуна. Искра держался за раненую руку и смотрел на басмачей. Наташа продолжала любоваться небом, а Закиров всё ещё оплакивал убитого начальника. Так и получилось, что отлёт “Дриона” с Земли видел единственный человек на свете: десятилетний мальчик Расул Закиров.
Прошла минута, вторая. Верхняя половина шара стала сверкающе белой, словно вылепленной из чистого снега. “Дрион” тронулся и, разорвав канаты, медленно выплыл из ниши. Очутившись под открытым небом, он несколько секунд помешкал и вдруг, мгновенно весь налившись белизной, ушёл в голубую высь и буквально через секунду бесследно в ней растаял.
– Миэль живой! Миэль живой! Прощай, Миэль! Прощай, Юра! – кричал Расульчик, махая вслед шару рукой.
Долго стоял он с запрокинутой головой и смотрел в бездонную лазурь. Потом вздохнул совсем не по-детски и огляделся по сторонам. Постепенно до его сознания стало доходить, что судьба всех этих взрослых людей, собравшихся в лагере под Чёрной Горой, зависит от него и только от него. Но как им помочь, как спасти? Съездить в Шураб и привести сюда других людей? Это долго, слишком долго. Облучённых нельзя оставлять без надзора! Он теперь отвечает за этих больших беспомощных людей. Он должен заставить их погрузить на ишаков имущество экспедиции, раненых, спящих, запастись водой, продовольствием и отправиться в Шураб. Дорогу Расул знает, он доставит караван на место.
Но сначала пусть похоронят убитых: Лапина, Плавунова.
Расульчик отправился к басмачам и громко произнёс имя Худояр-хана. К нему тотчас же подошёл высокий мужчина лет сорока, с небольшой, аккуратно подстриженной бородкой на худощавом смуглом лице. На нём был дорогой бешмет, перетянутый ремнями. У пояса маузер и кривая сабля с серебряной насечкой. На голове огромная белая папаха.
– Я Расул Закиров, – твердо сказал мальчуган. – Я говорю тебе, Худояр-хан, что отсюда надо уходить, иначе мы все погибнем. Ты будешь слушаться меня, Худояр-хан?
– Буду, Расул-джан, буду, – охотно согласился басмач…
Через трое суток в Шураб въехал удивительный караван. Впереди на вороном скакуне, принадлежавшем курбаши Худояр-хану, ехал смуглый мальчуган в тюбетейке. За ним на рослом ишаке – вожак погонщиков Мирза Икрамов. Дальше тянулся большой караван из ишаков с грузом. Они везли не только имущество экспедиции, но и мешки с оружием и боеприпасами. Подгоняли этот караван трое: Рашид, Ибрагим и Ахмет. В конце каравана плелись два ишака, между которыми были закреплены мягкие носилки из кошмы. На носилках лежал раненый Искра. Он был в жару и бредил. За ним ехала на лошади Наташа Плавунова. На лице её была отрешённость, на раненого жениха своего она почти не смотрела. В арьергарде каравана двигался смешанный конный отряд из пяти красноармейцев и двенадцати басмачей. Они ехали вперемешку, без оружия. В самом хвосте отряда ехали Абдулла Худояр-хан и Ханбек Закиров.
Население Шураба высыпало из домов и с удивлением смотрело на необыкновенный караван…
ЧЕЛОВЕК ИЗ СЕРЕБРЯНОГО ШАРА
Надо ли говорить, что судьба всех участников этой истории сложилась по разному?
Искру положили в больницу в Исфаре. Он пролежал в ней полтора месяца и после выздоровления немедленно был отправлен в специальную клинику, где долго занимались его странно нарушенной памятью.
Искру положили в больницу в Исфаре. Он пролежал в ней полтора месяца и после выздоровления немедленно был отправлен в специальную клинику, где долго занимались его странно нарушенной памятью.