Страница:
Наконец, он, очевидно, решил, что вокруг нет никакой скрытой опасности. Он вернулся к тропе, и бросил взгляд вниз на водопой. Он проходил рядом и все же как бы не замечал меня. Продолжая передвигаться с равнодушным видом, он поравнялся со мной, и, вдруг, без всякого предупреждения и с невероятной стремительностью, отвесил мне затрещину по голове. Я пролетел добрую дюжину футов прежде, чем упасть на землю, и помню, несмотря на то, что был в полубессознательном состоянии после сокрушительного удара, услышал смех, похожий на дикое кудахтанья и вопли, доносившиеся из пещер. Это была отличная, остроумная шутка - по крайней мере в те времена это считалось остроумной шуткой и, право же, племя оценило ее от всего сердца. Вот так я был принят в орду. Красноглазый не обращал больше на меня внимания, и я мог продолжать и дальше рыдать и хныкать, чтобы прийти в себя. Несколько женщин из любопытства подошли ко мне, и я узнал их. Я видел их в прошлом году, когда мать брала меня с собой в Ущелье Лесных Орехов. Но они быстро ушли, и их сменила дюжина любознательных детей, принявшихся дразнить меня. Они встали в круг, показывали на меня пальцами, строили рожи, толкали и пинали меня. Я был испуган, и какое-то время сносил все молча, затем злость закипела во мне, и я впился ногтями и зубами в самого смелого из них - это оказался никто иной, как Вислоухий, собственной персоной. Мне пришлось назвать его именно так, потому что он мог двигать только одним из ушей. Другое ухо всегда бессильно висело без движения. Какое-то происшествие повредило мышцы и лишило его возможности пользоваться им. Он не отступил, и мы схватились с ним, забыв обо всем на свете как всегда бывает, когда дерутся два мальчишки. Мы царапались и кусались, тянули за волосы, наваливались и бросали друг друга на землю. Помню, мне удалось применить к нему то, что как я узнал в колледже, называлось полунельсоном. Этот прием дал мне решительное преимущество. Но я недолго радовался. Он вывернулся, и ногой(задней ногой, точнее) так надавил на живот, что чуть не выпотрошил мне кишки. Мне пришлось отпустить его, чтобы избежать этого, и мы снова сцепились. Вислоухий было на год старше меня, но я был в несколько раз злее, и в конце концов, он смазал пятки. Я преследовал его на площадке и вниз по тропе к речке. Но он был лучше знаком с местностью и, пробежав по краю воды, поднялся вверх и вернулся назад другой тропой. Он срезал угол и бросился в широкое отверстие пещеры. Прежде, чем я понял что происходит, я уже влетел следом за ним в темноту. В следующее мгновение я ужасно испугался. Я никогда раньше не был в пещере. Я начал хныкать и кричать. Вислоухий со смехом передразнивая меня, набросился на меня в темноте и швырнул на землю. Однако он не решился проделать это во второй раз и отпрыгнул в сторону. Я был между ним и входом, он не мог пройти мимо незамеченным и все же мне показалось, что он исчез. Я прислушался, но не смог понять, где он. Это озадачило меня, и когда я вышел наружу, то уселся сторожить. Он так и не вышел из пещеры, я был в этом уверен, и тем не менее через несколько минут он хихикал у меня за спиной. Снова я бежал за ним, и снова он спрятался в пещере, но на этот раз я остановился у входа. Я отступил на несколько шагов и притаился. Он не вышел, и все же, как в прошлый раз, его смех раздался у меня за спиной и, преследуемый мной, он в третий раз скрылся в пещере. Это представление повторялось несколько раз. Тогда я последовал за ним в пещеру и безуспешно пытался отыскать его там. Я был любознателен. Я не мог понять, как он исчезал от меня. Он все время входил в пещеру, но ни разу не выходил из нее и несмотря на это постоянно оказывался у меня за спиной и дразнил меня. Вот так наша драка сама собой превратилась в игру в прятки. Весь полдень, с небольшими перерывами, мы забавлялись этим и незаметно для нас игра протянула между нами нити дружеских чувств. В конце концов он перестал убегать от меня, и мы сели, обнявшись. Немного позже он раскрыл тайну пещеры с широким входом. Взяв за руку, он повел меня внутрь. Она соединялась узкой щелью с другой пещерой и этим путем мы вышли наружу. Теперь мы были друзья. Когда другие дети собрались вокруг, чтобы дразнить меня, он напал на них вместе со мной. Мы дали им такой отпор, что вскоре меня оставили в покое. Вислоухий познакомил меня с селением. Он мало что мог сообщить мне о взаимоотношениях и обычаях - ему не хватало для этого слов, но, наблюдая за ним, я много понял, а кроме того он показал мне места и вещи. Он показал мне равнину между пещерами и рекой, и отвел в лес вдалеке, где в траве среди деревьев, мы выкопали и съели дикую морковь. После этого мы напились у реки и поднялись по тропе к пещерам. Там-то мы и наткнулись снова на Красноглазого. Я увидел как Вислоухий отпрыгнул в сторону, а потом прижался к скале. Я инстинктивно последовал его примеру. Только после этого я попытался увидеть причину его страха. Это был Красноглазый, важно спускавшийся вниз посередине тропы, свирепо насупя свои горящие глаза. Я заметил, что вся молодежь шарахалась от него, также как мы, в то время как взрослые осторожно присматривались к нему, когда он приближался, и уступали середину тропы. Когда наступили сумерки, площадка опустела. Племя искало безопасности в пещерах. Вислоухий повел меня к месту сна. Мы взобрались высоко на склон, выше всех других пещер, к крошечной щели, которую невозможно было заметить с земли. Вислоухий протиснулся в нее. С большим трудом я последовал за ним, столь узок был вход, и оказался в маленькой каменной полости. Она была очень низкой - не больше пары футов высотой, и наверно три-четыре фута в длину и ширину. Здесь, обняв друг друга, мы проспали всю ночь.
ГЛАВА VI
Хотя самые смелые из детей играли внутри и снаружи пещер с большими входами, я быстро понял, что такие пещеры были незаняты. Никто не проводил в них ночь. Использовались только пещеры с узким входом и чем (уже было отверстие тем лучше. Это происходило из-за страха перед хищными животными, которые преследовали нас в те дни и ночи. В первое же утро, после ночи проведенной с Вислоухим, я узнал о преимуществе пещер с узким входом. Еще светало, когда старый тигр Саблезуб, вышел из леса. Двое из наших соплеменников уже были снаружи. Они бросились бежать. То ли они запаниковали, то ли он шел за ними по пятам и у них не оставалось времени, чтобы попытаться взобраться повыше, я не знаю, но во всяком случае они бросились в ту пещеру с широким входом, в которой я и Вислоухий играли в прошлый полдень. Я не видел, что произошло внутри, но без труда пришел к заключению, что два моих соплеменника проскользнули через щель в соседнюю пещеру. Этот проход был слишком узок для Саблезуба, и он ушел восвояси злым и разочарованным. Было очевидно, что его ночная охота была неудачной, и он рассчитывал полакомиться кем-нибудь из нас. Он снова заметил двоих наших у входа в соседнюю пещеру и прыгнул на них. Они, конечно, бросились через проход в первую пещеру. С рычанием он появился наружу еще более разозленный. А среди остального племени началось вавилонское столпотворение. На всем пространстве огромного утеса, племя заполнило входы в пещеры и уступы, и мы все орали и вопили на тысячу ладов. И мы все строили рожи рычащие рожи, это было проявление нашего инстинкта. Мы были столь же разозлены, как и Саблезуб, хотя наш гнев смешался со страхом. Я помню, что вопил и строил рожи не хуже других. И не только потому, что они подавали пример, я и в самом деле чувствовал, что должен делать то же самое, что они. Мои волосы встали дыбом, меня сотрясала лютая, не рассуждающая ярость. В течение некоторого времени старый Саблезуб продолжал носиться из одной пещеры в другую. Но те двое просто проскальзывали взад и вперед через соединяющий пещеры лаз, легко избегая встречи с ним. Тем временем остальные, остававшиеся на утесе, приступили к действиям. Каждый раз, когда он появлялся снаружи, мы забрасывали его камнями. Сначала мы просто скидывали их на него, но вскоре воздух стали со свистом рассекать брошенные изо всех сил камни. Этот обстрел привлек к нам внимание Саблезуба и разозлил его еще больше. Он отказался от преследования тех двоих и прыгнул на утес к остальным из нас, цепляясь когтями за осыпающиеся камни и с рычанием прокладывая себе путь наверх. Это жуткое зрелище заставило всех искать убежища в пещерах. Я знаю это, потому что выглянул и увидел опустевший утес, если не считать Саблезуба, который потерял опору и, скользя когтями по камню, свалился вниз. Я издал вопль одобрения, и снова утес покрылся кричащей ордой, и камни полетели еще быстрее, чем раньше. Саблезуб пришел в бешенство. Снова и снова он бросался на утес. Один раз ему даже удалось зацепиться у входа в первый ряд узких пещер прежде, чем он упал вниз, но он был не в силах забраться выше. С каждым его броском вверх, нас накрывала волна страха. Сначала, в такие моменты, большинство из нас бросалось внутрь пещер, но некоторые оставались снаружи, чтобы долбить его камнями, а вскоре уже и все из нас оставались на своих местах и усиливали мощь обстрела. Никогда еще живое существо не было так мастерски одурачено. Его гордость была ужасно уязвлена, ведь его перехитрил маленький и слабосильный народец. Он стоял на земле и смотрел на нас, рыча и хлеща себя хвостом, огрызаясь на камни, которые падали близко к нему. Один раз я швырнул камень и как раз в этот момент он посмотрел вверх. Я попал ему прямо в кончик носа, и он прямо подпрыгнул в воздух, всеми четырьмя лапами, рыча и мяукая от боли и неожиданности. Он потерпел поражение, и он знал это. Пытаясь сохранить достоинство, он гордо прошествовал из-под града камней. Он остановился на середине пустоши и смотрел на нас задумчиво и с жадностью. Ему крайне не хотелось воздерживаться от еды, а мы были кучей мяса, загнанной в угол, и в то же время недоступной. Этот его вид заставил нас расхохотаться. Мы все смеялись от души. Уже тогда животные не любили насмешек. Осмеяние вызывало у них гнев. Именно так и наш смех подействовал на Саблезуба. Он взревел и снова атаковал утес. Это было то, чего мы хотели. Схватка стала игрой, и мы получали огромное наслаждение, забрасывая его камнями. Но это нападение длилось недолго. Он быстро опомнился, и кроме того, наши снаряды были весьма чувствительны. Я ярко вспоминаю зрелище одного его заплывшего глаза, почти закрывшегося после прямого попадания камнем. И у меня отчетливо сохранилась в памяти картина того, как он стоит на опушке леса, куда он в конце концов отступил. Он оглядывался на нас, скалил свои огромные клыки, его шерсть вставала дыбом, а хвост бил по земле. Он зарычал на прощание и пропал из вида среди деревьев. После этого начался сущий бедлам. Все высыпали из своих берлог и стали разглядывать отметины, оставленные его когтями на скале, и кричать одновременно. Один из тех двух, что были загнаны в двойную пещеру был подростком - наполовину ребенок, наполовину юноша. Они гордо вышли из своего убежища, и их окружила восторженная толпа. Потом мать юнца прорвалась сквозь толпу и вцепилась в него в жутком гневе. Она таскала его за уши и волосы, и завывала подобно демону. Это была здоровенная бабища, очень волосатая, и трепка, которую она задала своему отпрыску, пришлась племени по душе. Мы давились от смеха, хватаясь друг за друга и в изнеможении катаясь по земле. Несмотря на то, что мы жили под господством страха, мои соплеменники любили посмеяться. У нас было чувство юмора. Наше веселье было гомерическим. Оно не знало удержу. Вполсилы мы не веселились. Если что-то забавляло нас, мы были потрясены этим, даже самым простым и грубым. Мы были большие весельчаки, это уж несомненно. Способ, которым мы обошлись с Саблезубом, был одинаков для всех животных, вторгавшихся в наше селение. Мы сохраняли наши тропы и водопои для себя, делая невыносимой жизнь для животных, которые нарушали границу или забредали на нашу суверенную территорию. Даже самых свирепых хищников мы так мучили, что они научились обходить стороной наше селение. Мы не были бойцами подобно им, мы были хитры и трусливы, и именно из-за нашей хитрости и трусости, и нашей способности чувствовать опасность, мы выжили в этом чрезвычайно враждебном окружении Юного Мира. Я думаю, что Вислоухий был на год старшее меня. О своем прошлом он мне не мог рассказать, но так как я никогда не видел его матери, я уверен, что он был сиротой. Кроме того отцы в нашей орде в расчет не принимались. Брак был пока еще в зачаточном состоянии, и пары, поссорившись, разделялись. Современный человек, благодаря институту развода, делает тоже самое, но в суде оформляет это юридически. У нас не было законов. Все мы следуем традициям, но наши традиции в этом специфическом вопросе сильно отличались. Тем не менее, как вы позже увидите из этих набросков, нас уже притягивало мерцание смутных представлений о единобрачии, которое впоследствии дало такую власть и сделало могущественными племена, охваченные им. Больше того, даже в мое время было несколько преданных пар, живших на деревьях по соседству с моей матерью. Проживание в гуще орды не способствовало единобрачию. Именно по этой причине, несомненно, любящие пары уходили из нее и жили отдельно. В течение много лет эти пары оставались вместе, хотя когда мужчина или женщина умирали или попадали на обед хищникам, оставшийся в живых неизменно находил нового спутника жизни. Было нечто такое, что сильно озадачивало меня в первые дни моего пребывания в орде. Это был безымянный и непередаваемый страх, который пронизывал всех. Сначала мне показалось, что это было полностью связано с одной из сторон света. Орда боялась северо-востока. Она жила в постоянном страхе перед этим сектором компаса. И каждый вглядывался туда чаще и с большей тревогой, чем в любом другом направлении. Когда Вислоухий и я пошли на северо-восток, чтобы полакомиться дикой морковью, которая поспевала в это время года, он стал необычно робким. Он был согласен поедать остатки, большие жесткие морковки и маленькие клейкие, скорее чем рискнуть пройти короткое расстояние туда, где морковь была пока еще нетронутой. Когда я это делал, он ругал меня и ссорился со мной. Он дал мне понять, что в этом направлении была какая-то ужасная опасность, вот, только, что это была за ужасная опасность, бедность его языка не позволяла ему рассказать. Я нашел много хорошей еды, в то время как он тщетно ругал меня и причитал. Я не мог понять в чем дело. Я был начеку, но никакой опасности не было видно. Я постоянно прикидывал расстояние между собой и ближайшим деревом, и знал, что в этом убежище я спасусь и от желто-коричневого и от старого Саблезуба, если кто-нибудь из них внезапно появится. Однажды в полдень, в стойбище возник переполох. Орду захватило единственное чувство - страх. Стена утеса была усыпана людьми, все пристально вглядывались и указывали на северо-восток. Я не знал, что это было, но тем не менее вскарабкался в свою высокую маленькую пещеру, ни разу не оглянувшись, чтобы посмотреть в чем дело. Потом, за рекой, вдали на северо-востоке, я впервые увидел загадочные дымы. Это было самое большое животное, которое я когда-либо видел. Мне показалось, что это гигантская змея, вставшая на дыбы, поднимающая голову выше деревьев и раскачивающаяся взад и вперед. И все же, так или иначе, из поведения соплеменников, мне показалось, что дым сам по себе не представлял опасности. Казалось, они боялись этого как предвестника чего-то еще. Чего они ожидали, я не мог себе представить. А они не могли объяснить. Все же я должен был это скоро узнать, и это должно было быть чем-то более ужасным, чем желто-коричневый, чем старый Саблезуб и даже змеи, хотя казалось, что ничего более ужасного существовать не может.
ГЛАВА VII
Сломанный Зуб был еще одним мальчиком предоставленным самому себе. Его мать жила в пещерах, но вслед за ним родились еще двое детей и его прогнали, чтобы он сам заботился о себе. Мы наблюдали за этим представлением на протяжении нескольких дней, и оно не доставляло нам ни малейшего удовольствия. Сломанный Зуб не хотел покидать семью, и, каждый раз, когда его мать уходила из пещеры, он снова прокрадывался в нее. Когда она возвращалась и находила его там, ее гнев был неописуем. Половина орды с удовольствием наблюдала за происходящим. Сначала, из глубины пещеры раздавались ее крики и брань. Затем доносились звуки трепки, которую задавала ему мать и вопли Сломанного Зуба. Одновременно с этим к хору присоединяли свои голоса двое младших детей. И наконец, подобно извержению маленького вулкана, наружу вылетал Сломанный Зуб. Через несколько дней он был изгнан окончательно. Он оплакивал свою участь, не привлекая ничьего внимания в центре площадки, в течение по крайней мере получаса, а потом пришел жить ко мне и Вислоухому. Наша пещера была маленькая, но, потеснившись, нашлось место для троих. У меня не осталось воспоминаний о последующих ночевках Сломанного Зуба, так что все, наверное, случилось на следующий день. Это произошло в середине дня. Утром мы съели наш запас моркови, и затем, став беспечными, играя, забрели далеко к высоким деревьям. Я не могу понять как Вислоухий преодолел свою обычную осторожность, наверное из-за игры. Мы долго играли в древесные пятнашки. Вот это были пятнашки! Мы совершали десяти- и пятнадцатифутовые прыжки с дерева на дерева как ни в чем не бывало. Спрыгнуть с двадцати или двадцати пяти футов на землю для нас не составляло никакого труда. Я просто боюсь сказать с какой огромной высоты мы прыгали. Став старше и тяжелее, нам приходилось быть более осторожными в своих прыжках, но в том возрасте наши тела были легкими и пружинистыми как струны, и мы могли вытворять все что угодно. Сломанный Зуб показал замечательное проворство в игре. Он водил реже любого из нас, и в ходе игры изобрел одно такое трудное движение "проскальзывание" , что ни Вислоухий, ни я не смогли его повторить. По правде говоря, мы просто боялись это сделать. Когда водили мы, Сломанный Зуб всегда добегал до конца высокой ветки дерева. От нее до земли было не меньше семидесяти футов, и она могла подломиться в любой момент. А приблизительно в двадцати футах ниже, и в пятнадцати в сторону была толстая ветвь другого дерева. Когда мы выбегали на ветку, Сломанный Зуб, стоя перед нами, начинал раскачиваться. Это, естественно, препятствовало нашему продвижение, но дело было не только в этом. Раскачиваясь, он готовился к прыжку вниз спиной. Он раскачивался, готовясь к прыжку который задумал. Как только мы приближались к нему, он отпускал ветку. Колеблющаяся ветка была подобна трамплину. Она подбрасывала его, и в полете он переворачивался лицом к той ветке, к которой подлетал. Эта ветка, здорово сгибалась под его весом, и иногда слышался зловещий треск, но она ни разу не сломалось, а в листве мы каждый раз видели лицо торжествующе ухмыляющегося над нами Сломанного Зуба. Была моя очередь водить, когда Сломанный Зуб попытался сделать это в последний раз. Он ухватился за конец ветки и начал раскачиваться, а я подкрадывался к нему, когда внезапно раздался глухой предупреждающий крик Вислоухого. Я посмотрел вниз и увидел его, сидящего на нижней ветке дерева, прижавшись к стволу. Инстинктивно я приник к толстой ветке. Сломанный Зуб перестал раскачиваться, но ветка продолжала качаться, и он подпрыгивал на ней вверх и вниз вместе с шелестящими листьями. Я услышал треск сухой ветки, и, посмотрев вниз, увидел своего первого Человека Огня. Он крался ползком по земле, поглядывая на дерево. Сначала я подумал, что это какой-то зверь, потому что вокруг груди и на плечах у него был кусок рваной медвежьей шкуры. А потом я увидел его руки и ноги, и разглядел его внимательнее. Он был очень похож на нас, За исключением того, что он был менее волосат и его ноги были меньше похожи на руки, чем наши. Вообще, он и его люди, как я позже узнал, были гораздо менее волосаты, чем мы, хотя мы, в свою очередь, были в той же мере менее волосаты, чем Древесные Люди. Как только я посмотрел на него, я сразу все понял. Это был ужас с северо-востока, знаком которого был таинственный дым. Все же я был озадачен. Несомненно, он не представлял из себя ничего особенного, во всяком случае он был не тот, кого следовало бояться. Он не казался достойным противником Красноглазому или любому из наших сильных мужчин. Он был стар, высох от старческой худобы, и волосы на его лице были седые. Еще он сильно хромал на одну ногу. Не было никаких сомнений в том, что он не смог бы догнать нас ни на земле, ни на деревьях. Он никогда не поймал бы нас. Но он держал что-то в руке, нечто такое, чего я никогда раньше не видел. Это были лук и стрела. Но тогда лук и стрела не имели для меня никакого значения. Откуда мне было знать, что в этом куске согнутого дерева притаилась смерть? Но Вислоухий знал. Он, несомненно, видел Людей Огня прежде и знал кое-что об их повадках. Человек Огня глядел на него и кружил вокруг дерева. А Вислоухий тоже кружил, перебираясь с ветки на ветку и всегда оставляя между собой и Человеком Огня ствол дерева. Пришелец внезапно бросился в другую сторону. Захваченный врасплох Вислоухий, торопливо попытался последовать его примеру, но не успел скрыться под защиту ствола после того как Человек Огня спустил тетиву. Я видел как стрела взвилась вверх, пролетела мимо Вислоухого, ударилась о ветку и упала вниз. От восхищения увиденным я стал подпрыгивать на своем насесте. Это была игра! Человек Огня кидал чем-то в Вислоухого также, как мы иногда бросали чем-нибудь друг в друга. Игра продолжилась еще некоторое время, но Вислоухий не подставил себя во второй раз. Тогда Человек Огня остановился. А я свесился со своей ветки и заверещал. Я хотел играть. Я хотел сделать так, чтобы он попробовал поразить меня своей вещью. Он видел меня, но проигнорировал, обратив свое внимание на Сломанного Зуба, который все еще слегка раскачивался на не успевшей остановиться ветке. Первая стрела взмыла вверх. Она достигла своей цели. Сломанный Зуб взвыл от испуга и боли. Это придало происходящему совершенно другую окраску. Мне было больше не до игры, дрожа я притаился у ветки. Вторая и третья стрелы миновали Сломанного Зуба, прошелестели по листьям в кроне дерева и, описав дугу, вернулись на землю. Человек Огня снова натянул свой лук. Он переменил позицию, отступив на несколько шагов, затем снова переместился. Звякнула тетива, стрела устремилась вверх, и Сломанный Зуб, издав ужасный крик, упал с ветки. Я видел, как он летел вниз, переворачиваясь в воздухе всем телом, древко стрелы торчало у него из груди, то появляясь, то исчезая с каждым оборотом. Он падал семьдесят футов. С криком. Был хорошо слышен глухой удар о землю и хруст, его тело слегка подпрыгнуло от сильного удара и снова упало. Но он был еще жив и корчился, хватаясь руками и ногами за землю. Я помню, как Человек Огня, бросился вперед с камнем в руках и ударил его по голове ..., и потом я не помню больше ничего. Всегда, в детстве, на этом месте своего видения я просыпался, крича от испуга - и часто видел у моей кровати мать или сиделку, озабоченных и испуганных, успокаивающе гладивших меня по голове и говорящих мне, что они здесь и мне нечего бояться.
Мое следующее видение в том же ряду, начинается всегда с того, что мы с Вислоухим несемся по деревьям. Человек Огня, Сломанный Зуб и место трагедии исчезли. Вислоухий и я, в панике, убегаем по деревьям. В моей правой ноге - горящая боль, из нее торчит стрела Человека Огня. Мало того, что она причиняет мне сильную боль, но еще и мешает бежать, заставляя отставать от Вислоухого. В конце концов я остановился, прячась за веткой дерева. Вислоухий продолжал бежать. Я позвал его - очень жалобно, я помню, и он остановился и оглянулся назад. После этого он вернулся ко мне, залез на ветку и стал обследовать стрелу. Он попробовал вытащить ее, но с одной стороны ее не давал вытащить зазубренный наконечник, а с другой оперение. К тому же, это причиняло мне сильную боль, и я остановил его. Мы затаились на некоторое время. Вислоухому, возбужденному и испуганному, очень хотелось бежать дальше, в страхе он постоянно бросал взгляды в разные стороны, а я тихо хныкал и всхлипывал. Вислоухий был явно испуган, и все же то, что он остался со мной, несмотря на его страх, я считаю предвестником альтруизма и товарищества, которые помогли человеку стать самым могущественным из животных. Вислоухий еще раз попробовал вытянуть стрелу из мякоти ноги, и я сердито остановил его. Тогда он наклонился и начал грызть древко стрелы зубами. Делая это, он крепко держал стрелу обеими руками, так чтобы она не двигалась в ране, а я в это время держался за него. Я часто размышляю над этой сценой - два недоразвитых детеныша, на заре человечества, и один из них преодолевает свой страх, отбрасывает прочь эгоистичное желание сбежать, для того чтобы остаться рядом и прийти на помощь другому. И я вижу все, что последовало за этим - Дамон и Пифий, спасательные команды и медсестры Красного Креста, мученики и вожди несбывшихся надежд, святого отца Дамиана, и даже самого Христа, и всех людей Земли во всем их величии, берущем начало от чресел Вислоухого и Большого Зуба и других неразвитых и грубых обитателей Юного Мира. Когда Вислоухий отгрыз наконечник стрелы, ее древко пошло наружу довольно легко. Я встал и хотел идти дальше, но теперь уже он остановил меня. Моя нога сильно кровоточила. Несомненно были задеты некоторые из мелких сосудов. Пробежав до конца ветки, Вислоухий собрал горсть зеленых листьев и приложил их к ране. Они оправдали его ожидания и кровотечение скоро прекратилось. Тогда мы пошли дальше вместе, назад к безопасности наших пещер.
ГЛАВА VIII
ГЛАВА VI
Хотя самые смелые из детей играли внутри и снаружи пещер с большими входами, я быстро понял, что такие пещеры были незаняты. Никто не проводил в них ночь. Использовались только пещеры с узким входом и чем (уже было отверстие тем лучше. Это происходило из-за страха перед хищными животными, которые преследовали нас в те дни и ночи. В первое же утро, после ночи проведенной с Вислоухим, я узнал о преимуществе пещер с узким входом. Еще светало, когда старый тигр Саблезуб, вышел из леса. Двое из наших соплеменников уже были снаружи. Они бросились бежать. То ли они запаниковали, то ли он шел за ними по пятам и у них не оставалось времени, чтобы попытаться взобраться повыше, я не знаю, но во всяком случае они бросились в ту пещеру с широким входом, в которой я и Вислоухий играли в прошлый полдень. Я не видел, что произошло внутри, но без труда пришел к заключению, что два моих соплеменника проскользнули через щель в соседнюю пещеру. Этот проход был слишком узок для Саблезуба, и он ушел восвояси злым и разочарованным. Было очевидно, что его ночная охота была неудачной, и он рассчитывал полакомиться кем-нибудь из нас. Он снова заметил двоих наших у входа в соседнюю пещеру и прыгнул на них. Они, конечно, бросились через проход в первую пещеру. С рычанием он появился наружу еще более разозленный. А среди остального племени началось вавилонское столпотворение. На всем пространстве огромного утеса, племя заполнило входы в пещеры и уступы, и мы все орали и вопили на тысячу ладов. И мы все строили рожи рычащие рожи, это было проявление нашего инстинкта. Мы были столь же разозлены, как и Саблезуб, хотя наш гнев смешался со страхом. Я помню, что вопил и строил рожи не хуже других. И не только потому, что они подавали пример, я и в самом деле чувствовал, что должен делать то же самое, что они. Мои волосы встали дыбом, меня сотрясала лютая, не рассуждающая ярость. В течение некоторого времени старый Саблезуб продолжал носиться из одной пещеры в другую. Но те двое просто проскальзывали взад и вперед через соединяющий пещеры лаз, легко избегая встречи с ним. Тем временем остальные, остававшиеся на утесе, приступили к действиям. Каждый раз, когда он появлялся снаружи, мы забрасывали его камнями. Сначала мы просто скидывали их на него, но вскоре воздух стали со свистом рассекать брошенные изо всех сил камни. Этот обстрел привлек к нам внимание Саблезуба и разозлил его еще больше. Он отказался от преследования тех двоих и прыгнул на утес к остальным из нас, цепляясь когтями за осыпающиеся камни и с рычанием прокладывая себе путь наверх. Это жуткое зрелище заставило всех искать убежища в пещерах. Я знаю это, потому что выглянул и увидел опустевший утес, если не считать Саблезуба, который потерял опору и, скользя когтями по камню, свалился вниз. Я издал вопль одобрения, и снова утес покрылся кричащей ордой, и камни полетели еще быстрее, чем раньше. Саблезуб пришел в бешенство. Снова и снова он бросался на утес. Один раз ему даже удалось зацепиться у входа в первый ряд узких пещер прежде, чем он упал вниз, но он был не в силах забраться выше. С каждым его броском вверх, нас накрывала волна страха. Сначала, в такие моменты, большинство из нас бросалось внутрь пещер, но некоторые оставались снаружи, чтобы долбить его камнями, а вскоре уже и все из нас оставались на своих местах и усиливали мощь обстрела. Никогда еще живое существо не было так мастерски одурачено. Его гордость была ужасно уязвлена, ведь его перехитрил маленький и слабосильный народец. Он стоял на земле и смотрел на нас, рыча и хлеща себя хвостом, огрызаясь на камни, которые падали близко к нему. Один раз я швырнул камень и как раз в этот момент он посмотрел вверх. Я попал ему прямо в кончик носа, и он прямо подпрыгнул в воздух, всеми четырьмя лапами, рыча и мяукая от боли и неожиданности. Он потерпел поражение, и он знал это. Пытаясь сохранить достоинство, он гордо прошествовал из-под града камней. Он остановился на середине пустоши и смотрел на нас задумчиво и с жадностью. Ему крайне не хотелось воздерживаться от еды, а мы были кучей мяса, загнанной в угол, и в то же время недоступной. Этот его вид заставил нас расхохотаться. Мы все смеялись от души. Уже тогда животные не любили насмешек. Осмеяние вызывало у них гнев. Именно так и наш смех подействовал на Саблезуба. Он взревел и снова атаковал утес. Это было то, чего мы хотели. Схватка стала игрой, и мы получали огромное наслаждение, забрасывая его камнями. Но это нападение длилось недолго. Он быстро опомнился, и кроме того, наши снаряды были весьма чувствительны. Я ярко вспоминаю зрелище одного его заплывшего глаза, почти закрывшегося после прямого попадания камнем. И у меня отчетливо сохранилась в памяти картина того, как он стоит на опушке леса, куда он в конце концов отступил. Он оглядывался на нас, скалил свои огромные клыки, его шерсть вставала дыбом, а хвост бил по земле. Он зарычал на прощание и пропал из вида среди деревьев. После этого начался сущий бедлам. Все высыпали из своих берлог и стали разглядывать отметины, оставленные его когтями на скале, и кричать одновременно. Один из тех двух, что были загнаны в двойную пещеру был подростком - наполовину ребенок, наполовину юноша. Они гордо вышли из своего убежища, и их окружила восторженная толпа. Потом мать юнца прорвалась сквозь толпу и вцепилась в него в жутком гневе. Она таскала его за уши и волосы, и завывала подобно демону. Это была здоровенная бабища, очень волосатая, и трепка, которую она задала своему отпрыску, пришлась племени по душе. Мы давились от смеха, хватаясь друг за друга и в изнеможении катаясь по земле. Несмотря на то, что мы жили под господством страха, мои соплеменники любили посмеяться. У нас было чувство юмора. Наше веселье было гомерическим. Оно не знало удержу. Вполсилы мы не веселились. Если что-то забавляло нас, мы были потрясены этим, даже самым простым и грубым. Мы были большие весельчаки, это уж несомненно. Способ, которым мы обошлись с Саблезубом, был одинаков для всех животных, вторгавшихся в наше селение. Мы сохраняли наши тропы и водопои для себя, делая невыносимой жизнь для животных, которые нарушали границу или забредали на нашу суверенную территорию. Даже самых свирепых хищников мы так мучили, что они научились обходить стороной наше селение. Мы не были бойцами подобно им, мы были хитры и трусливы, и именно из-за нашей хитрости и трусости, и нашей способности чувствовать опасность, мы выжили в этом чрезвычайно враждебном окружении Юного Мира. Я думаю, что Вислоухий был на год старшее меня. О своем прошлом он мне не мог рассказать, но так как я никогда не видел его матери, я уверен, что он был сиротой. Кроме того отцы в нашей орде в расчет не принимались. Брак был пока еще в зачаточном состоянии, и пары, поссорившись, разделялись. Современный человек, благодаря институту развода, делает тоже самое, но в суде оформляет это юридически. У нас не было законов. Все мы следуем традициям, но наши традиции в этом специфическом вопросе сильно отличались. Тем не менее, как вы позже увидите из этих набросков, нас уже притягивало мерцание смутных представлений о единобрачии, которое впоследствии дало такую власть и сделало могущественными племена, охваченные им. Больше того, даже в мое время было несколько преданных пар, живших на деревьях по соседству с моей матерью. Проживание в гуще орды не способствовало единобрачию. Именно по этой причине, несомненно, любящие пары уходили из нее и жили отдельно. В течение много лет эти пары оставались вместе, хотя когда мужчина или женщина умирали или попадали на обед хищникам, оставшийся в живых неизменно находил нового спутника жизни. Было нечто такое, что сильно озадачивало меня в первые дни моего пребывания в орде. Это был безымянный и непередаваемый страх, который пронизывал всех. Сначала мне показалось, что это было полностью связано с одной из сторон света. Орда боялась северо-востока. Она жила в постоянном страхе перед этим сектором компаса. И каждый вглядывался туда чаще и с большей тревогой, чем в любом другом направлении. Когда Вислоухий и я пошли на северо-восток, чтобы полакомиться дикой морковью, которая поспевала в это время года, он стал необычно робким. Он был согласен поедать остатки, большие жесткие морковки и маленькие клейкие, скорее чем рискнуть пройти короткое расстояние туда, где морковь была пока еще нетронутой. Когда я это делал, он ругал меня и ссорился со мной. Он дал мне понять, что в этом направлении была какая-то ужасная опасность, вот, только, что это была за ужасная опасность, бедность его языка не позволяла ему рассказать. Я нашел много хорошей еды, в то время как он тщетно ругал меня и причитал. Я не мог понять в чем дело. Я был начеку, но никакой опасности не было видно. Я постоянно прикидывал расстояние между собой и ближайшим деревом, и знал, что в этом убежище я спасусь и от желто-коричневого и от старого Саблезуба, если кто-нибудь из них внезапно появится. Однажды в полдень, в стойбище возник переполох. Орду захватило единственное чувство - страх. Стена утеса была усыпана людьми, все пристально вглядывались и указывали на северо-восток. Я не знал, что это было, но тем не менее вскарабкался в свою высокую маленькую пещеру, ни разу не оглянувшись, чтобы посмотреть в чем дело. Потом, за рекой, вдали на северо-востоке, я впервые увидел загадочные дымы. Это было самое большое животное, которое я когда-либо видел. Мне показалось, что это гигантская змея, вставшая на дыбы, поднимающая голову выше деревьев и раскачивающаяся взад и вперед. И все же, так или иначе, из поведения соплеменников, мне показалось, что дым сам по себе не представлял опасности. Казалось, они боялись этого как предвестника чего-то еще. Чего они ожидали, я не мог себе представить. А они не могли объяснить. Все же я должен был это скоро узнать, и это должно было быть чем-то более ужасным, чем желто-коричневый, чем старый Саблезуб и даже змеи, хотя казалось, что ничего более ужасного существовать не может.
ГЛАВА VII
Сломанный Зуб был еще одним мальчиком предоставленным самому себе. Его мать жила в пещерах, но вслед за ним родились еще двое детей и его прогнали, чтобы он сам заботился о себе. Мы наблюдали за этим представлением на протяжении нескольких дней, и оно не доставляло нам ни малейшего удовольствия. Сломанный Зуб не хотел покидать семью, и, каждый раз, когда его мать уходила из пещеры, он снова прокрадывался в нее. Когда она возвращалась и находила его там, ее гнев был неописуем. Половина орды с удовольствием наблюдала за происходящим. Сначала, из глубины пещеры раздавались ее крики и брань. Затем доносились звуки трепки, которую задавала ему мать и вопли Сломанного Зуба. Одновременно с этим к хору присоединяли свои голоса двое младших детей. И наконец, подобно извержению маленького вулкана, наружу вылетал Сломанный Зуб. Через несколько дней он был изгнан окончательно. Он оплакивал свою участь, не привлекая ничьего внимания в центре площадки, в течение по крайней мере получаса, а потом пришел жить ко мне и Вислоухому. Наша пещера была маленькая, но, потеснившись, нашлось место для троих. У меня не осталось воспоминаний о последующих ночевках Сломанного Зуба, так что все, наверное, случилось на следующий день. Это произошло в середине дня. Утром мы съели наш запас моркови, и затем, став беспечными, играя, забрели далеко к высоким деревьям. Я не могу понять как Вислоухий преодолел свою обычную осторожность, наверное из-за игры. Мы долго играли в древесные пятнашки. Вот это были пятнашки! Мы совершали десяти- и пятнадцатифутовые прыжки с дерева на дерева как ни в чем не бывало. Спрыгнуть с двадцати или двадцати пяти футов на землю для нас не составляло никакого труда. Я просто боюсь сказать с какой огромной высоты мы прыгали. Став старше и тяжелее, нам приходилось быть более осторожными в своих прыжках, но в том возрасте наши тела были легкими и пружинистыми как струны, и мы могли вытворять все что угодно. Сломанный Зуб показал замечательное проворство в игре. Он водил реже любого из нас, и в ходе игры изобрел одно такое трудное движение "проскальзывание" , что ни Вислоухий, ни я не смогли его повторить. По правде говоря, мы просто боялись это сделать. Когда водили мы, Сломанный Зуб всегда добегал до конца высокой ветки дерева. От нее до земли было не меньше семидесяти футов, и она могла подломиться в любой момент. А приблизительно в двадцати футах ниже, и в пятнадцати в сторону была толстая ветвь другого дерева. Когда мы выбегали на ветку, Сломанный Зуб, стоя перед нами, начинал раскачиваться. Это, естественно, препятствовало нашему продвижение, но дело было не только в этом. Раскачиваясь, он готовился к прыжку вниз спиной. Он раскачивался, готовясь к прыжку который задумал. Как только мы приближались к нему, он отпускал ветку. Колеблющаяся ветка была подобна трамплину. Она подбрасывала его, и в полете он переворачивался лицом к той ветке, к которой подлетал. Эта ветка, здорово сгибалась под его весом, и иногда слышался зловещий треск, но она ни разу не сломалось, а в листве мы каждый раз видели лицо торжествующе ухмыляющегося над нами Сломанного Зуба. Была моя очередь водить, когда Сломанный Зуб попытался сделать это в последний раз. Он ухватился за конец ветки и начал раскачиваться, а я подкрадывался к нему, когда внезапно раздался глухой предупреждающий крик Вислоухого. Я посмотрел вниз и увидел его, сидящего на нижней ветке дерева, прижавшись к стволу. Инстинктивно я приник к толстой ветке. Сломанный Зуб перестал раскачиваться, но ветка продолжала качаться, и он подпрыгивал на ней вверх и вниз вместе с шелестящими листьями. Я услышал треск сухой ветки, и, посмотрев вниз, увидел своего первого Человека Огня. Он крался ползком по земле, поглядывая на дерево. Сначала я подумал, что это какой-то зверь, потому что вокруг груди и на плечах у него был кусок рваной медвежьей шкуры. А потом я увидел его руки и ноги, и разглядел его внимательнее. Он был очень похож на нас, За исключением того, что он был менее волосат и его ноги были меньше похожи на руки, чем наши. Вообще, он и его люди, как я позже узнал, были гораздо менее волосаты, чем мы, хотя мы, в свою очередь, были в той же мере менее волосаты, чем Древесные Люди. Как только я посмотрел на него, я сразу все понял. Это был ужас с северо-востока, знаком которого был таинственный дым. Все же я был озадачен. Несомненно, он не представлял из себя ничего особенного, во всяком случае он был не тот, кого следовало бояться. Он не казался достойным противником Красноглазому или любому из наших сильных мужчин. Он был стар, высох от старческой худобы, и волосы на его лице были седые. Еще он сильно хромал на одну ногу. Не было никаких сомнений в том, что он не смог бы догнать нас ни на земле, ни на деревьях. Он никогда не поймал бы нас. Но он держал что-то в руке, нечто такое, чего я никогда раньше не видел. Это были лук и стрела. Но тогда лук и стрела не имели для меня никакого значения. Откуда мне было знать, что в этом куске согнутого дерева притаилась смерть? Но Вислоухий знал. Он, несомненно, видел Людей Огня прежде и знал кое-что об их повадках. Человек Огня глядел на него и кружил вокруг дерева. А Вислоухий тоже кружил, перебираясь с ветки на ветку и всегда оставляя между собой и Человеком Огня ствол дерева. Пришелец внезапно бросился в другую сторону. Захваченный врасплох Вислоухий, торопливо попытался последовать его примеру, но не успел скрыться под защиту ствола после того как Человек Огня спустил тетиву. Я видел как стрела взвилась вверх, пролетела мимо Вислоухого, ударилась о ветку и упала вниз. От восхищения увиденным я стал подпрыгивать на своем насесте. Это была игра! Человек Огня кидал чем-то в Вислоухого также, как мы иногда бросали чем-нибудь друг в друга. Игра продолжилась еще некоторое время, но Вислоухий не подставил себя во второй раз. Тогда Человек Огня остановился. А я свесился со своей ветки и заверещал. Я хотел играть. Я хотел сделать так, чтобы он попробовал поразить меня своей вещью. Он видел меня, но проигнорировал, обратив свое внимание на Сломанного Зуба, который все еще слегка раскачивался на не успевшей остановиться ветке. Первая стрела взмыла вверх. Она достигла своей цели. Сломанный Зуб взвыл от испуга и боли. Это придало происходящему совершенно другую окраску. Мне было больше не до игры, дрожа я притаился у ветки. Вторая и третья стрелы миновали Сломанного Зуба, прошелестели по листьям в кроне дерева и, описав дугу, вернулись на землю. Человек Огня снова натянул свой лук. Он переменил позицию, отступив на несколько шагов, затем снова переместился. Звякнула тетива, стрела устремилась вверх, и Сломанный Зуб, издав ужасный крик, упал с ветки. Я видел, как он летел вниз, переворачиваясь в воздухе всем телом, древко стрелы торчало у него из груди, то появляясь, то исчезая с каждым оборотом. Он падал семьдесят футов. С криком. Был хорошо слышен глухой удар о землю и хруст, его тело слегка подпрыгнуло от сильного удара и снова упало. Но он был еще жив и корчился, хватаясь руками и ногами за землю. Я помню, как Человек Огня, бросился вперед с камнем в руках и ударил его по голове ..., и потом я не помню больше ничего. Всегда, в детстве, на этом месте своего видения я просыпался, крича от испуга - и часто видел у моей кровати мать или сиделку, озабоченных и испуганных, успокаивающе гладивших меня по голове и говорящих мне, что они здесь и мне нечего бояться.
Мое следующее видение в том же ряду, начинается всегда с того, что мы с Вислоухим несемся по деревьям. Человек Огня, Сломанный Зуб и место трагедии исчезли. Вислоухий и я, в панике, убегаем по деревьям. В моей правой ноге - горящая боль, из нее торчит стрела Человека Огня. Мало того, что она причиняет мне сильную боль, но еще и мешает бежать, заставляя отставать от Вислоухого. В конце концов я остановился, прячась за веткой дерева. Вислоухий продолжал бежать. Я позвал его - очень жалобно, я помню, и он остановился и оглянулся назад. После этого он вернулся ко мне, залез на ветку и стал обследовать стрелу. Он попробовал вытащить ее, но с одной стороны ее не давал вытащить зазубренный наконечник, а с другой оперение. К тому же, это причиняло мне сильную боль, и я остановил его. Мы затаились на некоторое время. Вислоухому, возбужденному и испуганному, очень хотелось бежать дальше, в страхе он постоянно бросал взгляды в разные стороны, а я тихо хныкал и всхлипывал. Вислоухий был явно испуган, и все же то, что он остался со мной, несмотря на его страх, я считаю предвестником альтруизма и товарищества, которые помогли человеку стать самым могущественным из животных. Вислоухий еще раз попробовал вытянуть стрелу из мякоти ноги, и я сердито остановил его. Тогда он наклонился и начал грызть древко стрелы зубами. Делая это, он крепко держал стрелу обеими руками, так чтобы она не двигалась в ране, а я в это время держался за него. Я часто размышляю над этой сценой - два недоразвитых детеныша, на заре человечества, и один из них преодолевает свой страх, отбрасывает прочь эгоистичное желание сбежать, для того чтобы остаться рядом и прийти на помощь другому. И я вижу все, что последовало за этим - Дамон и Пифий, спасательные команды и медсестры Красного Креста, мученики и вожди несбывшихся надежд, святого отца Дамиана, и даже самого Христа, и всех людей Земли во всем их величии, берущем начало от чресел Вислоухого и Большого Зуба и других неразвитых и грубых обитателей Юного Мира. Когда Вислоухий отгрыз наконечник стрелы, ее древко пошло наружу довольно легко. Я встал и хотел идти дальше, но теперь уже он остановил меня. Моя нога сильно кровоточила. Несомненно были задеты некоторые из мелких сосудов. Пробежав до конца ветки, Вислоухий собрал горсть зеленых листьев и приложил их к ране. Они оправдали его ожидания и кровотечение скоро прекратилось. Тогда мы пошли дальше вместе, назад к безопасности наших пещер.
ГЛАВА VIII