— Возможно, ты прав… — задумчиво протянул философ. — Но я бы хотел поговорить не о страдании, а о блаженстве. Это куда более занимательная тема, друг мой! Любое разумное существо превосходно знает, что такое страдание, боль, муки и ужас; но вот блаженство… Где и каким образом вы надеетесь его достичь?
   — В раю, — ответил странник.
   — В раю? Что же такое рай?
   — Место, где царят покой и любовь.
   — Прекрасно! Но несколько примитивно, должен заметить.
   Блейд задумался.
   — Некоторые наши мудрецы и святые утверждали, что в раю человек испытает чувство слияния с Богом, — наконец сказал он.
   — Это уже лучше. Единение с Богом, с Мирозданием, причастность ко всему происходящему в бесконечных Вселенных… — Сарагга потер лоб. — Мне нравится эта идея! Она мне близка, ибо, насколько я понимаю, именно это чувствуют Урены… — Он вдруг усмехнулся и бросил на Блейда лукавый взгляд. — Однако мне помнится, мы с тобой решили, что еще не готовы перейти в это почти божественное состояние. Значит, ты пока не хочешь воссоединиться с Божеством?
   — Безусловно, нет, — согласился странник.
   — Тогда изложенная тобой концепция рая несостоятельна. Истинный, настоящий рай — это такое место, куда человек согласен переселиться немедля. А ты, мне кажется, ничего не имеешь против любви, но вот покой и блаженство… Это явно не для тебя, а?
   — Хм-м… Может быть, дело в том, что мои представления о рае отличаются от общепринятых?
   — Крайне любопытно! И каковы же они?
   Это был серьезный вопрос! С одной стороны, рай мнился Блейду похожим на Дорсет: небольшой чистый и уютный городок, весь в зелени; приветливые лица, улыбки, цветы, дом, просторный и удобный, малышка Асти, несколько старых друзей, женщина… да, женщина, воплотившая в себе всех его подруг! Всех, кого он любил! Книги, немного музыки, долгие прогулки, неспешные беседы у камина…
   Но видение этого добропорядочного английского рая то и дело перебивалось другими миражами. Он отнюдь не возражал против вечного блаженства в магометанском вкусе, прелестные гурии, услады чувственной страсти, любовь на лугу, любовь в лесу, любовь под струями фонтана, любовь в постели… Нет, это тоже было прекрасно, хотя начисто отвергало Дорсет с его тихими супружескими радостями! И в эту картину никак не вписывались ни Аста, ни старые друзья вроде лорда Лейтона и Дж.!
   Наконец, была и Валгалла, выгодно отличавшаяся от мусульманского варианта возможностью подраться. Там имелись валькирии, еда и питье, а в перспективе маячило грандиозное побоище Рагнарека, скандинавские же боги, в отличие от капризного Саваофа, представлялись Блейду свойскими парнями, большими любителями помахать секирой и боевым топором.
   Эти три концепции казались абсолютно несовместимыми! И странник понимал, что не может выбрать одну из них и не в силах представить рай, в котором нашлось бы место и Асте, и майским дорсетским тюльпанам, и гарему с черноокими гуриями и златовласыми валькириями, и буйным схваткам на глазах аплодирующих асов. Правда, существовал некий паллиатив…
   Улыбнувшись, он вдруг подмигнул Сарагге.
   — Пожалуй, ваша Сфера напоминает рай больше всех прочих мест… в моем представлении, разумеется. Полное изобилие, масса свободного пространства и реальная возможность единения с Божеством… Безопасность, порядок, любовь, покой! Вот только…
   Кродат Сарагга усмехнулся ему в ответ.
   — Слишком много покоя, да?
   Он являлся настоящим философом и умел сразу ухватить суть дела. Дорсетский коттедж Блейда со всеми остальными причиндалами вполне мог стоять в Уренире, и здесь нашлось бы место для Асты, Лейтона и Дж. Что касается гурий и валькирий, то их в уренирских пределах хватило бы на тысячу Эдемских садов и Валгалл, и были они, как успел заметить странник во время посещения ближайших городков, весьма приветливы. Не доставало только Рагнарека.
   — Слишком много покоя тоже плохо, — произнес Сарагга. — Скучно! Покой и простые радости жизни должны чередоваться с размышлениями, а они, в свою очередь, с чем-нибудь этаким… авантюрным… — он неопределенно покрутил рукой. — Кроме того, нужна глобальная перспектива.
   — Урены?
   — Да. Если знаешь, что впереди есть выбор, существование становится более полным.
   — О каком выборе ты говоришь? — Блейд недоуменно приподнял бровь.
   — Видишь ли, не все становятся Уренами. Человек может приобщиться к мудрости и великому могуществу, но может и предпочесть забвение… Во всяком случае, у него есть альтернативные варианты.
   — Вот как? Я полагал, что все в вашем мире со временем становятся Уренами.
   — Нет. Это личное дело каждого.
   Они помолчали, неторопливо шествуя по тропе. Чуть поскрипывал песок под башмаками Блейда, Сарагга же, босой и, по своему обыкновению, облаченный в одну набедренную повязку, двигался совсем бесшумно Густой благовонный аромат смолы разливался в воздухе.
   Наконец странник спросил:
   — Так что же насчет авантюр, с которыми должны чередоваться раздумья и простые радости? Ты имел в виду что-то определенное?
   — Конечно. Известно ли тебе, что в Большой Сфере существуют тысячи мест, где воссозданы условия иных планет? Там — копия их континентов, животного и растительного миров, разумные обитатели, если таковые существуют… Те, что по-настоящему разумны, переселились в Уренир добровольно и теперь живут рядом с нами, но согласно своим законам и обычаям. Ты слышал об этих областях?
   — Кармайктолл даже показывал их мне на карте. Ты говоришь о резерватах?
   — Отчасти. Резерваты — закрытые районы, ибо их флора, фауна или обитатели представляют опасность. Скажем, неуживчивые типы с планеты Ссо'ссу'сса живут именно в резервате и до сих пор режут друг друга. Места обитания прочих существ, более цивилизованных, я бы назвал анклавами.
   — Да, я улавливаю разницу, — Блейд задумчиво покачал головой. — И что же дальше?
   — Если тебе начинает надоедать покой и всеобщее благополучие, можно отправиться в анклав или резерват. Анклав — это смена обстановки, резерват — еще и опасность. И немалая, поверь мне!
   — Ты имеешь в виду Слорам?
   — Например, Слорам. Это очень опасный континент, и еще никто не пересек его от моря и до моря!
   — Хм-м… — Блейд призадумался, навивая на палец прядь темных волос. — Значит, эти анклавы и резерваты — та самая приправа, которая придает жизни остроту, а вашему раю — завершенность?
   Философ резко вскинул руки вверх.
   — Ты сказал!.. А я добавлю лишь одно: нет ничего скучнее вечного блаженства.
 
***
 
   Блейд возвращался домой, шагая по дороге, что кольцом охватывала жилища Кармайктолла и его соседей. Она была неширокой, эта дорожка, выложенная фигурными плитками из цветного камня; странник почти автоматически старался наступать на синие восьмиконечные звезды из лазурита, перешагивая желтые яшмовые квадраты. Ему предстояло пройти ярдов триста, от сосновой рощи Сарагги до живой изгороди вокруг усадьбы Майка, до двух пышных розовых кустов, обозначавших вход.
   Внезапно сам хозяин окликнул Блейда сверху, а затем и приземлился рядом с ним на дорожку. Он был облачен в свой любимый серый костюм, на сей раз -с голубой отделкой и голубыми кружевами, и, вероятно, прилетел из города. В окрестностях четырех усадеб находилось с полдюжины небольших поселений, и в каждом из них у Майка была куча приятелей, в Чантаре же, городе многолюдном, неофициальной местной столице, их количество исчислялось сотнями. Судя по изысканному костюму и великолепной прическе, Майк летал именно в Чантар. Разумеется, он мог попасть туда мгновенно, шагнув в межпространственные врата, но предпочитал прогулку по свежему воздуху, во время которой, как он выражался, можно было размять крылья и почистить перышки. Сотню миль до города Майк одолевал за полчаса.
   Итак, он приземлился рядом с Блейдом, заботливо оправил кружевной воротничок и заявил:
   — Светло-коричневое тебе очень к лицу И я рад, что ты выбрал эту красивую блузу.
   Сегодня утром Блейд остановился на кремовых брюках с широким поясом и легких туфлях кофейного цвета. Что же касается его рубашки, то она являлась настоящим произведением искусства, бежевая, с треугольным вырезом на груди, обрамленным изящными золотистыми кружевами, с кружевными манжетами и блестящими, тоже золотыми, наплечниками. Подобное великолепие было не совсем в его вкусе, но какое-то предчувствие заставило странника выбрать наряд попышнее. Разумеется, визит к Сарагге не имел к этому никакого отношения, философ не возражал, если его гости вообще обходились без одежды.
   — Сегодня намечается какое-то торжество? — с осторожностью поинтересовался Блейд.
   — Вполне вероятно, друг мой, вполне вероятно. — Улыбка Майка была одновременно загадочной и лукавой. — По слухам, моя дорогая сестра закончила примерку.
   — Примерку чего? — не понял странник.
   — Нового тела! Как мне сообщил Лоторм — по секрету, разумеется — она обзавелась потрясающей внешностью.
   — А! — Откровенно говоря, Блейд, увлеченный беседой с Кродатом Сараггой, успел об этом позабыть. — Какой же облик она выбрала? Стала ли она блондинкой или брюнеткой? И глаза… Какого цвета у нее глаза?
   — В такие детали Лоторм не вдавался. Он только заметил, что эта работа доставила ему истинное наслаждение.
   — Хм-м… Я чувствую, что нас ждет большой сюрприз.
   — Тебя, сэр Блейд, в первую очередь — тебя! Вспомни, я же предупреждал, что Миклана подсмотрела кое-что в твоих воспоминаниях. Значит, тебе виднее, в каком обличье она предстанет перед нами.
   Старательно перешагнув через яшмовую плитку, странник поставил ногу в самый центр лазуритовой звезды. Полуденное солнце сияло в голубых небесах, и дорожка струилась перед ними, словно лента, расшитая ярким блестящим бисером. Таинственным мраком мерцал обсидиан, причудливо переплетались травяные волокна на треугольниках амазонита, родонит будил воспоминания о весеннем рассвете, чароитовые круги казались кустами сирени, сочная зелень малахита радовала глаз. Подняв глаза от этой волшебной картины, Блейд сказал.
   — Я был знаком со многими красивыми женщинами, сэр Майк. И любая из них почувствовала бы себя польщенной, если б леди Миклана выбрала ее облик.
   — Благодарю, ты очень галантен, — Майк, пряча насмешливую улыбку, склонил голову. — Но Миклана, как мне кажется, искала не самую прекрасную из твоих подруг.
   — Вот как? Почему?
   — Красота без чувства наполовину мертва. Она высматривала девушку, дорогую твоему сердцу.
   — Многие были… — начал Блейд, но его спутник предостерегающе поднял руку.
   — Не спеши, мой дорогой друг, не спеши. Часто мы сами не знаем, кто нам воистину дорог, и, обнаружив это, испытываем горечь раскаяния.
   — Раскаяния? При чем тут оно?
   Кармайктолл хмыкнул и бросил на странника испытующий взгляд; лицо его вдруг стало печальным.
   — Ты ведь одинок, сэр Блейд? — Не дождавшись ответа, он утвердительно кивнул. — Да, одинок! В твоей жизни было много женщин, прекрасных очаровательных женщин, любивших тебя… и все же ты одинок! Значит, и та девушка, чей облик приняла Миклана, скрылась в тумане лет. Ты не смог удержать ее — или не захотел, ведь так?
   — Да. — Блейд угрюмо склонил голову. Все так и случилось: не смог или не захотел. Теперь ему стало ясно, почему Майк заговорил о раскаянии.
   Они остановились у прохода, обрамленного кустами роз. Цветы на них были огромными, с кулак, не красными, не желтыми и не белыми, а необычайного лилового цвета. Эти розы не имели шипов и пахли терпкой свежестью, будто воздух после грозы.
   — Прости, если я сделал тебе больно, — произнес Майк, легонько касаясь плеча гостя. — Но я бы хотел предупредить еще об одном, сэр Блейд… — Он помолчал, словно в нерешительности. — Сейчас ты увидишь девушку, которую знал когда-то, давным-давно… Не думай, что это она и есть! Нет, мой дорогой, это Миклана, моя сумасбродная сестрица! Я думаю, она сильно отличается от той твоей знакомой… иначе и быть не может… но она по-своему хороша, поверь мне.
   Блейд кивнул, напряженно всматриваясь в обрамленный кустами проход. Он видел ступени, спускавшиеся к озерцу, часть полянки и большие деревья за ней; под одним торчал столик и два пустых кресла. Ни звука, ни движения…
   Вдруг по ступенькам метнулось вниз что-то белоснежное, воздушное; раздался звук быстрых легких шагов, потом — голос:
   — Наконец-то мои мужчины вернулись домой! Я уже заждалась…
   Странник вздрогнул; перед ним стояла Зоэ Коривалл.
 

Глава 6

   Они познакомились в шестьдесят седьмом году, когда Блейд уже вернулся из Гонконга и прочно осел в Англии. Ему шел тридцать второй год; пора было подумывать если не о женитьбе, то о какой-то постоянной связи, о женщине, способной скрасить его одиночество. В остальном все было хорошо; он был доволен своей работой и не нуждался в средствах — полученное после смерти родителей наследство обеспечивало ему полную финансовую независимость. У него имелась неплохая квартирка в Лондоне, в Кенсингтоне, однако временами шумный город начинал действовать ему на нервы, и, поразмыслив, он приобрел небольшой уютный коттедж близ Дорсета, на берегу Ла-Манша. Домик его находился на самой вершине мелового утеса, в сотне футов от песчаного пляжа. Вниз вела узкая и крутая тропинка, переходившая на половине высоты скалы в похожий на балкон карниз. Он был покрыт слоем почвы, нанесенной за столетия ветрами, и зарос густой травой; ближе к скалистой стене жались десятка два кустов боярышника. Вскоре эта естественная веранда стала любимым местом отдыха Блейда — и Зоэ Коривалл.
   Он не вел реестра покоренных сердец, но если бы такой список существовал, то Зоэ — в хронологическом порядке, разумеется — стояла бы в нем где-то в конце третьей сотни. Возможно, четвертой или пятой — в Гонконге ему случалось за одну ночь делить постель с тремя-четырьмя женщинами. Но большинство этих связей было мимолетным; он брал подружку на ночь или две, но редко встречался с девушкой дольше недели. Такое постоянство уже означало привязанность, чего Блейд старался не допускать, ибо не имел намерений прочно осесть на Востоке.
   Все переменилось, когда он вернулся домой. Человеку тяжело жить с пустотой в душе, и в свои тридцать два Ричард Блейд обладал уже достаточным опытом, чтобы понять, что вакуум, образовавшийся после гибели родителей, рано или поздно должен заполниться. Причем не отеческими заботами Дж. и не напряженной работой; тут могла помочь только женщина. Он ждал ее -неосознанно, почти инстинктивно; и она появилась.
   Встреча их произошла на какой-то вечеринке, устроенной молодыми художниками, приятелями Блейда. Присутствие Зоэ на этом сборище объяснялось легко — девушка была начинающим скульптором, очень талантливым, подающим большие надежды. Однако в полубогемном обществе бородатых живописцев и их легкомысленных полуодетых подружек она выглядела как белая ворона, затесавшаяся в стаю галок. Зоэ Коривалл, несомненно, являлась леди — по происхождению, воспитанию и образу жизни. На следующий день Блейд, справившись в картотеке, без труда выяснил, что ее семья относится если не к высшим слоям британской элиты, то, во всяком случае, к вполне респектабельному кругу.
   Зоэ напомнила ему Мод Синглер, его первую женщину, первую любовь -однако в более юном и соблазнительном издании. Она была такой же белокожей, изящной, стройной, только с темными волосами и глазами цвета обсидиана. Не красавица, но чрезвычайно привлекательная девушка лет двадцати пяти, неглупая, милая, умеющая себя держать. Впоследствии, при более близком знакомстве, Блейд выяснил, что она обладает твердым характером и весьма высокими нравственными принципами — правда, не устоявшими под натиском его мужского обаяния. Словом, она могла бы стать идеальной спутницей жизни, если б не одно обстоятельство: Зоэ желала, чтобы ее супруг находился при ней. Мужчина, который исчезает неожиданно на дни — или недели — и возвращается с простреленным плечом или свежим шрамом в боку от удара ножа, ее решительно не устраивал.
   Их связь длилась уже больше года, когда Блейд начал работать в проекте «Измерение Икс». Безусловно, это сказалось на их отношениях, он был сильно увлечен открывшимися перспективами, тем удивительным и необычайным, что приносили странствия в иных мирах, в реальностях, так похожих и не похожих на родную Землю. Каждая из этих экспедиций обещала новые приключения, новые дороги, чаровала ярким и заманчивым бытием, дарила встречи с друзьями и врагами — и, разумеется, с женщинами. Юная неистовая Талин, альбийская принцесса, нежная и хрупкая Лали Мей, похожая на нефритовую статуэтку, красавица Гралия, бесстрашная амазонка из Меотиды, Аквия, снежная королева из Берглиона… Конечно, Блейд ничего не говорил Зоэ о них, о новых возлюбленных, пребывавших где-то за гранью земной реальности, но она чувствовала, ощущала тем безошибочным женским чутьем, что сердце его разрывается на части. Возможно, она смирилась бы и с его таинственными отлучками, и с оскорбительной неопределенностью собственного положения, но делить любимого мужчину с другими… Нет, это было не для нее!
   Наконец наступил разрыв — в те дни, когда Блейд готовился к пятому путешествию, в Тарн. Зоэ ушла, ушла навсегда, покинула его, вырвала из сердца, из памяти… Двенадцать лет прошло с тех пор — срок, равный жизни! Десяти жизням, если вспомнить, где он побывал!
   Он ушел в Тарн, затем — в Катраз и Кархайм, наступила осень семьдесят первого, преддверие восьмой экспедиции, в Сарму, когда ему снова довелось увидеться с Зоэ. Она собралась замуж — вероятно, не по любви. Ее избранник, Реджинальд Смит-Эванс, был весьма бесцветной личностью; главным его достоинством являлись отцовская фирма и отцовские капиталы. Тем не менее Зоэ устроила свою судьбу, став, как и положено девушке из добропорядочной семьи, замужней дамой. Вряд ли она была счастлива в браке, хотя, Реджинальд в ней души не чаял и явно находился под каблуком у своей молодой супруги.
   Года через три Блейд попытался восстановить отношения. По наведенным справкам, миссис Смит-Эванс была бездетной и большую часть своего времени уделяла работе. Постепенно она становилась известным мастером; в газетах сообщалось о пяти или шести ее персональных выставках, и отзывы критиков выглядели весьма хвалебными. Блейд не посетил ни одной. Он боялся вновь увидеть Зоэ, хотя от этого свидания их жизнь могла решительно перемениться, в конце концов, они оба еще не перешагнули рубеж молодости — ему еще не стукнуло сорока, ей было едва за тридцать.
   Наконец он не выдержал и позвонил. Казалось, Зоэ искренне рада; он чувствовал, как дрожит ее голос, когда они уславливались о встрече. Словно растаяли, испарились, исчезли четыре года разлуки! Он вспоминал их последнюю ночь в дорсетском коттедже — не резкие слова, сказанные ею, а аромат нежной кожи и прядь темных волос, что скользила по его щеке… Все еще можно было вернуть! Тепло, нежность и ласковый взгляд темных глаз, снившихся ему ночами…
   Да, все еще можно было вернуть, но он не пошел на то свидание. Вместо этого ему пришлось срочно отправляться в Азалту, потом — в Таллах, Иглстаз, Бреггу, Киртан… Он уже не вспоминал о Зоэ, вернее, вспоминал, но так же, как о Мод Синглер и других своих женщинах — с легкой ностальгической грустью о прошедшем и безвозвратном.
   Еще раз Блейд испытал острую тоску по ней, когда во время девятнадцатого странствия очутился в Зазеркалье — мире, который почти во всем был подобен Земле. Там тоже на берегах Темзы стоял Лондон — такой же огромный и торжественно-мрачный, как в его родной реальности; он ходил по знакомым улицам, заглядывал в знакомые окна, открывал знакомые двери, встречался со знакомыми людьми, аналогами тех, что остались дома… Среди них была и Зоэ — пока еще Зоэ Коривалл, лет на шесть или семь моложе женщины, носившей в его мире фамилию Смит-Эванс. Но там, в Зазеркалье, был и Ричард Блейд! Его двойник, влюбленный в Зоэ!
   И Ричард Блейд, Блейд-странник, ушел. Собственно, он и не мог остаться; та Англия и тот Лондон не являлись его Англией и его Лондоном. И та Зоэ не была девушкой, с которой он когда-то проводил счастливые часы на заросшем боярышником карнизе, нависавшем над узкой полоской пляжа.
   Но все возвращается на круги своя, и теперь Зоэ, юная и прекрасная Зоэ Коривалл, вновь стояла перед ним, в белом воздушном платье, так гармонировавшем с ее матовой нежной кожей.
 
***
 
   — Наконец-то мои мужчины вернулись домой! Я уже заждалась…
   Зоэ! Зоэ?
   Нет, не она… Эта девушка была похожа на Зоэ Коривалл, но в лице ее, прелестном и оживленном, угадывались черточки альбийки Талин и мейдаки Зулькии из Тарна. И она казалась выше, сильнее и крепче! Блейд мог бы поклясться, что леди Миклана, сестра его гостеприимного хозяина, позаимствовала тело у амазонки Гралии, ее плоть была такой же литой, тренированной и гибкой, а ладонь с длинными изящными пальцами словно бы только что покинула рукоять меча.
   Справившись с замешательством, он поклонился. Миклана неожиданно шагнула вперед, обняла брата, поцеловала, потом странник ощутил ее губы на своей щеке.
   — С возвращением, сестричка, — сказал Майк, покосившись на гостя.
   — Ну, как? — девушка отступила на пару шагов, сделала пируэт, подол легкого платья взлетел, обнажив стройные ноги.
   — Великолепно! — Блейд улыбнулся. — Но и прежний вариант был неплох, совсем неплох!
   — Этим, — ее руки скользнули по щекам, шее и груди, — я обязана тебе, досточтимый сэр! И ты будешь вознагражден!
   Ее взгляд красноречивее слов говорил, какой будет эта награда. Блейд снова поклонился.
   — От тебя я приму любые дары, но об одном снисхождении прошу уже сейчас.
   — Каком же? — она округлила глаза.
   — Не называй меня досточтимым сэром!
   — О! Я думала, это тебе понравится… Ведь вы с Майком обращаетесь так друг к другу.
   — Мы с Майком шутим. На моей родине досточтимый сэр — мужчина в том возрасте, когда интерес к женщинам сходит на нет. Мне будет приятно, если ты станешь называть меня Диком…
   Болтая и смеясь, они прошли мимо кустов с лиловыми розами, обогнули пруд и направились к огромному дереву, под которым Блейд и Майк обычно вкушали послеобеденный отдых. Словно по мановению волшебной палочки из воздуха возникло третье кресло, а на столике — бокалы и хрустальный графин с вином. Такого странник еще тут не видел — эта жидкость отливала изумрудным блеском, и в ней вскипали крошечные пузырьки.
   Графин приподнялся, вино хлынуло в бокалы, и над лужайкой поплыл тонкий приятный аромат. Миклана захлопала в ладоши.
   — Шантайя! Мое любимое!
   — Разумеется, — Майк полуобнял ее, усаживая в кресло. — Сегодня ты, как говорят на родине сэра Блейда, царица бала!
   Бокалы соприкоснулись, зазвенели. Странник не знал, являлся ли обычай поднимать тосты исконно уренирским, или Кармайктолл подсмотрел его — как и многое другое — в воспоминаниях своего гостя; как бы то ни было, эта традиция пришлась весьма кстати.
   Они принялись болтать — о том, о сем, попивая ароматное вино, безотчетно улыбаясь, как люди, встретившиеся после недолгой разлуки. Миклана щебетала, словно птичка, иногда, вскочив, она принималась кружиться по лужайке, перегнувшись в тонкой талии, вытягивая гибкие руки. Теперь Блейд заметил, что волосы у нее чуть отливают рыжинкой, а глаза не темные, как у Зоэ, а глубокого янтарного оттенка, немного иным был и абрис лица, более вытянутого, с мягко очерченными скулами и маленьким решительным подбородком.
   После одной из этих демонстраций, когда девушка, закружившись, почти упала в кресло, Майк заметил.
   — Тебе надо поберечь такую красоту, сестренка. Ну, хотя бы десять или двадцать лет… Будет жаль, если эта плоть сгинет в каком-нибудь из резерватов.
   Миклана легкомысленно повела плечиками.
   — А! Все измерено, взвешено и записано в машине Лоторма. Случись что, я снова проскользну к тебе, братец, и через день буду танцевать на этой лужайке.
   — И все же, все же… — Майк наморщил лоб. — Мне представляется кощунством, что такое совершенное творение разорвут на части хищные и неразумные существа… лика или эстара…
   — Ну, эстара вовсе не такие уж глупые! — возразила девушка. — Они жестокие, кровожадные и очень не любят чужаков, но их нельзя считать примитивными существами. Вот потому-то до сих пор никто и не смог пересечь их земли! — Миклана на миг задумалась, вздохнула, и ее чистый лоб пересекла морщинка. — В последний раз мы добрались до самой середины материка… и тут они нас поймали…
   — Мы? Блейд вопросительно приподнял бровь.
   — Мы. Я ведь шла не одна… Пятеро мужчин, три женщины… целая команда… Мы шли и прятались, прятались и шли… и так — больше сотни дней.
   — Сто дней! — странник был поражен.
   — Да. Слорам, их резерват, очень велик… — Миклана на секунду задумалась. — В привычных тебе мерах, шесть тысяч миль с юга на север и почти столько же — с запада на восток.
   Блейд кивнул головой, размышляя.
   — Как ты сказала… Шли и прятались, прятались и шли… Удивительно!
   — Почему?
   — Не хватает еще одного слова! Я понимаю, шли и прятались… Но почему не сражались?
   Девушка рассмеялась.
   — Человеку с ними не справиться. Дик! Даже такому драчуну, как ты! -Она ласково взъерошила ему волосы. — По условиям игры, мы почти ничего не берем с собой… так, одежда, пища и все… И это правильно! Какой был бы смысл в наших походах, если б мы просто перестреляли эстара или обратили их в прах, призвав на помощь Уренов? Это выглядело бы жестоко и несправедливо!