Лоуэлл Элизабет. Только он

   На какое-то время Виллоу онемела от изумления.
   – Вы хотите сказать, что не верите в любовь?
   – А вы хотите сказать, что верите? – парировал Калеб, с поразительной скоростью тасуя карты.
   – Во что же вы в таком случае верите?
   – Относительно того, что может быть между мужчиной и женщиной?
   Она кивнула.
   – В страсть, – лаконично ответил Калеб, чувствуя, как желание нахлынуло на него с новой силой.
   Говоря это, он продолжал тасовать карты, демонстрируя неимоверную, поистине фантастическую ловкость рук.
   – И это все? Всего лишь страсть? – спросила Виллоу почти шепотом.
   – Это больше того, что обычно мужчины получают от женщины. – Калеб пожал плечами и стал сдавать карты. – Женщины ждут от мужчины заботы о них. Мужчины хотят согреть женщине постель. Женщины называют это любовью. Мужчины называют это совсем другим словом. – Он взглянул на Виллоу – Не надо делать вид, что вас это шокирует, миссис Моран. Вы не хуже моего знаете всю подноготную об игре полов.
   Виллоу многое отдала бы за то, чтобы не залиться румянцем после того, как Калеб сделал акцент на слове «миссис», однако справиться с собой она была не в состоянии Она молча взяла карты в руки и невидящими глазами уставилась в них.
   Стук дождевых капель по брезенту прекратился так же внезапно, как и начался. Навалилась тяжелая тишина. Набежавший ветер сотряс шалаш. Калеб вылил дождевую воду из кружки в кофейник и снова подставил ее под капли.
   – Сколько? – спросил он. Его голос был напряженным под стать телу.
   Виллоу прищурилась и посмотрела на Калеба так, словно видела его в первый раз.
   – Простите?
   – Сколько карт вам нужно? – нетерпеливо повторил он
   – Ни одной, – ответила Виллоу, отбрасывая карты – Дождь перестал. Не пора ли нам двигаться дальше?
   – Вам не терпится увидеть… вашего мужа?
   – Да, – шепотом ответила Виллоу и закрыла глаза, чтобы не видеть презрительного взгляда Калеба. – Да, я очень хочу увидеть Метью.
   – Наверное, ему все известно о любви. – В голосе Калеба слышались гнев и презрение.
   Виллоу открыла глаза и с трудом выдохнула.
   – Да, Метью любит меня.
   Калеб устремил взгляд на Виллоу. На сей раз на ее щеках не вспыхнул румянец, она не уклонилась от его взгляда. При упоминании о замужестве она краснела, но в том, что Метью Моран любит ее, она была абсолютно уверена.
   Эта мысль отнюдь не принесла Калебу успокоения.
   – Когда вы его видели в последний раз? – спросил он.
   – Слишком давно.
   – Как давно? – продолжал допытываться Калеб. – Месяц назад? Шесть месяцев? Год? Больше года? – Он с трудом удержал себя от вопроса, который вертелся у него на языке. «Где вы были, когда Рено соблазнил мою сестру, посеял свое семя и оставил ее умирать?»
   Но если бы он задал этот вопрос, у Виллоу появились бы свои вопросы. Она наверняка не сказала бы ему, где скрывается ее возлюбленный, ожидая прибытия своей женщины и состояния в виде арабских скакунов.
   Калеб в сердцах отшвырнул карты, которые только что раздал.
   Виллоу заметила это, но ничего не сказала. Она не могла понять, что руководит Калебом, но ясно чувствовала его свирепость.
   – Отвечайте на вопрос, – прорычал Калеб.
   – Какое это имеет значение, когда я видела Метью в последний раз?
   Дрожащие руки Виллоу могли сказать наблюдательному человеку, чего ей стоило сохранять спокойный тон, но Калеб не смотрел на ее руки. Он смотрел на ее рот. Губы у Виллоу были глянцевыми, полными и розовыми, как и язык. Их форма сводила Калеба с ума. А еще он жаждал прикоснуться, попробовать на вкус, ощутить упругую мягкость ее грудей. Но более всего ему хотелось сорвать все эти кожаные и фланелевые покровы и прижать ладонь к треугольнику между бедер, скрывающему женские тайны. Воспоминание о темном пятне, просвечивающем сквозь промокшие панталоны, постоянно преследовало его.
   Калеб внезапно понял, что, если бы он остался чуть дольше в полутемном шалаше наедине с Виллоу, он потребовал бы от нее чего-то большего, чем те бесполезные сведения, которые исходили из ее уст. Несколько минут назад она могла бы подарить ему поцелуй, о котором он так мечтал, и кое-что еще в придачу. Но не сейчас. Сейчас она была напугана. В эту минуту ей нужен был возлюбленный, который рассказывал бы ей сказочки о любви.
   Калеб знал, что винить за случившееся он должен одного себя. Он позволил разгореться желанию и, в конечном итоге, перестал быть хозяином своего тела. Это было глупо. Рено соблазнял девчонок не суровыми словами: расшнуровывая им корсаж и лишая их главного богатства, он нашептывал им побасенки о любви. Именно по этому тосковала Виллоу – по сладеньким сказочкам и по лощеным джентльменским манерам.
   И если Калеб хочет обладать Виллоу, ему не следует выплескивать на нее свой гнев. Возможно, в этом случае он сможет обуздать страсть, которая сжигает его.
   Негромко чертыхнувшись, он схватил шляпу и ружье и покинул убежище. Виллоу тяжело вздохнула, недоумевая, почему разговор о замужестве и Метью Моране постоянно выводил Калеба из равновесия.
   – Я хочу кое-что осмотреть, – донесся снаружи голос Калеба. – Вернусь через несколько часов. Не разводите костер.
   – Хорошо, – ответила Виллоу.
   Она ждала, прислушиваясь к окружающим звукам, едва осмеливаясь дышать при воспоминании о свирепых нотках в голосе Калеба. Но она слышала лишь шум ветра, который временами налетал словно для того, чтобы сообщить об окончании бури. Когда Виллоу рискнула выйти из шалаша, она обнаружила, что поблизости никого нет, а солнце изливает на землю золотое тепло. Облака редели и рассеивались, открывая побелевшие от снега вершины.
   – Калеб был прав, – сказала громко Виллоу, надеясь, что звуки ее собственного голоса взбодрят ее и развеют чувство одиночества. – Значит, Калеб всегда прав? Вот поэтому я и наняла его.
   Дрожь пробежала по телу Виллоу, когда она вспомнила, как сурово расспрашивал ее Калеб о Метью. Похоже, сам факт существования брата почему-то задевал его.
   – Не брата, а мужа, – быстро поправила себя Виллоу. – Моего мужа. Я должна постоянно помнить об этом. Метью – мой муж, а не брат.
   Ей вспомнился взгляд Калеба, когда он следил за тем, как она слизывает мед с пальцев, его хриплый голос, когда он спросил, не собирается ли она поцеловать его раны, чтобы облегчить боль. И Виллоу была близка к тому, чтобы поддаться искушению, очень близка, и он это видел. Он желал ее, ее влекло к нему, а он думал, что она замужем.
   Она залилась густым румянцем, когда поняла, что он может думать о ней в лучшем случае и что – в худшем.
   Он мог считать ее девицей нестрогих правил.
   Чтобы как-то успокоиться, Виллоу сделала глубокий вздох. Это продлится еще несколько дней. Может быть, неделю. Затем они окажутся у пяти вершин, их найдет Метью, и они от души посмеются над тем, что ей пришлось маскироваться под замужнюю женщину. А до того времени ей нужно сохранять тайну.
   Калеб… При мысли о нем она ощущала дикий, сладостный огонь в крови.

8

   Виллоу заставила себя не думать больше о человеке, чей неровный нрав и ироническая улыбка выводили ее из равновесия. Она смотрела, как солнце одерживало полную победу, разгоняя туманную завесу над влажной землей. И хотя земля была еще холодной, воздух быстро прогревался.
   Стали видны лошади, мирно пасшиеся у опушки леса. Они жадно щипали траву, периодически поднимали головы, чтобы осмотреться, но не испытывали никакой тревоги, и это было подтверждением того, что поблизости никого не было. Некоторое время Виллоу наблюдала, как от лошадей шел пар. Присутствие арабских скакунов придало ей бодрости и уверенности. Через час лошади высохнут, то же самое произойдет и с лугом.
   Виллоу вернулась в шалаш и вышла вновь с дробовиком, одеялом, лавандовым мылом, кавалерийской рубашкой Кале-ба и чистыми панталонами и лифчиком. Внимательно следя, не подаст ли Измаил знак о приближении какого-нибудь чужака, она направилась к ручью и пошла по берегу вниз по течению, пока не отыскала купу ивовых кустов, склонившихся над водой. Под их прикрытием Виллоу разделась, оставшись лишь в красных фланелевых рейтузах.
   Наклонившись к воде и попробовав ее рукой, Виллоу невольно вскрикнула. Вода здесь была значительно холоднее, чем в ручьях в Западной Виргинии, а тем более в прогретых солнцем прудах, куда она любила убегать купаться.
   – Солнце тебя обогреет, – строго сказала себе Виллоу. – Поспеши, пока Калеб не вернулся.
   Однако она сделала себе поблажку и не стала раздеваться до конца. Она намочила и намылила волосы, затем быстро дважды их ополоснула. Сидя на корточках, Виллоу отжала волосы и распустила их сзади, подставив солнцу. После этого она сняла рейтузы и помылась, ахая и скрежеща зубами, когда ледяная вода обжигала наиболее чувствительные части тела.
   Виллоу растерла тело фланелью и надела панталоны и лифчик. Встряхнув рубашку Калеба, она натянула ее, выпустила поверх нее волосы. Все это заняло несколько минут. После этого собрала вещи и вышла из ивовых кустов, собираясь найти теплое, солнечное место, где она могла бы постирать одежду.
   В сотне ярдов поднялась голова Измаила. Он навострил уши, когда из укрытия вышла Виллоу. Некоторое время Измаил понаблюдал за ней, затем снова наклонился к траве. Ясно было, что никто не проскочит незаметно мимо него, разве что Калеб. Виллоу опустилась на колени, положила рядом дробовик и стала стирать белье. Покончив со стиркой, она разложила его на траве.
   Солнце грело все жарче. Граница снега на горных пиках с каждой минутой поднималась все выше. Воздух был почти горячим. Его сухость действовала тонизирующе после стольких дней облачности и дождей. Виллоу трудно было представить, что ей понадобится теплая одежда, после того как солнце зайдет. В эту минуту ей было настолько тепло, что хотелось снять шерстяную рубашку Калеба и позагорать, лежа на одеяле, пока сохнут волосы. В порядке компромисса она расстегнула пуговицы рубашки, открыв правый бок.
   Лошади продолжали спокойно пастись, вселяя в Виллоу уверенность, что она на лугу одна. Она вылезла из одеяла, отодвинула дробовик и стала расчесывать длинные, до бедер, волосы. Это была скучная и утомительная работа, но постепенно потемневшие от воды волосы ровной волной легли на спину. Издав вздох облегчения, Виллоу улеглась на живот, давая возможность солнцу завершить свою работу. После этого она пройдется по высохшим волосам щеткой.
   Легкий ветерок, жужжание насекомых над лугом, умиротворяющее пение птиц и жаркое солнце расслабили Виллоу. Протяжно зевнув, она погрузилась в дрему.
   Когда Измаил заржал, Виллоу мгновенно проснулась. Ее рука схватилась за дробовик, и в это мгновение она узнала Калеба, приближающегося к ней широкими, легкими шагами. Она поспешно села и набросила на ноги одеяло. Золотая копна волос рассыпалась по ее плечам. Виллоу стала торопливо шарить рукой по одеялу, пытаясь найти гребень и щетку.
   – Хорошо, что никого нет поблизости, – сказал Калеб. – Этого гнедого жеребца и ваше белье, что сохнет на траве, разве что слепой не заметит.
   – Вы не сказали, что лошадей надо держать в лесу, – пробормотала Виллоу, прикрывая одеялом голые ноги.
   – Я не говорил также, что можно сушить здесь белье.
   Голос Калеба звучал нейтрально, по нему трудно было судить о его настроении. Виллоу осторожно посмотрела на него сквозь янтарные ресницы. На черном фоне бороды сверкнула белозубая улыбка.
   – Не беспокойтесь, голубушка. Если бы я хотел упрятать лошадей в лес, я бы сам их привязал там. А что касается вашей одежды, то она не так выдает наше присутствие, как этот гнедой.
   Виллоу с облегчением улыбнулась. День был слишком хорошим и ласковым, чтобы тратить его на препирательства. Улыбка Калеба стала еще шире, когда он нагнулся и поднял щетку и гребень из черепахового панциря, которые затерялись в траве.
   – Вы это ищете? – спросил Калеб.
   – Да, благодарю вас.
   Вместо того, чтобы положить щетку и гребень в протянутую руку Виллоу, он опустился на колени и начал деловито расчесывать ей волосы. Тело Виллоу напряглось. Впрочем, это не остановило Калеба. Мало-помалу Виллоу смирилась и успокоилась.
   При его росте и габаритах руки у Калеба были на удивление проворными и деликатными. Он терпеливо расчесывал нагретые солнцем волосы, невольно вздыхая от удовольствия. Виллоу окончательно расслабилась.
   Прищурив глаза, Калеб наблюдал за ее реакцией. По счастью, Виллоу не могла видеть откровенного желания в его глазах. Он осторожно водил гребнем по сверкающим на солнце золотым волосам, а распутав все сплетенные пряди, отложил гребень и, не меняя ритма, стал работать щеткой.
   – У вас очень ловко получается, – нарушила Виллоу длительное молчание.
   – У меня была хорошая практика в детстве. Моя мать очень тяжело вынашивала ребенка. Она все время болела и не могла сама мыть и расчесывать волосы.
   – И это делали ей вы?
   Калеб издал непонятный горловой звук.
   – У мамы не было дочерей до рождения Ребекки.
   – Вашей сестры?
   – Да, моей малышки сестры. Она была очень красивая… Легкая и быстрая, как норка. Ее домогались все ребята, но она всем отказывала, пока…
   Виллоу почувствовала боль и гнев в голосе Калеба и поняла, что девушка по имени Ребекка сделала неверный выбор.
   – Мне очень жаль, – прошептала Виллоу, тронув его руку, которая оказалась у нее на плече. – Вам, наверное, нелегко быть в разлуке с семьей.
   У Калеба не было сомнений в том, что Виллоу имела в виду именно то, что сказала. У него не было сомнений также в том, что Виллоу не видела никакой связи между ней и девушкой по имени Ребекка Блэк. Калеб подумал, что вряд ли стоит удивляться поведению Виллоу. Рено наверняка не хвалился своей победой перед ней.
   Гнев вызревал в душе Калеба, но он не мог соперничать в данный момент с желанием, пронизывающим его насквозь. Он взял в руку густые волосы Виллоу, затем отпустил их, и они золотым водопадом соскользнули вниз, источая аромат лаванды. Он знал, что ее одежда будет также пахнуть лавандовым мылом, которым она пользовалась при мытье волос. Он глубоко вздохнул, давая возможность этому пьянящему запаху проникнуть во все поры. По необъяснимой причине он отдавал лаванде предпочтение перед розовым саше, столь любимым Джессикой Чартерис. Лаванда очищала его чувства и одновременно обостряла их.
   – Мой отец был военным топографом, – почти отрешенно продолжал Калеб, наблюдая, как волосы волнами ложатся на спину Виллоу. – Он чаще бывал в отъезде, чем дома. Я как мог заботился о матери. Больше всего я любил щеткой расчесывать ей волосы. Они у нее были черные и прямые, как у меня. Я думал, что это самые нежные, самые красивые волосы на свете… До настоящего времени…
   Дрожь пробежала по телу Виллоу, когда ладонь Калеба скользнула от ее лба к затылку и зарылась в волосы. Он поднял руку, и несколько прядем потянулись за ней.
   – Мягкие, как шерстка у котенка, – сказал он хрипло, – а цвет как у летнего солнца. Моя мама читала мне волшебные сказки про принцесс с такими волосами, как у вас. Я не верил, что такие бывают… Касаться ваших волос все равно что касаться солнечного света.
   Калеб возобновил расчесывание. Золотые пряди шевелились и блестели под его руками. Словно живые, волосы поднимались и льнули к его рукам, как бы прося продолжить эту нежную ласку. Завитки волос тянулись к его пальцам, плечам и веером ложились к нему на грудь. Калеб боролся с искушением расстегнуть рубашку, чтобы голой кожей ощутить их шелковистость. Его рубашка осталась застегнутой, но он не отказал себе в удовольствии приложить ароматную прядку к щеке. Он вдохнул ее запах, прежде чем заставил пальцы разжаться и отпустить волосы.
   – Я д-думаю, волосы т-теперь распутаны и расчесаны, – неуверенно произнесла Виллоу – Наверное, мне надо одеться?
   Дрожь в ее голосе вызвала у Калеба улыбку
   – Нет нужды в спешке. Мы сегодня никуда не двинемся. Я думаю, надо еще наловить форели и набрать зелени, пока погода снова не испортилась.
   – Опять будет дождь?
   – По всей видимости.
   – А когда?
   – После захода солнца.
   Виллоу вздохнула.
   – Мне говорили, что равнины засушливые.
   – Так оно и есть. Но вы пока в горах. Однако по сравнению с тем местом, откуда вы прибыли, здесь достаточно сухо. Поэтому вы постоянно облизываете губы.
   – Я облизываю?
   – Без всякого сомнения, голубушка. Если у вас есть масло в вашем большом саквояже, вы можете помазать их. Помогает жир от бекона, но вам может быстро надоесть его вкус
   В течение некоторого времени было слышно лишь шуршание щетки, скользящей по волосам Виллоу. Она закрыла глаза и наслаждалась тем, что не она, а кто-то другой занимается ее волосами. Внезапно ее осенила мысль.
   – Как вы будет е ловить форель?
   – Так же, как и вчера вечером.
   – А как вы это делали?
   – Руками.
   Виллоу посмотрела на него через плечо недоверчивыми карими глазами.
   – Вы дразните меня.
   – Разве что чуть-чуть. – Ноздри Калеба расширились, когда он снова вдохнул аромат лаванды. «Но не в такой степени, как дразню себя», – подумал он. – Закройте глаза, вы отвлекаете меня.
   – Если я закрою глаза, вы скажете мне, каким все-таки образом вы ловите форель?
   – Обязательно.
   Длинные янтарного цвета ресницы опустились и легли на гладкую кожу. Солнечный свет запутался в ресничных зарослях и, когда они мигали, доходил до Виллоу. Калеб зачарованно смотрел на ресницы, превозмогая желание коснуться их кончиком языка.
   – Мои глаза закрыты, – напомнила Виллоу, не дождавшись слов Калеба.
   – Я заметил… Как вам удалось отрастить такие длинные ресницы?
   – Я украла их у теленка.
   Он покачал головой и негромко засмеялся, оценив ее шутку и быстроту реакции.
   – Калеб, – пришла на помощь ему Виллоу, – так как же вы ловите форель голыми руками? Я никогда не слышала, чтобы кто-то мог это делать.
   – Даже Метью Моран?
   Она покачала головой.
   – Даже Метью Моран.
   Удовлетворенно хмыкнув, Калеб возобновил причесывание, продолжая восхищаться блеском и мягкостью волос. Когда он вновь заговорил, в его действиях, в том, как он касался волос и как гладил их щеткой, как обращался с завитками, льнущими к его руке, появилось нечто новое, отчего по позвоночнику Виллоу пробежал холодок удовольствия и ей захотелось по-кошачьи выгнуться под его ладонью.
   – Прежде всего, – грудным голосом начал Калеб, – вы должны найти форель, которая не была раньше напугана какой-нибудь южной леди.
   Виллоу хмыкнула.
   – Это правда, – сказал он, как бы в шутку подергав Виллоу за локон. – Форель подобна красивой девушке, это капризное создание надо долго ублажать, пока его поймаешь.
   Щетка вслед за рукой Калеба двигалась от макушки к затылку. Длинные пальцы скользили по густым прядям и иногда касались шеи Виллоу. Она трепетала и задавала себе вопрос, были ли эти прикосновения случайными. Снова пальцы легко, словно лаская, коснулись шеи и волос.
   – И вот мужчина, думая о форели, тихонько и осторожно подходит к ручью, – продолжал Калеб. Его голос звучал лениво и приглушенно, он обвевал Виллоу, словно легкий ветерок. – Мужчина медленно наклоняется и подводит руку под форель.
   Говоря это, Калеб захватил широкой ладонью золотую копну волос Виллоу и поднял над головой, как если бы собирался расчесывать их снизу. Отдельные прядки соскользнули с его пальцев, зацепившись за большие пуговицы кавалерийской рубашки, что была на девушке. Отложив щетку, Калеб стал осторожно освобождать волоски. Но едва освобождалась одна прядка, как на смену ей, вырвавшись из плена его руки, приходила другая и тоже норовила зацепиться за пуговицу
   – Дьявольщина, – негромко сказал Калеб, пытаясь теперь уже с помощью обеих рук справиться с шелковистыми, непослушными волосами Виллоу. – Так ничего не получится. Поднимите руки, голубушка… Повыше… Вот так…
   Калеб настолько быстро и деловито стащил рубашку с Виллоу, что, когда она попыталась возразить, было уже слишком поздно.
   – Калеб, но я..
   – Когда ваша рука окажется в воде, – продолжил Калеб, перекрывая слова Виллоу, – вы просто посидите спокойно некоторое время, как будто вы и пришли только затем, чтобы посидеть и помечтать на берегу ручья.
   Щетка снова заскользила по волосам девушки, рождая сладостные ощущения, которые усиливались, когда его рука дотрагивалась до ее затылка. Пряди волос больше не путались в пуговицах, зато густо ложились на лифчик. Полные полушария груди, казалось, грозились разорвать тонкую материю.
   Виллоу смотрела, как завитки волос соскользнули с груди, оставив почти открытыми выпирающие пирамидки сосков. Она закусила губу, задавая себе вопрос, достаточно ли волосы прикрывают ее, чтобы считать приличия соблюденными.
   – Все в порядке, – негромко произнес Калеб, почувствовав напряженность Виллоу. Он гладил блестящие волосы, рассыпавшиеся по плечам и спине. – Ваши волосы укрывают вас, не хуже моей рубашки. Или, может быть, вам холодно?
   Она пошевелила плечами, как бы желая ощутить шелк своих волос, и покачала головой.
   – Нет… Солнце, можно сказать, горячее.
   – Это верно.
   Голос Калеба прозвучал приглушенно, он был похож на мурлыканье большого кота, и Виллоу скорее угадала, чем услышала его ответ. Он в том же ритме продолжал щеткой расчесывать волосы, и в конце концов Виллоу вздохнула и расслабилась, отдавшись острым приятным ощущениям, чувствуя, как сладостный холодок пробегает у нее по коже.
   – Как хорошо и приятно, – прошептала она через некоторое время.
   – Мне тоже, – сказал Калеб, легко проводя рукой по ее волосам. Он тихонько засмеялся. – Мне кажется, что я вашим волосам нравлюсь так же, как и они мне.
   Виллоу вопросительно повернула голову.
   – Вот, смотрите, – пояснил Калеб.
   Щетка последовала за густой прядью волос, которая соскользнула с правого плеча и веером легла на грудь, – Видите? – он медленно приподнял щетку. Блестящие прядки волос шли следом, прильнув к щетке и к его пальцам. – Они преследуют меня.
   В первое мгновение Виллоу была настолько шокирована, что не могла говорить. Мягкие зубцы щетки легко скользили по груди, нежно гладили ее, рождая в Виллоу непонятную слабость. Она закрыла глаза, ощутив, как возникшее под ложечкой тепло постепенно обволакивает все тело. Ощущение было таким острым и сладостным, какого она никогда раньше не испытывала.
   – Посмотрим, нравлюсь ли я второй стороне, – таким же приглушенным голосом сказал Калеб.
   Щетка легко коснулась левой груди Виллоу, которую также прикрывали рассыпавшиеся волосы. Когда щетка приподнялась, отдельные волоски последовали за ней, прильнули к щетке и сжимающей ее мужской руке.
   – Да, – сказал он хрипло, глядя на упругий сосок, который проглядывал сквозь покров золотых волос, – думаю, что нравлюсь.
   Виллоу была не в состоянии говорить. У нее перехватило дыхание, и новая трепетная волна пробежала по телу. Калеб почувствовал ее трепет, и его сердце участило и усилило удары. Мгновенно отреагировала мужская плоть. Он опасался, что Виллоу сейчас вскочит и оттолкнет его или же гневно отчитает за то, что он посмел коснуться груди хотя бы щеткой.
   Он никак не ожидал, что ее груди так готовно откликнутся на прикосновение, а бутоны сосков расцветут и напрягутся под полупрозрачным лифчиком. Отклик ее тела был столь же удивительным, как и сила его собственной страсти к ней – страсти, которая сотрясала Калеба настолько, что он изо всей силы сжал пальцами ручку щетки, дабы не потерять самообладание окончательно.
   Будучи не в состоянии говорить и даже дышать, Калеб заставил себя продолжить расчесывание в том же медленном, опьяняюще соблазнительном ритме, гладя макушку, затылок, шею. Больше всего ему хотелось еще раз погладить лежащие на груди золотые волосы, но он боялся, что поддастся искушению и скользнет пальцами под лифчик, чтобы ощутить, как твердые упругие соски упрутся в его ладони. Он так желал этого, что его руки дрожали от напряжения.
   Но он понимал, что это было бы преждевременно. Даже самую доверчивую форель нельзя брать штурмом. А Виллоу не была слишком доверчивой. Калеб вполне отчетливо ощущал ее колебания и раздвоенность чувств. Одно лишнее движение – и она вспорхнет и убежит. Эта мысль удерживала руки Калеба там, где они были, и он продолжал медленно гладить волосы на затылке, что никак не соответствовало страсти, которая отражалась в его глазах.
   – Когда ваша рука в воде и все вокруг успокоилось, – заговорил Калеб, – вы начинаете подбираться к форели поближе. Вы делаете это так медленно, что форель привыкает к вашему присутствию. А приближаясь к форели, вы должны наблюдать за ней… Не разволновалась ли она? Не забеспокоилась ли?
   – А как вы узнаете, что форель чувствует? – хрипло спросила Виллоу
   – Как говаривал мой отец, вы и за самым крохотным зверьком должны наблюдать очень-очень внимательно.
   Виллоу улыбнулась, уловив легкую шотландскую картавость в произнесенной фразе. Она беззвучно выдохнула воздух и расслабилась, отдаваясь приятным ощущениям, которые рождались от прикосновений щетки.
   – И вот со временем, – продолжал Калеб ленивым, грудным голосом, – форель начинает думать, что ваша рука – это часть ручья, часть течения… Если вы двинетесь слишком быстро, форель убежит… Тогда вам придется начать все с начала. Все решает терпение… И еще форель любит, чтобы течение оглаживало и ласкало ее нежное тело.