Лоуренс Мейнел. Смерть Донжуана

Мейнел Лоуренс
Смерть Донжуана

   ЛОУРЕНС МЕЙНЕЛ
   СМЕРТЬ ДОНЖУАНА
   Глава 1. Рассказывает Энтони Лэнгтон
   Сильвермен сказал:
   - Послушайте, дружище, такое случается довольно часто. Вспомните только о Непере и логарифмах.
   Я поинтересовался, какое отношение имеет ко мне Непер, а также его логарифмы, будь они неладны.
   Лео Сильвермен изящно развел руками; наш Лео С. отличался чертовской обходительностью. Что было довольно благоразумно с его стороны, поскольку когда я вошел в его тихую, сплошь в коврах, контору на Пэнтон-Стрит, я готов был взорваться в любую минуту. Но он довольно быстро сумел заставить меня стравить пар.
   - Я вот о чем хочу вам напомнить, - продолжал он, предложив мне толстую овальную сигаретку из ониксовой коробочки, стоявшей на столе, и сам взял одну, - часто бывает так, что одна и та же идея возникает одновременно и независимо - независимо, заметьте себе - сразу в нескольких головах.
   Грохот транспорта на Пэнтон-Стрит доносился до нас в процеженном виде через звуконепроницаемые оконные стекла, пока я обдумывал это предположение и одновременно прикидывал, почем ему обходятся эти турецкие сигаретки.
   - А что это за история с Непером и логарифмами? - спросил я после паузы.
   - Когда Непер в своем отечестве задумался над идеей логарифмов полагаю, некоторые сказали бы, что он их изобрел - кто-то другой, не могу сейчас припомнить его имени, в сотнях миль от Непера, в другом конце Европы, одновременно сделал те же самые выводы. Скажите, кто изобрел двигатель внутреннего сгорания?
   - Лучше вы мне скажите, кто этот мерзавец.
   - Да никто этого точно не знает. Сразу несколько ученых в разных краях одновременно набрели на одну и ту же идею. Приходит время, когда открытию пора вызреть; и когда этот момент наступает, озарение возникает одновременно в дюжине разных голов. Как горячие источники в Исландии.
   Я сообщил ему, что никогда не был в Исландии; и несмотря на его турецкие сигареты, звуконепроницаемые двойные рамы, сулящие райское блаженство толстые ковры и лестную для моего самолюбия приветливость, я склонен был совершить какой-нибудь поступок, о котором позже мог бы и пожалеть - если бы не его последнее замечание.
   Несомненно, он почувствовал, что наступил подходящий момент. Этот Сильвермен здорово умел укладываться во время.
   Он чуть-чуть наклонился вперед, его карие глаза впились в меня, требуя с моей стороны максимального внимания.
   - Между прочим, - произнес он, - меня очень радует ваше желание заглянуть в завтрашний день. Вы как раз тот человек, который мне нужен...
   К слову: Лео Сильвермен - самый процветающий литературный агент в Лондоне. Не из тех, кто собирает под крылышко сотню, а то и полторы авторов. Ничего похожего, если вы имеете в виду Лео С. На его попечении всего около дюжины писателей. Другими словами: он прилежно отбирает тех, кто кажется ему заведомо обреченным на успех, и окружает своей заботой.
   Он не мой агент, должен я добавить. У меня вообще нет литературного агента.
   Я свободный художник, и, кроме того, я ленив. Но деньгами сумел бы распорядиться не хуже любого другого, поэтому когда литературный агент такого калибра, как Сильвермен, серьезно говорит:"Вы именно тот человек, который мне нужен", я заключаю, что он лжет, но звучит такая ложь очень лестно.
   - Зачем? - спросил я.
   Он взглянул на часы.
   - Вы свободны? Как насчет ленча?
   Телефон издал какие-то беспорядочные приглушенные звуки, и он склонился над сложной темно-зеленой конструкцией на своем столе. Я слышал, хотя не мог различить ни слова, раздавшееся в трубке возбужденное кудахтанье, производимое, по моим предположениям, кудрявым длинноногим созданием, охранявшим подступы к приемной.
   Сильвермен некоторое время слушал, потом перебил:
   - Расшаркайтесь перед Люси Меллинг, - сказал он, - и скажите, что я не смогу увидеться с ней раньше трех часов. У меня важная встреча за ленчем.
   Люси Меллинг была одной из его звезд. Ноль литературного таланта. Неограниченная способность засорять мозги себе и миллионам читателей за компанию. Колоссальная популярность. Гонорары по приблизительной оценке около восемнадцати тысяч в год. Десять процентов от которых являются завидным куском, если вы сподобитесь заполучить таковой.
   Лео С. снова стрельнул в меня своими карими глазами. Заговорщически. "Сейчас мы отделаемся от Люси Меллинг и прочих приставал, - означал этот взгляд, - и займемся по-настоящему важными делами".
   Такси оказалось у входа, как только мы вышли. Насколько я понимаю, оно ожидало нас. По крайней мере, Сильвермен не выказал никакого удивления.
   - В "Гаррик", - скомандовал он, когда мы сели.
   По пути он произнес все те уничижительные словечки, которые каждый добрый англичанин считает нужным произнести в адрес своего клуба, хотя чрезвычайно гордится им и не променял бы на весь чай Китая.
   В приемной Сильвермен внес мое имя в книгу посетителей:
   - "Почтенный Энтони Лэнгтон"*, - написал он, обнаруживая склонность к вербальным фанфарам. Между прочим, это было чрезвычайно умно с его стороны.
   - - -----
   * Honourable - общепринятый титул детей пэров
   - Мистер Лэнгтон, - вот и все, что я сообщил волнующим кудряшкам в приемной. Как Лео С. вычислил, какой именно Лэнгтон? Потому что оснащен особым устройством, которое, по моему разумению, следовало бы назвать антенной для улавливания успеха. Охотники за головами, политики и журналисты отличаются отточенным умением владеть этим инструментом. А так же разномастное племя агентов. Умением почуять, кто этот человек - в особенности если где-то в поле зрения маячит титул - и насколько он вхож в самые узкие и нарциссически закрытые общества лондонского Вест-Энда. Эти ребята, наверное, носят целые тома "Кто есть кто" в своих блестящих упорядоченных головах.
   Конечно же, он был абсолютно прав. Почтенный Энтони Себастьян Лэнгтон. Сын и наследник барона Лэнгтона. Тридцати пяти лет( т.е., согласно библейской системе отсчета, уже на полпути к закату). Закончивший Хэрроу. В возрасте тридцати лет вызвавший заслуженную неприязнь своей мачехи, которую считал и считаю по сей день, самой отталкивающей особой, мимо которой мне случалось проходить. В этом отношении могу сказать только, что вкус барона сильно отличается от моего.
   Тем не менее, её появление в семье оказалось для меня величайшим благом, поскольку предоставило мне необходимый предлог, чтобы навсегда покончить с пивоварением.
   Барон заработал свои деньги пивоварением. Огромную прорву денег; совершенно респектабельно заработанных. Беда только, что я терпеть не могу пивоварение. Или, точнее, не переношу рабочий день от полдесятого до полшестого. Возможно, это лишь слабое отражение того факта, что я не расположен к любой серьезной работе.
   Как бы то ни было, я почувствовал себя свободным.
   Должен сказать, что мой отец проявил исключительную высоту чувств, и мы расстались на чертовски хороших условиях.
   - Ты отказываешься от достойной жизни, - предостерег он меня.
   - Боюсь, что так.
   - Я не дам тебе своего благословения.
   - Придется обойтись.
   - Деньги - это не так уж мало, знаешь ли.
   - Можешь не говорить.
   - На самом деле, тебе просто не нравится Мэйзи?
   - Э-э...
   - Тогда черт с тобой. Не жди, что я стану писать.
   Вот таким образом, а главное, по такой причине я вышел на орбиту той жизни, о которой грезил давно, можно сказать, плюхнулся в мутные воды, которые в приличном обществе принято называть артистическим миром.
   Как совершенно исчерпывающе объяснил барон, на благословение с его стороны рассчитывать не стоило; но не мог он и помешать( и справедливости ради должен сказать, что и не думаю, будто он способен был пытаться помешать) получению небольшой ежегодной суммы, которая причиталась мне по воле моей матери.
   Очень мала была эта сумма, но все же она помогла отвратить самых свирепых волков от моего порога, когда я только стартовал.
   Что, по счастью, я сделал очень скоро.
   И что не могло бы стать успешным, должен я добавить, без изрядной толики тяжелого труда. По моему глубокому убеждению, как бы ни были мы ленивы, когда занимаешься тем, что тебе нравится, дело другое.
   Подозреваю, что даже признанные мировые шедевры своим появлением обязаны отчасти чистому случаю.
   Хорошо представляю себе, как менеджер театра "Глобус" в один прекрасный день влетел в таверну "Русалка" раскаленный докрасна от ярости после репетиции, на которой его новая постановка позорно провалилась.
   - Господь Всеблагой, - должно быть, простонал бедняга,мы обязаны открыться через две недели. Нам нужно что-нибудь - ну хоть что-нибудь!
   Тут некий Уилл Шекспир, которому к этому позднему часу надоело вычесывать лошадиные гривы и который наконец решил присоединиться к другим парням за кружкой пива, нерешительно кашлянул и произнес:
   - Если позволите, мистер Бербидж, раз уж у вас и впрямь туговато с пьесами - одна штучка у меня при себе, между прочим... Я, по правде говоря, давно занимаюсь сочинением скетчев.
   - Как она называется?
   - "Гамлет".
   - "Гамлет"? О Боже, это ещё что за имечко?
   - "Гамлет, принц датский". Что-то вроде трагедии: про парня, у которого с головой не все в порядке.
   - А, так это про современных бездельников, этих бесполезных прощелыг?
   - Мы вполне можем прикончить парочку по ходу дела.
   - Чертовски хорошая мысль. Лучший способ расчистить сцену. Ладно, дайте-ка мне взглянуть на эту штучку. Я, конечно, ничего не могу обещать; и ради Бога, не слишком заноситесь в смысле гонорара.
   Я так ясно представляю себе этот диалог эпохи первой Елизаветы, потому что он оказался духовным предшественником сцены, имевшей место в царствование второй Елизаветы, в которой - признаюсь с гордостью - я сыграл важную роль.
   Я уже предпринял ряд фронтальных атак на Би-Би-Си: "Дорогой сэр, у меня имеется отличная задумка для сериала. Могли бы мы встретиться, чтобы обсудить..."и т.д. Наивному автору такое вступление кажется весьма удачным, не лишенным юмористической нотки... Ребята в телецентре должны просто кататься со смеху.
   Через десять недель и три отдела вы получаете ответ: "Ваше письмо мы сочли исключительно интересным и заслуживающим подробного обсуждения. Как только выдастся удобный момент, с вами свяжутся ..." Другими словами: да кто ты такой, чтобы ломиться в устоявшуюся иерархию? Прочь, плебей, знай свое место.
   Но в каждой иерархии имеется черный ход.
   Вот почему в один прекрасный полдень я надолго засел у стойки переполненного и популярного паба, всего лишь в сотне миль от заветного святилища.
   Предварительное расследование подтвердило, что стратегически это наиболее выигрышное место, и я взял за обыкновение заглядывать сюда на ленч.
   Все они роились вокруг: Мальчики и Девочки( если вам хватало смекалки отличить одних от других) великой Корпорации. Дух Корпорации царил здесь вкрадчивый, скользкий, подозрительный, заговорщический, изобилующий намеками, пронизанный жаргоном самоанализа - новой и процветающей бесплодной религии.
   Некоторых я знал. Некоторые даже разрешали мне ставить им выпивку.
   Некий тип из последней категории, темное неопрятное животное с распущенным на американский манер галстуком, жаловался мне на жестокий удар судьбы.
   - Иисус Христос, - сказал он, - когда все уже разложено по полочкам, увязано, готово к работе... - он сделал драматический жест сильной и не очень чистой пятерней. - Все. Конец. Вся идея украдена. Целый чертов сериал.
   - А что вы делаете в этом случае? - спросил я. - Придумываете новый?
   - Ну да. Естественно. Именно так. Новый сериал. Господи, старина, идея сериала вызревает не так легко.
   - Видите ли, у меня есть одна задумка, - сказал я.
   Он смерил меня подозрительным взглядом:
   - У вас?
   - Что вы пьете? - спросил я.
   - По правде говоря, водку.
   - Большую порцию, - сказал я бармену Микки.
   - Так что там насчет вашей задумки? - с неохотой выговорил он.
   - "Под голубой табличкой 1."
   - Бог ты мой, что бы это значило?
   Я и рассказал, время от времени прерывая свое гладкое повествование, чтобы отдать распоряжение Микки.
   Вот так родился телевизионный сериал "Под голубой табличкой 1."
   Сама идея была проста. На улицах Лондона имеется двести двадцать три здания, отмеченных круглой голубой табличкой: "Эвзебиус Плоскостоп, Профессор Педерастии, жил здесь в 1902-1922" - что-то в этом духе; бесчисленное множество политиков, поэтов, ученых, изобретателей, социальных реформаторов, служителей церкви, зоологов, актеров - целая прорва имен.
   Совсем несложно отбрать из них дюжину самых звучных для затравки Браунинг, Байрон, леди Монтегю Уортли, Гладстон, Китченер и т.д.
   Принцип один и тот же: крупным планом - Голубая табличка, потом проникновение сквозь стену внутрь дома, где разворачивается некий драматический эпизод.
   Временами нам приходилось слегка фальсифицировать определенные события, но, черт возьми, поэтическое действо ведь не требует лицензии? В особенности, если не имеет отношения к истинной поэзии. Возможно, поэзией это и не было, зато имело большой успех. С самого начала сериал пошел "на ура". Через некоторое время продюсер начал называть меня "Энтони"( таким образом, я уже влился в толпу):"Энтони, ваша идея - чистая находка, как это никто раньше до этого не додумался?"
   Мне не хотелось ничем омрачать его бесхитростное воодушевление, поэтому я воздержался от напоминания, что основная идея была изложена в письме, провалявшемся без движения в его отделе восемнадцать месяцев.
   Следует отметить, "Голубые таблички" не могли выпорхнуть на свет божий без причитающейся на их долю толики неизбежных осложнений. Вынашивание плода протекало тяжко. И случайно я получил урок, открывший мне глаза на многое, в самом сердце империи.
   В силу своего простодушия, я воображал, что раз уж написаны сносные диалоги, и подобраны толковые актеры, чтобы вызубрить и произнести их, девять десятых уже сделано. Святая простота! такая неискушенность! не удивительно, что мальчики Корпорации находили меня потешным.
   Прежде чем мы продвинулись хоть на шаг, предстояло ещё обзавестись директором, ассистентом директора, продюсером, помощником продюсера, редактором - патлатым чудаком, несшим ответственность за историческую достоверность, и надменным юнцом, именуемым сценарным консультатом, в обязанности которого входило черкать зеленым карандашом по самым моим лучшим строчкам, приговаривая: "Господи, не можете же вы на самом деле хотеть, чтобы актер это произнес: гласные просто ужасны".
   Прибавьте к этому списку чисто технический персонал, и перед вами вся наша дружная семья, отличающаяся на диво хорошими манерами и даже не пренебрегающая сослагательным наклонением:"я хотел бы отметить..." , "если вы позволите так сказать...", "если, и только если, вы не станете возражать..." и так далее.
   По вечерам, добравшись до дому, я перед сном непременно искал в словаре "да" и "нет", просто чтобы вспомнить, как это произносится.
   Меня это не тяготило. Когда "Голубые таблички" наконец вышли, сериал оказался исключительно успешным. Его давали по серии в неделю на протяжении четырнадцати месяцев, и пусть гонорары Би-Би-Си не особенно высоки, чеки, по крайней мере, приходили регулярно.
   Именно в этот период относительного процветания я оправдал одно из предсказаний батюшки: "Хочешь жить сам по себе? - сказал барон. - Ты, конечно, свяжешься с какой-нибудь женщиной..."
   Это пророчество, исходящее от человека, прошедшего через довольно скандальный развод и питавшего, по моим догадкам( и, кажется, моей мачехи тоже), слабость к одной легкомысленной и корыстной особе, живущей в бунгало у реки около Марлоу, звучало очень веско.
   Как показало будущее, прогноз оказался исключительно верным.
   До этого времени отношения с девушками не занимали большого места в моей жизни. Забавные, пока длились, они были краткосрочными и протекали по одной схеме: знакомство; несколько исключительно плодотворных встреч; расставание.
   С Пэт Бэрд все было несколько иначе. Не пытаюсь утверждать, что мы стали друг для друга "великой страстью". Великая страсть - это такая штука, с которой чертовски неудобно жить. Но мы отлично дополняли друг друга.
   Пэт была высокой, прохладной( за исключением определенных обстоятельств) и очень способной. Она была чрезвычайно умна и имела чувство юмора. Она блестяще стряпала и, когда была в форме, отлично играла в сквош. Когда мы играли на кортах Симмингтон-Сквер, то на обратном пути обычно заходили к "Гренадье" и устраивались в крытом дворике - лосось и холодный, как лед, лагер. Уличный шум, приглушенный, едва доносился до нас, и можно было глазеть на набережную, корабли и вечерний прилив. Лондонская жизнь в её лучших проявлениях.
   Пэт была дочерью старого вояки генерала Х.Е.К.Бэрда, с приличной частью алфавита после имени. Думаю, они были большими друзьями, пока не виделись. Пэт работала в одной фирме на Беркли-Сквер, и познакомились мы благодаря тому, что одна из табличек висела как раз над приемной этой фирмы.
   Это Пэт вдохновила меня на сочинение романа. Когда "Голубые таблички" удалось вывести на большую воду, удерживать их на плаву стало совсем нетрудно; по крайней мере, с точки зрения сочинителя. У меня всегда оставался запас по меньшей мере из четырех эпизодов, и никто нас не торопил.
   - Почему ты не пишешь роман? - спросила Пэт. - Все пишут.
   - Проклятье, женщина, - ответил я, - я не желаю писать роман только потому, что все пишут. Пусть эти все катятся в преисподнюю вместе со своими глупыми книгами. Я мог бы написать роман, потому что испытываю такую потребность. Если бы испытывал.
   - Тогда испытай, - предложила она.
   И я целенаправленно испытал. Этой весной и летом я вставал в половине шестого, надевал толстый свитер и работал перед открытым окном до половины девятого. Потом принимал ванну, завтракал - и никакой писанины до половины шестого (на этот раз вечера), когда я делал ещё один трехчасовой рывок. Потом мы шли обедать, обычно к "Гренадье", и когда возвращались, я часто чувствовал себя таким усталым, что в постели от меня не было никакого толку.
   - Ни за что не стала бы лезть с советами, знай я, как это на тебе отразится, - сказала Пэт.
   - Писательство - это творчество, - назидательно указал я. - Мужчина обладает ограниченным запасом творческой энергии, трудно ожидать, чтобы он расходовал её и духовно, и физически.
   - И даже в конце главы?
   - Возможно, в конце главы шестой. Я планирую там естественный временной разрыв. Я посмотрю, что тут можно сделать.
   Ах, ослепительное блаженство дней самостоятельного творчества в сравнении со вздорной болтовней и обременительным сотрудничеством "Голубых табличек"! Никаких директоров, продюсеров, помощников, научных или сценарных консультантов... Только изобретатель и изобретение; творец и его творение.
   "Ангел, стоящий на пути" имел успех. Я имею в виду не шумный, с битьем в барабаны, с прорывом в первые ряды бестселлеров успех; но тем не менее, он не прошел незамеченным. Святая троица( "Санди Таймз", "Обзервер" и "Санди Телеграф") упомянула о нем, как о произведении значительном; и критик Би-Би-Си отозвался очень прочувствованно, обнаружив в романе неизвестные мне глубины и очень меня этим удивив.
   Я был изрядно удивлен также полученным гонораром, потому что считал писательский труд сродни голодной забастовке.
   Мне стало совершенно ясно, что читающая публика жаждет моих книг. Я сел и написал вторую.
   Ее ожидал полный провал.
   И этот удар настиг меня как раз тогда, когда один я только перенес.
   "Голубые таблички" кончились, и Корпорация с облегчением умыла руки, расставшись со мной. По мере нашего взаимодействия становилось все заметней, что я опасное животное - чужак с идеями.
   Хуже того, меня бросила Пэт.
   Без тени упреков и сожалений. Мы об этом уславливались заранее.
   - Когда почувствуешь, что хочешь уйти, - сказала она в самом начале наших встреч, - снимай шляпу с гвоздика и катись. Никаких душераздирающих сцен.
   В конце концов именно она забрала шляпку и ушла.
   - Я выхожу замуж, - сказала она.
   - Кто этот несчастный? - спросил я. - Не могу дождаться, когда услышу его имя.
   - Мой босс.
   Я уставился на нее:
   - Бог мой, а ведь мне казалось, в тебе есть некоторая оригинальность.
   Она рассмеялась. Она выглядела такой счастливой, черт побери.
   - Как эта бредовая идея закралась в твой крошечный мозг? поинтересовался я.
   Она снова рассмеялась.
   - Наверное, это очень старомодно, но я влюбилась.
   - А я, вероятно, должен разразиться слезами? - как можно ядовитей протянул я.
   Она продолжала смеяться. Она была выше булавочных уколов.
   - Это так здорово, когда влюбляешься. Ты тоже все поймешь в один прекрасный день, Энтони.
   И хотя до тех пор я этого не знал и ничего такого не предполагал, она была права. О, как права она была!
   Так что внезапно прекрасное и содержательное лето кончилось. Буквально и фигурально, кончились игры и забавы.
   Мгновение назад, опираясь на два столпа своего существования "Голубые таблички" и "Гренадье", я чувствовал себя уютно в своем райке; но вдруг ангел занес карающий меч, и я оказался повержен в прах: сериал кончился, Пэт ушла, а второй мой роман провалился с треском.
   Как говорится, полный завал.
   В этот унылый период я провел уикенд за городом, в месте под названием Фьютон-Лейси.
   Там был, как водится, Фьютон-Лейси-Хауз, а в нем - большое разнообразие молодежи и молодящейся публики. Я испытывал умеренный интерес к одной из девиц. Но очень умеренный. Она была не Пэт. Уж слишком старалась быть секс-бомбой.
   Фьютон-Лейси-Хауз принадлежал неким Дарси, а миссис Дарси очень симпатизировала барону. Насколько я понимаю, в далеком прошлом она симпатизировала ему ещё горячей, старик был не промах в свое время.
   Великое событие должно было состояться в эту субботу. Конная выставка и спортивные состязания Фьютон-Лейси.
   Чтобы снискать хоть какой-то успех в этой толпе, необходимо было говорить и думать, как лошадь.
   Что, как говорится в кино, автоматически сбрасывало меня со счета.
   Как вид транспорта, лошадь кажется мне докучливой, как форма упражнений - пугает.
   Естественно, в этот уикенд свое мнение я держал при себе, чтобы не оказаться побитым камнями; так что в субботу я покорно отправился к месту действия в таком же радостном возбуждении, как и окружающие; или почти таком же.
   Что подействовало на меня угнетающе более всего, так это очевидное процветание всех и каждого.
   Фьютон-Лейси находился в поясе обитания биржевых дельцов, и население пригорода собралось во всей красе. "Роверы", "консулы" и "ягуары" с густым вкраплением "роллсов" образовали сверкающее кольцо вокруг площади.
   Вынули корзины для пикника; расставили маленькие столики; водка, джин, виски, шампанское - только скажи, вот и оно, и в таком количестве, сколько пожелаешь. Лошади, такие же сверкающие и ухоженные, как и "роллсы", слонялись неподалеку.
   Я только недавно ознакомился с цифрами продаж моего катастрофического второго романа, и, естественно, не рассчитывал на дальнейшие поступления, кроме аванса(двести фунтов). Двести фунтов вознаграждения за шестимесячный труд не располагают к покупке сверкающего черного "ровера" и не сулят даже в отдаленном будущем услуг латиноса в белом фраке, открывающего шампанское.
   "Ну их всех к черту", - думал я, все ещё чувствуя себя способным прокормиться пером.
   - А теперь, - восторженно сообщила мне миссис Дарси,игра "музыкальные стулья" для всех от двенадцати до восемнадцати.
   - Просто изумительно, - в тон ей просюсюкал я, и в это мгновение родилась идея.
   И не говорите мне, что идея - это не чудо. Я лучше знаю. Мгновение назад ваш ум был бесплодной Сахарой; но в следующее в пустыню хлынула вода, и большие золотистые плоды закачались на ветках среди некогда пожухлой листвы.
   Откуда? Как? - доискиваться бессмысленно. Бессмысленно и кощунственно. Чудо свершилось; благодарение Господу, явившему чудо.
   - Дети в наше время просто обожают пони, - проблеяла миссис Дарси у меня за спиной.
   - О да, о да, - согласился я, потому что именно это было у меня на уме.
   - Кажется, многие из них просто думать ни о чем другом не способны.
   - Благослови Господь их маленькие сердечки, - произнес я, испытывая губокое отвращение ко всему племени конепоклонников и в то же время сознавая, как полезно оно должно оказаться для меня лично.
   Это было в два часа в субботу; к полудню вторника мое новое начинание было обдумано до мелочей. Вынашивание и роды оказались стремительными и легкими. К четырем часам в ближайший вторник у меня состоялся разговор с господином, которого я прежде не встречал. Мистер Фуллер слушал меня, время от времени стреляя в меня острыми взглядами своих несколько жестковатых глаз и облизываясь.
   Я решил не предлагать свою задумку той фирме, которая опубликовала два моих романа. Отчасти потому, что опасался, как бы провал второй книги не заставил их отнестись ко мне с предубеждением( а моей идее предстояло воплотиться в книгу совершенно особого рода, причем совершенно несвойственного их фирме).
   - Современные дети просто обожают лошадей, - сообщил я мистеру Фуллеру. - Перед нами открывается целый мир юных существ, помешанных на лошадях.
   - Верно, так оно и есть, вы правы.
   - К тому же дети исключительно любознательны. И не говорите мне, что дети не увлекаются "Монополией".
   - Да, конечно, вы совершенно правы.