Страница:
прикреплялся к какой-нибудь группе. Лавренев бродил с виснувшей на нем И.
Куниной.
В 12 1/2 конферансье объявил, что из-за позднего времени остальные
участники не выступят, хотя они все и собрались здесь. Публика стала
вызывать Тихонова и Садофьева, больше Тихонова. Но ни Тихонов, ни Садофьев,
ни Федин, ни Замятин не выступили. Вечер кончился. В толпе уходивших я
увидел Л. Попову с сестрой. Заговорили, и я пошел их провожать - одну на
Моховую, другую на Мойку.
Замятина мне говорила о своем пребывании с АА на Сиверской. АА чудесно
собирает грибы - еще одна черточка в ее "биографию"...
2.12.1925
В час дня я пошел в Мр. дв. Впустила меня Маня. Шилейко мы оставили в
его комнате, и я остался сидеть у постели. Плохо чувствует себя, и лежит. Но
ей необходимо встать сегодня, чтобы провожать Шилейко. А в 5 час. она пойдет
в Шер. дом обедать. Сильный мороз сегодня и в комнате холодно. Говорили о Г.
И. (Иванове - В. Л.).
По поводу слов Жоры о Блоке. Можно подумать, что Блок с ним чуть ли не
на короткой ноге был. Выходит также, что Блок "любил снимать квартиры в
верхнем этаже", и еще много чего выходит по Жоре...
Но Жора допускался к Блоку один раз в год. Так уж было заведено: раз в
год он звонил Блоку и просил разрешения прийти. Блок разрешение давал, и
Жора шел к нему.
Надписи на книгах: "Это делаем все мы, грешные: нас просят, и мы
надписываем книгу".
Блок очень долго жил на одной и той же квартире. Какая же тут может
быть "любовь к верхним этажам"?
Блок, замкнутый, не любивший многолюдства у себя, всегда держал таких
людей, как Жора, на большом расстоянии от себя. У него были друзья, которых
он выбирал, руководствуясь своими особыми причинами - Зоргенфрей,
Иванов-Разумник...
"Попробуйте пойти к Сологубу, интимно говорить с ним! А с Сологубом это
легче, чем с Блоком!.."
Какой с виду Г. Иванов?
"Сладкий, льстивый, - еще больше, чем Всеволод..."
Г. Иванов начал свою литературную карьеру в кружке Грааль Арельского и
И. Северянина. Оттуда его вытащили, и... он был в Цехе*.
Г. Иванов бывал в Цехе. Там он был тихим и скромным, даже пил
втихомолку.
Недоброво знал английский язык плохо. Превосходно знал французский.
Стихотворение "Все расхищено, предано, продано..." написано летом.
Я рассказал АА о литературном вечере в "Балаганчике". Говорил, как там
серо и скучно было, хоть все и хвалили - говорили: "хороший вечер"...
АА ответила: "Что же вы хотите больше от рядового литературного вечера?
Ведь нельзя же, чтоб на каждом таком вечере публике дарили "Анчара"...".
Заговорил о том, что прозу на литературных вечерах нельзя читать, и АА
вполне согласилась со мной.
О Каменском я говорил - сказал, как он читает. АА ответила: "Он всегда
так читает... Он хорошо читает".
Просидев у АА около часу, я ушел домой.
В 4 часа ко мне пришел Н. Тихонов с Марией Константиновной, которых я
ждал сегодня. А через несколько минут после их прихода пришел Всеволод
Рождественский, которого я не ждал сегодня.
Говорили о Гумилеве, я показывал кое-что из имеющегося у меня,
рассказывал. Говорили о влиянии поэта на поэта. Тихонов стал приводить
примеры из английской поэзии, говорил о Барри Корнуоле, о Киплинге, о
других, приводил пример из кого-то - строки совершенно совпадающие с его
"Балладой о Синем Пакете": "Колесо к колесу..." - и т. д., а там - "шея к
шее", "нога к ноге"... и т. д. Тот же ритм, те же образы...
Пили чай и продолжали разговор. Я прочитал несколько ненапечатанных
стихотворений Николая Степановича. Всеволод распространялся и не стеснялся
моим присутствием, рассказывая небылицы о Гумилеве. Потом мы перешли в
столовую - обедать. Говорили о собаках, потом о Туркестане, куда Тихонов
хочет ехать весной (он уже нашел попутчика). Маршрут предположен такой:
Баку, Красноводск, Бухара, Ташкент, Аулиэ-Ата. Тихонов читает всю литературу
о Туркестане и изучает его, чтобы ехать, имея уже знания.
Рассказывали - Тихонов и Мария Константиновна - о своем летнем
пребывании в Териоках и о том, как они пешком, через болота и леса, ходили в
Шлиссельбург и в другие места. После обеда перешли опять ко мне, но уже в 7
часов Тихоновы ушли - они обещали кому-то встретиться в кинематографе.
Кстати - Тихонов увлекается кинематографом и полусерьезно говорит, что даже
собирается играть для киносъемок.
Еще когда Тихоновы и Всеволод были у меня, мне позвонила АА и просила
зайти к ней взять доверенность, написанную Шилейкой на мое имя, чтобы после
его отъезда я мог получить в университете его жалованье за месяц, которое он
отдает частично АА. В 7 часов, сразу после ухода Тихоновых и Всеволода, я
поехал к АА. Застал в квартире полный разгром: Шилейко снаряжался в путь.
Топилась плита, развешано было белье, раскиданы книги, платья, вещи... АА в
кухне, одетая в белый свитер, хлопотала и возилась с едой, с бельем, с
вещами. Предложила мне чаю. Шилейко налил крепкий чай в 3 чашки, мы пили,
сидя за столом, а он - разгуливая по комнате. Дико острил, возился с Тапом,
причем начал эту возню, неожиданно бросившись бегать вокруг стола. Тап с
диким протяжным воем бросился за ним...
Говорили о разных литературных вещах - о Кузмине; Шилейко острит, будто
про него говорили: "Послушайте, Кони - это не вы?" - так он дряхл был и стар
в 14 году, после своих "лирических" похождений. Дразнил Тапа. АА смеялась и
сказала: "Попробуйте взять Володину шинель... Тату не даст..." Я обманул
"Тату" и взял шинель, пообещав ему, что пойду с ним гулять. А когда я сделал
попытку не пойти, Тап обиделся. Чтобы он не разочаровался во мне, я позвал
его гулять. И Тап, всегда охотно и долго гуляющий, сегодня страшно спешил и
опрометью бросился домой, не дав мне даже дойти до угла и купить папирос.
Когда я попытался его увести силой, он уперся всеми лапами и жалобно завыл.
"Он боялся, что Володю увезут без него", - сказала АА, когда я вернулся.
"Откуда он знает?"
Я попрощался с В. К. Шилейкой, пожелал ему счастливого пути, попрощался
с АА и пошел домой.
АА после провожала Шилейку на Николаевский вокзал.
4.12.1925. Пятница
Вчера АА весь день пролежала в постели и не выходила из Мр. дв.
Чувствовала себя плохо.
Сегодня утром я получил в университете 40 рублей - оставшаяся часть
жалованья Шилейко (всего 70 р.), которую он предоставил АА. Сейчас же поехал
на дровяной двор, купил 1/2 сажени дров и доставил их АА.
У АА меня ожидала рюмка коньяку, заботливо приготовленная ею, потому
что сегодня сильный мороз. Странно мне было увидеть, что "здесь все то же,
то же, что и прежде": АА лежит в своей широкой постели, вещи, мебель -
расставлены так же, как они были расставлены до приезда Шилейко. Та же лампа
на столе и я - в прежней, привычной позе, в прежнем кресле. И так же сквозь
полузамершие стекла окна видны колонны углового - на Мойку и Марсово поле -
дома. И опять скучный Тап, и опять примус, и опять в 5 часов уходящая Маня.
Опять бульон и курица на ночном столике АА, и она в чесунчовом платье, под
одеялом, с распущенными волосами и белой-белой грудью и руками. И справа от
нее - на постели, у стены - книги, записки, заметки...
Я сидел у АА весь день и утомил ее сильно. К ней никто не приходил,
только в 10 часов вечера должен был прийти Пунин. Я ушел часов в 7. Говорили
мы очень много. Конечно, о работе, главным образом, но и обо всем, на все
темы, на все, нас затрагивавшие...
АА получила письмо от брата из Александровска (Сахалин). Тот описывает
всю свою жизнь с 19-го года. Вспоминает своего предка, Стогова,
испытывавшего всякие трудности, лишения, но отважного и смелого
путешественника. (Стогов, предок АА, ходил в Северный Ледовитый океан под
парусами, пробирался сквозь льды и т. д.) АА по этому поводу говорит, что у
них в семье все делятся на людей типа Стогова или - типа Мотовилова.
(Мотовилова - мать Инны Эразмовны, кажется.) Одни - дельцы, умеющие выходить
из всяких положений, богатеющие легко (например, один родственник АА
сохранил до сих пор громадный дом в Киеве). Другие - полная
противоположность первым.
- А куда Вы себя относите? - спросил я АА, и она ответила, что про себя
сказать очень трудно...
Сейчас брат ее живет опять хорошо, занят какими-то операциями с икрой.
"Но он пишет что-нибудь об Инне Эразмовне?" - Нет, оказывается, ничего
не пишет, и АА беспокоится, что он не станет об И. Э. заботиться; вероятно,
она ему написала, что она получает пенсию ("пенсию!"), хоть "Аничка ее и
задерживает иногда", и брат успокоился. Я говорю, что хорошо было бы если бы
он приехал сюда. АА говорит о трудностях этого... Но - из разговора
выясняется, что АА уверена, что если брат даже приедет в Россию, то только к
матери, в Подольскую губернию, а сюда - к ней - не приедет...
- Почему?..
- Ну, просто у нас не такие отношения!..
Виктор гораздо моложе АА (ему сейчас 27 лет), росли она разно и
особенно близки никогда не были. Это совсем не те отношения, какие были у АА
с Андреем, которого она горячо любила, как и он ее, и с которым она была в
самой интимной дружбе.
АА на днях получила анкету Кубу, касающуюся вопросов об переводе АА в
IV категорию. В анкете вопросы - сколько человек и кто на ее иждивении, и
сколько она получила денег за последние полгода.
АА затрудняется - как ответить на эти вопросы. Надо, чтоб управдом
заверил, что она помогает матери и сыну. Но заверит ли он? У АА нет никаких
доказательств, потому что, когда ей давали трудкнижку, были живы и Андрей
Андреевич Горенко и Николай Степанович, и АА ни Леве, ни матери не помогала.
А получила АА за эти полгода - от издательства "Петроград" - 300
рублей, 100 -недавно и 200 - за все остальное время.
Но тут опять всякие нелады с теми сведениями, которые она дала
управдому раньше. Надо как-то выворачиваться, что-то придумывать. И АА
тоскливо говорит: "Вы видите... Разве при таких условиях можно сохранить
чувство собственного достоинства!"
Книга АА в "Петрограде" не вышла еще и когда выйдет, неизвестно. Но АА
не хочет ни спрашивать, ни торопить издателей, считая, что она и так слишком
много получила и что она не может иметь никаких претензий.
Я рассказывал о визите ко мне Тихонова с Неслуховской. АА знает немного
Неслуховскую - встречалась с ней у Павлович, когда та в 21 году жила в Доме
искусств (АА несколько раз была у Павлович).
АА рассказывает, как (в 1922-23 гг., зимой) ее пригласили на собрание
Цеха (это было, кажется, последнее собрание). АА пришла, но там все были
переполнены семейной историей (И. Одоевцева?). Был там Г. Иванов с видом
мэтра, и был Костя Вагинов в какой-то непомерно длинной шинели.
О Недоброво.
После смерти Недоброво его друзья хотели издать сборник памяти
Недоброво, в котором были бы собраны их статьи и воспоминания. Тогда из этой
попытки ничего не вышло. Я говорю о статье Недоброво "О метре и ритме" и
говорю, что если бы заменить ее терминологию современной, то всякий
формалист почел бы ее за статью такого же и очень умного формалиста. АА
отвечает, что все наши формалисты так или иначе учились у Недоброво.
АА говорила о "Письмах о русской поэзии", о том, как они безобразно
редактированы Г. Ивановым, показывала мне часть (всех - великое множество)
искажений, неверностей, изуродованных цитат, неправильностей в списке
фамилий и т. д. и т. д.
Г. Иванов сначала хотел издать "Письма о русской поэзии", расположив их
по авторам, о которых говорит Николай Степанович. То есть, раздробив эти
письма, выбрать из них, например, все упоминания о Блоке или об Анненском
(разных лет) и, соединив их вместе, в таком виде предложить читателю. Он
тогда сказал об этом (кажется, АА), но получил ответ, что дескать, надо по
этому поводу устроить собрание, где были бы АА, Лозинский и другие. Собрание
это не состоялось - видимо, кто-нибудь убедил Г. Иванова в недопустимости
такого издания.
В "Бродячей собаке" (началось оно кажется с 1 января 1912 г.) АА бывала
только до начала войны, а после начала была только раз - когда Николай
Степанович приезжал с фронта и его чествовали (он с "Георгием" уже
приезжал).
В "Привале комедиантов" АА вообще не бывала.
Говорили опять о статье в газете "Дни" от 15 ноября 1925 г. (см.
раньше).
...Petropolis'а вечер - что надо деньги послать в Бежецк (АА сказала
Николаю Степановичу, что поэтому соглашается выступить. Ему было
неприятно.).
О визите Г. Иванова на Фонтанку.
По какому-то поводу речь зашла о Тютчеве. Я взял со стола Тютчева, дал
АА. Поговорили о нем, а потом, когда иссяк разговор, стали шутя гадать по
Тютчеву. АА загадывала на себя, на меня, я делал то же. Мы острили и шутили.
Против одной из открытых таким образом строф АА написала сегодняшнее
число...
5.12.1925. Суббота
В 5 часов я пришел к АА в Мр. дв. Она лежала. В кресле у постели сидел,
и разговаривали. У АА хороший метод: увидеть какое-нибудь открытие во сне, а
проснувшись, разобраться в нем и убедиться, что оно совершенно правильно.
АА открыла сегодня, что в "Последнем придворном поэте" Николай
Степанович говорит об Анненском. И нашла одинаковые места в "Письмах о
русской поэзии", в стихотворении "Памяти Анненского" и в "Последнем
придворном поэте". Всюду, где возникал у Николая Степановича образ
Анненского, возникали и предметы, связанные в памяти Николая Степановича с
ним. И АА убедилась, что у Николая Степановича существуют какие-то "пучки" -
так мысль об Анненском вызывает в нем мысль о бюсте Эврипида, о Леконте де
Лилле, то есть о разговорах с Анненским и об обстановке его комнаты и т. д.
"У Николая Степановича есть что-то звериное: по запаху вещи узнает
хозяина".
АА думает, что на изучение, на чтение, на знание Леконта де Лилля
Николая Степановича натолкнул Анненский.
Николай Степанович иногда, когда пишет об Анненском, пишет в его стиле
(см. "Письма о русской поэзии", но не о "Кипарисовом ларце").
Говорили о методе Николая Степановича - теперь уже совершенно ясен этот
метод. И он одинаков как по отношению к произведениям Николая Степановича
"от жизни", и по отношению к произведениям Николая Степановича "от книг".
Но - АА начинает это подозревать - может быть, этот метод не есть
привилегия Николая Степановича, а - свойствен вообще всем поэтам? АА про
себя знает, что у нее такого метода нет, но, может быть, про себя трудно
сказать? Может быть, это происходит совершенно бессознательно и какой-нибудь
исследователь сумеет и в АА найти тот же метод? А если это так - тем легче
доказывать: тогда можно говорить об этом методе у Николая Степановича, как о
частном случае. Вообще же эти вопросы принадлежат к области психологии
творчества.
Мы долго говорили на эту тему. А потом АА стала читать мне письма И.
Анненского к Маковскому. Из них видно, что В. Иванова Анненский впервые
прочитал в 1909 г. "Ох, труден", - пишет Анненский. АА думает, что на чтение
новых поэтов - например, таких, как Кузмин, Потемкин и т. д., Анненского
натолкнул Николай Степанович. Вероятно, он приносил ему книги и вел с
Анненским по этому поводу беседы. Вообще же для АА несомненно, что общение
Николая Степановича с Анненским приводило к влиянию как первого на второго,
так и второго на первого - влиянию и в жизни, и в творчестве.
Между прочим, АА обратила мое внимание на слова Анненского о переводах
с французского М. Волошина. Анненский цитирует отрывки, которыми
показывается полнейшее незнание Волошиным французского языка. Это забавно,
если вспомнить апломб Волошина и мнение о нем в кружке его приверженцев как
о знатоке французского языка и литературы!
Говорим о Вячеславе Иванове. Когда в 11 году АА с Николаем Степановичем
вернулись из Слепнево (собственно, из Москвы), то враждебное отношение Вяч.
Иванова к Николаю Степановичу и Николая Степановича к Вяч. Иванову уже не
вызывало недоумений (вспомните письмо В. Иванова). Но АА еще не ясно, почему
в начале 11 года, когда Николай Степанович вернулся из Африки, Вяч. Иванов
так окрысился на Николая Степановича.
К 7 часам АА обещала быть в Шер. доме. Я вышел на улицу и подождал АА,
пока она оделась и вышла. Вместе пошли в Ш. д.
Говорили о культурности и некультурности поэта - АА вспомнила как
пример прекрасного, хотя и некультурного поэта - Виллона.
АА не любит, чтоб ее вели под руку, и обычно идет отдельно. Но сегодня,
проходя мимо Инженерного замка, АА вдруг сказала: "Руку... хочет руку!..". Я
улыбнулся и спросил - почему такое желание? Оказывается, у АА такая
слабость, что она уже устала и ей трудно идти. Мимо Инженерного замка
свернули на Фонтанку и шли по Фонтанке, говоря о Лозинском. Он неудачник.
Это не вызывает никаких сомнений. А между тем в те годы - в годы 1-го Цеха -
все возлагали на него большие надежды. Он был культурнее всех, он был знаток
литературы, он окончил два факультета (юридический и
историко-филологический), он был блестящим, остроумным. И он несчастен,
конечно, он неудачник теперь... И - уже на Симеоновском мосту - АА
заговорила о том, что раньше, по-видимому, в глубине души Лозинского
пряталось по углам это темное. Но никто не мог угадать его за блестящей
внешностью Лозинского... И сам он, вероятно, тоже не угадывал. А вот эти
годы сделали свое дело: АА обеими руками сделала жест и заговорила о
прятавшемся по углам, а теперь, как проказа", вылезшем наружу... И добавила:
"Бедный Лозинька!" (так они звали друг друга за глаза: "Шилей", "Гум" и
"Лозинька").
И АА вспомнила о том, как в "Аполлоне" (куда ввел его Николай
Степанович) Лозинский был так же всем необходим, так же часто упоминался,
как в годы "Всемирной литературы" А. Н. Тихонов. Люди, встречаясь друг с
другом, прежде всего говорили: "А что Александр Николаевич? Вернулся из
Москвы? Что он сказал? Это надо Александру Николаевичу..." - и т. д. А кто
его вспоминает теперь?.. Говорили о стихах Шведе, "которые нужно в баночку
заспиртовать" и хранить, хранить - так они недопустимо плохи.
У дверей Ш. д. я поцеловал АА руку и пошел домой.
Слабость. Обострение.
6.12.1925
В 3 часа я пришел к АА в Мр. дв. АА в черном шелковом платье сидела в
маленьком, низком кресле, поставив ноги на маленькую скамеечку, и топила
печку. Маня к ней сегодня не приходила. Я хотел освободить АА от этого
занятия, но она сказала, что топить печку занятие и хорошее, и приятное, и
она с удовольствием это делает. Я сел к печке. Лампа стояла на туалетном
столике, рядом с АА, а от печки тянулся жар, и красные отблески играли на
бледности лица АА.
Мы говорили о работе... Разговор прерывался минутами молчания, когда мы
молча смотрели на красные угли, когда по очереди мешали их, когда думали,
думали. "В вазах было томленье умирающих лилий..." - "Это стихотворение - об
Анненском", - сказала АА. И стала мне доказывать, и доказала. Потом говорили
о биографии Николая Степановича - о том, что мне надо учесть все масштабы.
АА сказала, что, по ее мнению, для биографии Николая Степановича нужно самое
большее 20 точных дат... "Как вы думаете...", - и АА спросила меня, на какое
место я поставил бы Гумилева в историко-литературном плане? Между какими
величинами? Я ответил, подумав: "Баратынский значительнее его...". АА
наклонила голову и ответила утвердительно. Я продолжал: "Языков?..
Меньше...". - "А Дельвиг?" - спросила АА. Я не смог ответить на этот вопрос,
и АА заговорила о применительном к Дельвигу масштабе биографии... Сколько
точных дат для биографии Дельвига нам нужно? Дат 10 - не больше... Я стал
спорить, что больше, и что больше надо и для Николая Степановича: надо дату
свадьбы, дату рождения Левы... АА посмотрела на меня в упор и промолвила: "Я
не знаю, когда Пушкин женился... И вы не знаете!". И добавила, что не знает
также и точной даты, когда у Пушкина родились дети...
Я спросил: "Ну, а какой масштаб вы предполагаете, например, для Шенье?"
- "Шенье прекрасный поэт... больше Баратынского... гораздо!" И когда АА
высказалась о Шенье, я спросил о том, кого она ставит выше - Блока или
Баратынского. АА ответила, что "напевная сила" у Блока больше, чем у
Баратынского... "А вообще ведь Вы знаете - Блок самый высокий поэт нашего
времени...". Я спросил: "На какое же место Вы ставите Блока?" АА подумала и
медленно проговорила о том, что - что-нибудь так - "за Тютчевым"...
"А Николай Степанович - около Дельвига..."
Получила письмо от матери. Как всегда, обиженное и с просьбой поскорее
выслать деньги. Из письма видно, что Виктор не будет высылать И. Э. деньги.
Вероятно, она ему написала, что получает пенсию, и он решил, что она не
нуждается.
Тетка - Анна Эразмовна, которой сейчас 72 года, хранит обычай дарить
крестьянам открытки с картинками и для этого собирает открытки. Открытки,
полученные ею от АА, подвергаются той же участи и все висят по мужицким
хатам. Недавно Анна Эразмовна нашла открытку АА, в которой та пишет, что
"была у тетки, и меня воспитывают... Скучно, скучно, скучно...". Эта
открытка написана АА, когда ей было 15 лет. И тем не менее, Анна Эразмовна,
найдя эту открытку теперь, не преминула обидеться. Инна Эразмовна в письме
сообщает АА об этом.
АА говорит, что несмотря на всю бессмысленность такой обиды, она
напишет Анне Эразмовне длинное, подробное извинительное письмо, потому что
не хочет, чтобы у Инны Эразмовны могли быть какие-либо трения с Анной
Эразмовной.
Я заговорил о статье в "Красной газете" - "Кто истинный виновник смерти
Пушкина".
Не читала. Улыбнулась:
- Николай I.
- Нет, Нессельроде...
Но она обо всем этом прекрасно знает - дочь Гурьева и т. д.
Сегодня приходила Л. З. Она не была вчера на вечере у Лившица
(издателя), на который они ее звали.
АА Лившицы не приглашали - им неудобно приглашать после того, как
Гессен сказал грубую фразу Пунину о том, что они не обязаны выплачивать
гонорар за книгу, которая еще не вышла.
Говорила о том, что в Зап. Европе больше нет хороших поэтов. В самом
деле, о каком из современных европейских поэтов мы хоть что-нибудь слышали?
В Мр. дв. пришел Н. П., чтоб проводить в Ш. д. Через несколько минут я
ушел, предварительно погуляв с Тапом.
7.12.1925. Понедельник
В половине второго дня ко мне неожиданно зашел Л. Сказал, что есть
возможность получить из "Всемирной Литературы" переводы, и сказал, чтвых. Пили чай, и вместе с ним вышел и дошел до
Невского. Забегал к Пунину в Шер. дом. АА сегодня обедает у Щеголевых (сам
Щеголев в отъезде, а В. А. пригласила к себе обедать АА и Л. Н. Замятину).
От Щеголевых АА пришла в Ш. д. в 9 час. вечера и позвонила мне. Около
10 я уже был в Ш. д.
АА не отдохнула днем сегодня, и устала. АА рассказывала мне о своем
новом открытии ("У меня ночью была бессонница, и я занималась") - об
общности "Скрипки Страдивариуса" со стихотворением И. Анненского "Смычок и
струны" и с тем местом в статье Николая Степановича "Жизнь стиха", где он
говорит об Анненском. Сравнивая эти три вещи, АА совершенно ясно доказывает
их общность и находит истоки...
Я пробыл у АА недолго - и стал уходить. АА провожала меня в передней...
И когда я уходил, сказала, что благодарит меня за хлопоты о Кубу... "Какие
хлопоты, ни о чем я не хлопотал..." - "Неправда, я знаю все... Мне Н. Н.
(Пунин) сегодня все рассказал..."
АА завтра идет получать деньги за 2 месяца - в Кубу.
9.12.1925
Вечером у меня были Н. Тихонов с Марией Константиновной. Пришел сначала
он - с какого-то заседания, а через несколько минут и она.
Тихонов жаловался, говорил, что эти собрания ему осточертели, жаловался
и на свою студию в Институте живого слова - стихи там пишут ужасные. И он
попросил меня прочесть мои стихи, говоря, что давно не слушал и соскучился
по культурным стихам. Я прочел ему несколько, и он не ругал их.
Пили чай, говорили много о разных разностях. За чаем я рассказал
Тихоновым биографию Гумилева. Ушли они часов в 12, чтобы попасть на трамвай.
10.12.1925. Четверг
Был у А. Н. Гумилевой - была подпись на заявлении во "Всемирную
литературу" о выдаче мне по доверенности А. Н. переводов Гумилева. Подпись
А. Н. дала, но пришлось сидеть час, слушая ее повествование о ее флиртах,
танцах и глупостях.
В половине 7-го пришел к АА в Шерем. дом. АА рассказывала разные вещи,
сказала, между прочим, что у нее сегодня была Е. Данько, что вчера получила
деньги в Кубу за два месяца (октябрь-ноябрь), что завтра идет в Большой
Драматический театр на премьеру "Продавцы славы"*- Людмила Замятина зовет.
Говорили о ее работе, о том, что факты, сведения, открытия поступают, как...
и АА сделала сравнение с Бахчисарайским фонтаном, в котором капелька за
капелькой медленно течет вода... Я говорил о том, как хорошо было бы, если б
биографию Николая Степановича писал не я, а АА. На это она мне ответила, что
она даст себе другое задание - написать две-три статьи (об Анненском одну,
другую о Бодлере, третью - о всех остальных поэтах, влиявших на Гумилева), и
что если бы ей это удалось, она была бы вполне удовлетворена. "А писать о
том, какие у него были романы, - пошутила АА, - подумайте, как это мне, по
меньшей мере, неудобно..."
Опять говорили об Анненском, о том, какой он "высокий", хороший,
большой поэт. Он очень поздно начал, Анненский, и АА не жалеет, что
неизвестны его ранние стихи, - есть данные предполагать, что они были очень
плохими. Об отношении АА к Анненскому, о том, как она его любит, чтит, ценит
- говорить не приходится. И однако, АА его не переоценивает. Она знает, что
у него часто бывали провалы - рядом с прекрасными вещами. АА привела в
пример два-три слова. И между прочим, АА считает, что его трилистники
(система расположения) - очень неудачный, очень декадентский прием, и АА
огорчена, что В. Кривичу даже мысль в голову не пришла о том, что следует
эти трилистники разбить и расположить стихотворения в хронологическом
Куниной.
В 12 1/2 конферансье объявил, что из-за позднего времени остальные
участники не выступят, хотя они все и собрались здесь. Публика стала
вызывать Тихонова и Садофьева, больше Тихонова. Но ни Тихонов, ни Садофьев,
ни Федин, ни Замятин не выступили. Вечер кончился. В толпе уходивших я
увидел Л. Попову с сестрой. Заговорили, и я пошел их провожать - одну на
Моховую, другую на Мойку.
Замятина мне говорила о своем пребывании с АА на Сиверской. АА чудесно
собирает грибы - еще одна черточка в ее "биографию"...
2.12.1925
В час дня я пошел в Мр. дв. Впустила меня Маня. Шилейко мы оставили в
его комнате, и я остался сидеть у постели. Плохо чувствует себя, и лежит. Но
ей необходимо встать сегодня, чтобы провожать Шилейко. А в 5 час. она пойдет
в Шер. дом обедать. Сильный мороз сегодня и в комнате холодно. Говорили о Г.
И. (Иванове - В. Л.).
По поводу слов Жоры о Блоке. Можно подумать, что Блок с ним чуть ли не
на короткой ноге был. Выходит также, что Блок "любил снимать квартиры в
верхнем этаже", и еще много чего выходит по Жоре...
Но Жора допускался к Блоку один раз в год. Так уж было заведено: раз в
год он звонил Блоку и просил разрешения прийти. Блок разрешение давал, и
Жора шел к нему.
Надписи на книгах: "Это делаем все мы, грешные: нас просят, и мы
надписываем книгу".
Блок очень долго жил на одной и той же квартире. Какая же тут может
быть "любовь к верхним этажам"?
Блок, замкнутый, не любивший многолюдства у себя, всегда держал таких
людей, как Жора, на большом расстоянии от себя. У него были друзья, которых
он выбирал, руководствуясь своими особыми причинами - Зоргенфрей,
Иванов-Разумник...
"Попробуйте пойти к Сологубу, интимно говорить с ним! А с Сологубом это
легче, чем с Блоком!.."
Какой с виду Г. Иванов?
"Сладкий, льстивый, - еще больше, чем Всеволод..."
Г. Иванов начал свою литературную карьеру в кружке Грааль Арельского и
И. Северянина. Оттуда его вытащили, и... он был в Цехе*.
Г. Иванов бывал в Цехе. Там он был тихим и скромным, даже пил
втихомолку.
Недоброво знал английский язык плохо. Превосходно знал французский.
Стихотворение "Все расхищено, предано, продано..." написано летом.
Я рассказал АА о литературном вечере в "Балаганчике". Говорил, как там
серо и скучно было, хоть все и хвалили - говорили: "хороший вечер"...
АА ответила: "Что же вы хотите больше от рядового литературного вечера?
Ведь нельзя же, чтоб на каждом таком вечере публике дарили "Анчара"...".
Заговорил о том, что прозу на литературных вечерах нельзя читать, и АА
вполне согласилась со мной.
О Каменском я говорил - сказал, как он читает. АА ответила: "Он всегда
так читает... Он хорошо читает".
Просидев у АА около часу, я ушел домой.
В 4 часа ко мне пришел Н. Тихонов с Марией Константиновной, которых я
ждал сегодня. А через несколько минут после их прихода пришел Всеволод
Рождественский, которого я не ждал сегодня.
Говорили о Гумилеве, я показывал кое-что из имеющегося у меня,
рассказывал. Говорили о влиянии поэта на поэта. Тихонов стал приводить
примеры из английской поэзии, говорил о Барри Корнуоле, о Киплинге, о
других, приводил пример из кого-то - строки совершенно совпадающие с его
"Балладой о Синем Пакете": "Колесо к колесу..." - и т. д., а там - "шея к
шее", "нога к ноге"... и т. д. Тот же ритм, те же образы...
Пили чай и продолжали разговор. Я прочитал несколько ненапечатанных
стихотворений Николая Степановича. Всеволод распространялся и не стеснялся
моим присутствием, рассказывая небылицы о Гумилеве. Потом мы перешли в
столовую - обедать. Говорили о собаках, потом о Туркестане, куда Тихонов
хочет ехать весной (он уже нашел попутчика). Маршрут предположен такой:
Баку, Красноводск, Бухара, Ташкент, Аулиэ-Ата. Тихонов читает всю литературу
о Туркестане и изучает его, чтобы ехать, имея уже знания.
Рассказывали - Тихонов и Мария Константиновна - о своем летнем
пребывании в Териоках и о том, как они пешком, через болота и леса, ходили в
Шлиссельбург и в другие места. После обеда перешли опять ко мне, но уже в 7
часов Тихоновы ушли - они обещали кому-то встретиться в кинематографе.
Кстати - Тихонов увлекается кинематографом и полусерьезно говорит, что даже
собирается играть для киносъемок.
Еще когда Тихоновы и Всеволод были у меня, мне позвонила АА и просила
зайти к ней взять доверенность, написанную Шилейкой на мое имя, чтобы после
его отъезда я мог получить в университете его жалованье за месяц, которое он
отдает частично АА. В 7 часов, сразу после ухода Тихоновых и Всеволода, я
поехал к АА. Застал в квартире полный разгром: Шилейко снаряжался в путь.
Топилась плита, развешано было белье, раскиданы книги, платья, вещи... АА в
кухне, одетая в белый свитер, хлопотала и возилась с едой, с бельем, с
вещами. Предложила мне чаю. Шилейко налил крепкий чай в 3 чашки, мы пили,
сидя за столом, а он - разгуливая по комнате. Дико острил, возился с Тапом,
причем начал эту возню, неожиданно бросившись бегать вокруг стола. Тап с
диким протяжным воем бросился за ним...
Говорили о разных литературных вещах - о Кузмине; Шилейко острит, будто
про него говорили: "Послушайте, Кони - это не вы?" - так он дряхл был и стар
в 14 году, после своих "лирических" похождений. Дразнил Тапа. АА смеялась и
сказала: "Попробуйте взять Володину шинель... Тату не даст..." Я обманул
"Тату" и взял шинель, пообещав ему, что пойду с ним гулять. А когда я сделал
попытку не пойти, Тап обиделся. Чтобы он не разочаровался во мне, я позвал
его гулять. И Тап, всегда охотно и долго гуляющий, сегодня страшно спешил и
опрометью бросился домой, не дав мне даже дойти до угла и купить папирос.
Когда я попытался его увести силой, он уперся всеми лапами и жалобно завыл.
"Он боялся, что Володю увезут без него", - сказала АА, когда я вернулся.
"Откуда он знает?"
Я попрощался с В. К. Шилейкой, пожелал ему счастливого пути, попрощался
с АА и пошел домой.
АА после провожала Шилейку на Николаевский вокзал.
4.12.1925. Пятница
Вчера АА весь день пролежала в постели и не выходила из Мр. дв.
Чувствовала себя плохо.
Сегодня утром я получил в университете 40 рублей - оставшаяся часть
жалованья Шилейко (всего 70 р.), которую он предоставил АА. Сейчас же поехал
на дровяной двор, купил 1/2 сажени дров и доставил их АА.
У АА меня ожидала рюмка коньяку, заботливо приготовленная ею, потому
что сегодня сильный мороз. Странно мне было увидеть, что "здесь все то же,
то же, что и прежде": АА лежит в своей широкой постели, вещи, мебель -
расставлены так же, как они были расставлены до приезда Шилейко. Та же лампа
на столе и я - в прежней, привычной позе, в прежнем кресле. И так же сквозь
полузамершие стекла окна видны колонны углового - на Мойку и Марсово поле -
дома. И опять скучный Тап, и опять примус, и опять в 5 часов уходящая Маня.
Опять бульон и курица на ночном столике АА, и она в чесунчовом платье, под
одеялом, с распущенными волосами и белой-белой грудью и руками. И справа от
нее - на постели, у стены - книги, записки, заметки...
Я сидел у АА весь день и утомил ее сильно. К ней никто не приходил,
только в 10 часов вечера должен был прийти Пунин. Я ушел часов в 7. Говорили
мы очень много. Конечно, о работе, главным образом, но и обо всем, на все
темы, на все, нас затрагивавшие...
АА получила письмо от брата из Александровска (Сахалин). Тот описывает
всю свою жизнь с 19-го года. Вспоминает своего предка, Стогова,
испытывавшего всякие трудности, лишения, но отважного и смелого
путешественника. (Стогов, предок АА, ходил в Северный Ледовитый океан под
парусами, пробирался сквозь льды и т. д.) АА по этому поводу говорит, что у
них в семье все делятся на людей типа Стогова или - типа Мотовилова.
(Мотовилова - мать Инны Эразмовны, кажется.) Одни - дельцы, умеющие выходить
из всяких положений, богатеющие легко (например, один родственник АА
сохранил до сих пор громадный дом в Киеве). Другие - полная
противоположность первым.
- А куда Вы себя относите? - спросил я АА, и она ответила, что про себя
сказать очень трудно...
Сейчас брат ее живет опять хорошо, занят какими-то операциями с икрой.
"Но он пишет что-нибудь об Инне Эразмовне?" - Нет, оказывается, ничего
не пишет, и АА беспокоится, что он не станет об И. Э. заботиться; вероятно,
она ему написала, что она получает пенсию ("пенсию!"), хоть "Аничка ее и
задерживает иногда", и брат успокоился. Я говорю, что хорошо было бы если бы
он приехал сюда. АА говорит о трудностях этого... Но - из разговора
выясняется, что АА уверена, что если брат даже приедет в Россию, то только к
матери, в Подольскую губернию, а сюда - к ней - не приедет...
- Почему?..
- Ну, просто у нас не такие отношения!..
Виктор гораздо моложе АА (ему сейчас 27 лет), росли она разно и
особенно близки никогда не были. Это совсем не те отношения, какие были у АА
с Андреем, которого она горячо любила, как и он ее, и с которым она была в
самой интимной дружбе.
АА на днях получила анкету Кубу, касающуюся вопросов об переводе АА в
IV категорию. В анкете вопросы - сколько человек и кто на ее иждивении, и
сколько она получила денег за последние полгода.
АА затрудняется - как ответить на эти вопросы. Надо, чтоб управдом
заверил, что она помогает матери и сыну. Но заверит ли он? У АА нет никаких
доказательств, потому что, когда ей давали трудкнижку, были живы и Андрей
Андреевич Горенко и Николай Степанович, и АА ни Леве, ни матери не помогала.
А получила АА за эти полгода - от издательства "Петроград" - 300
рублей, 100 -недавно и 200 - за все остальное время.
Но тут опять всякие нелады с теми сведениями, которые она дала
управдому раньше. Надо как-то выворачиваться, что-то придумывать. И АА
тоскливо говорит: "Вы видите... Разве при таких условиях можно сохранить
чувство собственного достоинства!"
Книга АА в "Петрограде" не вышла еще и когда выйдет, неизвестно. Но АА
не хочет ни спрашивать, ни торопить издателей, считая, что она и так слишком
много получила и что она не может иметь никаких претензий.
Я рассказывал о визите ко мне Тихонова с Неслуховской. АА знает немного
Неслуховскую - встречалась с ней у Павлович, когда та в 21 году жила в Доме
искусств (АА несколько раз была у Павлович).
АА рассказывает, как (в 1922-23 гг., зимой) ее пригласили на собрание
Цеха (это было, кажется, последнее собрание). АА пришла, но там все были
переполнены семейной историей (И. Одоевцева?). Был там Г. Иванов с видом
мэтра, и был Костя Вагинов в какой-то непомерно длинной шинели.
О Недоброво.
После смерти Недоброво его друзья хотели издать сборник памяти
Недоброво, в котором были бы собраны их статьи и воспоминания. Тогда из этой
попытки ничего не вышло. Я говорю о статье Недоброво "О метре и ритме" и
говорю, что если бы заменить ее терминологию современной, то всякий
формалист почел бы ее за статью такого же и очень умного формалиста. АА
отвечает, что все наши формалисты так или иначе учились у Недоброво.
АА говорила о "Письмах о русской поэзии", о том, как они безобразно
редактированы Г. Ивановым, показывала мне часть (всех - великое множество)
искажений, неверностей, изуродованных цитат, неправильностей в списке
фамилий и т. д. и т. д.
Г. Иванов сначала хотел издать "Письма о русской поэзии", расположив их
по авторам, о которых говорит Николай Степанович. То есть, раздробив эти
письма, выбрать из них, например, все упоминания о Блоке или об Анненском
(разных лет) и, соединив их вместе, в таком виде предложить читателю. Он
тогда сказал об этом (кажется, АА), но получил ответ, что дескать, надо по
этому поводу устроить собрание, где были бы АА, Лозинский и другие. Собрание
это не состоялось - видимо, кто-нибудь убедил Г. Иванова в недопустимости
такого издания.
В "Бродячей собаке" (началось оно кажется с 1 января 1912 г.) АА бывала
только до начала войны, а после начала была только раз - когда Николай
Степанович приезжал с фронта и его чествовали (он с "Георгием" уже
приезжал).
В "Привале комедиантов" АА вообще не бывала.
Говорили опять о статье в газете "Дни" от 15 ноября 1925 г. (см.
раньше).
...Petropolis'а вечер - что надо деньги послать в Бежецк (АА сказала
Николаю Степановичу, что поэтому соглашается выступить. Ему было
неприятно.).
О визите Г. Иванова на Фонтанку.
По какому-то поводу речь зашла о Тютчеве. Я взял со стола Тютчева, дал
АА. Поговорили о нем, а потом, когда иссяк разговор, стали шутя гадать по
Тютчеву. АА загадывала на себя, на меня, я делал то же. Мы острили и шутили.
Против одной из открытых таким образом строф АА написала сегодняшнее
число...
5.12.1925. Суббота
В 5 часов я пришел к АА в Мр. дв. Она лежала. В кресле у постели сидел,
и разговаривали. У АА хороший метод: увидеть какое-нибудь открытие во сне, а
проснувшись, разобраться в нем и убедиться, что оно совершенно правильно.
АА открыла сегодня, что в "Последнем придворном поэте" Николай
Степанович говорит об Анненском. И нашла одинаковые места в "Письмах о
русской поэзии", в стихотворении "Памяти Анненского" и в "Последнем
придворном поэте". Всюду, где возникал у Николая Степановича образ
Анненского, возникали и предметы, связанные в памяти Николая Степановича с
ним. И АА убедилась, что у Николая Степановича существуют какие-то "пучки" -
так мысль об Анненском вызывает в нем мысль о бюсте Эврипида, о Леконте де
Лилле, то есть о разговорах с Анненским и об обстановке его комнаты и т. д.
"У Николая Степановича есть что-то звериное: по запаху вещи узнает
хозяина".
АА думает, что на изучение, на чтение, на знание Леконта де Лилля
Николая Степановича натолкнул Анненский.
Николай Степанович иногда, когда пишет об Анненском, пишет в его стиле
(см. "Письма о русской поэзии", но не о "Кипарисовом ларце").
Говорили о методе Николая Степановича - теперь уже совершенно ясен этот
метод. И он одинаков как по отношению к произведениям Николая Степановича
"от жизни", и по отношению к произведениям Николая Степановича "от книг".
Но - АА начинает это подозревать - может быть, этот метод не есть
привилегия Николая Степановича, а - свойствен вообще всем поэтам? АА про
себя знает, что у нее такого метода нет, но, может быть, про себя трудно
сказать? Может быть, это происходит совершенно бессознательно и какой-нибудь
исследователь сумеет и в АА найти тот же метод? А если это так - тем легче
доказывать: тогда можно говорить об этом методе у Николая Степановича, как о
частном случае. Вообще же эти вопросы принадлежат к области психологии
творчества.
Мы долго говорили на эту тему. А потом АА стала читать мне письма И.
Анненского к Маковскому. Из них видно, что В. Иванова Анненский впервые
прочитал в 1909 г. "Ох, труден", - пишет Анненский. АА думает, что на чтение
новых поэтов - например, таких, как Кузмин, Потемкин и т. д., Анненского
натолкнул Николай Степанович. Вероятно, он приносил ему книги и вел с
Анненским по этому поводу беседы. Вообще же для АА несомненно, что общение
Николая Степановича с Анненским приводило к влиянию как первого на второго,
так и второго на первого - влиянию и в жизни, и в творчестве.
Между прочим, АА обратила мое внимание на слова Анненского о переводах
с французского М. Волошина. Анненский цитирует отрывки, которыми
показывается полнейшее незнание Волошиным французского языка. Это забавно,
если вспомнить апломб Волошина и мнение о нем в кружке его приверженцев как
о знатоке французского языка и литературы!
Говорим о Вячеславе Иванове. Когда в 11 году АА с Николаем Степановичем
вернулись из Слепнево (собственно, из Москвы), то враждебное отношение Вяч.
Иванова к Николаю Степановичу и Николая Степановича к Вяч. Иванову уже не
вызывало недоумений (вспомните письмо В. Иванова). Но АА еще не ясно, почему
в начале 11 года, когда Николай Степанович вернулся из Африки, Вяч. Иванов
так окрысился на Николая Степановича.
К 7 часам АА обещала быть в Шер. доме. Я вышел на улицу и подождал АА,
пока она оделась и вышла. Вместе пошли в Ш. д.
Говорили о культурности и некультурности поэта - АА вспомнила как
пример прекрасного, хотя и некультурного поэта - Виллона.
АА не любит, чтоб ее вели под руку, и обычно идет отдельно. Но сегодня,
проходя мимо Инженерного замка, АА вдруг сказала: "Руку... хочет руку!..". Я
улыбнулся и спросил - почему такое желание? Оказывается, у АА такая
слабость, что она уже устала и ей трудно идти. Мимо Инженерного замка
свернули на Фонтанку и шли по Фонтанке, говоря о Лозинском. Он неудачник.
Это не вызывает никаких сомнений. А между тем в те годы - в годы 1-го Цеха -
все возлагали на него большие надежды. Он был культурнее всех, он был знаток
литературы, он окончил два факультета (юридический и
историко-филологический), он был блестящим, остроумным. И он несчастен,
конечно, он неудачник теперь... И - уже на Симеоновском мосту - АА
заговорила о том, что раньше, по-видимому, в глубине души Лозинского
пряталось по углам это темное. Но никто не мог угадать его за блестящей
внешностью Лозинского... И сам он, вероятно, тоже не угадывал. А вот эти
годы сделали свое дело: АА обеими руками сделала жест и заговорила о
прятавшемся по углам, а теперь, как проказа", вылезшем наружу... И добавила:
"Бедный Лозинька!" (так они звали друг друга за глаза: "Шилей", "Гум" и
"Лозинька").
И АА вспомнила о том, как в "Аполлоне" (куда ввел его Николай
Степанович) Лозинский был так же всем необходим, так же часто упоминался,
как в годы "Всемирной литературы" А. Н. Тихонов. Люди, встречаясь друг с
другом, прежде всего говорили: "А что Александр Николаевич? Вернулся из
Москвы? Что он сказал? Это надо Александру Николаевичу..." - и т. д. А кто
его вспоминает теперь?.. Говорили о стихах Шведе, "которые нужно в баночку
заспиртовать" и хранить, хранить - так они недопустимо плохи.
У дверей Ш. д. я поцеловал АА руку и пошел домой.
Слабость. Обострение.
6.12.1925
В 3 часа я пришел к АА в Мр. дв. АА в черном шелковом платье сидела в
маленьком, низком кресле, поставив ноги на маленькую скамеечку, и топила
печку. Маня к ней сегодня не приходила. Я хотел освободить АА от этого
занятия, но она сказала, что топить печку занятие и хорошее, и приятное, и
она с удовольствием это делает. Я сел к печке. Лампа стояла на туалетном
столике, рядом с АА, а от печки тянулся жар, и красные отблески играли на
бледности лица АА.
Мы говорили о работе... Разговор прерывался минутами молчания, когда мы
молча смотрели на красные угли, когда по очереди мешали их, когда думали,
думали. "В вазах было томленье умирающих лилий..." - "Это стихотворение - об
Анненском", - сказала АА. И стала мне доказывать, и доказала. Потом говорили
о биографии Николая Степановича - о том, что мне надо учесть все масштабы.
АА сказала, что, по ее мнению, для биографии Николая Степановича нужно самое
большее 20 точных дат... "Как вы думаете...", - и АА спросила меня, на какое
место я поставил бы Гумилева в историко-литературном плане? Между какими
величинами? Я ответил, подумав: "Баратынский значительнее его...". АА
наклонила голову и ответила утвердительно. Я продолжал: "Языков?..
Меньше...". - "А Дельвиг?" - спросила АА. Я не смог ответить на этот вопрос,
и АА заговорила о применительном к Дельвигу масштабе биографии... Сколько
точных дат для биографии Дельвига нам нужно? Дат 10 - не больше... Я стал
спорить, что больше, и что больше надо и для Николая Степановича: надо дату
свадьбы, дату рождения Левы... АА посмотрела на меня в упор и промолвила: "Я
не знаю, когда Пушкин женился... И вы не знаете!". И добавила, что не знает
также и точной даты, когда у Пушкина родились дети...
Я спросил: "Ну, а какой масштаб вы предполагаете, например, для Шенье?"
- "Шенье прекрасный поэт... больше Баратынского... гораздо!" И когда АА
высказалась о Шенье, я спросил о том, кого она ставит выше - Блока или
Баратынского. АА ответила, что "напевная сила" у Блока больше, чем у
Баратынского... "А вообще ведь Вы знаете - Блок самый высокий поэт нашего
времени...". Я спросил: "На какое же место Вы ставите Блока?" АА подумала и
медленно проговорила о том, что - что-нибудь так - "за Тютчевым"...
"А Николай Степанович - около Дельвига..."
Получила письмо от матери. Как всегда, обиженное и с просьбой поскорее
выслать деньги. Из письма видно, что Виктор не будет высылать И. Э. деньги.
Вероятно, она ему написала, что получает пенсию, и он решил, что она не
нуждается.
Тетка - Анна Эразмовна, которой сейчас 72 года, хранит обычай дарить
крестьянам открытки с картинками и для этого собирает открытки. Открытки,
полученные ею от АА, подвергаются той же участи и все висят по мужицким
хатам. Недавно Анна Эразмовна нашла открытку АА, в которой та пишет, что
"была у тетки, и меня воспитывают... Скучно, скучно, скучно...". Эта
открытка написана АА, когда ей было 15 лет. И тем не менее, Анна Эразмовна,
найдя эту открытку теперь, не преминула обидеться. Инна Эразмовна в письме
сообщает АА об этом.
АА говорит, что несмотря на всю бессмысленность такой обиды, она
напишет Анне Эразмовне длинное, подробное извинительное письмо, потому что
не хочет, чтобы у Инны Эразмовны могли быть какие-либо трения с Анной
Эразмовной.
Я заговорил о статье в "Красной газете" - "Кто истинный виновник смерти
Пушкина".
Не читала. Улыбнулась:
- Николай I.
- Нет, Нессельроде...
Но она обо всем этом прекрасно знает - дочь Гурьева и т. д.
Сегодня приходила Л. З. Она не была вчера на вечере у Лившица
(издателя), на который они ее звали.
АА Лившицы не приглашали - им неудобно приглашать после того, как
Гессен сказал грубую фразу Пунину о том, что они не обязаны выплачивать
гонорар за книгу, которая еще не вышла.
Говорила о том, что в Зап. Европе больше нет хороших поэтов. В самом
деле, о каком из современных европейских поэтов мы хоть что-нибудь слышали?
В Мр. дв. пришел Н. П., чтоб проводить в Ш. д. Через несколько минут я
ушел, предварительно погуляв с Тапом.
7.12.1925. Понедельник
В половине второго дня ко мне неожиданно зашел Л. Сказал, что есть
возможность получить из "Всемирной Литературы" переводы, и сказал, чтвых. Пили чай, и вместе с ним вышел и дошел до
Невского. Забегал к Пунину в Шер. дом. АА сегодня обедает у Щеголевых (сам
Щеголев в отъезде, а В. А. пригласила к себе обедать АА и Л. Н. Замятину).
От Щеголевых АА пришла в Ш. д. в 9 час. вечера и позвонила мне. Около
10 я уже был в Ш. д.
АА не отдохнула днем сегодня, и устала. АА рассказывала мне о своем
новом открытии ("У меня ночью была бессонница, и я занималась") - об
общности "Скрипки Страдивариуса" со стихотворением И. Анненского "Смычок и
струны" и с тем местом в статье Николая Степановича "Жизнь стиха", где он
говорит об Анненском. Сравнивая эти три вещи, АА совершенно ясно доказывает
их общность и находит истоки...
Я пробыл у АА недолго - и стал уходить. АА провожала меня в передней...
И когда я уходил, сказала, что благодарит меня за хлопоты о Кубу... "Какие
хлопоты, ни о чем я не хлопотал..." - "Неправда, я знаю все... Мне Н. Н.
(Пунин) сегодня все рассказал..."
АА завтра идет получать деньги за 2 месяца - в Кубу.
9.12.1925
Вечером у меня были Н. Тихонов с Марией Константиновной. Пришел сначала
он - с какого-то заседания, а через несколько минут и она.
Тихонов жаловался, говорил, что эти собрания ему осточертели, жаловался
и на свою студию в Институте живого слова - стихи там пишут ужасные. И он
попросил меня прочесть мои стихи, говоря, что давно не слушал и соскучился
по культурным стихам. Я прочел ему несколько, и он не ругал их.
Пили чай, говорили много о разных разностях. За чаем я рассказал
Тихоновым биографию Гумилева. Ушли они часов в 12, чтобы попасть на трамвай.
10.12.1925. Четверг
Был у А. Н. Гумилевой - была подпись на заявлении во "Всемирную
литературу" о выдаче мне по доверенности А. Н. переводов Гумилева. Подпись
А. Н. дала, но пришлось сидеть час, слушая ее повествование о ее флиртах,
танцах и глупостях.
В половине 7-го пришел к АА в Шерем. дом. АА рассказывала разные вещи,
сказала, между прочим, что у нее сегодня была Е. Данько, что вчера получила
деньги в Кубу за два месяца (октябрь-ноябрь), что завтра идет в Большой
Драматический театр на премьеру "Продавцы славы"*- Людмила Замятина зовет.
Говорили о ее работе, о том, что факты, сведения, открытия поступают, как...
и АА сделала сравнение с Бахчисарайским фонтаном, в котором капелька за
капелькой медленно течет вода... Я говорил о том, как хорошо было бы, если б
биографию Николая Степановича писал не я, а АА. На это она мне ответила, что
она даст себе другое задание - написать две-три статьи (об Анненском одну,
другую о Бодлере, третью - о всех остальных поэтах, влиявших на Гумилева), и
что если бы ей это удалось, она была бы вполне удовлетворена. "А писать о
том, какие у него были романы, - пошутила АА, - подумайте, как это мне, по
меньшей мере, неудобно..."
Опять говорили об Анненском, о том, какой он "высокий", хороший,
большой поэт. Он очень поздно начал, Анненский, и АА не жалеет, что
неизвестны его ранние стихи, - есть данные предполагать, что они были очень
плохими. Об отношении АА к Анненскому, о том, как она его любит, чтит, ценит
- говорить не приходится. И однако, АА его не переоценивает. Она знает, что
у него часто бывали провалы - рядом с прекрасными вещами. АА привела в
пример два-три слова. И между прочим, АА считает, что его трилистники
(система расположения) - очень неудачный, очень декадентский прием, и АА
огорчена, что В. Кривичу даже мысль в голову не пришла о том, что следует
эти трилистники разбить и расположить стихотворения в хронологическом