Страница:
Таннер опустил стакан.
— Прекрасно, — сказал он высоким приятным голосом. — Кто-то же должен праздновать...
Его слова разорвали тишину, словно камень, брошенный в воду. Я услышал, как кто-то перевел их, увидел, как пара французов подняла брови, поджала губы и отвернулась. Мой взгляд тяжело переходил с одного лица на другое. «Один из вас, — думал я, — один из вас...» Прерванное оживление возобновилось. Я почувствовал, как на мое плечо легла чья-то рука.
Оглянувшись, увидел Агнес.
— Что здесь происходит? — спросил я.
— Тут вручают призы, — объяснила она, и я с трудом вспомнил, что мы тоже участвовали в гонке, и они присудили нам приз.
— О, — сказал я, — это действительно так.
— Ты же без ботинок! — вдруг сказала она.
Я положил руку на плечо Агнес. Пол у меня под ногами неожиданно закачался.
— Да они мне не нужны.
Она внимательно посмотрела на меня.
— Как ты вырвался из больницы? — спросила она.
— Сбежал!
— Идиот, — отреагировала с раздражением Агнес, — я отведу тебя обратно, и сейчас же.
Ее лицо выражало озабоченность. Она сквозила в каждой черточке. Кожа была золотистой и гладкой. Мне захотелось ее погладить. Но я сказал:
— Я все-таки останусь и получу кубок.
— И чек, — добавил Чарли.
Вдруг Агнес улыбнулась. И словно солнышко осветило комнату. Я поднял руку и обнял ее за плечи. В ответ почувствовал, что ее рука обвилась вокруг моей талии. Я увидел, что с другой стороны комнаты на нас смотрит Жарре. Лицо его можно было сравнить разве что с Атлантической впадиной. Поймав мой взгляд, он начал пробираться сквозь толпу. Подошел к нам, схватил Агнес за руку и что-то быстро сказал ей по-французски.
Я протянул руку, поймал его за лацкан спортивного пиджака и произнес:
— Ну держись!
Он повернулся ко мне — маленького роста, но злобы в его лице хватило бы на великана.
— Да, ты выиграл гонку, — признал он. — Мои поздравления. Но подожди немного, ты потеряешь ее. Увидишь, что произойдет, когда ты пойдешь с... преследователем.
Пол подо мной все еще колебался. Зрачки Жарре потемнели и расширились. Белки глаз были исчерчены красными прожилками, а кожа вокруг них сморщилась и обвисла.
Я сказал ему:
— У вас дурные манеры.
Агнес крепко сжала мою руку.
— Не будьте детьми, — промолвила она.
Жарре повернулся к ней:
— Скажи своему английскому другу, — произнес он медленно, с расстановкой, на чистейшем английском, — что я серьезно отношусь к своим женщинам. Очень серьезно. — С этими словами он ушел.
Я видел его кривую ухмылку, язвительную, колкую. И с удивлением подумал: «Ну, хорошо же, маленький марсельский бандит, неужели ты настолько серьезно относишься к своим женщинам, что заманиваешь соперников в ремонтные доки?»
— Бр-р! — поморщился Чарли Эгаттер.
— Может быть, мне пойти за ним? — спросил Скотто.
— Не надо, — сказал я. — Он слишком опасен.
Агнес была все еще очень бледна, а ее голубые глаза казались стеклянными от стоявших в них слез.
— Он не просто опасен. Он страшен, — произнесла она.
Я взял с подноса бокал с шампанским и подал ей. Перед глазами засверкали вспышки фотоаппаратов. Кто-то начал говорить в микрофон по-французски.
— "Секретное оружие"... Диксон... — уловил я.
— Они получили призы, — произнесла Агнес. — Иди теперь ты, Джимми.
Я подошел к подиуму. Лысый тип с широкой улыбкой, которая померкла, едва он заметил пятна на моем пиджаке, передал мне маленький серебряный кубок и чек.
Когда я поднял кубок вверх, мышцы рук сильно заныли. Засверкали вспышки фотоаппаратов, а я почувствовал запах воды дока, которым пропитался мой грязный пиджак. Глядя поверх толпы, я видел лица своих друзей: очень довольных Скотто и Чарли и рядом с ними — Агнес, гордящуюся мною даже больше, чем могла ей позволить ее журналистская беспристрастность.
Потом я перевел взгляд на другие лица — Терри Таннера и его близкого друга Рэнди. Их лица светились неподдельным охотничьим азартом. И я подумал: «Один из вас, ублюдки, один из вас...»
Спустившись с подиума, я отыскал свою команду и прислонился к стене рядом с ними.
— Нам лучше пойти домой, — заметил я.
Чарли и Скотто поглядели на меня. В их глазах я увидел что-то, не высказанное вслух.
— Никуда ты не уйдешь, — сказала Агнес.
— Мне надо вернуться. Я должен повидаться с миссис Доусон. Я хотел бы задать ей несколько вопросов...
— Только не сегодня, — сказала она, — сегодня ты пойдешь ко мне.
— Да мне же нужно... — сказал я. Но внезапно пол снова закачался у меня под ногами, и я опять почувствовал себя плохо.
Агнес обратилась к Чарли и Скотто:
— Я забираю этого человека. Вы можете позвонить утром в отель «Меркурий», и если Джимми будет в порядке, то выйдет море. Хорошо?
Чарли хитро посмотрел на нее своими черными с поволокой глазами и сказал:
— Ну что же, будь по-твоему.
— Следите за яхтой, — посоветовал я. Язык распух и не помещался во рту. Мысли в голове ворочались слишком медленно. Я ужасно устал. — И вообще, почему бы вам не забрать ее домой? А я полечу самолетом.
— Конечно, — согласился Чарли.
Я почувствовал огромное облегчение. Ведь если «Секретное оружие» переправить через Канал, то яхта будет в безопасности.
— И еще хорошо бы кому-нибудь ночевать на борту.
— А это зачем?
— Я объясню тебе в следующий раз. — Язык мой заплетался, как у пьяного. Насмешливый блеск в глазах Чарли сменился тревогой.
— Пошли, — позвала Агнес.
Мы вернулись с ней в гостиницу, вернее, она привела меня к себе. Горничная на этаже с ужасом посмотрела на меня: «Меркурий» относился к тем гостиницам, где большинство гостей были чисто выбриты, обувь надевали поверх носков и вообще не болтались в воде ремонтных доков в одежде.
Комната Агнес выглядела чистой и опрятной. Морские снасти, висевшие на внутренней стороне двери, старенькая пишущая машинка на столе, стопка бумаги рядом с ней. Агнес суетилась вокруг меня, пока я сидел, вдыхая запах собственной одежды и наблюдая за огоньками, отражавшимися в темной воде за большим зеркальным окном. Я услышал, как включился душ. Меня окружали сумерки. Напротив, за окном, было видно, как от морского берега отчаливал катамаран. Это было прекрасное судно: оно двигалось легко и красиво, как в танце. Я узнал его. Это была яхта «Секретное оружие». Паруса быстро взлетели вверх. Я прижался лбом к холодному стеклу и стоял так, наблюдая, как она скользит навстречу морской глади, минуя мол, где в сгущавшихся сумерках мелькали огоньки и скрывались на черном горизонте. Агнес вернулась в комнату.
Она стянула с меня одежду, что причинило мне боль, и поморщилась.
— Фу! — сказала она. — От тебя воняет канализацией. Отправляйся мыться.
Я неуверенно поднялся и медленно пошел в душ. Там расслабился и, слегка наклонившись, подставлял воде спину и плечи. Она успокаивала боль.
Когда я вылез из-под душа, Агнес вошла в ванную комнату и вытерла мне спину, что снова вызвало адскую боль. Я спросил:
— Жарре... Ты живешь с ним?
Ее пальцы мягко прикоснулись к моей правой лопатке.
— Случалось, — согласилась она. — Только это было шесть месяцев назад. Он поймал меня, как ты правильно заметил, когда я разочаровалась в любви к Бобби. Ну, что теперь говорить об этом, когда все уже прошло. Сейчас я пишу об этом рассказ. «C'est tout»[37]. А почему ты задал мне этот вопрос?
Я не ответил. Только уперся головой в кафельную стену, поняв, что пришло наконец успокоение от действия ласковой, приятной воды.
— Чертовски грубо, — продолжала Агнес, — задавать мне такие вопросы. Ты страшно ревнив, так?
— Разумеется, — ответил я.
— Это совершенно неоправданно, — сказала она. — А теперь иди и ложись.
Простыни были Прохладные и гладкие. Я лежал в постели, ни о чем не думая, пока в комнату не вошла Агнес. Ее волосы чуть вились и казались еще влажными, кожа выглядела загорелой на фоне светлого полотенца, которым она себя обернула.
— Я все время думаю о том, что ты мне рассказал.
— Конечно, ведь ты же журналистка, — пошутил я. Агнес возразила с легким раздражением.
— Я твоя patronne[38], — сказала она, — и хотела бы услышать твои соображения.
Я рассказал ей о подозрениях Эда, о Джоне Доусоне. Казалось, к сказанному больше нечего добавить.
— У меня какая-то едкая боль в руке. — Я положил руку на подушку. Она покраснела, воспалилась. — Очевидно, увидев руку, они решили, что я что-то знаю о саботаже, и захотели от меня избавиться. Значит, полагаю, я должен расспросить того доктора, который знает о моей обожженной руке...
Агнес порылась в своей сумочке.
— Не стыкуется, — сказала она и развернула передо мной какую-то бумагу.
— Как это?
— Вот пресс-релиз, — ответила она. — «Джон Доусон, умер от внутреннего кровоизлияния. Дейв Миллиган, член экипажа, утонул. Джеймс Диксон, тяжелое ранение правой руки».
— А! — понял я наконец.
Некоторое время мы лежали молча. Подушка была мягкой, как облако. Я продолжал:
— Перед смертью Джон говорил мне о какой-то записке. А Эд рассказывал, что кто-то звонил ему и угрожал.
Подушка явилась для меня прекрасным прикрытием, она буквально поглотила меня.
— Мне надо увидеть Эда, — сказал я. — И жену Джона.
Я почувствовал, как рука Агнес мягко скользит по моему плечу.
— Я помогу тебе, — прошептала она. — А теперь расслабься.
Ее пальцы, нежные как шелк, ласково поглаживали меня.
Я поднял голову от подушки.
Агнес была очень близко. Рядом. Я обвил ее руками, поцеловал и ощутил ее гладкую кожу, пружинистые мышцы талии и выпуклое бедро. Чувствуя, как она дышит мне в ухо, я повернулся и прикоснулся к ее губам. Она вдруг рассмеялась и придвинулась совсем близко ко мне.
Потом я уснул.
— Я налью тебе кофе, — предложила она, увидев, что я не сплю.
Она принесла кофе. Я выпил чашку. Тепло разлилось по всему телу. Я позвонил в аэропорт, где мне сообщили, что самолет в Портсмут вылетает через час.
— Но ведь еще нужно почистить твою одежду, — пыталась остановить меня Агнес.
— Мне нужно идти, — ответил я. — Когда мы снова увидимся?
— Я приеду в Англию, — сообщила она, — и позвоню тебе.
— Хорошо бы это случилось поскорее, — сказал я.
Она рассмеялась тем же смехом, что и прошлой ночью, подошла ко мне, обняла за шею и поцеловала.
— Будь осторожен, — попросила она. — Я хочу закончить то, что мы начали вместе.
Я спустился вниз и сел в такси, ожидавшее меня у входа.
Глава 20
Глава 21
— Прекрасно, — сказал он высоким приятным голосом. — Кто-то же должен праздновать...
Его слова разорвали тишину, словно камень, брошенный в воду. Я услышал, как кто-то перевел их, увидел, как пара французов подняла брови, поджала губы и отвернулась. Мой взгляд тяжело переходил с одного лица на другое. «Один из вас, — думал я, — один из вас...» Прерванное оживление возобновилось. Я почувствовал, как на мое плечо легла чья-то рука.
Оглянувшись, увидел Агнес.
— Что здесь происходит? — спросил я.
— Тут вручают призы, — объяснила она, и я с трудом вспомнил, что мы тоже участвовали в гонке, и они присудили нам приз.
— О, — сказал я, — это действительно так.
— Ты же без ботинок! — вдруг сказала она.
Я положил руку на плечо Агнес. Пол у меня под ногами неожиданно закачался.
— Да они мне не нужны.
Она внимательно посмотрела на меня.
— Как ты вырвался из больницы? — спросила она.
— Сбежал!
— Идиот, — отреагировала с раздражением Агнес, — я отведу тебя обратно, и сейчас же.
Ее лицо выражало озабоченность. Она сквозила в каждой черточке. Кожа была золотистой и гладкой. Мне захотелось ее погладить. Но я сказал:
— Я все-таки останусь и получу кубок.
— И чек, — добавил Чарли.
Вдруг Агнес улыбнулась. И словно солнышко осветило комнату. Я поднял руку и обнял ее за плечи. В ответ почувствовал, что ее рука обвилась вокруг моей талии. Я увидел, что с другой стороны комнаты на нас смотрит Жарре. Лицо его можно было сравнить разве что с Атлантической впадиной. Поймав мой взгляд, он начал пробираться сквозь толпу. Подошел к нам, схватил Агнес за руку и что-то быстро сказал ей по-французски.
Я протянул руку, поймал его за лацкан спортивного пиджака и произнес:
— Ну держись!
Он повернулся ко мне — маленького роста, но злобы в его лице хватило бы на великана.
— Да, ты выиграл гонку, — признал он. — Мои поздравления. Но подожди немного, ты потеряешь ее. Увидишь, что произойдет, когда ты пойдешь с... преследователем.
Пол подо мной все еще колебался. Зрачки Жарре потемнели и расширились. Белки глаз были исчерчены красными прожилками, а кожа вокруг них сморщилась и обвисла.
Я сказал ему:
— У вас дурные манеры.
Агнес крепко сжала мою руку.
— Не будьте детьми, — промолвила она.
Жарре повернулся к ней:
— Скажи своему английскому другу, — произнес он медленно, с расстановкой, на чистейшем английском, — что я серьезно отношусь к своим женщинам. Очень серьезно. — С этими словами он ушел.
Я видел его кривую ухмылку, язвительную, колкую. И с удивлением подумал: «Ну, хорошо же, маленький марсельский бандит, неужели ты настолько серьезно относишься к своим женщинам, что заманиваешь соперников в ремонтные доки?»
— Бр-р! — поморщился Чарли Эгаттер.
— Может быть, мне пойти за ним? — спросил Скотто.
— Не надо, — сказал я. — Он слишком опасен.
Агнес была все еще очень бледна, а ее голубые глаза казались стеклянными от стоявших в них слез.
— Он не просто опасен. Он страшен, — произнесла она.
Я взял с подноса бокал с шампанским и подал ей. Перед глазами засверкали вспышки фотоаппаратов. Кто-то начал говорить в микрофон по-французски.
— "Секретное оружие"... Диксон... — уловил я.
— Они получили призы, — произнесла Агнес. — Иди теперь ты, Джимми.
Я подошел к подиуму. Лысый тип с широкой улыбкой, которая померкла, едва он заметил пятна на моем пиджаке, передал мне маленький серебряный кубок и чек.
Когда я поднял кубок вверх, мышцы рук сильно заныли. Засверкали вспышки фотоаппаратов, а я почувствовал запах воды дока, которым пропитался мой грязный пиджак. Глядя поверх толпы, я видел лица своих друзей: очень довольных Скотто и Чарли и рядом с ними — Агнес, гордящуюся мною даже больше, чем могла ей позволить ее журналистская беспристрастность.
Потом я перевел взгляд на другие лица — Терри Таннера и его близкого друга Рэнди. Их лица светились неподдельным охотничьим азартом. И я подумал: «Один из вас, ублюдки, один из вас...»
Спустившись с подиума, я отыскал свою команду и прислонился к стене рядом с ними.
— Нам лучше пойти домой, — заметил я.
Чарли и Скотто поглядели на меня. В их глазах я увидел что-то, не высказанное вслух.
— Никуда ты не уйдешь, — сказала Агнес.
— Мне надо вернуться. Я должен повидаться с миссис Доусон. Я хотел бы задать ей несколько вопросов...
— Только не сегодня, — сказала она, — сегодня ты пойдешь ко мне.
— Да мне же нужно... — сказал я. Но внезапно пол снова закачался у меня под ногами, и я опять почувствовал себя плохо.
Агнес обратилась к Чарли и Скотто:
— Я забираю этого человека. Вы можете позвонить утром в отель «Меркурий», и если Джимми будет в порядке, то выйдет море. Хорошо?
Чарли хитро посмотрел на нее своими черными с поволокой глазами и сказал:
— Ну что же, будь по-твоему.
— Следите за яхтой, — посоветовал я. Язык распух и не помещался во рту. Мысли в голове ворочались слишком медленно. Я ужасно устал. — И вообще, почему бы вам не забрать ее домой? А я полечу самолетом.
— Конечно, — согласился Чарли.
Я почувствовал огромное облегчение. Ведь если «Секретное оружие» переправить через Канал, то яхта будет в безопасности.
— И еще хорошо бы кому-нибудь ночевать на борту.
— А это зачем?
— Я объясню тебе в следующий раз. — Язык мой заплетался, как у пьяного. Насмешливый блеск в глазах Чарли сменился тревогой.
— Пошли, — позвала Агнес.
Мы вернулись с ней в гостиницу, вернее, она привела меня к себе. Горничная на этаже с ужасом посмотрела на меня: «Меркурий» относился к тем гостиницам, где большинство гостей были чисто выбриты, обувь надевали поверх носков и вообще не болтались в воде ремонтных доков в одежде.
Комната Агнес выглядела чистой и опрятной. Морские снасти, висевшие на внутренней стороне двери, старенькая пишущая машинка на столе, стопка бумаги рядом с ней. Агнес суетилась вокруг меня, пока я сидел, вдыхая запах собственной одежды и наблюдая за огоньками, отражавшимися в темной воде за большим зеркальным окном. Я услышал, как включился душ. Меня окружали сумерки. Напротив, за окном, было видно, как от морского берега отчаливал катамаран. Это было прекрасное судно: оно двигалось легко и красиво, как в танце. Я узнал его. Это была яхта «Секретное оружие». Паруса быстро взлетели вверх. Я прижался лбом к холодному стеклу и стоял так, наблюдая, как она скользит навстречу морской глади, минуя мол, где в сгущавшихся сумерках мелькали огоньки и скрывались на черном горизонте. Агнес вернулась в комнату.
Она стянула с меня одежду, что причинило мне боль, и поморщилась.
— Фу! — сказала она. — От тебя воняет канализацией. Отправляйся мыться.
Я неуверенно поднялся и медленно пошел в душ. Там расслабился и, слегка наклонившись, подставлял воде спину и плечи. Она успокаивала боль.
Когда я вылез из-под душа, Агнес вошла в ванную комнату и вытерла мне спину, что снова вызвало адскую боль. Я спросил:
— Жарре... Ты живешь с ним?
Ее пальцы мягко прикоснулись к моей правой лопатке.
— Случалось, — согласилась она. — Только это было шесть месяцев назад. Он поймал меня, как ты правильно заметил, когда я разочаровалась в любви к Бобби. Ну, что теперь говорить об этом, когда все уже прошло. Сейчас я пишу об этом рассказ. «C'est tout»[37]. А почему ты задал мне этот вопрос?
Я не ответил. Только уперся головой в кафельную стену, поняв, что пришло наконец успокоение от действия ласковой, приятной воды.
— Чертовски грубо, — продолжала Агнес, — задавать мне такие вопросы. Ты страшно ревнив, так?
— Разумеется, — ответил я.
— Это совершенно неоправданно, — сказала она. — А теперь иди и ложись.
Простыни были Прохладные и гладкие. Я лежал в постели, ни о чем не думая, пока в комнату не вошла Агнес. Ее волосы чуть вились и казались еще влажными, кожа выглядела загорелой на фоне светлого полотенца, которым она себя обернула.
— Я все время думаю о том, что ты мне рассказал.
— Конечно, ведь ты же журналистка, — пошутил я. Агнес возразила с легким раздражением.
— Я твоя patronne[38], — сказала она, — и хотела бы услышать твои соображения.
Я рассказал ей о подозрениях Эда, о Джоне Доусоне. Казалось, к сказанному больше нечего добавить.
— У меня какая-то едкая боль в руке. — Я положил руку на подушку. Она покраснела, воспалилась. — Очевидно, увидев руку, они решили, что я что-то знаю о саботаже, и захотели от меня избавиться. Значит, полагаю, я должен расспросить того доктора, который знает о моей обожженной руке...
Агнес порылась в своей сумочке.
— Не стыкуется, — сказала она и развернула передо мной какую-то бумагу.
— Как это?
— Вот пресс-релиз, — ответила она. — «Джон Доусон, умер от внутреннего кровоизлияния. Дейв Миллиган, член экипажа, утонул. Джеймс Диксон, тяжелое ранение правой руки».
— А! — понял я наконец.
Некоторое время мы лежали молча. Подушка была мягкой, как облако. Я продолжал:
— Перед смертью Джон говорил мне о какой-то записке. А Эд рассказывал, что кто-то звонил ему и угрожал.
Подушка явилась для меня прекрасным прикрытием, она буквально поглотила меня.
— Мне надо увидеть Эда, — сказал я. — И жену Джона.
Я почувствовал, как рука Агнес мягко скользит по моему плечу.
— Я помогу тебе, — прошептала она. — А теперь расслабься.
Ее пальцы, нежные как шелк, ласково поглаживали меня.
Я поднял голову от подушки.
Агнес была очень близко. Рядом. Я обвил ее руками, поцеловал и ощутил ее гладкую кожу, пружинистые мышцы талии и выпуклое бедро. Чувствуя, как она дышит мне в ухо, я повернулся и прикоснулся к ее губам. Она вдруг рассмеялась и придвинулась совсем близко ко мне.
Потом я уснул.
* * *
Первое, что я ощутил, проснувшись, был яркий дневной свет. Открыл глаза. Веки уже совсем не болели. Агнес сидела за столом и стучала по клавишам пишущей машинки. Волосы у нее были уложены в шиньон.— Я налью тебе кофе, — предложила она, увидев, что я не сплю.
Она принесла кофе. Я выпил чашку. Тепло разлилось по всему телу. Я позвонил в аэропорт, где мне сообщили, что самолет в Портсмут вылетает через час.
— Но ведь еще нужно почистить твою одежду, — пыталась остановить меня Агнес.
— Мне нужно идти, — ответил я. — Когда мы снова увидимся?
— Я приеду в Англию, — сообщила она, — и позвоню тебе.
— Хорошо бы это случилось поскорее, — сказал я.
Она рассмеялась тем же смехом, что и прошлой ночью, подошла ко мне, обняла за шею и поцеловала.
— Будь осторожен, — попросила она. — Я хочу закончить то, что мы начали вместе.
Я спустился вниз и сел в такси, ожидавшее меня у входа.
Глава 20
Хелен Доусон жила в Пуле, на одной из тех длинных улиц, которые застроены большими домами викторианской эпохи. Задние стены их выходили во двор и на пространство, засаженное чахлым кустарником. Когда-то ревнители старины преградили здесь путь бульдозерам и отстояли эти места от угрозы сравнивания с землей. Я направил свой «ягуар» вниз по короткой тропке, ведущей к главному входу, и вскоре оказался в нескольких шагах от него.
Единственным признаком жизни здесь, пожалуй, явились две черные пластиковые банки, словно кто-то забыл вынести их. Одно из стекол в окне, справа от входной двери, было разбито и заделано картоном. Звонок отозвался гулким эхом, будто в доме совсем не было мебели. Я позвонил два раза, прежде чем послышались чьи-то шаги, и дверь открылась.
— О! — сказала женщина, появившаяся в дверях. — А я думала, это из полиции.
Я познакомился с Хелен Доусон год назад во время кругосветной регаты. Тогда она была полной упрямой женщиной с крутыми черными кудряшками. Казалось, она прямо-таки излучает выдержку и самообладание. Сейчас ее пухлые щеки обвисли, на висках появилась седина, волосы в беспорядке прядями свисали со лба, а глаза покраснели и распухли.
Она бросила на меня взгляд, в котором была пустота, и спросила:
— Джеймс, что вы хотите?
— Я пришел...
Трудно было представить, что она может настолько перемениться за такое короткое время. Бог знает, почему я так подумал... Теперь я был здесь, совсем близко, в полушаге от ее невосполнимой утраты. Совсем близко.
— Я пришел, чтобы поговорить с вами о Джоне, — наконец выдавил я из себя.
— Он... — Хелен чуть не сказала было, что он вышел, отлучился ненадолго, но лишь спустя мгновение вспомнила, где он теперь, ее Джон.
Я прошел за ней в дом. Было одиннадцать утра, но шторы на окнах были задернуты, и везде горел электрический свет. Пол в холле завален книгами. Сломанная лампа валялась посреди лестницы, через перила переброшена какая-то одежда. Она задвинула ногой под кресло коробку с детским конструктором и провела меня на кухню, где никто не убирался, наверное, дня два. Она с глубоким вздохом села за стол. И наконец спросила:
— Ну, и в чем же дело?
— Я хотел сказать, как мы все сожалеем о случившемся, — пробормотал я вслух, а про себя подумал: «Сладкоречивый ты обманщик».
— О, благодарю, — ответила она.
Я гадал, как мне приступить к главному — о записке, но она заговорила снова:
— Дети сейчас у моей сестры.
— А... — откликнулся я.
— Они не могли оставаться здесь, это было невыносимо... Можете себе представить... это было слишком... их отец... ну, это было... Хотя это уже разговор о другом. Давайте закончим его.
— О чем другом?
— Извините. — Она попыталась улыбнуться. Это была не особенно успешная попытка, но она свидетельствовала об определенном мужестве Хелен. — Грабители, — сказала она. — Вчера, когда нас не было дома. Они залезли через окно. Они забрали... отсюда... многое... — Она опустила голову на руки.
— О! — воскликнул я, подумав: «Бедная женщина, еще и это!» Потом мне в голову вдруг пришла другая мысль, и я спросил: — А эти грабители, что они взяли?
— Видеомагнитофон, — ответила она. — У меня нет драгоценностей. — Хелен подняла голову. — И разграбили кабинет Джона. Они разнесли его буквально в щепки. — Она все пыталась улыбаться, держалась мужественно, но это ей никак не удавалось. — Очень мило с их стороны, — сказала она и опять отвернулась.
— Грабители... — сказал я в раздумье, обращаясь наполовину к ней, наполовину к самому себе. — А можно мне взглянуть?
Она была явно озадачена, что знакомые мужа суют нос в не слишком-то веселые дела дома, где он жил. Но, подумав, мрачно разрешила:
— Прошу вас, через холл, первая комната направо.
Кабинет оказался темной комнатой, оклеенной моющимися обоями под деревянные панели. Это был кабинет человека, проводившего очень мало времени дома и не очень-то обращавшего внимание на окружающую обстановку. В углу его стояли два зеленых шкафа для хранения документов, оба раскрыты, а их содержимое выброшено на пол. Бумаги были разбросаны по всему полу, покрывая его слоем толщиной дюймов в шесть. В нише окна стоял письменный стол. Тот, кто пытался открыть ящики, обнаружил, что они заперты, и решил воспользоваться ломом. Словом, преступникам пришлось здорово потрудиться.
Я прикоснулся к частной жизни Джона Доусона и не имел ни малейшего представления, с чего же начать осмотр. Оглядевшись и опустившись на четвереньки, я прежде всего отыскал папки с документами, а затем и другие вещи, ускользнувшие от внимания грабителей. Здесь валялось довольно много банковских счетов и писем адвокатов. Были и другие вещи, на которые я обратил внимание, и через полчаса понял, что не напрасно осматриваю все подряд.
Хелен Доусон принесла мне чашку чая. Сложилось впечатление, что она стремится присутствовать здесь и хоть в чем-то мне помочь. Она предложила разобрать папки с документами, и мы вместе стали собирать то, что было вывалено из письменного стола. «Записка на столе», — вспомнил я предсмертные слова Джона.
— А что мы ищем? — вдруг спросила Хелен.
— Записку, — ответил я.
— Какую записку?
— Не знаю.
Запихнув набор чертежных линеек в футляр, я задумался. Представил себе Доусона — бодрого, жизнерадостного, такого, каким я его видел всего две недели назад. Это было именно во Франции. Он спросил меня, где найти Эда. Может быть, он хотел сравнить записки?
— Всего две недели, — пробормотал я, — но это много.
— И ничто уже не поможет, — отозвалась Хелен, на этот раз более жестко.
Через два часа мы все привели в порядок, подняли с пола и разложили бумаги по папкам. Теперь я вполне реально представлял картину частной жизни Джона. Оказывается, он все время ходил по краю. В финансовом смысле все владельцы многокорпусных судов балансируют по натянутому над пропастью канату. Прежде чем создалась компания «Оранж Карз», Джон был близок к разорению. Но он оказался предприимчивым дельцом, вложив в дело все свои средства и организовав регату «Вокруг островов».
В последние две недели ему приходили письма от страховых компаний, от управляющих различных банков, от друзей и партнеров по бизнесу. И понятно почему.
— Ну, — поднялась миссис Доусон, — пойду приготовлю еще чаю.
Голос ее звучал несколько увереннее, чем два часа назад. Я улыбнулся ей и поудобнее устроился за разоренным столом.
Здесь они ничего не могли обнаружить. И грабители знали об этом. На полу, рядом со столом, стоял компьютер. Я вспомнил, что Джон был большим поклонником и энтузиастом новой техники. Модель этого компьютера стояла у него с незапамятных времен. Грабители смахнули его на пол, посчитав, видимо, что это ничего не значащий пустячок. Я огляделся в поисках дискеты, но не обнаружил ее.
Забавно, подумалось мне, и я нахмурился. Среди разбираемых бумаг вроде мелькнула какая-то дискета. Но ведь на ней можно хранить сотни записей.
Волосы на затылке зашевелились от неожиданного открытия.
Я нагнулся и поднял компьютер. Он все еще был соединен с монитором. Монитор был отключен, но сам компьютер включен в сеть, только не горел индикатор включения. Не спеша я щелкнул выключателем монитора.
И экран засветился! Оказалось, что в течение всего этого времени компьютер был включен. Только индикатор сломан.
Я отрегулировал поудобнее вращающееся кресло и сел к компьютеру. Мышцы мои напряглись. В дисководе не было дискеты: экран еле заметно светился, а дисководом управляла встроенная операционная система. Два светящихся знака уставились на меня, подобно паре глаз. Они видели грабителей, но это были только зрачки без скрытой за ними мысли. Пока...
«Записка на столе» — так, кажется, сказал Джон. Нет, не так! «Записка на столе».
А может быть, записка на дискете?
Я запросил список файлов в файле "А". Машина, конечно, ответила мне, что дискеты в этом файле нет. Тогда я вошел в файл "В" и стал ждать такого же сообщения.
Вместо этого на экране появился список файлов!.. Должно быть, Джон работал на своем компьютере, храня информацию чаще всего во внутренней памяти машины.
Я поднялся и пошел к своему «ягуару». Там, в одном из отделений, у меня хранилась запасная дискета, которую мне продал Гарри. Я вставил дискету в компьютер и скопировал из памяти машины на нее все файлы Джона.
Миссис Доусон заглянула в комнату через приоткрытую дверь.
— Чай готов, — произнесла она.
Хелен причесалась и теперь снова стала похожа на ту прежнюю сильную женщину, которая умеет держать себя в руках.
Она поставила чашку на письменный стол, за которым я сидел, рядом с компьютером. А когда вернулась через полчаса, все оставалось по-прежнему: до клавиатуры я не дотронулся.
Файлы представляли собой нечто вроде электронной записной книжки или дневника. Джон говорил, что вносит все подробности своих телефонных разговоров, разные мелочи, которые нужно помнить, в эту «записную книжку». Было страниц двадцать таких записей, и над каждой аккуратно проставлено имя, связанное с ними. Джон был очень методичным человеком. Многие пометки сопровождались большим количеством организационных деталей, связанных с финансированием огромного катамарана, со спуском его на воду. Попадалось немало заметок, касающихся управляющего банком, в основном связанных с увеличением кредитов. Были тут записи и о компании «Оранж Карз», обещавшей поддержку. Предоставленная ею денежная сумма составляла десять тысяч фунтов, и возвращать ее нужно было с процентами. Почти в самом конце — о разговоре Джона с бакалейщиками: он собирал команду для путешествия во Францию, и было это за десять дней до Шербурской гонки.
Далее следовали две последние записи, заставившие мое сердце тяжело забиться. Я уставился на экран подобно предсказателю, пытающемуся выведать секреты хрустального шарика. В первой было всего несколько слов: «Артур Дэвис и Эд Бонифейс». Во второй было загадочное сообщение: «Мужской голос: 5000 фунтов, старый вексель, а/я Кренборн, 10 часов утра; 4 июня».
Я прошел на кухню.
— Скажите, Хелен, Артур Дэвис был другом Джона?
— Дэвис? Что-то я такого не знаю. — Она подумала немного. — Вы имеете в виду того, у которого в прошлом году была яхта? Нет, насколько мне известно, Джон не виделся с ним... не виделся с ним... с прошлого года.
— Понятно. — Мне не хотелось заставлять ее вспоминать о прошлом, у нее достаточно забот и в настоящем. Но здесь все же было и еще кое-что, требующее ее пояснения.
— Что такое Кренборн? — задал я вопрос.
— Это деревня, — ответила она.
— Не было ли там знакомых у Джона?
— Это деревня, — повторила она, — в пятнадцати милях отсюда.
Я взглянул на свои сжатые в кулаки руки. Костяшки пальцев побелели. Похоже, что кто-то потребовал от Джона оставить большую сумму денег в Кренборне. И в самом деле, Джону надо было бегать вокруг Кренборна с мешками денег, а не пить в яхт-клубе Шербура за стойкой, где я увидел его с лицом серым, как его борода. Вскоре после этого было покушение на его детище, его надежду: кто-то целиком содрал краску с катамарана. Не надо быть гением, чтобы понять, что кто-то, угрожая, требовал у него денег, а Джон не воспринял эту угрозу всерьез.
А затем был Эд.
Эд вообще помешался на разных диверсиях и время от времени прозрачно намекал, что следит за диверсантами. Он тоже говорил о каких-то записках, но, честно говоря, я не очень-то верил ему: старина Эд мог говорить что угодно, лишь бы выставить себя в выгодном свете, особенно если перед этим он влил в себя пару рюмок виски...
Возможно, все, что говорил Эд, была чистая правда, и, возможно, в этом ограблении заключалось нечто большее, чем обычное преступление в Солент-Сити.
— Какое заключение сделала полиция об этом ограблении? — спросил я.
— О, вы знаете, — пожала она плечами, — такое случается постоянно. Мальчишки-подростки. Пара перчаток, кирпич в окно — и нет видео... А полиция ничего сделать не в состоянии...
— Нет, — резко заключил я, — все это не так.
— Да ведь и время сейчас... жестокое, — проговорила Хелен, опять мужественно улыбнувшись и спрятав лицо за чашкой с чаем.
Я кивнул. И сел, размышляя о нашем времени. Да, оно жестокое. Но и удобное. Я отхлебнул глоток и стал обдумывать неприятные детали обстоятельств, теснившиеся в моем мозгу.
Кто-то разрушил яхту Джона Доусона, а сам Джон был убит.
Конечно, у того, кто искалечил яхту, не было намерения убить Джона. Но они могли убить Алана, помешавшего им отплыть в Сихэм, или избавиться от меня в ремонтном доке, когда я обнаружил, что Джон убит. Фактически любой, находившийся тогда в Сихэме, мог предпринять попытку «спрятать концы». Как раз я и был тем «концом», который необходимо было спрятать. Другим таким «концом» стал Эд Бонифейс, который в последнюю нашу встречу говорил, что собирается где-нибудь спрятаться.
Мурашки побежали по коже при мысли о том, как мне удалось избежать смерти.
— Прошу прощения, — сказал я Хелен, — мне нужно воспользоваться вашим телефоном.
— Пожалуйста, — любезно откликнулась хозяйка. Дрожащими руками я набрал нужный номер. Телефон Эда в Плимуте отозвался долгими гудками. Я попытался найти кого-нибудь еще, кто его знал. Но его давно никто не видел. Наконец я дозвонился до брата Эда, Дела.
— Да что ты, разве его найдешь? Это же перелетная пташка.
— Если ты его увидишь, — попросил я, — предупреди, что кое-кто охотится за ним.
— Охотится? За ним? — недоумевал Дел.
— Вот именно, — ответил я.
И, положив трубку на рычаг, простился с Хелен и отправился к своему «ягуару». Я медленно тронулся с места и помчался по дороге, идущей через спокойные березовые заросли пригорода Пула.
Единственным признаком жизни здесь, пожалуй, явились две черные пластиковые банки, словно кто-то забыл вынести их. Одно из стекол в окне, справа от входной двери, было разбито и заделано картоном. Звонок отозвался гулким эхом, будто в доме совсем не было мебели. Я позвонил два раза, прежде чем послышались чьи-то шаги, и дверь открылась.
— О! — сказала женщина, появившаяся в дверях. — А я думала, это из полиции.
Я познакомился с Хелен Доусон год назад во время кругосветной регаты. Тогда она была полной упрямой женщиной с крутыми черными кудряшками. Казалось, она прямо-таки излучает выдержку и самообладание. Сейчас ее пухлые щеки обвисли, на висках появилась седина, волосы в беспорядке прядями свисали со лба, а глаза покраснели и распухли.
Она бросила на меня взгляд, в котором была пустота, и спросила:
— Джеймс, что вы хотите?
— Я пришел...
Трудно было представить, что она может настолько перемениться за такое короткое время. Бог знает, почему я так подумал... Теперь я был здесь, совсем близко, в полушаге от ее невосполнимой утраты. Совсем близко.
— Я пришел, чтобы поговорить с вами о Джоне, — наконец выдавил я из себя.
— Он... — Хелен чуть не сказала было, что он вышел, отлучился ненадолго, но лишь спустя мгновение вспомнила, где он теперь, ее Джон.
Я прошел за ней в дом. Было одиннадцать утра, но шторы на окнах были задернуты, и везде горел электрический свет. Пол в холле завален книгами. Сломанная лампа валялась посреди лестницы, через перила переброшена какая-то одежда. Она задвинула ногой под кресло коробку с детским конструктором и провела меня на кухню, где никто не убирался, наверное, дня два. Она с глубоким вздохом села за стол. И наконец спросила:
— Ну, и в чем же дело?
— Я хотел сказать, как мы все сожалеем о случившемся, — пробормотал я вслух, а про себя подумал: «Сладкоречивый ты обманщик».
— О, благодарю, — ответила она.
Я гадал, как мне приступить к главному — о записке, но она заговорила снова:
— Дети сейчас у моей сестры.
— А... — откликнулся я.
— Они не могли оставаться здесь, это было невыносимо... Можете себе представить... это было слишком... их отец... ну, это было... Хотя это уже разговор о другом. Давайте закончим его.
— О чем другом?
— Извините. — Она попыталась улыбнуться. Это была не особенно успешная попытка, но она свидетельствовала об определенном мужестве Хелен. — Грабители, — сказала она. — Вчера, когда нас не было дома. Они залезли через окно. Они забрали... отсюда... многое... — Она опустила голову на руки.
— О! — воскликнул я, подумав: «Бедная женщина, еще и это!» Потом мне в голову вдруг пришла другая мысль, и я спросил: — А эти грабители, что они взяли?
— Видеомагнитофон, — ответила она. — У меня нет драгоценностей. — Хелен подняла голову. — И разграбили кабинет Джона. Они разнесли его буквально в щепки. — Она все пыталась улыбаться, держалась мужественно, но это ей никак не удавалось. — Очень мило с их стороны, — сказала она и опять отвернулась.
— Грабители... — сказал я в раздумье, обращаясь наполовину к ней, наполовину к самому себе. — А можно мне взглянуть?
Она была явно озадачена, что знакомые мужа суют нос в не слишком-то веселые дела дома, где он жил. Но, подумав, мрачно разрешила:
— Прошу вас, через холл, первая комната направо.
Кабинет оказался темной комнатой, оклеенной моющимися обоями под деревянные панели. Это был кабинет человека, проводившего очень мало времени дома и не очень-то обращавшего внимание на окружающую обстановку. В углу его стояли два зеленых шкафа для хранения документов, оба раскрыты, а их содержимое выброшено на пол. Бумаги были разбросаны по всему полу, покрывая его слоем толщиной дюймов в шесть. В нише окна стоял письменный стол. Тот, кто пытался открыть ящики, обнаружил, что они заперты, и решил воспользоваться ломом. Словом, преступникам пришлось здорово потрудиться.
Я прикоснулся к частной жизни Джона Доусона и не имел ни малейшего представления, с чего же начать осмотр. Оглядевшись и опустившись на четвереньки, я прежде всего отыскал папки с документами, а затем и другие вещи, ускользнувшие от внимания грабителей. Здесь валялось довольно много банковских счетов и писем адвокатов. Были и другие вещи, на которые я обратил внимание, и через полчаса понял, что не напрасно осматриваю все подряд.
Хелен Доусон принесла мне чашку чая. Сложилось впечатление, что она стремится присутствовать здесь и хоть в чем-то мне помочь. Она предложила разобрать папки с документами, и мы вместе стали собирать то, что было вывалено из письменного стола. «Записка на столе», — вспомнил я предсмертные слова Джона.
— А что мы ищем? — вдруг спросила Хелен.
— Записку, — ответил я.
— Какую записку?
— Не знаю.
Запихнув набор чертежных линеек в футляр, я задумался. Представил себе Доусона — бодрого, жизнерадостного, такого, каким я его видел всего две недели назад. Это было именно во Франции. Он спросил меня, где найти Эда. Может быть, он хотел сравнить записки?
— Всего две недели, — пробормотал я, — но это много.
— И ничто уже не поможет, — отозвалась Хелен, на этот раз более жестко.
Через два часа мы все привели в порядок, подняли с пола и разложили бумаги по папкам. Теперь я вполне реально представлял картину частной жизни Джона. Оказывается, он все время ходил по краю. В финансовом смысле все владельцы многокорпусных судов балансируют по натянутому над пропастью канату. Прежде чем создалась компания «Оранж Карз», Джон был близок к разорению. Но он оказался предприимчивым дельцом, вложив в дело все свои средства и организовав регату «Вокруг островов».
В последние две недели ему приходили письма от страховых компаний, от управляющих различных банков, от друзей и партнеров по бизнесу. И понятно почему.
— Ну, — поднялась миссис Доусон, — пойду приготовлю еще чаю.
Голос ее звучал несколько увереннее, чем два часа назад. Я улыбнулся ей и поудобнее устроился за разоренным столом.
Здесь они ничего не могли обнаружить. И грабители знали об этом. На полу, рядом со столом, стоял компьютер. Я вспомнил, что Джон был большим поклонником и энтузиастом новой техники. Модель этого компьютера стояла у него с незапамятных времен. Грабители смахнули его на пол, посчитав, видимо, что это ничего не значащий пустячок. Я огляделся в поисках дискеты, но не обнаружил ее.
Забавно, подумалось мне, и я нахмурился. Среди разбираемых бумаг вроде мелькнула какая-то дискета. Но ведь на ней можно хранить сотни записей.
Волосы на затылке зашевелились от неожиданного открытия.
Я нагнулся и поднял компьютер. Он все еще был соединен с монитором. Монитор был отключен, но сам компьютер включен в сеть, только не горел индикатор включения. Не спеша я щелкнул выключателем монитора.
И экран засветился! Оказалось, что в течение всего этого времени компьютер был включен. Только индикатор сломан.
Я отрегулировал поудобнее вращающееся кресло и сел к компьютеру. Мышцы мои напряглись. В дисководе не было дискеты: экран еле заметно светился, а дисководом управляла встроенная операционная система. Два светящихся знака уставились на меня, подобно паре глаз. Они видели грабителей, но это были только зрачки без скрытой за ними мысли. Пока...
«Записка на столе» — так, кажется, сказал Джон. Нет, не так! «Записка на столе».
А может быть, записка на дискете?
Я запросил список файлов в файле "А". Машина, конечно, ответила мне, что дискеты в этом файле нет. Тогда я вошел в файл "В" и стал ждать такого же сообщения.
Вместо этого на экране появился список файлов!.. Должно быть, Джон работал на своем компьютере, храня информацию чаще всего во внутренней памяти машины.
Я поднялся и пошел к своему «ягуару». Там, в одном из отделений, у меня хранилась запасная дискета, которую мне продал Гарри. Я вставил дискету в компьютер и скопировал из памяти машины на нее все файлы Джона.
Миссис Доусон заглянула в комнату через приоткрытую дверь.
— Чай готов, — произнесла она.
Хелен причесалась и теперь снова стала похожа на ту прежнюю сильную женщину, которая умеет держать себя в руках.
Она поставила чашку на письменный стол, за которым я сидел, рядом с компьютером. А когда вернулась через полчаса, все оставалось по-прежнему: до клавиатуры я не дотронулся.
Файлы представляли собой нечто вроде электронной записной книжки или дневника. Джон говорил, что вносит все подробности своих телефонных разговоров, разные мелочи, которые нужно помнить, в эту «записную книжку». Было страниц двадцать таких записей, и над каждой аккуратно проставлено имя, связанное с ними. Джон был очень методичным человеком. Многие пометки сопровождались большим количеством организационных деталей, связанных с финансированием огромного катамарана, со спуском его на воду. Попадалось немало заметок, касающихся управляющего банком, в основном связанных с увеличением кредитов. Были тут записи и о компании «Оранж Карз», обещавшей поддержку. Предоставленная ею денежная сумма составляла десять тысяч фунтов, и возвращать ее нужно было с процентами. Почти в самом конце — о разговоре Джона с бакалейщиками: он собирал команду для путешествия во Францию, и было это за десять дней до Шербурской гонки.
Далее следовали две последние записи, заставившие мое сердце тяжело забиться. Я уставился на экран подобно предсказателю, пытающемуся выведать секреты хрустального шарика. В первой было всего несколько слов: «Артур Дэвис и Эд Бонифейс». Во второй было загадочное сообщение: «Мужской голос: 5000 фунтов, старый вексель, а/я Кренборн, 10 часов утра; 4 июня».
Я прошел на кухню.
— Скажите, Хелен, Артур Дэвис был другом Джона?
— Дэвис? Что-то я такого не знаю. — Она подумала немного. — Вы имеете в виду того, у которого в прошлом году была яхта? Нет, насколько мне известно, Джон не виделся с ним... не виделся с ним... с прошлого года.
— Понятно. — Мне не хотелось заставлять ее вспоминать о прошлом, у нее достаточно забот и в настоящем. Но здесь все же было и еще кое-что, требующее ее пояснения.
— Что такое Кренборн? — задал я вопрос.
— Это деревня, — ответила она.
— Не было ли там знакомых у Джона?
— Это деревня, — повторила она, — в пятнадцати милях отсюда.
Я взглянул на свои сжатые в кулаки руки. Костяшки пальцев побелели. Похоже, что кто-то потребовал от Джона оставить большую сумму денег в Кренборне. И в самом деле, Джону надо было бегать вокруг Кренборна с мешками денег, а не пить в яхт-клубе Шербура за стойкой, где я увидел его с лицом серым, как его борода. Вскоре после этого было покушение на его детище, его надежду: кто-то целиком содрал краску с катамарана. Не надо быть гением, чтобы понять, что кто-то, угрожая, требовал у него денег, а Джон не воспринял эту угрозу всерьез.
А затем был Эд.
Эд вообще помешался на разных диверсиях и время от времени прозрачно намекал, что следит за диверсантами. Он тоже говорил о каких-то записках, но, честно говоря, я не очень-то верил ему: старина Эд мог говорить что угодно, лишь бы выставить себя в выгодном свете, особенно если перед этим он влил в себя пару рюмок виски...
Возможно, все, что говорил Эд, была чистая правда, и, возможно, в этом ограблении заключалось нечто большее, чем обычное преступление в Солент-Сити.
— Какое заключение сделала полиция об этом ограблении? — спросил я.
— О, вы знаете, — пожала она плечами, — такое случается постоянно. Мальчишки-подростки. Пара перчаток, кирпич в окно — и нет видео... А полиция ничего сделать не в состоянии...
— Нет, — резко заключил я, — все это не так.
— Да ведь и время сейчас... жестокое, — проговорила Хелен, опять мужественно улыбнувшись и спрятав лицо за чашкой с чаем.
Я кивнул. И сел, размышляя о нашем времени. Да, оно жестокое. Но и удобное. Я отхлебнул глоток и стал обдумывать неприятные детали обстоятельств, теснившиеся в моем мозгу.
Кто-то разрушил яхту Джона Доусона, а сам Джон был убит.
Конечно, у того, кто искалечил яхту, не было намерения убить Джона. Но они могли убить Алана, помешавшего им отплыть в Сихэм, или избавиться от меня в ремонтном доке, когда я обнаружил, что Джон убит. Фактически любой, находившийся тогда в Сихэме, мог предпринять попытку «спрятать концы». Как раз я и был тем «концом», который необходимо было спрятать. Другим таким «концом» стал Эд Бонифейс, который в последнюю нашу встречу говорил, что собирается где-нибудь спрятаться.
Мурашки побежали по коже при мысли о том, как мне удалось избежать смерти.
— Прошу прощения, — сказал я Хелен, — мне нужно воспользоваться вашим телефоном.
— Пожалуйста, — любезно откликнулась хозяйка. Дрожащими руками я набрал нужный номер. Телефон Эда в Плимуте отозвался долгими гудками. Я попытался найти кого-нибудь еще, кто его знал. Но его давно никто не видел. Наконец я дозвонился до брата Эда, Дела.
— Да что ты, разве его найдешь? Это же перелетная пташка.
— Если ты его увидишь, — попросил я, — предупреди, что кое-кто охотится за ним.
— Охотится? За ним? — недоумевал Дел.
— Вот именно, — ответил я.
И, положив трубку на рычаг, простился с Хелен и отправился к своему «ягуару». Я медленно тронулся с места и помчался по дороге, идущей через спокойные березовые заросли пригорода Пула.
Глава 21
Над Бристолем сияло солнце, заставляя сверкать, как темное дорогое стекло, воды Эйвона, отражаясь от окон высоких домов жилого квартала, расположенного вниз по течению от Музея спасательных лодок. Яхта, пришвартованная чуть ниже от, парового крана, выглядела так, будто она знавала лучшие времена: яично-желтая краска сохранилась лишь в нескольких местах, обшивка стерлась, а подвижной такелаж казался изношенным и тусклым.
Высунувшаяся из люка при моем стуке по крыше корпуса голова оказалась под стать такелажу. Я помнил Артура Дэвиса черноволосым, щеголеватым молодым человеком. Теперь же его шевелюра кое-где побелела, а повязанный поверх тщательно заштопанной шерстяной фуфайки цветной шейный платок был от долгой носки затрепан на уголках. Но крошечная каюта оказалась безупречно прибранной.
Высунувшаяся из люка при моем стуке по крыше корпуса голова оказалась под стать такелажу. Я помнил Артура Дэвиса черноволосым, щеголеватым молодым человеком. Теперь же его шевелюра кое-где побелела, а повязанный поверх тщательно заштопанной шерстяной фуфайки цветной шейный платок был от долгой носки затрепан на уголках. Но крошечная каюта оказалась безупречно прибранной.