Впрочем, нет никакой уверенности, что Рай-мон VI когда-либо вынашивал великие планы южной независимости, основанной на иной вере. Однако достаточно было приписать графу Тулуз-скому подобный замысел, чтобы навлечь на него уничтожившую его бурю. Впрочем, хотя катары и были исполнены апостольского рвения и имели очень сильную и дисциплинированную церковную организацию, их главной слабостью - слабостью, к слову, благородной - было строгое запрещение всякого применения силы. Один из основных пунктов их доктрины - непротивление, и если верить свидетельству их злейших врагов, катары никогда не призывали своих последователей к насилию над противниками. Конечно, случалось, что наемники графа де Фуа или графа Тулузского, люди, не признающие ни веры, ни закона, грабили аббатства и епархии, а в церквах совершали святотатственные поступки, но никогда никто не слыхал, чтобы катарские пастыри одобряли подобные насилия, а тем более подстрекали к ним. Напротив, думается, они не признавали иного средства, кроме убеждения, что как раз и предполагало поддержание атмосферы терпимости, характерной тогда для Юга. Потому-то им были даже гораздо более выгодны увертки Раймона Тулузского, чем его ясная и твердая позиция. Катары требовали лишь свободы проповеди и культа, которые были им обеспечены в большей части стран Юга. Они никогда не были одержимы воинственным пылом, подобно чешским гуситам или лютеранам. В этом и заключалась, как я полагаю, слабость, уничтожившая их и погубившая вместе с ними возможную независимость Юга. Не то чтобы эти два явления были непременно связаны друг с другом. Но, хотя доктрина кротости и отрешенности от мира отозвалась таким эхом по всей стране даже в кругах знати, ремеслом которой была война, не было ли само дело изначально проигрышным в эпоху, когда все конфликты в конечном счете разрешались силой? Тогда сама церковь не испытывала угрызений совести, прибегая к насилию для укрепления своей пошатнувшейся власти. Отрицание насилия предполагает, что соперник руководствуется тем же принципом. Быть может, катары потеряли мир лишь потому, что уж слишком сильно его презирали. Но, погибая, они увлекли за собой всю страну, так им доверявшую.
Глава III
ЗАВОЕВАНИЕ
Часть первая
КРЕСТОВЫЙ ПОХОД И ПОБЕДЫ СИМОНА ДЕ ИОНФОРА
ИННОКЕНТИЙ III, СВЯТОЙ ДОМИНИК И КРЕСТОВЫЙ ПОХОД (1198-1208)
8 января 1198 г. умер папа Целестин III <Целестин П (Джачинто Бобоне) папа римский (1191-1198)> , и в тот же день кардиналы избрали его преемником Лотарио ди Конти, из графов Сеньи, принявшего имя Иннокентия III. Он был еще молод, только тридцати семи лет. Лотарио ди Конти учился в Парижском университете, где изучал теологию у учеников Гуго Сен-Викторского, и позднее он осыплет привилегиями этот университет, истинным основателем которого наряду с Филиппом Августом его считали. Но еще он посещал в Болонье, тогдашней столице римского и канонического права, лекции знаменитого канониста Угуччоне Пизанского. Оттуда он и вынес высокую идею папской власти, которую он возносил в течение своего понтификата и выразил уже в первых актах. Например, для проповеди, произносимой папой в день посвящения, он избрал следующую фразу из Иеремии: "Смотри, Я поставил тебя в сей день над народами и царствами, чтобы искоренять и разорять, губить и разрушать, созидать и насаждать" (Ие. 1:10).
Мы собираемся рассмотреть здесь не всю политику Иннокентия III, а лишь его акции против южнофранцузских катаров. Однако обе темы тесно связаны. Если и существовал в средние века папа, реализовавший великую идею "христианской республики", состоящей из различных государств, более или менее независимых друг от друга, но подчиненных высшей власти римского понтифика, то им был Иннокентий III. Ясно, что этой республике никто в мире не угрожал так явно, как катары. Поэтому папа с первых дней своего понтификата увеличил число миссий в окситанские страны. Справедливости ради надо признать, что он колебался десять лет, прежде чем прибегнуть к силе, и решился на это лишь в тот день, когда почувствовал, что убийством его легата Пьера де Кас-тельно (15 января 1208 г.) брошен вызов прямо ему в лицо.
История десяти лет миссий, предшествующих , крестовому походу, - это история непрерывных , неудач. Папа с первого же дня понял, что прелаты Юга не слишком ревностны, чересчур тесно связаны с местной знатью и чрезмерно озабочены мирскими интересами, чтобы трудиться над возрождением веры, которое вернет в лоно римской церкви народы Юга. Наконец он поручил миссию со статусом легатов и очень широкими полномочиями монахам цистерцианского ордена, которые чаще всего сами были уроженцами Юга. Но легаты окружали себя королевской роскошью, которая в их сознании оправдывалась, возможно, необходимостью произвести впечатление на простой народ. Церковь кичилась своей властью, чтобы деморализовать противников и укрепить колеблющихся. Но подобное поведение повлекло еще больший град обвинений со стороны катаров. Тогда в 1206 г. появился Доминик де Гусман <Доминик де Гусман (1170-1221) окончил Валенсийский университет, с 1194 г. - приор капитула в Осме, миссионер среди мусульман. Во Франции - с 1204 г. Создал общину проповедников, которая в 1215 г. преобразована в монашеский орден. На Латеранском соборе им было запрещено создавать собственный устав, и они взяли августинский. В 1220 г. доминиканцы отказались от владения собственностью. Папа Гонорий III сделал эмблемой ордена собаку с горящим факелом в зубах, откуда еще одно название - "псы Господни" (domini canes).> , каноник Осма, со своим епископом Диего. Они посоветовали легатам ходить без всякой роскоши по дорогам и проповедовать так же, как и катарские пастыри. И тут же сами последовали собственному совету. Так возник нищенствующий орден Братьев-проповедников, которому вскоре и было доверено проповедование, а позднее инквизиция. Однако, кажется, св. Доминик преуспел не больше, чем цистерцианцы. Несомненно, ему удалось привлечь в лоно церкви некоторых девушек, для которых он основал монастырь в Прейи, близ Фанжо, катарской цитадели. Бесспорно, он иногда торжествовал в ученых спорах. Однако, находя отклик в умах, они оставляли безучастными сердца. Тем не менее несправедливо обвинять Доминика и его сотоварищей в менее строгом образе жизни, чем у Добрых Людей. Нельзя отказать ему и в смелости. Без сопровождения, с одним товарищем, он шел дорогами Лораге, где полностью преобладали катары. И если он избежал поругания, то лишь потому, что катары испытывали отвращение к ставшему привычным насилию, а люди, наверное, были им признательны, видя здесь признак святости их миссии. Но за босыми ногами и безоружными руками доминиканцев стояла гигантская власть римской церкви, а катары располагали лишь всеобщими симпатиями да более или менее благожелательным нейтралитетом светских властей. Южанам не надо было обладать даром предвидения, чтобы узнать: никто не может бросить вызов римской церкви безнаказанно. И они довольствовались зрелищем вызывающего обращения графа Тулузского с папскими легатами, в том числе самым властным из них, Пьером де Кастельно. Некогда магелонский каноник, затем цистерциан-ский монах в Фонфруаде близ Нарбонна, он обрушил без колебаний на самого могущественного сеньора страны отлучение от церкви.
Раймон VI попытался выйти из затруднительного положения, обещая все, о чем его просили, и не выполняя обещаний. Тщетно требовали от него преследования катаров и евреев - он отказывался от этого с таким упорством, что папа, наконец, ему написал: "Ты создан не из железа, твое тело подобно телам других людей; тебя может настигнуть лихорадка, поразить проказа или паралич, ты можешь стать одержимым, захворать неизлечимыми болезнями. Божественное могущество способно даже превратить тебя в животное, как вавилонского царя <Согласно Ветхому завету (Дан. 4:20-34), ассирийский царь Навуходоносор сошел с ума и несколько лет ходил на четвереньках и питался травой, как жвачное животное.>, И что же? Прославленный арагонский король <Педро II Арагонский.> и все остальные знатные сеньоры, твои соседи, присягнули на повиновение папским легатам, и один ты отверг их и стремишься к наживе на войне, подобно ворону, питающемуся падалью. Тебе не совестно нарушать клятву, обязывающую тебя изгнать еретиков из твоего фьефа? И когда наш легат упрекнул тебя в укрывательстве, ты осмелился ответить ему, что легко предоставишь такого ересиарха, такого катарского епископа, который докажет превосходство своей веры над католической". Это доказывает то, что публичные диспуты между католиками и катарами не всегда принимали для последних неблагоприятный оборот, как пытаются нас убедить католические источники. Историю всегда пишут победители, заметила Симона Вейль <Вейлъ, Симона (1909-1943) - французский философ. Бьша близка к троцкистам и анархо-синдикалистам, потом обратилась к католичеству, но без формального крещения. С 1940 г. печатается в Марселе в "Кайе дю Сюд", выступая по разным вопросам, в том числе и о катаризме. С 1942 г. в эмиграции в США, затем в Англии.>.
Впрочем, чем же обычно оборачивались подобные диспуты об исключительно тонких вопросах, если учесть изворотливость и красноречие катар-ских ученых, не уступавших своим католическим противникам? Эти вопросы, правда, не ставились, но подразумевались. Спор вели, обрушивая друг на друга тексты из Писания, которые каждый толковал по-своему с большим или меньшим искусством. Самым серьезным в катарской доктрине было отрицание Воплощения Христа, основы католического вероисповедания. Если не было подлинного Воплощения, то разве не остался сей видимый мир целиком погруженным во мрак и грех? <О Спасении говорится в Символе веры, что Христос "нас ради людей сошел с небес и воплотился от Духа Святого и Марии Девы, и вочеловечился". Так как катары отрицали, что Бог-Слово стал плотью, т. е. человеком, они отрицали и спасение всего человечества вольной жертвой Христа.> Потому-то подлинная церковь не может иметь части в этом мире. Догмат о Воплощении, напротив, оправдывает присутствие в мире католической церкви. Но эти вещи скорее подразумевались, чем открыто говорились обеими сторонами, и слушатели длинных дискуссий могли только угадывать, в чем было дело.
Если столько южан симпатизировали катарам, то бесспорно потому, что они предпочитали верить в существование светлого мира, полностью отличного от этого. Такой выбор избавлял их от другого, сиюминутного и тягостного. Например, катары беспрестанно повторяли евангельские слова "Не судите", что избавляло их от порицаний посторонних или осуждения самих себя. В конце концов, худшее в этом мире - не его внутренняя порочность, а его разнородность, смешанность: здесь души, порождение света, заключены в тела из глины. Итак, в мире нет добрых и злых, и представлять манихейство как деление на хороших и дурных - это насмехаться над ним. Все добры, если иметь в виду души; все дурны в той мере, в какой эти души являются пленниками злых сил. Те, что освободились, как Добрые Люди, - полностью добры. Вот почему незачем молиться за мертвых или чтить их могилы - в любом случае их души переселились, то ли вдохнув жизнь в другое тело, то ли воссоединившись навечно со своим телом из света. Так что никакого культа реликвий, никаких паломничеств, ничего подобного...
Те, кто жил с такими убеждениями или в какой-то степени разделял их, больше не имели ничего общего с католиками не только в мыслях, но и в повседневном поведении, сознательно ставя себя вне христианского мира. Можно ли было допустить подобную обособленность, никак не прореагировав? Это означало бы игнорировать очевидные явления эпохи. Скорее удивляет поведение Рай-мона VI, полагавшего, что он сможет долго хитрить с папством и его представителями. В самом деле, несмотря на различие языков и разнообразие христианского мира, несмотря на периодическое сопротивление власть имущих, общность веры и всеобщее выполнение одних и тех же обрядов создавало подлинное единство всех его членов.
Можно пересечь из конца в конец весь христианский мир, от испанских королевств, воюющих с исламом, до далекой Дании, настолько похожей на язычников-куманов, что святой Доминик одно время даже собирался ее крестить, - повсюду одни и те же алтари, одна и та же месса, совершаемая на латинском языке одними и теми же священниками. Они могли быть в разной степени добродетельными или образованными, не суть важно: их объединяли одинаковая вера и повиновение. Если же инакомыслие и существовало, оно держалось в строжайшем секрете или проявлялось в отчаянных мятежах. В любом случае инакомыслящие были отторгнуты от целостного общества. Только евреи в своих гетто имели право на иную религию, но при условии существования внутри христианского мира как инородное сословие. Впрочем, они и отделялись, подобно маслу от воды. Если же они вырывались из своих резерваций, активно сливаясь с христианами, то тут же вмешивались религиозные власти. Так, мы видим среди требований, предъявленных церковью графу Тулузскому, наряду с изгнанием еретиков лишение евреев общественных должностей.
Понятно, что в этих условиях Иннокентий III, исчерпав все прочие средства, мог подумывать о крестовом походе против катаров, само существование которых угрожало единству христианского мира. Ведь что такое крестовый поход? Прежде всего - коллективная акция всего христианства. Несмотря на разноликость христианских народов, даже несмотря на очень часто разъединяющие их конфликты, их связывают, наглядно свидетельствуя об их единстве, общие институты. В их числе великие церковные ордена, преобразованные клю-нийцами и цистерцианцами. Они везде представляют воинство Святого престола, неподвластное в силу своих привилегий юрисдикции местных епископов. Их разбросанные повсюду аббатства - одновременно приюты на пути известных паломничеств, непрерывно текущих из одного конца христианского мира в другой. Таково паломничество в Компостеллу - "дорога святого Иакова", начертанная даже на небесах в виде Млечного Пути; паломничество в Рим, от названия которого происходят имена Ромео и Румео, столь популярные у христиан; наконец, паломничество в Иерусалим, к Гробу Господню, самое долгое и опасное из всех, поскольку христиане доходят до самих языческих земель. Паломничества могут налагаться как епи-тимия во искупление грехов, паломничеством можно стяжать и их отпущение. Церковь располагает огромной духовной сокровищницей, куда при определенных условиях допускаются верующие. Благодаря Христу и святым у церкви есть право черпать оттуда полными пригоршнями, сокращая муки Чистилища или даже уничтожая их полностью. Такую власть имеют ключи, которые получил от святого Петра папа через череду своих предшественников. Крестовый поход - это вооруженное паломничество.
Его главная и первейшая цель - не обращение язычников. Его предпринимают, чтобы завоевать земли, включить в христианский домен страны Гроба Господня. Одновременно можно также отразить наступление турок-сельджуков, представляющих опасную угрозу для Византийской империи, восточного оплота христианства. Эта идея возникла у Григория VII <Григорий VII умер в 1085 г Крестовый поход был предпринят по инициативе Урбана II (1088-1099).> на другой день после разгрома византийских войск при Манцикерте <Битва при Манцикерте (1071) - поражение, которое византийские войска под командованием императора Романа IV Диот ена потерпели от турок-сельджуков. Открьшо последним дорогу на территории Византийской империи.>. Первый крестовый поход - общее предприятие всех хрис
тиан. Это война с исламом, попытка отделить фатимидский Египет от сельджукской империи. Здесь сталкиваются, как мы видим, самые разные побуждения. Политика смешана в нем с верой, и рыцари в крестовом походе обретают одновременно духовные блага и светские бенефиции. Подобная смесь характерна для такой сложной реалии, какой является христианство само по себе. Это не то же, что церковь, сообщество чисто духовное, это еще и совокупность светских властей, раздираемых ссорами и войнами. Это определенная целостность. Но в понтификат Иннокентия III четвертый крестовый поход отклоняется против воли папы от своей цели <Имеется в виду захват в 1203 г. города Зары (Задара), принадлежавшего венгерскому королю Беле IV, врагу Венеции, и захват Константинополя в 1204 г. За этим последовало создание Латинской империи на земзгах Византии.>, а в части христианского мира дерзко поднимается антицерковь.
Убийство Пьера де Кастельно стало лишь последней каплей, переполнившей чашу. Поскольку предупреждения не производили большого впечатления, а церковь на Юге не могла рассчитывать на содействие светских властей, следовало изыскать средство принуждения последних. Это означало прибегнуть к силе, то есть к крестовому походу.
Современных исследователей удивляет необычный характер этого похода, обращенного не против языческих стран и их правителей, а против христианских земель и христианских государей, хотя и отлученных от церкви. Но людей того времени, кажется, мало поражала столь существенная в наших глазах разница. По представлениям той эпохи, для церкви естественно прибегать к мирской силе, чтобы она помогла восстановить веру там, где та под угрозой и где законные светские власти отказываются исполнять свой долг. Случалось и так, что сами власти, вконец обессиленные, призывали на помощь настоящий крестовый поход. Так поступил, помнится, тридцатью годами ранее отец Раймона VI, Раймон V <Раймон V призвал на помощь своего шурина Людовика VII.>. Современные историки не так уж и неправы, потому что позднее церковь очень дорого заплатила за поддержку, полученную у светских властей. Крестовый поход Иннокентия III не вносил ничего нового в дела подобного рода. Со времени превращения Римской империи в христианскую установилось неразрывное единство между светской и духовной властью; крестовый поход против альбигойцев - лишь крайность, но отнюдь не новшество.
Можно, конечно, упрекать церковь за то, что она пошла на такой тесный союз с государством, не разглядев, что он противоречит самой сущности христианской веры, являясь средством, к которому не прибегали со времен принятия христианства. Правда, что ни один папа не достиг такого полного подчинения государства церкви, как Иннокентий III. Он захотел руководить не только церковью, но и всем христианским миром. Однако правда и то, что, злоупотребляя своей властью (а в том положении, в тех обстоятельствах, о которых мы говорили, он мало что мог предпринять другого), Иннокентий III собственными руками готовил грядущий упадок папской власти.
Конечно, дело было деликатным, потому что, каковы бы ни были подозрения, ни граф Тулуз
ский, ни виконт Безье и Каркассона не были изобличены в ереси. Они просто демонстрировали отсутствие доброй воли, нарушая таким образом извечно установленное, по крайней мере в области веры, согласие между духовной и светской властью. Впрочем, Раймон VI Тулузский не переставал заверять в своих добрых намерениях, отпираясь от причастности к убийству Пьера де Кастельно. Что же до Раймона-Роже Транкавеля, виконта Безье и Каркассона, то ему лично никогда и не предъявляли обвинения. Папа попытался для начала прибегнуть к высшей феодальной власти, то есть к французскому королю Филиппу Августу. Но тот пока еще не одержал победу при Бувине; его политический горизонт ограничивается Центральным массивом. Он не без оснований опасался, что, отправившись в рискованный и слишком удаленный от своих владений поход, развяжет руки Иоанну Безземельному, стремящемуся восстановить свое преимущество на Севере. Именно это он без обиняков объяснил папе, настойчиво указывая, что Раймон VI прямо не уличен в ереси, а кроме того, король Франции не может позволить церкви без его согласия распоряжаться в одном из самых больших фьефов королевства.
Начало XIII века хотя и является эпохой христианства, но это также и эпоха, когда права до крайности запутаны и церковная власть должна постоянно принимать во внимание существование иных законных властей. Настаивая на своем суверенитете над графством Тулузским, Филипп Август оставляет все на будущее, продолжая уклоняться от схватки в настоящий момент. Однако он не может ни отказать папе в праве проповедовать в своих землях крестовый поход, ни запретить своим вассалам или арьервассалам участвовать в нем. Действовать иначе означало бы выступить заодно с Раймоном VI, о чем Филипп Август никогда не помышлял, так как это обернулось бы для него двойной опасностью: с одной стороны, он собственными руками помог бы своему далекому вассалу завоевать полную независимость, с другой - навлек бы на себя самые серьезные церковные санкции. Филипп Август пребывает в ожидании и бездействии, убежденный, возможно, что в конечном счете именно он пожнет плоды предприятия, не рискуя участием в нем.
КРЕСТОВЫЙ ПОХОД (1209)
И вот Арно-Амальрик <Арно-Амалърик (ум. 1225) - сначала аббат в Повлете (Каталония), затем в цистерцианском монастыре Грансельв, папский легат с 1204 г., архиепископ Нарбоннский с 1212 г. Предводительствовал походом против мавров.>, верховный аббат монастыря в Сито, папский легат, волен проповедовать крестовый поход на землях французского короля. Именно он станет его настоящим предводителем, не только духовным, но и светским, потому что король лично не принимает креста. Арно-Амаль-рик - жестокий, амбициозный, фанатичный южанин - рассчитывает извлечь из крестового похода максимум личных выгод, истребляя еретиков. К слову, это он несет главную ответственность за жестокую резню в Безье, костры в Минерве и Лаворе. Это он отказался выслушать оправдания несчастного Раймона-Роже Транкавеля, первой жертвы крестового похода, изначально направленного вовсе не против него, а против Раймона VI Тулузского. Между Тулузским домом и Транкаве-лями существовало давнее соперничество, не отступившее даже перед общей опасностью. Поскольку Раймон-Роже отказался объединить свои силы с войсками Раймона VI, последний неоднократно пытался выйти из положения путем изъявления покорности.
Раймон попросил друзей-прелатов защищать его дело в римской курии и добился от папы назначения еще одного легата, мэтра Милона, присо
единившегося к Арно-Амальрику, который выказывал по отношению к графу Тулузскому неприкрытую враждебность. В Сен-Жиле, том самом городе, имя которого носил его славный предок Раймон IV, Раймон VI подвергся унизительной публичной исповеди в своих истинных или мнимых прегрешениях. Он простер свое рвение до того, что сам принял крест и тем самым принял участие на стороне победителей в резне в Безье и во взятии Каркассона. И впрямь можно только удивляться подобному поведению, столь же бесславному, как и, в конечном счете, бессмысленному. Папа писал Арно-Амальрику, обеспокоенному, как бы Раймон VI снова не вошел в милость: "Нас настойчиво спрашивают, как должны держаться крестоносцы по отношению к графу Тулузскому. Последуем совету апостола, произнесшего: "Я слукавил и завоевал вас хитростью". После совещания с самыми осторожными предводителями войска следует атаковать, раздробляя силы противника, поочередно тех, кто нарушил единство церкви. Не принимайтесь порицать графа, если увидите, что он не спешит броситься на защиту других. Воспользуйтесь мудрой сдержанностью, позвольте ему для начала самостоятельно действовать против мятежников. Будет гораздо труднее раздавить пособников Антихриста, ежели дать им объединиться для общего отпора. Напротив, нет ничего легче, чем справиться с ними, если им на помощь не поспешит граф, и, возможно, зрелище их разгрома совершит переворот в нем самом. И ежели он продолжит упорствовать в своих дурных намерениях, можно будет, коль скоро он будет отрезан и останется лишь со своими силами, покончить с ним, измотав его без особых усилий".
Эта программа была выполнена точка в точку. Но мы еще к этому подойдем. Тогда же в Лионе собирается огромное войско, в то время как другое, поменьше, должно нанести удар с запада. Составить себе точное представление о силах, приведенных в движение, невозможно. Конечно, они весьма преувеличены хронистами, но для своего времени наверняка были очень внушительными, и Юг, даже объединив все свои ресурсы, не смог бы им противостоять. С другой стороны, опасность была скорее мнимой, чем реальной, потому что большая часть сеньоров Севера, принявших крест, вроде герцога Бургундского, графа Неверского и графа де Сен-Поля <Герцог Бургундский - Эд III (1193-1218), впоследствии принял участие в битве при Бувине. Граф де Невер - Пьер де Куртене, получил графство от Филиппа П.>, собиралась на Юг как в феодальный сорокадневный поход, после чего они считали себя вправе возвратиться домой. Когда крепости сопротивлялись как следовало, волна захватчиков тут же отступала, заливая равнины, на которые и ложились основные тяготы войны.
Глава III
ЗАВОЕВАНИЕ
Часть первая
КРЕСТОВЫЙ ПОХОД И ПОБЕДЫ СИМОНА ДЕ ИОНФОРА
ИННОКЕНТИЙ III, СВЯТОЙ ДОМИНИК И КРЕСТОВЫЙ ПОХОД (1198-1208)
8 января 1198 г. умер папа Целестин III <Целестин П (Джачинто Бобоне) папа римский (1191-1198)> , и в тот же день кардиналы избрали его преемником Лотарио ди Конти, из графов Сеньи, принявшего имя Иннокентия III. Он был еще молод, только тридцати семи лет. Лотарио ди Конти учился в Парижском университете, где изучал теологию у учеников Гуго Сен-Викторского, и позднее он осыплет привилегиями этот университет, истинным основателем которого наряду с Филиппом Августом его считали. Но еще он посещал в Болонье, тогдашней столице римского и канонического права, лекции знаменитого канониста Угуччоне Пизанского. Оттуда он и вынес высокую идею папской власти, которую он возносил в течение своего понтификата и выразил уже в первых актах. Например, для проповеди, произносимой папой в день посвящения, он избрал следующую фразу из Иеремии: "Смотри, Я поставил тебя в сей день над народами и царствами, чтобы искоренять и разорять, губить и разрушать, созидать и насаждать" (Ие. 1:10).
Мы собираемся рассмотреть здесь не всю политику Иннокентия III, а лишь его акции против южнофранцузских катаров. Однако обе темы тесно связаны. Если и существовал в средние века папа, реализовавший великую идею "христианской республики", состоящей из различных государств, более или менее независимых друг от друга, но подчиненных высшей власти римского понтифика, то им был Иннокентий III. Ясно, что этой республике никто в мире не угрожал так явно, как катары. Поэтому папа с первых дней своего понтификата увеличил число миссий в окситанские страны. Справедливости ради надо признать, что он колебался десять лет, прежде чем прибегнуть к силе, и решился на это лишь в тот день, когда почувствовал, что убийством его легата Пьера де Кас-тельно (15 января 1208 г.) брошен вызов прямо ему в лицо.
История десяти лет миссий, предшествующих , крестовому походу, - это история непрерывных , неудач. Папа с первого же дня понял, что прелаты Юга не слишком ревностны, чересчур тесно связаны с местной знатью и чрезмерно озабочены мирскими интересами, чтобы трудиться над возрождением веры, которое вернет в лоно римской церкви народы Юга. Наконец он поручил миссию со статусом легатов и очень широкими полномочиями монахам цистерцианского ордена, которые чаще всего сами были уроженцами Юга. Но легаты окружали себя королевской роскошью, которая в их сознании оправдывалась, возможно, необходимостью произвести впечатление на простой народ. Церковь кичилась своей властью, чтобы деморализовать противников и укрепить колеблющихся. Но подобное поведение повлекло еще больший град обвинений со стороны катаров. Тогда в 1206 г. появился Доминик де Гусман <Доминик де Гусман (1170-1221) окончил Валенсийский университет, с 1194 г. - приор капитула в Осме, миссионер среди мусульман. Во Франции - с 1204 г. Создал общину проповедников, которая в 1215 г. преобразована в монашеский орден. На Латеранском соборе им было запрещено создавать собственный устав, и они взяли августинский. В 1220 г. доминиканцы отказались от владения собственностью. Папа Гонорий III сделал эмблемой ордена собаку с горящим факелом в зубах, откуда еще одно название - "псы Господни" (domini canes).> , каноник Осма, со своим епископом Диего. Они посоветовали легатам ходить без всякой роскоши по дорогам и проповедовать так же, как и катарские пастыри. И тут же сами последовали собственному совету. Так возник нищенствующий орден Братьев-проповедников, которому вскоре и было доверено проповедование, а позднее инквизиция. Однако, кажется, св. Доминик преуспел не больше, чем цистерцианцы. Несомненно, ему удалось привлечь в лоно церкви некоторых девушек, для которых он основал монастырь в Прейи, близ Фанжо, катарской цитадели. Бесспорно, он иногда торжествовал в ученых спорах. Однако, находя отклик в умах, они оставляли безучастными сердца. Тем не менее несправедливо обвинять Доминика и его сотоварищей в менее строгом образе жизни, чем у Добрых Людей. Нельзя отказать ему и в смелости. Без сопровождения, с одним товарищем, он шел дорогами Лораге, где полностью преобладали катары. И если он избежал поругания, то лишь потому, что катары испытывали отвращение к ставшему привычным насилию, а люди, наверное, были им признательны, видя здесь признак святости их миссии. Но за босыми ногами и безоружными руками доминиканцев стояла гигантская власть римской церкви, а катары располагали лишь всеобщими симпатиями да более или менее благожелательным нейтралитетом светских властей. Южанам не надо было обладать даром предвидения, чтобы узнать: никто не может бросить вызов римской церкви безнаказанно. И они довольствовались зрелищем вызывающего обращения графа Тулузского с папскими легатами, в том числе самым властным из них, Пьером де Кастельно. Некогда магелонский каноник, затем цистерциан-ский монах в Фонфруаде близ Нарбонна, он обрушил без колебаний на самого могущественного сеньора страны отлучение от церкви.
Раймон VI попытался выйти из затруднительного положения, обещая все, о чем его просили, и не выполняя обещаний. Тщетно требовали от него преследования катаров и евреев - он отказывался от этого с таким упорством, что папа, наконец, ему написал: "Ты создан не из железа, твое тело подобно телам других людей; тебя может настигнуть лихорадка, поразить проказа или паралич, ты можешь стать одержимым, захворать неизлечимыми болезнями. Божественное могущество способно даже превратить тебя в животное, как вавилонского царя <Согласно Ветхому завету (Дан. 4:20-34), ассирийский царь Навуходоносор сошел с ума и несколько лет ходил на четвереньках и питался травой, как жвачное животное.>, И что же? Прославленный арагонский король <Педро II Арагонский.> и все остальные знатные сеньоры, твои соседи, присягнули на повиновение папским легатам, и один ты отверг их и стремишься к наживе на войне, подобно ворону, питающемуся падалью. Тебе не совестно нарушать клятву, обязывающую тебя изгнать еретиков из твоего фьефа? И когда наш легат упрекнул тебя в укрывательстве, ты осмелился ответить ему, что легко предоставишь такого ересиарха, такого катарского епископа, который докажет превосходство своей веры над католической". Это доказывает то, что публичные диспуты между католиками и катарами не всегда принимали для последних неблагоприятный оборот, как пытаются нас убедить католические источники. Историю всегда пишут победители, заметила Симона Вейль <Вейлъ, Симона (1909-1943) - французский философ. Бьша близка к троцкистам и анархо-синдикалистам, потом обратилась к католичеству, но без формального крещения. С 1940 г. печатается в Марселе в "Кайе дю Сюд", выступая по разным вопросам, в том числе и о катаризме. С 1942 г. в эмиграции в США, затем в Англии.>.
Впрочем, чем же обычно оборачивались подобные диспуты об исключительно тонких вопросах, если учесть изворотливость и красноречие катар-ских ученых, не уступавших своим католическим противникам? Эти вопросы, правда, не ставились, но подразумевались. Спор вели, обрушивая друг на друга тексты из Писания, которые каждый толковал по-своему с большим или меньшим искусством. Самым серьезным в катарской доктрине было отрицание Воплощения Христа, основы католического вероисповедания. Если не было подлинного Воплощения, то разве не остался сей видимый мир целиком погруженным во мрак и грех? <О Спасении говорится в Символе веры, что Христос "нас ради людей сошел с небес и воплотился от Духа Святого и Марии Девы, и вочеловечился". Так как катары отрицали, что Бог-Слово стал плотью, т. е. человеком, они отрицали и спасение всего человечества вольной жертвой Христа.> Потому-то подлинная церковь не может иметь части в этом мире. Догмат о Воплощении, напротив, оправдывает присутствие в мире католической церкви. Но эти вещи скорее подразумевались, чем открыто говорились обеими сторонами, и слушатели длинных дискуссий могли только угадывать, в чем было дело.
Если столько южан симпатизировали катарам, то бесспорно потому, что они предпочитали верить в существование светлого мира, полностью отличного от этого. Такой выбор избавлял их от другого, сиюминутного и тягостного. Например, катары беспрестанно повторяли евангельские слова "Не судите", что избавляло их от порицаний посторонних или осуждения самих себя. В конце концов, худшее в этом мире - не его внутренняя порочность, а его разнородность, смешанность: здесь души, порождение света, заключены в тела из глины. Итак, в мире нет добрых и злых, и представлять манихейство как деление на хороших и дурных - это насмехаться над ним. Все добры, если иметь в виду души; все дурны в той мере, в какой эти души являются пленниками злых сил. Те, что освободились, как Добрые Люди, - полностью добры. Вот почему незачем молиться за мертвых или чтить их могилы - в любом случае их души переселились, то ли вдохнув жизнь в другое тело, то ли воссоединившись навечно со своим телом из света. Так что никакого культа реликвий, никаких паломничеств, ничего подобного...
Те, кто жил с такими убеждениями или в какой-то степени разделял их, больше не имели ничего общего с католиками не только в мыслях, но и в повседневном поведении, сознательно ставя себя вне христианского мира. Можно ли было допустить подобную обособленность, никак не прореагировав? Это означало бы игнорировать очевидные явления эпохи. Скорее удивляет поведение Рай-мона VI, полагавшего, что он сможет долго хитрить с папством и его представителями. В самом деле, несмотря на различие языков и разнообразие христианского мира, несмотря на периодическое сопротивление власть имущих, общность веры и всеобщее выполнение одних и тех же обрядов создавало подлинное единство всех его членов.
Можно пересечь из конца в конец весь христианский мир, от испанских королевств, воюющих с исламом, до далекой Дании, настолько похожей на язычников-куманов, что святой Доминик одно время даже собирался ее крестить, - повсюду одни и те же алтари, одна и та же месса, совершаемая на латинском языке одними и теми же священниками. Они могли быть в разной степени добродетельными или образованными, не суть важно: их объединяли одинаковая вера и повиновение. Если же инакомыслие и существовало, оно держалось в строжайшем секрете или проявлялось в отчаянных мятежах. В любом случае инакомыслящие были отторгнуты от целостного общества. Только евреи в своих гетто имели право на иную религию, но при условии существования внутри христианского мира как инородное сословие. Впрочем, они и отделялись, подобно маслу от воды. Если же они вырывались из своих резерваций, активно сливаясь с христианами, то тут же вмешивались религиозные власти. Так, мы видим среди требований, предъявленных церковью графу Тулузскому, наряду с изгнанием еретиков лишение евреев общественных должностей.
Понятно, что в этих условиях Иннокентий III, исчерпав все прочие средства, мог подумывать о крестовом походе против катаров, само существование которых угрожало единству христианского мира. Ведь что такое крестовый поход? Прежде всего - коллективная акция всего христианства. Несмотря на разноликость христианских народов, даже несмотря на очень часто разъединяющие их конфликты, их связывают, наглядно свидетельствуя об их единстве, общие институты. В их числе великие церковные ордена, преобразованные клю-нийцами и цистерцианцами. Они везде представляют воинство Святого престола, неподвластное в силу своих привилегий юрисдикции местных епископов. Их разбросанные повсюду аббатства - одновременно приюты на пути известных паломничеств, непрерывно текущих из одного конца христианского мира в другой. Таково паломничество в Компостеллу - "дорога святого Иакова", начертанная даже на небесах в виде Млечного Пути; паломничество в Рим, от названия которого происходят имена Ромео и Румео, столь популярные у христиан; наконец, паломничество в Иерусалим, к Гробу Господню, самое долгое и опасное из всех, поскольку христиане доходят до самих языческих земель. Паломничества могут налагаться как епи-тимия во искупление грехов, паломничеством можно стяжать и их отпущение. Церковь располагает огромной духовной сокровищницей, куда при определенных условиях допускаются верующие. Благодаря Христу и святым у церкви есть право черпать оттуда полными пригоршнями, сокращая муки Чистилища или даже уничтожая их полностью. Такую власть имеют ключи, которые получил от святого Петра папа через череду своих предшественников. Крестовый поход - это вооруженное паломничество.
Его главная и первейшая цель - не обращение язычников. Его предпринимают, чтобы завоевать земли, включить в христианский домен страны Гроба Господня. Одновременно можно также отразить наступление турок-сельджуков, представляющих опасную угрозу для Византийской империи, восточного оплота христианства. Эта идея возникла у Григория VII <Григорий VII умер в 1085 г Крестовый поход был предпринят по инициативе Урбана II (1088-1099).> на другой день после разгрома византийских войск при Манцикерте <Битва при Манцикерте (1071) - поражение, которое византийские войска под командованием императора Романа IV Диот ена потерпели от турок-сельджуков. Открьшо последним дорогу на территории Византийской империи.>. Первый крестовый поход - общее предприятие всех хрис
тиан. Это война с исламом, попытка отделить фатимидский Египет от сельджукской империи. Здесь сталкиваются, как мы видим, самые разные побуждения. Политика смешана в нем с верой, и рыцари в крестовом походе обретают одновременно духовные блага и светские бенефиции. Подобная смесь характерна для такой сложной реалии, какой является христианство само по себе. Это не то же, что церковь, сообщество чисто духовное, это еще и совокупность светских властей, раздираемых ссорами и войнами. Это определенная целостность. Но в понтификат Иннокентия III четвертый крестовый поход отклоняется против воли папы от своей цели <Имеется в виду захват в 1203 г. города Зары (Задара), принадлежавшего венгерскому королю Беле IV, врагу Венеции, и захват Константинополя в 1204 г. За этим последовало создание Латинской империи на земзгах Византии.>, а в части христианского мира дерзко поднимается антицерковь.
Убийство Пьера де Кастельно стало лишь последней каплей, переполнившей чашу. Поскольку предупреждения не производили большого впечатления, а церковь на Юге не могла рассчитывать на содействие светских властей, следовало изыскать средство принуждения последних. Это означало прибегнуть к силе, то есть к крестовому походу.
Современных исследователей удивляет необычный характер этого похода, обращенного не против языческих стран и их правителей, а против христианских земель и христианских государей, хотя и отлученных от церкви. Но людей того времени, кажется, мало поражала столь существенная в наших глазах разница. По представлениям той эпохи, для церкви естественно прибегать к мирской силе, чтобы она помогла восстановить веру там, где та под угрозой и где законные светские власти отказываются исполнять свой долг. Случалось и так, что сами власти, вконец обессиленные, призывали на помощь настоящий крестовый поход. Так поступил, помнится, тридцатью годами ранее отец Раймона VI, Раймон V <Раймон V призвал на помощь своего шурина Людовика VII.>. Современные историки не так уж и неправы, потому что позднее церковь очень дорого заплатила за поддержку, полученную у светских властей. Крестовый поход Иннокентия III не вносил ничего нового в дела подобного рода. Со времени превращения Римской империи в христианскую установилось неразрывное единство между светской и духовной властью; крестовый поход против альбигойцев - лишь крайность, но отнюдь не новшество.
Можно, конечно, упрекать церковь за то, что она пошла на такой тесный союз с государством, не разглядев, что он противоречит самой сущности христианской веры, являясь средством, к которому не прибегали со времен принятия христианства. Правда, что ни один папа не достиг такого полного подчинения государства церкви, как Иннокентий III. Он захотел руководить не только церковью, но и всем христианским миром. Однако правда и то, что, злоупотребляя своей властью (а в том положении, в тех обстоятельствах, о которых мы говорили, он мало что мог предпринять другого), Иннокентий III собственными руками готовил грядущий упадок папской власти.
Конечно, дело было деликатным, потому что, каковы бы ни были подозрения, ни граф Тулуз
ский, ни виконт Безье и Каркассона не были изобличены в ереси. Они просто демонстрировали отсутствие доброй воли, нарушая таким образом извечно установленное, по крайней мере в области веры, согласие между духовной и светской властью. Впрочем, Раймон VI Тулузский не переставал заверять в своих добрых намерениях, отпираясь от причастности к убийству Пьера де Кастельно. Что же до Раймона-Роже Транкавеля, виконта Безье и Каркассона, то ему лично никогда и не предъявляли обвинения. Папа попытался для начала прибегнуть к высшей феодальной власти, то есть к французскому королю Филиппу Августу. Но тот пока еще не одержал победу при Бувине; его политический горизонт ограничивается Центральным массивом. Он не без оснований опасался, что, отправившись в рискованный и слишком удаленный от своих владений поход, развяжет руки Иоанну Безземельному, стремящемуся восстановить свое преимущество на Севере. Именно это он без обиняков объяснил папе, настойчиво указывая, что Раймон VI прямо не уличен в ереси, а кроме того, король Франции не может позволить церкви без его согласия распоряжаться в одном из самых больших фьефов королевства.
Начало XIII века хотя и является эпохой христианства, но это также и эпоха, когда права до крайности запутаны и церковная власть должна постоянно принимать во внимание существование иных законных властей. Настаивая на своем суверенитете над графством Тулузским, Филипп Август оставляет все на будущее, продолжая уклоняться от схватки в настоящий момент. Однако он не может ни отказать папе в праве проповедовать в своих землях крестовый поход, ни запретить своим вассалам или арьервассалам участвовать в нем. Действовать иначе означало бы выступить заодно с Раймоном VI, о чем Филипп Август никогда не помышлял, так как это обернулось бы для него двойной опасностью: с одной стороны, он собственными руками помог бы своему далекому вассалу завоевать полную независимость, с другой - навлек бы на себя самые серьезные церковные санкции. Филипп Август пребывает в ожидании и бездействии, убежденный, возможно, что в конечном счете именно он пожнет плоды предприятия, не рискуя участием в нем.
КРЕСТОВЫЙ ПОХОД (1209)
И вот Арно-Амальрик <Арно-Амалърик (ум. 1225) - сначала аббат в Повлете (Каталония), затем в цистерцианском монастыре Грансельв, папский легат с 1204 г., архиепископ Нарбоннский с 1212 г. Предводительствовал походом против мавров.>, верховный аббат монастыря в Сито, папский легат, волен проповедовать крестовый поход на землях французского короля. Именно он станет его настоящим предводителем, не только духовным, но и светским, потому что король лично не принимает креста. Арно-Амаль-рик - жестокий, амбициозный, фанатичный южанин - рассчитывает извлечь из крестового похода максимум личных выгод, истребляя еретиков. К слову, это он несет главную ответственность за жестокую резню в Безье, костры в Минерве и Лаворе. Это он отказался выслушать оправдания несчастного Раймона-Роже Транкавеля, первой жертвы крестового похода, изначально направленного вовсе не против него, а против Раймона VI Тулузского. Между Тулузским домом и Транкаве-лями существовало давнее соперничество, не отступившее даже перед общей опасностью. Поскольку Раймон-Роже отказался объединить свои силы с войсками Раймона VI, последний неоднократно пытался выйти из положения путем изъявления покорности.
Раймон попросил друзей-прелатов защищать его дело в римской курии и добился от папы назначения еще одного легата, мэтра Милона, присо
единившегося к Арно-Амальрику, который выказывал по отношению к графу Тулузскому неприкрытую враждебность. В Сен-Жиле, том самом городе, имя которого носил его славный предок Раймон IV, Раймон VI подвергся унизительной публичной исповеди в своих истинных или мнимых прегрешениях. Он простер свое рвение до того, что сам принял крест и тем самым принял участие на стороне победителей в резне в Безье и во взятии Каркассона. И впрямь можно только удивляться подобному поведению, столь же бесславному, как и, в конечном счете, бессмысленному. Папа писал Арно-Амальрику, обеспокоенному, как бы Раймон VI снова не вошел в милость: "Нас настойчиво спрашивают, как должны держаться крестоносцы по отношению к графу Тулузскому. Последуем совету апостола, произнесшего: "Я слукавил и завоевал вас хитростью". После совещания с самыми осторожными предводителями войска следует атаковать, раздробляя силы противника, поочередно тех, кто нарушил единство церкви. Не принимайтесь порицать графа, если увидите, что он не спешит броситься на защиту других. Воспользуйтесь мудрой сдержанностью, позвольте ему для начала самостоятельно действовать против мятежников. Будет гораздо труднее раздавить пособников Антихриста, ежели дать им объединиться для общего отпора. Напротив, нет ничего легче, чем справиться с ними, если им на помощь не поспешит граф, и, возможно, зрелище их разгрома совершит переворот в нем самом. И ежели он продолжит упорствовать в своих дурных намерениях, можно будет, коль скоро он будет отрезан и останется лишь со своими силами, покончить с ним, измотав его без особых усилий".
Эта программа была выполнена точка в точку. Но мы еще к этому подойдем. Тогда же в Лионе собирается огромное войско, в то время как другое, поменьше, должно нанести удар с запада. Составить себе точное представление о силах, приведенных в движение, невозможно. Конечно, они весьма преувеличены хронистами, но для своего времени наверняка были очень внушительными, и Юг, даже объединив все свои ресурсы, не смог бы им противостоять. С другой стороны, опасность была скорее мнимой, чем реальной, потому что большая часть сеньоров Севера, принявших крест, вроде герцога Бургундского, графа Неверского и графа де Сен-Поля <Герцог Бургундский - Эд III (1193-1218), впоследствии принял участие в битве при Бувине. Граф де Невер - Пьер де Куртене, получил графство от Филиппа П.>, собиралась на Юг как в феодальный сорокадневный поход, после чего они считали себя вправе возвратиться домой. Когда крепости сопротивлялись как следовало, волна захватчиков тут же отступала, заливая равнины, на которые и ложились основные тяготы войны.