Страница:
Антитринитарии, иначе унитарии, социниане, новые ариане, отвергавшие троичность Лиц в Боге, Божество Христа, таинство Воплощения и все другие христианские таинства и признававшие только единого Бога, появились сперва в Малой Польше около 1555 г., потом и в Литве. В Малой Польше, куда в 1551 г. приезжал из Италии и сам основатель секты Лелий Социн, первым распространителем ее был уже известный нам духовник королевы Боны Лисманини, и последователи ее нашли себе приют сначала в городе Пинчове, затем в местечке Ракове Сандомирской области под покровительством местных владельцев. А в Литву занесли антитринитарское учение Петр из Гонёндза, что в Подляхии, италианец Юрий Бландрат и другой италианец или венгерец Франциск Станкар. Здесь оно встретило сильное сопротивление со стороны кальвинистов и их главного патрона, Николая Радзивилла Черного. В декабре 1558 г. в Вильне был кальвинский Собор, на котором Петр из Гонёндза должен был дать отчет в своем учении, и в своей речи, отвергая троичность Лиц в Боге, отвергал также крещение младенцев, а в следующем году брест-литовский пастор Симон Зациус из Прошовиц, бывший первым суперинтендантом кальвинских общин в Виленском округе, издал "Исповедание веры збору виленского" в ограждение последователей кальвинизма от заразы новым учением. Но вскоре сами даже кальвинские пасторы, и притом наиболее замечательные, начали принимать и распространять это учение, каковы были: виленские пасторы Чехович и Вендрыховский и клецкий Симон Будный. Последний пристал даже к крайней партии антитринитариев - к партии полужидовствующих, которые, отвергая вместе с евреями троичность в Боге, Божество Христа и все христианское и признавая только единого Бога, разделяли и некоторые другие их верования, например, о будущем тысячелетнем земном и чувственном царстве Мессии. Надобно заметить, что антитринитарии в Литве, как и других местах, разделились на множество мелких толков, или партий, которые разногласили между собою в частных мнениях и вели непрестанные споры. Самое же важное для антитринитариев состояло в том, что и для них нашелся в Литве сильный покровитель - Ян Кишка, потомок старинной литовско-русской фамилии в Белоруссии, получивший образование за границей, староста жмудский, который, наследовав по смерти отца своего, воеводы витебского Стефана Кишки (? 1552), громадное имение, заключавшее в себе до 70 местечек и 400 сел, не щадил никаких издержек для успехов излюбленной им ереси. Он собирал к себе ее учителей, основывал общины своего исповедания, заводил типографии для издания социнианских книг: в Лозках (Ошмянского уезда), в Любче (Новогрудского уезда), Заславле (Минского уезда). После напрасных попыток к соглашению и примирению с кальвинистами - для чего несколько раз составлялись Соборы - антитринитарии вступили с ними в открытую борьбу, увлекали многих из среды их в свою секту, отнимали у них храмы и обращали в свои, например, в Бресте Литовском, Бале, Лоске, Мордах, не ограничиваясь совращением только папистов и православных. Более всего антитринитарии преобладали в воеводствах Новогродском и Брест-Литовском, и если в первом, как мы упоминали, почти до 600 православных шляхетных фамилий заразились тогда ересью, то преимущественно ересью "новокрещенцев", как называли тогда антитринитариев за то, что они, отвергая крещение младенцев, считали нужным креститься вновь. К изумлению, эти еретики встретили в Литве помощников себе, прибывших оттуда, откуда всего менее можно было ожидать их, - из России. То были Феодосий Косой и его товарищи, бежавшие из Москвы после осуждения их Собором 1554 г. Мы уже излагали лжеучение Феодосия в другом месте и знаем, что оно по существу совершенно сходно с лжеучением антитринитариев и хотя образовалось в России, но образовалось частию под влиянием ереси жидовствующих, проникшей к нам из Литвы еще в конце XV в., а частию под влиянием нового религиозного вольномыслия, занесенного к нам оттуда же литовскими выходцами. Прибыв в Литву и не зная другого языка, кроме своего, русского, Феодосий, Вассиан и другие их единомысленники сначала остановились в каком-то месте под названием Усо-Черт и своею проповедию совратили там многих православных, конечно русских, потом перешли в Витебск. Смущенные этою, прежде неслыханною проповедию, православные литовцы обратились с письмом к известному ученому иноку Отенской новгородской пустыни, Зиновию и просили его вразумить их относительно учения Феодосия и его "чади". Зиновий не замедлил прислать им подробный и основательный ответ. И может быть, вследствие этого-то вразумления, полученного православными, а главное - заметив их ненависть к себе, Феодосий и его товарищи должны были уйти из Витебска и направились "в глубь Литвы". Впрочем, после них остались в Белорусском крае две общины их последователей: одна в Полоцке, другая в Витебске. В первой пастором был один из товарищей Феодосия, по имени Фома, которого в 1563 г. царь Иван Васильевич по взятии Полоцка приказал утопить в реке. А во вторую, т. е. витебскую, общину, построившую себе храм в нижнем городе, прислан был в 1563 - 1564 гг. пастор Козма, переименованный в Андрея виленскими антитринитариями, с которыми, значит, успели познакомиться Феодосий и его сообщники, удалившись в глубь Литвы, и начали действовать заодно. Наконец, видим Феодосия и товарища его Игнатия на Волыни, где они нашли себе приют у русских панов, более или менее ополячившихся, и вместе с другими антитринитариями проповедовали с таким успехом, что, по свидетельству Курбского, жившего здесь с 1564 г., язвою этого еретического учения заразилась "мало не вся Волынь". Потому-то отенский инок Зиновий и выразился: "Восток развратил диавол Бахметом, Запад Мартином немчином (Лютером), а Литву Косым". К утешению нашему, мы имеем возможность присовокупить, что если Феодосий, прибывший из России, сделал столько зла в Западнорусской митрополии, то другой инок, которого звали его учителем, также осужденный в Москве за свободомыслие и также бежавший в Литву, именно Артемий, оставил здесь о себе совсем иного рода память. Прибыв сначала в Витебск, где уже находился Феодосий с своею чадью, Артемий не захотел разделять их образа мыслей и действий и удалился в Слуцк к тамошнему православному князю Юрию. Проживая здесь, Артемий имел случаи познакомиться с разными важными лицами, православными и уклонившимися в ереси, и с самими даже ересеучителями, например, с Симоном Будным, приславшим к нему оба своих издания на литовско-русском языке; переписывался с этими лицами, одних обличал, других вразумлял, третьих подкреплял и при своей начитанности своими сочинениями равно как устными беседами, сделал весьма много для пользы православия. И в противоположность отзыву Зиновия о Феодосии Косом мы можем представить следующий отзыв Захарии Копыстенского об Артемии: "Преподобный инок, споспешествующу ему Господу, в Литве от ереси арианской (так звали ересь антитринитариев) и лютеранской многих отвернул, а чрез него Бог исправил, же ся весь народ русский в Литве от ереси тыи не перевернул".
Что же делали во все это время западнорусские иерархи? Какие меры они принимали против новых врагов? Какое противодействие оказывали им? Стали ли внимательнее к своему долгу ввиду угрожавшей опасности? Увы, почти никаких мер против врагов, почти никакого положительного противодействия им, никакой перемены к лучшему мы не замечаем тогда в Литовской митрополии. Все шло по-старому и становилось даже хуже и хуже.
Первый свидетель тому сам тогдашний митрополит Сильвестр Белькевич, или Велькевич. Он был человек богатый, но почти не получивший образования и едва умел читать. Еще при Сигизмунде он служил королевским скарбником и ключником в Вильне и, когда скончался настоятель виленского Троицкого монастыря архимандрит Алексий, выпросил себе у короля этот монастырь в управление, разумеется, чтобы пользоваться его имениями. Продолжая ту же службу виленского скарбника и ключника и при Сигизмунде Августе и называясь настоятелем виленского Троицкого монастыря, пан Стефан Андреевич Велькевич исходатайствовал себе новую грамоту, которою король отдавал ему и Киевскую митрополию по смерти митрополита Макария и обещался не отдавать ее никому другому, а с тем вместе оставлял за Велькевичем до его живота виленский Троицкий монастырь, и это было еще 10 июля 1551 г., следовательно, за пять лет до смерти митрополита Макария. По смерти последнего Велькевич объявлен "нареченным" митрополитом, хотя оставался в светском звании, носил свое мирское имя. Новогродский воевода Иван Горностай 25 марта 1556 г., жертвуя в виленский Пречистенский собор серебряный рукомойник, назначал его для употребления, как сам выражался, "нынешнему митрополиту нареченному Стефану Андреевичу". А через полгода (30 сентября 1556 г.) этот Стефан Андреевич писался уже: "Милостию Божиею мы, Селивестр, нареченный архиепископ, митрополит Киевский и Галицкий и всея Руси", т. е. успел уже принять монашество с новым именем и, не проходя низших степеней церковного служения, занял прямо митрополитскую кафедру. Чего же можно было ожидать от такого митрополита? Может быть, не совсем справедливо отзываются о нем некоторые латинские писатели, будто он был настолько прост и необразован, что едва ли и понимал различие своего исповедания от протестантского и неспособен был отражать коварства иноверцев, но то достоверно, что в его-то особенно епархии, именно в Новогрудском воеводстве, как мы видели, протестанты и произвели наибольшие опустошения среди православных. Передают еще латинские же писатели, будто митрополит Сильвестр вел дружбу с Киевским бискупом Николаем Пацем. Но эта дружба, если она подлинно существовала (а они могли сблизиться еще в то время, когда оба были светскими), не говорит в пользу митрополита. Николай Пац, сын подляшского воеводы Николая, получивший от короля епископскую кафедру за свои гражданские заслуги, хотя был человек образованный, вел жизнь роскошную, любил музыку, потом изменил своей вере, сложил свой сан, женился и сделался протестантом-мирянином. На основании наших домашних документов, правда, немногих, можем заключать, что Сильвестр, если и не отличался книжным образованием, был человек практический. Он умел находить для себя покровителей и заступников при дворе короля, вроде, например, новогродского воеводы Павла Сапеги, который и действительно помогал ему, митрополиту, и обещался помогать до конца жизни. Умел удержать за собою, как мы уже говорили, виленский Троицкий монастырь с его имениями и сделавшись митрополитом, хотя владения митрополитской кафедры были и без того значительны и получали еще новые приращения, например, в 1559 г. от княгини Соломерецкой. Настоятельно требовал от своих наместников и врядников, каков был киевский протопоп Яков Матеребозский, чтобы они собирали и высылали ему дани и доходы с подданных крестьян и куничные пенязи с священников. Не отказывался брать подарки, может быть по укоренившемуся обычаю, за поставление на церковные степени, и киево-михайловский игумен Сильвестр, посылая одного обучавшегося в монастыре дьяка для рукоположения во священника, не стеснялся прямо просить своего первосвятителя, чтобы он взял "за совершение священства малый подарок", так как ставленник был человек бедный. Позволял себе даже явные несправедливости с корыстною целию. В 1561 г. киево-печерский архимандрит Иларион принес королю жалобу, что митрополит Сильвестр причиняет разные обиды печерской братии и, между прочим, самовольно завладел Киево-Николаевским Пустынным монастырем со всеми его имениями и угодьями, тогда как монастырь этот издавна находится под благословенством печерских архимандритов, которые и утверждают для него игуменов. Король своею грамотою (от 24 апреля) приказал митрополиту немедленно возвратить Николаевский монастырь с его имениями и угодьями Киево-Печерской лавре и впредь не вмешиваться в ее дела.
Впрочем, известны некоторые действия и распоряжения митрополита Сильвестра, представляющие его и в более выгодном свете. Архимандрит Супрасльского монастыря Сергий Кимбар писал к митрополиту, что в монастырь иногда приходят черные попы с желанием пожить в нем, но "становенья в попы не нашего", т. е. получившие священство не в Литовской митрополии от кого-либо из владык, а вне ее, и просил, чтобы митрополит благословил таким попам служить в монастыре. Митрополит отвечал (25 сентября 1557 г.), что дает благословение священникам, откуда бы они ни пришли, служить в обители, если только каждый из них представит архимандриту свою ставленую грамоту и грамоту отпускную от своего епископа или архиепископа. Равным образом, прибавил митрополит, если придет в обитель священник, имеющий законную жену, и покажет архимандриту свою ставленую грамоту, то и такой да священствует, а если придет священник, не имеющий жены, то и он, "присягу вчинивши пред отцем архимандритом водлуг науки нашое и тое присяги, як мы отцу архимандриту дали", да литургисует. Присягал вдовый священник, вероятно, в том, что он свободен от греха, за который Виленский Собор 1509 г. запретил вдовым попам священнослужение, и ведет жизнь чистую и целомудренную. В 1558 г. митрополит Сильвестр вознамерился созвать в Вильне Собор на первой неделе Великого поста и о своем намерении написал к королю. Король своими листами оповестил всех епископов, архимандритов и предстоятелей православного духовенства, чтобы они съехались в Вильну на Собор к назначенному митрополитом времени. Но затем, узнав о тяжкой болезни и дряхлости супрасльского архимандрита Сергия Кимбара, сам уведомил (2 февраля 1558 г.) митрополита, что Сергий не может явиться на Собор, а пришлет вместо себя уполномоченного, человека духовного, ученого, богобоязненного, и при этом выразил желание, чтобы на Соборе, который составляется "стараньем" митрополита "ку постановенью веры и закону хрестиянского", все окончилось хорошо, согласно с словом и повелением Божиим. Более об этом Соборе сведений не имеем. Может быть, он был созван именно против протестантов и на нем были обсуждаемы и приняты какие-либо меры для противодействия им, а может быть, имел целию исправление внутренних беспорядков в Западнорусской Церкви; во всяком случае созвание Собора должно отнести к чести митрополита Сильвестра, так как он своим собственным "старанием" созвал этот Собор, а не по приказанию короля, как было в 1546 г. при митрополите Макарии. Епархиальные свои права митрополит Сильвестр защищал с ревностию. Он пожаловался королю Сигизмунду Августу на слуцкого князя Юрия Юрьевича, что в его имениях настоятели монастырей и все священники не хотят слушаться своего архипастыря, не ездят к нему для духовной науки, не дают ему куниц соборных и объездных и иных доходов, а врядники князя вступаются в духовные справы, чинят разводы, сами творят духовный суд и берут на себя судебные пени, не допуская во всем этом протопопов и врядников митрополита. И король дал грамоту слуцкому князю (8 мая 1558 г.), чтобы он велел в своих имениях всем духовным лицам быть послушными митрополиту, ездить к нему на Собор для духовной науки, платить ему куницы и всякие положенные доходы, запретил своим врядникам вмешиваться в духовные справы и суды и не возбранял врядникам митрополичьим въезжать в его имение для справ и судов духовных. А когда бурмистр и радцы виленские принесли жалобу митрополиту на своеволие виленских священников, Михайловского, Воскресенского и никольского, отдавших без их ведома свои церковные домы в залог, митрополит отвечал: "Мы в том неповинны пред вами; вы сами избираете попов, а не мы; мы только по вашему желанию благословляем их к той или другой церкви, которую им даете; так сами ж и берегите церковные домы от таких своевольных попов". Впрочем, прибавил, что он уже писал этим священникам выкупить заложенные домы, но без успеха, что не может покарать виновных ничем другим, как только неблагословением, т. е. запрещением священствовать, и одного из них, попа Михайловского, уже не благословил. Наконец, о двух остальных попах просил уведомить, если они и после нового напоминания не выкупят заложенных домов. Что касается до "Поучения новопоставленному священнику" за подписью митрополита Киевского и Галицкого Сильвестра, то оно отнюдь не может служить свидетельством его образования и знаний, потому что составлено по готовой форме, по которой писали и выдавали такие же поучения новопоставленным священникам и все архиереи.
В других епархиях видим безобразную раздачу архиерейских кафедр королем и иногда еще более безобразные действия тех, кому кафедры давались. Пинскою и Туровскою епархиею управлял в 1558 г. епископ Макарий, тот самый, который получил ее (1552) от королевы Боны. Эту епархию еще при жизни его вздумал просить себе другой епископ, бывший викарием при митрополите и также называвшийся Макарием. И король по ходатайству всесильного тогда воеводы виленского Радзивилла и с ним новогродского воеводы Ивана Горностая выдал просителю свою грамоту (22 апреля 1558 г.), которою предоставлял ему занять кафедру Пинской епархии по смерти еще управлявшего ею владыки Макария. Точно так же еще при жизни Полоцкого архиепископа Германа Хрептовича король, как сам говорит, обращая благосклонное внимание на верную службу полоцкого боярина Глеба Ивановича Корсака и по ходатайству за него полоцкого воеводы Станислава Довойны и полоцких бояр, пожаловал Корсаку грамоту (24 марта 1559 г.) на Полоцкое владычество по смерти архиепископа Германа и вместе на монастырь святого Михаила в Городку, находившийся в подаванье королевском. Надобно полагать, что Герман после этого скончался скоро, потому что 29 марта 1559 г. воевода Довойна по приказанию короля писал митрополиту Сильвестру, чтобы он поспешил назначить время для съезда к нему ближайших архиереев и вместе с ними рукоположил в Полоцкого архиепископа Глеба Корсака, который принял при этом монашество с именем Герасима. Но, верно, и Герасим скоро скончался или был лишен кафедры, потому что к 22 октября 1562 г. успел скончаться и преемник его, пан Григорий Маркович Волович, которому король по своей ласке дал было владычество Полоцкое и Витебское до его живота. Так сказано в грамоте самого короля, которою он в означенное время (т. е, 22 октября 1562 г.) предоставлял Полоцкую кафедру по просьбе воеводы, бояр и всех жителей земли Полоцкой иноку Арсению Шишке. Недолго пришлось и Арсению владычествовать в Полоцке: не прошло и четырех месяцев, как Полоцк был взят (15 февраля 1563 г.) царем Иваном Васильевичем и "нареченный владыка" Полоцкий Арсений отведен в плен и сослан в Спасо-Каменный монастырь. В епархии Владимирской на Волыни было еще хуже. Король пожаловал ее по смерти епископа Иосифа в 1565 г. почти разом двум лицам: шляхтичу Ивану Борзобогатому-Красенскому, который, впрочем, имел королевскую грамоту на нее еще с 1563 г. и носил имя "нареченного" владыки Владимирского и Брестского, и Холмскому епископу Феодосию Лозовскому. Первый поспешил прибыть с королевским листом во Владимир и, будучи "увязан" и введен королевским чиновником в управление епархиею и во владение архиерейских домов, оставил здесь заведовать всем своего сына Василия, королевского секретаря, а сам уехал к королю. В это время (3 сентября 1565 г.) явился к Василию королевский дворянин Петр Семенович и, показывая ему новый "увяжчий" королевский лист, спросил Василия: согласен ли он уступить Владимирское владычество Холмскому епископу Феодосию? Василий отвечал, что без воли отца он ничего не может сделать, что лист должен быть предъявлен отцу, который находится в Гродне при короле. Через полторы недели приехал во Владимир сам владыка Холмский Феодосий, имея при себе отряд из двухсот конных и трехсот пеших вооруженных людей, и вновь послал того же королевского дворянина с увяжчим листом спросить пана Василия: согласен ли он по доброй воле уступить владычество Владимирское. Когда Василий повторил свой прежний ответ, то на другой день (14 сентября) Феодосий, увеличив свой отряд до двух с половиною тысяч вооруженных людей и расставив по разным местам девять пушек, приказал стрелять из них по епископскому замку и соборной церкви, шесть раз посылал свое войско на штурм замка и велел подложить под стены его огонь. Это продолжалось целый день; немало людей было убито, многие здания и соборная церковь были повреждены выстрелами. Пан Василий принужден был ночью бежать из замка, и торжествующий Феодосий вступил в управление и архиерейским домом, и всею Владимирскою епархиею. Когда по жалобе Ивана Борзобогатого король послал своего дворянина Ивана Богухвала звать Феодосия на суд и Богухвал (12 октября) явился с королевскою грамотою к епископу в соборной церкви вдруг по окончании заутрени, сопровождаемый несколькими слугами Борзобогатого, то Феодосий, еще не принимая грамоты, бросился с своим посохом на одного из этих слуг и сильно ударил его, а потом велел своим слугам бить прочих слуг Борзобогатого, топтать их ногами и выгнать из церкви и сказал: "Если бы сам Борзобогатый был здесь, я велел бы и его изрубить в куски и бросить псам". Прочитав затем королевскую грамоту, отвечал Богухвалу: "На суд не поеду, мне незачем ехать, а ты берегись, как бы и тебе не приключилось чего дивного, ведь грамота подложная, на ней нет подписи короля". И Феодосий остался на Владимирской кафедре и украшал ее собою еще много лет, так что нам еще не раз придется встретиться с его не менее достохвальными деяниями. Луцкая епархия была едва ли счастливее Владимирской. После епископа Никифора (упоминается в 1564 г.) король отдал ее какому-то Марку Жаровницкому, который под именем нареченного епископа Луцкого и Острожского и управлял ею, оставаясь в светском звании. Как управлял, можно отчасти догадываться из следующего: урядник его, пан Немецкий, приехал в 1566 г. в Красносельский монастырь и, увидев вышедшего к нему навстречу нареченного игумена монастыря Богдана Шашку, закричал: "Зачем ты, пес, служишь вечерню, когда владыка не благословил тебя служить?" - ударил игумена в лицо, избил его жестоко и, вынув саблю, хотел даже умертвить; к счастию, игумен вырвался и убежал. После Марка Жаровницкого король отдал эту епархию в 1567 г. пану Ивану Борзобогатому, не успевшему возвратить себе Владимирской. Новый владыка так же правил Луцкою епархиею около трех лет, оставаясь светским, прежде нежели принужден был принять духовный сан, и, как увидим, не стеснялся творить такие вещи, что разве немногим уступал своему бывшему сопернику Лозовскому. В Львовской, или Галицкой, епархии продолжал владычествовать уже известный нам Арсений Балабан, который, едва сделавшись викарием митрополита, захотел насильно овладеть двумя местными монастырями, вел с ними постоянную тяжбу и начал было тяжбу с самим своим первосвятителем Макарием. Этот Балабан, имея у себя несколько сыновей, сильно желал, чтобы один из них был его преемником по кафедре. Для осуществления своего желания он в 1566 г., выражая намерение будто бы оставить ее, выпросил у Сигизмунда Августа грамоту на Львовскую епархию сыну своему Григорию. Григорий тотчас и вступил в управление ею, не принимая духовного сана, и управлял под руководством отца более трех лет, до самой его кончины.
Что же делали во все это время западнорусские иерархи? Какие меры они принимали против новых врагов? Какое противодействие оказывали им? Стали ли внимательнее к своему долгу ввиду угрожавшей опасности? Увы, почти никаких мер против врагов, почти никакого положительного противодействия им, никакой перемены к лучшему мы не замечаем тогда в Литовской митрополии. Все шло по-старому и становилось даже хуже и хуже.
Первый свидетель тому сам тогдашний митрополит Сильвестр Белькевич, или Велькевич. Он был человек богатый, но почти не получивший образования и едва умел читать. Еще при Сигизмунде он служил королевским скарбником и ключником в Вильне и, когда скончался настоятель виленского Троицкого монастыря архимандрит Алексий, выпросил себе у короля этот монастырь в управление, разумеется, чтобы пользоваться его имениями. Продолжая ту же службу виленского скарбника и ключника и при Сигизмунде Августе и называясь настоятелем виленского Троицкого монастыря, пан Стефан Андреевич Велькевич исходатайствовал себе новую грамоту, которою король отдавал ему и Киевскую митрополию по смерти митрополита Макария и обещался не отдавать ее никому другому, а с тем вместе оставлял за Велькевичем до его живота виленский Троицкий монастырь, и это было еще 10 июля 1551 г., следовательно, за пять лет до смерти митрополита Макария. По смерти последнего Велькевич объявлен "нареченным" митрополитом, хотя оставался в светском звании, носил свое мирское имя. Новогродский воевода Иван Горностай 25 марта 1556 г., жертвуя в виленский Пречистенский собор серебряный рукомойник, назначал его для употребления, как сам выражался, "нынешнему митрополиту нареченному Стефану Андреевичу". А через полгода (30 сентября 1556 г.) этот Стефан Андреевич писался уже: "Милостию Божиею мы, Селивестр, нареченный архиепископ, митрополит Киевский и Галицкий и всея Руси", т. е. успел уже принять монашество с новым именем и, не проходя низших степеней церковного служения, занял прямо митрополитскую кафедру. Чего же можно было ожидать от такого митрополита? Может быть, не совсем справедливо отзываются о нем некоторые латинские писатели, будто он был настолько прост и необразован, что едва ли и понимал различие своего исповедания от протестантского и неспособен был отражать коварства иноверцев, но то достоверно, что в его-то особенно епархии, именно в Новогрудском воеводстве, как мы видели, протестанты и произвели наибольшие опустошения среди православных. Передают еще латинские же писатели, будто митрополит Сильвестр вел дружбу с Киевским бискупом Николаем Пацем. Но эта дружба, если она подлинно существовала (а они могли сблизиться еще в то время, когда оба были светскими), не говорит в пользу митрополита. Николай Пац, сын подляшского воеводы Николая, получивший от короля епископскую кафедру за свои гражданские заслуги, хотя был человек образованный, вел жизнь роскошную, любил музыку, потом изменил своей вере, сложил свой сан, женился и сделался протестантом-мирянином. На основании наших домашних документов, правда, немногих, можем заключать, что Сильвестр, если и не отличался книжным образованием, был человек практический. Он умел находить для себя покровителей и заступников при дворе короля, вроде, например, новогродского воеводы Павла Сапеги, который и действительно помогал ему, митрополиту, и обещался помогать до конца жизни. Умел удержать за собою, как мы уже говорили, виленский Троицкий монастырь с его имениями и сделавшись митрополитом, хотя владения митрополитской кафедры были и без того значительны и получали еще новые приращения, например, в 1559 г. от княгини Соломерецкой. Настоятельно требовал от своих наместников и врядников, каков был киевский протопоп Яков Матеребозский, чтобы они собирали и высылали ему дани и доходы с подданных крестьян и куничные пенязи с священников. Не отказывался брать подарки, может быть по укоренившемуся обычаю, за поставление на церковные степени, и киево-михайловский игумен Сильвестр, посылая одного обучавшегося в монастыре дьяка для рукоположения во священника, не стеснялся прямо просить своего первосвятителя, чтобы он взял "за совершение священства малый подарок", так как ставленник был человек бедный. Позволял себе даже явные несправедливости с корыстною целию. В 1561 г. киево-печерский архимандрит Иларион принес королю жалобу, что митрополит Сильвестр причиняет разные обиды печерской братии и, между прочим, самовольно завладел Киево-Николаевским Пустынным монастырем со всеми его имениями и угодьями, тогда как монастырь этот издавна находится под благословенством печерских архимандритов, которые и утверждают для него игуменов. Король своею грамотою (от 24 апреля) приказал митрополиту немедленно возвратить Николаевский монастырь с его имениями и угодьями Киево-Печерской лавре и впредь не вмешиваться в ее дела.
Впрочем, известны некоторые действия и распоряжения митрополита Сильвестра, представляющие его и в более выгодном свете. Архимандрит Супрасльского монастыря Сергий Кимбар писал к митрополиту, что в монастырь иногда приходят черные попы с желанием пожить в нем, но "становенья в попы не нашего", т. е. получившие священство не в Литовской митрополии от кого-либо из владык, а вне ее, и просил, чтобы митрополит благословил таким попам служить в монастыре. Митрополит отвечал (25 сентября 1557 г.), что дает благословение священникам, откуда бы они ни пришли, служить в обители, если только каждый из них представит архимандриту свою ставленую грамоту и грамоту отпускную от своего епископа или архиепископа. Равным образом, прибавил митрополит, если придет в обитель священник, имеющий законную жену, и покажет архимандриту свою ставленую грамоту, то и такой да священствует, а если придет священник, не имеющий жены, то и он, "присягу вчинивши пред отцем архимандритом водлуг науки нашое и тое присяги, як мы отцу архимандриту дали", да литургисует. Присягал вдовый священник, вероятно, в том, что он свободен от греха, за который Виленский Собор 1509 г. запретил вдовым попам священнослужение, и ведет жизнь чистую и целомудренную. В 1558 г. митрополит Сильвестр вознамерился созвать в Вильне Собор на первой неделе Великого поста и о своем намерении написал к королю. Король своими листами оповестил всех епископов, архимандритов и предстоятелей православного духовенства, чтобы они съехались в Вильну на Собор к назначенному митрополитом времени. Но затем, узнав о тяжкой болезни и дряхлости супрасльского архимандрита Сергия Кимбара, сам уведомил (2 февраля 1558 г.) митрополита, что Сергий не может явиться на Собор, а пришлет вместо себя уполномоченного, человека духовного, ученого, богобоязненного, и при этом выразил желание, чтобы на Соборе, который составляется "стараньем" митрополита "ку постановенью веры и закону хрестиянского", все окончилось хорошо, согласно с словом и повелением Божиим. Более об этом Соборе сведений не имеем. Может быть, он был созван именно против протестантов и на нем были обсуждаемы и приняты какие-либо меры для противодействия им, а может быть, имел целию исправление внутренних беспорядков в Западнорусской Церкви; во всяком случае созвание Собора должно отнести к чести митрополита Сильвестра, так как он своим собственным "старанием" созвал этот Собор, а не по приказанию короля, как было в 1546 г. при митрополите Макарии. Епархиальные свои права митрополит Сильвестр защищал с ревностию. Он пожаловался королю Сигизмунду Августу на слуцкого князя Юрия Юрьевича, что в его имениях настоятели монастырей и все священники не хотят слушаться своего архипастыря, не ездят к нему для духовной науки, не дают ему куниц соборных и объездных и иных доходов, а врядники князя вступаются в духовные справы, чинят разводы, сами творят духовный суд и берут на себя судебные пени, не допуская во всем этом протопопов и врядников митрополита. И король дал грамоту слуцкому князю (8 мая 1558 г.), чтобы он велел в своих имениях всем духовным лицам быть послушными митрополиту, ездить к нему на Собор для духовной науки, платить ему куницы и всякие положенные доходы, запретил своим врядникам вмешиваться в духовные справы и суды и не возбранял врядникам митрополичьим въезжать в его имение для справ и судов духовных. А когда бурмистр и радцы виленские принесли жалобу митрополиту на своеволие виленских священников, Михайловского, Воскресенского и никольского, отдавших без их ведома свои церковные домы в залог, митрополит отвечал: "Мы в том неповинны пред вами; вы сами избираете попов, а не мы; мы только по вашему желанию благословляем их к той или другой церкви, которую им даете; так сами ж и берегите церковные домы от таких своевольных попов". Впрочем, прибавил, что он уже писал этим священникам выкупить заложенные домы, но без успеха, что не может покарать виновных ничем другим, как только неблагословением, т. е. запрещением священствовать, и одного из них, попа Михайловского, уже не благословил. Наконец, о двух остальных попах просил уведомить, если они и после нового напоминания не выкупят заложенных домов. Что касается до "Поучения новопоставленному священнику" за подписью митрополита Киевского и Галицкого Сильвестра, то оно отнюдь не может служить свидетельством его образования и знаний, потому что составлено по готовой форме, по которой писали и выдавали такие же поучения новопоставленным священникам и все архиереи.
В других епархиях видим безобразную раздачу архиерейских кафедр королем и иногда еще более безобразные действия тех, кому кафедры давались. Пинскою и Туровскою епархиею управлял в 1558 г. епископ Макарий, тот самый, который получил ее (1552) от королевы Боны. Эту епархию еще при жизни его вздумал просить себе другой епископ, бывший викарием при митрополите и также называвшийся Макарием. И король по ходатайству всесильного тогда воеводы виленского Радзивилла и с ним новогродского воеводы Ивана Горностая выдал просителю свою грамоту (22 апреля 1558 г.), которою предоставлял ему занять кафедру Пинской епархии по смерти еще управлявшего ею владыки Макария. Точно так же еще при жизни Полоцкого архиепископа Германа Хрептовича король, как сам говорит, обращая благосклонное внимание на верную службу полоцкого боярина Глеба Ивановича Корсака и по ходатайству за него полоцкого воеводы Станислава Довойны и полоцких бояр, пожаловал Корсаку грамоту (24 марта 1559 г.) на Полоцкое владычество по смерти архиепископа Германа и вместе на монастырь святого Михаила в Городку, находившийся в подаванье королевском. Надобно полагать, что Герман после этого скончался скоро, потому что 29 марта 1559 г. воевода Довойна по приказанию короля писал митрополиту Сильвестру, чтобы он поспешил назначить время для съезда к нему ближайших архиереев и вместе с ними рукоположил в Полоцкого архиепископа Глеба Корсака, который принял при этом монашество с именем Герасима. Но, верно, и Герасим скоро скончался или был лишен кафедры, потому что к 22 октября 1562 г. успел скончаться и преемник его, пан Григорий Маркович Волович, которому король по своей ласке дал было владычество Полоцкое и Витебское до его живота. Так сказано в грамоте самого короля, которою он в означенное время (т. е, 22 октября 1562 г.) предоставлял Полоцкую кафедру по просьбе воеводы, бояр и всех жителей земли Полоцкой иноку Арсению Шишке. Недолго пришлось и Арсению владычествовать в Полоцке: не прошло и четырех месяцев, как Полоцк был взят (15 февраля 1563 г.) царем Иваном Васильевичем и "нареченный владыка" Полоцкий Арсений отведен в плен и сослан в Спасо-Каменный монастырь. В епархии Владимирской на Волыни было еще хуже. Король пожаловал ее по смерти епископа Иосифа в 1565 г. почти разом двум лицам: шляхтичу Ивану Борзобогатому-Красенскому, который, впрочем, имел королевскую грамоту на нее еще с 1563 г. и носил имя "нареченного" владыки Владимирского и Брестского, и Холмскому епископу Феодосию Лозовскому. Первый поспешил прибыть с королевским листом во Владимир и, будучи "увязан" и введен королевским чиновником в управление епархиею и во владение архиерейских домов, оставил здесь заведовать всем своего сына Василия, королевского секретаря, а сам уехал к королю. В это время (3 сентября 1565 г.) явился к Василию королевский дворянин Петр Семенович и, показывая ему новый "увяжчий" королевский лист, спросил Василия: согласен ли он уступить Владимирское владычество Холмскому епископу Феодосию? Василий отвечал, что без воли отца он ничего не может сделать, что лист должен быть предъявлен отцу, который находится в Гродне при короле. Через полторы недели приехал во Владимир сам владыка Холмский Феодосий, имея при себе отряд из двухсот конных и трехсот пеших вооруженных людей, и вновь послал того же королевского дворянина с увяжчим листом спросить пана Василия: согласен ли он по доброй воле уступить владычество Владимирское. Когда Василий повторил свой прежний ответ, то на другой день (14 сентября) Феодосий, увеличив свой отряд до двух с половиною тысяч вооруженных людей и расставив по разным местам девять пушек, приказал стрелять из них по епископскому замку и соборной церкви, шесть раз посылал свое войско на штурм замка и велел подложить под стены его огонь. Это продолжалось целый день; немало людей было убито, многие здания и соборная церковь были повреждены выстрелами. Пан Василий принужден был ночью бежать из замка, и торжествующий Феодосий вступил в управление и архиерейским домом, и всею Владимирскою епархиею. Когда по жалобе Ивана Борзобогатого король послал своего дворянина Ивана Богухвала звать Феодосия на суд и Богухвал (12 октября) явился с королевскою грамотою к епископу в соборной церкви вдруг по окончании заутрени, сопровождаемый несколькими слугами Борзобогатого, то Феодосий, еще не принимая грамоты, бросился с своим посохом на одного из этих слуг и сильно ударил его, а потом велел своим слугам бить прочих слуг Борзобогатого, топтать их ногами и выгнать из церкви и сказал: "Если бы сам Борзобогатый был здесь, я велел бы и его изрубить в куски и бросить псам". Прочитав затем королевскую грамоту, отвечал Богухвалу: "На суд не поеду, мне незачем ехать, а ты берегись, как бы и тебе не приключилось чего дивного, ведь грамота подложная, на ней нет подписи короля". И Феодосий остался на Владимирской кафедре и украшал ее собою еще много лет, так что нам еще не раз придется встретиться с его не менее достохвальными деяниями. Луцкая епархия была едва ли счастливее Владимирской. После епископа Никифора (упоминается в 1564 г.) король отдал ее какому-то Марку Жаровницкому, который под именем нареченного епископа Луцкого и Острожского и управлял ею, оставаясь в светском звании. Как управлял, можно отчасти догадываться из следующего: урядник его, пан Немецкий, приехал в 1566 г. в Красносельский монастырь и, увидев вышедшего к нему навстречу нареченного игумена монастыря Богдана Шашку, закричал: "Зачем ты, пес, служишь вечерню, когда владыка не благословил тебя служить?" - ударил игумена в лицо, избил его жестоко и, вынув саблю, хотел даже умертвить; к счастию, игумен вырвался и убежал. После Марка Жаровницкого король отдал эту епархию в 1567 г. пану Ивану Борзобогатому, не успевшему возвратить себе Владимирской. Новый владыка так же правил Луцкою епархиею около трех лет, оставаясь светским, прежде нежели принужден был принять духовный сан, и, как увидим, не стеснялся творить такие вещи, что разве немногим уступал своему бывшему сопернику Лозовскому. В Львовской, или Галицкой, епархии продолжал владычествовать уже известный нам Арсений Балабан, который, едва сделавшись викарием митрополита, захотел насильно овладеть двумя местными монастырями, вел с ними постоянную тяжбу и начал было тяжбу с самим своим первосвятителем Макарием. Этот Балабан, имея у себя несколько сыновей, сильно желал, чтобы один из них был его преемником по кафедре. Для осуществления своего желания он в 1566 г., выражая намерение будто бы оставить ее, выпросил у Сигизмунда Августа грамоту на Львовскую епархию сыну своему Григорию. Григорий тотчас и вступил в управление ею, не принимая духовного сана, и управлял под руководством отца более трех лет, до самой его кончины.