Страница:
Одновременно с тем, как отправлена была в Царьград грамота патриарха Никона, и даже прежде, чем она была отправлена из Москвы, здесь уже начали подготовлять все меры, необходимые для того, чтобы исполнить Уложение Московского Собора об исправлении наших церковных книг. Собор решил: исправлять эти книги по старым, харатейным славянским спискам. Царь и патриарх приказали собрать в Москву из всех древних русских книгохранилищ славянские книги, писанные на хартии, и такие книги были высланы из монастырей: Троице-Сергиева, Иосифо-Волоколамского, новгородских – Юрьева и Хутыня и из пр. Собор решил: исправлять наши церковные книги не по одним славянским харатейным спискам, но вместе и по древним греческим. Царь и патриарх, находя, что старых греческих книг в России мало, отправили за ними со многою своею милостынею на Афон и в другие старожитные места на Востоке известного уже нам старца Арсения Суханова. Мы видели, что из первой своей поездки на Восток он возвратился в июне 1653 г. и привез с собой свой «Проскинитарий», из которого русские действительно могли убедиться, что православные Востока во многом разнятся от них при отправлении церковных служб и в некоторых церковных обычаях. Теперь на Арсения возлагалась совсем другая задача: ему поручалось не то, чтобы описать, как отправляли церковные службы и соблюдали церковные обряды тогдашние греки, около уже двух столетий страдавшие под невыносимым игом мусульман, а то, чтобы собрать древние греческие книги, из которых можно было бы видеть, как совершали церковные службы древние православные греки и по примеру их должны совершать все православные. Мы видели также, что при первой своей поездке на Восток Арсений вел жаркие прения с греками о вере, резко отстаивал употреблявшееся в России двуперстие для крестного знамения, укорял греков в разных отступлениях, и тогда же заметили, что не один Арсений, а и другие современные ему русские книжники точно так смотрели и на двуперстие и на греков. Теперь Арсений, проживши по возвращении с Востока довольно долго в Москве в то самое время, как Никон, прежде также смотревший на греков и крестившийся двумя перстами, сознал появившиеся в нашей Церкви новины, начал обличать их и старался восстановить древнее наше троеперстное крестное знамение, теперь Арсений изменился в своих мыслях, стал вместе с другими на сторону патриарха Никона, а не его противников и сделался ему совершенно единомысленным. Потому-то Никон и возложил на Арсения новое свое поручение, а по исполнении этого поручения Арсением определил его одним из справщиков церковных книг и вскоре сделал келарем Сергиевой лавры. Арсений отправлен был за греческими книгами со многою казною в самом начале 1654 г., и следовательно, еще до Московского Собора, бывшего в этом году, потому что 4 февраля он уже находился в Яссах, откуда и прислал царю отписку, сохранившуюся доселе, а в июле уже находился в Константинополе, как извещал (от 29 июля 1654 г.) нашего государя патриарх Паисий чрез грека Юрия Константинова. Арсений не ограничился одною Афонскою горою, а посетил и в этот раз кроме Царьграда Иерусалим и другие места Востока. Более всего книжных сокровищ нашел Арсений на Афоне в монастырях Ватопедском, Хиландарском, Иверском, Пантократоровом, Русском, Павловском и других, и оттуда доставлено было в Москву до 500 древних греческих книг. В числе их находились книги библейские, творения святых отцов и книги собственно богослужебные: Служебники, Требники, Уставы, Часословы, Триоди, Минеи и другие. Некоторые из этих книг писаны были за 400 лет, другие за 500, или 600, или 700 лет и более, а одно Евангелие даже за 1050 лет. Кроме того, не менее 200 древних книг прислали иерархи Александрийский, Антиохийский, Халкидонский, Никейский, Пекский, Охридский, Сербский и другие, которым посланы были просьбы из Москвы, а из Иерусалима прислал патриарх Евангелие, писанное за 600 лет прежде. В ноябре 1654 г. Арсений прислал к государю отписку из Волошской земли, и следовательно, находился уже на возвратном пути, а в январе 1655 г., вероятно, возвратился уже в Москву, по крайней мере в это время прибыл в Москву архимандрит Эсфигменского монастыря Анфим и привез с Афона книги и грамоту, в которой игумены, священники и старцы всех монастырей Святой горы писали, что «они от государя посланного старца Арсения приняли и отпустили честно, и его государское повеление исполнили, и книжные сокровища показали, и дали 498 книг, и с теми книгами послали к государю эсфигменского архимандрита Анфима». Впрочем, не все книги с Афона привезены теперь: настоятели некоторых монастырей, например Павловского, Хиландарского, сами доставили из своих монастырей книги уже в июле того года.
Для того чтобы исправлять наши церковные книги с древних греческих или вновь переводить книги с греческого языка на славянский, нужны были люди, хорошо знакомые с тем и другим языком. И таких людей нашел Никон. Это были: иеромонах Епифаний Славинецкий, вызванный еще в 1649 г. из киево-братского училища; строитель и потом келарь Сергиевой лавры Арсений Суханов; архимандрит Иверского афонского монастыря Дионисий, приехавший, впрочем, к нам с Святой горы уже в 1655 г., июня 26-го, для управления греческим Никольским монастырем в Москве и известный под именем Святогорца, и старец Арсений Грек. Последний, едва ли не более всех их пользовавшийся доверием патриарха Никона, Прибыл к нам в 1649 г. в свите Иерусалимского патриарха Паисия под именем уставщика. В Москве Арсений обратил на себя внимание тем, что знал многие языки, и государь пожелал оставить его у себя, на что Паисий и согласился. Но Паисий лично почти не знал Арсения и не мог за него поручиться, приняв его в свою свиту лишь в Киеве во время своего странствования в Москву. Потому когда отправился в обратный путь и, остановившись в Путивле, услышал здесь от приходивших малоросских старцев и людей волошского воеводы разные неблагоприятные толки об Арсении, то счел нужным при благодарственном письме своем к царю от 1 июля 1649 г. за все его милости написать еще следующие слова: «Еще да будет ведомо тебе, благочестивый царь, про Арсения, который остался в твоем царстве: испытайте его добре, утвержден ли он в своей благочестивой христианской вере. Прежде был он иноком и священником и сделался бусурманом, потом бежал к ляхам и у них обратился в униата, способен на всякое злое безделие – испытайте его добре и все это найдете. Мне все подробно рассказали старцы, пришедшие от гетмана, – велите расспросить, что мне рассказывали те старцы и люди Матвея, воеводы волошского, будет ли так или нет, как я писал к брату и сослужителю моему патриарху Иосифу. Лучше прекратите эту молву, пока он сам (Арсений) здесь, чтобы не произошло соблазна церковного. А если я еще что проведаю подлинно, то напишу к Вашему величеству, ибо я должен, что ни услышу, о том извещать. Не подобает на ниве оставлять терние, чтобы она вся не заросла им: нужно удалять и тех, которые держатся ереси и двуличны в вере. Я нашел его в Киеве и взял с собою, а он не мой старец... Я того про него не ведал, а ныне, узнав о том, пишу к Вашему величеству, да блюдете себя от таковых, чтобы не оскверняли Церкви Христовой такие поганые и злые люди». Вскоре за тем, именно 23 июля, такие же вести об Арсении Греке прислал Алексею Михайловичу и Арсений Суханов. Вследствие этого царь приказал боярину князю Никите Ивановичу Одоевскому да думному дьяку Михаилу Волошенинову расспросить старца Арсения, и 25 июля они расспрашивали его, где он родился и воспитывался, где и когда постригся и был ли священником, бывал ли в Риме и Польше и пр. И Арсений показал: родом он грек турецкой области; отец его Антоний был попом и строителем в великом новом селе города Трикала и имел пять сынов, которые все живы. Двое из них, Андрей и Иван, живут в мире, третий – Димитрий протопопом, четвертый – Афанасий архимандритом, а пятый – он, Арсений. Знающие его, Арсения, есть здесь на Москве приезжие греки одного с ним города: одного зовут Памфилом, другого Иваном; прозвищ их не помнит. Крещен в младенчестве, и, сказывают, восприемником ему был того же города архиепископ. Грамоте и церковному кругу учился у отца своего, а потом брал его с собою четырнадцати лет в Венецианскую землю брат его архимандрит Афанасий для учения, и в Венеции он выучился грамматике. А из Венеции тот же брат свез его для учения в Рим, где и был он пять лет и учился в школе Омирову и Аристотелеву учению и седми Соборам. Когда же дошло до Осьмого и Девятого Собора, то от него, Арсения, потребовали присяги с клятвою, что он примет римскую веру, ибо иначе того учения никому не открывают и учить не велят. Видя то, он прикинулся больным и уехал из Рима, чтобы не отпасть от греческой веры. Тут Арсения спросили, у кого он жил в Риме и от кого приобщался святых Христовых Тайн или он принимал сакрамент. И Арсений сказал: жил он в Риме у греческой церкви св. Афанасия Великого, где живет православный митрополит греческой веры с пятью или шестью греческими старцами. С ними-то и жил он, Арсений, и принимал причастие Христовых Тайн от того митрополита, а сакрамента в Риме не принимал. Да и митрополит тот держит только семь Соборов, а Осьмого и Девятого не держит и к папе не приобщается. Только когда папа велит ему быть на Соборе, он на Соборы к папе ходит и за папу Бога молит. Арсению заметили, что он говорит ложь, будто жил в Риме у греческой церкви и митрополит тот не униат, когда всему свету известно, что папа приводит всех иноверцев в Риме к своей вере посредством унии и другими мерами, не только учащихся в школах, но и приводимых туда пленных, и когда митрополит тот ходит к папе на Соборы и молится за него, и что ему, Арсению, как бывшему сообщнику того митрополита и униату, следовало бы принести чистое покаяние Богу и повиниться пред государем и сказать правду. Арсений отвечал: он говорит правду, что, находясь в Риме, в униатстве не был и сакрамента не принимал. Не хотя приобщиться к римской вере, он из Рима переехал в венецианский город Бадов и там три года учился философским наукам и лекарскому учению. А из Бадова он пришел в Царьгород к брату своему, архимандриту Афанасию, и желал постричься. Но постричь его не хотели, думая, что он в римской вере, и он сказал, что ни в Риме, ни в Венеции не бывал в римской вере, и пред всеми ту римскую веру проклял трижды. Братья хотели его женить, но он не согласился и постригся 23 лет. На другой год поставлен в диаконы, а вскоре за тем в попы от Ларийского епископа Каллиста. После того вскоре тот же епископ поставил его на Кяфе острове в Богородицкий монастырь игуменом, и был он там игуменом шесть месяцев. Из монастыря ездил он, Арсений, в город Хию купить книг о седми Соборах, но книг не добыл, и отправился в Царьгород, и, находясь у одного великого человека, грека Антония Вабы, учил сына его грамматике. Из Царьгорода приехал в Мутьянскую землю к воеводе Матвею и жил у него три месяца. От Матвея воеводы приехал в Молдавскую землю к воеводе Василию и жил у него два года. Из Молдавии переехал в Польшу, в город Львов, и тут ему сказали, что есть школа в Киеве, только без королевской грамоты его в ту школу не примут. И он, Арсений, ездил о том бить челом к королю Владиславу в Варшаву. Король был тогда болен каменною болезнию, и Арсений, которого рекомендовали королю как искусного врача, вылечил его, и Владислав дал в Киев к митрополиту Сильвестру Коссову от себя грамоту, чтобы Арсения в школу приняли. Арсению сказали: государю сделалось известным, что он, Арсений, был униатом и, оставя чернечество и иерейство, был бусурманом, а из бусурманства был опять в униатстве, и он бы ныне про то сказал правду. Арсений: то про него кто-то говорит неправду: униатом и бусурманом он не бывал. А если кто уличит его, что он был униатом и бусурманом, тогда пусть царское величество велит снять с него кожу – милости в том он у государя не просит. Арсению заметили, что бусурманство свое он, без сомнения, таит, а когда оно обнаружится, ему нечем будет оправдаться. Арсений повторял прежние свои речи и продолжал: был тогда в Царьграде патриарх Парфений, который хотел поставить его, Арсения, епископом над двумя епископиями, Мофонскою и Корейскою. Но визирь, узнав, что он, Арсений, долгое время жил в Венеции и будто привез оттуда многую казну, чтобы купить себе у патриарха те епископии и с ними приложиться к венецианам, с которыми у султана начиналась тогда война, велел схватить его, Арсения. И было ему многое истязание, и платье с него сняли и камилавку, надели на него чалму и вкинули его в тюрьму. Сидел он в той тюрьме недели с две и ушел из нее в Мутьянскую землю, а бусурманом не бывал. Тогда Арсению объявили, что о его униатстве и бусурманстве писал государю и святейшему Иосифу сам патриарх Паисий, который слышал о том от киевских старцев, пришедших от гетмана. Арсений: те киевские старцы сказывали про него патриарху Паисию ложь. Он униатом и бусурманом не бывал, а как он по наносу на него визирю сидел в тюрьме и там было ему мученье, о том он рассказал патриарху Паисию и во всем ему исповедовался, и патриарх его во всем простил. Арсению возразили, что патриарх Паисий вовсе о том доселе не знал, как сам пишет, а если бы знал, то он бы его, Арсения, для риторского учения в Московском государстве не оставил. Арсений: в том он пред Богом грешен и пред государем виноват, что такова дела царскому величеству не известил, а обусурманен-де он неволею. Когда же он после того пришел в Волошскую землю, то митрополит Янинский Иоасаф его, Арсения, в вере исправил и миром помазал. Да и патриарху Паисию он про то объявил же и покаяние принес. И патриарх в том его простил, и благословил, и грамоту прощальную и благословенную ему дал, и та грамота патриархова и ныне у него, Арсения. А государя он не известил потому, что его Паисий патриарх простил и служить ему велел. На Москве ж остался он не своею волею – про то известно великому государю. Тем и окончилось расспросное дело Арсения Грека, которое мы намеренно привели целиком, чтобы всякий мог судить, насколько Арсений виновен. Хотя и вероятно, что он принял унию в Риме, как должны были принимать ее все греки, обучавшиеся в Римской греческой коллегии, но сам он в этом не сознался и по возвращении на родину трикратно пред всеми проклинал римскую веру. Если он и был обусурманен, то обусурманен неволею и потом покаялся в этом, был присоединен к Церкви чрез миропомазание Янинским митрополитом и от самого патриарха Паисия получил прощальную и благословенную грамоту. В Москве, однако ж, этим не удовольствовались. Июля 27-го по указу государя описана была вся рухлядь Арсения на Ростовском подворье, где он остановился, в том числе были многие греческие печатные книги, богослужебные, святых отцов – Кирилла Иерусалимского, Златоуста, Иоанна Дамаскина, древних писателей – Гомера, Аристотеля и учебные – грамматика, лексикон и др. И того же числа дан был указ боярину и дворецкому князю Алексею Михайловичу Львову сослать греческого старца Арсения в Соловецкий монастырь «для исправленья православной греческой веры», а 30 июля послан был от царя указ в Соловецкий монастырь, чтобы, когда будет привезен туда грек старец Арсений «для исправленья православной христианской веры», то отдали бы его под крепкое начало уставщику Никодиму и береженье к нему велели держать большое, из монастыря его никуда не выпускали, а пищу, и одежду, и обувь давали ему братскую. От 3 сентября игумен и братия Соловецкого монастыря известили государя, что старец Арсений Грек к ним прибыл и воля государева будет исполнена.
В Соловецком монастыре за Арсением внимательно следили, подробно его расспрашивали и составили о нем краткое биографическое известие. Оказывается, что он в молодые годы, когда обучался в латинских училищах, действительно переменял веру и был в унии, как сознался на исповеди духовнику своему священнику Мартирию, потому что иначе не принимали в те училища. Но, возвратившись в Грецию, снова принял православие и даже посвящен был во священника, постригшись в монашество. В Соловках прожил Арсений около трех лет «в добром послушании у инока Никодима» и успел научиться славянской грамоте и русскому языку. После столь продолжительного испытания иноки соловецкие убедились, что Арсений вовсе не еретик и «что в нем обрели здраво, в том его и похвалили: обрели в нем здравое исповедание веры, без приложения и без отъятая». Но заметили, что он плохо исполнял внешние обряды: поклоны, посты и пр. Он даже будто бы молился не тремя, а двумя перстами, как молились тогда иноки соловецкие, и вообще восхвалял русские церковные обряды, а о греках говорил: «У нас много потеряно в неволе турецкой... нет ни поста, ни поклонов, ни молитвы келейной...» Такие добрые отзывы о вере Арсения Грека Никон мог услышать в самом Соловецком монастыре, когда приходил туда за мощами святителя Филиппа, и потом мог передать и государю. Да и власти монастырские обязаны были донести в Москву, каким нашли Арсения, который прислан был оттуда в их обитель собственно на испытание. Наконец, и сам Арсений Грек бил челом государю: сослан-де он в Соловецкий монастырь, и, по правилам св. отец, урочные лета в запрещении ему прешли, по Второму Поместному Собору, и государь бы пожаловал велел его из-под начала свободить и быти в монастыре, где государь укажет. Неудивительно, если Никон, основываясь на свидетельстве соловецких иноков о правоверии Арсения после трехлетнего его испытания, лишь только сделался патриархом, решился с соизволения государя вызвать Арсения к себе как человека ученого, правоверного и способного послужить своими знаниями на пользу Церкви; дал ему келью в своем патриаршем доме, сделал его библиотекарем своей патриаршей библиотеки и одним из справщиков и переводчиков книг с греческого языка. А Неронов, может быть не зная об этом свидетельстве о правоверии Арсения или по одному лишь озлоблению против Никона, уже в 1654 г. ставил ему в укор, зачем он взял к себе в справщики книг грека Арсения, которого патриарх Паисий назвал будто бы еретиком. Надобно присовокупить, что для удобнейшего наблюдения за печатанием новоисправленных книг царь приказал еще в 1654 г. передать Печатный двор со всеми его учреждениями и справщиками книг, доселе находившийся в ведении Приказа Большого дворца, патриарху Никону в его непосредственное и полное распоряжение.
Весьма важным обстоятельством для Никона в деле исправления книг послужило последовавшее тогда прибытие в Москву двух новых патриархов: Антиохийского Макария и Сербского Гавриила. Макарий еще в 1653 г. от 15 марта писал царю Алексею Михайловичу, что прибыл в Молдавию и проживает у молдаванского воеводы Иоанна – Василия, а после Пасхи, если даст Бог здоровье, намерен отправиться в Россию, почему и просил, чтобы государь разрешил ему это и приказал путивльским воеводам принять его и проводить к Москве. В феврале следующего года в Москве получена была весть, что патриарх Макарий находился уже в Мутьянской земле у воеводы Матфея, что туда же прибыл патриарх Сербский и Болгарский, архиепископ Пекский Гавриил и оба патриарха живут в одном монастыре. Здесь они познакомились и положили между собою, чтобы прежде ехал к царю Сербский патриарх. К 1 мая 1654 г. он уже приехал в Путивль и, называя себя ватопедского Вознесенского монастыря архиепископом, патриархом Сербским и Болгарским, объявил, что едет в Москву за милостынею по жалованной грамоте царя Михаила Федоровича, данной означенному монастырю еще в 1641 г., почему немедленно и был отпущен из Путивля в Москву воеводою Степаном Пушкиным. Но когда известие об этом получено было в Москве, то отсюда послан был путивльскому воеводе указ, чтобы он впредь никого из греческих властей в Москву не пропускал, потому что государя нет в Москве, он пошел на войну против своего недруга, польского короля, а навстречу Сербскому патриарху Гавриилу отправлен был толмач Посольского приказа Афанасий Букалов, чтобы остановить его и воротить в Путивль. Из Путивля Гавриил обратился с просьбою к патриарху Никону и только по его ходатайству получил позволение ехать в Москву, куда и прибыл к 28 мая. Затем 5 июня в Посольском приказе патриарх Гавриил объявил, что в области его было 8 митрополитов и 32 епископа; выехал он из своей земли от насилия неверных на житье в Россию, и теперь место его никем не занято; привез он с собою грамоты к царю и патриарху Никону от Антиохийского патриарха Макария и от гетмана Хмельницкого да кроме того привез письменные книги – Типик и Сборник патриарха Цареградского Михаила Кавасилы на латинскую ересь да жития и повести святых сербских царей и патриархов с целию, не найдет ли патриарх Никон полезным напечатать эти книги; еще привез три книги, которыми кланяется латриарху Никону: свиток житий святых сербских, тетради Кирилла, философа и учителя славян, и книгу святого Василия Великого с тремя напечатанными литургиями. Государя в Москве Гавриил действительно уже не застал, а через полтора месяца с небольшим по случаю открывшегося в Москве морового поветрия удалился из нее и Никон с царским семейством. Гавриилу пришлось здесь быть свидетелем того страшного опустошения, какое производила свирепствовавшая эпидемия. В числе других жертв она похитила и многих из духовенства, так что некоторые церкви оставались без пения. За отсутствием Никона стали обращаться с просьбами к Сербскому первосвятителю, чтобы он ставил новых попов и диаконов. Он отнесся к Никону, и Никон прислал ему (в декабре 1654 г.) грамоту, которой уполномочивал его рукополагать ставленников в попы и диаконы согласно с действовавшими в Москве патриаршими указами. К 20-му числу июля того же 1654 г. прибыл в Путивль и Антиохийский патриарх Макарий и чрез несколько дней отправился далее. Но когда он проехал уже Калугу, его встретил присланный из Москвы переводчик Посольского приказа Иван Боярчиков, объяснил ему, что в столице свирепствует поветрие и от имени государя просил остановиться на время в Коломне, а между тем от 4 августа государь дал указ приготовить в Коломне для помещения Антиохийского патриарха и его свиты «Коломенского епископа двор» и давать патриарху и его свите «хлебные и рыбные запасы из запасов Коломенского епископа». Прожить в Коломне патриарху пришлось более пяти месяцев. И так как в городе этом не было тогда своего епископа (Павел был уже сослан в заточение), то патриарх Макарий часто совершал службы в коломенских церквах, а по прекращении эпидемии, которая опустошила и Коломну с ее округом, рукоположил многих священников и диаконов для Коломенской епархии. В Москву прибыл Макарий только 2 февраля 1655 г., за восемь дней до возвращения в нее государя из Литовского края. По назначению царя Алексея Михайловича оба патриарха представлялись ему в один и тот же день – 12 февраля. Сначала представился Антиохийский Макарий, и принят был в Золотой палате с величайшими почестями, как прежде принимались Иерусалимские патриархи Паисий и Феофан, и тут же получил от государя разрешение идти для представления к патриарху Никону. После Макария представился государю и патриарх Сербский Гавриил, но принят был так, как прежде принимались митрополиты и архиепископы, и такие же получил от государя дары, а затем пошел также явиться Никону и еще застал у него Макария. Здесь все трое вместе приглашены были они к царскому столу по случаю бывших в тот день именин царевича Алексея Алексеевича. Антиохийскому патриарху, естественно, оказывали у нас полное предпочтение пред Сербским, так как последний не был признаваем в патриаршем достоинстве всею Восточною Церковию. Оба патриарха, Антиохийский и Сербский, оставались у нас долго; оба с позволения государя путешествовали в Троице-Сергиев и другие монастыри, а также в Новгород; оба весьма часто приглашаемы были Никоном совершать с ним богослужения. Но, самое важное, оба, особенно же Антиохийский, послужили Никону как могли в деле исправления церковных книг и обрядов.
Для того чтобы исправлять наши церковные книги с древних греческих или вновь переводить книги с греческого языка на славянский, нужны были люди, хорошо знакомые с тем и другим языком. И таких людей нашел Никон. Это были: иеромонах Епифаний Славинецкий, вызванный еще в 1649 г. из киево-братского училища; строитель и потом келарь Сергиевой лавры Арсений Суханов; архимандрит Иверского афонского монастыря Дионисий, приехавший, впрочем, к нам с Святой горы уже в 1655 г., июня 26-го, для управления греческим Никольским монастырем в Москве и известный под именем Святогорца, и старец Арсений Грек. Последний, едва ли не более всех их пользовавшийся доверием патриарха Никона, Прибыл к нам в 1649 г. в свите Иерусалимского патриарха Паисия под именем уставщика. В Москве Арсений обратил на себя внимание тем, что знал многие языки, и государь пожелал оставить его у себя, на что Паисий и согласился. Но Паисий лично почти не знал Арсения и не мог за него поручиться, приняв его в свою свиту лишь в Киеве во время своего странствования в Москву. Потому когда отправился в обратный путь и, остановившись в Путивле, услышал здесь от приходивших малоросских старцев и людей волошского воеводы разные неблагоприятные толки об Арсении, то счел нужным при благодарственном письме своем к царю от 1 июля 1649 г. за все его милости написать еще следующие слова: «Еще да будет ведомо тебе, благочестивый царь, про Арсения, который остался в твоем царстве: испытайте его добре, утвержден ли он в своей благочестивой христианской вере. Прежде был он иноком и священником и сделался бусурманом, потом бежал к ляхам и у них обратился в униата, способен на всякое злое безделие – испытайте его добре и все это найдете. Мне все подробно рассказали старцы, пришедшие от гетмана, – велите расспросить, что мне рассказывали те старцы и люди Матвея, воеводы волошского, будет ли так или нет, как я писал к брату и сослужителю моему патриарху Иосифу. Лучше прекратите эту молву, пока он сам (Арсений) здесь, чтобы не произошло соблазна церковного. А если я еще что проведаю подлинно, то напишу к Вашему величеству, ибо я должен, что ни услышу, о том извещать. Не подобает на ниве оставлять терние, чтобы она вся не заросла им: нужно удалять и тех, которые держатся ереси и двуличны в вере. Я нашел его в Киеве и взял с собою, а он не мой старец... Я того про него не ведал, а ныне, узнав о том, пишу к Вашему величеству, да блюдете себя от таковых, чтобы не оскверняли Церкви Христовой такие поганые и злые люди». Вскоре за тем, именно 23 июля, такие же вести об Арсении Греке прислал Алексею Михайловичу и Арсений Суханов. Вследствие этого царь приказал боярину князю Никите Ивановичу Одоевскому да думному дьяку Михаилу Волошенинову расспросить старца Арсения, и 25 июля они расспрашивали его, где он родился и воспитывался, где и когда постригся и был ли священником, бывал ли в Риме и Польше и пр. И Арсений показал: родом он грек турецкой области; отец его Антоний был попом и строителем в великом новом селе города Трикала и имел пять сынов, которые все живы. Двое из них, Андрей и Иван, живут в мире, третий – Димитрий протопопом, четвертый – Афанасий архимандритом, а пятый – он, Арсений. Знающие его, Арсения, есть здесь на Москве приезжие греки одного с ним города: одного зовут Памфилом, другого Иваном; прозвищ их не помнит. Крещен в младенчестве, и, сказывают, восприемником ему был того же города архиепископ. Грамоте и церковному кругу учился у отца своего, а потом брал его с собою четырнадцати лет в Венецианскую землю брат его архимандрит Афанасий для учения, и в Венеции он выучился грамматике. А из Венеции тот же брат свез его для учения в Рим, где и был он пять лет и учился в школе Омирову и Аристотелеву учению и седми Соборам. Когда же дошло до Осьмого и Девятого Собора, то от него, Арсения, потребовали присяги с клятвою, что он примет римскую веру, ибо иначе того учения никому не открывают и учить не велят. Видя то, он прикинулся больным и уехал из Рима, чтобы не отпасть от греческой веры. Тут Арсения спросили, у кого он жил в Риме и от кого приобщался святых Христовых Тайн или он принимал сакрамент. И Арсений сказал: жил он в Риме у греческой церкви св. Афанасия Великого, где живет православный митрополит греческой веры с пятью или шестью греческими старцами. С ними-то и жил он, Арсений, и принимал причастие Христовых Тайн от того митрополита, а сакрамента в Риме не принимал. Да и митрополит тот держит только семь Соборов, а Осьмого и Девятого не держит и к папе не приобщается. Только когда папа велит ему быть на Соборе, он на Соборы к папе ходит и за папу Бога молит. Арсению заметили, что он говорит ложь, будто жил в Риме у греческой церкви и митрополит тот не униат, когда всему свету известно, что папа приводит всех иноверцев в Риме к своей вере посредством унии и другими мерами, не только учащихся в школах, но и приводимых туда пленных, и когда митрополит тот ходит к папе на Соборы и молится за него, и что ему, Арсению, как бывшему сообщнику того митрополита и униату, следовало бы принести чистое покаяние Богу и повиниться пред государем и сказать правду. Арсений отвечал: он говорит правду, что, находясь в Риме, в униатстве не был и сакрамента не принимал. Не хотя приобщиться к римской вере, он из Рима переехал в венецианский город Бадов и там три года учился философским наукам и лекарскому учению. А из Бадова он пришел в Царьгород к брату своему, архимандриту Афанасию, и желал постричься. Но постричь его не хотели, думая, что он в римской вере, и он сказал, что ни в Риме, ни в Венеции не бывал в римской вере, и пред всеми ту римскую веру проклял трижды. Братья хотели его женить, но он не согласился и постригся 23 лет. На другой год поставлен в диаконы, а вскоре за тем в попы от Ларийского епископа Каллиста. После того вскоре тот же епископ поставил его на Кяфе острове в Богородицкий монастырь игуменом, и был он там игуменом шесть месяцев. Из монастыря ездил он, Арсений, в город Хию купить книг о седми Соборах, но книг не добыл, и отправился в Царьгород, и, находясь у одного великого человека, грека Антония Вабы, учил сына его грамматике. Из Царьгорода приехал в Мутьянскую землю к воеводе Матвею и жил у него три месяца. От Матвея воеводы приехал в Молдавскую землю к воеводе Василию и жил у него два года. Из Молдавии переехал в Польшу, в город Львов, и тут ему сказали, что есть школа в Киеве, только без королевской грамоты его в ту школу не примут. И он, Арсений, ездил о том бить челом к королю Владиславу в Варшаву. Король был тогда болен каменною болезнию, и Арсений, которого рекомендовали королю как искусного врача, вылечил его, и Владислав дал в Киев к митрополиту Сильвестру Коссову от себя грамоту, чтобы Арсения в школу приняли. Арсению сказали: государю сделалось известным, что он, Арсений, был униатом и, оставя чернечество и иерейство, был бусурманом, а из бусурманства был опять в униатстве, и он бы ныне про то сказал правду. Арсений: то про него кто-то говорит неправду: униатом и бусурманом он не бывал. А если кто уличит его, что он был униатом и бусурманом, тогда пусть царское величество велит снять с него кожу – милости в том он у государя не просит. Арсению заметили, что бусурманство свое он, без сомнения, таит, а когда оно обнаружится, ему нечем будет оправдаться. Арсений повторял прежние свои речи и продолжал: был тогда в Царьграде патриарх Парфений, который хотел поставить его, Арсения, епископом над двумя епископиями, Мофонскою и Корейскою. Но визирь, узнав, что он, Арсений, долгое время жил в Венеции и будто привез оттуда многую казну, чтобы купить себе у патриарха те епископии и с ними приложиться к венецианам, с которыми у султана начиналась тогда война, велел схватить его, Арсения. И было ему многое истязание, и платье с него сняли и камилавку, надели на него чалму и вкинули его в тюрьму. Сидел он в той тюрьме недели с две и ушел из нее в Мутьянскую землю, а бусурманом не бывал. Тогда Арсению объявили, что о его униатстве и бусурманстве писал государю и святейшему Иосифу сам патриарх Паисий, который слышал о том от киевских старцев, пришедших от гетмана. Арсений: те киевские старцы сказывали про него патриарху Паисию ложь. Он униатом и бусурманом не бывал, а как он по наносу на него визирю сидел в тюрьме и там было ему мученье, о том он рассказал патриарху Паисию и во всем ему исповедовался, и патриарх его во всем простил. Арсению возразили, что патриарх Паисий вовсе о том доселе не знал, как сам пишет, а если бы знал, то он бы его, Арсения, для риторского учения в Московском государстве не оставил. Арсений: в том он пред Богом грешен и пред государем виноват, что такова дела царскому величеству не известил, а обусурманен-де он неволею. Когда же он после того пришел в Волошскую землю, то митрополит Янинский Иоасаф его, Арсения, в вере исправил и миром помазал. Да и патриарху Паисию он про то объявил же и покаяние принес. И патриарх в том его простил, и благословил, и грамоту прощальную и благословенную ему дал, и та грамота патриархова и ныне у него, Арсения. А государя он не известил потому, что его Паисий патриарх простил и служить ему велел. На Москве ж остался он не своею волею – про то известно великому государю. Тем и окончилось расспросное дело Арсения Грека, которое мы намеренно привели целиком, чтобы всякий мог судить, насколько Арсений виновен. Хотя и вероятно, что он принял унию в Риме, как должны были принимать ее все греки, обучавшиеся в Римской греческой коллегии, но сам он в этом не сознался и по возвращении на родину трикратно пред всеми проклинал римскую веру. Если он и был обусурманен, то обусурманен неволею и потом покаялся в этом, был присоединен к Церкви чрез миропомазание Янинским митрополитом и от самого патриарха Паисия получил прощальную и благословенную грамоту. В Москве, однако ж, этим не удовольствовались. Июля 27-го по указу государя описана была вся рухлядь Арсения на Ростовском подворье, где он остановился, в том числе были многие греческие печатные книги, богослужебные, святых отцов – Кирилла Иерусалимского, Златоуста, Иоанна Дамаскина, древних писателей – Гомера, Аристотеля и учебные – грамматика, лексикон и др. И того же числа дан был указ боярину и дворецкому князю Алексею Михайловичу Львову сослать греческого старца Арсения в Соловецкий монастырь «для исправленья православной греческой веры», а 30 июля послан был от царя указ в Соловецкий монастырь, чтобы, когда будет привезен туда грек старец Арсений «для исправленья православной христианской веры», то отдали бы его под крепкое начало уставщику Никодиму и береженье к нему велели держать большое, из монастыря его никуда не выпускали, а пищу, и одежду, и обувь давали ему братскую. От 3 сентября игумен и братия Соловецкого монастыря известили государя, что старец Арсений Грек к ним прибыл и воля государева будет исполнена.
В Соловецком монастыре за Арсением внимательно следили, подробно его расспрашивали и составили о нем краткое биографическое известие. Оказывается, что он в молодые годы, когда обучался в латинских училищах, действительно переменял веру и был в унии, как сознался на исповеди духовнику своему священнику Мартирию, потому что иначе не принимали в те училища. Но, возвратившись в Грецию, снова принял православие и даже посвящен был во священника, постригшись в монашество. В Соловках прожил Арсений около трех лет «в добром послушании у инока Никодима» и успел научиться славянской грамоте и русскому языку. После столь продолжительного испытания иноки соловецкие убедились, что Арсений вовсе не еретик и «что в нем обрели здраво, в том его и похвалили: обрели в нем здравое исповедание веры, без приложения и без отъятая». Но заметили, что он плохо исполнял внешние обряды: поклоны, посты и пр. Он даже будто бы молился не тремя, а двумя перстами, как молились тогда иноки соловецкие, и вообще восхвалял русские церковные обряды, а о греках говорил: «У нас много потеряно в неволе турецкой... нет ни поста, ни поклонов, ни молитвы келейной...» Такие добрые отзывы о вере Арсения Грека Никон мог услышать в самом Соловецком монастыре, когда приходил туда за мощами святителя Филиппа, и потом мог передать и государю. Да и власти монастырские обязаны были донести в Москву, каким нашли Арсения, который прислан был оттуда в их обитель собственно на испытание. Наконец, и сам Арсений Грек бил челом государю: сослан-де он в Соловецкий монастырь, и, по правилам св. отец, урочные лета в запрещении ему прешли, по Второму Поместному Собору, и государь бы пожаловал велел его из-под начала свободить и быти в монастыре, где государь укажет. Неудивительно, если Никон, основываясь на свидетельстве соловецких иноков о правоверии Арсения после трехлетнего его испытания, лишь только сделался патриархом, решился с соизволения государя вызвать Арсения к себе как человека ученого, правоверного и способного послужить своими знаниями на пользу Церкви; дал ему келью в своем патриаршем доме, сделал его библиотекарем своей патриаршей библиотеки и одним из справщиков и переводчиков книг с греческого языка. А Неронов, может быть не зная об этом свидетельстве о правоверии Арсения или по одному лишь озлоблению против Никона, уже в 1654 г. ставил ему в укор, зачем он взял к себе в справщики книг грека Арсения, которого патриарх Паисий назвал будто бы еретиком. Надобно присовокупить, что для удобнейшего наблюдения за печатанием новоисправленных книг царь приказал еще в 1654 г. передать Печатный двор со всеми его учреждениями и справщиками книг, доселе находившийся в ведении Приказа Большого дворца, патриарху Никону в его непосредственное и полное распоряжение.
Весьма важным обстоятельством для Никона в деле исправления книг послужило последовавшее тогда прибытие в Москву двух новых патриархов: Антиохийского Макария и Сербского Гавриила. Макарий еще в 1653 г. от 15 марта писал царю Алексею Михайловичу, что прибыл в Молдавию и проживает у молдаванского воеводы Иоанна – Василия, а после Пасхи, если даст Бог здоровье, намерен отправиться в Россию, почему и просил, чтобы государь разрешил ему это и приказал путивльским воеводам принять его и проводить к Москве. В феврале следующего года в Москве получена была весть, что патриарх Макарий находился уже в Мутьянской земле у воеводы Матфея, что туда же прибыл патриарх Сербский и Болгарский, архиепископ Пекский Гавриил и оба патриарха живут в одном монастыре. Здесь они познакомились и положили между собою, чтобы прежде ехал к царю Сербский патриарх. К 1 мая 1654 г. он уже приехал в Путивль и, называя себя ватопедского Вознесенского монастыря архиепископом, патриархом Сербским и Болгарским, объявил, что едет в Москву за милостынею по жалованной грамоте царя Михаила Федоровича, данной означенному монастырю еще в 1641 г., почему немедленно и был отпущен из Путивля в Москву воеводою Степаном Пушкиным. Но когда известие об этом получено было в Москве, то отсюда послан был путивльскому воеводе указ, чтобы он впредь никого из греческих властей в Москву не пропускал, потому что государя нет в Москве, он пошел на войну против своего недруга, польского короля, а навстречу Сербскому патриарху Гавриилу отправлен был толмач Посольского приказа Афанасий Букалов, чтобы остановить его и воротить в Путивль. Из Путивля Гавриил обратился с просьбою к патриарху Никону и только по его ходатайству получил позволение ехать в Москву, куда и прибыл к 28 мая. Затем 5 июня в Посольском приказе патриарх Гавриил объявил, что в области его было 8 митрополитов и 32 епископа; выехал он из своей земли от насилия неверных на житье в Россию, и теперь место его никем не занято; привез он с собою грамоты к царю и патриарху Никону от Антиохийского патриарха Макария и от гетмана Хмельницкого да кроме того привез письменные книги – Типик и Сборник патриарха Цареградского Михаила Кавасилы на латинскую ересь да жития и повести святых сербских царей и патриархов с целию, не найдет ли патриарх Никон полезным напечатать эти книги; еще привез три книги, которыми кланяется латриарху Никону: свиток житий святых сербских, тетради Кирилла, философа и учителя славян, и книгу святого Василия Великого с тремя напечатанными литургиями. Государя в Москве Гавриил действительно уже не застал, а через полтора месяца с небольшим по случаю открывшегося в Москве морового поветрия удалился из нее и Никон с царским семейством. Гавриилу пришлось здесь быть свидетелем того страшного опустошения, какое производила свирепствовавшая эпидемия. В числе других жертв она похитила и многих из духовенства, так что некоторые церкви оставались без пения. За отсутствием Никона стали обращаться с просьбами к Сербскому первосвятителю, чтобы он ставил новых попов и диаконов. Он отнесся к Никону, и Никон прислал ему (в декабре 1654 г.) грамоту, которой уполномочивал его рукополагать ставленников в попы и диаконы согласно с действовавшими в Москве патриаршими указами. К 20-му числу июля того же 1654 г. прибыл в Путивль и Антиохийский патриарх Макарий и чрез несколько дней отправился далее. Но когда он проехал уже Калугу, его встретил присланный из Москвы переводчик Посольского приказа Иван Боярчиков, объяснил ему, что в столице свирепствует поветрие и от имени государя просил остановиться на время в Коломне, а между тем от 4 августа государь дал указ приготовить в Коломне для помещения Антиохийского патриарха и его свиты «Коломенского епископа двор» и давать патриарху и его свите «хлебные и рыбные запасы из запасов Коломенского епископа». Прожить в Коломне патриарху пришлось более пяти месяцев. И так как в городе этом не было тогда своего епископа (Павел был уже сослан в заточение), то патриарх Макарий часто совершал службы в коломенских церквах, а по прекращении эпидемии, которая опустошила и Коломну с ее округом, рукоположил многих священников и диаконов для Коломенской епархии. В Москву прибыл Макарий только 2 февраля 1655 г., за восемь дней до возвращения в нее государя из Литовского края. По назначению царя Алексея Михайловича оба патриарха представлялись ему в один и тот же день – 12 февраля. Сначала представился Антиохийский Макарий, и принят был в Золотой палате с величайшими почестями, как прежде принимались Иерусалимские патриархи Паисий и Феофан, и тут же получил от государя разрешение идти для представления к патриарху Никону. После Макария представился государю и патриарх Сербский Гавриил, но принят был так, как прежде принимались митрополиты и архиепископы, и такие же получил от государя дары, а затем пошел также явиться Никону и еще застал у него Макария. Здесь все трое вместе приглашены были они к царскому столу по случаю бывших в тот день именин царевича Алексея Алексеевича. Антиохийскому патриарху, естественно, оказывали у нас полное предпочтение пред Сербским, так как последний не был признаваем в патриаршем достоинстве всею Восточною Церковию. Оба патриарха, Антиохийский и Сербский, оставались у нас долго; оба с позволения государя путешествовали в Троице-Сергиев и другие монастыри, а также в Новгород; оба весьма часто приглашаемы были Никоном совершать с ним богослужения. Но, самое важное, оба, особенно же Антиохийский, послужили Никону как могли в деле исправления церковных книг и обрядов.