Проползая мимо толпы, Тонинью прокричал в окно:
«Бум, бум, патикум бум, пругурундум».
Те, кто услышал, помахали ему рукой.
— Бум, бум, патикум, пругурундум, — попытался повторить за Тонинью Флетч. — Что это значит?
— Древняя карнавальная песня, — Титу поднял с пола банку пива.
Норивал приканчивал уже третью банку.
— О чем она?
— Так, ни о чем.
Какое-то время спустя город остался позади и дорога начала подниматься в гору. Дома все дальше отстояли друг от друга, становились все больше и богаче.
Вскоре Норивал попросил остановиться: его мочевой пузырь переполнился. Но, сев в машину, открыл новую банку.
Иногда, сквозь просветы в густой зеленой растительности, Флетч видел тридцатиметровую фигуру Христа Искупителя, на корковаду, вознесенную на полмили над Рио, с широко распростертыми руками, словно он хотел обнять весь мир. Не один раз Флетч слышал историю об аргентинском рыбаке, который провел много дней неподалеку от Байа ди Гуанабара, ожидая, пока статуя знаком руки предложит ему войти в порт. А в конце концов отправился со своей рыбой в Аргентину.
Тут Тонинью прервал тишину, обратившись к Флетчу на английском.
— Ты скоро поймешь, что бразильская музыка — это не только боса нова Винисиуса ди Мораэса и Тома Жобима.
— Это для экспорта, — хмыкнул Норивал.
— Может, бразильская музыка слишком сложна для понимания, если слушать ее в других странах, — предположил Титу.
— Мелодия создается барабанами, — заметил Флетч. — Люди не привыкли слушать мелодию барабанов.
А потом чечеточники начали обсуждать, какая школа самбы выиграет Карнавальный парад. Эта проблема обсуждается в Бразилии так же страстно и яростно, как в остальном мире — исход футбольного чемпионата или шансы претендентов на выборах.
Каждая из больших фавел[4] Рио-де-Жанейро представляет на парад школу самбы, с ежегодно сочиняемой новой песней и гигантскими красиво оформленными платформами, с сотнями подготовленных, играющих в унисон барабанщиков, с великолепными костюмами для тысяч людей. Карнавальный парад-соревнование звука, мелодии, строф, ритма, общего впечатления, украшения платформ, ослепительности костюмов, физической красоты людей, танцующих за фавелу, магической быстроты кикеров[5], оригинальности и энергичности.
Жители каждой фавелы весь год готовятся к параду. Сначала пишется и многократно правится песня. Затем каждый уик-энд и частенько вечером по будням идут репетиции. Песню поют, играют, маршируют под нее по улицам. Параллельно создаются и шьются костюмы, для мужчин и женщин, более красивые, чем даже свадебный наряд. Идет также строительство главной платформы школы самбы, огромной, как дворец. Каждая свободная минута и каждый лишний крузейро уходят на подготовку парада, ибо все фавелы стремятся к тому, чтобы именно их школа поразила воображение.
И судейство, разумеется, очень и очень строгое, хотя и частенько противоречивое.
Вслушиваясь в дискуссию чечеточников о приближающемся Карнавальном параде, о том, у кого лучшие костюмы, платформы, барабанщики, танцоры, о том, кто победил в прошлом и позапрошлом годах, а кто мог бы победить, Флетч улавливал имена и отрывки песен, которые звучали сейчас везде; на улицах, радио, телевидении. За месяцы до начала Карнавала песня каждой фавелы представлялась всей Бразилии как символ всей кампании, а затем пропагандировалась, как политическая программа или реклама нового продукта. Чечеточники обсудили все школы самбы, от самой старой, из фавелы Манжейра, до появившейся в последние годы, из Империу ди Тижука, от одной из самых традиционных, Сальгейру, до славящейся громом барабанов Мосидади Индепендент де Падри Мигель. Тонинью стоял на том, что в прошлом году пальму первенства следовало отдать фавеле Портела исходя из представленных песни и костюмов. Орланду больше нравилась песня фавелы Империатрис Леуподиненси. Титу соглашался с Тонинью. Норивал выпил пива, рыгнул и вынес собственный вердикт: «Бейжа-Флор».
Флетч вытирал с тела пот свернутой в комок тенниской.
Тонинью посмотрел на него в зеркало заднего обзора и перешел на английский.
— Флетч, ты должен надеяться, что в этом году победит Сантус Лима.
— Как скажешь, — Норивал наклонился вперед и повернулся к Флетчу. — Но почему?
— Потому что когда-то ты жил там. Это твой дом. Там жил Жаниу Баррету. Там его и убили.
На мгновение в салоне машины повисло неловкое молчание. А затем Орланду начал насвистывать мелодию новой песни Империу ди Тижука.
— Орланду! Тонинью!
Тенистая горная дорога вывела их на ярко освещенную площадку перед старинным домом, в котором когда-то жил владелец кофейной плантации.
Тут же на веранде появилась женщина невероятных размеров, весом не менее трехсот фунтов. Она раскинула руки, приветствуя чечеточников, точь-в-точь как Христос Искупитель.
— Святой боже, — выдохнул Флетч, увидев ее через окно.
Орланду и Тонинью уже выскочили из машины и открыли задние дверцы.
Норивал, похоже, потерял всякое представление о том, где он и с кем он. Флетч ступил на землю. Горный воздух холодил кожу. Но и солнце жгло нещадно.
Из-за угла появилась худенькая девочка-подросток, одетая лишь в шортики.
— Титу! — воскликнула женщина.
Титу, улыбаясь, вылез из кабины.
С другой стороны машины Норивал с трудом слез с заднего сиденья и затрусил к близлежащим кустикам, чтобы облегчиться.
А потом из-за огромной женщины, изображавшей статую Христа Искупителя, выступила настоящая статуя, мулатка, девушка ростом в шесть футов и четыре дюйма, с идеальной фигурой. Широкие плечи, узкая талия, длинные ноги. Большие, полные груди. Глаза, каждый размером с кулак и чернее безлунной ночи. Длинные волнистые черные волосы. Кожа цвета расплавленной меди. В шортах с разрезами по бокам и босоножках на высоком каблуке. Эта удивительная девушка, ожившая статуя, улыбнулась им.
Флетч шумно проглотил набежавшую слюну.
— Вы привезли мне новенького, — по-английски закричала толстуха. — Он североамериканец? И какой красавчик!
— У него особые проблемы, дона Журема, — рассмеялся Тонинью. — И нужно ему нечто особенное.
— Мой бог, — выдохнул Флетч. — Где я?
Титу ущипнул Флетча за бицепс.
— В небесах, хотя и на земле.
Глава 12
Глава 13
«Бум, бум, патикум бум, пругурундум».
Те, кто услышал, помахали ему рукой.
— Бум, бум, патикум, пругурундум, — попытался повторить за Тонинью Флетч. — Что это значит?
— Древняя карнавальная песня, — Титу поднял с пола банку пива.
Норивал приканчивал уже третью банку.
— О чем она?
— Так, ни о чем.
Какое-то время спустя город остался позади и дорога начала подниматься в гору. Дома все дальше отстояли друг от друга, становились все больше и богаче.
Вскоре Норивал попросил остановиться: его мочевой пузырь переполнился. Но, сев в машину, открыл новую банку.
Иногда, сквозь просветы в густой зеленой растительности, Флетч видел тридцатиметровую фигуру Христа Искупителя, на корковаду, вознесенную на полмили над Рио, с широко распростертыми руками, словно он хотел обнять весь мир. Не один раз Флетч слышал историю об аргентинском рыбаке, который провел много дней неподалеку от Байа ди Гуанабара, ожидая, пока статуя знаком руки предложит ему войти в порт. А в конце концов отправился со своей рыбой в Аргентину.
Тут Тонинью прервал тишину, обратившись к Флетчу на английском.
— Ты скоро поймешь, что бразильская музыка — это не только боса нова Винисиуса ди Мораэса и Тома Жобима.
— Это для экспорта, — хмыкнул Норивал.
— Может, бразильская музыка слишком сложна для понимания, если слушать ее в других странах, — предположил Титу.
— Мелодия создается барабанами, — заметил Флетч. — Люди не привыкли слушать мелодию барабанов.
А потом чечеточники начали обсуждать, какая школа самбы выиграет Карнавальный парад. Эта проблема обсуждается в Бразилии так же страстно и яростно, как в остальном мире — исход футбольного чемпионата или шансы претендентов на выборах.
Каждая из больших фавел[4] Рио-де-Жанейро представляет на парад школу самбы, с ежегодно сочиняемой новой песней и гигантскими красиво оформленными платформами, с сотнями подготовленных, играющих в унисон барабанщиков, с великолепными костюмами для тысяч людей. Карнавальный парад-соревнование звука, мелодии, строф, ритма, общего впечатления, украшения платформ, ослепительности костюмов, физической красоты людей, танцующих за фавелу, магической быстроты кикеров[5], оригинальности и энергичности.
Жители каждой фавелы весь год готовятся к параду. Сначала пишется и многократно правится песня. Затем каждый уик-энд и частенько вечером по будням идут репетиции. Песню поют, играют, маршируют под нее по улицам. Параллельно создаются и шьются костюмы, для мужчин и женщин, более красивые, чем даже свадебный наряд. Идет также строительство главной платформы школы самбы, огромной, как дворец. Каждая свободная минута и каждый лишний крузейро уходят на подготовку парада, ибо все фавелы стремятся к тому, чтобы именно их школа поразила воображение.
И судейство, разумеется, очень и очень строгое, хотя и частенько противоречивое.
Вслушиваясь в дискуссию чечеточников о приближающемся Карнавальном параде, о том, у кого лучшие костюмы, платформы, барабанщики, танцоры, о том, кто победил в прошлом и позапрошлом годах, а кто мог бы победить, Флетч улавливал имена и отрывки песен, которые звучали сейчас везде; на улицах, радио, телевидении. За месяцы до начала Карнавала песня каждой фавелы представлялась всей Бразилии как символ всей кампании, а затем пропагандировалась, как политическая программа или реклама нового продукта. Чечеточники обсудили все школы самбы, от самой старой, из фавелы Манжейра, до появившейся в последние годы, из Империу ди Тижука, от одной из самых традиционных, Сальгейру, до славящейся громом барабанов Мосидади Индепендент де Падри Мигель. Тонинью стоял на том, что в прошлом году пальму первенства следовало отдать фавеле Портела исходя из представленных песни и костюмов. Орланду больше нравилась песня фавелы Империатрис Леуподиненси. Титу соглашался с Тонинью. Норивал выпил пива, рыгнул и вынес собственный вердикт: «Бейжа-Флор».
Флетч вытирал с тела пот свернутой в комок тенниской.
Тонинью посмотрел на него в зеркало заднего обзора и перешел на английский.
— Флетч, ты должен надеяться, что в этом году победит Сантус Лима.
— Как скажешь, — Норивал наклонился вперед и повернулся к Флетчу. — Но почему?
— Потому что когда-то ты жил там. Это твой дом. Там жил Жаниу Баррету. Там его и убили.
На мгновение в салоне машины повисло неловкое молчание. А затем Орланду начал насвистывать мелодию новой песни Империу ди Тижука.
— Орланду! Тонинью!
Тенистая горная дорога вывела их на ярко освещенную площадку перед старинным домом, в котором когда-то жил владелец кофейной плантации.
Тут же на веранде появилась женщина невероятных размеров, весом не менее трехсот фунтов. Она раскинула руки, приветствуя чечеточников, точь-в-точь как Христос Искупитель.
— Святой боже, — выдохнул Флетч, увидев ее через окно.
Орланду и Тонинью уже выскочили из машины и открыли задние дверцы.
Норивал, похоже, потерял всякое представление о том, где он и с кем он. Флетч ступил на землю. Горный воздух холодил кожу. Но и солнце жгло нещадно.
Из-за угла появилась худенькая девочка-подросток, одетая лишь в шортики.
— Титу! — воскликнула женщина.
Титу, улыбаясь, вылез из кабины.
С другой стороны машины Норивал с трудом слез с заднего сиденья и затрусил к близлежащим кустикам, чтобы облегчиться.
А потом из-за огромной женщины, изображавшей статую Христа Искупителя, выступила настоящая статуя, мулатка, девушка ростом в шесть футов и четыре дюйма, с идеальной фигурой. Широкие плечи, узкая талия, длинные ноги. Большие, полные груди. Глаза, каждый размером с кулак и чернее безлунной ночи. Длинные волнистые черные волосы. Кожа цвета расплавленной меди. В шортах с разрезами по бокам и босоножках на высоком каблуке. Эта удивительная девушка, ожившая статуя, улыбнулась им.
Флетч шумно проглотил набежавшую слюну.
— Вы привезли мне новенького, — по-английски закричала толстуха. — Он североамериканец? И какой красавчик!
— У него особые проблемы, дона Журема, — рассмеялся Тонинью. — И нужно ему нечто особенное.
— Мой бог, — выдохнул Флетч. — Где я?
Титу ущипнул Флетча за бицепс.
— В небесах, хотя и на земле.
Глава 12
— Обманули, — жаловался Флетч. — Маленькое местечко в горах. Вы привезли меня в бордель.
Он и Тонинью, в полотенцах, обмотанных вокруг талии, сидели в шезлонгах у плавательного бассейна. Сзади дом плантатора выглядел еще более обветшалым, чем с фронтона. Краска потрескалась и кое-где облупилась. Дверь черного хода скрипела. За цветочными клумбами давно уже никто не ухаживал. В бассейне плавали водяные лилии.
— Здесь можно отдохнуть и расслабиться. Как я и обещал, — ответил Тонинью.
— С какой стати любимым всеми чечеточникам понадобился публичный дом?
— Каждому из нас необходим укромный уголок, где все просто и естественно, не так ли? Чтобы расслабиться.
Перед тем как войти в дом, каждый из них попал в жаркие объятия доны Журемы, с вулканическим смехом, от которого ее жирное тело колыхалось, как гигантская медуза. Ева, улыбаясь, стояла у двери. Они прошествовали через холл, пахнущий блевотиной бальный зал, превращенный в таверну, и вышли через дверь черного хода.
Вновь оказавшись под ярким солнцем, каждый из чечеточников скидывал шорты и плюхался в бассейн. Поощряемый кивками доны Журемы и улыбкой Евы, Флетч последовал их примеру.
Пять белых полотенец ожидали их на кромке бассейна. Шорты аккуратной стопкой лежали на столике у двери черного хода.
Худенькая девочка-подросток принесла поднос с пятью стаканами кашасы и сахарницей.
Норивал выпил кашасу залпом, попросил повторить и застыл в шезлонге.
Титу все еще плавал. Орланду скрылся в доме.
— Сейчас модно говорить о взаимовлиянии, — продолжал Тонинью. — Взаимовлияние порой утомительно, особенно с женщинами. Здешним женщинам ничего этого не нужно.
Дона Журема вышла из двери черного хода и осторожно опустилась на ступеньку.
— Как хорошо, что ты приехал, Тонинью. Девочки, правда, еще не встали. День сегодня жаркий, да и вчера они работали допоздна. Но мы уже готовим вам ленч.
— У этого человека, — Тонинью положил руку на предплечье Флетча, — специфические запросы.
Журема просияла, повернувшись к североамериканцу.
— Не верится, чтобы у него возникали какие-то трудности в отношениях с женщинами.
— В этом трудностей у него нет, — ответил Тонинью. — Не так ли, Флетч?
— Трудности у меня только с кашасой, — и он поставил стакан на выжженную солнцем траву.
— Ты, Журема, без сомнения, сможешь удовлетворить его запросы, какими бы специфическими они ни были.
Дона Журема пожала плечами.
— Мои девочки — мастерицы на все руки. Вот, к примеру, генерал авиации…
— Тонинью, — подал голос Флетч, — у меня нет специфических запросов.
— Есть, — возразил Тонинью. — Весьма специфические. Я — твой друг. Для меня важно, чтобы ты получил все, что тебе нужно.
— Мне нужно поспать, — Флетч откинулся на шезлонг и смежил веки.
— Я знаю, что тебе нужно, — Тонинью повернулся к доне Журеме. — Моему другу нужен труп.
Глаза Флетча широко раскрылись. Он вскинул голову.
— Что?
— Я же сказал, тебе нужен труп. Для совокупления, — он обратился к Журеме. — Мой друг испытывает потребность в половом акте с трупом.
Журема не рассмеялась. Тонинью она ответила попортугальски. По выражению ее глаз, лица, голосу чувствовалось, что она настроена на серьезное обсуждение возникшей проблемы.
— Потому что, — пояснил Тонинью, — мой друг — труп. Частично труп. Эта его часть не знала женщины уже сорок семь лет. Ясно же, что мы должны разбудить вселившуюся в него душу, если хотим, чтобы он сказал нам правду о своей смерти.
— Тонинью! — воскликнул Флетч.
— Я не шучу, — заверил Журему Тонинью. Журема подошла к шезлонгу, на котором сидел Флетч. Наклонилась. Положила руки ему на грудь, перенеся на них часть своего веса. Сильно надавила, затем ее руки соскользнули вниз, на живот под полотенце. Потом она подняла руки и расхохоталась.
— Мне кажется, он живой. Если другая его часть такая же здоровая…
Флетча словно обдуло холодным ветром. Он поправил полотенце.
— Ты видишь, как все непросто, — Тонинью Нахмурился. — Так как же ты сможешь помочь моему другу?
— Тонинью, перестань. Это уж чересчур.
— Труп для моего друга. Молоденькую, симпатичную покойницу.
— Тонинью, это не смешно.
— Возможно, во вторник, — ответила Журема. — Во время Карнавала кто-то обязательно умирает.
— Подбери хороший труп, — напутствовал ее Тонинью.
Журема вперевалочку направилась к дому, что-то сказала Тонинью по-португальски, неожиданно наклонилась и вырвала какой-то сорняк, затем поднялась по ступенькам и скрылась за дверью.
— Во вторник, — пояснил Тонинью. — Во вторник для тебя будет труп молоденькой девушки.
— Тонинью, я надеюсь, это еще одна из твоих шуток.
Но Тонинью внезапно сменил тему.
— Твой друг, Теудомиру да Коста — очень уважаемый человек.
— Я виделся с ним сегодня утром, — Флетч наблюдал за солнечными бликами на плечах плавающего Титу. — Он дал мне ценный совет. Особенно, в свете нашего разговора.
— В этой стране семьдесят процентов бизнеса контролируется государством. Чтобы преуспевать, как преуспевает Теу, надо обладать незаурядными способностями. Послушай, говорят, в Северной Америке есть машины с двигателем, который называется «наклонная шестерка». Не сможешь ли ты объяснить мне, чем он так хорош?
Флетч рассказал Тонинью все, что знал о «наклонной шестерке», особо подчеркнув исключительную долговечность этого двигателя. Он сидел в горах над Рио-де-Жанейро, всматривался в солнечный свет, чувствуя, как глаза сходятся у него к носу. И дело тут было не в кашасе. Выпил он не так уж и много. То Тонинью серьезно рассуждал о некрофилии, а мгновением позже с той же серьезностью расспрашивал его о «наклонной шестерке», двигателе, о котором и в Штатах-то мало кто знал.
Девушка-подросток принесла Норивалу третий стакан кашасы.
— Норивал у нас молодец, — улыбнулся Тонинью. — Простак, медведь, но отличный малый. Он из богатой, знатной семьи. Его брат, Адроальду Пасаринью, точно такой же, похож на него, как две капли воды. Их отец послал Адроальду учиться в Швейцарию в надежде, что хоть один из них станет знаменитым.
Титу вылез из бассейна и, не вытираясь, улегся животом на траву.
А Тонинью, интересуясь мельчайшими подробностями, пожелал узнать, действительно ли новейший робот, о котором он прочитал в «Тайм», мог понять и выполнить сто тысяч различных приказов. Сконструированный в Милане и изготовленный в Фениксе из японских деталей. Что за компьютер управлял им? Какова конструкция подвижных узлов и сколько их? Что сделает робот, получив противоречивые приказы? Как он поведет себя, если в нем что-то сломается?
Завернутый в полотенце, с полным стаканом кашасы, из двери черного хода появился Орланду. Он пел, из всех чечеточников у него были самые сильные мышцы. Пел он превосходно.
Норивал поднял голову и свистнул. А потом его голова вновь бессильно упала на шезлонг.
— Похоже, он никак не протрезвеет с прошлой ночи, — прокомментировал Тонинью.
— Что это за песня? — спросил Флетч.
— Ее поют на карнавалах с незапамятных времен, — Тонинью закрыл глаза, мысленно переводя текст песни на английский. Только сейчас Флетч обратил внимание, какие длинные у него ресницы. Они лежали на щеках. — От песни моего народа бьется сердце. Семя посеяно искусством и доведено до нужной кондиции временем. Любовь, любовь, как хорошо любить.
— Прекрасная песня.
— О да.
Орланду подошел к ним со стаканом кашасы.
— Орланду, — обратился к нему Тонинью. — Покажем Флетчу, как танцуют капоэйрус, или, по-ихнему, кикеры. Ты и Титу. Постарайтесь, как следует. Убейте друг друга.
Титу поднял голову.
— Лучше ты, Тонинью.
— Зрелище для богов! — воскликнул тот.
Орланду глянул на свой стакан.
— Я еще не допил кашасу.
— Вам это не повредит, — настаивал Тонинью.
— Ты и Орланду, — выкрикнул с травы Титу.
— Жаниу должен посмотреть на капоэйрус вблизи, — заявил Тонинью. — Тогда он запомнит, как они работают.
Со стаканом в руке Орланду подошел к Титу и голыми ступнями встал на его задницу. В такой позе выпил кашасу, затем наклонился, поставил пустой стакан на траву и начал прохаживаться по спине Титу.
— Я не могу дышать! — заверещал тот.
— И не можешь говорить? — осведомился Тонинью.
— Говорить тоже.
Тут Титу изогнулся, сбросил с себя Орланду и вскочил.
Его правая нога поднялась в воздух и описала широкую дугу, целя в голову Орланду.
Орланду легко увернулся, повернулся боком и подъемом ноги ударил по ребрам Титу. Полотенце Орланду свалилось на землю.
— Проснись, — сказал он.
Весьма скоро Орланду и Титу уловили единый ритм, подстроились друг под друга. В такт невидимым барабанам они принялись наносить удары ногами, направленные в голову, плечи, живот, пах, колени противника. Но до контакта дело не доходило, ибо каждый раз нога как бы замирала на расстоянии человеческого волоса от цели. Они ныряли, уходили в сторону, поворачивались, кружились, их ноги выпрямлялись и сгибались, мышцы напрягались и расслаблялись, грудь и спина поблескивали на солнце, волосы встали дыбом, не успевая за движениями головы. В этом быстром элегантном танце они без труда могли убить друг друга.
Ева вышла из двери черного хода, чтобы посмотреть на них. Ее глаза сияли. В окнах верхнего этажа показались головы других женщин. Все любят чечеточников… Они такие милые.
— Видишь ли, — по ходу объяснил Тонинью, — этот танец создали молодые рабы, чтобы защищаться от своих хозяев. Они отрабатывали его элементы по ночам, под бой барабанов, так что, если кто-то из господ большого дома приходил за женщиной, все выглядело так, будто они просто танцуют. Благодаря… как это будет по-английски… а, смешению рас, кикданс уже не используется по прямому назначению.
Чвакнул удар и Титу начал валиться набок. Орланду подъемом ноги угодил ему в голову. Он мог нанести и куда более сильный удар. И Титу устоял на ногах.
— Я же сказал тебе, проснись, — в голосе Орланду слышались извиняющиеся нотки.
Придя в себя, Титу бросился на Орланду, как разъяренный бык. Они столкнулись, Орланду повалился на спину, Титу уселся на него верхом. Смеясь, потея, ругаясь, они покатились по траве. В какой-то момент их ноги, руки, тела так переплелись, что они словно превратились в единое существо.
Ева величественной походкой направилась к ним.
Наконец, Орланду оказался верхом на Титу, колотя того по животу. Титу так смеялся, что мышцы живота закаменели и удары не причиняли ни малейшего вреда.
Ева остановилась позади Орланду, положила пальцы ему на лоб и потянула его назад и вниз.
Сидя на Титу, Орланду клонился назад до тех пор, пока его спина не легла на ноги Тито. Орланду взглянул наверх, вдоль бедер Евы. И закатил глаза.
Вскочил, схватил Еву за руку. Вместе они побежали по травяному склону и скрылись за кустами.
— Видишь? — улыбнулся Тонинью. — Все предельно просто.
Титу полежал еще пару минут, тяжело дыша, а потом покатился по земле, пока не свалился в бассейн.
— Ваш «Моби Дик», — в какой уж раз внезапно изменил тему разговора Тонинью. — Германа Мелвилла.
Флетч посмотрел на него, гадая, какой новый сюрприз ждет его впереди.
— Да, — кивнул он. — Я читал эту книгу, поджидая автобус.
— Зови меня Исмаэлем, — процитировал Тонинью.
— Неплохое начало, — согласился Флетч. — Просто и понятно.
— Правда? — Тонинью допил кашасу. Норивал уже добивал четвертый стакан. — Можно ли сказать, что этот Исмаэль — душа Соединенных Штатов? Их ангел-хранитель?
— Сказать-то можно, — ответил Флетч. — Чего только о нем не говорили.
— А я вот уверен, что Исмаэль — ангел-хранитель Бразилии.
Флетч не ответил. Некрофилия, «наклонная шестерка», робототехника, капоэйрус, а теперь вот американская литература.
— Я убежден, что в своих путешествиях Мелвилл побывал в Бразилии. Не приходила ли тебе в голову такая интерпретация «Моби Дика»?
— Мелвилл полагал, что Бразилия — ангел-хранитель Соединенных Штатов?
— Может, всего полушария.
— Тонинью… — Титу опирался локтями на кромку бассейна. Вода струилась по его лицу. Правое ухо горело от удара Орланду. — Мне кажется, мы должны помочь Норивалу.
Тонинью повернулся к Норивалу, распластавшемуся в шезлонге. Норивал рыгал и пускал пузыри.
— Да.
Тонинью встал.
Вдвоем Титу и Тонинью извлекли Норивала из шезлонга. Флетч подошел поближе, чтобы посмотреть, что они еще придумают. Опустив Норивала на землю, каждый взялся за одну его руку, и они поволокли бедолагу за собой к кустам. Полотенце свалилось и осталось на пыльной траве. У кустов Титу и Тонинью отпустили руки Норивала, взялись за ноги и подняли их вверх, так что щиколотки Норивала оказались на уровне их плеч.
А затем начали молотить ногами по раздувшемуся животу Норивала.
— Надо освободить желудок, — пояснил Титу. — Ему сразу полегчает.
Много пинков и не потребовалось. И скоро Норивал выблевал и четыре стакана кашасы, и всю пищу, поглощенную им за вчерашним ужином.
Едва он проблевался, они опустили его ноги на землю.
Титу улыбнулся Флетчу.
— Действенное средство, не так ли?
— Во всяком случае, помогает, — признал Флетч.
Из-за кустов показались Орланду и Ева.
— Ах, — вздохнул Тонинью, глядя на них. — Пять минут — долгий срок в жизни такой мулатки.
Норивал стоял уже на руках и коленях, доблевывая остатки ужина. Потом посмотрел на них мутными глазами.
— Obrigado, — сказал он по-португальски. — Благодарю.
Он и Тонинью, в полотенцах, обмотанных вокруг талии, сидели в шезлонгах у плавательного бассейна. Сзади дом плантатора выглядел еще более обветшалым, чем с фронтона. Краска потрескалась и кое-где облупилась. Дверь черного хода скрипела. За цветочными клумбами давно уже никто не ухаживал. В бассейне плавали водяные лилии.
— Здесь можно отдохнуть и расслабиться. Как я и обещал, — ответил Тонинью.
— С какой стати любимым всеми чечеточникам понадобился публичный дом?
— Каждому из нас необходим укромный уголок, где все просто и естественно, не так ли? Чтобы расслабиться.
Перед тем как войти в дом, каждый из них попал в жаркие объятия доны Журемы, с вулканическим смехом, от которого ее жирное тело колыхалось, как гигантская медуза. Ева, улыбаясь, стояла у двери. Они прошествовали через холл, пахнущий блевотиной бальный зал, превращенный в таверну, и вышли через дверь черного хода.
Вновь оказавшись под ярким солнцем, каждый из чечеточников скидывал шорты и плюхался в бассейн. Поощряемый кивками доны Журемы и улыбкой Евы, Флетч последовал их примеру.
Пять белых полотенец ожидали их на кромке бассейна. Шорты аккуратной стопкой лежали на столике у двери черного хода.
Худенькая девочка-подросток принесла поднос с пятью стаканами кашасы и сахарницей.
Норивал выпил кашасу залпом, попросил повторить и застыл в шезлонге.
Титу все еще плавал. Орланду скрылся в доме.
— Сейчас модно говорить о взаимовлиянии, — продолжал Тонинью. — Взаимовлияние порой утомительно, особенно с женщинами. Здешним женщинам ничего этого не нужно.
Дона Журема вышла из двери черного хода и осторожно опустилась на ступеньку.
— Как хорошо, что ты приехал, Тонинью. Девочки, правда, еще не встали. День сегодня жаркий, да и вчера они работали допоздна. Но мы уже готовим вам ленч.
— У этого человека, — Тонинью положил руку на предплечье Флетча, — специфические запросы.
Журема просияла, повернувшись к североамериканцу.
— Не верится, чтобы у него возникали какие-то трудности в отношениях с женщинами.
— В этом трудностей у него нет, — ответил Тонинью. — Не так ли, Флетч?
— Трудности у меня только с кашасой, — и он поставил стакан на выжженную солнцем траву.
— Ты, Журема, без сомнения, сможешь удовлетворить его запросы, какими бы специфическими они ни были.
Дона Журема пожала плечами.
— Мои девочки — мастерицы на все руки. Вот, к примеру, генерал авиации…
— Тонинью, — подал голос Флетч, — у меня нет специфических запросов.
— Есть, — возразил Тонинью. — Весьма специфические. Я — твой друг. Для меня важно, чтобы ты получил все, что тебе нужно.
— Мне нужно поспать, — Флетч откинулся на шезлонг и смежил веки.
— Я знаю, что тебе нужно, — Тонинью повернулся к доне Журеме. — Моему другу нужен труп.
Глаза Флетча широко раскрылись. Он вскинул голову.
— Что?
— Я же сказал, тебе нужен труп. Для совокупления, — он обратился к Журеме. — Мой друг испытывает потребность в половом акте с трупом.
Журема не рассмеялась. Тонинью она ответила попортугальски. По выражению ее глаз, лица, голосу чувствовалось, что она настроена на серьезное обсуждение возникшей проблемы.
— Потому что, — пояснил Тонинью, — мой друг — труп. Частично труп. Эта его часть не знала женщины уже сорок семь лет. Ясно же, что мы должны разбудить вселившуюся в него душу, если хотим, чтобы он сказал нам правду о своей смерти.
— Тонинью! — воскликнул Флетч.
— Я не шучу, — заверил Журему Тонинью. Журема подошла к шезлонгу, на котором сидел Флетч. Наклонилась. Положила руки ему на грудь, перенеся на них часть своего веса. Сильно надавила, затем ее руки соскользнули вниз, на живот под полотенце. Потом она подняла руки и расхохоталась.
— Мне кажется, он живой. Если другая его часть такая же здоровая…
Флетча словно обдуло холодным ветром. Он поправил полотенце.
— Ты видишь, как все непросто, — Тонинью Нахмурился. — Так как же ты сможешь помочь моему другу?
— Тонинью, перестань. Это уж чересчур.
— Труп для моего друга. Молоденькую, симпатичную покойницу.
— Тонинью, это не смешно.
— Возможно, во вторник, — ответила Журема. — Во время Карнавала кто-то обязательно умирает.
— Подбери хороший труп, — напутствовал ее Тонинью.
Журема вперевалочку направилась к дому, что-то сказала Тонинью по-португальски, неожиданно наклонилась и вырвала какой-то сорняк, затем поднялась по ступенькам и скрылась за дверью.
— Во вторник, — пояснил Тонинью. — Во вторник для тебя будет труп молоденькой девушки.
— Тонинью, я надеюсь, это еще одна из твоих шуток.
Но Тонинью внезапно сменил тему.
— Твой друг, Теудомиру да Коста — очень уважаемый человек.
— Я виделся с ним сегодня утром, — Флетч наблюдал за солнечными бликами на плечах плавающего Титу. — Он дал мне ценный совет. Особенно, в свете нашего разговора.
— В этой стране семьдесят процентов бизнеса контролируется государством. Чтобы преуспевать, как преуспевает Теу, надо обладать незаурядными способностями. Послушай, говорят, в Северной Америке есть машины с двигателем, который называется «наклонная шестерка». Не сможешь ли ты объяснить мне, чем он так хорош?
Флетч рассказал Тонинью все, что знал о «наклонной шестерке», особо подчеркнув исключительную долговечность этого двигателя. Он сидел в горах над Рио-де-Жанейро, всматривался в солнечный свет, чувствуя, как глаза сходятся у него к носу. И дело тут было не в кашасе. Выпил он не так уж и много. То Тонинью серьезно рассуждал о некрофилии, а мгновением позже с той же серьезностью расспрашивал его о «наклонной шестерке», двигателе, о котором и в Штатах-то мало кто знал.
Девушка-подросток принесла Норивалу третий стакан кашасы.
— Норивал у нас молодец, — улыбнулся Тонинью. — Простак, медведь, но отличный малый. Он из богатой, знатной семьи. Его брат, Адроальду Пасаринью, точно такой же, похож на него, как две капли воды. Их отец послал Адроальду учиться в Швейцарию в надежде, что хоть один из них станет знаменитым.
Титу вылез из бассейна и, не вытираясь, улегся животом на траву.
А Тонинью, интересуясь мельчайшими подробностями, пожелал узнать, действительно ли новейший робот, о котором он прочитал в «Тайм», мог понять и выполнить сто тысяч различных приказов. Сконструированный в Милане и изготовленный в Фениксе из японских деталей. Что за компьютер управлял им? Какова конструкция подвижных узлов и сколько их? Что сделает робот, получив противоречивые приказы? Как он поведет себя, если в нем что-то сломается?
Завернутый в полотенце, с полным стаканом кашасы, из двери черного хода появился Орланду. Он пел, из всех чечеточников у него были самые сильные мышцы. Пел он превосходно.
Норивал поднял голову и свистнул. А потом его голова вновь бессильно упала на шезлонг.
— Похоже, он никак не протрезвеет с прошлой ночи, — прокомментировал Тонинью.
— Что это за песня? — спросил Флетч.
— Ее поют на карнавалах с незапамятных времен, — Тонинью закрыл глаза, мысленно переводя текст песни на английский. Только сейчас Флетч обратил внимание, какие длинные у него ресницы. Они лежали на щеках. — От песни моего народа бьется сердце. Семя посеяно искусством и доведено до нужной кондиции временем. Любовь, любовь, как хорошо любить.
— Прекрасная песня.
— О да.
Орланду подошел к ним со стаканом кашасы.
— Орланду, — обратился к нему Тонинью. — Покажем Флетчу, как танцуют капоэйрус, или, по-ихнему, кикеры. Ты и Титу. Постарайтесь, как следует. Убейте друг друга.
Титу поднял голову.
— Лучше ты, Тонинью.
— Зрелище для богов! — воскликнул тот.
Орланду глянул на свой стакан.
— Я еще не допил кашасу.
— Вам это не повредит, — настаивал Тонинью.
— Ты и Орланду, — выкрикнул с травы Титу.
— Жаниу должен посмотреть на капоэйрус вблизи, — заявил Тонинью. — Тогда он запомнит, как они работают.
Со стаканом в руке Орланду подошел к Титу и голыми ступнями встал на его задницу. В такой позе выпил кашасу, затем наклонился, поставил пустой стакан на траву и начал прохаживаться по спине Титу.
— Я не могу дышать! — заверещал тот.
— И не можешь говорить? — осведомился Тонинью.
— Говорить тоже.
Тут Титу изогнулся, сбросил с себя Орланду и вскочил.
Его правая нога поднялась в воздух и описала широкую дугу, целя в голову Орланду.
Орланду легко увернулся, повернулся боком и подъемом ноги ударил по ребрам Титу. Полотенце Орланду свалилось на землю.
— Проснись, — сказал он.
Весьма скоро Орланду и Титу уловили единый ритм, подстроились друг под друга. В такт невидимым барабанам они принялись наносить удары ногами, направленные в голову, плечи, живот, пах, колени противника. Но до контакта дело не доходило, ибо каждый раз нога как бы замирала на расстоянии человеческого волоса от цели. Они ныряли, уходили в сторону, поворачивались, кружились, их ноги выпрямлялись и сгибались, мышцы напрягались и расслаблялись, грудь и спина поблескивали на солнце, волосы встали дыбом, не успевая за движениями головы. В этом быстром элегантном танце они без труда могли убить друг друга.
Ева вышла из двери черного хода, чтобы посмотреть на них. Ее глаза сияли. В окнах верхнего этажа показались головы других женщин. Все любят чечеточников… Они такие милые.
— Видишь ли, — по ходу объяснил Тонинью, — этот танец создали молодые рабы, чтобы защищаться от своих хозяев. Они отрабатывали его элементы по ночам, под бой барабанов, так что, если кто-то из господ большого дома приходил за женщиной, все выглядело так, будто они просто танцуют. Благодаря… как это будет по-английски… а, смешению рас, кикданс уже не используется по прямому назначению.
Чвакнул удар и Титу начал валиться набок. Орланду подъемом ноги угодил ему в голову. Он мог нанести и куда более сильный удар. И Титу устоял на ногах.
— Я же сказал тебе, проснись, — в голосе Орланду слышались извиняющиеся нотки.
Придя в себя, Титу бросился на Орланду, как разъяренный бык. Они столкнулись, Орланду повалился на спину, Титу уселся на него верхом. Смеясь, потея, ругаясь, они покатились по траве. В какой-то момент их ноги, руки, тела так переплелись, что они словно превратились в единое существо.
Ева величественной походкой направилась к ним.
Наконец, Орланду оказался верхом на Титу, колотя того по животу. Титу так смеялся, что мышцы живота закаменели и удары не причиняли ни малейшего вреда.
Ева остановилась позади Орланду, положила пальцы ему на лоб и потянула его назад и вниз.
Сидя на Титу, Орланду клонился назад до тех пор, пока его спина не легла на ноги Тито. Орланду взглянул наверх, вдоль бедер Евы. И закатил глаза.
Вскочил, схватил Еву за руку. Вместе они побежали по травяному склону и скрылись за кустами.
— Видишь? — улыбнулся Тонинью. — Все предельно просто.
Титу полежал еще пару минут, тяжело дыша, а потом покатился по земле, пока не свалился в бассейн.
— Ваш «Моби Дик», — в какой уж раз внезапно изменил тему разговора Тонинью. — Германа Мелвилла.
Флетч посмотрел на него, гадая, какой новый сюрприз ждет его впереди.
— Да, — кивнул он. — Я читал эту книгу, поджидая автобус.
— Зови меня Исмаэлем, — процитировал Тонинью.
— Неплохое начало, — согласился Флетч. — Просто и понятно.
— Правда? — Тонинью допил кашасу. Норивал уже добивал четвертый стакан. — Можно ли сказать, что этот Исмаэль — душа Соединенных Штатов? Их ангел-хранитель?
— Сказать-то можно, — ответил Флетч. — Чего только о нем не говорили.
— А я вот уверен, что Исмаэль — ангел-хранитель Бразилии.
Флетч не ответил. Некрофилия, «наклонная шестерка», робототехника, капоэйрус, а теперь вот американская литература.
— Я убежден, что в своих путешествиях Мелвилл побывал в Бразилии. Не приходила ли тебе в голову такая интерпретация «Моби Дика»?
— Мелвилл полагал, что Бразилия — ангел-хранитель Соединенных Штатов?
— Может, всего полушария.
— Тонинью… — Титу опирался локтями на кромку бассейна. Вода струилась по его лицу. Правое ухо горело от удара Орланду. — Мне кажется, мы должны помочь Норивалу.
Тонинью повернулся к Норивалу, распластавшемуся в шезлонге. Норивал рыгал и пускал пузыри.
— Да.
Тонинью встал.
Вдвоем Титу и Тонинью извлекли Норивала из шезлонга. Флетч подошел поближе, чтобы посмотреть, что они еще придумают. Опустив Норивала на землю, каждый взялся за одну его руку, и они поволокли бедолагу за собой к кустам. Полотенце свалилось и осталось на пыльной траве. У кустов Титу и Тонинью отпустили руки Норивала, взялись за ноги и подняли их вверх, так что щиколотки Норивала оказались на уровне их плеч.
А затем начали молотить ногами по раздувшемуся животу Норивала.
— Надо освободить желудок, — пояснил Титу. — Ему сразу полегчает.
Много пинков и не потребовалось. И скоро Норивал выблевал и четыре стакана кашасы, и всю пищу, поглощенную им за вчерашним ужином.
Едва он проблевался, они опустили его ноги на землю.
Титу улыбнулся Флетчу.
— Действенное средство, не так ли?
— Во всяком случае, помогает, — признал Флетч.
Из-за кустов показались Орланду и Ева.
— Ах, — вздохнул Тонинью, глядя на них. — Пять минут — долгий срок в жизни такой мулатки.
Норивал стоял уже на руках и коленях, доблевывая остатки ужина. Потом посмотрел на них мутными глазами.
— Obrigado, — сказал он по-португальски. — Благодарю.
Глава 13
После ленча заморосил дождь.
Пятеро молодых мужчин в грязных полотенцах сидели за круглым столом на крытой веранде и играли в покер.
Дождь не принес прохлады, и между сдачами Флетч, Орланду и Титу то и дело окунались в бассейн. Их кожа постоянно блестела, то ли от пота, то ли от дождя, то ли от воды в бассейне. Под крышей они сидели только для того, чтобы не вымочить карты. На столике все также лежали их шорты, только уже не аккуратной стопочкой, потому что Норивал искал свои, чтобы проглотить две таблетки, которые выудил из кармана. Они пили пиво. Пустые банки бросали под стол.
Из-под крыши, изредка отрываясь от карт, Флетч наблюдал, как дождь барабанил по воде бассейна, образовывал грязные лужицы посреди двора. Он наблюдал за крохотными птичками, крылышки которых двигались так быстро, что становились невидимыми. А сами птички всасывали сладкий цветочный нектар.
Танец с пинками и очаровательные пичужки.
После двух часов игры вопрос о победителе не вызывал сомнений. Норивал играл беззаботно, куда больше интересовало его, не кончилось ли пиво. Он опять успел набраться, несмотря на недавнее прочищение желудка. Флетч зевал. Игра Титу, Орланду и Тонинью удивляла его. Они не воспринимали карты, как они есть, но видели в них нечто большее. Они слишком уж надеялись на следующую карту. Они верили, что карты могут стать такими, как им хочется, вместо того, чтобы рассчитывать на то, что у них на руках.
И все фишки стекались к Флетчу. В какой-то момент Тонинью не выдержал.
— Конечно, ты не сможешь понять Бразилию, Флетч. Трое из нас, все, кроме Норивала, учились в Соединенных Штатах. И не можем сказать, что поняли твою страну. Все там такие озабоченные.
— Очень нервные, — вставил Орланду.
— Обеспокоенные, — добавил Титу. — Не слишком ли много я пью, или курю, или сплю с женщинами? Не слишком ли мало? В порядке ли у меня прическа? Не скажут ли, что у меня слишком жирные ноги?
— Все ли меня любят? — проорал Орланду.
— Я такая красивая! — заверещал Тонинью. — Не прикасайтесь ко мне!
Флетч забарабанил пальцами по столу.
Бум, бум, патикум бум, пругурундум.
Дождь лил все сильнее.
Из двери вышла Ева и остановилась, оглядывая их.
Подошла поближе, встала за спиной Норивала, подождала, пока его последние фишки перекочевали к более удачливым игрокам.
Обхватила его голову руками, повернула, прижала щекой к своему голому животу.
— Ах, Норивал, — говорила она по-португальски. — Ты чересчур много пьешь.
— Настоящий мужчина, — Тонинью надеялся получить карту-картинку, но играл так, словно она уже пришла к нему.
Ева продолжала поворачивать голову Норивала, и ему пришлось соскользнуть со стула. Теперь он прижимался к ее животу носом.
А мгновение спустя Ева увела Норивала в дом. Титу, Орланду, Флетч и Тонинью продолжили игру. Никто не произносил ни одного лишнего слова. Иногда губы Тонинью шевелились, словно он хотел что-то сказать, но с них не слетало ни звука.
Когда Орланду что-то выигрывал, несмотря на то что в сумме был в глубоком проигрыше, его лицо озарялось широкой улыбкой. Он мог проигрывать и дальше.
Фишки скапливались и скапливались у Флетча.
— Тебе помогает вселившаяся в тебя душа, — пробормотал Титу.
— Жаниу Баррету говорит тебе, какие у нас карты? — спросил Тонинью.
— Мне не нужны его подсказки, — ответил Флетч. — Я играю с тем, что у меня есть, против того, что, как я вижу, есть у вас.
Из дома донесся короткий вскрик.
Тонинью хохотнул.
— Похоже, Норивал еще не исчерпал своих возможностей.
— Мы знаем, он не сможет причинить вреда Еве, — добавил Титу. — Он — лишь полено в ее костре.
Еще один ужасный, долгий крик. Перекрывший шум дождя.
— Они играют, — прокомментировал Орланду.
— Норивал! — громко крикнул Тонинью по-португальски. — Веди себе достойно.
Из двери вывалилась обнаженная Ева.
— Норивал!
Спутанные волосы. Дикие глаза. Тяжелое дыхание. Слова, наползающие друг на друга.
— Она говорит, что Норивал перестал двигаться, — перевел Тонинью. — Потом он перестал дышать.
Крики Евы заставили забыть про дождь.
— Он отключился, — предположил Титу.
— Нет, — Тонинью поднялся, на его лице отразилась тревога. — Она говорит, что он перестал дышать.
Они все бросились в дом.
Флетч не спеша последовал за ними, подозревая очередной подвох.
В маленькой комнатке на первом этаже Норивал лежал на смятых грязных простынях. Флетч сразу обратил внимание на необычно длинную кровать. Норивал лежал на боку. Голый, с опавшим животом. На его ноге запеклась полоска грязи.
Норивал улыбался.
Его глаза светились счастьем.
Улыбка застыла на его лице.
Глаза не мигали.
Флетч подошел к чечеточникам, сгрудившимся у кровати. Попытался прощупать пульс на шее Норивала. Пульса не было. Радостные глаза Норивала не мигали.
Постепенно улыбка исчезла с лица Норивала. Губы выпрямились.
Но глаза сохранили радостный блеск.
В нескольких дюймах от члена Норивала на простыне виднелось мокрое пятно.
Пятеро молодых мужчин в грязных полотенцах сидели за круглым столом на крытой веранде и играли в покер.
Дождь не принес прохлады, и между сдачами Флетч, Орланду и Титу то и дело окунались в бассейн. Их кожа постоянно блестела, то ли от пота, то ли от дождя, то ли от воды в бассейне. Под крышей они сидели только для того, чтобы не вымочить карты. На столике все также лежали их шорты, только уже не аккуратной стопочкой, потому что Норивал искал свои, чтобы проглотить две таблетки, которые выудил из кармана. Они пили пиво. Пустые банки бросали под стол.
Из-под крыши, изредка отрываясь от карт, Флетч наблюдал, как дождь барабанил по воде бассейна, образовывал грязные лужицы посреди двора. Он наблюдал за крохотными птичками, крылышки которых двигались так быстро, что становились невидимыми. А сами птички всасывали сладкий цветочный нектар.
Танец с пинками и очаровательные пичужки.
После двух часов игры вопрос о победителе не вызывал сомнений. Норивал играл беззаботно, куда больше интересовало его, не кончилось ли пиво. Он опять успел набраться, несмотря на недавнее прочищение желудка. Флетч зевал. Игра Титу, Орланду и Тонинью удивляла его. Они не воспринимали карты, как они есть, но видели в них нечто большее. Они слишком уж надеялись на следующую карту. Они верили, что карты могут стать такими, как им хочется, вместо того, чтобы рассчитывать на то, что у них на руках.
И все фишки стекались к Флетчу. В какой-то момент Тонинью не выдержал.
— Конечно, ты не сможешь понять Бразилию, Флетч. Трое из нас, все, кроме Норивала, учились в Соединенных Штатах. И не можем сказать, что поняли твою страну. Все там такие озабоченные.
— Очень нервные, — вставил Орланду.
— Обеспокоенные, — добавил Титу. — Не слишком ли много я пью, или курю, или сплю с женщинами? Не слишком ли мало? В порядке ли у меня прическа? Не скажут ли, что у меня слишком жирные ноги?
— Все ли меня любят? — проорал Орланду.
— Я такая красивая! — заверещал Тонинью. — Не прикасайтесь ко мне!
Флетч забарабанил пальцами по столу.
Бум, бум, патикум бум, пругурундум.
Дождь лил все сильнее.
Из двери вышла Ева и остановилась, оглядывая их.
Подошла поближе, встала за спиной Норивала, подождала, пока его последние фишки перекочевали к более удачливым игрокам.
Обхватила его голову руками, повернула, прижала щекой к своему голому животу.
— Ах, Норивал, — говорила она по-португальски. — Ты чересчур много пьешь.
— Настоящий мужчина, — Тонинью надеялся получить карту-картинку, но играл так, словно она уже пришла к нему.
Ева продолжала поворачивать голову Норивала, и ему пришлось соскользнуть со стула. Теперь он прижимался к ее животу носом.
А мгновение спустя Ева увела Норивала в дом. Титу, Орланду, Флетч и Тонинью продолжили игру. Никто не произносил ни одного лишнего слова. Иногда губы Тонинью шевелились, словно он хотел что-то сказать, но с них не слетало ни звука.
Когда Орланду что-то выигрывал, несмотря на то что в сумме был в глубоком проигрыше, его лицо озарялось широкой улыбкой. Он мог проигрывать и дальше.
Фишки скапливались и скапливались у Флетча.
— Тебе помогает вселившаяся в тебя душа, — пробормотал Титу.
— Жаниу Баррету говорит тебе, какие у нас карты? — спросил Тонинью.
— Мне не нужны его подсказки, — ответил Флетч. — Я играю с тем, что у меня есть, против того, что, как я вижу, есть у вас.
Из дома донесся короткий вскрик.
Тонинью хохотнул.
— Похоже, Норивал еще не исчерпал своих возможностей.
— Мы знаем, он не сможет причинить вреда Еве, — добавил Титу. — Он — лишь полено в ее костре.
Еще один ужасный, долгий крик. Перекрывший шум дождя.
— Они играют, — прокомментировал Орланду.
— Норивал! — громко крикнул Тонинью по-португальски. — Веди себе достойно.
Из двери вывалилась обнаженная Ева.
— Норивал!
Спутанные волосы. Дикие глаза. Тяжелое дыхание. Слова, наползающие друг на друга.
— Она говорит, что Норивал перестал двигаться, — перевел Тонинью. — Потом он перестал дышать.
Крики Евы заставили забыть про дождь.
— Он отключился, — предположил Титу.
— Нет, — Тонинью поднялся, на его лице отразилась тревога. — Она говорит, что он перестал дышать.
Они все бросились в дом.
Флетч не спеша последовал за ними, подозревая очередной подвох.
В маленькой комнатке на первом этаже Норивал лежал на смятых грязных простынях. Флетч сразу обратил внимание на необычно длинную кровать. Норивал лежал на боку. Голый, с опавшим животом. На его ноге запеклась полоска грязи.
Норивал улыбался.
Его глаза светились счастьем.
Улыбка застыла на его лице.
Глаза не мигали.
Флетч подошел к чечеточникам, сгрудившимся у кровати. Попытался прощупать пульс на шее Норивала. Пульса не было. Радостные глаза Норивала не мигали.
Постепенно улыбка исчезла с лица Норивала. Губы выпрямились.
Но глаза сохранили радостный блеск.
В нескольких дюймах от члена Норивала на простыне виднелось мокрое пятно.