Страница:
Однажды я очутился на холме, в толпе народа. Оттуда открывался вид на волнистую
равнину. Мы находились внутри космической колонии - то было сооружение цилиндрич
еской формы диаметром в несколько миль, где огромные застекленные пространства перемежались с сельскохозяйственными угодьями и городами, разбросанными по дну долин. Откуда-то мне было известно, что в том будущем, куда я заглянул, в таких цилиндрических мирах живут сотни миллионов людей. Планеты-муравейники, населяющие галактику в воображении наших писателей-фантастов, оказались воссозданы в шаре диаметром всего лишь двенадцать световых часов, в центре которого находилось Солнце. Тысячи независимых сообществ, заключенных в этом шаре, следовали своей судьбе и своей эволюции, тысячи независимых цилиндрических миров роились вокруг огромной энергетической печи - Солнца. Какой же могущественной, бесконечно созидательной силой стало человечество, вырвавшись за пределы своей планеты! Через огромные окна я видел, как создаются новейшие сверкающие обсидианом аппараты, - аппараты, сотворенные, чтобы бросить вызов ошеломляющим расстояниям, что лежат между нами и солнцами Кентавра. Передо мной развертывались сцены подготовки звездолета к старту. В ушах у меня звучали Коплендовы "Фанфары для простого парня". Бывали случаи, когда я видел иные варианты будущего, в которых мудрость гриба не была сплавлена с безудержным экспансионизмом человеческого рода. Я видел планету, населенную сообществом симбионтов - организмов, в которых сосуществовали рабы-труженики и орудия труда. Видел жизнь североамериканского общества на протяжении нескольких сотен лет переворотов и политических перемен картину, напоминающую огромный театр военных действий. Сращение фашизма и демократии, как ярмо повисло на шее Северной Америки. Снова и снова кошмарный фашистский режим полицейского государства грязным пенящимся валом набегал на чаяния народных масс, и снова и снова народная смекалка противостояла глупости угнетателей. Люди поднимались на кровную, неистовую борьбу, стремясь отвоевать место для будущих поколений, чтобы те смогли предпринять попытки демократических преобразований общества.
Гриб постоянно возвращался к одной теме: он утверждал, что ему ведомы пути эволюции и потому он благожелательно настроен к симбиотическому союзу с теми, кого он называл "человеческими созданиями". Он стремился передать мне свое понимание того, как устроен мир, понимание, которое развивалось на протяжении миллионов лет сознательной жизни у него, разумного организма, распространяющего свой вид в галактике. По его утверждению, гриб - более древний биологический вид, и в качестве такового он предлагает свой зрелый опыт энергичной, но наивной младенческой расе, которая впервые стоит на пороге космических полетов. Наблюдая, как наше воображение стремится ввысь, пытаясь представить, что где-то в усеянной звездами галактике существует некое Иное, это Иное открывается нам в псилоцибиновых видениях как аспект нас самих. Феномен строфарии дарует нам встречу с разумной и внешне чужеродной формой жизни, правда, не такой, как мы ее себе обычно рисуем. И тем не менее это разумная форма жизни, хоть и чужеродная. Наша поп-культура предчувствовала даже столь неожиданный поворот событий, хоть зачастую и в свойственном ей комическом духе. В низкопробном кинобоевике "Нашествие людей-грибов" - очередной коммерческой дешевке, состряпанной той же командой, которая осчастливила нас "Годзиллой", присутствует следующая финальная сцена: группа японских ученых, ведущая исследования где-то в Азии, в непроходимых джунглях, неузнаваемо преображается, превращаясь в компанию поющих грибов.
Только застарелое невежество может привести к выводу, что разумные инопланетные существа хотя бы отдаленно похожи на нас. Эволюция - это нескончаемый поток форм и вариантов приспособляемости к конкретным условиям среды; в еще большей степени это относится к культуре. Гораздо более вероятно, что чуждый разум предстанет перед нами в едва узнаваемом облике, а не ошарашит нас внешним сходством с человеком и близким знакомством с нашей грубой технической цивилизацией. Можно предположить, что виды, доросшие до межпланетных полетов, обладают глубокими познаниями в генетике и функции ДНК, а потому вовсе необязательно, что они явятся нам в том облике, который им придала эволюция, свойственная жизни на их родной планете. Вполне возможно, они могут принимать любой облик, который пожелают. Гриб, привыкший перерабатывать неживую органическую материю, раскинувший под землей тонкую, как паутина, сеть мицелия, кажется организмом, созданным для того, чтобы соблюдать буддийскую заповедь ненанесения вреда и невмешательства в окружающую среду.
В конце лета 1975 года мы с Деннисом решили, что мир, который мы исследуем, стоит того, чтобы познакомить с ним более широкую публику. Мы надеялись организовать общину, которая разделяла бы наши идеи. С этой целью мы написали и опубликовали методику, которую разработали, культивируя строфарию. В начале этой книжки я изложил то, что было известно лично нам о мире гриба:
Гриб разговаривает с нами, и наше мнение основано на том, что он так красноречиво поведал нам о себе в прохладных сумерках сознания:
"Я стар, гораздо старше, чем мыслительная способность вашего вида, который сам в пятьдесят раз старше собственной истории. Хотя я и живу на земле уже много веков, родом я со звезд. И родина моя - не какая-то одна планета, ибо во множестве миров, рассеянных по сверкающему диску галактики, есть условия, позволяющие моим спорам сохранять жизнь. Тот гриб, который вы видите ~ это лишь часть моего тела, назначение которого наслаждаться радостями секса и греться на солнышке. Настоящее же тело это тончайшая сеть пронизывающих почву волокон. Ее переплетения могут покрывать целые акры земли, образуя больше соединений, чем их существует в человеческом мозге. Сеть моего мицелия почти бессмертна, стереть ее с лица земли может только внезапное отравление всей планеты или взрыв ее солнца. Есть способы - объяснить их я не могу из-за некоторых несообразностей в вашей модели реальности, - которые обеспечивают мне сверхсветовую связь через пространство и время. Тело мицелия хрупко, как паутина, но коллективные гиперразум и память - это гигантский исторический архив хода эволюции разумных видов на многих планетах нашего спирального звездного роя.
Поймите: Космос - это безбрежный океан для тех существ, которые способны размножаться спорами; ведь споры покрыты самым твердым из известных органических веществ. Множество спорообразующих организмов миллионы лет носятся по просторам пространства и времени, тая в себе искру жизни, пока не встретят подходящую для себя среду. Некоторые из них разумны, но лишь я и мои ближайшие сородичи, недавно достигшие этой ступени эволюции, наделены способностью гиперкоммуникации и памятью, которые отводят нам ведущее место в сообществе галактического разума. Как действует режим гиперкоммуникации, - это тайна, которую людям будет не так легко разгадать. Но средство очевидно: именно псилоцибин и псилоцин, присутствующие в биосинтетических проводящих путях моего организма, открывают для меня и моих симбионтов окна, позволяющие заглянуть в иные миры. Вы как индивиды и человечество как вид стоите на подступах к созданию симбиотической связи с моим генетическим материалом, который в итоге выведет род человеческий и планету Земля на галактический фарватер высших цивилизаций.
Поскольку вам нелегко распознать другие разновидности разумных существ, ваши самые передовые политические и социальные теории не пошли дальше понятия коллективизма, но за рамками сплочения членов вида в единый социальный организм кроются куда более значимые, хоть и более нетрадиционные возможности эволюции. И одна из них - симбиоз. Симбиоз есть отношение взаимной зависимости и конкретных благ для обоих участвующих в нем видов. За долгие годы своего развития я уже много раз и во многих местах вступал в симбиотическую связь с цивилизованными видами высших животных. И связь эта была полезна для обеих сторон: в моей памяти хранятся сведения о кораблях с фотонными двигателями и технологии их постройки. Я бы. мог предоставить эти сведения взамен на бесплатный проезд до новых планет, что вращаются вокруг солнц, менее захолустных и расположенных поближе к центру галактики. Дабы обеспечить себе вечное плавание по бескрайней реке космического времени, я снова и снова предлагаю этот договор высшим существам - таким образом, за долгие тысячелетия мне удалось распространиться по всей галактике. У сети мицелия нет органов, чтобы перевернуть мир, нет рук, но высшие животные, обладающие такими способностями, могут стать моими партнерами, я поделюсь с ними своими знаниями о звездах. И если они распорядятся ими во благо, то смогут вместе со своим скромным наставником-грибом вернуться в миллионы, миров: ведь они по праву принадлежат всем обитателям звездного роя".
Нечто, утверждающее, что оно столь же хрупко и прозрачно, как паутина, - ибо именно таков мицелий гриба, - сумело не только установить со мной контакт, но и передать мне видения, наделенные таким величием, такой безграничной надеждой, о каких я не мог и мечтать. Все это тревожило и захватывало, вот только было ли это правдой?
Моя собственная реакция на заявления гриба о внеземном происхождении триптаминовых галлюциногенов и видениях, которые они вызывают, была неоднозначной. Возможно, некоторые из этих веществ действительно представляют собой "посеянные гены", которые много эпох назад внесли в космическую среду автоматические межпланетные зонды, запущенные к нам какой-то иной галактической цивилизацией. Эти гены могли быть занесены с геном гриба или какого-то другого растения, только и ждавшего пришествия иного разума, который бы их обнаружил, чтобы начать распространять свое послание, открывающееся вместе с причудливым измерением, знакомым всем шаманам. Суть такого послания могла стать ясна только после того, как те, кому оно предназначено, достигнут достаточного уровня технического развития, чтобы суметь его оценить. Небывалый рост аналитических методов, произошедший в прошлом веке, может означать, что теперь мы приближаемся к этому уровню. Я полагаю, что итоговым содержанием послания будут инструкции - их назовут "открытием" - о том, как построить передатчик материи или какое-то другое устройство, которое позволит нам установить прямой контакт с цивилизацией, столько эпох назад отправившей на Землю несущие послание галлюциногены. Из видений следует, что такая цивилизация владеет способом передавать информацию - если не саму материю - со скоростью, превышающей скорость света, однако в пункте получения необходимо иметь приемник, иначе инопланетная составляющая гриба окажется так же ограничена рамками общей относительности, как и мы сами.
Кто-то или что-то засеяло межгалактическое пространство биомеханическими зондами-автоматами. По нашим меркам эти зонды сложнейшие творения технической мысли; они могут приспосабливать несущие послание галлюциногены к конкретным условиям среды, в которую может попасть зонд, и выпускать вирусоподобные псевдоорганизмы, способные вносить искусственные гены в нуклеоплазму видов-мишеней и имплантировать их там. Это куда более долговечная разновидность послания, нежели незыблемый монолит на Луне или орбитальный монитор. Искусственные гены могут переноситься потоком эволюции буквально на сотни миллионов лет, причем их послание при этом существенно не пострадает. Послание, которое зонды доставляют, а галлюциногены передают, меняется в зависимости от потребностей разумных существ той планеты, с которой устанавливается контакт. Постепенно акцент .информации, которую может предоставить зонд, смещается. Предсказание удачной охоты, незатейливые исходы гаданий - к примеру, как найти потерянное, - и советы по врачеванию мало-помалу уступают место откровениям о внеземном источнике этих сведений и скрытой за ними цели, которая состоит в создании звездной антенны и последующем вступлении в Логос галактической цивилизации.
Что ни говори, идеи довольно фантастические! Но, как ни странно, многие из самых современных расчетов и теорий, посвященных плотности распространения жизни и разума в галактике, ставят перед экзобиологами вопрос: почему с нами до сих пор никто не вступил в контакт? В "Научных перспективах внеземной связи" Сирилла Поннамперумы и А.-Г.-У. Камерона дан прекрасный обзор современных взглядов на этот вопрос. Статья Р.-Н. Брейсуэлла, напечатанная в этой же книге, стала основой для моей теории о межпланетных зондах.
Подводя итог, можно сказать: современная наука приходит к выводу, что пик возникновения разумной жизни в галактике был достигнут от десяти до ста миллионов лет назад и что населяющие галактику народы в большинстве своем очень стары и мудры. Трудно сказать, чтобы такие существа появились под пение фанфар над каждым городом Земли. Войти в историю подобным образом - все равно что ввалиться в чужой дом без всякого предупреждения, и такого поступка едва ли можно ожидать от представителей древней, умудренной опытом галактической цивилизации. А может быть, они всегда были здесь или, скорее, здесь всегда было их присутствие, скрытое в галлюциногенах, и когда мы сами поймем это, то тем самым подадим им сигнал: мы готовы к контакту.
Но послать этот сигнал мы сможем лишь в том случае, если, последовав содержащимся в посеянных генах инструкциям, построим необходимую аппаратуру, социальную систему или звездолет. И когда мы это сделаем, где-то в галактике вспыхнет послание: еще одна из многих миллионов засеянных планет подошла к порогу галактического сообщества. По современным оценкам даже в изобилующей разумом галактике разумные виды минуют этот' порог лишь раз в сто тысяч лет. И это счастливый миг для всех членов сообщества. Если вышеизложенные соображения хоть в какой-то мере соответствуют истине, то сам факт, что они увидели свет, означает заключительный миг стадии, предшествующей контакту, и еще он означает настоятельную потребность исследовать псилоцибиновые видения и понять ту роль, которую они играют в психологии человеческого рода.
Недавно был пролит новый свет на феномен звучащих в мозгу голосов и роли, которую они могут играть в эволюции сознания. В 1977 году Джулиан Джейнс из Принстонского университета опубликовал на редкость дерзкую книгу "Происхождение сознания в процессе краха двухпалатного ума". Джейнсу понадобилось сто сорок пять страниц, чтобы изложить свои идеи о той роли, которую галлюцинации, в частности, слуховые, сыграли в процессе структурирования разума. Джейнс считает, что до времени создания "Илиады", то есть приблизительно до 1400 года до н.э., не существовало ничего похожего на современное эгоцентрическое, индивидуализированное сознание. Он утверждает, что люди вели себя, как автоматы или общественные насекомые, бессознательно работающие на благо своего улья. И такая система нарушалась лишь в моменты сильных потрясений и личной опасности. В такие мгновения безличный разум, находящийся за пределами повседневного опыта, начинал проявляться как голос. Согласно теории Джейнса, такие голоса на протяжении тысячелетий служили для человеческого общества путеводными огнями, кому бы их ни приписывали: живому, но отсутствующему царю, покойному царю, вездесущему Богу или личному божеству. Миграции и крушение культурной обособленности ранней человеческой цивилизации положили конец связи индивида с двухпалатным умом - этим термином Джейнс обозначает кибернетическое богоподобное присутствие, ощущаемое за звучащими в галлюцинациях голосами. В современную эпоху социальные предрассудки, направленные против общения с двухпалатным умом, превратили феномен "голосов" в мистическое откровение или в серьезное психическое отклонение - в любом случае, явление весьма редкое.
Заинтересованному читателю я посоветую отнестись к труду Джейнса очень осторожно, поскольку в книге, посвященной роли галлюциногенов в человеческой истории, он так и не сумел дать мало-мальски серьезное описание использования галлюциногенных растений. Это существенный недостаток, в особенности если предположить, что вызываемый псилоцибином эффект не является, как полагаю я, контактом с разумным существом, совершенно отличным от нас. Теория Джейнса подразумевает возможность, что псилоцибин восстанавливает связь человека с трансперсональным Иным, которая на каком-то уровне воспроизводит состояние ума, характерное для ранних человеческих популяций. Было бы логично предположить, что звучащий в мозгу голос, который древние принимали за глас Божий, современный неискушенный человек может принять за телепатический контакт с инопланетянами. Какие бы факты ни открылись нам в конце концов, псилоцибин предлагает средство, позволяющее непосредственно воспринимать этот голос, способный дать на все ответы, этот Логос Иного.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ. ГАВАЙСКИЙ КОНТАКТ В которой в вулканических пустошах Кау мы. с моей новой возлюбленной подвергаемся нападению богомолов - пиратов гиперпространства, и я произношу последние слова о Невыразимом.
Осень 1975 года стала для меня временем перемен в личной жизни и образования нового союза. Кэт, давняя знакомая,. которую я повстречал много лет назад в Иерусалиме, в период увлечения опиумом и каббалой, стала наконец моей возлюбленной. Прошло восемь лет с тех пор, как мы вместе совершали обход мечети Омара. Кэт обожала любоваться на лужи, оставленные приливом, и путешествовать в одиночку. Гриб сдержал свое обещание - я получил нового спутника, чтобы вместе продолжить странствия по миру души. В октябре мы отправились на Гавайи - писать и разрабатывать план путешествия в перуанскую Амазонию, намеченного на весну 1976 года. И наслаждаться друг другом.
На Гавайях мы сняли дом в отдаленной и безлюдной провинции Кау. Местность изобиловала прихотливыми потоками застывшей лавы - то были следы извержений различной давности. Единственную растительность являли собой капука - обособленные островки древнего леса, окруженные пенистыми морями ноздреватого камня, которые поглотили всю более низкорослую и менее удачливую местную флору. Позади, на горизонте, постепенно, почти незаметно вздымалась на высоту четырнадцать тысяч футов отлогая громада Мауна Лоа. Мы находились на высоте около двух с половиной тысяч футов. Наш домик стоял лицом к бескрайним зловещим полям пепла, участок же уходил в капуку. Благодаря своей гостеприимной тени и обилию птиц и насекомых она создавала благодатный контраст с первобытной пустыней, которая растянулась вокруг на много миль. Жизнь наша текла безмятежно. Я писал и проводил кое-какие эксперименты, исследуя тайны выращивания грибов. Кэт с головой ушла в наброски рисунков для книги, которую мы с Деннисом написали о культивировании строфарии. А вокруг разворачивался напоенный солнцем эротический сон.
Мы были одни - что нравилось нам обоим - и часто принимали грибы вместе. Именно во время этой гавайской идиллии я решил еще раз вернуться в бассейн Амазонки и понаблюдать за Banisteriopsis caapi в ее природном окружении, дабы удовлетворить свое любопытство относительно той роли, которую она сама и содержащиеся в ней бета-карболиновые галлюциногены сыграли в эксперименте в Ла Чоррере. Особенно меня занимал вопрос, способны ли другие туземные галлюциногены, имеющие другой химический состав, вызвать такие же переживания, как присутствующий в грибах псилоцибин. Я хотел выяснить, являлось ли то, что произошло с нами, частью общей феноменологии галлюциногенов, или же оно объясняется исключительно воздействием псилоцибина.
На Гавайях мы весь октябрь и ноябрь, с перерывами в неделю или десять дней, принимали строфарию, которую сами же выращивали, и испытали целый ряд поразительных переживаний. Псилоцибин создает отчетливое впечатление, что порой и другие могут так же ясно воспринимать галлюцинации, которые ты переживаешь. Мы с Кэт не раз убеждались в этом, по очереди пересказывая друг другу те видения, в которые погружались. И когда поток картин достигал поистине электризующей напряженности, у нас не оставалось сомнений, что мы видим одно и то же. Под влиянием псилоцибина связь души с поверхностью тела, с кожей, становится синестезийной и эмоционально усложняется. Цветовые и прочие ощущения приобретают осязаемый характер при обычном восприятии на это даже намека не бывает. Когда наши тела соприкасались, нам казалось, что обычная психическая обособленность и целостность тела исчезает: мы таяли в сознании друг друга на вершине тантрического блаженства, и это было неописуемо сладко и наполнено диковинными и забавными возможностями для человеческого развития и парапсихологических исследований.
По возвращении в Штаты мы с Ив больше грибов не принимали. До чего же это было здорово снова с кем-то делить навеянные грибами видения: ведь до того как ко мне присоединилась Кэт, большинство грибных плаваний я совершал в полном одиночестве - неприкаянная душа, затерянная в космическом океане. К счастью, теперь нас снова было двое, и мы вместе плыли по волнам искрящихся нездешним светом измерений.
Особенно врезались в память два связанных с приемом грибов эпизода. Первый произошел как-то в ноябре, поздно вечером. Мы оба приняли по пять граммов сушеной строфарии и сидели дома, у огня, наблюдая, как за сомкнутыми веками медленно вздымается волна галлюцинаций. Казалось, передо мной проходят мимолетные, но вещие картины путешествия на Амазонку, которое мы тогда планировали. В глазах мелькали то костры, то лесные тропы. Стрекотанье сверчков превратилось в оглушительную какофонию звуков, ожидавших нас в ночных джунглях Перу. Мы с Кэт вели разговор о планах, о будущем. Будущее представлялось нам безграничным, открытым нараспашку. Именно в тот вечер мы оба приняли решение пожениться и жить вместе. Я не сомневался, что это событие станет главным поворотным пунктом в моей жизни. Мы вдвоем вышли на свежий воздух и остановились под усеянным звездами небом, близ сараев и грядок, где каждый день занимались еще более совершенной технологией выращивания строфарии. Ночь выдалась необыкновенно тихая, небо так и сверкало звездами.
Глядя на южный небосклон, я подумал: "Если ты здесь, с нами, если ты одобряешь то направление, которое приняли наши жизни, если эта загадка реальна, подай нам знак!" Я сделал шаг, чтобы догнать шедшую впереди Кэт, собираясь сказать ей: "Я попросил, чтобы нам дали знак". Но не успел я заговорить, как все небо до самого горизонта прочертила багровая полоса метеорита. Как же глубоко созвучны должны быть душа и окружающий мир, чтобы могло произойти такое совпадение!
"Бывает, что метеориты сгорают в атмосфере, - отчетливо прозвучал у меня в ушах непрошеный комментарий гриба, - но не так уж часто".
Мы сели на теплую, ласковую землю и предались набегающим волнам видений и воспоминаний. Было мгновение, когда порыв ночного ветра вздыбил листву на дотоле неподвижных деревьях. Место было безлюдное, но в тихом воздухе за много миль был слышен скорбный вой собак с близлежащих ранчо, затерянных в этой части острова. Они часами выли и визжали, и голоса их сливались в жуткий, призрачный хор. Мы терялись в догадках, что бы это могло значить, но восприняли как совпадение, столь же необъяснимое, как и знак в небе, предвестник нашего будущего.
Прошло несколько часов, и в неверных лучах рассвета, в 4.49 по местному времени, разбросанные по всей планете сейсмические станции зарегистрировали землетрясение. Глухой скрежещущий рев прокатился по полям лавы, простиравшемся вокруг на многие мили. Вслед за первым толчком последовали приливные волны и усиление вулканической деятельности в Килауэа Калдера, близ эпицентра, от которого нас отделяло всего тридцать миль. Через час произошел еще один толчок, более слабый. Теперь нам стало совершенно ясно, почему выли собаки. Значит, и затмение в виде метеорита, и землетрясение, самое сильное на Гавайях за последние сто лет, были очевидцами нашего грибного плавания и углубленного исследования псилоцибиновых бездн, так же как и мы были их очевидцами.
Второе, гораздо более загадочное происшествие, связанное с грибами, которое нам довелось испытать на Гавайях, положило конец дальнейшим опытам с псилоцибином до той поры, пока мы не вернулись из перуанской Амазонии. Случилось это двадцать третьего декабря, за день до приезда Денниса, который собирался провести с нами Рождество. Мы с Кэт приняли, как обычно, по пять граммов сушеных грибов и расположились у огня в ожидании первой волны видений. И очень скоро она поглотила нас. Гриб показывал мне водную гладь голубовато-зеленой планеты, где не было другой суши, кроме опоясывающего ее по экватору архипелага, напоминавшего гигантскую Индонезию. Виды планеты сопровождал комментарий, пояснявший, что этот богатый кислородом мир находится на расстоянии ста световых лет от Земли и там полностью отсутствуют высшие животные. Как только до меня дошел смысл этого сообщения, я почувствовал, как во мне заговорил инстинкт завоевателя, казалось, исходящий прямо из нутра первобытного человека, реакция на миллионы лет кочевой жизни и неуклонный рост народонаселения. А комментатор тем временем продолжал объяснять: когда завершится симбиотический союз строфарии и человечества, "человеческие существа" смогут по праву претендовать на такие планеты, чтобы заселить их строфариями.
равнину. Мы находились внутри космической колонии - то было сооружение цилиндрич
еской формы диаметром в несколько миль, где огромные застекленные пространства перемежались с сельскохозяйственными угодьями и городами, разбросанными по дну долин. Откуда-то мне было известно, что в том будущем, куда я заглянул, в таких цилиндрических мирах живут сотни миллионов людей. Планеты-муравейники, населяющие галактику в воображении наших писателей-фантастов, оказались воссозданы в шаре диаметром всего лишь двенадцать световых часов, в центре которого находилось Солнце. Тысячи независимых сообществ, заключенных в этом шаре, следовали своей судьбе и своей эволюции, тысячи независимых цилиндрических миров роились вокруг огромной энергетической печи - Солнца. Какой же могущественной, бесконечно созидательной силой стало человечество, вырвавшись за пределы своей планеты! Через огромные окна я видел, как создаются новейшие сверкающие обсидианом аппараты, - аппараты, сотворенные, чтобы бросить вызов ошеломляющим расстояниям, что лежат между нами и солнцами Кентавра. Передо мной развертывались сцены подготовки звездолета к старту. В ушах у меня звучали Коплендовы "Фанфары для простого парня". Бывали случаи, когда я видел иные варианты будущего, в которых мудрость гриба не была сплавлена с безудержным экспансионизмом человеческого рода. Я видел планету, населенную сообществом симбионтов - организмов, в которых сосуществовали рабы-труженики и орудия труда. Видел жизнь североамериканского общества на протяжении нескольких сотен лет переворотов и политических перемен картину, напоминающую огромный театр военных действий. Сращение фашизма и демократии, как ярмо повисло на шее Северной Америки. Снова и снова кошмарный фашистский режим полицейского государства грязным пенящимся валом набегал на чаяния народных масс, и снова и снова народная смекалка противостояла глупости угнетателей. Люди поднимались на кровную, неистовую борьбу, стремясь отвоевать место для будущих поколений, чтобы те смогли предпринять попытки демократических преобразований общества.
Гриб постоянно возвращался к одной теме: он утверждал, что ему ведомы пути эволюции и потому он благожелательно настроен к симбиотическому союзу с теми, кого он называл "человеческими созданиями". Он стремился передать мне свое понимание того, как устроен мир, понимание, которое развивалось на протяжении миллионов лет сознательной жизни у него, разумного организма, распространяющего свой вид в галактике. По его утверждению, гриб - более древний биологический вид, и в качестве такового он предлагает свой зрелый опыт энергичной, но наивной младенческой расе, которая впервые стоит на пороге космических полетов. Наблюдая, как наше воображение стремится ввысь, пытаясь представить, что где-то в усеянной звездами галактике существует некое Иное, это Иное открывается нам в псилоцибиновых видениях как аспект нас самих. Феномен строфарии дарует нам встречу с разумной и внешне чужеродной формой жизни, правда, не такой, как мы ее себе обычно рисуем. И тем не менее это разумная форма жизни, хоть и чужеродная. Наша поп-культура предчувствовала даже столь неожиданный поворот событий, хоть зачастую и в свойственном ей комическом духе. В низкопробном кинобоевике "Нашествие людей-грибов" - очередной коммерческой дешевке, состряпанной той же командой, которая осчастливила нас "Годзиллой", присутствует следующая финальная сцена: группа японских ученых, ведущая исследования где-то в Азии, в непроходимых джунглях, неузнаваемо преображается, превращаясь в компанию поющих грибов.
Только застарелое невежество может привести к выводу, что разумные инопланетные существа хотя бы отдаленно похожи на нас. Эволюция - это нескончаемый поток форм и вариантов приспособляемости к конкретным условиям среды; в еще большей степени это относится к культуре. Гораздо более вероятно, что чуждый разум предстанет перед нами в едва узнаваемом облике, а не ошарашит нас внешним сходством с человеком и близким знакомством с нашей грубой технической цивилизацией. Можно предположить, что виды, доросшие до межпланетных полетов, обладают глубокими познаниями в генетике и функции ДНК, а потому вовсе необязательно, что они явятся нам в том облике, который им придала эволюция, свойственная жизни на их родной планете. Вполне возможно, они могут принимать любой облик, который пожелают. Гриб, привыкший перерабатывать неживую органическую материю, раскинувший под землей тонкую, как паутина, сеть мицелия, кажется организмом, созданным для того, чтобы соблюдать буддийскую заповедь ненанесения вреда и невмешательства в окружающую среду.
В конце лета 1975 года мы с Деннисом решили, что мир, который мы исследуем, стоит того, чтобы познакомить с ним более широкую публику. Мы надеялись организовать общину, которая разделяла бы наши идеи. С этой целью мы написали и опубликовали методику, которую разработали, культивируя строфарию. В начале этой книжки я изложил то, что было известно лично нам о мире гриба:
Гриб разговаривает с нами, и наше мнение основано на том, что он так красноречиво поведал нам о себе в прохладных сумерках сознания:
"Я стар, гораздо старше, чем мыслительная способность вашего вида, который сам в пятьдесят раз старше собственной истории. Хотя я и живу на земле уже много веков, родом я со звезд. И родина моя - не какая-то одна планета, ибо во множестве миров, рассеянных по сверкающему диску галактики, есть условия, позволяющие моим спорам сохранять жизнь. Тот гриб, который вы видите ~ это лишь часть моего тела, назначение которого наслаждаться радостями секса и греться на солнышке. Настоящее же тело это тончайшая сеть пронизывающих почву волокон. Ее переплетения могут покрывать целые акры земли, образуя больше соединений, чем их существует в человеческом мозге. Сеть моего мицелия почти бессмертна, стереть ее с лица земли может только внезапное отравление всей планеты или взрыв ее солнца. Есть способы - объяснить их я не могу из-за некоторых несообразностей в вашей модели реальности, - которые обеспечивают мне сверхсветовую связь через пространство и время. Тело мицелия хрупко, как паутина, но коллективные гиперразум и память - это гигантский исторический архив хода эволюции разумных видов на многих планетах нашего спирального звездного роя.
Поймите: Космос - это безбрежный океан для тех существ, которые способны размножаться спорами; ведь споры покрыты самым твердым из известных органических веществ. Множество спорообразующих организмов миллионы лет носятся по просторам пространства и времени, тая в себе искру жизни, пока не встретят подходящую для себя среду. Некоторые из них разумны, но лишь я и мои ближайшие сородичи, недавно достигшие этой ступени эволюции, наделены способностью гиперкоммуникации и памятью, которые отводят нам ведущее место в сообществе галактического разума. Как действует режим гиперкоммуникации, - это тайна, которую людям будет не так легко разгадать. Но средство очевидно: именно псилоцибин и псилоцин, присутствующие в биосинтетических проводящих путях моего организма, открывают для меня и моих симбионтов окна, позволяющие заглянуть в иные миры. Вы как индивиды и человечество как вид стоите на подступах к созданию симбиотической связи с моим генетическим материалом, который в итоге выведет род человеческий и планету Земля на галактический фарватер высших цивилизаций.
Поскольку вам нелегко распознать другие разновидности разумных существ, ваши самые передовые политические и социальные теории не пошли дальше понятия коллективизма, но за рамками сплочения членов вида в единый социальный организм кроются куда более значимые, хоть и более нетрадиционные возможности эволюции. И одна из них - симбиоз. Симбиоз есть отношение взаимной зависимости и конкретных благ для обоих участвующих в нем видов. За долгие годы своего развития я уже много раз и во многих местах вступал в симбиотическую связь с цивилизованными видами высших животных. И связь эта была полезна для обеих сторон: в моей памяти хранятся сведения о кораблях с фотонными двигателями и технологии их постройки. Я бы. мог предоставить эти сведения взамен на бесплатный проезд до новых планет, что вращаются вокруг солнц, менее захолустных и расположенных поближе к центру галактики. Дабы обеспечить себе вечное плавание по бескрайней реке космического времени, я снова и снова предлагаю этот договор высшим существам - таким образом, за долгие тысячелетия мне удалось распространиться по всей галактике. У сети мицелия нет органов, чтобы перевернуть мир, нет рук, но высшие животные, обладающие такими способностями, могут стать моими партнерами, я поделюсь с ними своими знаниями о звездах. И если они распорядятся ими во благо, то смогут вместе со своим скромным наставником-грибом вернуться в миллионы, миров: ведь они по праву принадлежат всем обитателям звездного роя".
Нечто, утверждающее, что оно столь же хрупко и прозрачно, как паутина, - ибо именно таков мицелий гриба, - сумело не только установить со мной контакт, но и передать мне видения, наделенные таким величием, такой безграничной надеждой, о каких я не мог и мечтать. Все это тревожило и захватывало, вот только было ли это правдой?
Моя собственная реакция на заявления гриба о внеземном происхождении триптаминовых галлюциногенов и видениях, которые они вызывают, была неоднозначной. Возможно, некоторые из этих веществ действительно представляют собой "посеянные гены", которые много эпох назад внесли в космическую среду автоматические межпланетные зонды, запущенные к нам какой-то иной галактической цивилизацией. Эти гены могли быть занесены с геном гриба или какого-то другого растения, только и ждавшего пришествия иного разума, который бы их обнаружил, чтобы начать распространять свое послание, открывающееся вместе с причудливым измерением, знакомым всем шаманам. Суть такого послания могла стать ясна только после того, как те, кому оно предназначено, достигнут достаточного уровня технического развития, чтобы суметь его оценить. Небывалый рост аналитических методов, произошедший в прошлом веке, может означать, что теперь мы приближаемся к этому уровню. Я полагаю, что итоговым содержанием послания будут инструкции - их назовут "открытием" - о том, как построить передатчик материи или какое-то другое устройство, которое позволит нам установить прямой контакт с цивилизацией, столько эпох назад отправившей на Землю несущие послание галлюциногены. Из видений следует, что такая цивилизация владеет способом передавать информацию - если не саму материю - со скоростью, превышающей скорость света, однако в пункте получения необходимо иметь приемник, иначе инопланетная составляющая гриба окажется так же ограничена рамками общей относительности, как и мы сами.
Кто-то или что-то засеяло межгалактическое пространство биомеханическими зондами-автоматами. По нашим меркам эти зонды сложнейшие творения технической мысли; они могут приспосабливать несущие послание галлюциногены к конкретным условиям среды, в которую может попасть зонд, и выпускать вирусоподобные псевдоорганизмы, способные вносить искусственные гены в нуклеоплазму видов-мишеней и имплантировать их там. Это куда более долговечная разновидность послания, нежели незыблемый монолит на Луне или орбитальный монитор. Искусственные гены могут переноситься потоком эволюции буквально на сотни миллионов лет, причем их послание при этом существенно не пострадает. Послание, которое зонды доставляют, а галлюциногены передают, меняется в зависимости от потребностей разумных существ той планеты, с которой устанавливается контакт. Постепенно акцент .информации, которую может предоставить зонд, смещается. Предсказание удачной охоты, незатейливые исходы гаданий - к примеру, как найти потерянное, - и советы по врачеванию мало-помалу уступают место откровениям о внеземном источнике этих сведений и скрытой за ними цели, которая состоит в создании звездной антенны и последующем вступлении в Логос галактической цивилизации.
Что ни говори, идеи довольно фантастические! Но, как ни странно, многие из самых современных расчетов и теорий, посвященных плотности распространения жизни и разума в галактике, ставят перед экзобиологами вопрос: почему с нами до сих пор никто не вступил в контакт? В "Научных перспективах внеземной связи" Сирилла Поннамперумы и А.-Г.-У. Камерона дан прекрасный обзор современных взглядов на этот вопрос. Статья Р.-Н. Брейсуэлла, напечатанная в этой же книге, стала основой для моей теории о межпланетных зондах.
Подводя итог, можно сказать: современная наука приходит к выводу, что пик возникновения разумной жизни в галактике был достигнут от десяти до ста миллионов лет назад и что населяющие галактику народы в большинстве своем очень стары и мудры. Трудно сказать, чтобы такие существа появились под пение фанфар над каждым городом Земли. Войти в историю подобным образом - все равно что ввалиться в чужой дом без всякого предупреждения, и такого поступка едва ли можно ожидать от представителей древней, умудренной опытом галактической цивилизации. А может быть, они всегда были здесь или, скорее, здесь всегда было их присутствие, скрытое в галлюциногенах, и когда мы сами поймем это, то тем самым подадим им сигнал: мы готовы к контакту.
Но послать этот сигнал мы сможем лишь в том случае, если, последовав содержащимся в посеянных генах инструкциям, построим необходимую аппаратуру, социальную систему или звездолет. И когда мы это сделаем, где-то в галактике вспыхнет послание: еще одна из многих миллионов засеянных планет подошла к порогу галактического сообщества. По современным оценкам даже в изобилующей разумом галактике разумные виды минуют этот' порог лишь раз в сто тысяч лет. И это счастливый миг для всех членов сообщества. Если вышеизложенные соображения хоть в какой-то мере соответствуют истине, то сам факт, что они увидели свет, означает заключительный миг стадии, предшествующей контакту, и еще он означает настоятельную потребность исследовать псилоцибиновые видения и понять ту роль, которую они играют в психологии человеческого рода.
Недавно был пролит новый свет на феномен звучащих в мозгу голосов и роли, которую они могут играть в эволюции сознания. В 1977 году Джулиан Джейнс из Принстонского университета опубликовал на редкость дерзкую книгу "Происхождение сознания в процессе краха двухпалатного ума". Джейнсу понадобилось сто сорок пять страниц, чтобы изложить свои идеи о той роли, которую галлюцинации, в частности, слуховые, сыграли в процессе структурирования разума. Джейнс считает, что до времени создания "Илиады", то есть приблизительно до 1400 года до н.э., не существовало ничего похожего на современное эгоцентрическое, индивидуализированное сознание. Он утверждает, что люди вели себя, как автоматы или общественные насекомые, бессознательно работающие на благо своего улья. И такая система нарушалась лишь в моменты сильных потрясений и личной опасности. В такие мгновения безличный разум, находящийся за пределами повседневного опыта, начинал проявляться как голос. Согласно теории Джейнса, такие голоса на протяжении тысячелетий служили для человеческого общества путеводными огнями, кому бы их ни приписывали: живому, но отсутствующему царю, покойному царю, вездесущему Богу или личному божеству. Миграции и крушение культурной обособленности ранней человеческой цивилизации положили конец связи индивида с двухпалатным умом - этим термином Джейнс обозначает кибернетическое богоподобное присутствие, ощущаемое за звучащими в галлюцинациях голосами. В современную эпоху социальные предрассудки, направленные против общения с двухпалатным умом, превратили феномен "голосов" в мистическое откровение или в серьезное психическое отклонение - в любом случае, явление весьма редкое.
Заинтересованному читателю я посоветую отнестись к труду Джейнса очень осторожно, поскольку в книге, посвященной роли галлюциногенов в человеческой истории, он так и не сумел дать мало-мальски серьезное описание использования галлюциногенных растений. Это существенный недостаток, в особенности если предположить, что вызываемый псилоцибином эффект не является, как полагаю я, контактом с разумным существом, совершенно отличным от нас. Теория Джейнса подразумевает возможность, что псилоцибин восстанавливает связь человека с трансперсональным Иным, которая на каком-то уровне воспроизводит состояние ума, характерное для ранних человеческих популяций. Было бы логично предположить, что звучащий в мозгу голос, который древние принимали за глас Божий, современный неискушенный человек может принять за телепатический контакт с инопланетянами. Какие бы факты ни открылись нам в конце концов, псилоцибин предлагает средство, позволяющее непосредственно воспринимать этот голос, способный дать на все ответы, этот Логос Иного.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ. ГАВАЙСКИЙ КОНТАКТ В которой в вулканических пустошах Кау мы. с моей новой возлюбленной подвергаемся нападению богомолов - пиратов гиперпространства, и я произношу последние слова о Невыразимом.
Осень 1975 года стала для меня временем перемен в личной жизни и образования нового союза. Кэт, давняя знакомая,. которую я повстречал много лет назад в Иерусалиме, в период увлечения опиумом и каббалой, стала наконец моей возлюбленной. Прошло восемь лет с тех пор, как мы вместе совершали обход мечети Омара. Кэт обожала любоваться на лужи, оставленные приливом, и путешествовать в одиночку. Гриб сдержал свое обещание - я получил нового спутника, чтобы вместе продолжить странствия по миру души. В октябре мы отправились на Гавайи - писать и разрабатывать план путешествия в перуанскую Амазонию, намеченного на весну 1976 года. И наслаждаться друг другом.
На Гавайях мы сняли дом в отдаленной и безлюдной провинции Кау. Местность изобиловала прихотливыми потоками застывшей лавы - то были следы извержений различной давности. Единственную растительность являли собой капука - обособленные островки древнего леса, окруженные пенистыми морями ноздреватого камня, которые поглотили всю более низкорослую и менее удачливую местную флору. Позади, на горизонте, постепенно, почти незаметно вздымалась на высоту четырнадцать тысяч футов отлогая громада Мауна Лоа. Мы находились на высоте около двух с половиной тысяч футов. Наш домик стоял лицом к бескрайним зловещим полям пепла, участок же уходил в капуку. Благодаря своей гостеприимной тени и обилию птиц и насекомых она создавала благодатный контраст с первобытной пустыней, которая растянулась вокруг на много миль. Жизнь наша текла безмятежно. Я писал и проводил кое-какие эксперименты, исследуя тайны выращивания грибов. Кэт с головой ушла в наброски рисунков для книги, которую мы с Деннисом написали о культивировании строфарии. А вокруг разворачивался напоенный солнцем эротический сон.
Мы были одни - что нравилось нам обоим - и часто принимали грибы вместе. Именно во время этой гавайской идиллии я решил еще раз вернуться в бассейн Амазонки и понаблюдать за Banisteriopsis caapi в ее природном окружении, дабы удовлетворить свое любопытство относительно той роли, которую она сама и содержащиеся в ней бета-карболиновые галлюциногены сыграли в эксперименте в Ла Чоррере. Особенно меня занимал вопрос, способны ли другие туземные галлюциногены, имеющие другой химический состав, вызвать такие же переживания, как присутствующий в грибах псилоцибин. Я хотел выяснить, являлось ли то, что произошло с нами, частью общей феноменологии галлюциногенов, или же оно объясняется исключительно воздействием псилоцибина.
На Гавайях мы весь октябрь и ноябрь, с перерывами в неделю или десять дней, принимали строфарию, которую сами же выращивали, и испытали целый ряд поразительных переживаний. Псилоцибин создает отчетливое впечатление, что порой и другие могут так же ясно воспринимать галлюцинации, которые ты переживаешь. Мы с Кэт не раз убеждались в этом, по очереди пересказывая друг другу те видения, в которые погружались. И когда поток картин достигал поистине электризующей напряженности, у нас не оставалось сомнений, что мы видим одно и то же. Под влиянием псилоцибина связь души с поверхностью тела, с кожей, становится синестезийной и эмоционально усложняется. Цветовые и прочие ощущения приобретают осязаемый характер при обычном восприятии на это даже намека не бывает. Когда наши тела соприкасались, нам казалось, что обычная психическая обособленность и целостность тела исчезает: мы таяли в сознании друг друга на вершине тантрического блаженства, и это было неописуемо сладко и наполнено диковинными и забавными возможностями для человеческого развития и парапсихологических исследований.
По возвращении в Штаты мы с Ив больше грибов не принимали. До чего же это было здорово снова с кем-то делить навеянные грибами видения: ведь до того как ко мне присоединилась Кэт, большинство грибных плаваний я совершал в полном одиночестве - неприкаянная душа, затерянная в космическом океане. К счастью, теперь нас снова было двое, и мы вместе плыли по волнам искрящихся нездешним светом измерений.
Особенно врезались в память два связанных с приемом грибов эпизода. Первый произошел как-то в ноябре, поздно вечером. Мы оба приняли по пять граммов сушеной строфарии и сидели дома, у огня, наблюдая, как за сомкнутыми веками медленно вздымается волна галлюцинаций. Казалось, передо мной проходят мимолетные, но вещие картины путешествия на Амазонку, которое мы тогда планировали. В глазах мелькали то костры, то лесные тропы. Стрекотанье сверчков превратилось в оглушительную какофонию звуков, ожидавших нас в ночных джунглях Перу. Мы с Кэт вели разговор о планах, о будущем. Будущее представлялось нам безграничным, открытым нараспашку. Именно в тот вечер мы оба приняли решение пожениться и жить вместе. Я не сомневался, что это событие станет главным поворотным пунктом в моей жизни. Мы вдвоем вышли на свежий воздух и остановились под усеянным звездами небом, близ сараев и грядок, где каждый день занимались еще более совершенной технологией выращивания строфарии. Ночь выдалась необыкновенно тихая, небо так и сверкало звездами.
Глядя на южный небосклон, я подумал: "Если ты здесь, с нами, если ты одобряешь то направление, которое приняли наши жизни, если эта загадка реальна, подай нам знак!" Я сделал шаг, чтобы догнать шедшую впереди Кэт, собираясь сказать ей: "Я попросил, чтобы нам дали знак". Но не успел я заговорить, как все небо до самого горизонта прочертила багровая полоса метеорита. Как же глубоко созвучны должны быть душа и окружающий мир, чтобы могло произойти такое совпадение!
"Бывает, что метеориты сгорают в атмосфере, - отчетливо прозвучал у меня в ушах непрошеный комментарий гриба, - но не так уж часто".
Мы сели на теплую, ласковую землю и предались набегающим волнам видений и воспоминаний. Было мгновение, когда порыв ночного ветра вздыбил листву на дотоле неподвижных деревьях. Место было безлюдное, но в тихом воздухе за много миль был слышен скорбный вой собак с близлежащих ранчо, затерянных в этой части острова. Они часами выли и визжали, и голоса их сливались в жуткий, призрачный хор. Мы терялись в догадках, что бы это могло значить, но восприняли как совпадение, столь же необъяснимое, как и знак в небе, предвестник нашего будущего.
Прошло несколько часов, и в неверных лучах рассвета, в 4.49 по местному времени, разбросанные по всей планете сейсмические станции зарегистрировали землетрясение. Глухой скрежещущий рев прокатился по полям лавы, простиравшемся вокруг на многие мили. Вслед за первым толчком последовали приливные волны и усиление вулканической деятельности в Килауэа Калдера, близ эпицентра, от которого нас отделяло всего тридцать миль. Через час произошел еще один толчок, более слабый. Теперь нам стало совершенно ясно, почему выли собаки. Значит, и затмение в виде метеорита, и землетрясение, самое сильное на Гавайях за последние сто лет, были очевидцами нашего грибного плавания и углубленного исследования псилоцибиновых бездн, так же как и мы были их очевидцами.
Второе, гораздо более загадочное происшествие, связанное с грибами, которое нам довелось испытать на Гавайях, положило конец дальнейшим опытам с псилоцибином до той поры, пока мы не вернулись из перуанской Амазонии. Случилось это двадцать третьего декабря, за день до приезда Денниса, который собирался провести с нами Рождество. Мы с Кэт приняли, как обычно, по пять граммов сушеных грибов и расположились у огня в ожидании первой волны видений. И очень скоро она поглотила нас. Гриб показывал мне водную гладь голубовато-зеленой планеты, где не было другой суши, кроме опоясывающего ее по экватору архипелага, напоминавшего гигантскую Индонезию. Виды планеты сопровождал комментарий, пояснявший, что этот богатый кислородом мир находится на расстоянии ста световых лет от Земли и там полностью отсутствуют высшие животные. Как только до меня дошел смысл этого сообщения, я почувствовал, как во мне заговорил инстинкт завоевателя, казалось, исходящий прямо из нутра первобытного человека, реакция на миллионы лет кочевой жизни и неуклонный рост народонаселения. А комментатор тем временем продолжал объяснять: когда завершится симбиотический союз строфарии и человечества, "человеческие существа" смогут по праву претендовать на такие планеты, чтобы заселить их строфариями.