доносившемуся из-за их спин отдаленному гулу голосов, когда Маккиннон вырос
словно ниоткуда, бесшумный, как призрак, и стальной хваткой сдавил его шею.
Не было никакого шума, ни малейшего его признака.
Оставив труп в кустах, опасаясь бродивших по территории особняка
охранников, они спокойно и осторожно пересекли гравий, поднялись по
ступенькам крыльца и беспрепятственно миновали распахнутые настежь двойные
двери.
Мягко освещенный люстрой просторный холл с высоким сводчатым потолком и
обшитыми чем-то, очень напоминавшим дуб, стенами блестел мозаичным паркетным
полом из западноавстралийского эвкалипта, каури и еще какой-то светлой
твердой тропической древесины. С двух сторон холла наверх плавно изгибалась
широкая лестница более темного, чем обшивка стен дерева, смыкаясь с
поддерживаемым колоннами широким балконом, опоясавшим три стены. Двойные
двери у подножия лестниц были заперты, а в глубине холла, одностворчатая,
открыта.
Николсон знаком показал Маккиннону и Телаку встать с каждой стороны
двойных дверей справа, а сам, мягко ступая, направился по холлу к открытой.
Он чувствовал под ногами твердый холодный пол - должно быть, во время
изматывающе долгого бега он стер последние, полуистлевшие при выносе Ван
Эффена из полыхавшего дома остатки подошв. Мозг автоматически отметил это и
тотчас отторгнул из сознания, уже долгое время противодействовавшего боли,
терзавшей сырую обожженную плоть. Ледяное чувство индифферентности
по-прежнему оставалось с ним.
Плотно прижавшись к стене, старший помощник прислушался к звукам за
открытым дверным проемом. Поначалу тишина казалась абсолютной, затем он
уловил неявные далекие отзвуки голосов и случайный звон посуды. Очевидно,
кухня и помещения слуг, - что вполне предположимо, учитывая подходящее для
поздней вечерней трапезы время. Значит слуги - или слуга - могли в любой
момент войти в холл, миновав видневшийся за дверным проемом коридор. Затаив
дыхание Николсон подался впереди на мгновение выглянул за дверь. В длинный,
тускло освещенный коридор выходили три двери, две боковые были закрыты, а из
третьей, в дальнем конце, - падал белый прямоугольник света. Убедившись, что
вокруг никого нет, Николсон шагнул в коридор, нашарил с другой стороны двери
ключ, вытащил его, вышел обратно в холл и, мягко прикрыв за собой дверь,
запер ее.
Затем снова неслышно пересек холл и присоединился к стоявшим у белых
двойных дверей Маккиннону и Телаку. Оба не отрывали от него глаз. Маккиннон
по-прежнему был мрачным и непримиримым, а перепачканный кровью Телак с
посеревшим от усталости смуглым лицом выглядел ужасно, однако было ясно, что
жажда мести поддержит в нем силы и энергию, сколько потребуется. Николсон
шепотом отдал ему краткие указания и подождал, пока он не проскользнет за
лестницу справа.
Приглушенный гул голосов за двойной дверью иногда прерывался взрывами
грубого хохота. Несколько секунд Николсон вслушивался, приложив ухо к щели,
затем проверил каждую створку по очереди бесконечно осторожным касанием
указательного пальца. Обе едва заметно поддались, и Николсон,
удовлетворенный, выпрямился и кивнул Маккиннону. Они подняли оружие, и,
распахнув дверь одновременным ударом ног, вошли в комнату.
Комната была длинной и низкой, с большими, завешенными москитными
сетками окнами, паркетным полом и обшитым деревом стенами. В дальней стене
комнаты - еще одно, меньших размеров окно. Единственной мебелью между двух
дверей был дубовый сервант по левой стене да подковообразный банкетный стол
со стульями, все из которых были заняты. Некоторые продолжали разговаривать,
смеяться и пить из глубоких стаканов, не замечая появления двух людей,
однако под влиянием молчания остальных тоже замолчали и, застыв на месте,
уставились на вошедших.
Для человека, предположительно оплакивающего смерть сына, полковник
Кисеки необычайно владел искусством сокрытия собственного горя от глаз
окружающих. Он угадывался безошибочно, - во главе стола, в почетном кресле с
высокой спинкой, обильно украшенном резьбой. Невысокий полковник оказался
чудовищной толщины, шея его выпирала из тугого армейского воротника, а
маленькие поросячьи глазки были почти полностью прикрыты складками жира.
Очень короткие черные волосы с сединой на висках торчали на макушке круглой
головы как щетина проволочного скребка. Его красное от алкоголя лицо за
частоколом пустых бутылок, громоздившихся на залитой вином белой скатерти,
как раз откинулось назад - полковник заходился хохотом, когда Николсон и
Маккиннон вступили в комнату. Теперь же это все еще улыбавшееся одутловатое
лицо медленно принимало выражение застывшего недоверия.
Никто не шелохнулся и не издал ни звука. С осторожной неспешностью
Николсон и Маккиннон обходили стол с двух сторон, мягким звуком шагов лишь
подчеркивая напряженную тишину. Старший помощник продвигался вдоль буфета,
боцман - мимо больших окон. Все четырнадцать человек по-прежнему неподвижно
сидели на своих местах, следя глазами за вошедшими. Пройдя полстола,
Николсон остановился и, убедившись, что Маккиннон держит всех присутствующих
в поле зрения, открыл первую дверь слева, дав ей распахнуться настежь, и,
как только она щелкнула замком, бесшумно развернулся к столу. Одновременно с
щелчком сидевший спиной к нему офицер, чья рука оставалась невидимой для
стоявшего по другую сторону стола Маккиннона, начал вытаскивать из боковой
кобуры револьвер и уже извлек его полностью, когда приклад автоматической
винтовки Николсона врезался ему поверх правого уха. Пистолет с бряцаньем
упал на паркет, а офицер - грудью на стол, сбив головой почти полную бутылку
вина, тихим журчанием полившимся из горлышка. Дюжина пар глаз, словно
завороженных единственным происходившим в комнате движением, наблюдала, как
кроваво-красное пятно расползается по белой скатерти. Попыток заговорить
никто по-прежнему не делал.
Николсон посмотрел в распахнутую теперь дверь. Лишь длинный пустой
коридор. Заперев дверь он перешел к следующей. За нею скрывалась маленькая,
лишенная окон уборная. Ее Николсон оставил открытой.
Вернувшись к столу, он двинулся вдоль его края, обыскивая людей на
предмет оружия. Маккиннон медленно, кругами, водил автоматом. Закончив
обыск, Николсон предоставил боцману проделать то же самое с его стороны
стола. Общий улов оказался на удивление мал, составив несколько ножей и три
револьвера, считая ступавшим на пол, - четыре. Два пистолета Николсон отдал
Маккиннону, два засунул себе за ремень. Для быстрой стрельбы с близкого
расстояния автоматическая винтовка казалась более эффективным оружием.
Николсон подошел к головной части стола и посмотрел на восседавшего в
кресле тучного человека.
- Вы полковник Кисеки?
Тот молча кивнул. Ошеломление уже прошло, и настороженность в глазах
была единственным признаком эмоций на его совершенно бесстрастном лице.
Опасный человек, угрюмо подумал Николсон, недооценка которого может привести
к фатальным последствиям.
- Прикажите всем положить руки на стол ладонями вверх и оставаться в
таком положении.
- Я отказываюсь. - Кисеки скрестил руки на груди и небрежно откинулся в
кресле. - С какой стати я должен... - Он не договорил, так как дуло винтовки
Николсона глубоко вошло в толстые жировые складки его шеи.
- Считаю до трех, - равнодушно сказал Николсон, чувствуя внутренний
холодок - мертвый Кисеки ему был не нужен. - Один. Два...
- Довольно! - Кисеки выпрямился в кресле, стараясь отклониться от
приставленного дула винтовки, и быстро заговорил. Руки ладонями вверх
незамедлительно легли на стол, как и приказывал Николсон.
- Вы знаете, кто мы? - продолжал Николсон.
- Я знаю, кто вы. - Кисеки говорил по-английски медленно и с видимым
трудом, хотя и вполне правильно. - Вы с английского танкера "Вирома".
Глупцы! На что вы надеетесь? Это безумие! Вы можете сдаться прямо сейчас.
Обещаю вам...
- Заткнитесь! - Николсон кивнул на сидевших по обе стороны от Кисеки
армейского офицера и смуглолицего индонезийца с тщательно причесанными
черными волосами в отлично сшитом сером костюме. - Кто эти двое?
- Мой заместитель и мэр Бантука.
- Мэр Бантука, значит? - Николсон с интересом посмотрел на индонезийца.
- Сотрудничаем вовсю, насколько я понимаю?
- Не знаю, о чем вы говорите, - Кисеки поднял на Николсона сузившиеся
глаза. - Мэр является членом и соучредителем Великой Восточно-Азиатской...
- Заткнитесь же, ради Бога! - Николсон оглядел остальных - двух или
трех офицеров, шестерых китайцев, араба и какого-то яванца - и снова
обратился к Кисеки. - Вы, ваш заместитель и мэр останетесь здесь. Прочие
побудут в той уборной.
- Сэр! - негромко крикнул Маккиннон от одного из окон. - Они уже идут
по аллее!
- Поторопитесь! - Николсон опять ткнул стволом в шею Кисеки. -
Прикажите им перейти в уборную. Живо!
- В эту клетку? Там же нечем дышать. - Кисеки изобразил ужас. - Они
задохнутся там.
- Или умрут здесь. Пусть выбирают. - Николсон надавил на винтовку,
напрягая палец на спусковом крючке. Но прежде умрете вы.
Через тридцать секунд в комнате стало тихо и почти безлюдно. Трое
по-прежнему сидели во главе банкетного стола. Еще одиннадцать кое-как
впихнули в уборную, закрыв на замок дверь за ними. Маккиннон прижался к
стене рядом с открытой двойной дверью. Николсон стоял за распахнутой дверью
в коридор. Он мог одновременно наблюдать сквозь щель между нею и косяком за
двойной дверью и держать в поле зрения Кисеки, наведя винтовку ему в грудь.
Что до Кисеки, то он получил приказ Николсона. А полковник повидал на своем
веку слишком много, в том числе и доведенных до крайней степени отчаяния и
решимости людей, чтобы не знать, что Николсон пристрелит его, как собаку,
при малейшем подозрении, что его пытаются обмануть, не говоря уже об
уверенности, известная жестокость Кисеки соперничала лишь с его храбростью,
но глупцом полковник никогда не был. Он намеревался выполнить приказ
Николсона безоговорочно.
Услышав плач и сдавленные всхлипывания маленького Питера - солдаты уже
поднимались по ступеням, - Николсон сжал губы. Поймав его взгляд, Кисеки
напрягся в ожидании пули, но Николсон покачал головой и он ощутимо
расслабился. Вскоре из холла донесся топот, замерший у дверей. Кисеки
повелительно крикнул, и японский конвой из шестерых человек вступил в
комнату, толкая перед собою пленников.
Первым шел капитан Файндхорн, поддерживаемый солдатами с двух сторон.
Он волочил ноги, часто и хрипло дышал, лицо его было пепельно-серым, с
гримасой боли, остановившись, конвоиры отпустили его. Качнувшись взад и
вперед и закатив воспаленные глаза, он обмяк и опустился на пол, тотчас
потеряв сознание. За ним стояла Гудрун Драхман, все еще державшая Питера на
руках. Темные волосы ее спутались, когда-то белая рубашка была разорвана
сзади, обнажая полспины. Николсон не мог видеть ее спину с того места где
стоял, но и без того знал, что она истыкана штыком, ибо шедший за ней солдат
не опускал его ни на минуту. Импульсивное желание выйти из-за двери и
израсходовать весь магазин винтовки на этого солдата было почти неодолимым,
но старший помощник оставался недвижим, переводя взгляд с бесстрастного лица
Кисеки на изможденное и перепачканное Гудрун. Ее также слегка качало на
дрожащих от усталости ногах, но она по-прежнему высоко держала голову.
Полковник Кисеки повелительно рявкнул. Солдаты уставились на него в
недоумении. Он повторил приказ, с силой хлопнув ладонью по столу, и четверо
из шести побросали оружие на паркет. Пятый медленно, с неким оцепенением
нахмурился, оглядел остальных и лежащее на полу оружие, неохотно расцепил
пальцы, и винтовка со стуком упала под ноги. И только шестой, - тот, что
стоял со штыком за Гудрун, - догадался, что дело не совсем чисто. Низко
пригнувшись, солдат дико обвел комнату глазами и тут же рухнул как
подкошенный, когда бесшумно появившийся позади него Телак чуть не снес ему
голову прикладом винтовки.
В следующее мгновение Николсон, Маккиннон и Телак одновременно вступили
в комнату. Телак препроводил пятерых японских солдат в угол, и пока боцман
захлопывал двойные двери, одновременно следя за сидевшими за столом,
Николсон беззастенчиво и с огромным облегчением обнял девушку вместе с
малышом у нее на руках. Еще не оправившаяся от шока Гудрун с недоверчивым
изумлением смотрела на него, а потом уткнулась ему в плечо лицом, повторяя
его имя. Маккиннон поглядывал на них, широко усмехаясь и подобрев лицом, ни
на долю секунды не упуская из виду троицы во главе стола.
- Джонни, Джонни! - Девушка подняла голову и посмотрела на Николсона
сияющими голубыми глазами, затуманенными от слез. Отойдя от первого
потрясения она начала мелко дрожать в промокшей под дождем одежде, даже не
сознавая этого. Такие полные счастья глаза Николсону еще не доводилось
видеть. - Ох, Джонни, а я думала, все кончено. Я думала, что Питер и я... -
Она резко замолчала и улыбнулась ему. - Да как же вы здесь оказались? Я... я
не понимаю. Как вы узнали...
- Частный самолет. - Николсон небрежно взмахнул рукой. - Это было
несложно. Потом, Гудрун. Нам нужно спешить. Боцман?
- Сэр? - Маккиннон силился скрыть улыбку.
- Свяжите наших дорогих друзей за столом. Но только запястья.
Заведенные за спины.
- Нас связать! - Кисеки подался вперед, сжав кулаки, по-прежнему
лежащие на столе. - Я не вижу необходимости...
- Стреляйте в них в случае чего, - приказал Николсон. - Они для нас
теперь бесполезны. - Он решил умолчать о той главной неоценимой услуге, что
еще предстояло оказать им Кисеки, убоявшись, что знание намерений противника
спровоцирует его на какой-нибудь отчаянный шаг.
- Считайте, что приказ выполнен, сэр. - Маккиннон решительно двинулся к
троице, срывая по ходу с окон москитные сетки, из которых могли получиться
отличные путы. Предварительно усадив Гудрун на стул, Николсон нагнулся к
капитану и потряс его за плечи. Постепенно Файндхорн очнулся и с трудом
открыл глаза. С помощью Николсона он тяжело поднялся на ноги и медленно
оглядел комнату, окончательно приходя в себя.
- Уж не знаю, как вам это удалось, мой мальчик, но удалось на славу. -
Он изучающе оглядел Николсона и поморщился, заметив порезы и сильные ожоги
на его ногах и руках. - Ну и досталось вам! Надеюсь, ваше самочувствие лучше
вашего вида.
- Самочувствие превосходное, сэр, - широко улыбнулся Николсон.
- Вы оптимистично лжете, мистер Николсон. Вам, как и мне, прямая дорога
на больничную койку. И куда же мы направимся отсюда?
- Далеко. И очень скоро. Через несколько минут, сэр. Нам еще надо
решить здесь пару вопросов.
- Тогда отправляйтесь сами, - проговорил Файндхорн. - Полагаю, мне
лучше будет в роли военнопленного. Честное слово, Джонни, я не пройду и
шага.
- А вам и не придется, сэр, гарантирую. - Николсон с любопытством ткнул
носком ранец одного из солдат, наклонился и заглянул внутрь. - Надо же, и
планы, и алмазы- все здесь. Надеюсь, полковник Кисеки, вам они не слишком
нужны?
Кисеки равнодушно воззрился на него. У Гудрун Драхман от неожиданности
вырвался быстрый вздох.
- Так это и есть полковник Кисеки! - Она несколько мгновений неотрывно
смотрела на него, затем поежилась. - Теперь я вижу, что капитан Ямата был
совершенно прав. Слава Богу, что вы оказались здесь первыми, Джонни.
- Капитан Ямата! - Глаза Кисеки и так едва заметные, практически
исчезли в складках кожи. - Что случилось с капитаном Яматой?
- Капитан Ямата отправился к праотцам, - коротко сообщил Николсон. -
Ван Эффен превратил его в месиво.
- Вы врете! Ван Эффен наш друг, и очень хороший друг.
- Был другом, - сказал Николсон. - Но вы расспросите об этом своих
людей - как-нибудь потом. - Он кивнул на сжавшуюся под винтовкой Телака
группу. - Пока же пошлите одного из них за носилками, одеялами и фонарями.
Думаю, нет надобности предупреждать о последствиях любого безрассудного
действия.
Кисеки бесстрастно взглянул на него и быстро проговорил что-то одному
из солдат.
- В этом доме должна быть рация. Где она? - Солдат вышел и Николсон
снова обратился к Кисеки.
Кисеки впервые улыбнулся, демонстрируя коллекцию золотых коронок на
передних зубах.
- Жаль вас разочаровывать, мистер... мм-м...
- Николсон. Не обращайте внимания на этикет. Рация, полковник Кисеки.
- Эта - единственная, что у нас есть. - Улыбаясь еще шире, Кисеки
кивнул на сервант, Маккиннон уже связал ему руки за спиной.
Николсон едва взглянул на маленький приемник.
- Ваш передатчик, полковник Кисеки, будьте любезны, - спокойно сказал
Николсон. - Вы ведь не почтовых голубей используете для связи?
- Английский юмор. Ха-ха! Очень, очень смешно. - Кисеки все еще
улыбался. - Разумеется, у нас есть передатчик, мистер... м-м... Николсон. В
солдатских казармах.
- Где это?
- На другом конце города. - У Кисеки был вид довольного собой человека.
- В миле отсюда. По меньшей мере, в миле.
- Понимаю. - Николсон выглядел задумчивым. - Далековато. И я
сомневаюсь, что смогу довести вас до казарм, уничтожить передатчик и
выбраться оттуда, не будучи нашпигован пулями.
- Вы проявляете признаки мудрости, мистер Николсон, - вкрадчиво
проговорил Кисеки.
- Я лишь не склонен к самоубийству. - Николсон потер давно не бритую
щетину и опять посмотрел на Кисеки. - И это единственный передатчик в
городе, так?
- Да. Придется вам уж поверить мне на слово.
- Я верю. - Заметно потеряв интерес к беседе, Николсон понаблюдал, как
Маккиннон управляется с заместителем Кисеки, с энтузиазмом затягивая
веревку, так что офицер вскрикнул от боли. Затем повернул голову к солдату,
вернувшемуся с носилками, одеялами и двумя фонарями.
Николсон в раздумье посмотрел на человека в штатском, сидевшего рядом с
Кисеки. Мэр пытался выглядеть разгневанным и возмущенным, что ему явно не
удавалось при страхе, безошибочно читавшемся в темных глазах и
подергивавшемся уголке рта. К тому же, он сильно потел, и его превосходный
серый костюм, казалось, как-то пообмяк и смотрелся теперь мешковато...
Николсон обратился к Кисеки.
- Мэр ваш хороший друг, насколько я понимаю, полковник? - Николсон
заметил, что Маккиннону не терпится уйти, и он ждет не дождется окончания
разговора. Заметил - и предпочел оставить это пока без внимания.
Кисеки с напыщенным видом прокашлялся.
- В положении начальника гарнизона и представителя интересов народа мы,
естественно...
- Не утруждайте себя далее, - перебил Николсон. - Полагаю, обязанности
мэра приводят его сюда довольно часто. - Он окинул мэра умышленно
презрительным взглядом, и Кисеки на это клюнул.
- Приводят сюда? - рассмеялся Кисеки. - Мой дорогой Николсон, это и
ЕСТЬ его дом. В котором я всего-навсего гость.
- Неужели? - Николсон уставился на мэра. - Вероятно, вы знаете
несколько слов по-английски, господин мэр?
- Я владею языком в совершенстве. - Гордость мгновенно взяла верх над
страхом.
- Прекрасно, - сухо сказал Николсон. - Как насчет небольшой беседы? -
Его голос понизился почти до театрально выдержанного глухого тембра. Мэр,
как и следовало ожидать, особенно напуганным не выглядел. - Где в этом доме
хранит передатчик полковник Кисеки?
Поняв, что попался на столь безыскусную удочку, Кисеки повернулся к
мэру и побагровев от ярости, стал что-то неразборчиво кричать, но был резко
остановлен на середине увесистым ударом Маккиннона.
- Не будьте идиотом, полковник, - с досадой проговорил Николсон. - И
меня за такового не держите. Да где это видано, чтоб у военноначальника в
столь нестабильном и взрывоопасном регионе, как Юго-Восточная Азия, центр
связи был на расстоянии мили? Абсолютно очевидно, что передатчик здесь, хотя
от вас ничего не добьешься и за целую ночь. Я, однако, сомневаюсь, что мэр
пойдет на жертвы ради вашей Великой Сферы Процветания. - Он снова повернулся
к мэру. - Я тороплюсь. Где передатчик?
- Я вам ничего не скажу. - Рот мэра дергался, даже когда он говорил. -
Вы не заставите меня говорить.
Николсон взглянул на Маккиннона.
- Будьте любезны, боцман, выверните ему слегка руку.
Маккиннон с радостью исполнил указание. Мэр вскрикнул - скорее от
преждевременного страха, чем от сильной боли, - и боцман отпустил его.
- Итак?
- Я не знаю, о чем речь.
На сей раз просить Маккиннона не пришлось. Он рванул вверх руку мэра
так, что запястье оказалось на уровне лопатки. Мэр завизжал, как попавший
под нож поросенок.
- Может быть, наверху? - как бы мимоходом спросил Николсон.
- Наверху. - Мэр всхлипывал от боли и, главным образом, от страха. - На
крыше. Моя рука - вы сломали мне руку!
- Теперь можете его связать, боцман. - Николсон отвернулся. - Ладно,
полковник, отведите-ка меня туда.
- Мой любезный друг, полагаю, способен сам довершить начатое, -
прошипел Кисеки сквозь зубы. Выражение его лица не сулило мэру ничего
хорошего, случись им встретиться при других обстоятельствах. - Он пусть и
покажет вам, где находится передатчик.
- Не сомневаюсь, что он готов это сделать. Однако я предпочел бы чтобы
это сделали вы. Кто-нибудь из ваших людей наверняка разгуливает неподалеку с
автоматами, и уверен, они без колебаний проделают в мэре и во мне множество
маленьких дырочек. Вы же, так сказать, послужите надежной гарантией
безопасности. - Николсон переложил винтовку в левую руку, вытащил из-за
ремня один из револьверов и убедился в том, что он снят с предохранителя. -
Повторяю, я тороплюсь, полковник. Идемте.
Они вернулись через пять минут. Передатчик представлял теперь кусок
искореженной стали с разбитыми лампами. Ни по пути на крышу, ни обратно они
не встретили ровным счетом никого. Крики мэра не привлекли ничьего внимания,
возможно, как подозревал Николсон, потому, что прислуга просто привыкла к
подобным, доносившимся из комнат Кисеки звукам.
В отсутствие старшего помощника Маккиннон не бездействовал. Укрытый
одеялами капитан Файндхорн удобно расположился на носилках на полу, прижимая
к себе немного испуганного Питера Тэллона. По углам носилок сидело на
корточках по японскому солдату. Особо выбирать им не приходилось, так как их
запястья были надежно прикреплены к ручкам носилок, а мэр и заместитель
полковника Кисеки связаны вместе за локти короткой веревкой. Пострадавший от
Телака конвоир по-прежнему неподвижно лежал на полу, и Николсон подозревал,
что ему суждено оставаться в таком положении еще очень долго. Шестого
солдата видно не было.
- Весьма неплохо, боцман. - Николсон одобрительно посмотрел вокруг. - А
где это наш пропавший друг?
- Он никуда не пропадал, сэр. Он там, в уборной. - Не обращая внимания
на протесты и злобные взгляды Кисеки, Маккиннон продолжал привязывать его
правую руку к левому локтю мэра. - Пришлось немного потрудиться, дабы
закрыть дверь, но я справился.
- Превосходно. - Николсон окинул комнату последним взглядом. - Ждать
более нет смысла. Будем отправляться.
- Куда это, интересно знать? - Широко расставив ноги, Кисеки вобрал
голову в плечи. - Куда вы нас забираете?
- Телак сказал мне, что ваш личный баркас - лучший и быстрейший на всем
побережье. Еще задолго до рассвета мы через Зондский пролив выйдем в
Индийский океан.
- Что! - Лицо Кисеки исказилось от злости. - Вы забираете мой баркас?
Вам это с рук не сойдет, англичанин, не сойдет! - Он замолчал, когда другая,
еще более ужасная мысль пришла ему в голову, и он ринулся вперед, волоча за
собой двух остальных и вопя: - Так вы и меня хотите взять с собой! Будьте вы
прокляты!
- А вы как полагали? - холодно проговорил Николсон. - Он отступил назад
от брыкающегося Кисеки, и не совсем милосердно ткнул его дулом винтовки в
диафрагму. Кисеки скорчился от боли. - Вы наше единственное и стопроцентное
охранное свидетельство. Неужели мы оставим вас здесь?
- Я никуда не пойду, - прохрипел Кисеки. - Не пойду. Можете меня убить,
но не пойду. Концлагерь! Стать английским военнопленным? Никогда, никогда,
никогда! Лучше застрелите меня!
- В этом нет необходимости, - заметил Николсон. - Мы можем связать вас
покрепче, вставить кляп или даже уложить на носилки. - Он кивнул на дверь
уборной. - Там полно дешевой рабочей силы. Но это лишь усложнит дело. Вы
можете пойти добровольно или отправиться на носилках с простреленными
ногами, если не пожелаете утихомириться. Выбирайте.
Кисеки посмотрел на непреклонное лицо Николсона и сделал выбор. Он
пошел сам.
Когда они спускались к пристани, им не встретилось ни одного японского
солдата. Ночь была безветренной, дождь лил не переставая, и улицы Бантука
оказались совершенно безлюдными. После столь долгого перерыва удача вновь
повернулась к ним лицом.
Вэньер с остальными были уже на борту. Пристань охранял лишь один
часовой, и Телак был бесшумен и стремителен, как рысь. Ван Эффен спал на
койке внизу, Уолтерс собирался передавать сообщение, баркас длиной в сорок и
шириной в четырнадцать футов поблескивал в темноте под дождем и был готов к
немедленному отплытию.
Уиллоуби властвовал в машинном отделении, светясь детской радостью при
виде двух, в превосходном состоянии дизелей. Гордон и Ивэнс грузили на
заднюю палубу лишние полдюжины бочек с топливом. Маккиннон же с Вэньером
обходили стоявшие за молом другие, более крупные суда в поисках раций,
оказывавшихся тотчас раскуроченными. Наткнувшись в гавани еще на один
баркас, они вывели из строя магнето на нем.
Ровно в десять вечера баркас, мерно урча, вышел в абсолютно спокойное
море. Николсон умолял Телака отправиться с ними, но тот наотрез отказался,
сказав, что не представляет себе жизни без своего народа. И двинулся вверх
по длинной пристани, ни разу не обернувшись. И Николсон знал, что видит его
в последний раз.
Едва они отплыли в темноту, четверо японских, все еще привязанных к
носилкам солдат, сломя голову заметались по пристани, пронзительно крича
высокими голосами, вскоре потонувшими во внезапном звуковом крещендо:
достигший конца мола баркас с полностью открытыми дроссельными клапанами и
работающими на максимальной мощности двигателями рванул в направлении мыса
Ява и скрывавшегося за ним Тиморского моря.
В половине третьего утра они встретились с английским военным кораблем
- противолодочным эсминцем "Кенмор".
словно ниоткуда, бесшумный, как призрак, и стальной хваткой сдавил его шею.
Не было никакого шума, ни малейшего его признака.
Оставив труп в кустах, опасаясь бродивших по территории особняка
охранников, они спокойно и осторожно пересекли гравий, поднялись по
ступенькам крыльца и беспрепятственно миновали распахнутые настежь двойные
двери.
Мягко освещенный люстрой просторный холл с высоким сводчатым потолком и
обшитыми чем-то, очень напоминавшим дуб, стенами блестел мозаичным паркетным
полом из западноавстралийского эвкалипта, каури и еще какой-то светлой
твердой тропической древесины. С двух сторон холла наверх плавно изгибалась
широкая лестница более темного, чем обшивка стен дерева, смыкаясь с
поддерживаемым колоннами широким балконом, опоясавшим три стены. Двойные
двери у подножия лестниц были заперты, а в глубине холла, одностворчатая,
открыта.
Николсон знаком показал Маккиннону и Телаку встать с каждой стороны
двойных дверей справа, а сам, мягко ступая, направился по холлу к открытой.
Он чувствовал под ногами твердый холодный пол - должно быть, во время
изматывающе долгого бега он стер последние, полуистлевшие при выносе Ван
Эффена из полыхавшего дома остатки подошв. Мозг автоматически отметил это и
тотчас отторгнул из сознания, уже долгое время противодействовавшего боли,
терзавшей сырую обожженную плоть. Ледяное чувство индифферентности
по-прежнему оставалось с ним.
Плотно прижавшись к стене, старший помощник прислушался к звукам за
открытым дверным проемом. Поначалу тишина казалась абсолютной, затем он
уловил неявные далекие отзвуки голосов и случайный звон посуды. Очевидно,
кухня и помещения слуг, - что вполне предположимо, учитывая подходящее для
поздней вечерней трапезы время. Значит слуги - или слуга - могли в любой
момент войти в холл, миновав видневшийся за дверным проемом коридор. Затаив
дыхание Николсон подался впереди на мгновение выглянул за дверь. В длинный,
тускло освещенный коридор выходили три двери, две боковые были закрыты, а из
третьей, в дальнем конце, - падал белый прямоугольник света. Убедившись, что
вокруг никого нет, Николсон шагнул в коридор, нашарил с другой стороны двери
ключ, вытащил его, вышел обратно в холл и, мягко прикрыв за собой дверь,
запер ее.
Затем снова неслышно пересек холл и присоединился к стоявшим у белых
двойных дверей Маккиннону и Телаку. Оба не отрывали от него глаз. Маккиннон
по-прежнему был мрачным и непримиримым, а перепачканный кровью Телак с
посеревшим от усталости смуглым лицом выглядел ужасно, однако было ясно, что
жажда мести поддержит в нем силы и энергию, сколько потребуется. Николсон
шепотом отдал ему краткие указания и подождал, пока он не проскользнет за
лестницу справа.
Приглушенный гул голосов за двойной дверью иногда прерывался взрывами
грубого хохота. Несколько секунд Николсон вслушивался, приложив ухо к щели,
затем проверил каждую створку по очереди бесконечно осторожным касанием
указательного пальца. Обе едва заметно поддались, и Николсон,
удовлетворенный, выпрямился и кивнул Маккиннону. Они подняли оружие, и,
распахнув дверь одновременным ударом ног, вошли в комнату.
Комната была длинной и низкой, с большими, завешенными москитными
сетками окнами, паркетным полом и обшитым деревом стенами. В дальней стене
комнаты - еще одно, меньших размеров окно. Единственной мебелью между двух
дверей был дубовый сервант по левой стене да подковообразный банкетный стол
со стульями, все из которых были заняты. Некоторые продолжали разговаривать,
смеяться и пить из глубоких стаканов, не замечая появления двух людей,
однако под влиянием молчания остальных тоже замолчали и, застыв на месте,
уставились на вошедших.
Для человека, предположительно оплакивающего смерть сына, полковник
Кисеки необычайно владел искусством сокрытия собственного горя от глаз
окружающих. Он угадывался безошибочно, - во главе стола, в почетном кресле с
высокой спинкой, обильно украшенном резьбой. Невысокий полковник оказался
чудовищной толщины, шея его выпирала из тугого армейского воротника, а
маленькие поросячьи глазки были почти полностью прикрыты складками жира.
Очень короткие черные волосы с сединой на висках торчали на макушке круглой
головы как щетина проволочного скребка. Его красное от алкоголя лицо за
частоколом пустых бутылок, громоздившихся на залитой вином белой скатерти,
как раз откинулось назад - полковник заходился хохотом, когда Николсон и
Маккиннон вступили в комнату. Теперь же это все еще улыбавшееся одутловатое
лицо медленно принимало выражение застывшего недоверия.
Никто не шелохнулся и не издал ни звука. С осторожной неспешностью
Николсон и Маккиннон обходили стол с двух сторон, мягким звуком шагов лишь
подчеркивая напряженную тишину. Старший помощник продвигался вдоль буфета,
боцман - мимо больших окон. Все четырнадцать человек по-прежнему неподвижно
сидели на своих местах, следя глазами за вошедшими. Пройдя полстола,
Николсон остановился и, убедившись, что Маккиннон держит всех присутствующих
в поле зрения, открыл первую дверь слева, дав ей распахнуться настежь, и,
как только она щелкнула замком, бесшумно развернулся к столу. Одновременно с
щелчком сидевший спиной к нему офицер, чья рука оставалась невидимой для
стоявшего по другую сторону стола Маккиннона, начал вытаскивать из боковой
кобуры револьвер и уже извлек его полностью, когда приклад автоматической
винтовки Николсона врезался ему поверх правого уха. Пистолет с бряцаньем
упал на паркет, а офицер - грудью на стол, сбив головой почти полную бутылку
вина, тихим журчанием полившимся из горлышка. Дюжина пар глаз, словно
завороженных единственным происходившим в комнате движением, наблюдала, как
кроваво-красное пятно расползается по белой скатерти. Попыток заговорить
никто по-прежнему не делал.
Николсон посмотрел в распахнутую теперь дверь. Лишь длинный пустой
коридор. Заперев дверь он перешел к следующей. За нею скрывалась маленькая,
лишенная окон уборная. Ее Николсон оставил открытой.
Вернувшись к столу, он двинулся вдоль его края, обыскивая людей на
предмет оружия. Маккиннон медленно, кругами, водил автоматом. Закончив
обыск, Николсон предоставил боцману проделать то же самое с его стороны
стола. Общий улов оказался на удивление мал, составив несколько ножей и три
револьвера, считая ступавшим на пол, - четыре. Два пистолета Николсон отдал
Маккиннону, два засунул себе за ремень. Для быстрой стрельбы с близкого
расстояния автоматическая винтовка казалась более эффективным оружием.
Николсон подошел к головной части стола и посмотрел на восседавшего в
кресле тучного человека.
- Вы полковник Кисеки?
Тот молча кивнул. Ошеломление уже прошло, и настороженность в глазах
была единственным признаком эмоций на его совершенно бесстрастном лице.
Опасный человек, угрюмо подумал Николсон, недооценка которого может привести
к фатальным последствиям.
- Прикажите всем положить руки на стол ладонями вверх и оставаться в
таком положении.
- Я отказываюсь. - Кисеки скрестил руки на груди и небрежно откинулся в
кресле. - С какой стати я должен... - Он не договорил, так как дуло винтовки
Николсона глубоко вошло в толстые жировые складки его шеи.
- Считаю до трех, - равнодушно сказал Николсон, чувствуя внутренний
холодок - мертвый Кисеки ему был не нужен. - Один. Два...
- Довольно! - Кисеки выпрямился в кресле, стараясь отклониться от
приставленного дула винтовки, и быстро заговорил. Руки ладонями вверх
незамедлительно легли на стол, как и приказывал Николсон.
- Вы знаете, кто мы? - продолжал Николсон.
- Я знаю, кто вы. - Кисеки говорил по-английски медленно и с видимым
трудом, хотя и вполне правильно. - Вы с английского танкера "Вирома".
Глупцы! На что вы надеетесь? Это безумие! Вы можете сдаться прямо сейчас.
Обещаю вам...
- Заткнитесь! - Николсон кивнул на сидевших по обе стороны от Кисеки
армейского офицера и смуглолицего индонезийца с тщательно причесанными
черными волосами в отлично сшитом сером костюме. - Кто эти двое?
- Мой заместитель и мэр Бантука.
- Мэр Бантука, значит? - Николсон с интересом посмотрел на индонезийца.
- Сотрудничаем вовсю, насколько я понимаю?
- Не знаю, о чем вы говорите, - Кисеки поднял на Николсона сузившиеся
глаза. - Мэр является членом и соучредителем Великой Восточно-Азиатской...
- Заткнитесь же, ради Бога! - Николсон оглядел остальных - двух или
трех офицеров, шестерых китайцев, араба и какого-то яванца - и снова
обратился к Кисеки. - Вы, ваш заместитель и мэр останетесь здесь. Прочие
побудут в той уборной.
- Сэр! - негромко крикнул Маккиннон от одного из окон. - Они уже идут
по аллее!
- Поторопитесь! - Николсон опять ткнул стволом в шею Кисеки. -
Прикажите им перейти в уборную. Живо!
- В эту клетку? Там же нечем дышать. - Кисеки изобразил ужас. - Они
задохнутся там.
- Или умрут здесь. Пусть выбирают. - Николсон надавил на винтовку,
напрягая палец на спусковом крючке. Но прежде умрете вы.
Через тридцать секунд в комнате стало тихо и почти безлюдно. Трое
по-прежнему сидели во главе банкетного стола. Еще одиннадцать кое-как
впихнули в уборную, закрыв на замок дверь за ними. Маккиннон прижался к
стене рядом с открытой двойной дверью. Николсон стоял за распахнутой дверью
в коридор. Он мог одновременно наблюдать сквозь щель между нею и косяком за
двойной дверью и держать в поле зрения Кисеки, наведя винтовку ему в грудь.
Что до Кисеки, то он получил приказ Николсона. А полковник повидал на своем
веку слишком много, в том числе и доведенных до крайней степени отчаяния и
решимости людей, чтобы не знать, что Николсон пристрелит его, как собаку,
при малейшем подозрении, что его пытаются обмануть, не говоря уже об
уверенности, известная жестокость Кисеки соперничала лишь с его храбростью,
но глупцом полковник никогда не был. Он намеревался выполнить приказ
Николсона безоговорочно.
Услышав плач и сдавленные всхлипывания маленького Питера - солдаты уже
поднимались по ступеням, - Николсон сжал губы. Поймав его взгляд, Кисеки
напрягся в ожидании пули, но Николсон покачал головой и он ощутимо
расслабился. Вскоре из холла донесся топот, замерший у дверей. Кисеки
повелительно крикнул, и японский конвой из шестерых человек вступил в
комнату, толкая перед собою пленников.
Первым шел капитан Файндхорн, поддерживаемый солдатами с двух сторон.
Он волочил ноги, часто и хрипло дышал, лицо его было пепельно-серым, с
гримасой боли, остановившись, конвоиры отпустили его. Качнувшись взад и
вперед и закатив воспаленные глаза, он обмяк и опустился на пол, тотчас
потеряв сознание. За ним стояла Гудрун Драхман, все еще державшая Питера на
руках. Темные волосы ее спутались, когда-то белая рубашка была разорвана
сзади, обнажая полспины. Николсон не мог видеть ее спину с того места где
стоял, но и без того знал, что она истыкана штыком, ибо шедший за ней солдат
не опускал его ни на минуту. Импульсивное желание выйти из-за двери и
израсходовать весь магазин винтовки на этого солдата было почти неодолимым,
но старший помощник оставался недвижим, переводя взгляд с бесстрастного лица
Кисеки на изможденное и перепачканное Гудрун. Ее также слегка качало на
дрожащих от усталости ногах, но она по-прежнему высоко держала голову.
Полковник Кисеки повелительно рявкнул. Солдаты уставились на него в
недоумении. Он повторил приказ, с силой хлопнув ладонью по столу, и четверо
из шести побросали оружие на паркет. Пятый медленно, с неким оцепенением
нахмурился, оглядел остальных и лежащее на полу оружие, неохотно расцепил
пальцы, и винтовка со стуком упала под ноги. И только шестой, - тот, что
стоял со штыком за Гудрун, - догадался, что дело не совсем чисто. Низко
пригнувшись, солдат дико обвел комнату глазами и тут же рухнул как
подкошенный, когда бесшумно появившийся позади него Телак чуть не снес ему
голову прикладом винтовки.
В следующее мгновение Николсон, Маккиннон и Телак одновременно вступили
в комнату. Телак препроводил пятерых японских солдат в угол, и пока боцман
захлопывал двойные двери, одновременно следя за сидевшими за столом,
Николсон беззастенчиво и с огромным облегчением обнял девушку вместе с
малышом у нее на руках. Еще не оправившаяся от шока Гудрун с недоверчивым
изумлением смотрела на него, а потом уткнулась ему в плечо лицом, повторяя
его имя. Маккиннон поглядывал на них, широко усмехаясь и подобрев лицом, ни
на долю секунды не упуская из виду троицы во главе стола.
- Джонни, Джонни! - Девушка подняла голову и посмотрела на Николсона
сияющими голубыми глазами, затуманенными от слез. Отойдя от первого
потрясения она начала мелко дрожать в промокшей под дождем одежде, даже не
сознавая этого. Такие полные счастья глаза Николсону еще не доводилось
видеть. - Ох, Джонни, а я думала, все кончено. Я думала, что Питер и я... -
Она резко замолчала и улыбнулась ему. - Да как же вы здесь оказались? Я... я
не понимаю. Как вы узнали...
- Частный самолет. - Николсон небрежно взмахнул рукой. - Это было
несложно. Потом, Гудрун. Нам нужно спешить. Боцман?
- Сэр? - Маккиннон силился скрыть улыбку.
- Свяжите наших дорогих друзей за столом. Но только запястья.
Заведенные за спины.
- Нас связать! - Кисеки подался вперед, сжав кулаки, по-прежнему
лежащие на столе. - Я не вижу необходимости...
- Стреляйте в них в случае чего, - приказал Николсон. - Они для нас
теперь бесполезны. - Он решил умолчать о той главной неоценимой услуге, что
еще предстояло оказать им Кисеки, убоявшись, что знание намерений противника
спровоцирует его на какой-нибудь отчаянный шаг.
- Считайте, что приказ выполнен, сэр. - Маккиннон решительно двинулся к
троице, срывая по ходу с окон москитные сетки, из которых могли получиться
отличные путы. Предварительно усадив Гудрун на стул, Николсон нагнулся к
капитану и потряс его за плечи. Постепенно Файндхорн очнулся и с трудом
открыл глаза. С помощью Николсона он тяжело поднялся на ноги и медленно
оглядел комнату, окончательно приходя в себя.
- Уж не знаю, как вам это удалось, мой мальчик, но удалось на славу. -
Он изучающе оглядел Николсона и поморщился, заметив порезы и сильные ожоги
на его ногах и руках. - Ну и досталось вам! Надеюсь, ваше самочувствие лучше
вашего вида.
- Самочувствие превосходное, сэр, - широко улыбнулся Николсон.
- Вы оптимистично лжете, мистер Николсон. Вам, как и мне, прямая дорога
на больничную койку. И куда же мы направимся отсюда?
- Далеко. И очень скоро. Через несколько минут, сэр. Нам еще надо
решить здесь пару вопросов.
- Тогда отправляйтесь сами, - проговорил Файндхорн. - Полагаю, мне
лучше будет в роли военнопленного. Честное слово, Джонни, я не пройду и
шага.
- А вам и не придется, сэр, гарантирую. - Николсон с любопытством ткнул
носком ранец одного из солдат, наклонился и заглянул внутрь. - Надо же, и
планы, и алмазы- все здесь. Надеюсь, полковник Кисеки, вам они не слишком
нужны?
Кисеки равнодушно воззрился на него. У Гудрун Драхман от неожиданности
вырвался быстрый вздох.
- Так это и есть полковник Кисеки! - Она несколько мгновений неотрывно
смотрела на него, затем поежилась. - Теперь я вижу, что капитан Ямата был
совершенно прав. Слава Богу, что вы оказались здесь первыми, Джонни.
- Капитан Ямата! - Глаза Кисеки и так едва заметные, практически
исчезли в складках кожи. - Что случилось с капитаном Яматой?
- Капитан Ямата отправился к праотцам, - коротко сообщил Николсон. -
Ван Эффен превратил его в месиво.
- Вы врете! Ван Эффен наш друг, и очень хороший друг.
- Был другом, - сказал Николсон. - Но вы расспросите об этом своих
людей - как-нибудь потом. - Он кивнул на сжавшуюся под винтовкой Телака
группу. - Пока же пошлите одного из них за носилками, одеялами и фонарями.
Думаю, нет надобности предупреждать о последствиях любого безрассудного
действия.
Кисеки бесстрастно взглянул на него и быстро проговорил что-то одному
из солдат.
- В этом доме должна быть рация. Где она? - Солдат вышел и Николсон
снова обратился к Кисеки.
Кисеки впервые улыбнулся, демонстрируя коллекцию золотых коронок на
передних зубах.
- Жаль вас разочаровывать, мистер... мм-м...
- Николсон. Не обращайте внимания на этикет. Рация, полковник Кисеки.
- Эта - единственная, что у нас есть. - Улыбаясь еще шире, Кисеки
кивнул на сервант, Маккиннон уже связал ему руки за спиной.
Николсон едва взглянул на маленький приемник.
- Ваш передатчик, полковник Кисеки, будьте любезны, - спокойно сказал
Николсон. - Вы ведь не почтовых голубей используете для связи?
- Английский юмор. Ха-ха! Очень, очень смешно. - Кисеки все еще
улыбался. - Разумеется, у нас есть передатчик, мистер... м-м... Николсон. В
солдатских казармах.
- Где это?
- На другом конце города. - У Кисеки был вид довольного собой человека.
- В миле отсюда. По меньшей мере, в миле.
- Понимаю. - Николсон выглядел задумчивым. - Далековато. И я
сомневаюсь, что смогу довести вас до казарм, уничтожить передатчик и
выбраться оттуда, не будучи нашпигован пулями.
- Вы проявляете признаки мудрости, мистер Николсон, - вкрадчиво
проговорил Кисеки.
- Я лишь не склонен к самоубийству. - Николсон потер давно не бритую
щетину и опять посмотрел на Кисеки. - И это единственный передатчик в
городе, так?
- Да. Придется вам уж поверить мне на слово.
- Я верю. - Заметно потеряв интерес к беседе, Николсон понаблюдал, как
Маккиннон управляется с заместителем Кисеки, с энтузиазмом затягивая
веревку, так что офицер вскрикнул от боли. Затем повернул голову к солдату,
вернувшемуся с носилками, одеялами и двумя фонарями.
Николсон в раздумье посмотрел на человека в штатском, сидевшего рядом с
Кисеки. Мэр пытался выглядеть разгневанным и возмущенным, что ему явно не
удавалось при страхе, безошибочно читавшемся в темных глазах и
подергивавшемся уголке рта. К тому же, он сильно потел, и его превосходный
серый костюм, казалось, как-то пообмяк и смотрелся теперь мешковато...
Николсон обратился к Кисеки.
- Мэр ваш хороший друг, насколько я понимаю, полковник? - Николсон
заметил, что Маккиннону не терпится уйти, и он ждет не дождется окончания
разговора. Заметил - и предпочел оставить это пока без внимания.
Кисеки с напыщенным видом прокашлялся.
- В положении начальника гарнизона и представителя интересов народа мы,
естественно...
- Не утруждайте себя далее, - перебил Николсон. - Полагаю, обязанности
мэра приводят его сюда довольно часто. - Он окинул мэра умышленно
презрительным взглядом, и Кисеки на это клюнул.
- Приводят сюда? - рассмеялся Кисеки. - Мой дорогой Николсон, это и
ЕСТЬ его дом. В котором я всего-навсего гость.
- Неужели? - Николсон уставился на мэра. - Вероятно, вы знаете
несколько слов по-английски, господин мэр?
- Я владею языком в совершенстве. - Гордость мгновенно взяла верх над
страхом.
- Прекрасно, - сухо сказал Николсон. - Как насчет небольшой беседы? -
Его голос понизился почти до театрально выдержанного глухого тембра. Мэр,
как и следовало ожидать, особенно напуганным не выглядел. - Где в этом доме
хранит передатчик полковник Кисеки?
Поняв, что попался на столь безыскусную удочку, Кисеки повернулся к
мэру и побагровев от ярости, стал что-то неразборчиво кричать, но был резко
остановлен на середине увесистым ударом Маккиннона.
- Не будьте идиотом, полковник, - с досадой проговорил Николсон. - И
меня за такового не держите. Да где это видано, чтоб у военноначальника в
столь нестабильном и взрывоопасном регионе, как Юго-Восточная Азия, центр
связи был на расстоянии мили? Абсолютно очевидно, что передатчик здесь, хотя
от вас ничего не добьешься и за целую ночь. Я, однако, сомневаюсь, что мэр
пойдет на жертвы ради вашей Великой Сферы Процветания. - Он снова повернулся
к мэру. - Я тороплюсь. Где передатчик?
- Я вам ничего не скажу. - Рот мэра дергался, даже когда он говорил. -
Вы не заставите меня говорить.
Николсон взглянул на Маккиннона.
- Будьте любезны, боцман, выверните ему слегка руку.
Маккиннон с радостью исполнил указание. Мэр вскрикнул - скорее от
преждевременного страха, чем от сильной боли, - и боцман отпустил его.
- Итак?
- Я не знаю, о чем речь.
На сей раз просить Маккиннона не пришлось. Он рванул вверх руку мэра
так, что запястье оказалось на уровне лопатки. Мэр завизжал, как попавший
под нож поросенок.
- Может быть, наверху? - как бы мимоходом спросил Николсон.
- Наверху. - Мэр всхлипывал от боли и, главным образом, от страха. - На
крыше. Моя рука - вы сломали мне руку!
- Теперь можете его связать, боцман. - Николсон отвернулся. - Ладно,
полковник, отведите-ка меня туда.
- Мой любезный друг, полагаю, способен сам довершить начатое, -
прошипел Кисеки сквозь зубы. Выражение его лица не сулило мэру ничего
хорошего, случись им встретиться при других обстоятельствах. - Он пусть и
покажет вам, где находится передатчик.
- Не сомневаюсь, что он готов это сделать. Однако я предпочел бы чтобы
это сделали вы. Кто-нибудь из ваших людей наверняка разгуливает неподалеку с
автоматами, и уверен, они без колебаний проделают в мэре и во мне множество
маленьких дырочек. Вы же, так сказать, послужите надежной гарантией
безопасности. - Николсон переложил винтовку в левую руку, вытащил из-за
ремня один из револьверов и убедился в том, что он снят с предохранителя. -
Повторяю, я тороплюсь, полковник. Идемте.
Они вернулись через пять минут. Передатчик представлял теперь кусок
искореженной стали с разбитыми лампами. Ни по пути на крышу, ни обратно они
не встретили ровным счетом никого. Крики мэра не привлекли ничьего внимания,
возможно, как подозревал Николсон, потому, что прислуга просто привыкла к
подобным, доносившимся из комнат Кисеки звукам.
В отсутствие старшего помощника Маккиннон не бездействовал. Укрытый
одеялами капитан Файндхорн удобно расположился на носилках на полу, прижимая
к себе немного испуганного Питера Тэллона. По углам носилок сидело на
корточках по японскому солдату. Особо выбирать им не приходилось, так как их
запястья были надежно прикреплены к ручкам носилок, а мэр и заместитель
полковника Кисеки связаны вместе за локти короткой веревкой. Пострадавший от
Телака конвоир по-прежнему неподвижно лежал на полу, и Николсон подозревал,
что ему суждено оставаться в таком положении еще очень долго. Шестого
солдата видно не было.
- Весьма неплохо, боцман. - Николсон одобрительно посмотрел вокруг. - А
где это наш пропавший друг?
- Он никуда не пропадал, сэр. Он там, в уборной. - Не обращая внимания
на протесты и злобные взгляды Кисеки, Маккиннон продолжал привязывать его
правую руку к левому локтю мэра. - Пришлось немного потрудиться, дабы
закрыть дверь, но я справился.
- Превосходно. - Николсон окинул комнату последним взглядом. - Ждать
более нет смысла. Будем отправляться.
- Куда это, интересно знать? - Широко расставив ноги, Кисеки вобрал
голову в плечи. - Куда вы нас забираете?
- Телак сказал мне, что ваш личный баркас - лучший и быстрейший на всем
побережье. Еще задолго до рассвета мы через Зондский пролив выйдем в
Индийский океан.
- Что! - Лицо Кисеки исказилось от злости. - Вы забираете мой баркас?
Вам это с рук не сойдет, англичанин, не сойдет! - Он замолчал, когда другая,
еще более ужасная мысль пришла ему в голову, и он ринулся вперед, волоча за
собой двух остальных и вопя: - Так вы и меня хотите взять с собой! Будьте вы
прокляты!
- А вы как полагали? - холодно проговорил Николсон. - Он отступил назад
от брыкающегося Кисеки, и не совсем милосердно ткнул его дулом винтовки в
диафрагму. Кисеки скорчился от боли. - Вы наше единственное и стопроцентное
охранное свидетельство. Неужели мы оставим вас здесь?
- Я никуда не пойду, - прохрипел Кисеки. - Не пойду. Можете меня убить,
но не пойду. Концлагерь! Стать английским военнопленным? Никогда, никогда,
никогда! Лучше застрелите меня!
- В этом нет необходимости, - заметил Николсон. - Мы можем связать вас
покрепче, вставить кляп или даже уложить на носилки. - Он кивнул на дверь
уборной. - Там полно дешевой рабочей силы. Но это лишь усложнит дело. Вы
можете пойти добровольно или отправиться на носилках с простреленными
ногами, если не пожелаете утихомириться. Выбирайте.
Кисеки посмотрел на непреклонное лицо Николсона и сделал выбор. Он
пошел сам.
Когда они спускались к пристани, им не встретилось ни одного японского
солдата. Ночь была безветренной, дождь лил не переставая, и улицы Бантука
оказались совершенно безлюдными. После столь долгого перерыва удача вновь
повернулась к ним лицом.
Вэньер с остальными были уже на борту. Пристань охранял лишь один
часовой, и Телак был бесшумен и стремителен, как рысь. Ван Эффен спал на
койке внизу, Уолтерс собирался передавать сообщение, баркас длиной в сорок и
шириной в четырнадцать футов поблескивал в темноте под дождем и был готов к
немедленному отплытию.
Уиллоуби властвовал в машинном отделении, светясь детской радостью при
виде двух, в превосходном состоянии дизелей. Гордон и Ивэнс грузили на
заднюю палубу лишние полдюжины бочек с топливом. Маккиннон же с Вэньером
обходили стоявшие за молом другие, более крупные суда в поисках раций,
оказывавшихся тотчас раскуроченными. Наткнувшись в гавани еще на один
баркас, они вывели из строя магнето на нем.
Ровно в десять вечера баркас, мерно урча, вышел в абсолютно спокойное
море. Николсон умолял Телака отправиться с ними, но тот наотрез отказался,
сказав, что не представляет себе жизни без своего народа. И двинулся вверх
по длинной пристани, ни разу не обернувшись. И Николсон знал, что видит его
в последний раз.
Едва они отплыли в темноту, четверо японских, все еще привязанных к
носилкам солдат, сломя голову заметались по пристани, пронзительно крича
высокими голосами, вскоре потонувшими во внезапном звуковом крещендо:
достигший конца мола баркас с полностью открытыми дроссельными клапанами и
работающими на максимальной мощности двигателями рванул в направлении мыса
Ява и скрывавшегося за ним Тиморского моря.
В половине третьего утра они встретились с английским военным кораблем
- противолодочным эсминцем "Кенмор".