Перед тем как сорвать с себя фартук, толстяк издал странный звук, как будто его вот-вот хватит апоплексический удар.
– Через пять минут, – крикнул он, пулей вылетая из кухни, – я добьюсь, чтобы вас вышвырнули из этого дома! В гробовом молчании, установившемся на кухне после его ухода, Виктория обвела взглядом остальных поваров, в ужасе уставившихся на нее; в их глазах можно было прочесть все – от симпатии до смеха…
– Бог ты мой, девушка, – сказала добродушная женщина средних лет, вытирая передником руки, – с какой стати вы так взбесили его? Он же добьется того, что вы вылетите отсюда вверх тормашками.
Если не считать маленькой горничной Рут, убиравшей комнату Виктории, это было первое дружелюбное обращение от прислуги. К несчастью, Виктория была настолько удручена, что вызвала такой переполох, всего лишь предлагая свою помощь, что симпатия этой женщины чуть не заставила ее расплакаться.
– Дело не в том, что вы не правы, – продолжала женщина, ласково похлопав ее по руке. – Готовить жаркое не такое уж хитрое дело. Любой из нас мог бы обойтись без Андре, но его милость требует лучшей еды, а Андре – лучший шеф-повар в стране. Можете идти укладывать вещи, так как нечего и сомневаться – вам сию же минуту откажут от места.
Виктория едва смогла найти в себе силы, чтобы разуверить женщину на этот счет.
– Я здесь гостья, а не служащая… Я полагала, что миссис Нортроп сказала вам об этом.
У женщины буквально отвалилась челюсть.
– Нет, мисс, нам никто ничего не говорил. Здесь людям не разрешается сплетничать, и миссис Нортроп никогда не позволила бы себе опуститься до этого, особенно будучи родственницей мистера Нортропа, дворецкого. Я знала, что в доме находится гостья, но… – Ее взгляд упал на непритязательное платье Виктории, и девушка вспыхнула. – Может, предложить вам что-нибудь из еды?
Виктория в отчаянии покачала головой:
– Нет, но мне.., мне хотелось бы приготовить снадобье, чтобы облегчить страдания мистера О'Мэлли, у которого распухла челюсть. Нужно сделать простую припарку, которая должна помочь ему снять боль.
Женщина, назвавшаяся миссис Крэддок, показала Виктории, где взять необходимое, и девушка принялась за дело, ежеминутно ожидая, что «его милость» ворвется в кухню и при всем честном народе снова унизит ее.
Джейсон только что начал диктовать то самое письмо, работу над которым уже прерывали, как Нортроп снова постучал в дверь кабинета.
– Да? – нетерпеливо сказал Филдинг, когда дворецкий подошел к столу. – В чем дело на этот раз? Дворецкий прочистил горло.
– Снова мисс Ситон, милорд. Она.., м-м.., пыталась помогать старшему садовнику с посадками на клумбах. Он принял ее за служанку, и теперь, когда я указал ему на ошибку, он беспокоится, что вы недовольны его работой и послали ее…
Глухой голос Джейсона вибрировал от раздражения:
– Скажи садовнику, чтобы он продолжал работу, и попроси мисс Ситон не мешать ему. А ты, – мрачно добавил он, – не мешай мне. У меня много дел. – Филдинг снова повернулся к своему худому очкастому секретарю и сердито спросил:
– Так на чем мы остановились, Бенджамин?
– На письме вашему агенту в Дели, милорд. Джейсон успел продиктовать всего две строчки, когда за дверью послышалась какая-то суматоха и в дверь неуклюже просунулся повар, преследуемый Нортропом, пытавшимся встать у него на пути.
– Вы уволите или ее, или меня! – громко проговорил месье Андре, подступая к письменному столу. – Я не потерплю эту рыжую прислугу у себя на кухне!
С убийственным спокойствием милорд положил гусиное перо и устремил горящие угрожающим огнем зеленые глаза на лоснящееся лицо повара.
– Что ты сказал?
– Я сказал, что не потерплю…
– Убирайся отсюда, – бархатным голосом прервал его Джейсон.
На круглом лице повара сквозь багровый румянец проступила ужасающая белизна.
– Oui [3], – поспешно сказал он, уже пятясь к двери. – Я возвращаюсь на ку…
– Из моего дома, – безжалостно пояснил Джейсон, – и из моего поместья. Сию же минуту! – Он резко встал, задев локтем вдруг вспотевшего шеф-повара, и стремительно направился на кухню.
В кухне все замерли, как только услышали его гневный голос.
– Кто-нибудь из вас умеет готовить? – отчеканил он, и Виктория заключила, что шеф уволился из-за нее.
Ужаснувшись, она было сделала шаг в сторону маркиза, но, встретившись со зловещим взглядом Джейсона, побледнела, увидев в его глазах угрозу, чреватую большой бедой. Он презрительно оглядел всех присутствующих:
– Вы хотите сказать, что ни одна душа здесь не умеет готовить? г Миссис Крэддок поколебалась, но затем выступила вперед:
– Я умею, милорд. Джейсон коротко кивнул:
– Хорошо. Вы будете шеф-поваром. На будущее прошу вас избегать приторно-пряных французских соусов. – После этого он устремил леденящий взгляд на Викторию. – А вы, – зловещим тоном приказал он, – держитесь подальше от скотного двора и предоставьте работы в саду садовникам, а приготовление пищи – поварам!
Он ушел, а повара повернулись к Виктории, глазея на нее со смешанными чувствами удивления и благодарности. Устыдившись того, что вызвала такой переполох, она избегала встречаться с ними глазами; наклонив голову, она начала мешать отвар для припарки, которая должна была помочь мистеру О'Мэлли.
– Давайте работать, – улыбаясь, бодрым голосом сказала за всех миссис Крэддок. – Нам еще предстоит доказать его милости, что мы прекрасно можем управиться без Андре, от криков которого у нас закладывало уши и от ударов поварешки которого болели суставы пальцев.
Виктория подняла голову и поражение уставилась на миссис Крэддок.
– Да, он злобный тиран, – подтвердила женщина. – И мы очень благодарны вам за то, что избавились от него.
Не считая дня гибели родителей, Виктория не могла припомнить дня худшего, чем этот. Она взяла чашку с отваром, готовить который ее научил отец, и вышла.
Не сумев найти О'Мэлли, девушка пошла искать Нортропа, который как раз появился в дверях кабинета. Через полуоткрытую дверь она мельком увидела Джейсона, расположившегося за письменным столом с документом и беседовавшего с джентльменом в очках, сидевшим напротив него.
– Мистер Нортроп, – приглушенным голосом сказала она, вручая ему чашку, – вы не будете так любезны передать это мистеру О'Мэлли? Скажите ему, что это нужно прикладывать к зубу и деснам по несколько раз в день. Это поможет снять боль и опухоль.
Вновь отвлеченный от работы голосами, слышавшимися за дверью кабинета, Джейсон бросил бумагу, которую читал, на стол и, стремительно подойдя к двери, рывком открыл ее. Виктория уже поднималась вверх по лестнице, и он резко спросил у Нортропа:
– Ну и что она натворила на этот раз?
– Она.., она приготовила вот это снадобье для больного зуба О'Мэлли, милорд, – странно напряженным тоном сказал дворецкий, озадаченно глядя вслед девушке, поднимавшейся по лестнице.
Джейсон проследил за его взглядом, и его глаза сузились при виде тонкой согбенной фигурки в траурном платье.
– Виктория, – позвал он.
Виктория обернулась, ожидая очередного разноса, но он заговорил спокойным, сдержанным тоном, в котором тем не менее чувствовалась непреклонная властность:
– Не носите больше черных одежд, мне это не по душе.
– Мне очень жаль, что моя одежда оскорбляет ваш вкус, – ответила она со спокойным достоинством, – но я ношу траур по своим родителям.
Брови Джейсона сошлись на переносице, но он больше не промолвил ни слова, пока Виктория не исчезла из виду. Затем он приказал Нортропу:
– Пошлите кого-нибудь в Лондон за приличной одеждой для нее и избавьтесь от ее черных тряпок.
Когда Чарльз спустился на ленч и Виктория с подавленным видом села рядом, он взволнованно спросил:
– Боже всевышний, дитя мое, что случилось? Вы бледны как смерть.
Виктория поведала ему о своих безрассудных поступках в это утро. Чарльз слушал, и у него от беззвучного смеха подрагивали губы.
– Отлично, отлично – сказал он, когда она окончила рассказ, и, к ее изумлению, фыркнул от удовольствия. – Действуйте в том же духе и нарушайте стиль его жизни, моя дорогая. Это именно то, что ему нужно. С виду он может казаться холодным и суровым, но это всего лишь скорлупа – признаю, толстая скорлупа, но настоящая женщина могла бы вскрыть ее и обнаружить под ней тонкую, чуткую душу. И когда она раскроет это, Джейсон сделает ее самой счастливой женщиной на свете. Помимо прочего, он очень щедр…
Он поднял брови, не договорив, и под его пристальным взглядом Виктория почувствовала себя неловко: уж не ее ли имеет он в виду?
Она ни на йоту не могла поверить, что в душе Джейсон Филдинг был чутким человеком, и, более того, по возможности она не хотела иметь с ним ничего общего. Вместо того чтобы прямо сказать об этом дяде Чарльзу, она тактично сменила тему:
– В ближайшие недели я ожидаю весточки от Эндрю.
– Ах да, Эндрю… – проговорил он, и искорки в его глазах погасли.
Глава 7
– Через пять минут, – крикнул он, пулей вылетая из кухни, – я добьюсь, чтобы вас вышвырнули из этого дома! В гробовом молчании, установившемся на кухне после его ухода, Виктория обвела взглядом остальных поваров, в ужасе уставившихся на нее; в их глазах можно было прочесть все – от симпатии до смеха…
– Бог ты мой, девушка, – сказала добродушная женщина средних лет, вытирая передником руки, – с какой стати вы так взбесили его? Он же добьется того, что вы вылетите отсюда вверх тормашками.
Если не считать маленькой горничной Рут, убиравшей комнату Виктории, это было первое дружелюбное обращение от прислуги. К несчастью, Виктория была настолько удручена, что вызвала такой переполох, всего лишь предлагая свою помощь, что симпатия этой женщины чуть не заставила ее расплакаться.
– Дело не в том, что вы не правы, – продолжала женщина, ласково похлопав ее по руке. – Готовить жаркое не такое уж хитрое дело. Любой из нас мог бы обойтись без Андре, но его милость требует лучшей еды, а Андре – лучший шеф-повар в стране. Можете идти укладывать вещи, так как нечего и сомневаться – вам сию же минуту откажут от места.
Виктория едва смогла найти в себе силы, чтобы разуверить женщину на этот счет.
– Я здесь гостья, а не служащая… Я полагала, что миссис Нортроп сказала вам об этом.
У женщины буквально отвалилась челюсть.
– Нет, мисс, нам никто ничего не говорил. Здесь людям не разрешается сплетничать, и миссис Нортроп никогда не позволила бы себе опуститься до этого, особенно будучи родственницей мистера Нортропа, дворецкого. Я знала, что в доме находится гостья, но… – Ее взгляд упал на непритязательное платье Виктории, и девушка вспыхнула. – Может, предложить вам что-нибудь из еды?
Виктория в отчаянии покачала головой:
– Нет, но мне.., мне хотелось бы приготовить снадобье, чтобы облегчить страдания мистера О'Мэлли, у которого распухла челюсть. Нужно сделать простую припарку, которая должна помочь ему снять боль.
Женщина, назвавшаяся миссис Крэддок, показала Виктории, где взять необходимое, и девушка принялась за дело, ежеминутно ожидая, что «его милость» ворвется в кухню и при всем честном народе снова унизит ее.
Джейсон только что начал диктовать то самое письмо, работу над которым уже прерывали, как Нортроп снова постучал в дверь кабинета.
– Да? – нетерпеливо сказал Филдинг, когда дворецкий подошел к столу. – В чем дело на этот раз? Дворецкий прочистил горло.
– Снова мисс Ситон, милорд. Она.., м-м.., пыталась помогать старшему садовнику с посадками на клумбах. Он принял ее за служанку, и теперь, когда я указал ему на ошибку, он беспокоится, что вы недовольны его работой и послали ее…
Глухой голос Джейсона вибрировал от раздражения:
– Скажи садовнику, чтобы он продолжал работу, и попроси мисс Ситон не мешать ему. А ты, – мрачно добавил он, – не мешай мне. У меня много дел. – Филдинг снова повернулся к своему худому очкастому секретарю и сердито спросил:
– Так на чем мы остановились, Бенджамин?
– На письме вашему агенту в Дели, милорд. Джейсон успел продиктовать всего две строчки, когда за дверью послышалась какая-то суматоха и в дверь неуклюже просунулся повар, преследуемый Нортропом, пытавшимся встать у него на пути.
– Вы уволите или ее, или меня! – громко проговорил месье Андре, подступая к письменному столу. – Я не потерплю эту рыжую прислугу у себя на кухне!
С убийственным спокойствием милорд положил гусиное перо и устремил горящие угрожающим огнем зеленые глаза на лоснящееся лицо повара.
– Что ты сказал?
– Я сказал, что не потерплю…
– Убирайся отсюда, – бархатным голосом прервал его Джейсон.
На круглом лице повара сквозь багровый румянец проступила ужасающая белизна.
– Oui [3], – поспешно сказал он, уже пятясь к двери. – Я возвращаюсь на ку…
– Из моего дома, – безжалостно пояснил Джейсон, – и из моего поместья. Сию же минуту! – Он резко встал, задев локтем вдруг вспотевшего шеф-повара, и стремительно направился на кухню.
В кухне все замерли, как только услышали его гневный голос.
– Кто-нибудь из вас умеет готовить? – отчеканил он, и Виктория заключила, что шеф уволился из-за нее.
Ужаснувшись, она было сделала шаг в сторону маркиза, но, встретившись со зловещим взглядом Джейсона, побледнела, увидев в его глазах угрозу, чреватую большой бедой. Он презрительно оглядел всех присутствующих:
– Вы хотите сказать, что ни одна душа здесь не умеет готовить? г Миссис Крэддок поколебалась, но затем выступила вперед:
– Я умею, милорд. Джейсон коротко кивнул:
– Хорошо. Вы будете шеф-поваром. На будущее прошу вас избегать приторно-пряных французских соусов. – После этого он устремил леденящий взгляд на Викторию. – А вы, – зловещим тоном приказал он, – держитесь подальше от скотного двора и предоставьте работы в саду садовникам, а приготовление пищи – поварам!
Он ушел, а повара повернулись к Виктории, глазея на нее со смешанными чувствами удивления и благодарности. Устыдившись того, что вызвала такой переполох, она избегала встречаться с ними глазами; наклонив голову, она начала мешать отвар для припарки, которая должна была помочь мистеру О'Мэлли.
– Давайте работать, – улыбаясь, бодрым голосом сказала за всех миссис Крэддок. – Нам еще предстоит доказать его милости, что мы прекрасно можем управиться без Андре, от криков которого у нас закладывало уши и от ударов поварешки которого болели суставы пальцев.
Виктория подняла голову и поражение уставилась на миссис Крэддок.
– Да, он злобный тиран, – подтвердила женщина. – И мы очень благодарны вам за то, что избавились от него.
Не считая дня гибели родителей, Виктория не могла припомнить дня худшего, чем этот. Она взяла чашку с отваром, готовить который ее научил отец, и вышла.
Не сумев найти О'Мэлли, девушка пошла искать Нортропа, который как раз появился в дверях кабинета. Через полуоткрытую дверь она мельком увидела Джейсона, расположившегося за письменным столом с документом и беседовавшего с джентльменом в очках, сидевшим напротив него.
– Мистер Нортроп, – приглушенным голосом сказала она, вручая ему чашку, – вы не будете так любезны передать это мистеру О'Мэлли? Скажите ему, что это нужно прикладывать к зубу и деснам по несколько раз в день. Это поможет снять боль и опухоль.
Вновь отвлеченный от работы голосами, слышавшимися за дверью кабинета, Джейсон бросил бумагу, которую читал, на стол и, стремительно подойдя к двери, рывком открыл ее. Виктория уже поднималась вверх по лестнице, и он резко спросил у Нортропа:
– Ну и что она натворила на этот раз?
– Она.., она приготовила вот это снадобье для больного зуба О'Мэлли, милорд, – странно напряженным тоном сказал дворецкий, озадаченно глядя вслед девушке, поднимавшейся по лестнице.
Джейсон проследил за его взглядом, и его глаза сузились при виде тонкой согбенной фигурки в траурном платье.
– Виктория, – позвал он.
Виктория обернулась, ожидая очередного разноса, но он заговорил спокойным, сдержанным тоном, в котором тем не менее чувствовалась непреклонная властность:
– Не носите больше черных одежд, мне это не по душе.
– Мне очень жаль, что моя одежда оскорбляет ваш вкус, – ответила она со спокойным достоинством, – но я ношу траур по своим родителям.
Брови Джейсона сошлись на переносице, но он больше не промолвил ни слова, пока Виктория не исчезла из виду. Затем он приказал Нортропу:
– Пошлите кого-нибудь в Лондон за приличной одеждой для нее и избавьтесь от ее черных тряпок.
Когда Чарльз спустился на ленч и Виктория с подавленным видом села рядом, он взволнованно спросил:
– Боже всевышний, дитя мое, что случилось? Вы бледны как смерть.
Виктория поведала ему о своих безрассудных поступках в это утро. Чарльз слушал, и у него от беззвучного смеха подрагивали губы.
– Отлично, отлично – сказал он, когда она окончила рассказ, и, к ее изумлению, фыркнул от удовольствия. – Действуйте в том же духе и нарушайте стиль его жизни, моя дорогая. Это именно то, что ему нужно. С виду он может казаться холодным и суровым, но это всего лишь скорлупа – признаю, толстая скорлупа, но настоящая женщина могла бы вскрыть ее и обнаружить под ней тонкую, чуткую душу. И когда она раскроет это, Джейсон сделает ее самой счастливой женщиной на свете. Помимо прочего, он очень щедр…
Он поднял брови, не договорив, и под его пристальным взглядом Виктория почувствовала себя неловко: уж не ее ли имеет он в виду?
Она ни на йоту не могла поверить, что в душе Джейсон Филдинг был чутким человеком, и, более того, по возможности она не хотела иметь с ним ничего общего. Вместо того чтобы прямо сказать об этом дяде Чарльзу, она тактично сменила тему:
– В ближайшие недели я ожидаю весточки от Эндрю.
– Ах да, Эндрю… – проговорил он, и искорки в его глазах погасли.
Глава 7
На следующий день Чарльз повез ее с собой на прогулку в соседнюю деревеньку, и хотя поездка наполнила Викторию ностальгической тоской по родному дому, она получила от нее огромное удовольствие. Повсюду можно было видеть распускающиеся цветы – в цветочных ящичках и садах, где за ними тщательно ухаживали, и на холмах и лугах, где о них заботилась одна лишь мать-природа. Деревенька с ее аккуратными домиками и мощенными булыжником улицами оказалась удивительно симпатичной, и Виктория была в восторге.
Всякий раз, как они выходили из маленьких лавчонок, расположенных на главной улице, проходившие мимо фермеры останавливались и в почтительном молчании глазели на них, сняв головные уборы. Они величали Чарльза «ваша светлость», и хотя он явно не мог припомнить их имен, это нисколько не мешало герцогу общаться с ними с непринужденной любезностью.
К тому времени когда они возвратились в Уэйкфилд-Парк, Виктория стала видеть свою будущую жизнь в несколько более розовом цвете; она также рассчитывала, что у нее будет возможность покороче познакомиться с жителями деревни.
Во избежание новых неприятностей мисс Ситон ограничилась в этот день чтением в своей комнате и двумя прогулками к куче отбросов, где все так же безуспешно пыталась приручить Вилли, предлагая ему приличную еду.
Перед ужином она прилегла на кровать и заснула, убаюканная мыслью, что дальнейшего противостояния с Джейсоном Филдингом можно будет избежать, попросту не попадаясь ему на глаза, и этого-то она сегодня как будто добилась.
Однако Виктория ошиблась. Когда она пробудилась, то увидела Рут, раскладывающую в шкаф платья пастельных тонов.
– Это не мои вещи, Рут, – сонно сказала Виктория, выбираясь из постели и щурясь от света свечей.
– Они ваши, мисс! – с энтузиазмом ответила горничная. – Его милость специально посылал человека в Лондон за покупками.
– Пожалуйста, сообщите ему, что я их не буду носить, – любезно, но твердо заявила девушка. Рут в волнении схватилась за горло.
– О нет, мисс, я не могу этого сделать. Правда не могу!
– Ну ладно, зато я могу! – сказала Виктория, направившись к другому шкафу за своим платьем.
– Ваших платьев здесь нет, – с несчастным видом вымолвила Рут. – Я.., унесла их по приказу его милости…
– Понятно, – по возможности мягко ответила Виктория, чувствуя, что в ней, как в кипящем котле, бурлит такая злость, о существовании которой она даже не подозревала.
Маленькая горничная заломила руки, в ее бесцветных глазах еще сквозила надежда.
– Мисс, его милость сказал, что я смогу занять место вашей камеристки, если сумею должным образом справиться с этим делом.
– Мне не нужна камеристка. Рут. Плечи Рут поникли.
– Это было бы настолько лучше того, чем я занимаюсь сейчас…
Перед этой сценой Виктория не могла устоять.
– Ну хорошо, – вздохнула она, выдавливая улыбку. – А чем занимается камеристка?
– Ну, буду помогать вам одеваться, следить за тем, чтобы ваша одежда всегда была чистой и выглаженной. Буду причесывать вас. Вы разрешите? Ухаживать за вашими волосами… У вас такие чудесные волосы, а моя мама всегда говорит, что из меня получился бы неплохой цирюльник.
Виктория скрепя сердце согласилась, надеясь тем самым выиграть время и успокоиться, перед тем как встретиться лицом к лицу с Джейсоном Филдингом.
Часом позже, облаченная в ниспадающее свободными складками шелковое платье персикового цвета с длинными рукавами, она молча обозревала себя в зеркало.
Ее тяжелые медные волосы были уложены на затылке в блестящие локоны и повязаны шелковыми лентами под цвет платья, ее высокие скулы алели от нарастающей злости, а сияющие сапфирами глаза искрились обидой и стыдом.
Виктории еще не доводилось не только видеть, но даже представить себе такое роскошное платье, как было на ней сейчас, – с тесно облегающим лифом и низким вырезом, вызывающе обнажающим верхнюю часть груди. Еще не было случая, чтобы она была так мало удовлетворена своей внешностью, как в эту минуту, когда ее силой заставляли проявлять откровенное неуважение к своим покойным родителям.
– О, мисс, – восторженно всплеснула руками Рут, – вы настолько прекрасны, что его милость не поверит своим глазам, когда увидит вас!
Предсказание Рут сбылось, но Виктория, когда входила в столовую, была слишком взбешена, чтобы получить хоть малейшее удовлетворение при виде его изумленного взгляда.
– Добрый вечер, дядя Чарльз, – сказала она, на мгновение прижавшись к лицу герцога щекой, в то время как Джейсон приходил в себя. Затем она резко повернулась и застыла в зловещем молчании, пока Филдинг-младший не без удовольствия обозревал ее фигуру: от блестящих золотисто-каштановых локонов и обнаженной части груди над корсажем и ниже – до носков элегантных шелковых вечерних туфель, купленных по его заказу.
Виктория была непривычна к восторженным взорам джентльменов, но в том нахальном, по-хозяйски бесстрастном рассматривании ее тела, которое позволил себе Джейсон, не было ничего джентльменского.
– Осмотр завершен? – коротко спросила она. Он не спеша перевел взгляд на ее глаза, и его жесткие губы тронула усмешка. Маркиз протянул руку, и Виктория машинально отшатнулась, прежде чем поняла, что он лишь хотел пододвинуть ей стул.
– Видимо, я совершил еще одну грубую, недопустимую в свете ошибку вроде той, когда не постучал в дверь? – осведомился Филдинг-младший тихим смеющимся голосом. Когда она занимала свое место, его губы были до обидного близко к се щеке. – Так, значит, в Америке не принято помочь леди, когда она садится?
Виктория отклонила голову.
– Вы помогаете мне сесть или собираетесь откусить мне ухо?
Его губы скривились в усмешке.
– Возможно, мне придется сделать это в том случае, если новый шеф-повар будет нас скверно кормить. – Тут он, возвращаясь на свое место, взглянул на герцога:
– Я рассчитал жирного француза.
Виктория вспомнила о той роли, которую невольно сыграла в кухонной трагедии, но была настолько зла на Джейсона за его очередную выходку, что даже чувство собственной вины не могло уравновесить ее эмоций.
Намереваясь разобраться с ним наедине, после ужина, она сосредоточила все свое внимание на герцоге, но по мере того как на столе менялись блюда, чувствовала себя все более неловко, постоянно ощущая на себе взгляд Джейсона Филдинга, хотя этому несколько мешал подсвечник, расположенный в центре стола.
Джейсон поднес к губам стакан с вином, продолжая наблюдать за ней. Он знал, что «сиротка» злится на него за пропажу потрепанных черных платьев и умирает от желания поквитаться с ним, – это можно было легко прочесть в ее горящих от злости глазах.
"Какая гордая, одухотворенная красавица», – беспристрастно оценил он. С самого начала она казалась очень славненькой, но он никак не мог ожидать, что она превратится в самую настоящую красавицу, какой оказалась в этот вечер, когда всего-навсего сбросила с себя непривлекательный траурный наряд. Возможно, он так ненавидел отвратительный черный цвет, что это затуманило ему глаза. Так или иначе, нет сомнений, что у нее на родине поклонники исчислялись сотнями. И также не вызывает никакого сомнения, что она вскружит голову и английским юношам. «Хотя, точнее, и юношам, и мужчинам», – поправил он себя.
Но, несмотря на ее пышные, привлекательные формы и опьяняющую красоту лица, он все более убеждался, что девушка абсолютно неопытна и невинна, в точном соответствии с описанием герцога. Неискушенная невинность, оказавшаяся под его кровом, за которую он, сам того не желая, нес ответственность. Оказаться в амплуа ее покровителя – свирепого стража целомудрия юной девы – сия мысль была настолько до смешного нелепой, что он чуть не расхохотался вслух, но тем не менее именно эту роль ему предстояло играть. Наверняка все, кто знает его, сочтут подобное абсурдом, принимая во внимание его весьма скверную репутацию в отношении женщин.
О'Мэлли долил вина в его бокал, и Джейсон сделал глоток, одновременно силясь придумать, как бы поаккуратнее сбыть ее с рук в целости и сохранности. Чем больше он размышлял, тем более убеждался в том, что ее следует поскорее вывести в свет, на чем, собственно, и настаивал герцог Атертон.
С ее ослепительной красотой можно было не сомневаться в успехе сей затеи. А с учетом небольшого приданого, которое Филдинг-младший мог ей обеспечить, казалось вполне реальным выдать девушку за какого-нибудь подходящего лондонского щеголя. С другой стороны, если девица действительно верила, что ее драгоценный Эндрю примчится за ней, то она может ждать его в течение многих месяцев, а то и лет, прежде чем согласится на брак с другим. Такая перспектива вовсе не устраивала Джейсона.
Действуя в соответствии с еще не оформившимся до конца планом, он выждал паузу в разговоре девушки с Чарльзом и спросил нарочито обыденным тоном:
– Дядя говорил, что вы, по сути, уже обручены с этим.., как его… Эдсон? Облерт?
Виктория резко повернулась к нему:
– Эндрю!
– А каков он из себя? – прощупывал он Нежная улыбка озарила лицо девушки.
– Он милый, красивый, умный, добрый, внимательный…
– Кажется, я получил полное представление о вашем избраннике, – сухо прервал ее Джейсон. – Примите мой совет – забудьте о нем.
Подавив острое желание запустить какой-нибудь предмет в его голову, Виктория поинтересовалась:
– Почему же это?
– Он вам не подходит. За четыре дня вы перевернули в моем доме все до основания. Какой толк вам связываться с этим неотесанным уравновешенным деревенским увальнем, который наверняка захочет вести спокойную, организованную жизнь? Для вас будет гораздо целесообразнее забыть о нем и воспользоваться максимумом возможностей здесь.
– Во-первых… – взорвалась Виктория, но Джейсон прервал ее, намеренно выводя из себя:
– Кроме того, если вы не забудете об Эдсоне, то скорее всего он забудет о вас. Разве вам не известна поговорка «с глаз долой – из сердца вон»?
Сверхчеловеческим усилием сдержав себя, Виктория стиснула зубы и промолчала.
– Ну что, аргументы иссякли? – продолжал зондировать почву Джейсон, восхищенно следя, как от гнева ее глаза становятся дымчато-темно-голубыми.
Она гордо вздернула подбородок.
– У меня на родине, мистер Филдинг, считается неприличным спорить за столом.
– Какое огромное неудобство это создает для вас, – мягко парировал маркиз.
Чарльз откинулся на спинку стула и с нежной улыбкой наблюдал за тем, как его сын пикируется с юной красавицей, так напоминавшей свою мать. «Они просто созданы друг для друга», – решил он. Виктория не испытывала благоговения перед Джейсоном. Ее духовность и мягкость облагородили бы его, и он стал бы таким супругом, о котором только и могут мечтать юные девы. Они составили бы счастье друг другу, и она подарила бы Джейсону сына…
И, умиротворенный своими мечтаниями, Чарльз представил себе внука, который родился бы в результате этого брачного союза. Таким образом, после всех этих пустых лет тоски и отчаяния у них с Кэтрин появился бы внук. Конечно, пока Джейсон и Виктория еще не совсем поладили, но этого нужно было ожидать. Джейсон – жесткий, умудренный опытом, переполненный горечью и желчью мужчина и к тому же резонер. А Виктория унаследовала от Кэтрин мужество, мягкость и пылкость. Ведь именно Кэтрин изменила его собственную жизнь. Она помогла ему узнать, что такое любовь. И что такое утрата. Перед его мысленным взором вереницей пронеслись события далекого прошлого, итогом которых стал сегодняшний вечер.
К тому времени, когда ему исполнилось двадцать два года, у Чарльза уже сложилась репутация жуира и картежника. Он не обладал чувством ответственности, для него не существовало никаких ограничений, но не было и абсолютно никаких перспектив, ибо его старший брат уже унаследовал герцогский титул и все с ним связанное – все, кроме денег. Деньги постоянно были в дефиците, ибо в течение четырехсот лет все поколения Филдингов проявляли отчетливую склонность ко всякого рода дорогостоящим порокам.
По сути, Чарльз был ничуть не хуже своего отца или отца своего отца. Зато его младший брат был, пожалуй, единственным в роду Филдингов, изъявившим желание побороть дьявольские искушения, но в жизнь он воплотил это с типично филдинговским максимализмом – решив стать миссионером и уехать в Индию.
Приблизительно в то же самое время француженка – любовница Чарльза заявила о своей беременности. Когда тот предложил ей вместо брака деньги, она зарыдала и набросилась на него с кулаками, но и это не помогло.
В конце концов она оставила его. Через неделю после рождения Джейсона она вернулась к своему жестокому любовнику, бесцеремонно швырнула ему дитя и исчезла. У Чарльза не было ни малейшего желания взваливать на себя заботу о ребенке, однако он не мог и просто-напросто отдать сына в сиротский приют.
В минуту озарения ему в голову пришла идея отдать Джейсона младшему брату и его безобразной жене, которые вот-вот собирались отправиться в Индию, чтобы «обращать язычников в истинную веру».
Без малейших колебаний он передал ребенка этим двум богобоязненным бездетным ревнителям веры – вместе с последними небольшими деньгами, которые у него еще оставались, – для того чтобы они позаботились о его сыне, и умыл руки.
До той поры ему еще как-то удавалось прилично обеспечивать себя, просиживая за карточным столом, но капризное счастье, всегда улыбавшееся ему, неожиданно оставило его. К тридцати двум годам Чарльзу пришлось столкнуться с суровой реальностью: он уже не мог вести жизнь на приличествующем человеку его происхождения уровне только на доходы от карточной игры. Такая ситуация была типична для безденежных младших отпрысков видных аристократических семей, и Чарльз разрешил ее принятым в те времена способом: обменяв знаменитую фамилию семьи на большое приданое.
С беззаботным безразличием он предложил руку дочери состоятельного купца – молодой леди, обладавшей большими деньгами, кое-какой красотой и небольшим умом.
Всякий раз, как они выходили из маленьких лавчонок, расположенных на главной улице, проходившие мимо фермеры останавливались и в почтительном молчании глазели на них, сняв головные уборы. Они величали Чарльза «ваша светлость», и хотя он явно не мог припомнить их имен, это нисколько не мешало герцогу общаться с ними с непринужденной любезностью.
К тому времени когда они возвратились в Уэйкфилд-Парк, Виктория стала видеть свою будущую жизнь в несколько более розовом цвете; она также рассчитывала, что у нее будет возможность покороче познакомиться с жителями деревни.
Во избежание новых неприятностей мисс Ситон ограничилась в этот день чтением в своей комнате и двумя прогулками к куче отбросов, где все так же безуспешно пыталась приручить Вилли, предлагая ему приличную еду.
Перед ужином она прилегла на кровать и заснула, убаюканная мыслью, что дальнейшего противостояния с Джейсоном Филдингом можно будет избежать, попросту не попадаясь ему на глаза, и этого-то она сегодня как будто добилась.
Однако Виктория ошиблась. Когда она пробудилась, то увидела Рут, раскладывающую в шкаф платья пастельных тонов.
– Это не мои вещи, Рут, – сонно сказала Виктория, выбираясь из постели и щурясь от света свечей.
– Они ваши, мисс! – с энтузиазмом ответила горничная. – Его милость специально посылал человека в Лондон за покупками.
– Пожалуйста, сообщите ему, что я их не буду носить, – любезно, но твердо заявила девушка. Рут в волнении схватилась за горло.
– О нет, мисс, я не могу этого сделать. Правда не могу!
– Ну ладно, зато я могу! – сказала Виктория, направившись к другому шкафу за своим платьем.
– Ваших платьев здесь нет, – с несчастным видом вымолвила Рут. – Я.., унесла их по приказу его милости…
– Понятно, – по возможности мягко ответила Виктория, чувствуя, что в ней, как в кипящем котле, бурлит такая злость, о существовании которой она даже не подозревала.
Маленькая горничная заломила руки, в ее бесцветных глазах еще сквозила надежда.
– Мисс, его милость сказал, что я смогу занять место вашей камеристки, если сумею должным образом справиться с этим делом.
– Мне не нужна камеристка. Рут. Плечи Рут поникли.
– Это было бы настолько лучше того, чем я занимаюсь сейчас…
Перед этой сценой Виктория не могла устоять.
– Ну хорошо, – вздохнула она, выдавливая улыбку. – А чем занимается камеристка?
– Ну, буду помогать вам одеваться, следить за тем, чтобы ваша одежда всегда была чистой и выглаженной. Буду причесывать вас. Вы разрешите? Ухаживать за вашими волосами… У вас такие чудесные волосы, а моя мама всегда говорит, что из меня получился бы неплохой цирюльник.
Виктория скрепя сердце согласилась, надеясь тем самым выиграть время и успокоиться, перед тем как встретиться лицом к лицу с Джейсоном Филдингом.
Часом позже, облаченная в ниспадающее свободными складками шелковое платье персикового цвета с длинными рукавами, она молча обозревала себя в зеркало.
Ее тяжелые медные волосы были уложены на затылке в блестящие локоны и повязаны шелковыми лентами под цвет платья, ее высокие скулы алели от нарастающей злости, а сияющие сапфирами глаза искрились обидой и стыдом.
Виктории еще не доводилось не только видеть, но даже представить себе такое роскошное платье, как было на ней сейчас, – с тесно облегающим лифом и низким вырезом, вызывающе обнажающим верхнюю часть груди. Еще не было случая, чтобы она была так мало удовлетворена своей внешностью, как в эту минуту, когда ее силой заставляли проявлять откровенное неуважение к своим покойным родителям.
– О, мисс, – восторженно всплеснула руками Рут, – вы настолько прекрасны, что его милость не поверит своим глазам, когда увидит вас!
Предсказание Рут сбылось, но Виктория, когда входила в столовую, была слишком взбешена, чтобы получить хоть малейшее удовлетворение при виде его изумленного взгляда.
– Добрый вечер, дядя Чарльз, – сказала она, на мгновение прижавшись к лицу герцога щекой, в то время как Джейсон приходил в себя. Затем она резко повернулась и застыла в зловещем молчании, пока Филдинг-младший не без удовольствия обозревал ее фигуру: от блестящих золотисто-каштановых локонов и обнаженной части груди над корсажем и ниже – до носков элегантных шелковых вечерних туфель, купленных по его заказу.
Виктория была непривычна к восторженным взорам джентльменов, но в том нахальном, по-хозяйски бесстрастном рассматривании ее тела, которое позволил себе Джейсон, не было ничего джентльменского.
– Осмотр завершен? – коротко спросила она. Он не спеша перевел взгляд на ее глаза, и его жесткие губы тронула усмешка. Маркиз протянул руку, и Виктория машинально отшатнулась, прежде чем поняла, что он лишь хотел пододвинуть ей стул.
– Видимо, я совершил еще одну грубую, недопустимую в свете ошибку вроде той, когда не постучал в дверь? – осведомился Филдинг-младший тихим смеющимся голосом. Когда она занимала свое место, его губы были до обидного близко к се щеке. – Так, значит, в Америке не принято помочь леди, когда она садится?
Виктория отклонила голову.
– Вы помогаете мне сесть или собираетесь откусить мне ухо?
Его губы скривились в усмешке.
– Возможно, мне придется сделать это в том случае, если новый шеф-повар будет нас скверно кормить. – Тут он, возвращаясь на свое место, взглянул на герцога:
– Я рассчитал жирного француза.
Виктория вспомнила о той роли, которую невольно сыграла в кухонной трагедии, но была настолько зла на Джейсона за его очередную выходку, что даже чувство собственной вины не могло уравновесить ее эмоций.
Намереваясь разобраться с ним наедине, после ужина, она сосредоточила все свое внимание на герцоге, но по мере того как на столе менялись блюда, чувствовала себя все более неловко, постоянно ощущая на себе взгляд Джейсона Филдинга, хотя этому несколько мешал подсвечник, расположенный в центре стола.
Джейсон поднес к губам стакан с вином, продолжая наблюдать за ней. Он знал, что «сиротка» злится на него за пропажу потрепанных черных платьев и умирает от желания поквитаться с ним, – это можно было легко прочесть в ее горящих от злости глазах.
"Какая гордая, одухотворенная красавица», – беспристрастно оценил он. С самого начала она казалась очень славненькой, но он никак не мог ожидать, что она превратится в самую настоящую красавицу, какой оказалась в этот вечер, когда всего-навсего сбросила с себя непривлекательный траурный наряд. Возможно, он так ненавидел отвратительный черный цвет, что это затуманило ему глаза. Так или иначе, нет сомнений, что у нее на родине поклонники исчислялись сотнями. И также не вызывает никакого сомнения, что она вскружит голову и английским юношам. «Хотя, точнее, и юношам, и мужчинам», – поправил он себя.
Но, несмотря на ее пышные, привлекательные формы и опьяняющую красоту лица, он все более убеждался, что девушка абсолютно неопытна и невинна, в точном соответствии с описанием герцога. Неискушенная невинность, оказавшаяся под его кровом, за которую он, сам того не желая, нес ответственность. Оказаться в амплуа ее покровителя – свирепого стража целомудрия юной девы – сия мысль была настолько до смешного нелепой, что он чуть не расхохотался вслух, но тем не менее именно эту роль ему предстояло играть. Наверняка все, кто знает его, сочтут подобное абсурдом, принимая во внимание его весьма скверную репутацию в отношении женщин.
О'Мэлли долил вина в его бокал, и Джейсон сделал глоток, одновременно силясь придумать, как бы поаккуратнее сбыть ее с рук в целости и сохранности. Чем больше он размышлял, тем более убеждался в том, что ее следует поскорее вывести в свет, на чем, собственно, и настаивал герцог Атертон.
С ее ослепительной красотой можно было не сомневаться в успехе сей затеи. А с учетом небольшого приданого, которое Филдинг-младший мог ей обеспечить, казалось вполне реальным выдать девушку за какого-нибудь подходящего лондонского щеголя. С другой стороны, если девица действительно верила, что ее драгоценный Эндрю примчится за ней, то она может ждать его в течение многих месяцев, а то и лет, прежде чем согласится на брак с другим. Такая перспектива вовсе не устраивала Джейсона.
Действуя в соответствии с еще не оформившимся до конца планом, он выждал паузу в разговоре девушки с Чарльзом и спросил нарочито обыденным тоном:
– Дядя говорил, что вы, по сути, уже обручены с этим.., как его… Эдсон? Облерт?
Виктория резко повернулась к нему:
– Эндрю!
– А каков он из себя? – прощупывал он Нежная улыбка озарила лицо девушки.
– Он милый, красивый, умный, добрый, внимательный…
– Кажется, я получил полное представление о вашем избраннике, – сухо прервал ее Джейсон. – Примите мой совет – забудьте о нем.
Подавив острое желание запустить какой-нибудь предмет в его голову, Виктория поинтересовалась:
– Почему же это?
– Он вам не подходит. За четыре дня вы перевернули в моем доме все до основания. Какой толк вам связываться с этим неотесанным уравновешенным деревенским увальнем, который наверняка захочет вести спокойную, организованную жизнь? Для вас будет гораздо целесообразнее забыть о нем и воспользоваться максимумом возможностей здесь.
– Во-первых… – взорвалась Виктория, но Джейсон прервал ее, намеренно выводя из себя:
– Кроме того, если вы не забудете об Эдсоне, то скорее всего он забудет о вас. Разве вам не известна поговорка «с глаз долой – из сердца вон»?
Сверхчеловеческим усилием сдержав себя, Виктория стиснула зубы и промолчала.
– Ну что, аргументы иссякли? – продолжал зондировать почву Джейсон, восхищенно следя, как от гнева ее глаза становятся дымчато-темно-голубыми.
Она гордо вздернула подбородок.
– У меня на родине, мистер Филдинг, считается неприличным спорить за столом.
– Какое огромное неудобство это создает для вас, – мягко парировал маркиз.
Чарльз откинулся на спинку стула и с нежной улыбкой наблюдал за тем, как его сын пикируется с юной красавицей, так напоминавшей свою мать. «Они просто созданы друг для друга», – решил он. Виктория не испытывала благоговения перед Джейсоном. Ее духовность и мягкость облагородили бы его, и он стал бы таким супругом, о котором только и могут мечтать юные девы. Они составили бы счастье друг другу, и она подарила бы Джейсону сына…
И, умиротворенный своими мечтаниями, Чарльз представил себе внука, который родился бы в результате этого брачного союза. Таким образом, после всех этих пустых лет тоски и отчаяния у них с Кэтрин появился бы внук. Конечно, пока Джейсон и Виктория еще не совсем поладили, но этого нужно было ожидать. Джейсон – жесткий, умудренный опытом, переполненный горечью и желчью мужчина и к тому же резонер. А Виктория унаследовала от Кэтрин мужество, мягкость и пылкость. Ведь именно Кэтрин изменила его собственную жизнь. Она помогла ему узнать, что такое любовь. И что такое утрата. Перед его мысленным взором вереницей пронеслись события далекого прошлого, итогом которых стал сегодняшний вечер.
К тому времени, когда ему исполнилось двадцать два года, у Чарльза уже сложилась репутация жуира и картежника. Он не обладал чувством ответственности, для него не существовало никаких ограничений, но не было и абсолютно никаких перспектив, ибо его старший брат уже унаследовал герцогский титул и все с ним связанное – все, кроме денег. Деньги постоянно были в дефиците, ибо в течение четырехсот лет все поколения Филдингов проявляли отчетливую склонность ко всякого рода дорогостоящим порокам.
По сути, Чарльз был ничуть не хуже своего отца или отца своего отца. Зато его младший брат был, пожалуй, единственным в роду Филдингов, изъявившим желание побороть дьявольские искушения, но в жизнь он воплотил это с типично филдинговским максимализмом – решив стать миссионером и уехать в Индию.
Приблизительно в то же самое время француженка – любовница Чарльза заявила о своей беременности. Когда тот предложил ей вместо брака деньги, она зарыдала и набросилась на него с кулаками, но и это не помогло.
В конце концов она оставила его. Через неделю после рождения Джейсона она вернулась к своему жестокому любовнику, бесцеремонно швырнула ему дитя и исчезла. У Чарльза не было ни малейшего желания взваливать на себя заботу о ребенке, однако он не мог и просто-напросто отдать сына в сиротский приют.
В минуту озарения ему в голову пришла идея отдать Джейсона младшему брату и его безобразной жене, которые вот-вот собирались отправиться в Индию, чтобы «обращать язычников в истинную веру».
Без малейших колебаний он передал ребенка этим двум богобоязненным бездетным ревнителям веры – вместе с последними небольшими деньгами, которые у него еще оставались, – для того чтобы они позаботились о его сыне, и умыл руки.
До той поры ему еще как-то удавалось прилично обеспечивать себя, просиживая за карточным столом, но капризное счастье, всегда улыбавшееся ему, неожиданно оставило его. К тридцати двум годам Чарльзу пришлось столкнуться с суровой реальностью: он уже не мог вести жизнь на приличествующем человеку его происхождения уровне только на доходы от карточной игры. Такая ситуация была типична для безденежных младших отпрысков видных аристократических семей, и Чарльз разрешил ее принятым в те времена способом: обменяв знаменитую фамилию семьи на большое приданое.
С беззаботным безразличием он предложил руку дочери состоятельного купца – молодой леди, обладавшей большими деньгами, кое-какой красотой и небольшим умом.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента