Страница:
Йама оглядел рыбарей и стоящих за ними матросов. Двое матросов касались горла кончиками пальцев.
– Ты должен их уничтожить, брат, – сказал Элифас. – Ты знаешь, что можешь это сделать. Оставь свои колебания.
– Ты не можешь покинуть лес, потому что он тебя прячет, – заговорил Онкус, – и ты не можешь здесь оставаться, потому что твои враги сожгут его до последнего листочка. Но мы тебе поможем. Мы сдвинем сам лес.
Йама рассмеялся.
– Ну, конечно! Ведь сейчас лето! А если вы сможете добыть живую машину, я устрою отвлекающий маневр.
– Зимой деревья укореняются и добывают питательные вещества из речного ила, – стал объяснять Пандарасу Йама. – А летом они вырывают питательные корни и свободно дрейфуют по реке. Они плавают все лето, покуда случай или прилив не собьет снова их в кучу в начале зимы. Рыбари ускоряют этот естественный процесс. Именно они управляют плавучими островами, на которых живут их семьи.
Пандарас устал и был сильно напуган, так что урок из естественной истории не сильно его заинтересовал.
– Тебе надо поспать, господин.
– Не сейчас. Онкус прав. Здесь много машин.
– Ты их от нас отгоняешь. Но не можешь же ты вечно бодрствовать.
– Они сами держатся подальше от меня, Пандарас. Их хозяин знает, на что я способен.
– Если они тебя боятся, значит, нам их бояться нечего, и мы можем пойти и поспать. – Они могут и рискнуть. А кроме того, я хоть и провел всю жизнь у реки, никогда такого не видел. Вокруг «Соболя» при тусклом свете масляных ламп трудились рыбари. Они засовывали мешки с мхом между корней смоковниц. Мох вымочили в экстракте из шелухи смоковных семян. Попадая в воду, он стимулировал корневую систему, и деревья отбрасывали питающие корни, которые, как якорем, цепляли их ко дну. Ночь наполнилась треском и стонами смоковниц, стронувшихся с места. Вода вокруг «Соболя» закипела от пузырьков газа, который вырывался на поверхность, пока корни тянулись по илистому дну. Йама сказал:
– Онкус сообщил мне, что собралось больше тысячи рыбарей из сотни семейств. Но деревьев-то куда больше…
– Господин, они просто глупцы, раз считают, что можно сдвинуть лес. А мы еще глупее, раз верим им. Лучше бы скрыться с ними, пока еще есть возможность.
– Они знают плавучие леса лучше всех на свете. Надо доверять им.
Уже к утру вернулся Онкус и сказал, что поймали еще одну машину. Йаму посадили в ялик и отвезли туда, где висела сеть с пленницей. Здесь лес уже начал распадаться. Путаная сеть каналов и лагун то открывалась, то закрывалась, когда деревья, стронувшись с мест, пускались в неторопливое круговое плавание. В воде поднимались фонтаны песка, сновали косяки мелкой рыбешки.
Пакетбот был неподалеку, он медленно пробирался по течению среди деревьев, в одночасье превратившихся в массу плавучих островов. Темные небеса над верхушками то и дело озарялись красными сполохами выстрелов пушки с борта пакетбота, затем раздавалось шипение и свист испаряющейся воды. Воздух отдавал медью, сверху постоянно сыпались черные хлопья.
– Скоро они будут здесь, – сказал один из рыбарей, и Йама увидел, что руки его дрожали, когда он направлял свет фонаря на один из плавающих островов.
Сеть, сотканная в одну нить из волокон, собранных со скорлупы плодов плавающего куста, была практически прозрачной, но крепкой, как сталь; ее натянули над верхушками смоковниц, расчалив на бамбуковых шестах. Попавшая в нее машина посверкивала в лучах фонаря. Как только на нее упал свет, машина начала бешено дергаться короткими приступами, сотрясая бамбуковые колья и ветки, к которым крепилась сеть.
– Некоторые из машин могут прожечь ловушку и выбраться на свободу, – рассказал Онкус. – Но такие, как эта, просто шпионят. Они слабые и глупые. Иногда мы ловим их просто по ошибке. Они не видят наших сетей или слишком быстро летают и не успевают увернуться.
– И пойманных вы уничтожаете, – рассеянно заметил Йама. Он уже углубился в знакомый процесс распутывания логических петель и ловушек, которые защищали нехитрый разум этой машины.
– Только Хранителям надо знать все, – ответил Онкус. – Обычно мы роняем сеть и машина тонет, хотя некоторые умеют не только летать, но и плавать. Эти от нас ускользают.
Машина была не умнее, чем собаки, охранявшие замок в Эолисе, и когда Йама проник сквозь защитный барьер, обмануть ее ничего не стоило. Когда он убедил машину, что она говорит со своим хозяином, то попросил опустить сеть и осторожно держал машину, пока два рыбаря выпутывали ее крылья из тончайших ниток сети.
Они работали быстро и все же не успели освободить машину, когда у них за спиной пронеслась нестерпимо яркая игла красного света. Игла ударила в крону одной из смоковниц, и та тотчас же осветилась короной огня; вторая игла попала в главный ствол, расколола его, превратив во взрыв пара и щепок.
Вихрь исходящей паром воды налетел на ялик, поднял его и перевернул. Вокруг танцевали смоковницы, величественно двигаясь по воде, словно солидные, облаченные в зеленый наряд дамы, мерно колышущиеся в полонезе. Ялики разлетелись в стороны, сеть натянулась и вырвала машину из рук Йамы. Волна миновала, ялики вновь вернулись друг к другу, а сеть оказалась в воде. На мгновение Йама испугался, что машина утонет, но Онкус схватил сеть здоровой рукой, а Йама и все остальные помогли ему вытянуть провисшую часть.
Через минуту они освободили машину. Йама прижал ее к груди, но не успели ялики уйти под защиту леса, как сверкнула новая вспышка света и загорелось еще две смоковницы. Все заволокло дымом и паром. Барабанная дробь нарастала, меж пылающих деревьев скользнула черная тень. Ялики подпрыгнули на воде, и пакетбот прошел.
Йама, как охотник, выпускающий сокола, отправил пойманную машину созвать к нему остальные. Несколько часов ушло, чтобы найти обратный путь, так как лес расползался, образуя новые лабиринты каналов среди десятков тысяч дрейфующих деревьев. Когда ялики добрались наконец до «Соболя», за ними тянулся целый рой машин, будто птиц за рыбачьей лодкой. Матросы уставились на машины с некоторой робостью, но рыбари, восхищенные могуществом Йамы, приветствовали его стуком копий и весел по бортам своих яликов.
«Соболь» втянули в узкий проем для стоянки, вырубленной в мертвой сердцевине древней, как мир, смоковницы, и причалили его к главному стволу. Матросы замаскировали бока судна покрывалом зеленых веток. Тамора распорядилась четырьмя яликами, укрепив на них платформу, и с помощью Агиляр установила на ней лазерную пушку на краю леса напротив ближнего берега. Когда они вернулись, смоковницу, внутри которой спрятался «Соболь», вместе с целой флотилией ее товарок уже подхватило и понесло сильное течение.
Ближе к вечеру они проплывали мимо места, куда попал один из выстрелов лазерной пушки с крейсера. Оно выглядело как канал, по которому «Соболь» в первый раз проник в глубь мелководья. Обуглившиеся стволы смоковниц торчали из воды, усеянной пеплом и мертвой сварившейся рыбой. Сотни мелких очагов пожара дымились в кронах по обе стороны пролома.
Увидев следы таких разрушений, рыбари зашептались. Онкус сказал, обращаясь к Йаме, что когда-нибудь они сочтутся с обидчиками.
– Мы – не кровожадный народ, но память у нас хорошая.
Во второй половине дня плавучий остров смоковницы оказался на открытой воде. Йама взобрался на самую высокую ветку, хорошо за нее уцепился и огляделся вокруг: по всей ширине огромной реки на многие мили раскинулся архипелаг крошечных зеленых островков. Оставшаяся часть леса выглядела тонкой зеленой полосой, подернутой длинной вуалью дыма и пара, которую солнце раскрасило золотистыми бликами.
Когда Йама спустился, капитан Лорквиталь сказала:
– Теперь мы взяли правильный курс.
– А я все же считаю, что нельзя было оставлять наше единственное настоящее оружие, – заявила Агиляр.
– Если таймер сработает, то оно послужит нам лучше, чем здесь, дочка.
– Разумеется, сработает. Я сама его установила. Но наш заработок от этого рейса не покроет стоимость пушки. Не очень-то выгодная сделка.
– Лучше быть бедным, но живым, чем богатым мертвецом, – сказала капитан Лорквиталь, и Агиляр рассмеялась, впервые с тех пор, как они вошли в лес.
– Отец частенько это говаривал.
– Иногда ему случалось наткнуться на истину и без моей помощи.
Йама сказал:
– Одним только машинам они не поверят, зная, что я могу их обмануть. Надо, чтобы им было во что целиться.
– Мне так и не пришлось из нее пострелять всерьез, – проворчала Икшель Лорквиталь, – но все равно я буду по ней скучать.
В сумерках перерезали концы, которыми «Соболь» был причален к смоковнице, а капитан, включив реактивный мотор, осторожно вывела судно из укрытия. За час установили мачту и натянули парус, потом все собрались у левого борта и стали следить за далекой темной полосой леса. Смотрели долго, и хотя все знали про таймер, матросы радостно закричали, когда наконец возникла яркая вспышка выстрела – живая красная точка, удвоенная своим отражением в воде. Через мгновение, прокатившись по воде, до них долетел треск разряда, потом пушка снова выстрелила.
Йама воздел руки, немного играя, ибо он уже приказал машинам удалиться. Они крутящимся облаком взмыли вверх, рассеялись веером и разлетелись в разные точки леса, чтобы составить ложный след, обратный истинному курсу «Соболя».
Когда машины взлетели, крейсер ответил лазерной пушке «Соболя» такой бомбардировкой, что осветилось полнеба. Икшель Лорквиталь тотчас приказала распустить парус и поднять якорь. Пока матросы бегали, выполняя приказ, рыбари тихонько без церемоний удалились, их легкие ялики растаяли в бесконечной тьме над речной гладью. Онкус поцеловал Йаму в лоб и привязал ему на запястье амулет. Это оказался браслет, сплетенный из волос нутрии и расшитый мелким жемчугом, а когда Йама принялся благодарить Онкуса в официальной манере, которой научил его отец, вождь рыбарей приложил палец к губам.
– Твоя жизнь – моя, – проговорил старик. – Я даю тебе этот оберег, чтобы он защищал и направлял тебя в пути. Боюсь, он тебе очень и очень пригодится.
Капитан Лорквиталь поблагодарила Онкуса, что он провел корабль в целости и сохранности, и подарила ему стальной нож и несколько пачек табаку. И Онкус их тоже покинул.
«Соболь» поймал ветер и стал забирать влево, направляясь к дальнему берегу. Вдалеке пушка крейсера вела непрерывный огонь. Когда иглы раскаленного света задевали поверхность, в небо взметались огромные облака пара. Если снятая с «Соболя» пушка и выстрелила еще раз, то этот звук потерялся в грохоте бомбардировки.
Йама стоял у кормовых поручней и смотрел, как возникают красные и зеленые вспышки света внутри все расползающегося дымного облака. Обстрел длился целую вахту, и Йама осознал, что цель погони – не его пленение, а уничтожение. Он смотрел до тех пор, пока пушка на крейсере наконец не замолчала, и тогда ночь налилась темнотой и покоем.
20. ЭДИЛ
– Ты должен их уничтожить, брат, – сказал Элифас. – Ты знаешь, что можешь это сделать. Оставь свои колебания.
– Ты не можешь покинуть лес, потому что он тебя прячет, – заговорил Онкус, – и ты не можешь здесь оставаться, потому что твои враги сожгут его до последнего листочка. Но мы тебе поможем. Мы сдвинем сам лес.
Йама рассмеялся.
– Ну, конечно! Ведь сейчас лето! А если вы сможете добыть живую машину, я устрою отвлекающий маневр.
– Зимой деревья укореняются и добывают питательные вещества из речного ила, – стал объяснять Пандарасу Йама. – А летом они вырывают питательные корни и свободно дрейфуют по реке. Они плавают все лето, покуда случай или прилив не собьет снова их в кучу в начале зимы. Рыбари ускоряют этот естественный процесс. Именно они управляют плавучими островами, на которых живут их семьи.
Пандарас устал и был сильно напуган, так что урок из естественной истории не сильно его заинтересовал.
– Тебе надо поспать, господин.
– Не сейчас. Онкус прав. Здесь много машин.
– Ты их от нас отгоняешь. Но не можешь же ты вечно бодрствовать.
– Они сами держатся подальше от меня, Пандарас. Их хозяин знает, на что я способен.
– Если они тебя боятся, значит, нам их бояться нечего, и мы можем пойти и поспать. – Они могут и рискнуть. А кроме того, я хоть и провел всю жизнь у реки, никогда такого не видел. Вокруг «Соболя» при тусклом свете масляных ламп трудились рыбари. Они засовывали мешки с мхом между корней смоковниц. Мох вымочили в экстракте из шелухи смоковных семян. Попадая в воду, он стимулировал корневую систему, и деревья отбрасывали питающие корни, которые, как якорем, цепляли их ко дну. Ночь наполнилась треском и стонами смоковниц, стронувшихся с места. Вода вокруг «Соболя» закипела от пузырьков газа, который вырывался на поверхность, пока корни тянулись по илистому дну. Йама сказал:
– Онкус сообщил мне, что собралось больше тысячи рыбарей из сотни семейств. Но деревьев-то куда больше…
– Господин, они просто глупцы, раз считают, что можно сдвинуть лес. А мы еще глупее, раз верим им. Лучше бы скрыться с ними, пока еще есть возможность.
– Они знают плавучие леса лучше всех на свете. Надо доверять им.
Уже к утру вернулся Онкус и сказал, что поймали еще одну машину. Йаму посадили в ялик и отвезли туда, где висела сеть с пленницей. Здесь лес уже начал распадаться. Путаная сеть каналов и лагун то открывалась, то закрывалась, когда деревья, стронувшись с мест, пускались в неторопливое круговое плавание. В воде поднимались фонтаны песка, сновали косяки мелкой рыбешки.
Пакетбот был неподалеку, он медленно пробирался по течению среди деревьев, в одночасье превратившихся в массу плавучих островов. Темные небеса над верхушками то и дело озарялись красными сполохами выстрелов пушки с борта пакетбота, затем раздавалось шипение и свист испаряющейся воды. Воздух отдавал медью, сверху постоянно сыпались черные хлопья.
– Скоро они будут здесь, – сказал один из рыбарей, и Йама увидел, что руки его дрожали, когда он направлял свет фонаря на один из плавающих островов.
Сеть, сотканная в одну нить из волокон, собранных со скорлупы плодов плавающего куста, была практически прозрачной, но крепкой, как сталь; ее натянули над верхушками смоковниц, расчалив на бамбуковых шестах. Попавшая в нее машина посверкивала в лучах фонаря. Как только на нее упал свет, машина начала бешено дергаться короткими приступами, сотрясая бамбуковые колья и ветки, к которым крепилась сеть.
– Некоторые из машин могут прожечь ловушку и выбраться на свободу, – рассказал Онкус. – Но такие, как эта, просто шпионят. Они слабые и глупые. Иногда мы ловим их просто по ошибке. Они не видят наших сетей или слишком быстро летают и не успевают увернуться.
– И пойманных вы уничтожаете, – рассеянно заметил Йама. Он уже углубился в знакомый процесс распутывания логических петель и ловушек, которые защищали нехитрый разум этой машины.
– Только Хранителям надо знать все, – ответил Онкус. – Обычно мы роняем сеть и машина тонет, хотя некоторые умеют не только летать, но и плавать. Эти от нас ускользают.
Машина была не умнее, чем собаки, охранявшие замок в Эолисе, и когда Йама проник сквозь защитный барьер, обмануть ее ничего не стоило. Когда он убедил машину, что она говорит со своим хозяином, то попросил опустить сеть и осторожно держал машину, пока два рыбаря выпутывали ее крылья из тончайших ниток сети.
Они работали быстро и все же не успели освободить машину, когда у них за спиной пронеслась нестерпимо яркая игла красного света. Игла ударила в крону одной из смоковниц, и та тотчас же осветилась короной огня; вторая игла попала в главный ствол, расколола его, превратив во взрыв пара и щепок.
Вихрь исходящей паром воды налетел на ялик, поднял его и перевернул. Вокруг танцевали смоковницы, величественно двигаясь по воде, словно солидные, облаченные в зеленый наряд дамы, мерно колышущиеся в полонезе. Ялики разлетелись в стороны, сеть натянулась и вырвала машину из рук Йамы. Волна миновала, ялики вновь вернулись друг к другу, а сеть оказалась в воде. На мгновение Йама испугался, что машина утонет, но Онкус схватил сеть здоровой рукой, а Йама и все остальные помогли ему вытянуть провисшую часть.
Через минуту они освободили машину. Йама прижал ее к груди, но не успели ялики уйти под защиту леса, как сверкнула новая вспышка света и загорелось еще две смоковницы. Все заволокло дымом и паром. Барабанная дробь нарастала, меж пылающих деревьев скользнула черная тень. Ялики подпрыгнули на воде, и пакетбот прошел.
Йама, как охотник, выпускающий сокола, отправил пойманную машину созвать к нему остальные. Несколько часов ушло, чтобы найти обратный путь, так как лес расползался, образуя новые лабиринты каналов среди десятков тысяч дрейфующих деревьев. Когда ялики добрались наконец до «Соболя», за ними тянулся целый рой машин, будто птиц за рыбачьей лодкой. Матросы уставились на машины с некоторой робостью, но рыбари, восхищенные могуществом Йамы, приветствовали его стуком копий и весел по бортам своих яликов.
«Соболь» втянули в узкий проем для стоянки, вырубленной в мертвой сердцевине древней, как мир, смоковницы, и причалили его к главному стволу. Матросы замаскировали бока судна покрывалом зеленых веток. Тамора распорядилась четырьмя яликами, укрепив на них платформу, и с помощью Агиляр установила на ней лазерную пушку на краю леса напротив ближнего берега. Когда они вернулись, смоковницу, внутри которой спрятался «Соболь», вместе с целой флотилией ее товарок уже подхватило и понесло сильное течение.
Ближе к вечеру они проплывали мимо места, куда попал один из выстрелов лазерной пушки с крейсера. Оно выглядело как канал, по которому «Соболь» в первый раз проник в глубь мелководья. Обуглившиеся стволы смоковниц торчали из воды, усеянной пеплом и мертвой сварившейся рыбой. Сотни мелких очагов пожара дымились в кронах по обе стороны пролома.
Увидев следы таких разрушений, рыбари зашептались. Онкус сказал, обращаясь к Йаме, что когда-нибудь они сочтутся с обидчиками.
– Мы – не кровожадный народ, но память у нас хорошая.
Во второй половине дня плавучий остров смоковницы оказался на открытой воде. Йама взобрался на самую высокую ветку, хорошо за нее уцепился и огляделся вокруг: по всей ширине огромной реки на многие мили раскинулся архипелаг крошечных зеленых островков. Оставшаяся часть леса выглядела тонкой зеленой полосой, подернутой длинной вуалью дыма и пара, которую солнце раскрасило золотистыми бликами.
Когда Йама спустился, капитан Лорквиталь сказала:
– Теперь мы взяли правильный курс.
– А я все же считаю, что нельзя было оставлять наше единственное настоящее оружие, – заявила Агиляр.
– Если таймер сработает, то оно послужит нам лучше, чем здесь, дочка.
– Разумеется, сработает. Я сама его установила. Но наш заработок от этого рейса не покроет стоимость пушки. Не очень-то выгодная сделка.
– Лучше быть бедным, но живым, чем богатым мертвецом, – сказала капитан Лорквиталь, и Агиляр рассмеялась, впервые с тех пор, как они вошли в лес.
– Отец частенько это говаривал.
– Иногда ему случалось наткнуться на истину и без моей помощи.
Йама сказал:
– Одним только машинам они не поверят, зная, что я могу их обмануть. Надо, чтобы им было во что целиться.
– Мне так и не пришлось из нее пострелять всерьез, – проворчала Икшель Лорквиталь, – но все равно я буду по ней скучать.
В сумерках перерезали концы, которыми «Соболь» был причален к смоковнице, а капитан, включив реактивный мотор, осторожно вывела судно из укрытия. За час установили мачту и натянули парус, потом все собрались у левого борта и стали следить за далекой темной полосой леса. Смотрели долго, и хотя все знали про таймер, матросы радостно закричали, когда наконец возникла яркая вспышка выстрела – живая красная точка, удвоенная своим отражением в воде. Через мгновение, прокатившись по воде, до них долетел треск разряда, потом пушка снова выстрелила.
Йама воздел руки, немного играя, ибо он уже приказал машинам удалиться. Они крутящимся облаком взмыли вверх, рассеялись веером и разлетелись в разные точки леса, чтобы составить ложный след, обратный истинному курсу «Соболя».
Когда машины взлетели, крейсер ответил лазерной пушке «Соболя» такой бомбардировкой, что осветилось полнеба. Икшель Лорквиталь тотчас приказала распустить парус и поднять якорь. Пока матросы бегали, выполняя приказ, рыбари тихонько без церемоний удалились, их легкие ялики растаяли в бесконечной тьме над речной гладью. Онкус поцеловал Йаму в лоб и привязал ему на запястье амулет. Это оказался браслет, сплетенный из волос нутрии и расшитый мелким жемчугом, а когда Йама принялся благодарить Онкуса в официальной манере, которой научил его отец, вождь рыбарей приложил палец к губам.
– Твоя жизнь – моя, – проговорил старик. – Я даю тебе этот оберег, чтобы он защищал и направлял тебя в пути. Боюсь, он тебе очень и очень пригодится.
Капитан Лорквиталь поблагодарила Онкуса, что он провел корабль в целости и сохранности, и подарила ему стальной нож и несколько пачек табаку. И Онкус их тоже покинул.
«Соболь» поймал ветер и стал забирать влево, направляясь к дальнему берегу. Вдалеке пушка крейсера вела непрерывный огонь. Когда иглы раскаленного света задевали поверхность, в небо взметались огромные облака пара. Если снятая с «Соболя» пушка и выстрелила еще раз, то этот звук потерялся в грохоте бомбардировки.
Йама стоял у кормовых поручней и смотрел, как возникают красные и зеленые вспышки света внутри все расползающегося дымного облака. Обстрел длился целую вахту, и Йама осознал, что цель погони – не его пленение, а уничтожение. Он смотрел до тех пор, пока пушка на крейсере наконец не замолчала, и тогда ночь налилась темнотой и покоем.
20. ЭДИЛ
Противоположный берег оказался зеленой равниной, на которой стеной стояли высокие травы и вольно носились неутомимые ветры. Во время праздника в начале зимы Йама и его сводный брат Тельмон часто добирались пешком до самого края мира за один день. Когда Йама был совсем маленьким, он утомлял себя до бесчувствия, пытаясь идти в ногу с легким широким шагом Тельмона, и домой его спящим приносил на руках сводный брат. Во время этих экспедиций у Тельмона на руке висела связка болласов, совсем как у дикого аборигена из горного племени. Несколько раз Йама видел, как Тельмон сбивал ими дрофу из тех, что в изобилии населяли травянистые равнины. Перебив ей болласом ноги, Тельмон бросался на птицу всем телом и перерезал ей глотку. Пращу он тоже носил с собой и учил Йаму с сокрушительной силой швырять камни в сусликов и сурков. Когда Тельмон уходил на войну, он отдал и болласы, и пращу Йаме. Вспоминая об этом на борту приближающегося к берегу «Соболя», Йама подумал, что они, вероятно, так и лежат в его комнате в замке.
Великая Река отступала, и по кайме дальнего берега тоже появились изумрудно-зеленые трясины и тонкие отмели. Седые облака то и дело проливались яростным коротким дождем, а «Соболь» пробирался вдоль полосы низкорослой ризофоры, окаймлявшей новые илистые равнины. Йама направлял судно к тому месту, где нашли приют жители Эолиса.
Они прибыли только этим утром и все еще натягивали палатки вдоль невысокого гребня на месте старой береговой линии над маленькой болотистой бухтой.
Мужчины сооружали вокруг лагеря защитный земляной вал со стороны степи. На бамбуковых щитах развесили амулеты и фетиши. Амнаны верили, что на том берегу обитают призраки, и никогда не решались удаляться от своих временных праздничных стойбищ, разве только чтобы поклониться оракулам на краю света.
Лагерь выглядел очень убого. Множество костров наполняли сырой воздух клубами белого удушливого дыма. Кучи пожитков, накрытые брезентом, постепенно пропитывались водой. Неутомимый теплый и влажный ветер раздувал брезент, хлопая им, как мухобойкой. Не успели поставить палатки, а каждая семья уже вырыла большую яму и вывела из нее скользкие глинистые желобки в бухту. Там разместились женщины. Они непрестанно бранились, даже не пытаясь согнать черных мух, лепившихся к глазам и уголкам ртов. Вокруг них возились малыши, а мужчины меланхолично взирали на эту картину.
Только в стане эдила был полный порядок. На платформе из стволов, спиленных на гребне со стороны берега, установили оранжевый шатер. И резкий ветер уже трепал на невысокой мачте эдилов штандарт. Йама увидел сей знак, как только «Соболь» направил нос к илистому берегу, и сердце его упало. Укрепись в вере, сказал он себе. Рукою он все вертел на запястье амулет Онкуса. Верь… Но как нелегко верить, когда дом твоего детства превратился в пожарище, а всех, кого ты любил, судьба разметала до самого края света. Подошла Тамора и сказала: – Они найдут нас здесь, как только разгадают твой трюк. Нам нельзя долго тут оставаться. – Но все же они немного задержатся. – Им известно, что ты можешь обмануть машины. – Зато они не знают, сколь многому я научился с тех пор, как меня исследовали в Департаменте Туземных Проблем. В машинах установили против меня защиту, но тем не менее я преодолел ее так же легко, как у любого светлячка. – Он почувствовал, что улыбается, и услышал свой голос: – Я буду рад, если они сюда явятся. Я их уничтожу.
Тамора одобрительно бросила:
– Теперь ты говоришь как воин. Самое время. Сопровождаемый тремя оставшимися сыновьями, констебль Эолиса Унтанк вышел навстречу Йаме, когда он отправился к берегу в шлюпке с «Соболя» вместе с Таморой и Пандарасом. Элифас предпочел остаться на борту, заявив, что устал от погони. Йама подозревал, что старик просто рассердился из-за отказа Йамы уничтожить крейсер и пакетбот.
Казалось, констебль не удивился появлению Йамы. Он был все тот же – крупный, уродливый мужчина, в два раза выше Йамы, одетый в свободные, выпачканные грязью штаны и кожаную куртку. Над нижней губой торчала пара клыков. Один из клыков был сломан. Он повредил его, когда дрался со своим отцом за право владеть гаремом. И убил его. Теперь этот клык прятался под серебряной коронкой. Такой же, как на клыках его отца. Посох – символ его должности – торчал у констебля под мышкой. Он ковылял, раскачиваясь на ходу, и Йама вспомнил, как неуклюжи амнаны на суше. Без всяких предисловий Унтанк объявил, что эдил умирает.
– Он там наверху, в палатке. С ним все домашние.
– Здесь все жители города?
– Практически все, кто сумел спастись. Некоторые отправились в Город Мертвых, в основном купцы. Думаю, мы поговорим позже. – Констебль сплюнул длинную струю желтой слюны прямо Йаме под ноги, повернулся и пошел прочь. Его сыновья злобно посмотрели на Йаму и последовали за отцом.
Пандарас заметил:
– Эти люди тебя недолюбливают. Непохоже, чтобы здесь мы были в безопасности.
– Между ними и мной вражда из-за одной неприятной истории, – объяснил Йама, пока вел Там ору и Пандараса через лагерь беженцев. – Один из его сыновей погиб от моей руки, а другого казнили. Они оба работали на того, кто пытался меня похитить еще до того, как я покинул Эолис.
Пока они шли сквозь лагерь, за ними собралась целая толпа голых ребятишек, которые свистели, что-то весело выкрикивали, швырялись комьями грязи. Вокруг дымного костра стояла группа мужчин, они курили трубки и передавали по кругу кожаную бутыль. Один из них что-то сказал, другие тотчас разразились смехом, низким, ехидным и угрожающим.
Йама подошел к ним и спросил, видели ли они бакалейщика и его семью. Большинство смотрели в сторону, отказываясь даже его узнавать, но один, одноглазый рыбак по имени Борт, все же спросил:
– Что, ищешь свою подружку, молодой господин?
– Помолчи, – крикнул другой, его Йама тоже узнал, – Худ, хозяин фермы, на которой в устье Бриса выращивали раковины.
– Ну почему же. У него, как и у любого, тоже должен быть шанс, – сказал Борт. Он стоял под теплым дождем в одном заплатанном килте, его серая кожа блестела как масляная. На плече горел свежий ожог. Он посмотрел на Йаму сверху вниз и сказал:
– Я слышал, что они сразу пришли за бакалейщиком. Кто-то колотил к ним в дверь среди ночи. На следующий день они смылись. А потом появился корабль.
– А я слышал, что они – шпионы, – забубнил Худ. – Потому-то и улизнули перед всей кутерьмой. Они успели забрать свое добро, а остальные потеряли все нажитое.
– Хватит, – выкрикнул кто-то еще. – Он не стоит того, чтобы с ним говорили. – Вокруг костра согласно забубнили. Один вытащил пенис и стал мочиться в костер. Явно оскорбительный жест, и вокруг костра снова ехидно заржали.
Йама снова обратился к Борту:
– Кто их увез? Куда они делись?
– Он того не стоит, – бросил Ворту Худ, вперив в Йаму взгляд сквозь жесткую челку прямых волос. – У меня нет семьи, и ни у кого здесь нет. Но мы потеряли наше жилье и все, что в нем было. Они позволили нам унести все, что сможем, а остальное сожгли дотла. А твой замок цел целехонек!
– И храм тоже, – вставил кто-то.
Йама стоял не шелохнувшись и твердо смотрел на амнанов. С ворчанием они стали отворачиваться. Только Ворт решился взглянуть в лицо Йаме.
Йама сказал:
– Если бы я был здесь, то сам сдался бы им. Но меня не было. Город сожгли впустую, чтобы причинить мне боль и заманить в ловушку. Меня почти поймали, но я спасся. И я не забуду, что они натворили.
– Мы все здесь – мертвецы, – произнес Ворт. – Это берег привидений и духов, а мы пришли сюда жить.
– Если вы в это верите, то позволяете им вторично вас сокрушить.
Никто не ответил, даже Борт отвернулся. Тамора встала между Йамой и этими людьми, она положила руку на эфес и в упор смотрела им в спины, пока Йама уходил прочь.
Пандарас сказал:
– Они просто грубый сброд, господин. Неудивительно, что ты сбежал отсюда, как только смог.
– Они потеряли дома и весь скарб. Разумеется, они злятся. А я – причина всех бед, лезу к ним со своими вопросами. Я стал их стыдить, лучше бы мне помолчать.
Она в безопасности, думал он и чувствовал, как радость разрывает ему сердце. Она спаслась! Закиль так и сказал, а теперь Борт и Худ подтвердили.
– Город разрушил не ты, а Департамент Туземных Проблем, – заявила Тамора. – Если им нужна жертва для расправы, пусть обратят взгляд на префекта Корина.
– Он вполне может сюда явиться, – сказал Йама. – Ты сама говорила, что мой обман их надолго не остановит.
– Ты слишком жесток к себе, господин, – вставил Пандарас.
В плечо Таморе ударил ком грязи, и она сделал движение, будто собирается гнаться за постреленком, который его швырнул. Детвора прямо по грязи бросилась врассыпную, свистя, смеясь и что-то выкрикивая.
Тамора сказала:
– Если мы останемся здесь на ночь, спать надо на корабле. И бросить якорь подальше от берега. Эти скоты выглядят так, что сразу ясно: уж плавать-то они умеют.
– Они очень красиво и быстро плавают, – ответил Йама. – Охотятся они в основном в воде.
– Похоже, они способны целиком сожрать рыбаря, – заметил Пандарас. – Посмотри только, какие у них животы! Некоторые и правда выглядят так, будто кого-то уже слопали и теперь переваривают остатки.
У шатра сидел старый Ротванг, положив деревянную ногу на табурет, и потягивал вино из полупустого бурдюка. Под рукой у шеста стояло ружье. Когда Йама с ним поздоровался, он подпрыгнул и энергично затряс его руку, бормоча, что не думал, что удостоится такого счастья, и предположить не мог… Он дышал крепким запахом бренди и косил глазом на Тамору и Пандараса.
– Ты неплохо выглядишь, мальчик. Мне кажется, ты немного подрос. Подожди здесь. Я позову сержанта. Он ждет тебя с тех пор, как мы заметили корабль.
– Мой отец…
Но Ротванг уже исчез за входным клапаном. И раньше чем Йама за ним последовал, появился сержант Роден, как всегда подтянутый и энергичный. Отполированный нагрудник сияет, черный кожаный килт безупречно чист, ботинки блестят, серые волосы недавно пострижены. Он стукнул Йаму по плечу и сказал, что охотно послушает о его приключениях в Изе.
– Расскажешь, где ты заработал этот шрам на лбу, – гудел он. – Думаю, забыл, как правильно отражать выпад. Но не расстраивайся. Тяжелые уроки не забываются, все идет впрок.
– Мой отец…
Лицо сержанта Родена не изменилось, но стало вдруг мягче.
– Эдил спит. Он теперь много спит. Когда он проснется, ты первым его увидишь, но я не стану будить его только потому, что вернулся его блудный сын. – Его взгляд упал на Тамору и Пандараса. – Мы выпьем чаю, и ты представишь меня своим спутникам. Ты стал наемником? Такая жизнь тяжелее, чем в армии, но зато ты увидишь больше сражений.
Йама улыбнулся. Сержант Роден всегда поощрял его желание отправиться вслед за Тельмоном и сражаться с еретиками.
Они выпили чаю за низким столиком под навесом палатки. Снаружи дождевые струи с силой били по размокшей земле. Сержант Роден был необычайно разговорчив: пытался отвлечь Йаму от мыслей о здоровье эдила.
– Я тоже с год был ландскнехтом, – рассказывал он, – как раз в твоем возрасте, может быть, чуть старше. Может, я и снова завербуюсь, хотя в данный момент я, разумеется, все еще в распоряжении твоего отца. И надеюсь, еще долго останусь с ним.
Грубая кожа на резко очерченных скулах вздулась, а в голосе при этих словах слышалась настоящая любовь. Он с вызовом глянул на Йаму, как будто ожидал протеста.
Йама спросил:
– Они его мучили?
– В физическом смысле – нет, если не считать нескольких царапин, когда он оказал сопротивление при аресте. Но вот душа… – Сержант Роден с сомнением посмотрел на Пандараса и Тамору, явно не решаясь продолжать.
– Они не только мои товарищи по оружию, – объяснил Йама. – Они мои друзья.
– Я – его оруженосец, – гордо заявил Пандарас, – а Тамора… ну она – товарищ, но кто она теперь, не знаю.
– Я тоже служу Йаме, – сказала Тамора. – Моя жизнь принадлежит ему.
Йама снова обратился к сержанту Родену:
– Расскажи о моем отце. Я слышал, он пытался воспротивиться уничтожению города.
– Он получил приказ за день до прихода крейсера и отказался его выполнять. Вместо этого он начал эвакуацию города, потому-то спаслось так много народу. Он очень страдал, что приходится так поступать, но сделал все правильно. Департамент изменился, там нет больше места аргументам и дискуссиям, и хотя эдил служит дольше, чем префект…
– Префект Корин.
– Ну да, тот, что забрал тебя в Из. Он явился с пятеркой тупых вооруженных молодцев, у каждого на боку был пистолет. Вел себя так, будто и замок, и все вокруг принадлежит только ему. Но эдил встал у него на пути и у этого предателя Торина. Да, да, он все эти годы плел интриги против своего господина, служа в первую очередь тем, кто отправил его в ссылку.
– Торин еще пожалеет о своем предательстве, если, конечно, он жив. – Йама коротко пересказал сержанту, как он с Таморой убил мага и большую часть солдат, охраняющих замок, а Торина отдал на милость оставшихся слуг.
– Вот это хорошо, – усмехнулся сержант Роден. – Очень хорошо. Этот маг как раз и издевался над эдилом.
– Я знаю.
– Это были не физические пытки. Машины окунали его разум в какой-то кошмарный сон. Я опасаюсь, что он так до конца и не вернулся оттуда. Мне самому следовало раздавить этого червяка. – Тут сержант Роден бросил на Йаму острый взгляд. – Но префект Корин жив?
– Жив. И все еще гонится за мной. Мне нельзя здесь оставаться.
– Почему он за тобой гонится, Йама? Ты дал ему для этого повод?
– Он не из тех, кто помнит личные обиды. Этого порока у него нет. Он – оружие Департамента Туземных Проблем.
– Думаю, ты ошибаешься, – запальчиво произнес сержант Роден. – Он носит маску смирения и прикрывает собственные вспышки именем Департамента. Он ни перед кем не отвечает, облекши себя в мантию морального превосходства, которое утверждает не разумом или правом, а насилием и угрозой насилия. Ты ему нужен для личных целей, чтобы удовлетворить собственные амбиции. Боюсь, тебе придется его убить, иначе это не кончится. – Сержант Роден допил свой чай и со стуком поставил чашку на стол. – Я уже старик и давно не сражался. Но я вступил бы с ним в схватку прямо на месте, если бы была надежда, что он станет драться как мужчина. Но ведь он просто приказал бы одному из своих прихвостней меня застрелить. Так что я сдержался.
Великая Река отступала, и по кайме дальнего берега тоже появились изумрудно-зеленые трясины и тонкие отмели. Седые облака то и дело проливались яростным коротким дождем, а «Соболь» пробирался вдоль полосы низкорослой ризофоры, окаймлявшей новые илистые равнины. Йама направлял судно к тому месту, где нашли приют жители Эолиса.
Они прибыли только этим утром и все еще натягивали палатки вдоль невысокого гребня на месте старой береговой линии над маленькой болотистой бухтой.
Мужчины сооружали вокруг лагеря защитный земляной вал со стороны степи. На бамбуковых щитах развесили амулеты и фетиши. Амнаны верили, что на том берегу обитают призраки, и никогда не решались удаляться от своих временных праздничных стойбищ, разве только чтобы поклониться оракулам на краю света.
Лагерь выглядел очень убого. Множество костров наполняли сырой воздух клубами белого удушливого дыма. Кучи пожитков, накрытые брезентом, постепенно пропитывались водой. Неутомимый теплый и влажный ветер раздувал брезент, хлопая им, как мухобойкой. Не успели поставить палатки, а каждая семья уже вырыла большую яму и вывела из нее скользкие глинистые желобки в бухту. Там разместились женщины. Они непрестанно бранились, даже не пытаясь согнать черных мух, лепившихся к глазам и уголкам ртов. Вокруг них возились малыши, а мужчины меланхолично взирали на эту картину.
Только в стане эдила был полный порядок. На платформе из стволов, спиленных на гребне со стороны берега, установили оранжевый шатер. И резкий ветер уже трепал на невысокой мачте эдилов штандарт. Йама увидел сей знак, как только «Соболь» направил нос к илистому берегу, и сердце его упало. Укрепись в вере, сказал он себе. Рукою он все вертел на запястье амулет Онкуса. Верь… Но как нелегко верить, когда дом твоего детства превратился в пожарище, а всех, кого ты любил, судьба разметала до самого края света. Подошла Тамора и сказала: – Они найдут нас здесь, как только разгадают твой трюк. Нам нельзя долго тут оставаться. – Но все же они немного задержатся. – Им известно, что ты можешь обмануть машины. – Зато они не знают, сколь многому я научился с тех пор, как меня исследовали в Департаменте Туземных Проблем. В машинах установили против меня защиту, но тем не менее я преодолел ее так же легко, как у любого светлячка. – Он почувствовал, что улыбается, и услышал свой голос: – Я буду рад, если они сюда явятся. Я их уничтожу.
Тамора одобрительно бросила:
– Теперь ты говоришь как воин. Самое время. Сопровождаемый тремя оставшимися сыновьями, констебль Эолиса Унтанк вышел навстречу Йаме, когда он отправился к берегу в шлюпке с «Соболя» вместе с Таморой и Пандарасом. Элифас предпочел остаться на борту, заявив, что устал от погони. Йама подозревал, что старик просто рассердился из-за отказа Йамы уничтожить крейсер и пакетбот.
Казалось, констебль не удивился появлению Йамы. Он был все тот же – крупный, уродливый мужчина, в два раза выше Йамы, одетый в свободные, выпачканные грязью штаны и кожаную куртку. Над нижней губой торчала пара клыков. Один из клыков был сломан. Он повредил его, когда дрался со своим отцом за право владеть гаремом. И убил его. Теперь этот клык прятался под серебряной коронкой. Такой же, как на клыках его отца. Посох – символ его должности – торчал у констебля под мышкой. Он ковылял, раскачиваясь на ходу, и Йама вспомнил, как неуклюжи амнаны на суше. Без всяких предисловий Унтанк объявил, что эдил умирает.
– Он там наверху, в палатке. С ним все домашние.
– Здесь все жители города?
– Практически все, кто сумел спастись. Некоторые отправились в Город Мертвых, в основном купцы. Думаю, мы поговорим позже. – Констебль сплюнул длинную струю желтой слюны прямо Йаме под ноги, повернулся и пошел прочь. Его сыновья злобно посмотрели на Йаму и последовали за отцом.
Пандарас заметил:
– Эти люди тебя недолюбливают. Непохоже, чтобы здесь мы были в безопасности.
– Между ними и мной вражда из-за одной неприятной истории, – объяснил Йама, пока вел Там ору и Пандараса через лагерь беженцев. – Один из его сыновей погиб от моей руки, а другого казнили. Они оба работали на того, кто пытался меня похитить еще до того, как я покинул Эолис.
Пока они шли сквозь лагерь, за ними собралась целая толпа голых ребятишек, которые свистели, что-то весело выкрикивали, швырялись комьями грязи. Вокруг дымного костра стояла группа мужчин, они курили трубки и передавали по кругу кожаную бутыль. Один из них что-то сказал, другие тотчас разразились смехом, низким, ехидным и угрожающим.
Йама подошел к ним и спросил, видели ли они бакалейщика и его семью. Большинство смотрели в сторону, отказываясь даже его узнавать, но один, одноглазый рыбак по имени Борт, все же спросил:
– Что, ищешь свою подружку, молодой господин?
– Помолчи, – крикнул другой, его Йама тоже узнал, – Худ, хозяин фермы, на которой в устье Бриса выращивали раковины.
– Ну почему же. У него, как и у любого, тоже должен быть шанс, – сказал Борт. Он стоял под теплым дождем в одном заплатанном килте, его серая кожа блестела как масляная. На плече горел свежий ожог. Он посмотрел на Йаму сверху вниз и сказал:
– Я слышал, что они сразу пришли за бакалейщиком. Кто-то колотил к ним в дверь среди ночи. На следующий день они смылись. А потом появился корабль.
– А я слышал, что они – шпионы, – забубнил Худ. – Потому-то и улизнули перед всей кутерьмой. Они успели забрать свое добро, а остальные потеряли все нажитое.
– Хватит, – выкрикнул кто-то еще. – Он не стоит того, чтобы с ним говорили. – Вокруг костра согласно забубнили. Один вытащил пенис и стал мочиться в костер. Явно оскорбительный жест, и вокруг костра снова ехидно заржали.
Йама снова обратился к Борту:
– Кто их увез? Куда они делись?
– Он того не стоит, – бросил Ворту Худ, вперив в Йаму взгляд сквозь жесткую челку прямых волос. – У меня нет семьи, и ни у кого здесь нет. Но мы потеряли наше жилье и все, что в нем было. Они позволили нам унести все, что сможем, а остальное сожгли дотла. А твой замок цел целехонек!
– И храм тоже, – вставил кто-то.
Йама стоял не шелохнувшись и твердо смотрел на амнанов. С ворчанием они стали отворачиваться. Только Ворт решился взглянуть в лицо Йаме.
Йама сказал:
– Если бы я был здесь, то сам сдался бы им. Но меня не было. Город сожгли впустую, чтобы причинить мне боль и заманить в ловушку. Меня почти поймали, но я спасся. И я не забуду, что они натворили.
– Мы все здесь – мертвецы, – произнес Ворт. – Это берег привидений и духов, а мы пришли сюда жить.
– Если вы в это верите, то позволяете им вторично вас сокрушить.
Никто не ответил, даже Борт отвернулся. Тамора встала между Йамой и этими людьми, она положила руку на эфес и в упор смотрела им в спины, пока Йама уходил прочь.
Пандарас сказал:
– Они просто грубый сброд, господин. Неудивительно, что ты сбежал отсюда, как только смог.
– Они потеряли дома и весь скарб. Разумеется, они злятся. А я – причина всех бед, лезу к ним со своими вопросами. Я стал их стыдить, лучше бы мне помолчать.
Она в безопасности, думал он и чувствовал, как радость разрывает ему сердце. Она спаслась! Закиль так и сказал, а теперь Борт и Худ подтвердили.
– Город разрушил не ты, а Департамент Туземных Проблем, – заявила Тамора. – Если им нужна жертва для расправы, пусть обратят взгляд на префекта Корина.
– Он вполне может сюда явиться, – сказал Йама. – Ты сама говорила, что мой обман их надолго не остановит.
– Ты слишком жесток к себе, господин, – вставил Пандарас.
В плечо Таморе ударил ком грязи, и она сделал движение, будто собирается гнаться за постреленком, который его швырнул. Детвора прямо по грязи бросилась врассыпную, свистя, смеясь и что-то выкрикивая.
Тамора сказала:
– Если мы останемся здесь на ночь, спать надо на корабле. И бросить якорь подальше от берега. Эти скоты выглядят так, что сразу ясно: уж плавать-то они умеют.
– Они очень красиво и быстро плавают, – ответил Йама. – Охотятся они в основном в воде.
– Похоже, они способны целиком сожрать рыбаря, – заметил Пандарас. – Посмотри только, какие у них животы! Некоторые и правда выглядят так, будто кого-то уже слопали и теперь переваривают остатки.
У шатра сидел старый Ротванг, положив деревянную ногу на табурет, и потягивал вино из полупустого бурдюка. Под рукой у шеста стояло ружье. Когда Йама с ним поздоровался, он подпрыгнул и энергично затряс его руку, бормоча, что не думал, что удостоится такого счастья, и предположить не мог… Он дышал крепким запахом бренди и косил глазом на Тамору и Пандараса.
– Ты неплохо выглядишь, мальчик. Мне кажется, ты немного подрос. Подожди здесь. Я позову сержанта. Он ждет тебя с тех пор, как мы заметили корабль.
– Мой отец…
Но Ротванг уже исчез за входным клапаном. И раньше чем Йама за ним последовал, появился сержант Роден, как всегда подтянутый и энергичный. Отполированный нагрудник сияет, черный кожаный килт безупречно чист, ботинки блестят, серые волосы недавно пострижены. Он стукнул Йаму по плечу и сказал, что охотно послушает о его приключениях в Изе.
– Расскажешь, где ты заработал этот шрам на лбу, – гудел он. – Думаю, забыл, как правильно отражать выпад. Но не расстраивайся. Тяжелые уроки не забываются, все идет впрок.
– Мой отец…
Лицо сержанта Родена не изменилось, но стало вдруг мягче.
– Эдил спит. Он теперь много спит. Когда он проснется, ты первым его увидишь, но я не стану будить его только потому, что вернулся его блудный сын. – Его взгляд упал на Тамору и Пандараса. – Мы выпьем чаю, и ты представишь меня своим спутникам. Ты стал наемником? Такая жизнь тяжелее, чем в армии, но зато ты увидишь больше сражений.
Йама улыбнулся. Сержант Роден всегда поощрял его желание отправиться вслед за Тельмоном и сражаться с еретиками.
Они выпили чаю за низким столиком под навесом палатки. Снаружи дождевые струи с силой били по размокшей земле. Сержант Роден был необычайно разговорчив: пытался отвлечь Йаму от мыслей о здоровье эдила.
– Я тоже с год был ландскнехтом, – рассказывал он, – как раз в твоем возрасте, может быть, чуть старше. Может, я и снова завербуюсь, хотя в данный момент я, разумеется, все еще в распоряжении твоего отца. И надеюсь, еще долго останусь с ним.
Грубая кожа на резко очерченных скулах вздулась, а в голосе при этих словах слышалась настоящая любовь. Он с вызовом глянул на Йаму, как будто ожидал протеста.
Йама спросил:
– Они его мучили?
– В физическом смысле – нет, если не считать нескольких царапин, когда он оказал сопротивление при аресте. Но вот душа… – Сержант Роден с сомнением посмотрел на Пандараса и Тамору, явно не решаясь продолжать.
– Они не только мои товарищи по оружию, – объяснил Йама. – Они мои друзья.
– Я – его оруженосец, – гордо заявил Пандарас, – а Тамора… ну она – товарищ, но кто она теперь, не знаю.
– Я тоже служу Йаме, – сказала Тамора. – Моя жизнь принадлежит ему.
Йама снова обратился к сержанту Родену:
– Расскажи о моем отце. Я слышал, он пытался воспротивиться уничтожению города.
– Он получил приказ за день до прихода крейсера и отказался его выполнять. Вместо этого он начал эвакуацию города, потому-то спаслось так много народу. Он очень страдал, что приходится так поступать, но сделал все правильно. Департамент изменился, там нет больше места аргументам и дискуссиям, и хотя эдил служит дольше, чем префект…
– Префект Корин.
– Ну да, тот, что забрал тебя в Из. Он явился с пятеркой тупых вооруженных молодцев, у каждого на боку был пистолет. Вел себя так, будто и замок, и все вокруг принадлежит только ему. Но эдил встал у него на пути и у этого предателя Торина. Да, да, он все эти годы плел интриги против своего господина, служа в первую очередь тем, кто отправил его в ссылку.
– Торин еще пожалеет о своем предательстве, если, конечно, он жив. – Йама коротко пересказал сержанту, как он с Таморой убил мага и большую часть солдат, охраняющих замок, а Торина отдал на милость оставшихся слуг.
– Вот это хорошо, – усмехнулся сержант Роден. – Очень хорошо. Этот маг как раз и издевался над эдилом.
– Я знаю.
– Это были не физические пытки. Машины окунали его разум в какой-то кошмарный сон. Я опасаюсь, что он так до конца и не вернулся оттуда. Мне самому следовало раздавить этого червяка. – Тут сержант Роден бросил на Йаму острый взгляд. – Но префект Корин жив?
– Жив. И все еще гонится за мной. Мне нельзя здесь оставаться.
– Почему он за тобой гонится, Йама? Ты дал ему для этого повод?
– Он не из тех, кто помнит личные обиды. Этого порока у него нет. Он – оружие Департамента Туземных Проблем.
– Думаю, ты ошибаешься, – запальчиво произнес сержант Роден. – Он носит маску смирения и прикрывает собственные вспышки именем Департамента. Он ни перед кем не отвечает, облекши себя в мантию морального превосходства, которое утверждает не разумом или правом, а насилием и угрозой насилия. Ты ему нужен для личных целей, чтобы удовлетворить собственные амбиции. Боюсь, тебе придется его убить, иначе это не кончится. – Сержант Роден допил свой чай и со стуком поставил чашку на стол. – Я уже старик и давно не сражался. Но я вступил бы с ним в схватку прямо на месте, если бы была надежда, что он станет драться как мужчина. Но ведь он просто приказал бы одному из своих прихвостней меня застрелить. Так что я сдержался.