Страница:
А Сергей плох. Плох настолько, что в пору опасаться за его жизнь. Хорошо, что он без сознания и не чувствует боли. Ножом разрезаю штанину выше того места, где обильно кровоточит на ноге рана. Бросаю короткий взгляд на лицо друга, оно очень бледное и покрыто испариной выступающего пота. Ткань брюк поддается сразу, и моим глазам предстает страшная рваная рана. Будто некий зверь попытался откусить ногу Сергею, и, если бы не кость, ему бы это, наверняка, удалось. Это становится видно, когда я промываю его рану водой из бутылки. Угрюмому срочно нужно покидать этот сон, иначе он просто умрет от потери крови. Тугим жгутом я перетягиваю ему бедро, останавливая кровь. Зубами разрываю бумажный пакет в руках и щедро обрабатываю рану антисептиком. Аккуратно накладываю на нее повязку с серебряным покрытием и, снова помогая зубами, перевязываю ногу бинтом. Пластиковый шприц с обезболивающим появляется в моей ладони, и я делаю укол. Проверяю пульс. Он очень слабый и прощупывается не сразу. Плохо. Сергею нужно уходить, иначе он не проживет и часа. Он без сознания, и, естественно, не сможет сам покинуть сон, поэтому эту задачу возьму на себя я. Выбить из сна человека не сложно, как впрочем, и Плетущего, тем более что сейчас для этого соблюдены все условия: он рядом и не пытается сопротивляться. Шум, стоящий вокруг, мешает, но не настолько, чтобы я не смог сосредоточиться нужным образом и выполнить задуманное. Закрываю глаза, настраиваясь на особое зрение, и едва не взвываю от собственного бессилия: я не могу «созерцать», а иначе ничего не получится – я должен «видеть» Плетущего. Я пытаюсь снова и снова, но у меня так ничего и не получается. Распахиваю глаза и оглядываюсь. Если у меня ничего не выходит, может быть, получится у кого-нибудь из ребят? Соня заканчивает обматывать Кате бинтом руку с прилаженной к ней шиной. Почувствовав мой взгляд, она оборачивается, и я одобрительно киваю, а потом жестом зову ее. Девушка согласно моргает и возвращается к своей работе. Катя старается не смотреть на меня, но сейчас это неважно. Все разговоры после. Совершенно неожиданно Угрюмый вдруг приходит в себя и хватает меня за руку, глядя своими светло-карими глазами с узившимися почти в точку от действия обезболивающего зрачками. Видя, что он хочет что-то сказать, нагибаюсь к самому лицу друга.
– Сволочь, – он еле шепчет. – Гад… Из-за тебя… Чтоб тебя твари сожрали…
Я смотрю на Сергея, но он уже снова отключился. Бледное лицо, покрытое бисеринками пота.
Стараюсь выровнять внезапно сбившееся дыхание. Поднимаюсь на ноги и, пытаясь отвлечься от обидных мыслей, мысленно охватываю окружающее. Семен скоро достреляет свою ленту, и его нужно будет прикрыть. Клаус ведет огонь короткими очередями. Катя сидит на земле и качает свою руку. Соня, наконец, заканчивает с ней и, не вставая в полный рост, в несколько шагов оказывается рядом со мной и Угрюмым. Так ли он неправ, обвиняя меня в том, что с ним случилось? А что вообще с ним случилось? Сейчас это не так важно. Важно только то, что он сейчас на грани, и если не заставить его покинуть этот сон, парень умрет.
– Попробуй выбить Сергея из сна! – перекрикивая грохот выстрелов, отвечаю Соне на ее вопросительный взгляд. Несколько секунд она осмысливает услышанное, потом оглядывает бессознательное тело, проверяет пульс, снова глядит на меня и согласно кивает.
– Перезарядка! – это Рыжий.
– Помоги Соне! – кричу ему в ухо, занимая позицию у окна. Не говоря ни слова, Семен вяло кивает и отходит к девушке. Передергиваю затвор своего пулемета и жму на спуск. Оружие вздрагивает в руках, выплевывая во врага свинцовую смерть. Спустя десяток секунд замолкает пулемет Клауса, и я какое-то время контролирую и его зону ответственности, прежде чем он снова не вступает в бой. Еще несколько раз я меняю пулеметы, когда в коробах заканчиваются патроны. Лишь единожды я бросил взгляд на Соню и Рыжего, склонившихся над Угрюмым, который так никуда и не исчез. Это означает только то, что я не единственный из нас, у кого возникли серьезные сложности со своими умениями и возможностями. Ни Соня, ни Семен не могут выкинуть из сна Сергея. Я еще успел увидеть, как к ним подползла Катя, но ничего не поменялось. Угрюмый так и сидит на земле, и никуда он не исчез.
Схватка длится еще минут пять, а может и чуть дольше. За время боя я дважды сменил позицию, спасаясь от окутывающего меня облака порохового дыма. Так и не сумев преодолеть открытое пространство внутреннего двора, монстры погибают все до единого. Исчезают последние убитые нами с Клаусом твари, и уже более ничто не напоминает о стычке. Мне кажется или кто-то позвал меня по имени? В ушах все еще гремят пулеметные выстрелы, и я не могу сказать точно, поэтому поворачиваю голову, шаря взглядом по сторонам. Семен сидит на земле спиной ко мне. Он склонился над Сергеем, который уже не сидит, а лежит во весь рост на земле, потом вдруг резко отпрядает от него и начинает ритмично двигаться вверх-вниз несколько раз подряд. Затем снова склоняется над раненным.
– Максим! – оказывается, меня зовет Соня. Слезы стоят в ее больших испуганных глазах.
Рыжий продолжает делать искусственное дыхание и массаж сердца Сергею, когда я оказываюсь рядом с ними. Крепко сжатые губы, и взгляд, полный страха, брошенный Катей. Но боится она вовсе не меня. Бледная кожа и посиневшие губы приоткрытого рта на лице Угрюмого.
– Дыши! Ну же! Дыши давай! – восклицает Семен и бьет по груди друга кулаком туда, где уже не бьется его сердце. – Не вздумай умирать!
Соня беспомощно смотрит на меня, и по ее грязному лицу скатываются прозрачные слезы, оставляя на коже отчетливые дорожки. А потом, когда Рыжий в очередной раз пытается вдохнуть воздух в грудь погибшего, он просто исчезает, тает в воздухе, истончаясь в линиях и растворяясь в объеме. Семен едва не падает лицом в землю, но в последний момент успевает подставить ладони. Наверное, втайне я ожидал нечто подобное, поэтому не слишком удивляюсь произошедшему. А вот шок, который читается в глазах остальных, передать словами очень сложно. От изумления ребята потеряли дар речи, и целую минуту ничто, кроме ветра, не нарушает воцарившуюся тишину.
Глава 4
Глава 5
– Сволочь, – он еле шепчет. – Гад… Из-за тебя… Чтоб тебя твари сожрали…
Я смотрю на Сергея, но он уже снова отключился. Бледное лицо, покрытое бисеринками пота.
Стараюсь выровнять внезапно сбившееся дыхание. Поднимаюсь на ноги и, пытаясь отвлечься от обидных мыслей, мысленно охватываю окружающее. Семен скоро достреляет свою ленту, и его нужно будет прикрыть. Клаус ведет огонь короткими очередями. Катя сидит на земле и качает свою руку. Соня, наконец, заканчивает с ней и, не вставая в полный рост, в несколько шагов оказывается рядом со мной и Угрюмым. Так ли он неправ, обвиняя меня в том, что с ним случилось? А что вообще с ним случилось? Сейчас это не так важно. Важно только то, что он сейчас на грани, и если не заставить его покинуть этот сон, парень умрет.
– Попробуй выбить Сергея из сна! – перекрикивая грохот выстрелов, отвечаю Соне на ее вопросительный взгляд. Несколько секунд она осмысливает услышанное, потом оглядывает бессознательное тело, проверяет пульс, снова глядит на меня и согласно кивает.
– Перезарядка! – это Рыжий.
– Помоги Соне! – кричу ему в ухо, занимая позицию у окна. Не говоря ни слова, Семен вяло кивает и отходит к девушке. Передергиваю затвор своего пулемета и жму на спуск. Оружие вздрагивает в руках, выплевывая во врага свинцовую смерть. Спустя десяток секунд замолкает пулемет Клауса, и я какое-то время контролирую и его зону ответственности, прежде чем он снова не вступает в бой. Еще несколько раз я меняю пулеметы, когда в коробах заканчиваются патроны. Лишь единожды я бросил взгляд на Соню и Рыжего, склонившихся над Угрюмым, который так никуда и не исчез. Это означает только то, что я не единственный из нас, у кого возникли серьезные сложности со своими умениями и возможностями. Ни Соня, ни Семен не могут выкинуть из сна Сергея. Я еще успел увидеть, как к ним подползла Катя, но ничего не поменялось. Угрюмый так и сидит на земле, и никуда он не исчез.
Схватка длится еще минут пять, а может и чуть дольше. За время боя я дважды сменил позицию, спасаясь от окутывающего меня облака порохового дыма. Так и не сумев преодолеть открытое пространство внутреннего двора, монстры погибают все до единого. Исчезают последние убитые нами с Клаусом твари, и уже более ничто не напоминает о стычке. Мне кажется или кто-то позвал меня по имени? В ушах все еще гремят пулеметные выстрелы, и я не могу сказать точно, поэтому поворачиваю голову, шаря взглядом по сторонам. Семен сидит на земле спиной ко мне. Он склонился над Сергеем, который уже не сидит, а лежит во весь рост на земле, потом вдруг резко отпрядает от него и начинает ритмично двигаться вверх-вниз несколько раз подряд. Затем снова склоняется над раненным.
– Максим! – оказывается, меня зовет Соня. Слезы стоят в ее больших испуганных глазах.
Рыжий продолжает делать искусственное дыхание и массаж сердца Сергею, когда я оказываюсь рядом с ними. Крепко сжатые губы, и взгляд, полный страха, брошенный Катей. Но боится она вовсе не меня. Бледная кожа и посиневшие губы приоткрытого рта на лице Угрюмого.
– Дыши! Ну же! Дыши давай! – восклицает Семен и бьет по груди друга кулаком туда, где уже не бьется его сердце. – Не вздумай умирать!
Соня беспомощно смотрит на меня, и по ее грязному лицу скатываются прозрачные слезы, оставляя на коже отчетливые дорожки. А потом, когда Рыжий в очередной раз пытается вдохнуть воздух в грудь погибшего, он просто исчезает, тает в воздухе, истончаясь в линиях и растворяясь в объеме. Семен едва не падает лицом в землю, но в последний момент успевает подставить ладони. Наверное, втайне я ожидал нечто подобное, поэтому не слишком удивляюсь произошедшему. А вот шок, который читается в глазах остальных, передать словами очень сложно. От изумления ребята потеряли дар речи, и целую минуту ничто, кроме ветра, не нарушает воцарившуюся тишину.
Глава 4
– Но как…? – Рыжий первым приходит в себя. – Почему Серега исчез?
Его вопрос, полный удивленного недоумения, повисает в воздухе, оставшись без ответа. А почему не удивлен случившемуся я? Может быть, потому что я точно помню, что во время сдачи того экзамена, что был пятнадцать лет назад, Сергей не погиб? Я знаю, кто тогда погиб, и это был вовсе не Угрюмый. Холодный циник во мне в раздражении передергивает плечами от самой ситуации, в которую я попал. Место, в котором я невольно оказался, невероятно сильно напоминает сон-экзамен. Друзья, что меня окружают, действительно выглядят, семнадцатилетними подростками, пусть физически и очень развитыми. Единственное, что выбивается из общей картины – это присутствие Клауса, который, впрочем, как и остальные, вероятней всего не является человеком. А почему я так в этом уверен? Ведь будь люди вокруг меня тварями, что после смерти исчезают, они бы не смогли «воссоздать» оружие. Нет, нет, они не могут быть созданиями. С другой стороны, я не заметил, чтобы Сергей стрелял. Он уже был ранен, когда я увидел его. И что это значит? Что только Угрюмый не был человеком? А остальные?
– Почему вы не выбили его из сна? – спрашиваю я Рыжего.
– Я не смог, – он отвечает не сразу.
– И я, – вторит ему Соня.
– Почему? – уточняю.
– У меня не получилось «созерцать», – угрюмо роняет Семен, а девушка кивает в такт его словам.
– Катя, – поворачиваю к ней лицо, – ты можешь «созерцать»?
Она глядит на меня исподлобья несколько секунд, потом, ничего не сказав, прикрывает глаза и на какое-то время замирает неподвижно. Наконец, она поднимает голову, и я вижу великое смятение в ее взгляде.
– А ты? – обращаюсь к Клаусу.
– Нет, у меня тоже ничего не получается, – он качает головой, – я уже пытался.
– Черт знает что, – бормочу я, «достаю» сигарету, подкуриваю ее от спички и опускаюсь на раскладной стул, что появляется за моей спиной.
– Я не могу понять, почему исчез Сергей, – произносит Семен, ни к кому конкретно не обращаясь, но его взгляд останавливается на мне.
– Подумай сам, – пожимаю плечами, – кто после смерти исчезает.
– Твари, – сразу отвечает Рыжий.
– Ты сам ответил на свой вопрос.
– Угрюмый не мог быть тварью, – зло реагирует Семен.
– Почему же?
Я вижу, что Рыжий готов сказать что-то резкое и грубое, но в последний момент сдерживается, замирает и, резко выдохнув, отворачивается в сторону. Соня и Катя неверяще глядят на меня, а взгляд Клауса, как обычно, ничего не выражает.
– Нет, Угрюмый не мог быть тварью, – поворачивается Семен, – он пользовался своим оружием – стрелял в монстра, который ранил его.
– Ты уверен? – быстро переспрашиваю я, быстро соображая, что же это значит, и понимая, что мои предыдущие предположения и выводы оказались поспешными.
– Абсолютно, – твердо отвечает парень.
Выбрасываю недокуренную сигарету и встаю со стула.
– Скажи мне, – обращаюсь к нему, – что ты помнишь последнее из того, что было до того, как ты здесь оказался?
Я спокойно встречаю скрестившиеся на мне удивленные взгляды ребят.
– Ты имеешь в виду этот сон?
– Да.
– Странный вопрос. Ладно… Прежде чем оказаться здесь, мы были в сне, где и получили подсказку, куда нам следует двигаться дальше, и как выглядит выход из этого мира. По-моему, это должна быть зеленая дверь.
– Хорошо, – киваю я, когда Рыжий, ответив на вопрос, выжидающе уставился на меня, – Ты можешь рассказать, чем ты занимался сегодня днем, наяву, и что ты планировал делать, когда проснешься?
– Конечно, – хмыкает он, – я сегодня…был… Сегодня днем я…
Его брови сдвигаются, а взгляд затуманивается, когда Семен пытается вспомнить события минувших суток.
– Что за…? – а в следующую секунду он с тяжелым стоном опускается на землю, где стоит, и обхватывает голову руками. Соня моментально оказывается подле него.
– Что с тобой? Семен, ты меня слышишь?
Рыжий мычит что-то нечленораздельное, а я шагаю к нему, приседаю, хватаю за плечи и с силой встряхиваю, заставляя распахнуть плотно сжатые веки. Мутные от боли зеленые глаза несколько секунд непонимающе смотрят на меня, а потом в них мелькает тень узнавания, и Рыжий шумно выдыхает.
– Выпей, – протягиваю ему пластиковую бутылку с водой.
Семен выхватывает ее у меня из рук, срывает колпачок и жадно припадает к горлышку, в несколько долгих глотков опустошая ее содержимое.
– Как ты?
– Не знаю, Макс… Хреново мне что-то, – выдыхает он, переводя дыхание, и спрашивает, изменив тон, – Ты знал, что так будет?
– Я догадывался.
– У тебя то же самое?
– Да.
– И что это значит?
– Хотел бы я знать.
– Может, у девочек получится? Или у Клауса?
– Может быть, – отвечаю я, хотя уверен, что реакция на попытку что-либо вспомнить у них будет та же.
Соня, прислушивающаяся к нашему диалогу, встречает мой взгляд и говорит:
– Я попробую, – и закрывает глаза.
Я успеваю подняться на ноги и подхватить ее оседающее тело. У девушки вырывается болезненный стон, и я, как и в случае с Рыжим, встряхиваю ее за плечи. Действует – Соня распахивает глаза и через несколько секунд приходит в себя. Она благодарно кивает и берет из моей руки бутылку с водой.
– Катя? – Семен вопросительно смотрит на нее.
Ее реакция на попытку вспомнить что-либо из жизни наяву ничем не отличается от нашей, и спустя какое-то время, когда девушка уже пришла в себя, она срывающимся голосом вдруг выдает:
– Я хочу домой! Я хочу домой! Выведите меня отсюда! Я не хочу здесь умирать! Я хочу домой! Выведите меня!
Соня порывается встать, чтобы успокоить подругу, но я удерживаю ее. Семен хмурится, но я уже не вижу этого. Шагаю к Кате, которая шарахается от меня, но так и не успевает достаточно далеко отстраниться. Слезы и страх в ее глазах неожиданно сильно задевают меня. Я тяну ее к себе и через мгновенье прижимаю к своей груди. Она на миг замирает, напрягается, но почти сразу успокаивается и тут уже дает волю эмоциям. Девушка вздрагивает от плача и громко всхлипывает, а потом даже пытается вырваться, но я держу ее до тех пор, пока сам не чувствую, что она достаточно успокоилась. Кажется, Клаус хмыкает, но я не обращаю на него внимание. Я хочу только, чтобы Катя прекратила истерику.
– Прости, – шепчу в ее каштановые волосы. Девушка отстраняется от меня, и я более не удерживаю ее. Она заглядывает мне в глаза, и я снова повторяю, – Прости.
Несколько долгих секунд она смотрит на меня, высоко вскинув брови, отчего ее небольшое круглое личико кажется совсем детским, а потом медленно и почти незаметно кивает несколько раз.
– Я был не в себе, когда позволил поднять на тебя руку, – негромко говорю я, – Клянусь, последнее, что я хотел, это причинить тебе боль.
Катя следит за моим взглядом, который я бросаю на Клауса, сдвинувшегося с места и направившегося к дальней стене здания, за которой открывается вид на площадь с белым фонтаном, а потом снова смотрит на меня и со вздохом роняет:
– И ты меня извини. Я не должна была так на тебя набрасываться. Просто я очень испугалась, что вы с ним, – кивок в сторону Клауса, – начнете выяснять отношения, и дело закончится плохо.
Соня подходит к нам, обнимает Катю за плечи и протягивает ей бутылку с водой.
– Выпей.
– Спасибо, – благодарит девушка и здоровой рукой принимает ее.
Соня одобрительно мне кивает и усаживает Катю на раскладной стул, который сама «достает». Смешно выпятив нижнюю губу, она резко дует вверх, где ее светлая челка выбивается из-под вязанной шапки и лезет в глаза.
– Клаус! – зовет Семен, – А ты что скажешь?
– Ты о чем? – поворачивается к нему парень.
– Ты можешь что-нибудь вспомнить?
– Да, – спокойно отвечает тот, и также невозмутимо встречает направленные на него взгляды.
– И что же ты помнишь? – чуть более напряженно, чем нужно интересуется Рыжий.
– Все, – следует короткий ответ, и Клаус снова отворачивается к окну, выходящему на площадь.
– А именно, – спрашиваю уже я.
– Как мы девять дней блуждали по мирам в поисках дальнейших проходов-дверей, – отвечает парень, бросив на меня взгляд, в котором мне привиделась насмешка. Или показалось? – Как я хожу днем в свою школу, у меня, кстати, послезавтра контрольная по математике. – Он уже в открытую ухмыляется, вспомнив, видимо, наше первое занятие в классе Марины Яковлевны.
– То есть ты хочешь сказать, что никаких проблем при попытке что-либо вспомнить у тебя не возникает, – переспрашиваю я еще раз.
– Именно это я и говорю, – кивает он, но задать свой новый вопрос я не успеваю, потому что Клаус сам спрашивает меня, – А ты помнишь что-нибудь?
Говорить или нет?
– Помню, – отвечаю, – кое-что.
– И что же? – его серые глаза с искренним интересом следят за мной.
– Я помню, как должен выглядеть выход из этого мира.
– Это и без того известно.
– Известно, – не спорю, – но я прекрасно помню, что этот экзамен мы уже сдали.
– Ты это о чем? – вставляет Семен, и теперь они все смотрят на меня.
– О том, что пятнадцать лет назад мы все вместе сдали этот экзамен и стали Плетущими.
– Пятнадцать лет?! – восклицает Рыжий, а у Сони вырывается изумленный вздох.
– Это так, – твердо отвечаю я. – Пятнадцать лет назад мы уже были здесь.
– Макс, ты головой не ударялся? – Семен недоверчиво смотрит на меня.
– Допустим, – вдруг совершенно серьезно говорит Клаус, – допустим, ты прав, хотя мне с трудом верится в подобное. Но тогда каков смысл нашего здесь пребывания? Для чего мы снова оказались в этом месте спустя, как ты говоришь, пятнадцать лет? И почему никто, кроме меня, ничего не помнит? И как мы здесь все вместе оказались?
– Я и сам хочу знать ответы на эти вопросы, – и добавляю, – как жажду выяснить, по чьей вине тут оказался я и вы все.
– Нет, ты что, серьезно? – недоумевает Рыжий, – Ты серьезно веришь в то, что говоришь?
– Абсолютно.
– Предположим, – говорит Клаус, не давая Семену сказать, – что все обстоит именно так, как ты нам рассказываешь. В любом случае, чтобы покинуть этот сон, нам нужно найти выход из него…
– Зачем? – в свою очередь перебивает его Рыжий.
– Что? – поворачивается к нему Клаус.
– Зачем искать выход? Можно ведь и так уйти отсюда.
– Я уже пытался, – говорю ему я, – и у меня ничего не получилось.
– Да ну.
– Ну да. И «созерцать» я также не могу. Пробуй сам.
На какое-то время разговор утихает, когда ребята прикрывают глаза, видимо, пытаясь «созерцать» или даже уйти отсюда.
– Ничего не понимаю, – Соня первой нарушает молчание, – у меня ничего не выходит.
– Как такое возможно? – не то растерянно, не то требовательно спрашивает меня Семен.
– Я не знаю, – развожу руками и обращаюсь к Клаусу, – а ты можешь «созерцать»?
– Нет, – качает он головой.
– Никогда и ни о чем подобном я раньше не слышала, – негромко произносит Соня, а у Кати предательски заблестели глаза.
– Значит так, – твердо говорю я, – давайте будем думать обо всех странностях, что с нами сейчас происходят, после того, как мы выберемся отсюда. Сейчас нам нужно искать выход из этого мира.
– Правильно, – поддержка Клауса кажется мне непривычной, – ты говорил, что помнишь, как мы сдавали этот экзамен.
– Помню. Выход из этого мира должен выглядеть, как зеленая дверь в белой стене. Она находилась в здании очень похожем на то, что стоит по ту сторону площади, – взмахом руки указываю направление, – Для того, чтобы добраться до выхода, нужно подняться на пятый этаж ратуши. Так мы ее называли.
– Твари? – бросает Семен.
– Тварей было много, но мы со всеми справились, и никто из нас не пострадал, разве что Сергей подвернул ногу, – Я молчу об исполинском монстре, который едва нас всех не достал, а Клаус так и не смог добраться до зеленой двери. Я отчаянно надеюсь на то, что мы сможем быстро найти зеленую дверь и покинуть это странное место.
– Так давайте закончим с этим, – решительно рубит воздух рукой Рыжий.
Неожиданно для себя я оказываюсь в центре внимания и понимаю, что последнее слово остается за мной.
– Нам нужен отдых, – наконец говорю я, – Десяти минут хватит. Проверьте оружие, одежду и обувь. Подкрепитесь и попейте воды – потом на это не будет времени.
Багровые небеса над головой меняют свой цвет, окрашиваясь в светло-зеленые тона. Непривычный и необычный свет придает этому негостеприимному миру новые оттенки, пугающие и зловещие.
Подчиняясь привычке, в который уже раз пытаюсь «созерцать», чтобы оглядеться, но у меня ничего не получается. Ловлю на себе изучающий взгляд Клауса, что стоит сейчас у окон, выходящих на площадь и необычный фонтан на ней. Он призывно кивает мне, и я подхожу к нему. Какое-то время мы стоим рядом друг с другом, глядя на здание по ту сторону площади. Рыжий занял позицию у противоположной стены, за которой находится внутренний двор, а Соня хлопочет с Катей.
– Странный фонтан, – Клаус первым нарушает молчание.
Я не отвечаю, глядя на него. Парень смотрит на площадь, но взгляд его затуманен, какой бывает обычно у глубоко задумавшихся людей.
– Знаешь, Оружейник, – негромко роняет он, – там, на развалинах, я едва не убил тебя.
Клаус говорит совершенно спокойно и невозмутимо, словно пересказывает сюжет прочитанной книги.
– Только один человек может называть меня так, как совсем недавно это сделал ты. И я не могу сказать, что мне не нравится это имя, – его губы раздраженно кривятся.
Я слушаю его молча, хотя, сказать по правде, хочется ответить ему что-то вроде: «Что же ты не попробовал?» Признаться, мне просто любопытно, что же он хочет мне сказать. На какой-то миг я ловлю себя на мысли, что попросту соскучился, иначе не скажешь, по общению с ним. Столько лет Клаус был для меня мертв, а сейчас он стоит рядом, только руку протяни. И еще как-то вдруг я решил для себя, что сделаю все, чтобы в этом сне, на этом экзамене, не допустить его гибели. Видимо, что-то отражается на моем лице, тень неожиданных для Клауса мыслей, потому что он говорит, похоже, совсем не то, что хотел:
– Ты изменился, Максим. Очень. Я говорю сейчас с тобой и не чувствую от тебя никакой угрозы, как это бывает обычно. И в тебе нет злости.
– Не переживай по этому поводу, – отвечаю я сухо, – Угрозы ты не чувствуешь, но это значит, что я ее не демонстрирую.
– Нет, – перебивает он, – я знаю, о чем говорю.
В ответ я лишь пожимаю плечами, оставляя за Клаусом право думать, как ему хочется. Конечно, никакой злости я к нему не испытываю, но это вовсе не значит, что с ним следует вести себя, как с другом. Все еще неясно. Да и то, что он не чувствует от меня угрозы – хорошо. Тем неожиданнее для него будет кара в том случае, если Клаус, или то, что скрывается под его обликом, только даст повод для этого. А он смотрит на меня с каким-то непонятным выражением. Черт бы его побрал с этой невозмутимостью! Я уже и забыл, как трудно «читать» его.
– Ты же ведь знаешь, почему у меня нет блока памяти, и я все помню? – на миг маска невозмутимости слетает с его лица, являя жадный интерес, – Не так ли?
– Возможно, – отвечаю я.
– Ты можешь поделиться со мной своими мыслями?
Нет никакого желания рассказывать Клаусу о том, что он мертв. Я просто не знаю, как он среагирует на это известие.
– Давай сделаем так, – предлагаю, – Я расскажу тебе все, что ты захочешь знать, но только тогда, когда мы найдем точку выхода, не раньше.
– Я понимаю смысл твоего предложения, – не сразу отвечает он, – и соглашаюсь с твоим условием: как только мы найдем зеленую дверь, ты ответишь на все мои вопросы.
Фонтан на площади поражает своей неестественной, чужеродной и стерильной белизной, но пытаться разведать и проверить его нет никакого желания. Хочется только одного – поскорее выбраться из этого странного сна и сделать это по возможности без потерь: быстро и как можно тише. Низкие и словно раздувшиеся тучи, вскипая и пучась, стремительно текут по небу. Беззвучные вспышки где-то в самом их сердце вспыхивают часто и густо. Светло-зеленый свет, что исходит от них, придает окружающему пейзажу еще более неестественный вид, чем это вообще возможно. Тишину этого мертвого мира нарушают лишь шорох оберток из-под шоколадных батончиков, что едят ребята, и их негромкие голоса.
Нельзя забывать, что где-то здесь присутствует еще и огромный змей, чьего внимания совсем не хочется привлекать – уж слишком он кажется неуязвимым, а заниматься организацией грамотной засады на него и вовсе не хочется. К слову, немного странно, что он не появился, привлеченный звуками боя. От воспоминаний об исполинском монстре сразу становится тревожно и неуютно. А ведь мы даже не сменили позицию по окончании боя! Я отваливаюсь от стены, собираясь поторопить друзей и как можно быстрее двинуться дальше, но в этот момент Клаус, не сводящий с меня своих светло-серых глаз, вдруг резко вскидывает руку и хватает меня за предплечье. Не обращая внимания на пистолет, упершийся ему в грудь, он тихо, едва слышно, но с напором произносит:
– Ментальный блок – это плохо. Невозможность что-либо вспомнить – хуже. Но еще хуже знать, что ты можешь оказаться вовсе не собой, а черте чем: плодом чьей-то фантазии, вымыслом, миражом с еще какой-нибудь гадостью в виде заложенной программой действия на случай… на какой-то определенный случай.
Я убираю пистолет и прячу его в кобуру на бедре. Голос Клауса, несмотря на его тихий тон, звучит горько и одновременно предостерегающе. Признаться, никогда раньше я не сталкивался с созданиями, так похожими на людей, как Клаус, и способными плести. На это способны лишь Стражи. Он Страж? Если да, то чей?
– Угрюмый, – он запинается на полуслове, – Сергей жаловался мне на сильные головные боли.
Клаус отпускает мою руку и уже совершенно спокойно добавляет:
– Возможно, все обстоит совсем иначе, чем мы можем себе представить. Не забывай этого. Нельзя верить своим глазам.
Какая-то мысль, совершенно сумасшедшее озарение, вспыхивает на неимоверно короткий миг в голове, и все становится предельно ясно. Ответы на все вопросы всплывают в моем болезненно сжимающемся мозгу. А через удар сердца такая знакомая боль сжимает виски. Она пульсирует и усиливается, не собираясь успокаиваться. Прежде чем окунуться в спасительное беспамятство, я с горечью успеваю осознать, что такое желанное озарение уже оставило меня, снова выкинув на просторы неопределенности. Вспышки боли настолько сильны, что не дают сознанию угаснуть полностью. Кажется, это Клаус подхватывает меня под руки, не давая упасть, когда ноги предательски подгибаются. Поддерживая, он укладывает меня прямо на землю. А потом пронзительные голубые глаза, полные тревоги, заслоняют собой полмира, и челка светлых волос упрямо в них лезет. Соня что-то спрашивает меня, но шум в ушах не дает мне расслышать, что именно. Сердитые тучи в небе озаряются изнутри странными зелеными вспышками. По-моему прошло несколько секунд или, может быть, часов, когда, словно сквозь толстый слой ваты, до меня доносится глухой крик кого-то из ребят:
– Тревога! Нападение! К бою!
Его вопрос, полный удивленного недоумения, повисает в воздухе, оставшись без ответа. А почему не удивлен случившемуся я? Может быть, потому что я точно помню, что во время сдачи того экзамена, что был пятнадцать лет назад, Сергей не погиб? Я знаю, кто тогда погиб, и это был вовсе не Угрюмый. Холодный циник во мне в раздражении передергивает плечами от самой ситуации, в которую я попал. Место, в котором я невольно оказался, невероятно сильно напоминает сон-экзамен. Друзья, что меня окружают, действительно выглядят, семнадцатилетними подростками, пусть физически и очень развитыми. Единственное, что выбивается из общей картины – это присутствие Клауса, который, впрочем, как и остальные, вероятней всего не является человеком. А почему я так в этом уверен? Ведь будь люди вокруг меня тварями, что после смерти исчезают, они бы не смогли «воссоздать» оружие. Нет, нет, они не могут быть созданиями. С другой стороны, я не заметил, чтобы Сергей стрелял. Он уже был ранен, когда я увидел его. И что это значит? Что только Угрюмый не был человеком? А остальные?
– Почему вы не выбили его из сна? – спрашиваю я Рыжего.
– Я не смог, – он отвечает не сразу.
– И я, – вторит ему Соня.
– Почему? – уточняю.
– У меня не получилось «созерцать», – угрюмо роняет Семен, а девушка кивает в такт его словам.
– Катя, – поворачиваю к ней лицо, – ты можешь «созерцать»?
Она глядит на меня исподлобья несколько секунд, потом, ничего не сказав, прикрывает глаза и на какое-то время замирает неподвижно. Наконец, она поднимает голову, и я вижу великое смятение в ее взгляде.
– А ты? – обращаюсь к Клаусу.
– Нет, у меня тоже ничего не получается, – он качает головой, – я уже пытался.
– Черт знает что, – бормочу я, «достаю» сигарету, подкуриваю ее от спички и опускаюсь на раскладной стул, что появляется за моей спиной.
– Я не могу понять, почему исчез Сергей, – произносит Семен, ни к кому конкретно не обращаясь, но его взгляд останавливается на мне.
– Подумай сам, – пожимаю плечами, – кто после смерти исчезает.
– Твари, – сразу отвечает Рыжий.
– Ты сам ответил на свой вопрос.
– Угрюмый не мог быть тварью, – зло реагирует Семен.
– Почему же?
Я вижу, что Рыжий готов сказать что-то резкое и грубое, но в последний момент сдерживается, замирает и, резко выдохнув, отворачивается в сторону. Соня и Катя неверяще глядят на меня, а взгляд Клауса, как обычно, ничего не выражает.
– Нет, Угрюмый не мог быть тварью, – поворачивается Семен, – он пользовался своим оружием – стрелял в монстра, который ранил его.
– Ты уверен? – быстро переспрашиваю я, быстро соображая, что же это значит, и понимая, что мои предыдущие предположения и выводы оказались поспешными.
– Абсолютно, – твердо отвечает парень.
Выбрасываю недокуренную сигарету и встаю со стула.
– Скажи мне, – обращаюсь к нему, – что ты помнишь последнее из того, что было до того, как ты здесь оказался?
Я спокойно встречаю скрестившиеся на мне удивленные взгляды ребят.
– Ты имеешь в виду этот сон?
– Да.
– Странный вопрос. Ладно… Прежде чем оказаться здесь, мы были в сне, где и получили подсказку, куда нам следует двигаться дальше, и как выглядит выход из этого мира. По-моему, это должна быть зеленая дверь.
– Хорошо, – киваю я, когда Рыжий, ответив на вопрос, выжидающе уставился на меня, – Ты можешь рассказать, чем ты занимался сегодня днем, наяву, и что ты планировал делать, когда проснешься?
– Конечно, – хмыкает он, – я сегодня…был… Сегодня днем я…
Его брови сдвигаются, а взгляд затуманивается, когда Семен пытается вспомнить события минувших суток.
– Что за…? – а в следующую секунду он с тяжелым стоном опускается на землю, где стоит, и обхватывает голову руками. Соня моментально оказывается подле него.
– Что с тобой? Семен, ты меня слышишь?
Рыжий мычит что-то нечленораздельное, а я шагаю к нему, приседаю, хватаю за плечи и с силой встряхиваю, заставляя распахнуть плотно сжатые веки. Мутные от боли зеленые глаза несколько секунд непонимающе смотрят на меня, а потом в них мелькает тень узнавания, и Рыжий шумно выдыхает.
– Выпей, – протягиваю ему пластиковую бутылку с водой.
Семен выхватывает ее у меня из рук, срывает колпачок и жадно припадает к горлышку, в несколько долгих глотков опустошая ее содержимое.
– Как ты?
– Не знаю, Макс… Хреново мне что-то, – выдыхает он, переводя дыхание, и спрашивает, изменив тон, – Ты знал, что так будет?
– Я догадывался.
– У тебя то же самое?
– Да.
– И что это значит?
– Хотел бы я знать.
– Может, у девочек получится? Или у Клауса?
– Может быть, – отвечаю я, хотя уверен, что реакция на попытку что-либо вспомнить у них будет та же.
Соня, прислушивающаяся к нашему диалогу, встречает мой взгляд и говорит:
– Я попробую, – и закрывает глаза.
Я успеваю подняться на ноги и подхватить ее оседающее тело. У девушки вырывается болезненный стон, и я, как и в случае с Рыжим, встряхиваю ее за плечи. Действует – Соня распахивает глаза и через несколько секунд приходит в себя. Она благодарно кивает и берет из моей руки бутылку с водой.
– Катя? – Семен вопросительно смотрит на нее.
Ее реакция на попытку вспомнить что-либо из жизни наяву ничем не отличается от нашей, и спустя какое-то время, когда девушка уже пришла в себя, она срывающимся голосом вдруг выдает:
– Я хочу домой! Я хочу домой! Выведите меня отсюда! Я не хочу здесь умирать! Я хочу домой! Выведите меня!
Соня порывается встать, чтобы успокоить подругу, но я удерживаю ее. Семен хмурится, но я уже не вижу этого. Шагаю к Кате, которая шарахается от меня, но так и не успевает достаточно далеко отстраниться. Слезы и страх в ее глазах неожиданно сильно задевают меня. Я тяну ее к себе и через мгновенье прижимаю к своей груди. Она на миг замирает, напрягается, но почти сразу успокаивается и тут уже дает волю эмоциям. Девушка вздрагивает от плача и громко всхлипывает, а потом даже пытается вырваться, но я держу ее до тех пор, пока сам не чувствую, что она достаточно успокоилась. Кажется, Клаус хмыкает, но я не обращаю на него внимание. Я хочу только, чтобы Катя прекратила истерику.
– Прости, – шепчу в ее каштановые волосы. Девушка отстраняется от меня, и я более не удерживаю ее. Она заглядывает мне в глаза, и я снова повторяю, – Прости.
Несколько долгих секунд она смотрит на меня, высоко вскинув брови, отчего ее небольшое круглое личико кажется совсем детским, а потом медленно и почти незаметно кивает несколько раз.
– Я был не в себе, когда позволил поднять на тебя руку, – негромко говорю я, – Клянусь, последнее, что я хотел, это причинить тебе боль.
Катя следит за моим взглядом, который я бросаю на Клауса, сдвинувшегося с места и направившегося к дальней стене здания, за которой открывается вид на площадь с белым фонтаном, а потом снова смотрит на меня и со вздохом роняет:
– И ты меня извини. Я не должна была так на тебя набрасываться. Просто я очень испугалась, что вы с ним, – кивок в сторону Клауса, – начнете выяснять отношения, и дело закончится плохо.
Соня подходит к нам, обнимает Катю за плечи и протягивает ей бутылку с водой.
– Выпей.
– Спасибо, – благодарит девушка и здоровой рукой принимает ее.
Соня одобрительно мне кивает и усаживает Катю на раскладной стул, который сама «достает». Смешно выпятив нижнюю губу, она резко дует вверх, где ее светлая челка выбивается из-под вязанной шапки и лезет в глаза.
– Клаус! – зовет Семен, – А ты что скажешь?
– Ты о чем? – поворачивается к нему парень.
– Ты можешь что-нибудь вспомнить?
– Да, – спокойно отвечает тот, и также невозмутимо встречает направленные на него взгляды.
– И что же ты помнишь? – чуть более напряженно, чем нужно интересуется Рыжий.
– Все, – следует короткий ответ, и Клаус снова отворачивается к окну, выходящему на площадь.
– А именно, – спрашиваю уже я.
– Как мы девять дней блуждали по мирам в поисках дальнейших проходов-дверей, – отвечает парень, бросив на меня взгляд, в котором мне привиделась насмешка. Или показалось? – Как я хожу днем в свою школу, у меня, кстати, послезавтра контрольная по математике. – Он уже в открытую ухмыляется, вспомнив, видимо, наше первое занятие в классе Марины Яковлевны.
– То есть ты хочешь сказать, что никаких проблем при попытке что-либо вспомнить у тебя не возникает, – переспрашиваю я еще раз.
– Именно это я и говорю, – кивает он, но задать свой новый вопрос я не успеваю, потому что Клаус сам спрашивает меня, – А ты помнишь что-нибудь?
Говорить или нет?
– Помню, – отвечаю, – кое-что.
– И что же? – его серые глаза с искренним интересом следят за мной.
– Я помню, как должен выглядеть выход из этого мира.
– Это и без того известно.
– Известно, – не спорю, – но я прекрасно помню, что этот экзамен мы уже сдали.
– Ты это о чем? – вставляет Семен, и теперь они все смотрят на меня.
– О том, что пятнадцать лет назад мы все вместе сдали этот экзамен и стали Плетущими.
– Пятнадцать лет?! – восклицает Рыжий, а у Сони вырывается изумленный вздох.
– Это так, – твердо отвечаю я. – Пятнадцать лет назад мы уже были здесь.
– Макс, ты головой не ударялся? – Семен недоверчиво смотрит на меня.
– Допустим, – вдруг совершенно серьезно говорит Клаус, – допустим, ты прав, хотя мне с трудом верится в подобное. Но тогда каков смысл нашего здесь пребывания? Для чего мы снова оказались в этом месте спустя, как ты говоришь, пятнадцать лет? И почему никто, кроме меня, ничего не помнит? И как мы здесь все вместе оказались?
– Я и сам хочу знать ответы на эти вопросы, – и добавляю, – как жажду выяснить, по чьей вине тут оказался я и вы все.
– Нет, ты что, серьезно? – недоумевает Рыжий, – Ты серьезно веришь в то, что говоришь?
– Абсолютно.
– Предположим, – говорит Клаус, не давая Семену сказать, – что все обстоит именно так, как ты нам рассказываешь. В любом случае, чтобы покинуть этот сон, нам нужно найти выход из него…
– Зачем? – в свою очередь перебивает его Рыжий.
– Что? – поворачивается к нему Клаус.
– Зачем искать выход? Можно ведь и так уйти отсюда.
– Я уже пытался, – говорю ему я, – и у меня ничего не получилось.
– Да ну.
– Ну да. И «созерцать» я также не могу. Пробуй сам.
На какое-то время разговор утихает, когда ребята прикрывают глаза, видимо, пытаясь «созерцать» или даже уйти отсюда.
– Ничего не понимаю, – Соня первой нарушает молчание, – у меня ничего не выходит.
– Как такое возможно? – не то растерянно, не то требовательно спрашивает меня Семен.
– Я не знаю, – развожу руками и обращаюсь к Клаусу, – а ты можешь «созерцать»?
– Нет, – качает он головой.
– Никогда и ни о чем подобном я раньше не слышала, – негромко произносит Соня, а у Кати предательски заблестели глаза.
– Значит так, – твердо говорю я, – давайте будем думать обо всех странностях, что с нами сейчас происходят, после того, как мы выберемся отсюда. Сейчас нам нужно искать выход из этого мира.
– Правильно, – поддержка Клауса кажется мне непривычной, – ты говорил, что помнишь, как мы сдавали этот экзамен.
– Помню. Выход из этого мира должен выглядеть, как зеленая дверь в белой стене. Она находилась в здании очень похожем на то, что стоит по ту сторону площади, – взмахом руки указываю направление, – Для того, чтобы добраться до выхода, нужно подняться на пятый этаж ратуши. Так мы ее называли.
– Твари? – бросает Семен.
– Тварей было много, но мы со всеми справились, и никто из нас не пострадал, разве что Сергей подвернул ногу, – Я молчу об исполинском монстре, который едва нас всех не достал, а Клаус так и не смог добраться до зеленой двери. Я отчаянно надеюсь на то, что мы сможем быстро найти зеленую дверь и покинуть это странное место.
– Так давайте закончим с этим, – решительно рубит воздух рукой Рыжий.
Неожиданно для себя я оказываюсь в центре внимания и понимаю, что последнее слово остается за мной.
– Нам нужен отдых, – наконец говорю я, – Десяти минут хватит. Проверьте оружие, одежду и обувь. Подкрепитесь и попейте воды – потом на это не будет времени.
Багровые небеса над головой меняют свой цвет, окрашиваясь в светло-зеленые тона. Непривычный и необычный свет придает этому негостеприимному миру новые оттенки, пугающие и зловещие.
Подчиняясь привычке, в который уже раз пытаюсь «созерцать», чтобы оглядеться, но у меня ничего не получается. Ловлю на себе изучающий взгляд Клауса, что стоит сейчас у окон, выходящих на площадь и необычный фонтан на ней. Он призывно кивает мне, и я подхожу к нему. Какое-то время мы стоим рядом друг с другом, глядя на здание по ту сторону площади. Рыжий занял позицию у противоположной стены, за которой находится внутренний двор, а Соня хлопочет с Катей.
– Странный фонтан, – Клаус первым нарушает молчание.
Я не отвечаю, глядя на него. Парень смотрит на площадь, но взгляд его затуманен, какой бывает обычно у глубоко задумавшихся людей.
– Знаешь, Оружейник, – негромко роняет он, – там, на развалинах, я едва не убил тебя.
Клаус говорит совершенно спокойно и невозмутимо, словно пересказывает сюжет прочитанной книги.
– Только один человек может называть меня так, как совсем недавно это сделал ты. И я не могу сказать, что мне не нравится это имя, – его губы раздраженно кривятся.
Я слушаю его молча, хотя, сказать по правде, хочется ответить ему что-то вроде: «Что же ты не попробовал?» Признаться, мне просто любопытно, что же он хочет мне сказать. На какой-то миг я ловлю себя на мысли, что попросту соскучился, иначе не скажешь, по общению с ним. Столько лет Клаус был для меня мертв, а сейчас он стоит рядом, только руку протяни. И еще как-то вдруг я решил для себя, что сделаю все, чтобы в этом сне, на этом экзамене, не допустить его гибели. Видимо, что-то отражается на моем лице, тень неожиданных для Клауса мыслей, потому что он говорит, похоже, совсем не то, что хотел:
– Ты изменился, Максим. Очень. Я говорю сейчас с тобой и не чувствую от тебя никакой угрозы, как это бывает обычно. И в тебе нет злости.
– Не переживай по этому поводу, – отвечаю я сухо, – Угрозы ты не чувствуешь, но это значит, что я ее не демонстрирую.
– Нет, – перебивает он, – я знаю, о чем говорю.
В ответ я лишь пожимаю плечами, оставляя за Клаусом право думать, как ему хочется. Конечно, никакой злости я к нему не испытываю, но это вовсе не значит, что с ним следует вести себя, как с другом. Все еще неясно. Да и то, что он не чувствует от меня угрозы – хорошо. Тем неожиданнее для него будет кара в том случае, если Клаус, или то, что скрывается под его обликом, только даст повод для этого. А он смотрит на меня с каким-то непонятным выражением. Черт бы его побрал с этой невозмутимостью! Я уже и забыл, как трудно «читать» его.
– Ты же ведь знаешь, почему у меня нет блока памяти, и я все помню? – на миг маска невозмутимости слетает с его лица, являя жадный интерес, – Не так ли?
– Возможно, – отвечаю я.
– Ты можешь поделиться со мной своими мыслями?
Нет никакого желания рассказывать Клаусу о том, что он мертв. Я просто не знаю, как он среагирует на это известие.
– Давай сделаем так, – предлагаю, – Я расскажу тебе все, что ты захочешь знать, но только тогда, когда мы найдем точку выхода, не раньше.
– Я понимаю смысл твоего предложения, – не сразу отвечает он, – и соглашаюсь с твоим условием: как только мы найдем зеленую дверь, ты ответишь на все мои вопросы.
Фонтан на площади поражает своей неестественной, чужеродной и стерильной белизной, но пытаться разведать и проверить его нет никакого желания. Хочется только одного – поскорее выбраться из этого странного сна и сделать это по возможности без потерь: быстро и как можно тише. Низкие и словно раздувшиеся тучи, вскипая и пучась, стремительно текут по небу. Беззвучные вспышки где-то в самом их сердце вспыхивают часто и густо. Светло-зеленый свет, что исходит от них, придает окружающему пейзажу еще более неестественный вид, чем это вообще возможно. Тишину этого мертвого мира нарушают лишь шорох оберток из-под шоколадных батончиков, что едят ребята, и их негромкие голоса.
Нельзя забывать, что где-то здесь присутствует еще и огромный змей, чьего внимания совсем не хочется привлекать – уж слишком он кажется неуязвимым, а заниматься организацией грамотной засады на него и вовсе не хочется. К слову, немного странно, что он не появился, привлеченный звуками боя. От воспоминаний об исполинском монстре сразу становится тревожно и неуютно. А ведь мы даже не сменили позицию по окончании боя! Я отваливаюсь от стены, собираясь поторопить друзей и как можно быстрее двинуться дальше, но в этот момент Клаус, не сводящий с меня своих светло-серых глаз, вдруг резко вскидывает руку и хватает меня за предплечье. Не обращая внимания на пистолет, упершийся ему в грудь, он тихо, едва слышно, но с напором произносит:
– Ментальный блок – это плохо. Невозможность что-либо вспомнить – хуже. Но еще хуже знать, что ты можешь оказаться вовсе не собой, а черте чем: плодом чьей-то фантазии, вымыслом, миражом с еще какой-нибудь гадостью в виде заложенной программой действия на случай… на какой-то определенный случай.
Я убираю пистолет и прячу его в кобуру на бедре. Голос Клауса, несмотря на его тихий тон, звучит горько и одновременно предостерегающе. Признаться, никогда раньше я не сталкивался с созданиями, так похожими на людей, как Клаус, и способными плести. На это способны лишь Стражи. Он Страж? Если да, то чей?
– Угрюмый, – он запинается на полуслове, – Сергей жаловался мне на сильные головные боли.
Клаус отпускает мою руку и уже совершенно спокойно добавляет:
– Возможно, все обстоит совсем иначе, чем мы можем себе представить. Не забывай этого. Нельзя верить своим глазам.
Какая-то мысль, совершенно сумасшедшее озарение, вспыхивает на неимоверно короткий миг в голове, и все становится предельно ясно. Ответы на все вопросы всплывают в моем болезненно сжимающемся мозгу. А через удар сердца такая знакомая боль сжимает виски. Она пульсирует и усиливается, не собираясь успокаиваться. Прежде чем окунуться в спасительное беспамятство, я с горечью успеваю осознать, что такое желанное озарение уже оставило меня, снова выкинув на просторы неопределенности. Вспышки боли настолько сильны, что не дают сознанию угаснуть полностью. Кажется, это Клаус подхватывает меня под руки, не давая упасть, когда ноги предательски подгибаются. Поддерживая, он укладывает меня прямо на землю. А потом пронзительные голубые глаза, полные тревоги, заслоняют собой полмира, и челка светлых волос упрямо в них лезет. Соня что-то спрашивает меня, но шум в ушах не дает мне расслышать, что именно. Сердитые тучи в небе озаряются изнутри странными зелеными вспышками. По-моему прошло несколько секунд или, может быть, часов, когда, словно сквозь толстый слой ваты, до меня доносится глухой крик кого-то из ребят:
– Тревога! Нападение! К бою!