Сам Энмеркар пошел в другую сторону, к краю города, к самой последней башне.
И вот теперь он снова сидит на шестом ярусе Дома Молчания, свесив со стены ноги, вертя между пальцами бесполезный жестяной кубик и безучастно глядя в небо. Мощная городская стена темнеет перед ним, а за ней тянется грубая желтая степь. А там, совсем на горизонте, – волнистая кромка настоящего леса, побывать в котором они всегда мечтали с Магану. Как и на далеком, неведомом море…
Сколько раз они фантазировали об этом, сидя на этом самом месте! Как и вчера… Теперь он один. Лишь глупый кубик в руке. От нечего делать Энмеркар принялся чертить острым металлическим углом по твердой поверхности плиты. Черточки перемежались точками, слагаясь в знаки. Всего одно слово успел он начертить на неподатливом камне: «Пробуждение…», как вдруг слух уловил непривычный гул сверху.
Выронив кубик, Энмеркар задрал голову, на миг позабыв все несчастья. На небе появилась черная точка.
Пока мы летели обратно, я размышлял о поведении капитана. Насколько мне известно, Муса принципиальный трезвенник и примерный семьянин. Может, я неправильно истолковал те звуки, что услышал на фоне? И его оскорбительное обращение… Совсем не вязалось с тем Мусой, которого я знал, а что ни говори, за десять месяцев в малом коллективе человека можно узнать неплохо. И Тези Ябубу чего-то боялся с утра… Очень странно…
Вспомнилось, как в полете мы не раз шутили насчет того, что, мол, как бы не оказался контакт «слишком глубоким». А сейчас все указывает, что нечто подобное и произошло, но отчего-то совсем не смешно, а, напротив, тягостно и тревожно…
Я постарался отвлечься и подумать о деле. Занятно, что Набу-наид без запинки отвечает на любой вопрос. Не может же он знать все… Хотя ведь он сказал, что готовился несколько лет. В отличие от меня. Уж я-то вряд ли смогу ответить на все вопросы. У нас для этого натаскивали Бонго. Почему Муса не отправил его? Многие вопросы, заданные мной, явно не самые удачные. А самое дурацкое – что я начал торги, не выяснив, чем мы будем расплачиваться. Ну что ж, как говорится, кто сам без греха, пусть первым бросит в меня камень…
На фоне столь глобальных трудностей не выглядела такой уж большой неудачей невостребованность моей специальности ксенолингвиста. Небольшой опыт знакомства с сангнхитами подсказывал: прояви я интерес к их языку, они и его захотят не иначе как продать. По частям… Раса торгашей! За весь день я узнал три имени. Составить по ним представления о сангнхиле (так мы условно обозначали местный язык) столь же невозможно, как по трем мазкам восстановить картину. Скрытные, канальи! И не дураки, совсем не дураки…
Знание языка – ключ к пониманию психологии и способности мыслить. Сангнхиты настолько не хотят давать нам ключа к себе, что предпочли сами выучить наш язык. И сами переводят. Но любой перевод – интерпретация, при которой всегда утрачивается часть смысла, разнообразные оттенки, способствующие более глубокому пониманию… Интересно, какая часть смысла ускользнула от меня в прошедшем разговоре?
Чем больше я думал о своих успехах, тем меньше они мне нравились.
Одно, без сомнения, удачно: выбор для переговоров Набу-наида. Я был весьма признателен тому озарению, что подтолкнуло меня. Вести разговор с иными сангнхитами было бы неуютнее. Этот их взгляд…
Когда мы опускались к «Арксу», я увидел отлетающую платформу – ребята вернулись раньше меня и брели по «Атлантическому океану», каждый на приличном отдалении от другого, разделенные и отчужденные, как сангнхитские пирамиды. Муса шел пошатываясь, и ладони ветра теребили его впервые растрепанные черные с проседью волосы.
К тому времени как опустилась наша платформа и я простился с Набу-наидом, ребята уже скрылись в стальном нутре звездолета. В одиночестве шел я по мозаичной поверхности, рассматривая корпус корабля, постепенно закрывающий здешнее небо.
Эскалатор занес меня в утробу «Аркса». Какое же здесь все родное! Свернув налево, я направился к повороту в первый рабочий, но вдруг, повинуясь внезапному импульсу, задержался у огромного – от пола до потолка – стекла. Из темноты выступали очертания боевой машины «Искателя». Угловатая, приплюснутая «голова» робота с черными, безжизненными диодами и датчиками покоилась на широких «плечах».
Что-то заставило меня всмотреться в погасшие «глаза», провести взглядом по бронированной панели, изрезанной скрытыми выходами для смертоносных орудий. Справа фосфоресцировала прямоугольная табличка с номером С-403. Дальше из тьмы выступали контуры соседнего «Искателя», затем еще одного… Если что-то вдруг пойдет не так, они помогут. Это меня несколько успокоило.
Посетив душевую и омыв наконец уста от иноземной скверны, как сказал бы мой братец, я отправился в кают-компанию. Овальная комната оказалась пуста. Сидя в одиночестве за большим круглым столом, я извлек из призапа диск. Пальцы нервно поигрывали маленьким блестящим сокровищем. Нетерпелось послушать мнения о моих успехах и, конечно, посмотреть, как эти четыре часа провели они.
Взгляд лениво скользил по стенам кают-компании, знакомясь с новым оформлением. Программа-декоратор продолжает начатую месяц назад религиозную тематику. Инь-яни и свастики, которые я видел здесь до своего «заточения», уступили место ненавязчивым изображениям крестов и полустертым очертаниям византийских икон. Невольно вспомнился брат…
Люк открылся, впуская никогда не унывающего Суня с взъерошенными короткими волосами, влажными после душа.
– Ну и как, Вася, ты распорядился временем? – спросил он, усаживаясь напротив.
– Торговал.
– Молодец! – заметил Сунь. – Когда человек трудолюбив, то и земля не ленится. Под «землею» я имел в виду нас, бездельников.
– Надеюсь, сейчас посмотрим. – Я гордо показал диск и для верности поиграл его тусклым солнечным зайчиком у Суня по глазам. – Но про бездельников ты уж хватил через край. Я тебя еще не успел поблагодарить за мягкую посадку, произведенную с филигранной точностью – на здешней карте Земли мы сели в том же месте, с которого стартовали.
Бортинженер засмеялся.
– В самом деле? Просто случайность, Вася. Всем занималась автоматика, я лишь нажимал на кнопки.
– Да ладно! И сейчас, неужто вы ничего не сделали за четыре часа?
– За других говорить не стану, а я вот не только ничего доброго не сотворил, но и сделанное прежде уничтожил. – Хотя мой друг и продолжал улыбаться, улыбка на последних словах поблекла, утратив искренность и на мгновение превратившись в вежливую маску.
– Что ты имеешь в виду? – Я непонимающе прищурился.
– Если я скажу тебе, Вася, боюсь, ты будешь смеяться надо мной.
Продолжать дальнейшие расспросы бессмысленно. Несмотря на искреннюю улыбчивость и добродушие, бортинженер был жестким, настойчивым и последовательным, когда дело касалось того, чего ему нужно добиться. И если Сунь не желает отвечать, можно быть уверенным, что ответа я так и не получу.
Вспомнив о чем-то и перестав улыбаться, он достал из кармана найденный мною приборчик и нажал несколько кнопок.
Во мне всколыхнулся давешний интерес:
– Что это?
– Уже ничего. – Сунь приветливо изогнул брови и показал прибор. Экранчик был пуст.
В дверном проеме возникла черная туша Бонго.
– Много тебе оставалось? – поинтересовался корабельный врач, занимая место рядом с Сунем.
– 187.
– Сочувствую, – сухо обронил негр.
– Ничего. Начну по-новой.
Вошел Тези Ябубу с каменным лицом и мокрыми волосами. Молча сел рядом со мной.
– Наши новые… друзья на тебя как-то странно пялились, ты не заметил? – продолжал Бонго.
– Заметил, – кивнул китаец. – Они определенно испытывают ко мне особый интерес. Не могу понять, в чем здесь дело, и меня это беспокоит.
– Может, просмотр записи Софронова что-нибудь прояснит…
Я невольно нахмурился, глядя на них. Что-то не то происходило с друзьями. Будто оборвалась какая-то струна в душе и каждый на свой лад пытается это скрыть или исправить… А ведь подобные странности начались еще при высадке!
Течение мыслей оборвал Зеберг:
– Ну что, болтать собрались, горе-пилигримы?
Пройдя в кают-компанию, он усадил свои метр девяносто между мною и Бонго, источая аромат одеколона. И у него волосы были влажными. Все они были после душа, принять который почему-то для каждого оказалось важнее общего собрания.
Должно быть, там же сейчас и капитан – лишь его кресло пустовало.
На Мусу, пунктуального до тошноты, это было непохоже. Не будучи ни в коей мере христианином, он тем не менее любил повторять, когда кто-то опаздывал, средневековую историю о монахах, которые, отлучаясь из монастыря, пообещали игумену вернуться к определенному сроку. На обратном пути они попали в руки грабителей, которые отрубили им головы. Но монахи встали и, взяв головы в руки, пришли к означенному сроку в монастырь, где и пали замертво, тем не менее исполнив обещание. Чего-то в том же духе от нас ожидал и Муса. Но, видимо, не от себя.
– На улице дождь пошел, – мечтательно сообщил немец. – Благодать! Вот бы сейчас выйти…
Зеберг, несмотря на суровый вид и грубоватые манеры, натура романтичная. Будучи программистом и роботехником, сын щедрой саксонской земли люто ненавидел все, что связано с роботами и компьютерами. Зато увлекался поэзией. К собственному творчеству он, впрочем, относился строго и за время полета представил на наш суд не более четырех коротких стишков, по общему мнению, вполне удачных. Думаю, мусоросборник в каюте Зеберга увидел намного больше его произведений.
С его поэтической тягой к красоте Зебергу иногда удавалось увидеть неожиданную грань момента. Вот и его последнее замечание не могло оставить равнодушным. Я враз ощутил тоску по летнему легкому дождю. Вот бы и впрямь выйти, подставив лицо каплям, вдохнуть полной грудью свежий воздух… Хотя бы на «крыльцо»…
– Не спеши, Зеберг, – улыбнулся Сунь. – Когда идет дождь, прежде всего начинают гнить балки, которые высовываются из-под крыши.
– Балки? Это я с вами тут гнию и прею…
Зеберг глубоко вздохнул, подперев голову рукой и утопив пальцы в рыжих вихрах.
– Как там сканеры? – поинтересовался Бонго.
– Работу закончили, – мрачно изрек программист. – Но данные надо еще долго обрабатывать. Очередь такая, что до Земли бы успеть.
Земля… так странно звучит. Всю дорогу, вплоть до сегодняшнего утра было ощущение, что она рядом. А сейчас, после контакта, она кажется чем-то невероятно далеким и эфемерным… Земля вспоминается как давний, полузабытый сон. То, что здесь и сейчас, – гораздо реальнее.
Капитан появился почти бесшумно и неуверенной походкой прошел к своему креслу. Опустившись, не проронил ни слова и сидел, глядя на матовую поверхность стола. Такого Мусу я еще никогда не видел.
– Начнем, капитан? – с необычной вежливостью спросил Зеберг. – Софронов покажет нам запись.
Не поднимая взора, Муса еле заметно кивнул. Мне ничего не оставалось, как вставить диск в прорезь стола. Ожил четырехсторонний голографический экран под потолком. Замелькали образы сегодняшнего утра: тонкая полоса света, эскалатор, перламутровые небеса, мозаичный рисунок под ногами… Нажав кнопку, я прокрутил запись до начала разговора с Набу-наидом. Все жадно уставились на экраны. Даже в глазах капитана мелькнул отблеск интереса. Мне и самому было необходимо взглянуть на прошедшее «со стороны». Наверняка в первопроходческом пылу я не заметил что-то важное.
Спустя три часа экран наконец погас. Я облегченно вздохнул, Сунь потянулся, Зеберг зевнул, Бонго почесал редкую шевелюру, успевшую высохнуть во время просмотра.
– Ну, кто что думает? – не выдержал я.
– Про анаким – сплошная болтовня, – сказал Зеберг. – Если это единственное, что они нам продают, так пусть предоставят нормальные доказательства. А чесать языком мы тоже горазды.
Я сделал пометку: «Доказательства существования анаким».
– Не думаю, что это выдумка, – сказал Бонго, облокачиваясь на стол. – Но одной информации о них, даже подкрепленной доказательствами, недостаточно. Если это единственное, что они нам продают, пусть дадут сам контакт с анаким, а не просто сведения о них. Из рассказа Набу-наида следует, что в прошлом анаким посещали Землю, ради сангнхитов. Могут ли они посетить ее еще раз – ради нас?
Я записал вопрос.
– Глава воинов трижды упомянул о цене сотрудничества с анаким, – заметил Тези Ябубу. – И каждый раз подчеркивал, что она, по его мнению, слишком высока. Прежде чем желать контакта с анаким, надо узнать, какую плату они берут.
Верно. И как я сам не сообразил? Рука прочертила: «Спросить о цене помощи анаким».
– Да что вы зациклились на этих сказках? – возмутился Зеберг. – По словам Набу-наида, сангнхиты заселили пять планет вместе с Аганом. Вот что надо выяснить! Какие планеты? Везде ли сангнхиты одни и те же? Эти к нам относятся неплохо, но другие могут представлять угрозу. Как они вместе ладят? Независимые ли колонии, или управляются из одного центра?
Я едва успевал строчить.
– Не мешало бы определить, кто такие сангнхиты, – заметил Сунь. – Набу-наид сказал, что мы знаем об их древней земной цивилизации.
– Это шумеры, – подал голос Бонго.
– Почему ты так думаешь?
– Набу-наид сказал, что прошло четыре с половиной тысячи лет, как они покинули Землю. А затем обмолвился о семидесяти пяти веках. Если сопоставить числа, получается век в шестьдесят лет. Только у шумеров с их шестидесятеричной системой были такие временные отрезки. Мы унаследовали от них час из шестидесяти минут и минуту из шестидесяти секунд, но век шестидесятилетие был только у них. Кроме того, шумеры прославились успехами в астрономии. Регулярно наблюдали за планетами, луной и звездами. Под нападения варваров подходят набеги кутиев и, позднее, эламитов. А эти башни – типичные зиккураты. Еще тебе стоит посмотреть, Вася, по базе услышанные нами имена сангнхитов. Я думаю, это поможет.
Еще одна пометка: «Проверить имена сангнхитов».
– Далее. Мы видели у сангнхитов несколько предметов, сделанных явно по земному образцу, – продолжил негр. – Не знаю как вы, а я уверен, что все взято с «Аркса». К тому же они заранее знали наши имена и должности на корабле.
– Они просканировали «Аркс» еще на подлете! – догадался Зеберг.
– Точно, – кивнул Бонго. – Но тогда вопрос: если они взяли из наших баз данных все приглянувшееся, то что же они потребуют взамен? Откровенно говоря, Вассиан, я бы на твоем месте, прежде чем начать торги, выяснил бы, что от нас хотят взамен.
Этот вопрос и меня беспокоил еще с момента расставания с Набу-наидом. Но тогда я не знал, что сангнхиты уже взяли то, что мы им везли. Я бросил вопросительный взгляд на Мусу. Тот все так же сидел, безучастно уставившись на поверхность стола перед собою.
– Занятно, что Набу-наид без запинки отвечает на любой вопрос, – заметил Бонго.
– Он ведь сказал, что готовился несколько лет, – пожав плечами, напомнил я.
– Не может же он знать все… – усомнился Зеберг.
– А ему и не требуется, – раздался напряженный голос Тези Ябубу. – Сангнхит знает все ответы, потому что управляет разговором. Разговор идет по их сценарию.
Такие слова заставили призадуматься. Первым откликнулся Бонго:
– Я не вижу этого, – сказал негр, откидываясь на спинку стула, – но ты, Вася, можешь завтра прямо задать такой вопрос.
Сунь нахмурился:
– Думаю, Васе нужно быть осторожнее. Лучше пройти десять шагов по дороге, чем сделать один на краю пропасти. Болтая здесь, мы идем по дороге. Но любое слово на переговорах – шаг над пропастью. Не надо шутить такими вещами. Тут один просчет в малом может привести к потерям в большом.
Бонго ухмыльнулся. Поколебавшись, я сделал пометку. Так мое выступление закончилось. Затем Зеберг ввел шифр и мы принялись смотреть первые результаты сканирования. Компьютер показал устройство одной из пирамид. Внутри она была изрезана сотнями помещений и коридоров. Первые три этажа занимали большие однообразные помещения, возможно, хранилища. На четвертом размещались просторные комнаты с высокими потолками, одной стеной выходившие в коридор. На следующем ярусе находилась комната с бассейном и ряд жилых апартаментов. На самом верхнем и самом маленьком ярусе была большая зала. У конца ее под прямым углом друг к другу стояли две гигантские стелы, между которыми располагался подиум с треугольным столом-плитой.
– Не здесь ли вы сегодня побывали? – как бы невзначай спросил я.
Муса вздрогнул. Тези Ябубу и Бонго отвели взгляды.
– Наши диски не жди увидеть, – усмехнулся китаец. – Мы разломали их на обратном пути.
– Вы что, всерьез ломали? – Зеберг приподнял брови. – Я лично сделал это как поэтически красивый жест. А вообще-то призап автоматически копирует сигнал на «Аркс».
Побледневший Муса вскочил и выбежал в коридор.
– Капитан, сотрите и мой! – крикнул вдогонку улыбающийся Сунь.
– Ну вы и клоуны, – недоверчиво покачал головой Зеберг. – Если Муса и сотрет дубликаты, информация останется в базе, зашифрованная сотнями кодов. Вот вам типичный пример компьютерной подлости.
Улыбка сползла с лица Суня. Бонго закрыл глаза рукой и произнес что-то смачное на суахили. Каменное лицо Тези Ябубу потемнело.
– Да что вы там такое делали? – не выдержал я.
– Не надо говорить капитану, – сказал Бонго, проигнорировав меня.
Зеберг и Сунь молча кивнули. Мой вопрос так и повис в воздухе, вернувшись ко мне смесью раздражения и неловкости.
Из динамиков полились звуки органной токкаты, лучшего произведения Мусы, единогласно избранного нами в качестве сигнала к ужину. Все оживились. Сунь повторил свою любимую присказку о том, что «кубок в руках лучше десяти тысяч дел». Голографические экраны исчезли, стол преобразовался в обеденный. Беззвучно вкатились и засновали между нами тонконогие роботы-слуги – А-723 и А-725. Расставляя горячие контейнеры, бесстрастными голосами они желали каждому приятного аппетита на родном языке. А-724, видимо, понес порцию Мусе.
От предложенного чая я с содроганием отказался, предпочтя искусственный сок в квадратной пластиковой банке. Не считая пары натянутых реплик, ужин прошел в молчании. Наконец опустел последний пищевой контейнер, и роботы вновь пришли, чтобы убрать посуду.
Громко откашлявшись, Зеберг заявил:
– Вы как хотите, а я пойду посплю на воздухе. Возьму спальник и расположусь на обшивке. Я слишком долго здесь парился, чтобы отказать себе в таком удовольствии.
– Я пойду с тобой, – согласился Сунь.
– И я, – подал голос Тези Ябубу.
Бонго колебался:
– Инструкция четко предписывает ночевать на «Арксе».
– А мы и будем ночевать на«Арксе», – улыбнулся Сунь. – Строго в соответствии с буквой закона.
– Все равно надо спросить капитана.
– Пойдем спросим, – отозвался Тези Ябубу и вышел в коридор.
Переглянувшись, мы последовали за ним. Пройдя немного вперед, свернули. Неровный грохот десяти ботинок разносился по жилому отсеку. Слева из серой стены выступали по очереди люки кают Тези Ябубу, Бонго и Суня. Нам повстречался А-724 с нераспакованным пищевым контейнером. Зеберг на ходу отвесил затрещину по узкой пластиковой голове, служебный робот огрызнулся по-немецки и убежал.
Отшагав длиннющий коридор второго жилого, мы еще раз повернули влево, перейдя в командный отсек. Что-то полузабытое шевельнулось во мне. Страх перед капитанским гневом. Я мысленно усмехнулся. С трудом верилось, что всего три дня назад я брел по этому коридору, переживая из-за утери несчастных данных. Теперь та жизнь казалась далеким, призрачным сном…
Занятно. И Земля казалась старым сном, и время полета до посадки казалось сном, затем, наверное, покажется сном и этот проход по коридору… Жизнь как непрерывная цепь вырастающих друг из друга снов. Когда же я проснусь по-настоящему? И что увижу, раскрыв глаза?
Не хватало времени поразмыслить об этом как следует, хотя в душе я чувствовал, что вопросы эти вовсе не риторические. На миг меня даже охватило ощущение, будто разгадка сама давно стоит у дверей моего сердца и стучит… Но предаваться метафизическим исканиям было некогда: все, центр командного отсека – пришли.
Ребята столпились перед люком. Кто-то уже дал сигнал и металлическая створка плавно отошла в сторону. В капитанских покоях стояла непроглядная темень.
– Что там? – раздался глухой голос из темноты.
– Капитан! – Зеберг нерешительно почесал подбородок. – Мы хотим переночевать на обшивке корабля. Можно?
– Идите.
Зеберг, Тези Ябубу и Бонго сразу ушли, расходясь по каютам за спальниками. У открытого люка остались лишь мы с Сунем.
– Капитан, а вы не хотите к нам присоединиться? – вежливо спросил бортинженер.
В ответ тишина. Пожав плечами, Сунь тоже повернулся и зашагал по коридору. Выждав, когда он скроется, я окликнул:
– Капитан!
– Ну?
– Вы… не желаете поговорить? О том, что сегодня произошло?
После тягостной, мнительной паузы я услышал:
– Здесь что-то затевается, Софронов… Тебе надо быть очень осторожным. Много сетей вокруг…
– Что вы имеете в виду, капитан? – Я тревожно подался вперед, коснувшись ладонями краев раскрытого люка.
– Не могу сказать сейчас… – Слова прозвучали сдавленно, будто сквозь стиснутые от боли зубы. – Потом поговорим. Я должен подумать…
Речь капитана прервалась. Я стоял неподвижно, наклонившись пылающим лицом в кромешный мрак каюты. Сквозь нас текли секунды, сливаясь в минуты. Лишь прерывистое хриплое дыхание доносилось из густой черноты.
– А помнишь, я сказал, что отрублю себе руку, если ты будешь участвовать в контакте?
Непонятный шорох послышался в глубине. Я напрягся.
– Вы тогда погорячились, – осторожно ответил я, по-прежнему не в силах ничего разглядеть перед собой.
– Прости, что я не сдержал слова… Прости, что допустил…
– Вам не за что извиняться. Я глубоко признателен за ваше высокое доверие…
– Я здесь ни при чем! – Он сорвался на крик. – Неужели ты не понимаешь? Будь моя воля, мы бы уже летели к Земле. Вот только… воли моей больше нет… Нами поиграли и бросили. В любой миг могут снова взять и «поиграть»… Мы здесь… как муравьи в коробке… Внутри можешь ползать свободно, а попробуй вылезти наружу – щелчок, и обратно… Муравьи…
Я открыл рот, чтобы возразить, но что-то удержало меня. Напряжение, созданное обстановкой, побуждало ловить каждое слово собеседника, будто вот-вот из его уст может выскользнуть что-то важное.
– Знаешь, мне впервые в жизни искренне жаль, что Бога нет, – сказал капитан. – Сейчас бы пригодилась Его помощь…
Тут стало ясно: Муса очень плох. Хуже, чем можно предположить по всем намекам ребят. Ум его не мог оправиться от какого-то сильного потрясения.
– А что мешает вам допустить, что Он есть? – бережно поинтересовался я, скорбно сведя брови.
– Мой разум, – глубокий вздох. – Только существование материального мира может быть осмыслено и доказано. Религия есть не более чем продукт социально-классовых отношений и человеческой психики. А психика моя погаснет вместе со мной в момент смерти. Лишь густая, кромешная чернота ожидает меня. А потом – ничто…
– Не стоит предаваться столь мрачным мыслям, капитан…
Сухой смех в темной каюте.
– Ты думаешь, я сбрендил? Напрасно! Ладно, Софронов. Спокойной ночи!
– Спокойной ночи, капитан.
Я отошел. Люк с тихим шорохом закрылся, становясь одновременно заслоном от капитанского уныния и могильной плитой для надежды впервые по-человечески поговорить. На душе стало пасмурно и тоскливо, как будто случилось что-то непоправимое.
И вот теперь он снова сидит на шестом ярусе Дома Молчания, свесив со стены ноги, вертя между пальцами бесполезный жестяной кубик и безучастно глядя в небо. Мощная городская стена темнеет перед ним, а за ней тянется грубая желтая степь. А там, совсем на горизонте, – волнистая кромка настоящего леса, побывать в котором они всегда мечтали с Магану. Как и на далеком, неведомом море…
Сколько раз они фантазировали об этом, сидя на этом самом месте! Как и вчера… Теперь он один. Лишь глупый кубик в руке. От нечего делать Энмеркар принялся чертить острым металлическим углом по твердой поверхности плиты. Черточки перемежались точками, слагаясь в знаки. Всего одно слово успел он начертить на неподатливом камне: «Пробуждение…», как вдруг слух уловил непривычный гул сверху.
Выронив кубик, Энмеркар задрал голову, на миг позабыв все несчастья. На небе появилась черная точка.
Пока мы летели обратно, я размышлял о поведении капитана. Насколько мне известно, Муса принципиальный трезвенник и примерный семьянин. Может, я неправильно истолковал те звуки, что услышал на фоне? И его оскорбительное обращение… Совсем не вязалось с тем Мусой, которого я знал, а что ни говори, за десять месяцев в малом коллективе человека можно узнать неплохо. И Тези Ябубу чего-то боялся с утра… Очень странно…
Вспомнилось, как в полете мы не раз шутили насчет того, что, мол, как бы не оказался контакт «слишком глубоким». А сейчас все указывает, что нечто подобное и произошло, но отчего-то совсем не смешно, а, напротив, тягостно и тревожно…
Я постарался отвлечься и подумать о деле. Занятно, что Набу-наид без запинки отвечает на любой вопрос. Не может же он знать все… Хотя ведь он сказал, что готовился несколько лет. В отличие от меня. Уж я-то вряд ли смогу ответить на все вопросы. У нас для этого натаскивали Бонго. Почему Муса не отправил его? Многие вопросы, заданные мной, явно не самые удачные. А самое дурацкое – что я начал торги, не выяснив, чем мы будем расплачиваться. Ну что ж, как говорится, кто сам без греха, пусть первым бросит в меня камень…
На фоне столь глобальных трудностей не выглядела такой уж большой неудачей невостребованность моей специальности ксенолингвиста. Небольшой опыт знакомства с сангнхитами подсказывал: прояви я интерес к их языку, они и его захотят не иначе как продать. По частям… Раса торгашей! За весь день я узнал три имени. Составить по ним представления о сангнхиле (так мы условно обозначали местный язык) столь же невозможно, как по трем мазкам восстановить картину. Скрытные, канальи! И не дураки, совсем не дураки…
Знание языка – ключ к пониманию психологии и способности мыслить. Сангнхиты настолько не хотят давать нам ключа к себе, что предпочли сами выучить наш язык. И сами переводят. Но любой перевод – интерпретация, при которой всегда утрачивается часть смысла, разнообразные оттенки, способствующие более глубокому пониманию… Интересно, какая часть смысла ускользнула от меня в прошедшем разговоре?
Чем больше я думал о своих успехах, тем меньше они мне нравились.
Одно, без сомнения, удачно: выбор для переговоров Набу-наида. Я был весьма признателен тому озарению, что подтолкнуло меня. Вести разговор с иными сангнхитами было бы неуютнее. Этот их взгляд…
Когда мы опускались к «Арксу», я увидел отлетающую платформу – ребята вернулись раньше меня и брели по «Атлантическому океану», каждый на приличном отдалении от другого, разделенные и отчужденные, как сангнхитские пирамиды. Муса шел пошатываясь, и ладони ветра теребили его впервые растрепанные черные с проседью волосы.
К тому времени как опустилась наша платформа и я простился с Набу-наидом, ребята уже скрылись в стальном нутре звездолета. В одиночестве шел я по мозаичной поверхности, рассматривая корпус корабля, постепенно закрывающий здешнее небо.
Эскалатор занес меня в утробу «Аркса». Какое же здесь все родное! Свернув налево, я направился к повороту в первый рабочий, но вдруг, повинуясь внезапному импульсу, задержался у огромного – от пола до потолка – стекла. Из темноты выступали очертания боевой машины «Искателя». Угловатая, приплюснутая «голова» робота с черными, безжизненными диодами и датчиками покоилась на широких «плечах».
Что-то заставило меня всмотреться в погасшие «глаза», провести взглядом по бронированной панели, изрезанной скрытыми выходами для смертоносных орудий. Справа фосфоресцировала прямоугольная табличка с номером С-403. Дальше из тьмы выступали контуры соседнего «Искателя», затем еще одного… Если что-то вдруг пойдет не так, они помогут. Это меня несколько успокоило.
Посетив душевую и омыв наконец уста от иноземной скверны, как сказал бы мой братец, я отправился в кают-компанию. Овальная комната оказалась пуста. Сидя в одиночестве за большим круглым столом, я извлек из призапа диск. Пальцы нервно поигрывали маленьким блестящим сокровищем. Нетерпелось послушать мнения о моих успехах и, конечно, посмотреть, как эти четыре часа провели они.
Взгляд лениво скользил по стенам кают-компании, знакомясь с новым оформлением. Программа-декоратор продолжает начатую месяц назад религиозную тематику. Инь-яни и свастики, которые я видел здесь до своего «заточения», уступили место ненавязчивым изображениям крестов и полустертым очертаниям византийских икон. Невольно вспомнился брат…
Люк открылся, впуская никогда не унывающего Суня с взъерошенными короткими волосами, влажными после душа.
– Ну и как, Вася, ты распорядился временем? – спросил он, усаживаясь напротив.
– Торговал.
– Молодец! – заметил Сунь. – Когда человек трудолюбив, то и земля не ленится. Под «землею» я имел в виду нас, бездельников.
– Надеюсь, сейчас посмотрим. – Я гордо показал диск и для верности поиграл его тусклым солнечным зайчиком у Суня по глазам. – Но про бездельников ты уж хватил через край. Я тебя еще не успел поблагодарить за мягкую посадку, произведенную с филигранной точностью – на здешней карте Земли мы сели в том же месте, с которого стартовали.
Бортинженер засмеялся.
– В самом деле? Просто случайность, Вася. Всем занималась автоматика, я лишь нажимал на кнопки.
– Да ладно! И сейчас, неужто вы ничего не сделали за четыре часа?
– За других говорить не стану, а я вот не только ничего доброго не сотворил, но и сделанное прежде уничтожил. – Хотя мой друг и продолжал улыбаться, улыбка на последних словах поблекла, утратив искренность и на мгновение превратившись в вежливую маску.
– Что ты имеешь в виду? – Я непонимающе прищурился.
– Если я скажу тебе, Вася, боюсь, ты будешь смеяться надо мной.
Продолжать дальнейшие расспросы бессмысленно. Несмотря на искреннюю улыбчивость и добродушие, бортинженер был жестким, настойчивым и последовательным, когда дело касалось того, чего ему нужно добиться. И если Сунь не желает отвечать, можно быть уверенным, что ответа я так и не получу.
Вспомнив о чем-то и перестав улыбаться, он достал из кармана найденный мною приборчик и нажал несколько кнопок.
Во мне всколыхнулся давешний интерес:
– Что это?
– Уже ничего. – Сунь приветливо изогнул брови и показал прибор. Экранчик был пуст.
В дверном проеме возникла черная туша Бонго.
– Много тебе оставалось? – поинтересовался корабельный врач, занимая место рядом с Сунем.
– 187.
– Сочувствую, – сухо обронил негр.
– Ничего. Начну по-новой.
Вошел Тези Ябубу с каменным лицом и мокрыми волосами. Молча сел рядом со мной.
– Наши новые… друзья на тебя как-то странно пялились, ты не заметил? – продолжал Бонго.
– Заметил, – кивнул китаец. – Они определенно испытывают ко мне особый интерес. Не могу понять, в чем здесь дело, и меня это беспокоит.
– Может, просмотр записи Софронова что-нибудь прояснит…
Я невольно нахмурился, глядя на них. Что-то не то происходило с друзьями. Будто оборвалась какая-то струна в душе и каждый на свой лад пытается это скрыть или исправить… А ведь подобные странности начались еще при высадке!
Течение мыслей оборвал Зеберг:
– Ну что, болтать собрались, горе-пилигримы?
Пройдя в кают-компанию, он усадил свои метр девяносто между мною и Бонго, источая аромат одеколона. И у него волосы были влажными. Все они были после душа, принять который почему-то для каждого оказалось важнее общего собрания.
Должно быть, там же сейчас и капитан – лишь его кресло пустовало.
На Мусу, пунктуального до тошноты, это было непохоже. Не будучи ни в коей мере христианином, он тем не менее любил повторять, когда кто-то опаздывал, средневековую историю о монахах, которые, отлучаясь из монастыря, пообещали игумену вернуться к определенному сроку. На обратном пути они попали в руки грабителей, которые отрубили им головы. Но монахи встали и, взяв головы в руки, пришли к означенному сроку в монастырь, где и пали замертво, тем не менее исполнив обещание. Чего-то в том же духе от нас ожидал и Муса. Но, видимо, не от себя.
– На улице дождь пошел, – мечтательно сообщил немец. – Благодать! Вот бы сейчас выйти…
Зеберг, несмотря на суровый вид и грубоватые манеры, натура романтичная. Будучи программистом и роботехником, сын щедрой саксонской земли люто ненавидел все, что связано с роботами и компьютерами. Зато увлекался поэзией. К собственному творчеству он, впрочем, относился строго и за время полета представил на наш суд не более четырех коротких стишков, по общему мнению, вполне удачных. Думаю, мусоросборник в каюте Зеберга увидел намного больше его произведений.
С его поэтической тягой к красоте Зебергу иногда удавалось увидеть неожиданную грань момента. Вот и его последнее замечание не могло оставить равнодушным. Я враз ощутил тоску по летнему легкому дождю. Вот бы и впрямь выйти, подставив лицо каплям, вдохнуть полной грудью свежий воздух… Хотя бы на «крыльцо»…
– Не спеши, Зеберг, – улыбнулся Сунь. – Когда идет дождь, прежде всего начинают гнить балки, которые высовываются из-под крыши.
– Балки? Это я с вами тут гнию и прею…
Зеберг глубоко вздохнул, подперев голову рукой и утопив пальцы в рыжих вихрах.
– Как там сканеры? – поинтересовался Бонго.
– Работу закончили, – мрачно изрек программист. – Но данные надо еще долго обрабатывать. Очередь такая, что до Земли бы успеть.
Земля… так странно звучит. Всю дорогу, вплоть до сегодняшнего утра было ощущение, что она рядом. А сейчас, после контакта, она кажется чем-то невероятно далеким и эфемерным… Земля вспоминается как давний, полузабытый сон. То, что здесь и сейчас, – гораздо реальнее.
Капитан появился почти бесшумно и неуверенной походкой прошел к своему креслу. Опустившись, не проронил ни слова и сидел, глядя на матовую поверхность стола. Такого Мусу я еще никогда не видел.
– Начнем, капитан? – с необычной вежливостью спросил Зеберг. – Софронов покажет нам запись.
Не поднимая взора, Муса еле заметно кивнул. Мне ничего не оставалось, как вставить диск в прорезь стола. Ожил четырехсторонний голографический экран под потолком. Замелькали образы сегодняшнего утра: тонкая полоса света, эскалатор, перламутровые небеса, мозаичный рисунок под ногами… Нажав кнопку, я прокрутил запись до начала разговора с Набу-наидом. Все жадно уставились на экраны. Даже в глазах капитана мелькнул отблеск интереса. Мне и самому было необходимо взглянуть на прошедшее «со стороны». Наверняка в первопроходческом пылу я не заметил что-то важное.
Спустя три часа экран наконец погас. Я облегченно вздохнул, Сунь потянулся, Зеберг зевнул, Бонго почесал редкую шевелюру, успевшую высохнуть во время просмотра.
– Ну, кто что думает? – не выдержал я.
– Про анаким – сплошная болтовня, – сказал Зеберг. – Если это единственное, что они нам продают, так пусть предоставят нормальные доказательства. А чесать языком мы тоже горазды.
Я сделал пометку: «Доказательства существования анаким».
– Не думаю, что это выдумка, – сказал Бонго, облокачиваясь на стол. – Но одной информации о них, даже подкрепленной доказательствами, недостаточно. Если это единственное, что они нам продают, пусть дадут сам контакт с анаким, а не просто сведения о них. Из рассказа Набу-наида следует, что в прошлом анаким посещали Землю, ради сангнхитов. Могут ли они посетить ее еще раз – ради нас?
Я записал вопрос.
– Глава воинов трижды упомянул о цене сотрудничества с анаким, – заметил Тези Ябубу. – И каждый раз подчеркивал, что она, по его мнению, слишком высока. Прежде чем желать контакта с анаким, надо узнать, какую плату они берут.
Верно. И как я сам не сообразил? Рука прочертила: «Спросить о цене помощи анаким».
– Да что вы зациклились на этих сказках? – возмутился Зеберг. – По словам Набу-наида, сангнхиты заселили пять планет вместе с Аганом. Вот что надо выяснить! Какие планеты? Везде ли сангнхиты одни и те же? Эти к нам относятся неплохо, но другие могут представлять угрозу. Как они вместе ладят? Независимые ли колонии, или управляются из одного центра?
Я едва успевал строчить.
– Не мешало бы определить, кто такие сангнхиты, – заметил Сунь. – Набу-наид сказал, что мы знаем об их древней земной цивилизации.
– Это шумеры, – подал голос Бонго.
– Почему ты так думаешь?
– Набу-наид сказал, что прошло четыре с половиной тысячи лет, как они покинули Землю. А затем обмолвился о семидесяти пяти веках. Если сопоставить числа, получается век в шестьдесят лет. Только у шумеров с их шестидесятеричной системой были такие временные отрезки. Мы унаследовали от них час из шестидесяти минут и минуту из шестидесяти секунд, но век шестидесятилетие был только у них. Кроме того, шумеры прославились успехами в астрономии. Регулярно наблюдали за планетами, луной и звездами. Под нападения варваров подходят набеги кутиев и, позднее, эламитов. А эти башни – типичные зиккураты. Еще тебе стоит посмотреть, Вася, по базе услышанные нами имена сангнхитов. Я думаю, это поможет.
Еще одна пометка: «Проверить имена сангнхитов».
– Далее. Мы видели у сангнхитов несколько предметов, сделанных явно по земному образцу, – продолжил негр. – Не знаю как вы, а я уверен, что все взято с «Аркса». К тому же они заранее знали наши имена и должности на корабле.
– Они просканировали «Аркс» еще на подлете! – догадался Зеберг.
– Точно, – кивнул Бонго. – Но тогда вопрос: если они взяли из наших баз данных все приглянувшееся, то что же они потребуют взамен? Откровенно говоря, Вассиан, я бы на твоем месте, прежде чем начать торги, выяснил бы, что от нас хотят взамен.
Этот вопрос и меня беспокоил еще с момента расставания с Набу-наидом. Но тогда я не знал, что сангнхиты уже взяли то, что мы им везли. Я бросил вопросительный взгляд на Мусу. Тот все так же сидел, безучастно уставившись на поверхность стола перед собою.
– Занятно, что Набу-наид без запинки отвечает на любой вопрос, – заметил Бонго.
– Он ведь сказал, что готовился несколько лет, – пожав плечами, напомнил я.
– Не может же он знать все… – усомнился Зеберг.
– А ему и не требуется, – раздался напряженный голос Тези Ябубу. – Сангнхит знает все ответы, потому что управляет разговором. Разговор идет по их сценарию.
Такие слова заставили призадуматься. Первым откликнулся Бонго:
– Я не вижу этого, – сказал негр, откидываясь на спинку стула, – но ты, Вася, можешь завтра прямо задать такой вопрос.
Сунь нахмурился:
– Думаю, Васе нужно быть осторожнее. Лучше пройти десять шагов по дороге, чем сделать один на краю пропасти. Болтая здесь, мы идем по дороге. Но любое слово на переговорах – шаг над пропастью. Не надо шутить такими вещами. Тут один просчет в малом может привести к потерям в большом.
Бонго ухмыльнулся. Поколебавшись, я сделал пометку. Так мое выступление закончилось. Затем Зеберг ввел шифр и мы принялись смотреть первые результаты сканирования. Компьютер показал устройство одной из пирамид. Внутри она была изрезана сотнями помещений и коридоров. Первые три этажа занимали большие однообразные помещения, возможно, хранилища. На четвертом размещались просторные комнаты с высокими потолками, одной стеной выходившие в коридор. На следующем ярусе находилась комната с бассейном и ряд жилых апартаментов. На самом верхнем и самом маленьком ярусе была большая зала. У конца ее под прямым углом друг к другу стояли две гигантские стелы, между которыми располагался подиум с треугольным столом-плитой.
– Не здесь ли вы сегодня побывали? – как бы невзначай спросил я.
Муса вздрогнул. Тези Ябубу и Бонго отвели взгляды.
– Наши диски не жди увидеть, – усмехнулся китаец. – Мы разломали их на обратном пути.
– Вы что, всерьез ломали? – Зеберг приподнял брови. – Я лично сделал это как поэтически красивый жест. А вообще-то призап автоматически копирует сигнал на «Аркс».
Побледневший Муса вскочил и выбежал в коридор.
– Капитан, сотрите и мой! – крикнул вдогонку улыбающийся Сунь.
– Ну вы и клоуны, – недоверчиво покачал головой Зеберг. – Если Муса и сотрет дубликаты, информация останется в базе, зашифрованная сотнями кодов. Вот вам типичный пример компьютерной подлости.
Улыбка сползла с лица Суня. Бонго закрыл глаза рукой и произнес что-то смачное на суахили. Каменное лицо Тези Ябубу потемнело.
– Да что вы там такое делали? – не выдержал я.
– Не надо говорить капитану, – сказал Бонго, проигнорировав меня.
Зеберг и Сунь молча кивнули. Мой вопрос так и повис в воздухе, вернувшись ко мне смесью раздражения и неловкости.
Из динамиков полились звуки органной токкаты, лучшего произведения Мусы, единогласно избранного нами в качестве сигнала к ужину. Все оживились. Сунь повторил свою любимую присказку о том, что «кубок в руках лучше десяти тысяч дел». Голографические экраны исчезли, стол преобразовался в обеденный. Беззвучно вкатились и засновали между нами тонконогие роботы-слуги – А-723 и А-725. Расставляя горячие контейнеры, бесстрастными голосами они желали каждому приятного аппетита на родном языке. А-724, видимо, понес порцию Мусе.
От предложенного чая я с содроганием отказался, предпочтя искусственный сок в квадратной пластиковой банке. Не считая пары натянутых реплик, ужин прошел в молчании. Наконец опустел последний пищевой контейнер, и роботы вновь пришли, чтобы убрать посуду.
Громко откашлявшись, Зеберг заявил:
– Вы как хотите, а я пойду посплю на воздухе. Возьму спальник и расположусь на обшивке. Я слишком долго здесь парился, чтобы отказать себе в таком удовольствии.
– Я пойду с тобой, – согласился Сунь.
– И я, – подал голос Тези Ябубу.
Бонго колебался:
– Инструкция четко предписывает ночевать на «Арксе».
– А мы и будем ночевать на«Арксе», – улыбнулся Сунь. – Строго в соответствии с буквой закона.
– Все равно надо спросить капитана.
– Пойдем спросим, – отозвался Тези Ябубу и вышел в коридор.
Переглянувшись, мы последовали за ним. Пройдя немного вперед, свернули. Неровный грохот десяти ботинок разносился по жилому отсеку. Слева из серой стены выступали по очереди люки кают Тези Ябубу, Бонго и Суня. Нам повстречался А-724 с нераспакованным пищевым контейнером. Зеберг на ходу отвесил затрещину по узкой пластиковой голове, служебный робот огрызнулся по-немецки и убежал.
Отшагав длиннющий коридор второго жилого, мы еще раз повернули влево, перейдя в командный отсек. Что-то полузабытое шевельнулось во мне. Страх перед капитанским гневом. Я мысленно усмехнулся. С трудом верилось, что всего три дня назад я брел по этому коридору, переживая из-за утери несчастных данных. Теперь та жизнь казалась далеким, призрачным сном…
Занятно. И Земля казалась старым сном, и время полета до посадки казалось сном, затем, наверное, покажется сном и этот проход по коридору… Жизнь как непрерывная цепь вырастающих друг из друга снов. Когда же я проснусь по-настоящему? И что увижу, раскрыв глаза?
Не хватало времени поразмыслить об этом как следует, хотя в душе я чувствовал, что вопросы эти вовсе не риторические. На миг меня даже охватило ощущение, будто разгадка сама давно стоит у дверей моего сердца и стучит… Но предаваться метафизическим исканиям было некогда: все, центр командного отсека – пришли.
Ребята столпились перед люком. Кто-то уже дал сигнал и металлическая створка плавно отошла в сторону. В капитанских покоях стояла непроглядная темень.
– Что там? – раздался глухой голос из темноты.
– Капитан! – Зеберг нерешительно почесал подбородок. – Мы хотим переночевать на обшивке корабля. Можно?
– Идите.
Зеберг, Тези Ябубу и Бонго сразу ушли, расходясь по каютам за спальниками. У открытого люка остались лишь мы с Сунем.
– Капитан, а вы не хотите к нам присоединиться? – вежливо спросил бортинженер.
В ответ тишина. Пожав плечами, Сунь тоже повернулся и зашагал по коридору. Выждав, когда он скроется, я окликнул:
– Капитан!
– Ну?
– Вы… не желаете поговорить? О том, что сегодня произошло?
После тягостной, мнительной паузы я услышал:
– Здесь что-то затевается, Софронов… Тебе надо быть очень осторожным. Много сетей вокруг…
– Что вы имеете в виду, капитан? – Я тревожно подался вперед, коснувшись ладонями краев раскрытого люка.
– Не могу сказать сейчас… – Слова прозвучали сдавленно, будто сквозь стиснутые от боли зубы. – Потом поговорим. Я должен подумать…
Речь капитана прервалась. Я стоял неподвижно, наклонившись пылающим лицом в кромешный мрак каюты. Сквозь нас текли секунды, сливаясь в минуты. Лишь прерывистое хриплое дыхание доносилось из густой черноты.
– А помнишь, я сказал, что отрублю себе руку, если ты будешь участвовать в контакте?
Непонятный шорох послышался в глубине. Я напрягся.
– Вы тогда погорячились, – осторожно ответил я, по-прежнему не в силах ничего разглядеть перед собой.
– Прости, что я не сдержал слова… Прости, что допустил…
– Вам не за что извиняться. Я глубоко признателен за ваше высокое доверие…
– Я здесь ни при чем! – Он сорвался на крик. – Неужели ты не понимаешь? Будь моя воля, мы бы уже летели к Земле. Вот только… воли моей больше нет… Нами поиграли и бросили. В любой миг могут снова взять и «поиграть»… Мы здесь… как муравьи в коробке… Внутри можешь ползать свободно, а попробуй вылезти наружу – щелчок, и обратно… Муравьи…
Я открыл рот, чтобы возразить, но что-то удержало меня. Напряжение, созданное обстановкой, побуждало ловить каждое слово собеседника, будто вот-вот из его уст может выскользнуть что-то важное.
– Знаешь, мне впервые в жизни искренне жаль, что Бога нет, – сказал капитан. – Сейчас бы пригодилась Его помощь…
Тут стало ясно: Муса очень плох. Хуже, чем можно предположить по всем намекам ребят. Ум его не мог оправиться от какого-то сильного потрясения.
– А что мешает вам допустить, что Он есть? – бережно поинтересовался я, скорбно сведя брови.
– Мой разум, – глубокий вздох. – Только существование материального мира может быть осмыслено и доказано. Религия есть не более чем продукт социально-классовых отношений и человеческой психики. А психика моя погаснет вместе со мной в момент смерти. Лишь густая, кромешная чернота ожидает меня. А потом – ничто…
– Не стоит предаваться столь мрачным мыслям, капитан…
Сухой смех в темной каюте.
– Ты думаешь, я сбрендил? Напрасно! Ладно, Софронов. Спокойной ночи!
– Спокойной ночи, капитан.
Я отошел. Люк с тихим шорохом закрылся, становясь одновременно заслоном от капитанского уныния и могильной плитой для надежды впервые по-человечески поговорить. На душе стало пасмурно и тоскливо, как будто случилось что-то непоправимое.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента