Когда Капитон вернулся из тайги по последнему пути, все дело было уже сделано. Он приехал невеселый, ночь-ночью. Да и нечему было веселиться: целых восемьдесят тысяч закопал Капитон в тайге, а заработал из-за хлеба на воду. Зато Агния Ефимовна еще никогда не была так весела.
– Все будет по-нашему, милый, хороший!.. Отдохни лето, а осенью я тебя отпущу.
Заговорила, уластила Агния Ефимовна друга милого, и Капитон махнул на все рукой. Двум смертям не бывать, одной не миновать… Совестно было ему перед безответной женой, вот как совестно, а тут чужая жена за душу тянет, Пробовал Капитон сопротивляться, но из этого ничего не вышло.
– Ты только у меня пикни! – грозилась Агния Ефимовна. – Сейчас все на свежую воду выведу и вместе с тобой в Сибирь пойду…
– Ах, змея, змея… – удивлялся Капитон.
Подался даже Егор Иваныч, когда заварилось дело Густомесова и Мелкозерова. Агния Ефимовна сама пошла по судам и все вызнала. Старик только дивился, откуда что берется у бабы. Очень уж ловкая бабенка оказалась, такая ловкая, что и не видно было в Сосногорске. Всех обошла, везде у ней была своя рука.
– Ну, баба, – дивился старик. – Ей и книги в руки… Заперла она дух нашему Лаврентию Тарасычу. Вот как заперла…
Теперь уж Агния Ефимовна шла и ехала, куда хотела, и везде ей был почет и первое место. Широко развернулась умная баба, на все руки была ходок, только своего сердца не могла утешить. Очень уж любила она Капитона, который только не ел из ее рук.
– Не тебе бы такую бабу любить, – говорила она, ласкаясь к Капитону. – Прост ты у меня, да еще делить тебя приходится с женой…
– Ну, ты это оставь… Анна тут ни при чем.
Агния Ефимовна теперь ревновала Капитона к жене и не могла никак совладать с собой. Все-таки она его жена, – из песни слова не выкинешь. Она следила за ними и мучилась, когда Капитон начинал жалеть жену. Агния Ефимовна возненавидела теперь несчастную женщину и поэтому была с ней особенно ласкова. Капитону делалось страшно, когда он видел их вместе. Он начинал бояться Агнии Ефимовны, как лошадь боится хорошего кучера. А она назло ставила его постоянно в такие положения, что вот-вот все раскроется и он пропадет ни за грош. Теперь Агния Ефимовна назначала ему свидания у себя в доме и целовала на глазах у мужа. Ей нужна была опасность, нужно было, чтобы Капитон боялся, нужно, чтобы постылый муж нес кару за свое недавнее тиранство…
Мало этого, Агния Ефимовна являлась к Капитону, как к себе домой, и всем распоряжалась, как настоящая хозяйка. Даже прислуга не смела ничего сделать без ее приказа. Анна Егоровна все это видела, мучилась про себя, плакала, но никому и ничего не говорила. Раз только она сказала Агнии Ефимовне:
– Побойся ты бога, Агния, если людей не стыдишься…
– Какая ты глупая, Аннушка, – засмеялась Агния. – Было бы за что ответ держать да бога бояться… Вон и то говорят, что я любовница твоего мужа. А кто осудил, с того и грех взыщется…
Анна Егоровна сама не знала, есть что-нибудь у Капитона с Агнией или это ей кажется. Очень уж смело держала себя Агния. С нечистой-то совестью от добрых людей бегают, а она всем в глаза смотрит. Капитон был какой-то странный, и Анна Егоровна видела только одно, что он тоже побаивается Агнии. Хорошо было уж то, что Капитон не обижал жены и с глазу на глаз обходился с ней ласково.
– Тошно мне, Аннушка, – говорил он перед отъездом в тайгу. – Только и отдыхаю на промыслах.
Капитон был рад, когда лето прошло и он мог уехать из Сосногорска в тайгу.
– Смотри, мил-сердечный друг, не забывай меня, – наказывала Агния Ефимовна на прощание.
– Ох, не забуду, Агния… Надела ты мне веревку на шею.
– Своя жена веревка-то, а чужая на утеху молодецкую… Ах, ты, удал-добрый молодец, что крылья-то опустил?
– Все будет по-нашему, милый, хороший!.. Отдохни лето, а осенью я тебя отпущу.
Заговорила, уластила Агния Ефимовна друга милого, и Капитон махнул на все рукой. Двум смертям не бывать, одной не миновать… Совестно было ему перед безответной женой, вот как совестно, а тут чужая жена за душу тянет, Пробовал Капитон сопротивляться, но из этого ничего не вышло.
– Ты только у меня пикни! – грозилась Агния Ефимовна. – Сейчас все на свежую воду выведу и вместе с тобой в Сибирь пойду…
– Ах, змея, змея… – удивлялся Капитон.
Подался даже Егор Иваныч, когда заварилось дело Густомесова и Мелкозерова. Агния Ефимовна сама пошла по судам и все вызнала. Старик только дивился, откуда что берется у бабы. Очень уж ловкая бабенка оказалась, такая ловкая, что и не видно было в Сосногорске. Всех обошла, везде у ней была своя рука.
– Ну, баба, – дивился старик. – Ей и книги в руки… Заперла она дух нашему Лаврентию Тарасычу. Вот как заперла…
Теперь уж Агния Ефимовна шла и ехала, куда хотела, и везде ей был почет и первое место. Широко развернулась умная баба, на все руки была ходок, только своего сердца не могла утешить. Очень уж любила она Капитона, который только не ел из ее рук.
– Не тебе бы такую бабу любить, – говорила она, ласкаясь к Капитону. – Прост ты у меня, да еще делить тебя приходится с женой…
– Ну, ты это оставь… Анна тут ни при чем.
Агния Ефимовна теперь ревновала Капитона к жене и не могла никак совладать с собой. Все-таки она его жена, – из песни слова не выкинешь. Она следила за ними и мучилась, когда Капитон начинал жалеть жену. Агния Ефимовна возненавидела теперь несчастную женщину и поэтому была с ней особенно ласкова. Капитону делалось страшно, когда он видел их вместе. Он начинал бояться Агнии Ефимовны, как лошадь боится хорошего кучера. А она назло ставила его постоянно в такие положения, что вот-вот все раскроется и он пропадет ни за грош. Теперь Агния Ефимовна назначала ему свидания у себя в доме и целовала на глазах у мужа. Ей нужна была опасность, нужно было, чтобы Капитон боялся, нужно, чтобы постылый муж нес кару за свое недавнее тиранство…
Мало этого, Агния Ефимовна являлась к Капитону, как к себе домой, и всем распоряжалась, как настоящая хозяйка. Даже прислуга не смела ничего сделать без ее приказа. Анна Егоровна все это видела, мучилась про себя, плакала, но никому и ничего не говорила. Раз только она сказала Агнии Ефимовне:
– Побойся ты бога, Агния, если людей не стыдишься…
– Какая ты глупая, Аннушка, – засмеялась Агния. – Было бы за что ответ держать да бога бояться… Вон и то говорят, что я любовница твоего мужа. А кто осудил, с того и грех взыщется…
Анна Егоровна сама не знала, есть что-нибудь у Капитона с Агнией или это ей кажется. Очень уж смело держала себя Агния. С нечистой-то совестью от добрых людей бегают, а она всем в глаза смотрит. Капитон был какой-то странный, и Анна Егоровна видела только одно, что он тоже побаивается Агнии. Хорошо было уж то, что Капитон не обижал жены и с глазу на глаз обходился с ней ласково.
– Тошно мне, Аннушка, – говорил он перед отъездом в тайгу. – Только и отдыхаю на промыслах.
Капитон был рад, когда лето прошло и он мог уехать из Сосногорска в тайгу.
– Смотри, мил-сердечный друг, не забывай меня, – наказывала Агния Ефимовна на прощание.
– Ох, не забуду, Агния… Надела ты мне веревку на шею.
– Своя жена веревка-то, а чужая на утеху молодецкую… Ах, ты, удал-добрый молодец, что крылья-то опустил?
XIII
Процесс Густомесова с Мелкозеровым точно послужил примером для других. Огибенины и Рябинины, работавшие вместе, тоже перессорились и тоже начали судиться. Спорные промысла оставались без дела, а нажитые в тайге капиталы пошли на тяжбы. В то же время коренные сибиряки не дремали и по готовым следам напали на таежное дело и, с своей стороны, подняли споры против сосногорских золотопромышленников. От Иркутска до Петербурга все суды были завалены этими делами. В тайгу посылались специальные комиссии для исследования дела на месте и только сильнее запутывали кипевшую войну.
Но самым громким процессом оставался все-таки густомесовский. Лаврентий Тарасыч рвал и метал, чтобы утереть нос противнику, и расстроил свои личные дела по заводам. Сильный был человек, но все средства были в делах, и приходилось рвать живым мясом деньги из разных статей. Вообще, выходило очень скверно. Раза два Мелкозеров подсылал Егора Иваныча для переговоров с Густомесовым, но тот возвращался ни с чем.
– Приступу к нему нет, – объяснял старик. – В том роде, когда человек осатанеет…
– Ничего ты не умеешь сделать как следует, – сердился Лаврентий Тарасыч, топая ногой. – Сам поеду и все устрою…
– Кабы хуже не вышло, Лаврентий Тарасыч, потому как там эта самая змея… Все от нее.
– Ты меня учить?!
Егор Иваныч только пожал плечами. Мелкозеров, действительно, отправился сам к Густомесову и этим уже сделал шаг к примирению. Ведь сколько лет дружили, хлеб-соль водили, а тут из-за каких-то шарников подняли смуту… Мелкозеров ехал с самыми миролюбивыми намерениями, которые разбились сейчас же, как только он вошел в густомесовский дом. Его встретила Агния Ефимовна и довольно дерзко спросила:
– Вам кого нужно, Лаврентий Тарасыч?
– Как кого? – вскипел старик. – Чей дом, к тому и приехал…
– Дом мой…
Мелкозеров надел шапку, молча повернулся, плюнул и вышел. Только напрасно себя срамил. Надо было слушать Егора-то Иваныча… Агния Ефимовна торжествовала свою самую большую победу, рассказывая мужу, как она встретила гордого толстосума.
– Ловко ты его обзатылила! – восторгался Яков Трофимыч. – Плюнул, говоришь? Ха-ха… Не поглянулось. Отваливай в палевом, приходи в голубом…
– Это он раньше засылки делал через Егора Иваныча, а теперь сам расскочился…
– То-то озлился, бедный! Ловко… Все хвалился нос утереть мне, а тут самому утерли.
– Еще не то будет, дай срок…
– Верно, Агнюшка. Ничего не пожалею, чтобы извести его…
Эти успехи уже перестали радовать Агнию Ефимовну. Что она ни делала, а главное все-таки оставалось: слепой муж держал ее, как железная цепь, а Капитон принадлежал другой. Много передумала Агния Ефимовна, и так и этак раскидывая умом, а выходило одно. Ну, в лучшей случае, муж умрет – Аннушка останется. Аннушка умрет – муж останется. А когда оба они умрут, пожалуй, и не дождешься. Потом Агния Ефимовна заметила печальную вещь, именно, что за последние два года сильно состарилась. Пока сидела в неволе – все было хорошо, а теперь подкралась старость, как вор… И никуда не уйдешь, ничего не поделаешь. А тут еще, как назло, Анна Егоровна похорошела. Здоровая такая стала, белая, молодая, одним словом, кровь с молоком. Приедет Капитон из тайги и променяет чужую жену на свою.
Агния Ефимовна решилась на последнее средство. Она вызвала Капитона из тайги и заявила ему, что они вместе поедут хлопотать по делу с Лаврентием Тарасычем в Петербург.
– Этого Яков Трофимыч хочет, – объяснила она, глядя вопросительно на милого друга. – Вот поговори с ним сам…
Капитон ожидал всего, но только не этого. Он ушам своим не верил. Густомесов принял его одного, велел запереть все двери и повел серьезные речи.
– Сердился я на тебя, Капитон, а теперь надоело… Не стоит. А лучше ты сослужи мне службу, съезди с Агнюшей в Петербург. Ловкая она у меня, оборотистая, а все-таки куда одна баба повернется… Только одно тебе скажу: не очень-то она тебя любит. Так уж ты того, как-нибудь сократи свой карахтер. Не всякое лыко в строку… Да и не молода она сейчас-то, так тебе и покориться в самую пору.
Агния Ефимовна повела дело так, что муж должен был упрашивать ее ехать с Капитоном. Она для приличия поломалась и согласилась только с тем условием, если поедет вместе Аннушка. Это был второй акт комедии. Анна Егоровна отказалась от поездки наотрез, с настойчивостью, удивившей даже Агнию Ефимовну, точно это была совсем другая женщина.
– Поезжайте лучше одни, – уговаривала она мужа. – А мне что-то нездоровится, да и отец тоже все что-то припадает…
Эта поездка была отчаянным ходом со стороны Агнии Ефимовны. Она своими руками разрушала работу нескольких лет и шла вперед очертя голову. Единственная мысль овладела ею безраздельно… Пожить с Капитоном хоть один месяц, как живут другие. А там пусть будет, что будет… Старость была на носу, и терять времени не приходилось.
– Теперь ты мой, мой… весь мой! – шептала Агния Ефимовна, когда они выезжали из Сосногорска с Капитоном на почтовых. – Час – да мой…
Капитон угрюмо молчал, предчувствуя что-то недоброе. Он вообще заметно охладел и тяготился этой связью, опутавшей его по рукам и по ногам. Когда Агния прижималась к нему головой или плечом, он испытывал неприятное чувство, точно его начинало что-то давить.
– Любишь меня? Ведь любишь? – шептала Агния, напрасно стараясь заглянуть ему в глаза. – А я знаю, о чем ты думаешь… Ты о жене скучаешь.
Вместо себя при Якове Трофимыче, уезжая, Агния Ефимовна оставила Кулькова. Как это случилось – проболтался ли Кульков спьяна, или выдал свою благодетельницу сознательно, или проснулась в нем совесть, – но не прошло двух недель после отъезда, как вся история устроенных Агнией Ефимовной хищений раскрылась во всей полноте. Говорили, что Кульков куплен был Лаврентием Тарасычем, что его запугал Егор Иваныч; но это все равно, – он после своего предательства прожил только один месяц, и в его скоропостижной смерти обвиняли Агнию Ефимовну, хотя она и была в Петербурге.
В одно прекрасное утро Густомесов послал за Егором Иванычем. Когда старик приехал, Густомесов принял его келейно и заявил свои сомнения относительно сохранности своих капиталов. Осторожный Егор Иваныч пригласил еще третье достоверное лицо и только тогда приступил к проверке густомесовских капиталов. Оказалось, что наличность представляла скромную цифру в сорок тысяч, а четырехсот тысяч недоставало. Вместо банковых билетов оказалась простая белая бумага, которую Яков Трофимыч берег в железном несгораемом шкафу. Но этого было мало. У Агнии Ефимовны была от мужа полная доверенность, и по этой доверенности она набрала денег направо и налево, где только могла набрать. Кто же мог не поверить Густомесову? В общем, сумма растраты простиралась до миллиона, а Густомесов оказался чуть не нищим. Удар был настолько велик и неожидан, что Яков Трофимыч повторял только одно:
– Не понимаю… Ничего не понимаю. Это Капитон грабил меня. Это его дело…
Возникло новое громкое дело. Капитон и Агния Ефимовна были возвращены в Сосногорск этапным порядком и заключены в тюрьму. По старым порядкам суд тянулся несколько лет, и обвиняемые все время сидели в тюрьме. Агния Ефимовна от начала до конца выдержала характер и не признала за собой никакой вины: знать не знаю, ведать не ведаю. Как с ней ни бились, но довести до сознания не могли, а старый уголовный суд держался именно на признании самого обвиняемого. Мало этого, – она запутала в деле много других, которых обвиняла, главным образом, во взяточничестве, вымогательствах и сообщничестве. Дело разрасталось все больше, так что даже сами судьи были не рады ему. Капитон не сдавался года три, а потом махнул на все рукой и принес повинную. Когда это передали Агнии Ефимовне, она со спокойной улыбкой заметила:
– Кто повинился, с того и взыскивайте…
Восемь лет тянулось дело, пока Агния Ефимовна предстала пред судьями. Но и тут вышел казус: Густомесов скоропостижно умер накануне. Некому было обвинять, и громадное дело рухнуло само собой. Присутствовавший на заседании Егор Иваныч думал свою горькую думу: не открой он таежного дела, ничего бы не было, а главное, не загубил бы он дочери…
– Да, хорошее приданое я тебе приготовил, Аннушка…
Оправданные судом Капитон и Агния Ефимовна сейчас же уехали в Сибирь, и об них не было ни слуху ни духу.
Первый вал бешеного сибирского золота пролетел, и в Сосногорске наступило тяжелое похмелье после пира горой.
Но самым громким процессом оставался все-таки густомесовский. Лаврентий Тарасыч рвал и метал, чтобы утереть нос противнику, и расстроил свои личные дела по заводам. Сильный был человек, но все средства были в делах, и приходилось рвать живым мясом деньги из разных статей. Вообще, выходило очень скверно. Раза два Мелкозеров подсылал Егора Иваныча для переговоров с Густомесовым, но тот возвращался ни с чем.
– Приступу к нему нет, – объяснял старик. – В том роде, когда человек осатанеет…
– Ничего ты не умеешь сделать как следует, – сердился Лаврентий Тарасыч, топая ногой. – Сам поеду и все устрою…
– Кабы хуже не вышло, Лаврентий Тарасыч, потому как там эта самая змея… Все от нее.
– Ты меня учить?!
Егор Иваныч только пожал плечами. Мелкозеров, действительно, отправился сам к Густомесову и этим уже сделал шаг к примирению. Ведь сколько лет дружили, хлеб-соль водили, а тут из-за каких-то шарников подняли смуту… Мелкозеров ехал с самыми миролюбивыми намерениями, которые разбились сейчас же, как только он вошел в густомесовский дом. Его встретила Агния Ефимовна и довольно дерзко спросила:
– Вам кого нужно, Лаврентий Тарасыч?
– Как кого? – вскипел старик. – Чей дом, к тому и приехал…
– Дом мой…
Мелкозеров надел шапку, молча повернулся, плюнул и вышел. Только напрасно себя срамил. Надо было слушать Егора-то Иваныча… Агния Ефимовна торжествовала свою самую большую победу, рассказывая мужу, как она встретила гордого толстосума.
– Ловко ты его обзатылила! – восторгался Яков Трофимыч. – Плюнул, говоришь? Ха-ха… Не поглянулось. Отваливай в палевом, приходи в голубом…
– Это он раньше засылки делал через Егора Иваныча, а теперь сам расскочился…
– То-то озлился, бедный! Ловко… Все хвалился нос утереть мне, а тут самому утерли.
– Еще не то будет, дай срок…
– Верно, Агнюшка. Ничего не пожалею, чтобы извести его…
Эти успехи уже перестали радовать Агнию Ефимовну. Что она ни делала, а главное все-таки оставалось: слепой муж держал ее, как железная цепь, а Капитон принадлежал другой. Много передумала Агния Ефимовна, и так и этак раскидывая умом, а выходило одно. Ну, в лучшей случае, муж умрет – Аннушка останется. Аннушка умрет – муж останется. А когда оба они умрут, пожалуй, и не дождешься. Потом Агния Ефимовна заметила печальную вещь, именно, что за последние два года сильно состарилась. Пока сидела в неволе – все было хорошо, а теперь подкралась старость, как вор… И никуда не уйдешь, ничего не поделаешь. А тут еще, как назло, Анна Егоровна похорошела. Здоровая такая стала, белая, молодая, одним словом, кровь с молоком. Приедет Капитон из тайги и променяет чужую жену на свою.
Агния Ефимовна решилась на последнее средство. Она вызвала Капитона из тайги и заявила ему, что они вместе поедут хлопотать по делу с Лаврентием Тарасычем в Петербург.
– Этого Яков Трофимыч хочет, – объяснила она, глядя вопросительно на милого друга. – Вот поговори с ним сам…
Капитон ожидал всего, но только не этого. Он ушам своим не верил. Густомесов принял его одного, велел запереть все двери и повел серьезные речи.
– Сердился я на тебя, Капитон, а теперь надоело… Не стоит. А лучше ты сослужи мне службу, съезди с Агнюшей в Петербург. Ловкая она у меня, оборотистая, а все-таки куда одна баба повернется… Только одно тебе скажу: не очень-то она тебя любит. Так уж ты того, как-нибудь сократи свой карахтер. Не всякое лыко в строку… Да и не молода она сейчас-то, так тебе и покориться в самую пору.
Агния Ефимовна повела дело так, что муж должен был упрашивать ее ехать с Капитоном. Она для приличия поломалась и согласилась только с тем условием, если поедет вместе Аннушка. Это был второй акт комедии. Анна Егоровна отказалась от поездки наотрез, с настойчивостью, удивившей даже Агнию Ефимовну, точно это была совсем другая женщина.
– Поезжайте лучше одни, – уговаривала она мужа. – А мне что-то нездоровится, да и отец тоже все что-то припадает…
Эта поездка была отчаянным ходом со стороны Агнии Ефимовны. Она своими руками разрушала работу нескольких лет и шла вперед очертя голову. Единственная мысль овладела ею безраздельно… Пожить с Капитоном хоть один месяц, как живут другие. А там пусть будет, что будет… Старость была на носу, и терять времени не приходилось.
– Теперь ты мой, мой… весь мой! – шептала Агния Ефимовна, когда они выезжали из Сосногорска с Капитоном на почтовых. – Час – да мой…
Капитон угрюмо молчал, предчувствуя что-то недоброе. Он вообще заметно охладел и тяготился этой связью, опутавшей его по рукам и по ногам. Когда Агния прижималась к нему головой или плечом, он испытывал неприятное чувство, точно его начинало что-то давить.
– Любишь меня? Ведь любишь? – шептала Агния, напрасно стараясь заглянуть ему в глаза. – А я знаю, о чем ты думаешь… Ты о жене скучаешь.
Вместо себя при Якове Трофимыче, уезжая, Агния Ефимовна оставила Кулькова. Как это случилось – проболтался ли Кульков спьяна, или выдал свою благодетельницу сознательно, или проснулась в нем совесть, – но не прошло двух недель после отъезда, как вся история устроенных Агнией Ефимовной хищений раскрылась во всей полноте. Говорили, что Кульков куплен был Лаврентием Тарасычем, что его запугал Егор Иваныч; но это все равно, – он после своего предательства прожил только один месяц, и в его скоропостижной смерти обвиняли Агнию Ефимовну, хотя она и была в Петербурге.
В одно прекрасное утро Густомесов послал за Егором Иванычем. Когда старик приехал, Густомесов принял его келейно и заявил свои сомнения относительно сохранности своих капиталов. Осторожный Егор Иваныч пригласил еще третье достоверное лицо и только тогда приступил к проверке густомесовских капиталов. Оказалось, что наличность представляла скромную цифру в сорок тысяч, а четырехсот тысяч недоставало. Вместо банковых билетов оказалась простая белая бумага, которую Яков Трофимыч берег в железном несгораемом шкафу. Но этого было мало. У Агнии Ефимовны была от мужа полная доверенность, и по этой доверенности она набрала денег направо и налево, где только могла набрать. Кто же мог не поверить Густомесову? В общем, сумма растраты простиралась до миллиона, а Густомесов оказался чуть не нищим. Удар был настолько велик и неожидан, что Яков Трофимыч повторял только одно:
– Не понимаю… Ничего не понимаю. Это Капитон грабил меня. Это его дело…
Возникло новое громкое дело. Капитон и Агния Ефимовна были возвращены в Сосногорск этапным порядком и заключены в тюрьму. По старым порядкам суд тянулся несколько лет, и обвиняемые все время сидели в тюрьме. Агния Ефимовна от начала до конца выдержала характер и не признала за собой никакой вины: знать не знаю, ведать не ведаю. Как с ней ни бились, но довести до сознания не могли, а старый уголовный суд держался именно на признании самого обвиняемого. Мало этого, – она запутала в деле много других, которых обвиняла, главным образом, во взяточничестве, вымогательствах и сообщничестве. Дело разрасталось все больше, так что даже сами судьи были не рады ему. Капитон не сдавался года три, а потом махнул на все рукой и принес повинную. Когда это передали Агнии Ефимовне, она со спокойной улыбкой заметила:
– Кто повинился, с того и взыскивайте…
Восемь лет тянулось дело, пока Агния Ефимовна предстала пред судьями. Но и тут вышел казус: Густомесов скоропостижно умер накануне. Некому было обвинять, и громадное дело рухнуло само собой. Присутствовавший на заседании Егор Иваныч думал свою горькую думу: не открой он таежного дела, ничего бы не было, а главное, не загубил бы он дочери…
– Да, хорошее приданое я тебе приготовил, Аннушка…
Оправданные судом Капитон и Агния Ефимовна сейчас же уехали в Сибирь, и об них не было ни слуху ни духу.
Первый вал бешеного сибирского золота пролетел, и в Сосногорске наступило тяжелое похмелье после пира горой.