Страница:
– О да, я не могу даже думать об отъезде, пока судьба этой несчастной сироты не определена. Стелла, лишь в ваших силах даровать мне спокойствие души.
– Для спокойствия вашей души я не пожалела бы и своего. Так вы говорите, это дочь вашего друга?
– Именно так. И он взял с меня слово перед своей безвременной кончиной, что я о ней позабочусь. А вы знаете, что о человеке судят чаще всего по тому, как он держит свои обещания.
– Разумеется. В ваших устах эта старая истина звучит особенно убедительно. Значит, вы просите определить ее ко мне в штат? Не слишком ли скромно для вашей крестницы звание служанки?
– В свете сложившихся обстоятельств…
– Ах да, и как же я могла забыть. Мне все вспоминаются ваши слова на том балу о перспективах и влиянии на них честолюбивого и умного человека. Эти обстоятельства… Следствием чьего же влияния они стали? Не признать ли вам наличие злого рока, который иногда преследует совершенно невинных людей, столь щедро одаренных умом? Ах, но это уже философия. А ваша крестница, судя по всему, устала.
Еще один тошнотворно-отцовский взгляд Каспара.
– Ей нездоровится. Бедняжка вчера едва не замерзла насмерть. Надеюсь, вы подыщете ей работу, которая позволит ей восстановить подорванное здоровье.
– Безусловно.
И едва я успела перевести дух, как мне под нос был сунут некий документ. Сверху красивым шрифтом было написано «Договор», а далее мельчайшими буквами шли какие-то пункты.
– Милое дитя, ознакомьтесь с условиями, которые вы должны соблюдать, нанимаясь к нам на работу, – ласково и презрительно приказала мне Стелла.
Но не успела я открыть рот, как магистр Каспар ловко вклинился между нами и беззаботно произнес:
– Ах, Стелла, не смущайте ее! Бедное дитя едва разумеет грамоту и разве что подписаться сможет. Понимаете ли, родители не смогли дать ей достойного образования, деревенская глушь…
– Какое досадное упущение, – сочувственно потрепала меня по макушке Стелла, и я едва сдержалась, чтобы не отшатнуться. – Так, значит, она не умеет читать. Ну что же, тогда прочитайте ей сами условия этого договора. По-видимому, бедное дитя вам доверяет целиком и полностью.
Я пристально посмотрела на «крестного», но тот даже глазом не моргнул.
– Да, поневоле почувствуешь громадную ответственность, когда на тебя с верой и надеждой взирают этакие глазенки… Итак, вот что написано в этом договоре. – Конечно, без ласкового взгляда любящего отца вновь не обошлось. – Первое: сия договоренность заключается меж Академией Магии, что в Изгарде, и… тут пустое место… женского полу, дозволенного вероисповедания, подданной светлейшего князя Йорика Эпфельреддского. Засим указанная особа передает себя в распоряжение Академии Магии до седьмого празднества Солнцестояния со времени подписания, до наступления которого телом и душой указанной особы распоряжается Академия в лице ее мажордома, и никто иной. Ни светская, ни духовная власть не вправе вмешиваться в указанную сферу…
Тут, разумеется, я почувствовала, что волосы у меня на голове зашевелились. Но едва я приготовилась к возмущенному воплю, как поймала упреждающий взгляд магистра Каспара. Взгляд этот был настолько серьезен и тяжел, что язык у меня сам по себе отнялся.
– …запрещается покидать земли Академии, выходить в город и вести беседы с посторонними людьми. Лишь с личного дозволения мажордома указанная особа может переступить черту, что отделяет город от земель Академии. Академия обеспечивает указанную особу столом, одеждой и кровом, в обмен на что полагается исполнять любую работу по указанию старших, неукоснительно и добросовестно. Запрещается заговаривать с адептами Академии, покуда они не обратятся к указанной особе самолично. Запрещается всякое вольное общение с адептами на посторонние темы. Запрещается прикасаться к книгам, манускриптам, реактивам, ингредиентам, прочим рабочим материалам без указания и дозволения. Запрещается появляться на учебной половине Академии без разрешения. Запрещается вести беседы о магии с кем-либо, кроме исключительных случаев с дозволения мажордома. Запрещается обсуждать с кем-либо сведения, случайно услышанные на занятиях или в беседах адептов и преподавателей. И наконец, категорически запрещается попытка самовольно творить волшбу любого уровня. В случае нарушения условий этого договора виновника судит Трибунал Лиги, приговор которого обжалованию не подлежит. В качестве наказания могут быть назначены исправительные работы по выбору Трибунала либо заключение в Армарику.
На этом месте магистр Каспар радостно улыбнулся мне и сказал:
– Сущие формальности! Даже не ясно, зачем это подписывать, если все элементарно просто. Правда, дитя мое? Ну а теперь иди сюда и напиши вот здесь свое имя, только уж постарайся, чтобы все буковки были разборчиво написаны…
Мне в руки сунули перо и этот самый договор. Я смотрела на свиток, сверху донизу исписанный словами «запрещается», и чувствовала, как холодеют мои руки. Я отдавала себя в кабалу на семь лет! Эта Стелла может меня съесть на завтрак, и ни светская, ни духовная власть в это не имеют права вмешиваться! Ну уж нет, я ни за какие коврижки…
И тут я снова увидела этот взгляд.
«Пиши свое имя, глупая девчонка! – вдруг отчетливо прозвучал в моей голове голос магистра Каспара. – Пиши, или ты покойница!»
И я дрожащей рукой принялась выводить кривые буквы в договоре, как сделала бы это неграмотная деревенская дурочка, первый раз в жизни увидевшая перо и бумагу. Я как раз дописывала последнюю букву в своем имени и уже собралась было писать «Брогардиус», как магистр Каспар проворно выдернул у меня из рук договор и улыбнулся Стелле:
– Увы, научиться писать собственную фамилию оказалось слишком сложным делом для бедняжки. Она бродяжничала уже очень давно, пока я не встретил ее в Изгарде благодаря счастливой случайности. Можете сами дописать. Ее фамилия Глимминс, и родом она из…
– Это не столь важно, – отмахнулась Стелла и швырнула договор куда-то в недра огромного шкафа. – Я сегодня же подберу для нее работу. У меня много вакансий… Вот прачечная. Как раз тепло ей будет полезно. Или музей. Господин Фитцпарк уже несколько раз просил подыскать ему толкового помощника. В библиотеке тоже есть место, благо она читать не умеет…
– Стелла, я надеюсь на вашу безграничную доброту, – сказал магистр, изящно поклонившись. – Надеюсь, вы не возражаете, если я попрощаюсь с крестницей в коридоре? Пару напутственных слов… Ей больше не от кого получить совет в этом мире. А я должен уезжать – обстоятельства, будь они неладны…
– Господин магистр, мы будем с нетерпением ожидать вашего возвращения, – любезно произнесла Стелла. – И я, и ваша очаровательная крестница, которая так неожиданно появилась в вашей жизни, но успела занять место в вашем сердце…
– До свидания, госпожа ван Хагевен, я ваш вечный должник! – воскликнул магистр и крайне ловко выскользнул за двери, увлекая меня за собой.
В коридоре Каспар шумно вздохнул и с чувством обратился ко мне:
– Каррен, вы просто умница! Вы все сделали, как…
Я выдернула свою руку из его холодных цепких пальцев и прошипела:
– А сейчас я немедленно ухожу отсюда! Вы что, совсем за идиотку меня держите? Семь лет каторги! И я должна добровольно на это согласиться?! Ни за что!
И я решительно зашагала прочь от магистра, даже не догадываясь, в какой стороне здесь находится выход.
– Стойте, Каррен! Да погодите же, глупая девчонка! – Магистр снова вцепился в мою руку, словно клещ. – Вы уже никуда не денетесь, если договор подписан.
– Что?!
– Теперь вы действительно не сможете выйти за стены Академии без разрешения Стеллы! Поверьте моему слову – последствия могут быть самыми плачевными. Посмотрите на свою руку… вот здесь, у запястья. Видите? Это клеймо Академии. Оно не исчезнет, пока не истечет срок контракта. Вас будут искать и найдут очень скоро – клеймо даст знать о вашем местонахождении.
По спине у меня побежали мурашки. Действительно, на руке у меня красовалось нечто вроде татуировки – какой-то перепончатокрылый зверь в окружении дубовых листьев. Можно было поклясться, что рисунок находится под кожей, хотя я не ощущала даже небольшого зуда. Я даже не почувствовала, когда он там появился!
«Сейчас меня непременно стошнит», – подумала я и почувствовала сильное головокружение.
Магистр Каспар, видимо, понял, что я сейчас потеряю сознание, потому что покрепче подхватил меня под мышки и прислонил к стене, дабы придать мне вертикальное положение. Потом огляделся по сторонам и зашептал:
– Слушайте меня, Каррен! Вам некуда больше идти! Посудите сами, что вас ждало бы в Изгарде, даже если бы вы не замерзли сегодня ночью? Вы бы бродяжничали, спали в подворотнях, просили милостыню, бегали от стражи… И в лучшем случае попали бы в сиротский приют, где нужно точно так же работать за харчи! Да, я не могу помочь вам стать адепткой, пусть вы этого и заслуживаете. Я признаю, что в данный момент являюсь самым жалким магистром в этом городе, без всяких прав и возможностей. Но и так я сделал все, что мог! Вы будете некоторое время служанкой, а затем ветер переменится. Я вскоре вернусь из ссылки, и, кто знает, как повернется ситуация… Уж тогда-то мы припомним все старые долги, поверьте мне! И к тому же вы правдами или неправдами уже пробрались в святая святых магии.
– Какой в этом прок? Я ведь буду служанкой! – в отчаянии взвыла я.
– Тьфу ты! Это все ерунда! Смотрите, слушайте, запоминайте! Да, это будет не так-то просто, согласен. Но если вы по-настоящему пожелаете… Вы сказали, что хотите быть адепткой, ведь так? Будьте ею! У вас есть уши, глаза и память.
– Но в договоре сказано, что…
– Силы небесные, да ведь вы не столь глупы, чтобы всерьез принимать эти бумажки! Если вам что-то запрещают, это не значит, что этого делать нельзя вовсе! Просто делать надо так, чтобы об этом никто не пронюхал. Будьте осторожны и хитры, вот и все. Вам открыто все, только берите незаметно. Я же сказал Стелле, что вы неграмотны, а значит, библиотека в вашем распоряжении. Нет, не надейтесь, что вас отправят именно туда. Не все сразу. Но, где бы вам ни довелось работать, собирайте информацию по крупицам. И не думайте, что речь идет только о книжных премудростях. Запоминайте все сплетни и слухи, ведь слуги знают куда больше, чем их господа. Понимаете, о чем я? А уж потом, когда придет мое время…
Я вздохнула поглубже и спросила:
– Господин магистр, не слишком ли живо вы взялись за устройство моей судьбы? Зачем это вам?
Он широко улыбнулся во все свои тридцать два зуба и задушевно произнес:
– В глубине души я благородный человек. Вы тронули мое сердце своей сиротской историей.
Это прозвучало хорошо, в меру выразительно и тепло. Верить этому было крайне наивно, и даже мой юный возраст не послужил бы оправданием.
– Значит, все временно?
– Все в этом мире временно. Но если вы возьмете на себя труд поразмыслить, то поймете, что это лучший выход из положения. Стены Академии защитят вас от эпидемий, войн и голода. Здесь вы можете узнать много такого, что прочим людям даже не снилось. А я готов поклясться, что именно это вам и нужно. Ведь так? Не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы сообразить – вас не нужда погнала из дому. Подобные вам бегут куда глаза глядят, когда матушки, батюшки или дядюшки слишком уж рьяно принимают за вас решения. Что у вас было: обручение, монастырь, школа где-то на задворках?.. Можете не отвечать – это не столь важно, как и вся ваша сиротская биография. Важно то, что для вас лучшего места, чем Академия, не найти. О, здесь вы сможете развернуться! Не будет вышивания крестиком или музицирования – но суть даже не в этом. Здесь вы, быть может, поймете, что такое свобода. Свобода от предрассудков, правил хорошего тона и замусоленной морали, которую вам читали до этого ежедневно и ежечасно. Я не говорю, что это доступно каждому, кто протирал тут штаны за партами или трибунами. Но вы-то не как все! У вас есть шанс. Используйте его!
И магистр Каспар проникновенно посмотрел мне в глаза.
Несмотря на то что я понимала: все вышесказанное является грубой лестью и провокацией, которые рассчитаны на мою слабость и предсказуемость, что-то во мне дрогнуло. Все-таки магистр был большим плутом и охмурял людей куда умнее меня.
– И последнее. Как я уже говорил, мне надо покинуть Изгард, и надолго. Поэтому я надеюсь на вашу сообразительность. Запомните то, что я сейчас вам скажу, потому что именно от этого будет зависеть ваша судьба. Никогда, ни при каких обстоятельствах не верьте магу. Ни единому магу, который вам встретится.
Вот это было сказано по-настоящему серьезно, даже я не усомнилась.
– А Стелле? – спросила я задумчиво.
– Стелле – в особенности. Она не упустит ни единой возможности, чтобы навредить вам, пока думает, что мы с вами связаны.
– А… вам?
Магистр улыбнулся, но на этот раз печально и серьезно.
– Ну как же вам нравится подличать, милое дитя. Сами понимаете, что бы я ни сказал вам, поручиться за мою честность не сможет никто, кроме меня самого, а я являюсь лицом заинтересованным. Скажу так: пока да. А дальше… Жизнь – забавная штука. Впрочем, это я уже говорил.
И он снова улыбнулся, на этот раз словно соглашаясь с какой-то мыслью, пришедшей неожиданно в его голову.
– Ну а сейчас мы с вами попрощаемся. Вы пойдете к Стелле, и она скажет, какую работу нашла для вас. Конечно, придется несладко, но вы должны стерпеть. Помните, что это только на время.
– Хорошо, – охрипшим голосом сказала я.
– Ах да. Чуть не забыл. У меня осталась ваша вещица…
И магистр выудил из кармана мой медальон. Это был точно он – серебряная безделушка с оборванной цепочкой и вычерненной монограммой.
– Но… откуда? – вырвалось у меня.
– Ну, тут все просто. Он был у вас в руке, когда я наткнулся на ваше окоченевшее тело. Я забрал его себе, чтобы не потерялся в суматохе, и забыл отдать сразу.
Так-так-так. А это уже что-то объясняет.
Я осторожно взяла украшение и ровным тоном сказала:
– Благодарю.
Магистр проводил взглядом медальон, который скрылся в недрах моего кармана, и так же небрежно поинтересовался:
– Это ваша мать изображена на портрете?
Я пожала плечами и с независимым видом ответила:
– Мне так сказали.
– Ах, ну да. Вы же сирота. Я и забыл. – Магистр посмотрел куда-то в даль и прибавил: – Вы пошли в отца, я вижу.
Я недобрым словом помянула про себя матушку и согласилась:
– Да, я не унаследовала ее красоты. У других это вызывает почему-то больше сожаления, нежели у меня.
– Да уж, на отца вы похожи больше, – со странным выражением лица согласился Каспар. – И еще одна мелочь, которую я не упомянул. Не называйте, пожалуйста, здесь никому свою фамилию и не рассказывайте о своем детстве лишний раз. Остальным незачем знать, что вы родом из Арданции. Теперь вы Каррен Глимминс, сирота из Каллесворда.
– Хорошо, – опять согласилась я.
Видимо, моя покладистость была оценена должным образом, потому что глаза магистра принялись усердно лучиться теплом.
– Ну а теперь мне и в самом деле пора. Удачи вам, Каррен.
Я с облегчением поняла, что он не намерен меня обнимать и целовать в лоб. Магистр мне нравился все больше и больше своим умением вовремя остановиться.
Так мы и расстались. Я стояла одна среди пустынного коридора, глядя вслед удаляющемуся магу, с которым не была знакома и одного дня. Позади меня была дверь в кабинет Стеллы ван Хагевен, женщины, которая возненавидела меня, еще даже толком не узнав. Впереди – семь лет каторжной работы.
Ах, магистр, магистр… С чего же вы взяли, что я родом из Арданции?
Не я вам сообщила об этом. Не благородство побудило вас спрятать меня в стенах Академии, и не доброта руководила вами, когда вы привели меня сюда. Частью какого хитрого плана я стала с того момента, когда вы увидели портрет матушки, зажатый в моей коченеющей руке?
Глава 5,
– Для спокойствия вашей души я не пожалела бы и своего. Так вы говорите, это дочь вашего друга?
– Именно так. И он взял с меня слово перед своей безвременной кончиной, что я о ней позабочусь. А вы знаете, что о человеке судят чаще всего по тому, как он держит свои обещания.
– Разумеется. В ваших устах эта старая истина звучит особенно убедительно. Значит, вы просите определить ее ко мне в штат? Не слишком ли скромно для вашей крестницы звание служанки?
– В свете сложившихся обстоятельств…
– Ах да, и как же я могла забыть. Мне все вспоминаются ваши слова на том балу о перспективах и влиянии на них честолюбивого и умного человека. Эти обстоятельства… Следствием чьего же влияния они стали? Не признать ли вам наличие злого рока, который иногда преследует совершенно невинных людей, столь щедро одаренных умом? Ах, но это уже философия. А ваша крестница, судя по всему, устала.
Еще один тошнотворно-отцовский взгляд Каспара.
– Ей нездоровится. Бедняжка вчера едва не замерзла насмерть. Надеюсь, вы подыщете ей работу, которая позволит ей восстановить подорванное здоровье.
– Безусловно.
И едва я успела перевести дух, как мне под нос был сунут некий документ. Сверху красивым шрифтом было написано «Договор», а далее мельчайшими буквами шли какие-то пункты.
– Милое дитя, ознакомьтесь с условиями, которые вы должны соблюдать, нанимаясь к нам на работу, – ласково и презрительно приказала мне Стелла.
Но не успела я открыть рот, как магистр Каспар ловко вклинился между нами и беззаботно произнес:
– Ах, Стелла, не смущайте ее! Бедное дитя едва разумеет грамоту и разве что подписаться сможет. Понимаете ли, родители не смогли дать ей достойного образования, деревенская глушь…
– Какое досадное упущение, – сочувственно потрепала меня по макушке Стелла, и я едва сдержалась, чтобы не отшатнуться. – Так, значит, она не умеет читать. Ну что же, тогда прочитайте ей сами условия этого договора. По-видимому, бедное дитя вам доверяет целиком и полностью.
Я пристально посмотрела на «крестного», но тот даже глазом не моргнул.
– Да, поневоле почувствуешь громадную ответственность, когда на тебя с верой и надеждой взирают этакие глазенки… Итак, вот что написано в этом договоре. – Конечно, без ласкового взгляда любящего отца вновь не обошлось. – Первое: сия договоренность заключается меж Академией Магии, что в Изгарде, и… тут пустое место… женского полу, дозволенного вероисповедания, подданной светлейшего князя Йорика Эпфельреддского. Засим указанная особа передает себя в распоряжение Академии Магии до седьмого празднества Солнцестояния со времени подписания, до наступления которого телом и душой указанной особы распоряжается Академия в лице ее мажордома, и никто иной. Ни светская, ни духовная власть не вправе вмешиваться в указанную сферу…
Тут, разумеется, я почувствовала, что волосы у меня на голове зашевелились. Но едва я приготовилась к возмущенному воплю, как поймала упреждающий взгляд магистра Каспара. Взгляд этот был настолько серьезен и тяжел, что язык у меня сам по себе отнялся.
– …запрещается покидать земли Академии, выходить в город и вести беседы с посторонними людьми. Лишь с личного дозволения мажордома указанная особа может переступить черту, что отделяет город от земель Академии. Академия обеспечивает указанную особу столом, одеждой и кровом, в обмен на что полагается исполнять любую работу по указанию старших, неукоснительно и добросовестно. Запрещается заговаривать с адептами Академии, покуда они не обратятся к указанной особе самолично. Запрещается всякое вольное общение с адептами на посторонние темы. Запрещается прикасаться к книгам, манускриптам, реактивам, ингредиентам, прочим рабочим материалам без указания и дозволения. Запрещается появляться на учебной половине Академии без разрешения. Запрещается вести беседы о магии с кем-либо, кроме исключительных случаев с дозволения мажордома. Запрещается обсуждать с кем-либо сведения, случайно услышанные на занятиях или в беседах адептов и преподавателей. И наконец, категорически запрещается попытка самовольно творить волшбу любого уровня. В случае нарушения условий этого договора виновника судит Трибунал Лиги, приговор которого обжалованию не подлежит. В качестве наказания могут быть назначены исправительные работы по выбору Трибунала либо заключение в Армарику.
На этом месте магистр Каспар радостно улыбнулся мне и сказал:
– Сущие формальности! Даже не ясно, зачем это подписывать, если все элементарно просто. Правда, дитя мое? Ну а теперь иди сюда и напиши вот здесь свое имя, только уж постарайся, чтобы все буковки были разборчиво написаны…
Мне в руки сунули перо и этот самый договор. Я смотрела на свиток, сверху донизу исписанный словами «запрещается», и чувствовала, как холодеют мои руки. Я отдавала себя в кабалу на семь лет! Эта Стелла может меня съесть на завтрак, и ни светская, ни духовная власть в это не имеют права вмешиваться! Ну уж нет, я ни за какие коврижки…
И тут я снова увидела этот взгляд.
«Пиши свое имя, глупая девчонка! – вдруг отчетливо прозвучал в моей голове голос магистра Каспара. – Пиши, или ты покойница!»
И я дрожащей рукой принялась выводить кривые буквы в договоре, как сделала бы это неграмотная деревенская дурочка, первый раз в жизни увидевшая перо и бумагу. Я как раз дописывала последнюю букву в своем имени и уже собралась было писать «Брогардиус», как магистр Каспар проворно выдернул у меня из рук договор и улыбнулся Стелле:
– Увы, научиться писать собственную фамилию оказалось слишком сложным делом для бедняжки. Она бродяжничала уже очень давно, пока я не встретил ее в Изгарде благодаря счастливой случайности. Можете сами дописать. Ее фамилия Глимминс, и родом она из…
– Это не столь важно, – отмахнулась Стелла и швырнула договор куда-то в недра огромного шкафа. – Я сегодня же подберу для нее работу. У меня много вакансий… Вот прачечная. Как раз тепло ей будет полезно. Или музей. Господин Фитцпарк уже несколько раз просил подыскать ему толкового помощника. В библиотеке тоже есть место, благо она читать не умеет…
– Стелла, я надеюсь на вашу безграничную доброту, – сказал магистр, изящно поклонившись. – Надеюсь, вы не возражаете, если я попрощаюсь с крестницей в коридоре? Пару напутственных слов… Ей больше не от кого получить совет в этом мире. А я должен уезжать – обстоятельства, будь они неладны…
– Господин магистр, мы будем с нетерпением ожидать вашего возвращения, – любезно произнесла Стелла. – И я, и ваша очаровательная крестница, которая так неожиданно появилась в вашей жизни, но успела занять место в вашем сердце…
– До свидания, госпожа ван Хагевен, я ваш вечный должник! – воскликнул магистр и крайне ловко выскользнул за двери, увлекая меня за собой.
В коридоре Каспар шумно вздохнул и с чувством обратился ко мне:
– Каррен, вы просто умница! Вы все сделали, как…
Я выдернула свою руку из его холодных цепких пальцев и прошипела:
– А сейчас я немедленно ухожу отсюда! Вы что, совсем за идиотку меня держите? Семь лет каторги! И я должна добровольно на это согласиться?! Ни за что!
И я решительно зашагала прочь от магистра, даже не догадываясь, в какой стороне здесь находится выход.
– Стойте, Каррен! Да погодите же, глупая девчонка! – Магистр снова вцепился в мою руку, словно клещ. – Вы уже никуда не денетесь, если договор подписан.
– Что?!
– Теперь вы действительно не сможете выйти за стены Академии без разрешения Стеллы! Поверьте моему слову – последствия могут быть самыми плачевными. Посмотрите на свою руку… вот здесь, у запястья. Видите? Это клеймо Академии. Оно не исчезнет, пока не истечет срок контракта. Вас будут искать и найдут очень скоро – клеймо даст знать о вашем местонахождении.
По спине у меня побежали мурашки. Действительно, на руке у меня красовалось нечто вроде татуировки – какой-то перепончатокрылый зверь в окружении дубовых листьев. Можно было поклясться, что рисунок находится под кожей, хотя я не ощущала даже небольшого зуда. Я даже не почувствовала, когда он там появился!
«Сейчас меня непременно стошнит», – подумала я и почувствовала сильное головокружение.
Магистр Каспар, видимо, понял, что я сейчас потеряю сознание, потому что покрепче подхватил меня под мышки и прислонил к стене, дабы придать мне вертикальное положение. Потом огляделся по сторонам и зашептал:
– Слушайте меня, Каррен! Вам некуда больше идти! Посудите сами, что вас ждало бы в Изгарде, даже если бы вы не замерзли сегодня ночью? Вы бы бродяжничали, спали в подворотнях, просили милостыню, бегали от стражи… И в лучшем случае попали бы в сиротский приют, где нужно точно так же работать за харчи! Да, я не могу помочь вам стать адепткой, пусть вы этого и заслуживаете. Я признаю, что в данный момент являюсь самым жалким магистром в этом городе, без всяких прав и возможностей. Но и так я сделал все, что мог! Вы будете некоторое время служанкой, а затем ветер переменится. Я вскоре вернусь из ссылки, и, кто знает, как повернется ситуация… Уж тогда-то мы припомним все старые долги, поверьте мне! И к тому же вы правдами или неправдами уже пробрались в святая святых магии.
– Какой в этом прок? Я ведь буду служанкой! – в отчаянии взвыла я.
– Тьфу ты! Это все ерунда! Смотрите, слушайте, запоминайте! Да, это будет не так-то просто, согласен. Но если вы по-настоящему пожелаете… Вы сказали, что хотите быть адепткой, ведь так? Будьте ею! У вас есть уши, глаза и память.
– Но в договоре сказано, что…
– Силы небесные, да ведь вы не столь глупы, чтобы всерьез принимать эти бумажки! Если вам что-то запрещают, это не значит, что этого делать нельзя вовсе! Просто делать надо так, чтобы об этом никто не пронюхал. Будьте осторожны и хитры, вот и все. Вам открыто все, только берите незаметно. Я же сказал Стелле, что вы неграмотны, а значит, библиотека в вашем распоряжении. Нет, не надейтесь, что вас отправят именно туда. Не все сразу. Но, где бы вам ни довелось работать, собирайте информацию по крупицам. И не думайте, что речь идет только о книжных премудростях. Запоминайте все сплетни и слухи, ведь слуги знают куда больше, чем их господа. Понимаете, о чем я? А уж потом, когда придет мое время…
Я вздохнула поглубже и спросила:
– Господин магистр, не слишком ли живо вы взялись за устройство моей судьбы? Зачем это вам?
Он широко улыбнулся во все свои тридцать два зуба и задушевно произнес:
– В глубине души я благородный человек. Вы тронули мое сердце своей сиротской историей.
Это прозвучало хорошо, в меру выразительно и тепло. Верить этому было крайне наивно, и даже мой юный возраст не послужил бы оправданием.
– Значит, все временно?
– Все в этом мире временно. Но если вы возьмете на себя труд поразмыслить, то поймете, что это лучший выход из положения. Стены Академии защитят вас от эпидемий, войн и голода. Здесь вы можете узнать много такого, что прочим людям даже не снилось. А я готов поклясться, что именно это вам и нужно. Ведь так? Не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы сообразить – вас не нужда погнала из дому. Подобные вам бегут куда глаза глядят, когда матушки, батюшки или дядюшки слишком уж рьяно принимают за вас решения. Что у вас было: обручение, монастырь, школа где-то на задворках?.. Можете не отвечать – это не столь важно, как и вся ваша сиротская биография. Важно то, что для вас лучшего места, чем Академия, не найти. О, здесь вы сможете развернуться! Не будет вышивания крестиком или музицирования – но суть даже не в этом. Здесь вы, быть может, поймете, что такое свобода. Свобода от предрассудков, правил хорошего тона и замусоленной морали, которую вам читали до этого ежедневно и ежечасно. Я не говорю, что это доступно каждому, кто протирал тут штаны за партами или трибунами. Но вы-то не как все! У вас есть шанс. Используйте его!
И магистр Каспар проникновенно посмотрел мне в глаза.
Несмотря на то что я понимала: все вышесказанное является грубой лестью и провокацией, которые рассчитаны на мою слабость и предсказуемость, что-то во мне дрогнуло. Все-таки магистр был большим плутом и охмурял людей куда умнее меня.
– И последнее. Как я уже говорил, мне надо покинуть Изгард, и надолго. Поэтому я надеюсь на вашу сообразительность. Запомните то, что я сейчас вам скажу, потому что именно от этого будет зависеть ваша судьба. Никогда, ни при каких обстоятельствах не верьте магу. Ни единому магу, который вам встретится.
Вот это было сказано по-настоящему серьезно, даже я не усомнилась.
– А Стелле? – спросила я задумчиво.
– Стелле – в особенности. Она не упустит ни единой возможности, чтобы навредить вам, пока думает, что мы с вами связаны.
– А… вам?
Магистр улыбнулся, но на этот раз печально и серьезно.
– Ну как же вам нравится подличать, милое дитя. Сами понимаете, что бы я ни сказал вам, поручиться за мою честность не сможет никто, кроме меня самого, а я являюсь лицом заинтересованным. Скажу так: пока да. А дальше… Жизнь – забавная штука. Впрочем, это я уже говорил.
И он снова улыбнулся, на этот раз словно соглашаясь с какой-то мыслью, пришедшей неожиданно в его голову.
– Ну а сейчас мы с вами попрощаемся. Вы пойдете к Стелле, и она скажет, какую работу нашла для вас. Конечно, придется несладко, но вы должны стерпеть. Помните, что это только на время.
– Хорошо, – охрипшим голосом сказала я.
– Ах да. Чуть не забыл. У меня осталась ваша вещица…
И магистр выудил из кармана мой медальон. Это был точно он – серебряная безделушка с оборванной цепочкой и вычерненной монограммой.
– Но… откуда? – вырвалось у меня.
– Ну, тут все просто. Он был у вас в руке, когда я наткнулся на ваше окоченевшее тело. Я забрал его себе, чтобы не потерялся в суматохе, и забыл отдать сразу.
Так-так-так. А это уже что-то объясняет.
Я осторожно взяла украшение и ровным тоном сказала:
– Благодарю.
Магистр проводил взглядом медальон, который скрылся в недрах моего кармана, и так же небрежно поинтересовался:
– Это ваша мать изображена на портрете?
Я пожала плечами и с независимым видом ответила:
– Мне так сказали.
– Ах, ну да. Вы же сирота. Я и забыл. – Магистр посмотрел куда-то в даль и прибавил: – Вы пошли в отца, я вижу.
Я недобрым словом помянула про себя матушку и согласилась:
– Да, я не унаследовала ее красоты. У других это вызывает почему-то больше сожаления, нежели у меня.
– Да уж, на отца вы похожи больше, – со странным выражением лица согласился Каспар. – И еще одна мелочь, которую я не упомянул. Не называйте, пожалуйста, здесь никому свою фамилию и не рассказывайте о своем детстве лишний раз. Остальным незачем знать, что вы родом из Арданции. Теперь вы Каррен Глимминс, сирота из Каллесворда.
– Хорошо, – опять согласилась я.
Видимо, моя покладистость была оценена должным образом, потому что глаза магистра принялись усердно лучиться теплом.
– Ну а теперь мне и в самом деле пора. Удачи вам, Каррен.
Я с облегчением поняла, что он не намерен меня обнимать и целовать в лоб. Магистр мне нравился все больше и больше своим умением вовремя остановиться.
Так мы и расстались. Я стояла одна среди пустынного коридора, глядя вслед удаляющемуся магу, с которым не была знакома и одного дня. Позади меня была дверь в кабинет Стеллы ван Хагевен, женщины, которая возненавидела меня, еще даже толком не узнав. Впереди – семь лет каторжной работы.
Ах, магистр, магистр… С чего же вы взяли, что я родом из Арданции?
Не я вам сообщила об этом. Не благородство побудило вас спрятать меня в стенах Академии, и не доброта руководила вами, когда вы привели меня сюда. Частью какого хитрого плана я стала с того момента, когда вы увидели портрет матушки, зажатый в моей коченеющей руке?
Глава 5,
в которой рассказывается, как судьбу Каррен устраивает Стелла ван Хагевен и что из этого получается, а сверх того – о музеях, экспонатах и адептах
– Ах да. Я про тебя забыла. Как же тебя… Каррен, кажется?
– Да, ваша светлость.
– Ну-ну. – И Стелла щелкнула пальцами.
Тут же несколько свитков плавно взмыли в воздух перед ее носом, и госпожа ван Хагевен принялась перебирать их один за другим, то хмурясь, то раздраженно фыркая.
– Так, что тут у нас… Прошение из прачечной, за подписью госпожи Свитс… требуется крепкая девица, способная отжимать простыню в два подхода… Нет, пожалуй, это не подходит. Из кухонь… судомойка либо поваренок… Способна ли ты к стряпне?
Я пожала плечами, подозревая, что все мои слова будут тут же обращены против меня.
– Ладно. Тем более это место слишком хорошо для тебя. Кухня! Да туда надобно направлять в награду! А ты пока ее ничем не заслужила. В парк требуется девица для прополки партерных клумб… Какие клумбы, силы небесные? На дворе зима! Озрик, что тут делает эта бумаженция? Немедленно в архив! Библиотека… Нет, пожалуй. Горничная при старших курсах. Для новенькой это чересчур – еще умом тронешься… Ага, вот кое-что вполне подходящее. Озрик, сходи-ка за господином Фитцпарком, да поживее! У меня еще дел невпроворот!
Востроносый Озрик, к которому я уже успела почувствовать неприязнь, проворно испарился. По-видимому, способность исчезать как по мановению волшебной палочки была его главным достоинством, помимо виртуозного подхалимства.
Я нервно переступила с ноги на ногу, чувствуя неловкость. Стелла рассматривала меня в упор, совершенно не моргая.
– Так, милая Каррен, – наконец прервала она свое исследование. – Есть ли у тебя какое-либо имущество?
– Никакого… ничего совсем… – робко произнесла я.
– Значит, никакого ничего. Ну это и к лучшему. Жить и столоваться будешь при Академии, и находиться здесь тебе полагается неотлучно. Никакие деньги не выдаются до истечения срока контракта. Тебя будут кормить и одевать, обеспечивать все нужды, естественно, в разумных пределах. Никаких писем родственникам слать не дозволяется. Хотя о чем это я? У тебя же нет родственников, и писать ты, слава богу, не умеешь. Сейчас придет твой непосредственный начальник, и ты отправишься вместе с ним. Отныне ты причислена к штату музейных работников. После ознакомления непосредственно с рабочим местом отправляйся к нашему каптенармусу, и тебе выдадут форменное платье, постель и расскажут, куда идти далее. Все ясно?
Я кивнула, чувствуя, что вот-вот позорно расплачусь.
– Ага, вот и господин Фитцпарк. Заходите, почтенный… Да не кланяйтесь столь усердно, с вашим-то ревматизмом…
…Господин Фитцпарк, мой первый начальник, был стар. По его достойно-подобострастному виду было ясно, что он с гордостью исполняет свои обязанности уже лет сорок и собирается трудиться на благо Академии вплоть до своей кончины, при этом ежесекундно проявляя полагающиеся благоговение и усердие. Это было самой верной линией поведения для слуг при Академии.
Одет он был в обычную униформу: коричневый сюртук с белой рубахой и панталоны. Я заметила, что рукава его одеяния сплошь покрыты различными пятнами, а кое-где и светились прорехами.
– Вот, господин Фитцпарк, ваша новая помощница, Каррен, – сообщила ему Стелла.
Старик повернулся ко мне, подслеповато щуря глаза, и с осуждением сказал:
– Больно тоща. И здоровьем, видать, не хвастается. А при нашей работенке это нехорошо… Мне б мальчишку, упитанного, деревенского. Чтоб с нашими химикалиями дело иметь, надо здоровьем впрок запастись.
– Глупости! – отрезала Стелла. – Работа у вас непыльная. Главное – соблюдать технику безопасности. Забирайте девчонку и будьте довольны, что я вообще хоть кого-то вам подыскала!
Фитцпарк, не переставая кланяться, попятился за двери, и я последовала за ним, чувствуя, что сейчас захнычу и окончательно потеряю лицо. Только сейчас я поняла, что в Академии я осталась совершенно одна и никто, никто не вытащит меня отсюда, даже если будет совсем худо. Как же меня угораздило сбежать из дому дяди Бернарда! Что же теперь делать?
И первая предательская слезинка поползла по щеке.
– Ну просил же я у нее здорового парня, – бурчал между тем господин Фитцпарк. – Чтоб кровь с молоком! А тут бледная немочь какая-то… И что с ней прикажете делать? Она же только купоросу нюхнет, как тут же и свалится. Полгода – и чахотка. А кто виноват? Старый Фитцпарк!
Я в ужасе зажала рот ладонью и икнула.
– А ты еще и нюни распустила? Не было мне печали… Не плачь, кому говорю! Знала небось, куда нанималась на работу! Откуда ты такая выискалась, плаксивая да сопливая? Нечего реветь! – Голос старого Фитцпарка уже не был таким сердитым. – Пообвыкнешься со временем. Будет тебе Академия что дом родной! Это вот мы идем по старой части. Здесь в основном всякие тайные личные комнаты, в которые нос лучше не совать. В этой башне сам ректор, господин Миллгерд, заседает. Ну и госпожа Стелла ван Хагевен, естественно. Простым людям вроде меня тут делать нечего, и даже если занесла нелегкая, то лучше побыстрей выбираться. Чародеи подозрительные до ужаса. Ни в жизнь не поверят, что заблудился или прогуляться зашел. Тут тебе и допросы, и выпытывания, и прочие сопутствующие неприятности.
Его речь была неторопливой, спокойной и странным образом успокаивала. Я машинально уточнила:
– Какие это – сопутствующие?
Фитцпарк вздохнул с видом человека, которого принуждают говорить на неприятную тему:
– Ну, тут все зависит от обстоятельств. Ежели попадешься на мелочи – окажешься в ненужном месте в ненужное время, то тут тебе выйдет порка. Это дело больное, обидное, но быстро заживающее. Другой вопрос, если заподозрят, что ты что-то вызнать пытаешься для себя или для кого другого. Тогда уж затаскают тебя по карцерам да подвалам так, что белый свет с овчинку покажется. Ну а если подозрения подтвердятся, то Трибунала не миновать. А это такая напасть, что лучше уж самому удавиться.
– А что такое Трибунал?
– Чародейский суд. Улавливаешь? Судят чародеи. Понятно и ежу, что справедливостью там и не пахнет. Это мерзостное племя родную мать продаст, ежели в том выгоду почует, а уж кому-нибудь напакостить – любимейшее дело. Не пожалеют, что ни скажи в свое оправдание! Клянись, божись – никто и не моргнет. Приговор у них чаще всего один – Армарика. Знаешь, что такое Армарика?
Я замотала головой.
Старик закатил глаза, словно удивляясь моей серости.
– Армарика – это тюрьма, выстроенная чародеями для чародеев же. В том ее особенность, и оттого-то попадать туда обычным людям никак нельзя.
Я задумалась, размазывая слезы по лицу. Что же такого особенного было в чародейской тюрьме?
– …Как известно даже несмышленышу, – терпеливо просвещал меня Фитцпарк, – чародеи для своих фокусов берут энергию стихий – Огня, Воздуха и так далее. Способности у них оттого весьма большие. Вот сама посуди, как человека, который сквозь стены проходит, чудеса всякие выколдовывает, можно куда-то заточить? Посади его в каменный мешок, закуй по рукам и ногам, а он – фьють! – и уже испарился. Чародея железом и стенами удержать не так-то просто. Из-за этого и наглости у них хоть отбавляй, мол, что нам, магам… Однако грызутся между собой чародеи постоянно, как и обычные люди. И берут верх то одни, то другие – как свезет. Ну вот, сцепятся они меж собой, надают тумаков, один другого пересилит, и что дальше, ежели смертоубийством дело не закончилось? Никак без тюрьмы не обойтись! А тюрьмы-то и нет в природе. Понятное дело, что обычному человеку такую задачку не решить. Но в чародеях пакостности от природы заложено – не рассказать! Естественно, что не могли они не придумать подходящую мерзость. Не пожалели они ни сил, ни времени и нашли-таки место, где нет ровным счетом никакой энергии – ни огненной, ни воздушной, ни водяной. То-то радости, наверно, было… Того, кто это паскудное место разыскал, орденом наградили, учеными званиями и вскорости отравили, чтоб не нашел еще чего похуже. А потом возвели там темницу, назвали Армарикой – в честь того чародея, Армара Каледского. Моментально и постояльцев туда нашлось, чуть ли не половина от общего количества. До этого не было местечка, куда их, поганцев, можно было засадить, а тут такое облегчение случилось. Ну и как достали они компромату, что накопился за годы бестюремного существования… Случалось, что один чародей на другого кляузу отправит, а спустя месяц-другой рядом же со своим недругом и окажется. Потом одумались, конечно, что так можно и всех пересажать, да будет ли в том прок? Сообразили, паскудники, что за каждым грешки числятся. С той поры много времени утекло, и чтоб теперь мага какого в Армарику определить, нужно иметь веские основания. Некромантов садют, маниаков всяких. Тех, кто к государственным переворотам склонность имеет, а способности – нет… Ну и нашего брата, конечно. Мы ж вроде как к чародейскому племени приписаны, и судят нас по их законам. Первое время народ не слишком боялся тюрьмы – мол, что за напасть, там ли пяток годков отмучиться или при чародее каком столько же терпеть издевательство. Но со временем наметилась нехорошая закономерность – посидит какой бедолага год-другой в Армарике – и все, упокой его душу небесные силы. И не от голода, не от болезни, не от жестокого обращения… Маги это тоже подметили. Что от этих паскудников ожидать – взяли эту тему в разработку, написали монографию научную, где убедительно доказали, что хоть простой человек энергию стихий использовать направленно не могет, но тем не менее в ее отсутствие дохнет, что муха. За сей научный труд магистра Лавриуса Поданского наградили внеочередным званием, имением где-то в Эзрингене, и, супротив обыкновения, даже не отравили. Поняла теперь, почему в Армарику дольше чем на год попадать нельзя? То-то же…
– Да, ваша светлость.
– Ну-ну. – И Стелла щелкнула пальцами.
Тут же несколько свитков плавно взмыли в воздух перед ее носом, и госпожа ван Хагевен принялась перебирать их один за другим, то хмурясь, то раздраженно фыркая.
– Так, что тут у нас… Прошение из прачечной, за подписью госпожи Свитс… требуется крепкая девица, способная отжимать простыню в два подхода… Нет, пожалуй, это не подходит. Из кухонь… судомойка либо поваренок… Способна ли ты к стряпне?
Я пожала плечами, подозревая, что все мои слова будут тут же обращены против меня.
– Ладно. Тем более это место слишком хорошо для тебя. Кухня! Да туда надобно направлять в награду! А ты пока ее ничем не заслужила. В парк требуется девица для прополки партерных клумб… Какие клумбы, силы небесные? На дворе зима! Озрик, что тут делает эта бумаженция? Немедленно в архив! Библиотека… Нет, пожалуй. Горничная при старших курсах. Для новенькой это чересчур – еще умом тронешься… Ага, вот кое-что вполне подходящее. Озрик, сходи-ка за господином Фитцпарком, да поживее! У меня еще дел невпроворот!
Востроносый Озрик, к которому я уже успела почувствовать неприязнь, проворно испарился. По-видимому, способность исчезать как по мановению волшебной палочки была его главным достоинством, помимо виртуозного подхалимства.
Я нервно переступила с ноги на ногу, чувствуя неловкость. Стелла рассматривала меня в упор, совершенно не моргая.
– Так, милая Каррен, – наконец прервала она свое исследование. – Есть ли у тебя какое-либо имущество?
– Никакого… ничего совсем… – робко произнесла я.
– Значит, никакого ничего. Ну это и к лучшему. Жить и столоваться будешь при Академии, и находиться здесь тебе полагается неотлучно. Никакие деньги не выдаются до истечения срока контракта. Тебя будут кормить и одевать, обеспечивать все нужды, естественно, в разумных пределах. Никаких писем родственникам слать не дозволяется. Хотя о чем это я? У тебя же нет родственников, и писать ты, слава богу, не умеешь. Сейчас придет твой непосредственный начальник, и ты отправишься вместе с ним. Отныне ты причислена к штату музейных работников. После ознакомления непосредственно с рабочим местом отправляйся к нашему каптенармусу, и тебе выдадут форменное платье, постель и расскажут, куда идти далее. Все ясно?
Я кивнула, чувствуя, что вот-вот позорно расплачусь.
– Ага, вот и господин Фитцпарк. Заходите, почтенный… Да не кланяйтесь столь усердно, с вашим-то ревматизмом…
…Господин Фитцпарк, мой первый начальник, был стар. По его достойно-подобострастному виду было ясно, что он с гордостью исполняет свои обязанности уже лет сорок и собирается трудиться на благо Академии вплоть до своей кончины, при этом ежесекундно проявляя полагающиеся благоговение и усердие. Это было самой верной линией поведения для слуг при Академии.
Одет он был в обычную униформу: коричневый сюртук с белой рубахой и панталоны. Я заметила, что рукава его одеяния сплошь покрыты различными пятнами, а кое-где и светились прорехами.
– Вот, господин Фитцпарк, ваша новая помощница, Каррен, – сообщила ему Стелла.
Старик повернулся ко мне, подслеповато щуря глаза, и с осуждением сказал:
– Больно тоща. И здоровьем, видать, не хвастается. А при нашей работенке это нехорошо… Мне б мальчишку, упитанного, деревенского. Чтоб с нашими химикалиями дело иметь, надо здоровьем впрок запастись.
– Глупости! – отрезала Стелла. – Работа у вас непыльная. Главное – соблюдать технику безопасности. Забирайте девчонку и будьте довольны, что я вообще хоть кого-то вам подыскала!
Фитцпарк, не переставая кланяться, попятился за двери, и я последовала за ним, чувствуя, что сейчас захнычу и окончательно потеряю лицо. Только сейчас я поняла, что в Академии я осталась совершенно одна и никто, никто не вытащит меня отсюда, даже если будет совсем худо. Как же меня угораздило сбежать из дому дяди Бернарда! Что же теперь делать?
И первая предательская слезинка поползла по щеке.
– Ну просил же я у нее здорового парня, – бурчал между тем господин Фитцпарк. – Чтоб кровь с молоком! А тут бледная немочь какая-то… И что с ней прикажете делать? Она же только купоросу нюхнет, как тут же и свалится. Полгода – и чахотка. А кто виноват? Старый Фитцпарк!
Я в ужасе зажала рот ладонью и икнула.
– А ты еще и нюни распустила? Не было мне печали… Не плачь, кому говорю! Знала небось, куда нанималась на работу! Откуда ты такая выискалась, плаксивая да сопливая? Нечего реветь! – Голос старого Фитцпарка уже не был таким сердитым. – Пообвыкнешься со временем. Будет тебе Академия что дом родной! Это вот мы идем по старой части. Здесь в основном всякие тайные личные комнаты, в которые нос лучше не совать. В этой башне сам ректор, господин Миллгерд, заседает. Ну и госпожа Стелла ван Хагевен, естественно. Простым людям вроде меня тут делать нечего, и даже если занесла нелегкая, то лучше побыстрей выбираться. Чародеи подозрительные до ужаса. Ни в жизнь не поверят, что заблудился или прогуляться зашел. Тут тебе и допросы, и выпытывания, и прочие сопутствующие неприятности.
Его речь была неторопливой, спокойной и странным образом успокаивала. Я машинально уточнила:
– Какие это – сопутствующие?
Фитцпарк вздохнул с видом человека, которого принуждают говорить на неприятную тему:
– Ну, тут все зависит от обстоятельств. Ежели попадешься на мелочи – окажешься в ненужном месте в ненужное время, то тут тебе выйдет порка. Это дело больное, обидное, но быстро заживающее. Другой вопрос, если заподозрят, что ты что-то вызнать пытаешься для себя или для кого другого. Тогда уж затаскают тебя по карцерам да подвалам так, что белый свет с овчинку покажется. Ну а если подозрения подтвердятся, то Трибунала не миновать. А это такая напасть, что лучше уж самому удавиться.
– А что такое Трибунал?
– Чародейский суд. Улавливаешь? Судят чародеи. Понятно и ежу, что справедливостью там и не пахнет. Это мерзостное племя родную мать продаст, ежели в том выгоду почует, а уж кому-нибудь напакостить – любимейшее дело. Не пожалеют, что ни скажи в свое оправдание! Клянись, божись – никто и не моргнет. Приговор у них чаще всего один – Армарика. Знаешь, что такое Армарика?
Я замотала головой.
Старик закатил глаза, словно удивляясь моей серости.
– Армарика – это тюрьма, выстроенная чародеями для чародеев же. В том ее особенность, и оттого-то попадать туда обычным людям никак нельзя.
Я задумалась, размазывая слезы по лицу. Что же такого особенного было в чародейской тюрьме?
– …Как известно даже несмышленышу, – терпеливо просвещал меня Фитцпарк, – чародеи для своих фокусов берут энергию стихий – Огня, Воздуха и так далее. Способности у них оттого весьма большие. Вот сама посуди, как человека, который сквозь стены проходит, чудеса всякие выколдовывает, можно куда-то заточить? Посади его в каменный мешок, закуй по рукам и ногам, а он – фьють! – и уже испарился. Чародея железом и стенами удержать не так-то просто. Из-за этого и наглости у них хоть отбавляй, мол, что нам, магам… Однако грызутся между собой чародеи постоянно, как и обычные люди. И берут верх то одни, то другие – как свезет. Ну вот, сцепятся они меж собой, надают тумаков, один другого пересилит, и что дальше, ежели смертоубийством дело не закончилось? Никак без тюрьмы не обойтись! А тюрьмы-то и нет в природе. Понятное дело, что обычному человеку такую задачку не решить. Но в чародеях пакостности от природы заложено – не рассказать! Естественно, что не могли они не придумать подходящую мерзость. Не пожалели они ни сил, ни времени и нашли-таки место, где нет ровным счетом никакой энергии – ни огненной, ни воздушной, ни водяной. То-то радости, наверно, было… Того, кто это паскудное место разыскал, орденом наградили, учеными званиями и вскорости отравили, чтоб не нашел еще чего похуже. А потом возвели там темницу, назвали Армарикой – в честь того чародея, Армара Каледского. Моментально и постояльцев туда нашлось, чуть ли не половина от общего количества. До этого не было местечка, куда их, поганцев, можно было засадить, а тут такое облегчение случилось. Ну и как достали они компромату, что накопился за годы бестюремного существования… Случалось, что один чародей на другого кляузу отправит, а спустя месяц-другой рядом же со своим недругом и окажется. Потом одумались, конечно, что так можно и всех пересажать, да будет ли в том прок? Сообразили, паскудники, что за каждым грешки числятся. С той поры много времени утекло, и чтоб теперь мага какого в Армарику определить, нужно иметь веские основания. Некромантов садют, маниаков всяких. Тех, кто к государственным переворотам склонность имеет, а способности – нет… Ну и нашего брата, конечно. Мы ж вроде как к чародейскому племени приписаны, и судят нас по их законам. Первое время народ не слишком боялся тюрьмы – мол, что за напасть, там ли пяток годков отмучиться или при чародее каком столько же терпеть издевательство. Но со временем наметилась нехорошая закономерность – посидит какой бедолага год-другой в Армарике – и все, упокой его душу небесные силы. И не от голода, не от болезни, не от жестокого обращения… Маги это тоже подметили. Что от этих паскудников ожидать – взяли эту тему в разработку, написали монографию научную, где убедительно доказали, что хоть простой человек энергию стихий использовать направленно не могет, но тем не менее в ее отсутствие дохнет, что муха. За сей научный труд магистра Лавриуса Поданского наградили внеочередным званием, имением где-то в Эзрингене, и, супротив обыкновения, даже не отравили. Поняла теперь, почему в Армарику дольше чем на год попадать нельзя? То-то же…