– Нет. Не из-за этого. Я довольно хорошо представляю, кто такой командор Тингдт. К сожалению, мы никогда не имели общих дел и были лишь представлены друг другу. Но сужу по делам его. Это человек чести, которого уважают даже враги. Он никогда не пачкал рук, занимался только тем бизнесом, который не наносил урон его репутации. Он очень щепетилен. Он горд и справедлив. При всем том он имел вес и власть, которые его устраивали, и авторитет, которым он дорожил. Что могло случиться с таким разу-мянином? Почему он начал убивать налево и направо? Если бы даже я его действительно чем-то обидел, он сделал бы все открыто. Без пощады и сожаления, но честно и открыто.
   Назвав свое имя и объяснив во всеуслышание причины. Есть и другие признаки, не позволяющие верить в то, что это Тингдт. Совсем недавно он связался через сторонних лиц со мной и известил о необходимости встречи для передачи какой-то важной для меня информации. Он не предлагал личную встречу, хотя, при желании, мог бы использовать ее для моего устранения. Он лишь просил прислать надежного человека. И вдруг – резкий поворот! Это не в его стиле…
   – Любопытно… – Майкл сделал последний глоток и отставил стакан на стоявший рядом низкий столик. – А что сталось с вашим верным человеком?
   – Он больше не выходил на связь. Я очень надеялся, что друг, к которому я летел перед своей «смертью», сумеет пролить свет на его исчезновение.
   – Ну что ж. Тут слишком много неизвестных. Может быть миллион теорий. Простейшее объяснение – кто-то накопил сил, но не хочет или еще не может объявить себя лидером. Он убивает вас под именем Тингдта. А вы, если у меня верная информация, входите в Союз пяти.
   – Верная. – Пират кивнул, подтверждая.
   – Значит, остальные, чтобы не потерять лицо, должны действовать адекватно. Напрашивается ответный удар по Тингдту! – Стингрей рассматривал уголек на сигаре. – И вот тогда и начинается недетская возня в Вольном, к которой подключатся и обиженные свободные. Впрочем, фантазировать можно бесконечно. Одного не пойму: где тут мы?
   – Как раз и дошли до сделки. – Дикаев хлопнул ладонями по подлокотникам. – Итак. Со своей стороны, я, во-первых, уже освободил вас. Во-вторых, доставлю в целости и сохранности вместе с вашей группой в пределы Империи. Этого мало?
   – Немало, – согласился Майкл. – Какова наша часть?
   – Пустяк. Вы практически не будете делать ничего, помимо своей работы. Я хочу получить ответ на один-единственный вопрос: кто виноват во всей этой кутерьме?
   – На это потребуется время. – Фь Илъюк даже не раздумывал, понимая, что для них это действительно выгодная сделка.
   – А я теперь никуда не спешу. Мертвым не пристало спешить. Мне важно не остаться в долгу. – Пират сжал кулаки.
   – Мы согласны. – Стингрей аккуратно затушил окурок сигары. – Что вы будете делать все это время? Я мог бы предложить вам пока полную легализацию под другим именем и работу, скажем, консультанта по вопросам Вольного Мира.
   – Спасибо за предложение. Но у меня много дел. Погиб мой флот. Я не могу раскрыться даже перед своими, чтобы не спугнуть виновного. Мне нужно обрубить все хвосты и перестроить финансовые потоки так, чтобы не светиться. Создать новую сеть и новый флот. Где я смогу всем этим заняться, как не среди свободных? Так что я буду ждать, занимаясь своими заботами, сколько вам понадобится. Я даже не могу вам оставить никаких координат для связи. Вот когда обоснуюсь и надежно спрячусь, пришлю вам весточку и канал. Только вы не забудьте: долг платежом красен!
* * *
   Корабль класса «Волна» сбрасывал десант не единой массой, как обычно делалось в боевых условиях, а крупными партиями – в соответствии с тем, сколько единиц личного состава могли принять законсервированные до сей поры базы, разбросанные по всей планете. Планета эта с нормализованным климатом, забытая господом и цивилизацией, находилась на самой окраине провинции Место. То есть на самой окраине Империи. Планета-база была создана из чего попало с расчетом на безразличие военных к трудностями лишениям. Гнилой климат, постоянно моросящие дожди, душные туманы, грязь – лишь те немногие из прелестей, которыми она изобиловала. Но кораблям надо было идти на ремонт, поэтому подразделения мобильной пехоты размещали везде, где только можно было разместить уйму солдат, не мешая гражданскому населению.
   Пехотинцам оставалось убивать время, повторяя идиотскую фразу: солдат спит, служба идет. На самом деле редко кто действительно любит состояние вынужденного бездействия. И если первые день-два еще можно отсыпаться, отлеживаться, отъедаться после боевых действий, то вторая неделя уже напоминает заключение. Особенно если за окном почти всегда льет дождь, а чтобы дойти до спортивного городка, надо месить натекающую на бетонные дорожки грязь.
   В окрестностях расконсервированных баз, как, впрочем, и на всей этой планете, не было никаких поселений с местными жителями, с барами, девочками и прочими убийцами времени. К особям же противоположного пола, которые также облачены в форму мобильной пехоты, все привыкли относиться как к боевым товарищам, хотя периодически и возникали байки о чьих-то шашнях. Сержанты старались занять своих подчиненных кто чем мог, проводя занятия и тренировки. Солдаты нехотя занимались, мечтая о настоящей работе или настоящем отдыхе.
   Мердок стоял у перил огромного балкона своего номера и, глядя на кровавый диск местной луны, думал о жизни. Это было невыносимо мучительно. Словно ты уже мертв и никому не нужен. Что-то аналогичное мог испытывать древний сфинкс, созерцая звезды и слушая заунывные песни песка и ветра. Будто ты перешагнул в своей жизни какую-то невидимую черту. Все, что было еще шаг назад, осталось за нею, охраняемое лишь памятью. А впереди никто не ждет. И вот ты стоишь совершенно один, как далекий вой волка в ночи.
   Отхлебнув прямо из горлышка большой квадратной бутылки обжигающее виски, Амос достал из кармана запечатанную в металлический футляр сигару. Он сам не знал, для чего купил ее в гостиничном баре вместе с бутылкой. Тоска требовала корма, которым являлись воспоминания и ассоциации. Неумело раскурив сигару, пилот закашлялся, чувствуя, как закружилась голова. Приличным глотком виски он поборол попавший в горло дым.
   – Черт бы тебя побрал, Дик! – Он чувствовал себя так, словно его все бросили. – Черт бы тебя побрал.
   Еще раз затянувшись, Мердок вновь закашлялся. Не задумываясь, швырнул почти целую сигару вниз. Пурпурная искорка устремилась из темноты верхних этажей к свету ночного города. Он долго смотрел ей вслед, потом оделся и вышел из номера.
   Город перемигивался огнями реклам. Несмотря на позднее время, вокруг кипела жизнь. Люди отдыхали, ища и находя развлечения по своему вкусу. То тут то там слышалась приглушенная музыка и смех.
   Амос бесцельно брел по улице. Холодный ночной ветер играл полами его плаща, заставляя повыше поднимать ворот. Чувствуя, как выветривается хмель, открывая дорогу мыслям, пилот шагнул в двери первого попавшегося на пути заведения, сразу окунувшись в какофонию музыки, шума и мерцающих огней. «Да пошло оно все… Пошли они все… Обойдусь… Найти себя ей нужно!..» – Он сел на высокий крутящийся табурет у стойки бара.
   – Текилу. И бутылку оставь! – скомандовал Мердок мгновенно возникшему рядом бармену. – Завтра все в моей жизни станет как раньше: простым, комфортным и предсказуемым.
   – Что? – изумился бармен.
   – Это не тебе. Просто я долго отсутствовал, а теперь вернулся. – Амос лихо опрокинул налитый стаканчик, забросив вслед ломтик натурального лайма. – И у меня все будет хорошо.
   – У тебя неприятности? – Пилот не заметил молодую женщину в вызывающе коротком платье, подсевшую по знаку бармена на соседний табурет.
   – С чего ты взяла? – ответил он вопросом на вопрос. – Наоборот, я возвращаюсь к нормальной жизни.
   – Не очень похоже. Неважно выглядишь. – Она смерила его оценивающим взглядом.
   – Тут вокруг многие неважно выглядят. – Пилот поманил рукой бармена. – Тебя угостить? Или…
   – Или… – Она медленно съехала с высокого табурета, позволив и без того доступным обзору длинным ногам стать еще доступнее. – Если ты не возражаешь, мы можем пойти к тебе. Я помогу тебе справиться с одиночеством сегодняшней ночи. Ведь нормальная жизнь у тебя начнется лишь завтра.
   – Почему бы и нет? – Бросив на стойку пластиковый квадратик, он прихватил початую бутыль текилы. – Только не обижайся, если я вздумаю поплакать на твоем плече.
   – Поверь, дорогой, мое плечо это как-нибудь выдержит.
   Майкл вел подругу в свой номер и с некоторым облегчением думал, что жизнь не зря подстроила ему эту встречу. Завтра он действительно вернется в нормальную прошлую жизнь.
* * *
   – Вот и все события. – Раггар закончил пересказ их совместного с Аттардтом рейда. – Мы привезли вам, профессор, двоих этих солдат. Правда, они мертвы, но, думаю, вам и в таком виде они будут полезны. Что их создал погибший Йовович, не вызывает сомнений. Они до последнего защищали его от тех, кто побывал на его планете раньше нас. Только от них ничего не осталось. Никаких улик. И бойцы Тингдта ничего не знают об этом.
   – Ну, не все солдаты могут знать про дела своего командора. Но может быть, вы не очень хорошо спрашивали? Надо было вам кого-нибудь и из них прихватить. У нас есть кое-какие нестандартные методы. Хотя что тут особо выспрашивать. – Халил Амат внимательно выслушал рассказ, убеждаясь, что все придумано и выстроено им в самом лучшем виде. – Солдат создал Йовович, они участвуют во многих рейдах Тингдта. А вот три линкора – это большая удача.
   Генетик ликовал. Все складывалось как нельзя лучше. Огромный флот Рагона, разделившись на несколько больших групп кораблей и установив фальшивые метки командора Тингдта, метался и по Вольному Миру, и по территориям свободных пиратов, грабя, разрушая, захватывая. Иногда он выступал под своими метками, если предстояло атаковать, к примеру, свободных. Так он наповал убивал сразу двух зайцев. Во-первых, захватывал новые базы, корабли, экипажи, имущество. А во-вторых, разрушил имидж Тингдта, вызывая ненависть пострадавших и жажду мести. Мести, направленной на Тингдта настоящего. И с Йововичем получилась отличная комбинация. Рагон атаковал планету и перебил всех живых. Затем долго расстреливал здания и помещения, имитируя последствия тяжелых боевых действий. А финалом гениального плана был расстрел жертвенных солдат. Расстрел, который для большей убедительности производился прямо в местах, где их трупы смотрелись бы эффективнее и правдоподобнее…
   – Огромная удача! – добавил Бергштайн, относя слова уже к своим мыслям. – А вот Инь Огыюк и Торн не были столь обласканы ею, насколько я слышал.
   – Да, профессор, нам действительно не повезло. Мы не успели. Похоже, Тингдт узнал, что мы начали на него охоту, и исчез с Гадута. Судя по слухам, он спешно собирает весь свой флот. Но где – пока узнать не удалось! – Инь Огыюк мрачно молчал, рассказ вел Торн. – Вольный Мир гудит, как рой рассерженных пчел. Со всех сторон стекаются известия, одно другого страшнее. В разных местах корабли Тингдта нападали на разные семьи. В основном нанесен урон торговым флотам и базам. По всему выходит, что Тингдт грабит всех подряд. Его корабли словно с цепи сорвались. И это странно. Он никогда не обирал своих.
   – Время порой до неузнаваемости меняет тех, кого еще вчера, казалось, мы знали как самих себя. – Генетик был задумчив. – Но это действительно странно. Если бы нападавший не обладал мощью, доступной лишь избранным семьям Вольного Мира и не доступной никому из свободных, я решил бы, что кто-то работает под метками Тингдта. Но даже если бы это было и так, то уже вряд ли что-то изменится в грядущем. Что еще говорят на Гадуте?
   – О нас много говорят. Чуть ли не ставки делают, кто кого порвет: мы Тингдта или Тингдт нас? – Командор Торн невесело усмехнулся. – На коалицию ставят чаще.
   – А еще говорят, – подал вдруг голос Инь Огыюк, – что нас и Тингдта кто-то развел, как последних недоумков. Многие в Вольном Мире хоть и готовятся к войне, но считают, что ее инициировал кто-то умный, жаждущий власти. То есть совсем не Тингдт.
   – Любопытно, – Халил Амат сладостно улыбнулся, – как много новостей вы привезли из столь короткого путешествия. Но, друзья мои, мне тоже есть чем вас удивить. Думаю, самое время рассказать вам о моих заботах и решениях. А вы уж сами решайте, чем будете заниматься и какую роль в этих планах сыграете.
   – Самое время? – Черный гурянин понял, что именно его слова, не несущие информации, но показывающие отношение к происходящему, подвигли ученого открыть какие-то новые карты. – Что ж, мне уже безумно интересно.
   – Ох, друг, если бы ты знал, сколь важно мне твое мнение. – Генетик поднялся со своего кресла. – Так я начну? Вы знаете, как долго и кропотливо я готовил Трион к тому, чтобы по-настоящему взять все в свои руки. Теперь, на пороге больших перемен в Вольном Мире, мне кажется, настала пора подняться на престол Триона и открыто начать построение могущественного государства. Государства, которое станет полноценным противовесом Империи, а не тенью ее, как Вольный Мир.
   Не ожидая столь крутой смены темы разговора, все в изумлении уставились на него.
   – Да. Я решил завтра провозгласить себя единоличным и полновластным правителем Триона. Кроме того, это событие, скорее всего, будет совмещено с моим переездом в Глоидор, как и подобает властителю.
   – Но что вы противопоставите тем, кто решит использовать такую открытость для охоты на вас? – Инь Огыюк от удивления даже забыл свои огорчения. – Вы уверены, что находитесь в здравом уме и твердой памяти?
   – Фу, друг мой! Разве давал я повод сомневаться в своем уме и памяти? – Фраза была сказана мягко, но в глазах профессора полыхнуло пламя злобы. – Я перееду на Глот не в гордом одиночестве. Во всех моих лабораториях растут несметные полчища наземных и воздушных солдат. Мой будущий командующий вооруженными силами Триона укрепляет флот, который уже теперь не уступает по мощи любому из имперских.
   – Флот? Командующий? – На этот раз первым высказал удивление Раггар. – О чем вы говорите, профессор?
   – Ах да! Я совсем забыл, друзья мои. – Бергштайн всплеснул руками. – Я подобрал на должность командующего личность, вам хорошо знакомую.
   – Рагон! – Инь Огыюк буквально почувствовал, что это презренное имя сейчас будет названо. – Так вот в чем дело.
   – Да. Рагон. – Профессор вернулся в кресло. – Вижу, вы не одобряете мой выбор. Но я попытаюсь обосновать его. Мне нужен сейчас командующий, который не будет руководствоваться понятиями этики и морали. Мне нужен тот, кто для дела сможет быть и жестоким, и даже подлым. Кто-нибудь из вас готов поступиться своими принципами ради Триона? Да и нужен ли вам Трион, когда вас ждет Вольный Мир. Сейчас, как никогда, вы можете получить всю полноту власти там. Время – вот единственное, что нам всем сейчас необходимо. Мне – чтобы укрепиться на Трионе. Вам – чтобы в отсутствие сбежавшего Тингдта сплотить многих вокруг себя. И придет время больших перемен. Придет. Его только надо дождаться. Дождаться, не наломав дров. Я вижу, что кое-кто из вас уже не верит, как раньше, в нашу дружбу и договоренности. Что ж, вольному воля. Но если вы согласитесь, мы заключим новые договора. Вы поможете мне сейчас, скрепя сердце примиритесь с тем, кого я избрал основной защитой Триона. А потом мы займемся Вольным Миром. И он будет у наших ног. Это я могу вам обещать!..
* * *
   В коридорах головного офиса Управления Личной Службы Безопасности Императора было безлюдно. Стингрей спешил по этим коридорам, слегка опаздывая к назначенному главным координатором Второго Отдела времени. Совсем как когда-то давно. Только сейчас за окнами стоял поздний вечер или, скорее, ранняя ночь, и Майкл был одет не в один из своих хороших костюмов, а в полевую форму, взятую «взаймы» у командора Дикаева. Ему вдруг на мгновение показалось, что сейчас он доберется до дверей кабинета координатора и вновь, как много раз раньше, услышит: «Привет, Майки!» – от всегда пунктуального Роя. Агент тряхнул головой и, не задерживаясь, зашел в кабинет.
   – Разрешите?
   – Мир вашему дому! Заходите! – Аарайдагх был сочувственно грустен.
   – Мир вашему дому. Вот я и опоздал. – Стингрей, бросив взгляд на свой коммуникатор, натянуто улыбнулся.
   – Время – лишь движущийся образ неподвижной вечности. Вы не потеряли его, а лишь взвалили на свои плечи чрезмерный груз забот и тягот. Я же посвятил мгновения ожидания путешествию разума в потоках размышлений. Значит, ваше опоздание полезно было нам обоим. Я благодарен вам за тот доклад, который вы мне переслали, попав на имперский корабль. Я успел понять, оценить и пережить все, с вами произошедшее. Поверьте, я искренне скорблю вместе с вами. Потеря наша тяжела и невосполнима. Но знаем мы: кто умер, но не забыт, тот бессмертен. Нас же ждут очередные тяготы жизни.
   – Спасибо… – Майкл чувствовал, что в его голове и сердце образовалась какая-то глухая пустота, родившаяся из боли потери. – Я много думал по дороге сюда. Хочу просить вас инициировать перевод агента Фь Илъюка в наше ведомство. Для меня было бы честью работать с ним.
   – Я предполагал нечто подобное и не желал этого разговора. Но обычно происходит именно то, чего не желаешь. Такова жизнь. Сейчас это в полной мере касается и вас. Потому что я должен информировать вас официально о новом назначении. Руководством принято решение, и я с ним совершенно согласен. Вы временно переводитесь с оперативной работы Второго Отдела. С завтрашнего дня вы прикомандировываетесь к аналитическому сектору Третьего Отдела. Им срочно нужен координатор миссии на Меото. Это должен быть человек жесткий и опытный. И вам не повредит перерыв в скитаниях.
   – Но, сэр…
   – Все обязательно сбудется, если только в это верить и ждать. Я повторяю – это только временно. И обещаю: когда придет время, Фь Илъюк станет первым, кто возвестит вам о новом назначении. А теперь идите. Ваше личное дело уже передано адресату.
   Несмотря на позднее время, Стингрей все же разбудил старого цветочника-тьяйерца, жившего рядом с оранжереями.
   – Здравствуй, Зар. Прости, что поднял тебя в такой час.
   – А я уж начал волноваться, господин Стингрей. Подумал, что вы переехали или нашли другого цветочника. – Сухой старик радостно закивал головой.
   – Ты почти прав. Я переезжаю. Возможно, мы сегодня последний раз встретились. Подберешь мне чего? – Пустота, охватившая его душу, никак не отпускала.
   – Для вашей женушки? Конечно, подберу.
   – Для нее тоже… – Майкл, почувствовав начинающуюся головную боль, поморщился. – Друг у меня погиб недавно.
   – О-о… Не поддавайтесь скорби, господин Стингрей. Пусть ваша память находит только мгновения радости и веселья, пережитые с вашим погибшим другом. – Тьяйерец вытащил из оранжереи широкий и низкий, почти как блюдо, горшок с пышным растением. – Вот, господин. Это называется чегр. Может быть, вы слышали или даже видели. Поминальный цветок с Гура. Его берут в дом или сажают рядом – как напоминание об ушедшем к воинам Тогрдодта.
   Растение, занимавшее всю площадь горшка, больше походило на мелкий густой папоротник. Только, в отличие от аналога земного, доминировал абсолютно белый цвет. Лишь кончики листьев-трубочек и прожилки на стеблях были черными с серебристой «искрой». Казалось, что растение покрыто пеплом и пылью.
   – Да, Зар. Он мне подходит. Я буду говорить с ним, вспоминая Роя.
   Расплатившись, Стингрей поспешил домой. Соя ждала его, извещенная по просьбе Майкла дежурным по УЛСБИ. Видимо, ей удалось выпытать из вестника больше, чем хотел передать Стингрей, потому что теперь в глазах ее стояли слезы. Не находя слов, Майкл протянул жене горшок с чегром.
   – Я теперь долго никуда от тебя не уйду. – Он извлек из кармана чип электронной книги, который передал ему умирающий Гаррет. – Это для тебя. Рой, похоже, нашел еще что-то от Хелымара.
   Соя, отставив цветок, быстро заменила в одной из своих книжек чип на полученный от мужа. Экран вспыхнул, являя строки:
 
   Ветер весенний мне шепчет – проснись.
   Он дразнит меня ароматом весны.
   Кричит мне: «Эй, друг, поскорей улыбнись!
   Пора бы тебе позабыть твои сны».
 
   Но в звоне капели твой смех узнаю.
   Весна хороша, но прекраснее ты.
   И если я вновь с ветром песнь запою,
   Она про надежду из светлой мечты.
 
   Пусть глупо все это, пусть не для меня,
   Но имя хочу вновь и вновь повторять!
   Не плача и злую судьбу не кляня,
   Все знают – чего не имеешь, того не терять.
 
   Мне не дано быть тем, кто на руках,
   От всех опасностей тебя оберегая, несет!
   Кто твой разгонит страх. И сможет растопить печали лед.
   Кто, под уставшую головку подставляя плечо,
 
   Вздохнуть боится лишний раз. Кто…
   Впрочем, для себя лишь оставляя
   Свои мечты, иной продолжу сказ.
   Я буду помнить, как смотрела
 
   Ты на бутоны хрупких розг
   Как в миг ненастья ты роняла
   С волшебных глаз кристаллы слез.
 
   – Я больше не хочу его стихов! – Соя, выронив книгу, прильнула к Майклу. – Я хочу только одного – чтобы ты был со мной. Я очень тебя люблю. Я схожу с ума все время, пока тебя нет рядом.
   – Теперь мы будем вместе. – Крепко обняв жену, он одной рукой нежно гладил ее волосы. – Может, и не навсегда, но надолго.
   – Ты в отпуске? – Она вдруг сообразила, что уже слышала это.
   – Нет. Меня перевели в кабинет. Мы завтра летим на Меото. Знаешь, может, нам действительно подумать о ребенке? – Что? – Она изумленно распахнула глаза.
   – Да. Я хочу. Я действительно хочу этого.
* * *
   В небольшом кубрике, где разместились без малого пятьдесят бойцов одного из отделений мобильной пехоты 3-го Имперского Флота, горела лишь тусклая бурая лампа ночного освещения. Отбой был сыгран двадцать минут назад, но мало кто из пехотинцев спал. Здесь, в тягучем, словно просроченный кефир, неуюте базы командиры закрывали глаза на некоторые нарушения режима. Где-то в углу тоскливо ныла электронная гармошка, которой вторил едва слышный голос ее хозяина:
 
   Эй, солдат, придержи свои нервы,
   Стисни зубы и глубже дыши,
   Ты не первый и не последний,
   Другие служили, и ты послужи…
 
   От неприцельного броска тяжелым ботинком поющего спасало только то, что он пел действительно едва слышно, да общая апатия, которую принесло погружение в болото бесцельной казарменной жизни.
 
   Тебе тяжело, понимаю, братишка.
   Был когда-то таким же и я.
   Руки опустишь, тогда тебе крышка.
   Умей всегда постоять за себя.
 
   Вряд ли кому-то удалось бы сказать, кто и когда сочинил это не блещущее смыслом и слогом творение, как, впрочем, и множество иных. Но раз песни жили, – грубые, примитивные, то кичливые, то пошлые, – значит, они что-то давали тем, кто их пел и слушал. Не смысл, коего в них почти не было, но смутные ассоциации и воспоминания.
   Пусть же рядом беды кружатся, Пусть удача уйдет без следа. Верь в нее, и она возвратится. Придут, поверь, твои времена…
   Чагги никак не мог заснуть. Тому виной была совсем не песня. Что-то внутри – то ли страх, то ли присущее каждому тьяйерцу чувство самосохранения – мешало сну вступить в свои права. Солдат завозился, пытаясь улечься поудобнее.
   – Чаг, ты чего? – Лежавший на соседней койке Лакаскад выпустил сквозь подушку струю дыма от короткого окурка дешевой сигареты, который он только что раскурил. Пройдя через подушку, дым стал практически невидимым. Вошедший внезапно сержант не увидит предательского облака, а лишь почувствует запах смеси дрянного местного табака с какой-то местной же дрянью, обладавшей успокоительным эффектом. Понять, кто именно только что курил, практически невозможно, а всех за эту мелочь не накажешь – не курсанты в учебке.
   – Не знаю, Том. Сам не пойму. Хреново мне.
   – Заболел в смысле? – Томас, привстав на локте, посмотрел на друга.
   – Нет, не заболел. Говорю тебе, сам не пойму.
   – Бывает. Засиделся ты тут, вот и маешься. Хочешь? – Он протянул тлеющий окурок.
   – Нет, спасибо. – Тьяйерец вздохнул: – Да усну я сейчас. Усну.
   – Как хочешь. Я вот все думаю. Наш флот так нехило с гранисянами схлестнулся. Мы на их планете были. По руинам города ходили. Йотом отступали!.. А я ведь их так ни разу и не видел. Может, скоро уже все кончится, а я так их и не увижу!..
   Чагги не ответил. Просто не хотел сейчас вступать в беседу, поэтому, прислушиваясь к плачу гармошки, сделал вид, что заснул.
 
   Подумай, солдат. Придержи свои нервы.
   Дни бегут, словно в речке вода.
   Ты не первый и не последний.
   О днях этих ты не жалей никогда…
 
   Под этот ноющий голос он действительно заснул, провалившись в красивый сон о юной тьяйерке, солнечном мире и радуге над быстрой и чистой рекой. Он спал счастливым сном, не видя, как подползает со всех сторон к их миру безжалостная тьма войны.
   Империя засыпала, просыпалась, плакала и смеялась. Она готовилась к большой боли войны и наслаждалась искрами счастья своих подданных. Она многое оставила позади, но еще большее ожидало впереди, складываясь в цветную мозаику бытия – Имперскую мозаику…