– Ты заходишь слишком далеко, женщина, – ответил лорд Станнис. – Он старый человек и хорошо служил мне.
«Сейчас я сослужу тебе последнюю службу, мой милый лорд, мой бедный одинокий сын». Крессен внезапно понял, как ему быть. Чаша сира Давоса стояла перед ним, наполовину полная красным вином. Мейстер нашел в рукаве кристаллик, зажал его между большим и указательным пальцами и протянул руку к чаше. Только бы сделать это плавно, ловко, без суеты, взмолился он – и боги вняли его мольбе. В один миг его пальцы опустели. Уже много лет его рука не была столь твердой и легкой. Давос видел, но мейстер мог поручиться, что больше никто не заметил. Крессен встал, держа чашу в руке.
– Пожалуй, я и впрямь вел себя как дурак. Не хотите ли разделить со мной чашу вина, леди Мелисандра? В честь вашего бога, Владыки Света? В знак его могущества?
Красная женщина испытующе посмотрела на него.
– Извольте.
Мейстер чувствовал, что все взоры устремлены на него. Когда он перелез через скамью, Давос ухватил его за рукав пальцами, обрубленными лордом Станнисом, и шепнул:
– Что вы делаете?
– То, что должно быть сделано, – ответил ему Крессен, – ради нашей державы и души моего господина. – Он оторвал от себя руку Давоса, пролив немного вина на устланный тростником пол.
Женщина спустилась с помоста навстречу ему. Все смотрели на них, но Крессен видел только ее. Красный шелк, красные глаза, красный рубин на шее, красные губы приоткрыты в легкой улыбке. Она накрыла его руку, держащую чашу, своей, горячей, точно от лихорадки.
– Еще не поздно вылить все вино, мейстер.
– Нет, – прошептал он хрипло. – Нет.
– Ну, как угодно. – Мелисандра Асшайская взяла чашу из его рук и сделала долгий, глубокий глоток. Когда она вернула чашу Крессену, вина осталось совсем немного. – А теперь вы.
Его руки тряслись, но он заставил себя быть сильным. Мейстер из Цитадели ничего не должен бояться. Вино было кислое. Он выпустил пустую чашу из рук, она упала на пол и разбилась.
– Он имеет силу и здесь, милорд, – сказала женщина. – А огонь очищает. – Рубин у нее на шее мерцал красным светом.
Крессен хотел ответить, но слова застряли у него в горле. Кашель, одолевший его при попытке хлебнуть воздуха, перешел в тонкий свист, и железные пальцы стиснули его горло. Но даже упав на колени, он продолжал трясти головой, отрицая ее силу, отрицая ее магию, отрицая ее бога. «Дурак, дурак», – прозвенели колокольчики на жестяном колпаке, а красная женщина смотрела на него с жалостью, и пламя свечей плясало в ее красных, красных глазах.
Арья
Санса
«Сейчас я сослужу тебе последнюю службу, мой милый лорд, мой бедный одинокий сын». Крессен внезапно понял, как ему быть. Чаша сира Давоса стояла перед ним, наполовину полная красным вином. Мейстер нашел в рукаве кристаллик, зажал его между большим и указательным пальцами и протянул руку к чаше. Только бы сделать это плавно, ловко, без суеты, взмолился он – и боги вняли его мольбе. В один миг его пальцы опустели. Уже много лет его рука не была столь твердой и легкой. Давос видел, но мейстер мог поручиться, что больше никто не заметил. Крессен встал, держа чашу в руке.
– Пожалуй, я и впрямь вел себя как дурак. Не хотите ли разделить со мной чашу вина, леди Мелисандра? В честь вашего бога, Владыки Света? В знак его могущества?
Красная женщина испытующе посмотрела на него.
– Извольте.
Мейстер чувствовал, что все взоры устремлены на него. Когда он перелез через скамью, Давос ухватил его за рукав пальцами, обрубленными лордом Станнисом, и шепнул:
– Что вы делаете?
– То, что должно быть сделано, – ответил ему Крессен, – ради нашей державы и души моего господина. – Он оторвал от себя руку Давоса, пролив немного вина на устланный тростником пол.
Женщина спустилась с помоста навстречу ему. Все смотрели на них, но Крессен видел только ее. Красный шелк, красные глаза, красный рубин на шее, красные губы приоткрыты в легкой улыбке. Она накрыла его руку, держащую чашу, своей, горячей, точно от лихорадки.
– Еще не поздно вылить все вино, мейстер.
– Нет, – прошептал он хрипло. – Нет.
– Ну, как угодно. – Мелисандра Асшайская взяла чашу из его рук и сделала долгий, глубокий глоток. Когда она вернула чашу Крессену, вина осталось совсем немного. – А теперь вы.
Его руки тряслись, но он заставил себя быть сильным. Мейстер из Цитадели ничего не должен бояться. Вино было кислое. Он выпустил пустую чашу из рук, она упала на пол и разбилась.
– Он имеет силу и здесь, милорд, – сказала женщина. – А огонь очищает. – Рубин у нее на шее мерцал красным светом.
Крессен хотел ответить, но слова застряли у него в горле. Кашель, одолевший его при попытке хлебнуть воздуха, перешел в тонкий свист, и железные пальцы стиснули его горло. Но даже упав на колени, он продолжал трясти головой, отрицая ее силу, отрицая ее магию, отрицая ее бога. «Дурак, дурак», – прозвенели колокольчики на жестяном колпаке, а красная женщина смотрела на него с жалостью, и пламя свечей плясало в ее красных, красных глазах.
Арья
В Винтерфелле ее прозвали Арья-лошадка, и она думала, что хуже этой клички ничего не может быть, пока Ломми Зеленые Руки не нарек ее Вороньим Гнездом.
Трогая свою голову, она сознавала, что это имя ей дали не напрасно. Когда Йорен уволок ее в переулок, она подумала, что он хочет ее убить, но старик только зажал ее, как в тисках, и обрезал все ее лохмы своим кинжалом. Ветерок раскидал по булыжнику клочья грязных каштановых волос, унося их к септе, где умер ее отец. «Я увожу из города кучу мужчин и мальчишек, – проворчал Йорен, царапая ей голову острой сталью. – Стой смирно, мальчик». Когда он закончил, немногие волосы, оставшиеся у нее на голове, торчали во все стороны.
После он сказал ей, что до самого Винтерфелла она будет сиротой Арри. «За ворота, думаю, мы выйдем без труда, а вот дорога – другое дело. Тебе долго придется путешествовать в дурном обществе. На этот раз я веду к Стене тридцать человек, и не думай, что они все такие же, как твой сводный брат. – Йорен встряхнул ее, чтобы лучше запомнила. – Лорд Эддард открыл мне тюрьмы, и господских детей я там не нашел. Из этой шайки половина тут же выдаст тебя королеве за помилование и пару серебряков, а другая сделает то же самое, только сперва изнасилует тебя. Поэтому держись от них подальше, а малую нужду справляй в лесу. Это будет труднее всего, так что много не пей».
Из Королевской Гавани они вышли легко, как он и предсказывал. Стражники Ланнистеров у ворот останавливали всех, но Йорен назвал одного из них по имени, и его повозки пропустили беспрепятственно. На Арью никто даже не взглянул. Они искали девочку благородного происхождения, дочь десницы короля, а не тощего мальчишку с неровно откромсанными волосами. Арья ни разу не оглянулась назад. Ей хотелось, чтобы Черноводная вышла из берегов и смыла весь город – с Блошиным Концом, Красным Замком, Великой Септой и всеми жителями, – а первым делом принца Джоффри с его матушкой. Но она знала, что этого не будет, к тому же в городе осталась Санса. Вспомнив об этом, Арья перестала желать потопа и стала думать о Винтерфелле.
А вот насчет малой нужды Йорен ошибся. Самым трудным оказалось не это, а Ломми Зеленые Руки и Пирожок, мальчишки-сироты. Йорен подобрал их на улице, посулив, что в Дозоре их будут кормить и обувать. Остальных он нашел в тюрьме. «Дозору нужны воины, – сказал он им в день отъезда, – но за неимением лучшего сойдете и вы».
В его добычу входили воры, браконьеры и насильники. Хуже всех были трое, которых он взял из каменных мешков, – они, как видно, пугали даже его, потому что он вез их скованными по рукам и ногам и говорил, что они останутся в железах до самой Стены. У одного из них на месте отрезанного носа зияла дыра, а у лысого толстяка с заостренными зубами и мокнущими язвами на щеках в глазах не было ничего человеческого.
Из Королевской Гавани они выехали с пятью повозками, нагруженными припасами для Стены: кожами и отрезами ткани, железными брусьями, клеткой с воронами, книгами, бумагой и чернилами, кипой кислолиста, кувшинами с маслом, ящичками с лекарствами и специями. Повозки тащили лошади. Йорен купил еще двух верховых и полдюжины ослов для мальчишек. Арья предпочла бы настоящего коня, но на осле ехать было лучше, чем в повозке.
Мужчины не обращали на нее внимания, но с мальчишками ей посчастливилось меньше. Она была на два года моложе самого младшего из них, не говоря уж о ее малом росте и худобе, а ее молчание Ломми и Пирожок принимали за признак страха, глупости или глухоты.
– Глянь-ка, какой меч у Вороньего Гнезда, – сказал Ломми однажды утром, когда они тащились мимо плодовых садов и овсяных полей. Он был подмастерьем красильщика до того, как начал воровать, и руки у него остались зелеными по локоть. Когда он смеялся, то реготал, как ослы, на которых они ехали. – Откуда у такой подзаборной крысы, как он, взялся меч?
Арья угрюмо прикусила губу. В голове поезда маячил выцветший черный плащ Йорена, но она решила, что ни за что не станет звать на помощь.
– Может, он оруженосец, – заметил Пирожок. Его покойная мать была булочницей, и он день-деньской возил по улицам свою тележку, выкрикивая: «Пирожки! Пирожки горячие!» – Маленький оруженосец знатного лорда.
– Какой он оруженосец? Ты посмотри на него. Спорю, что и меч у него не настоящий. Жестяной, поди, игрушечный.
Насмешек над Иглой Арья не могла вынести.
– Это меч, выкованный в замке, дурак, – рявкнула она, повернувшись в седле, – и советую тебе заткнуться.
Мальчишки заржали.
– Где ж ты взял такой, Воронье Гнездо? – осведомился Пирожок.
– Спер, где ж еще, – рассудил Ломми.
– Нет! – крикнула Арья. Иглу ей подарил Джон Сноу. Пусть себе зовут ее Вороньим Гнездом, но она не потерпит, чтобы Джона обзывали вором.
– Если меч краденый, то мы можем его забрать, – сказал Пирожок. – Ведь это не его вещь. Мне бы такой пригодился.
– Давай отними, – подзадорил его Ломми. Пирожок лягнул пятками своего осла и подъехал поближе.
– Эй, Воронье Гнездо, давай сюда меч. – Волосы у него были как солома, толстая ряшка обгорела на солнце и лупилась. – Ты все равно не умеешь с ним обращаться.
«Еще как умею, – могла бы сказать Арья. – Я уже убила одного мальчишку, толстого, вроде тебя. Я ткнула его в живот, и он умер, и тебя я тоже убью, если будешь приставать». Но она промолчала. Йорен не знал о конюшонке – кто его знает, что он сделает с ней, если проведает об этом. Арья полагала, что в их отряде есть и убийцы – те трое колодников уж точно душегубы, – но королева не ищет их, так что разница есть.
– Погляди на него, – заржал Ломми, – сейчас заплачет. Так ведь, Воронье Гнездо?
Ночью она и правда плакала, потому что ей приснился отец. Но утром она проснулась с сухими, хотя и красными, глазами и теперь не смогла бы пролить ни слезинки, даже если бы ее жизнь зависела от этого.
– Нет, он штаны намочит, – заявил Пирожок.
– Отстаньте от него, – сказал лохматый черный парень, ехавший позади них. Ломми прозвал его Быком из-за рогатого шлема, который тот все время полировал, но никогда не надевал на себя. Над Быком Ломми насмехаться не осмеливался. Тот был старше и к тому же велик для своего возраста, с широкой грудью и сильными руками.
– Ты лучше отдай меч Пирожку, Арри, – сказал Ломми. – Уж очень он ему приглянулся. Пирожок одного мальчика до смерти запинал – и с тобой то же самое сделает.
– Я повалил его и пинал по яйцам, пока он не помер, – похвастался Пирожок. – У него из яиц кровь потекла, а писька вся почернела. Лучше отдай мне меч.
Арья сняла с пояса учебный.
– На, возьми этот. – Ей не хотелось драться.
– На кой мне эта палка. – Он подъехал вплотную к ней и потянулся к Игле.
Арья, размахнувшись, хлопнула его осла по крупу деревянным мечом. Ослик с ревом взвился на дыбы, скинув Пирожка. Арья тоже соскочила наземь и ткнула Пирожка деревяшкой в живот, когда он попытался встать. Он охнул и хлопнулся обратно. Тогда она огрела его по лицу, и его нос хрустнул, как сухая ветка. Потекла кровь. Пирожок завыл, и Арья обернулась к Ломми, который сидел на своем осле открывши рот.
– Ты тоже хочешь мой меч? – Но он не хотел. Он прикрыл лицо зелеными руками и завопил, чтобы она убиралась.
– Сзади! – крикнул Бык, и Арья крутнулась на месте. Пирожок привстал на колени с большим острым камнем в кулаке. Арья позволила ему бросить – она пригнула голову, и камень просвистел мимо. Тогда она набросилась на Пирожка. Он вскинул руку, но она ударила его по ней, и по щеке, и по колену. Он хотел ее схватить, но она отскочила, будто танцуя, и треснула его деревяшкой по затылку. Он свалился, снова встал и подался к ней, шатаясь, – красный, перемазанный грязью и кровью. Арья ждала, приняв стойку водяного плясуна. Когда он подошел достаточно близко, она ткнула его между ног – так сильно, что, будь у деревянного меча острие, оно вышло бы между ягодиц.
Когда Йорен оттащил ее от Пирожка, тот валялся на земле, наложив полные штаны, и рыдал, а она продолжала молотить его что есть мочи.
– Хватит, – проревел черный брат, выхватив у нее деревянный меч, – ты убьешь его, дурака! – Ломми и другие подняли крик, но Йорен рявкнул на них: – А ну заткнитесь, пока я сам вас не заткнул. Если такое повторится, я привяжу вас к повозкам и волоком потащу к Стене. Тебя это в первую очередь касается, Арри. Пошли со мной, быстро.
Все смотрели на нее, даже трое скованных в фургоне. Толстяк щелкнул своими острыми зубами и зашипел, но Арья не обратила на него внимания.
Старик свел ее с дороги в лес, не переставая ругаться.
– Будь у меня хоть на грош здравого смысла, я оставил бы тебя в Королевской Гавани. Слышишь, мальчик? – Он всегда называл ее «мальчик», делая ударение на этом слове. – Спусти-ка штаны. Давай-давай, здесь тебя никто не увидит. – Арья угрюмо повиновалась. – А теперь стань к тому дубу. Вот так. – Она обхватила руками ствол и приникла лицом к грубой коре. – А теперь кричи, да погромче.
«Не стану кричать», – упрямо подумала она, но, когда Йорен приложил ей деревяшкой по голому телу, завопила помимо воли.
– Что, больно? А вот этак? – Меч свистнул в воздухе. Арья завопила снова, цепляясь за дерево, чтобы не упасть. – И еще разок. – Арья закусила губу и съежилась в ожидании. Удар заставил ее взвиться и завыть. «Но плакать я не стану, – твердила она про себя. – Я Старк из Винтерфелла, и наша эмблема – лютоволк, а лютоволки не плачут». По левой ноге у нее бежала струйка крови, ляжки и ягодицы горели. – Ну, может быть, теперь ты меня послушаешь. В следующий раз, как накинешься с этой палкой на кого-нибудь из своих братьев, получишь в два раза больше. Все, прикройся.
«Они мне не братья», – подумала Арья, наклоняясь, чтобы подобрать штаны, но благоразумно промолчала. Руки у нее дрожали, пока она возилась с завязками.
– Больно тебе? – спросил Йорен.
Спокойная, как вода, сказала она себе, как учил ее Сирио Форель, и ответила:
– Немножко.
– Пирожнику куда больнее, – сплюнув, сказал старик. – Это не он убил твоего отца, девочка, и не воришка Ломми. Сколько их ни бей, его не вернешь.
– Я знаю, – мрачно буркнула она.
– Есть кое-что, чего ты не знаешь. Я сам не знал, что так получится. Я уже собрался в дорогу, купил и загрузил повозки, как вдруг приходит ко мне человек с парнишкой, с полным кошельком и с посланием – не важно от кого. «Лорд Эддард скоро наденет черное, – говорит он мне, – подожди, и он отправится с тобой». Зачем, по-твоему, я пришел тогда в септу? Да только все обернулось по-другому.
– Джоффри, – выдохнула Арья. – Хоть бы его кто-нибудь убил!
– Убьет еще, да только не я и не ты. – Йорен сунул ей деревянный меч обратно. – Возьми в повозке кислолист и пожуй, – сказал он, когда они снова вышли на дорогу. – Легче станет.
Ей и правда стало легче, хотя вкус у кислолиста был противный, а слюна от него окрашивалась в кровавый цвет. Несмотря на это, она весь этот день, и завтрашний, и послезавтрашний шла пешком – на осле сидеть было невмоготу. Пирожку было еще хуже: Йорену пришлось передвинуть несколько бочек, чтобы устроить его в задке повозки на мешках с ячменем, и парень ныл каждый раз, когда колесо наезжало на камень. Ломми Зеленые Руки, хотя и не пострадал, держался от Арьи как можно дальше.
– Всякий раз, как ты смотришь на него, он дергается, – сказал ей Бык, с чьим ослом она шагала рядом. Она не ответила. Держать язык за зубами было, пожалуй, надежнее всего.
В ту ночь она, лежа в своем тонком одеяле на твердой земле, смотрела на красную комету, прекрасную и пугающую в то же время. «Красный меч», называл ее Бык, утверждая, что она похожа на раскаленный клинок, только что вынутый из горна. Прищурив глаза особым образом, Арья тоже видела меч – только не новый, а Лед, длинный отцовский клинок из волнистой валирийской стали, красный от крови лорда Эддарда, когда сир Илин, королевский палач, срубил ему голову. Йорен заставил ее отвернуться в тот миг, но она все равно думала, что Лед должен был выглядеть так, как эта комета.
Когда она наконец уснула, ей приснился дом. Королевский Тракт на пути к Стене проходит мимо Винтерфелла. Йорен обещал, что высадит ее там – и никто так и не узнает, кто она. Ей ужасно хотелось снова увидеть мать, Робба, Брана и Рикона… но больше всех она скучала по Джону Сноу. Вот бы приехать к Стене раньше Винтерфелла, чтобы Джон опять взъерошил ей волосы и назвал сестричкой. «Я по тебе скучала», – скажет она, а он в тот же миг скажет то же самое, как всегда у них бывало. Ей так хотелось этого – больше всего на свете.
Трогая свою голову, она сознавала, что это имя ей дали не напрасно. Когда Йорен уволок ее в переулок, она подумала, что он хочет ее убить, но старик только зажал ее, как в тисках, и обрезал все ее лохмы своим кинжалом. Ветерок раскидал по булыжнику клочья грязных каштановых волос, унося их к септе, где умер ее отец. «Я увожу из города кучу мужчин и мальчишек, – проворчал Йорен, царапая ей голову острой сталью. – Стой смирно, мальчик». Когда он закончил, немногие волосы, оставшиеся у нее на голове, торчали во все стороны.
После он сказал ей, что до самого Винтерфелла она будет сиротой Арри. «За ворота, думаю, мы выйдем без труда, а вот дорога – другое дело. Тебе долго придется путешествовать в дурном обществе. На этот раз я веду к Стене тридцать человек, и не думай, что они все такие же, как твой сводный брат. – Йорен встряхнул ее, чтобы лучше запомнила. – Лорд Эддард открыл мне тюрьмы, и господских детей я там не нашел. Из этой шайки половина тут же выдаст тебя королеве за помилование и пару серебряков, а другая сделает то же самое, только сперва изнасилует тебя. Поэтому держись от них подальше, а малую нужду справляй в лесу. Это будет труднее всего, так что много не пей».
Из Королевской Гавани они вышли легко, как он и предсказывал. Стражники Ланнистеров у ворот останавливали всех, но Йорен назвал одного из них по имени, и его повозки пропустили беспрепятственно. На Арью никто даже не взглянул. Они искали девочку благородного происхождения, дочь десницы короля, а не тощего мальчишку с неровно откромсанными волосами. Арья ни разу не оглянулась назад. Ей хотелось, чтобы Черноводная вышла из берегов и смыла весь город – с Блошиным Концом, Красным Замком, Великой Септой и всеми жителями, – а первым делом принца Джоффри с его матушкой. Но она знала, что этого не будет, к тому же в городе осталась Санса. Вспомнив об этом, Арья перестала желать потопа и стала думать о Винтерфелле.
А вот насчет малой нужды Йорен ошибся. Самым трудным оказалось не это, а Ломми Зеленые Руки и Пирожок, мальчишки-сироты. Йорен подобрал их на улице, посулив, что в Дозоре их будут кормить и обувать. Остальных он нашел в тюрьме. «Дозору нужны воины, – сказал он им в день отъезда, – но за неимением лучшего сойдете и вы».
В его добычу входили воры, браконьеры и насильники. Хуже всех были трое, которых он взял из каменных мешков, – они, как видно, пугали даже его, потому что он вез их скованными по рукам и ногам и говорил, что они останутся в железах до самой Стены. У одного из них на месте отрезанного носа зияла дыра, а у лысого толстяка с заостренными зубами и мокнущими язвами на щеках в глазах не было ничего человеческого.
Из Королевской Гавани они выехали с пятью повозками, нагруженными припасами для Стены: кожами и отрезами ткани, железными брусьями, клеткой с воронами, книгами, бумагой и чернилами, кипой кислолиста, кувшинами с маслом, ящичками с лекарствами и специями. Повозки тащили лошади. Йорен купил еще двух верховых и полдюжины ослов для мальчишек. Арья предпочла бы настоящего коня, но на осле ехать было лучше, чем в повозке.
Мужчины не обращали на нее внимания, но с мальчишками ей посчастливилось меньше. Она была на два года моложе самого младшего из них, не говоря уж о ее малом росте и худобе, а ее молчание Ломми и Пирожок принимали за признак страха, глупости или глухоты.
– Глянь-ка, какой меч у Вороньего Гнезда, – сказал Ломми однажды утром, когда они тащились мимо плодовых садов и овсяных полей. Он был подмастерьем красильщика до того, как начал воровать, и руки у него остались зелеными по локоть. Когда он смеялся, то реготал, как ослы, на которых они ехали. – Откуда у такой подзаборной крысы, как он, взялся меч?
Арья угрюмо прикусила губу. В голове поезда маячил выцветший черный плащ Йорена, но она решила, что ни за что не станет звать на помощь.
– Может, он оруженосец, – заметил Пирожок. Его покойная мать была булочницей, и он день-деньской возил по улицам свою тележку, выкрикивая: «Пирожки! Пирожки горячие!» – Маленький оруженосец знатного лорда.
– Какой он оруженосец? Ты посмотри на него. Спорю, что и меч у него не настоящий. Жестяной, поди, игрушечный.
Насмешек над Иглой Арья не могла вынести.
– Это меч, выкованный в замке, дурак, – рявкнула она, повернувшись в седле, – и советую тебе заткнуться.
Мальчишки заржали.
– Где ж ты взял такой, Воронье Гнездо? – осведомился Пирожок.
– Спер, где ж еще, – рассудил Ломми.
– Нет! – крикнула Арья. Иглу ей подарил Джон Сноу. Пусть себе зовут ее Вороньим Гнездом, но она не потерпит, чтобы Джона обзывали вором.
– Если меч краденый, то мы можем его забрать, – сказал Пирожок. – Ведь это не его вещь. Мне бы такой пригодился.
– Давай отними, – подзадорил его Ломми. Пирожок лягнул пятками своего осла и подъехал поближе.
– Эй, Воронье Гнездо, давай сюда меч. – Волосы у него были как солома, толстая ряшка обгорела на солнце и лупилась. – Ты все равно не умеешь с ним обращаться.
«Еще как умею, – могла бы сказать Арья. – Я уже убила одного мальчишку, толстого, вроде тебя. Я ткнула его в живот, и он умер, и тебя я тоже убью, если будешь приставать». Но она промолчала. Йорен не знал о конюшонке – кто его знает, что он сделает с ней, если проведает об этом. Арья полагала, что в их отряде есть и убийцы – те трое колодников уж точно душегубы, – но королева не ищет их, так что разница есть.
– Погляди на него, – заржал Ломми, – сейчас заплачет. Так ведь, Воронье Гнездо?
Ночью она и правда плакала, потому что ей приснился отец. Но утром она проснулась с сухими, хотя и красными, глазами и теперь не смогла бы пролить ни слезинки, даже если бы ее жизнь зависела от этого.
– Нет, он штаны намочит, – заявил Пирожок.
– Отстаньте от него, – сказал лохматый черный парень, ехавший позади них. Ломми прозвал его Быком из-за рогатого шлема, который тот все время полировал, но никогда не надевал на себя. Над Быком Ломми насмехаться не осмеливался. Тот был старше и к тому же велик для своего возраста, с широкой грудью и сильными руками.
– Ты лучше отдай меч Пирожку, Арри, – сказал Ломми. – Уж очень он ему приглянулся. Пирожок одного мальчика до смерти запинал – и с тобой то же самое сделает.
– Я повалил его и пинал по яйцам, пока он не помер, – похвастался Пирожок. – У него из яиц кровь потекла, а писька вся почернела. Лучше отдай мне меч.
Арья сняла с пояса учебный.
– На, возьми этот. – Ей не хотелось драться.
– На кой мне эта палка. – Он подъехал вплотную к ней и потянулся к Игле.
Арья, размахнувшись, хлопнула его осла по крупу деревянным мечом. Ослик с ревом взвился на дыбы, скинув Пирожка. Арья тоже соскочила наземь и ткнула Пирожка деревяшкой в живот, когда он попытался встать. Он охнул и хлопнулся обратно. Тогда она огрела его по лицу, и его нос хрустнул, как сухая ветка. Потекла кровь. Пирожок завыл, и Арья обернулась к Ломми, который сидел на своем осле открывши рот.
– Ты тоже хочешь мой меч? – Но он не хотел. Он прикрыл лицо зелеными руками и завопил, чтобы она убиралась.
– Сзади! – крикнул Бык, и Арья крутнулась на месте. Пирожок привстал на колени с большим острым камнем в кулаке. Арья позволила ему бросить – она пригнула голову, и камень просвистел мимо. Тогда она набросилась на Пирожка. Он вскинул руку, но она ударила его по ней, и по щеке, и по колену. Он хотел ее схватить, но она отскочила, будто танцуя, и треснула его деревяшкой по затылку. Он свалился, снова встал и подался к ней, шатаясь, – красный, перемазанный грязью и кровью. Арья ждала, приняв стойку водяного плясуна. Когда он подошел достаточно близко, она ткнула его между ног – так сильно, что, будь у деревянного меча острие, оно вышло бы между ягодиц.
Когда Йорен оттащил ее от Пирожка, тот валялся на земле, наложив полные штаны, и рыдал, а она продолжала молотить его что есть мочи.
– Хватит, – проревел черный брат, выхватив у нее деревянный меч, – ты убьешь его, дурака! – Ломми и другие подняли крик, но Йорен рявкнул на них: – А ну заткнитесь, пока я сам вас не заткнул. Если такое повторится, я привяжу вас к повозкам и волоком потащу к Стене. Тебя это в первую очередь касается, Арри. Пошли со мной, быстро.
Все смотрели на нее, даже трое скованных в фургоне. Толстяк щелкнул своими острыми зубами и зашипел, но Арья не обратила на него внимания.
Старик свел ее с дороги в лес, не переставая ругаться.
– Будь у меня хоть на грош здравого смысла, я оставил бы тебя в Королевской Гавани. Слышишь, мальчик? – Он всегда называл ее «мальчик», делая ударение на этом слове. – Спусти-ка штаны. Давай-давай, здесь тебя никто не увидит. – Арья угрюмо повиновалась. – А теперь стань к тому дубу. Вот так. – Она обхватила руками ствол и приникла лицом к грубой коре. – А теперь кричи, да погромче.
«Не стану кричать», – упрямо подумала она, но, когда Йорен приложил ей деревяшкой по голому телу, завопила помимо воли.
– Что, больно? А вот этак? – Меч свистнул в воздухе. Арья завопила снова, цепляясь за дерево, чтобы не упасть. – И еще разок. – Арья закусила губу и съежилась в ожидании. Удар заставил ее взвиться и завыть. «Но плакать я не стану, – твердила она про себя. – Я Старк из Винтерфелла, и наша эмблема – лютоволк, а лютоволки не плачут». По левой ноге у нее бежала струйка крови, ляжки и ягодицы горели. – Ну, может быть, теперь ты меня послушаешь. В следующий раз, как накинешься с этой палкой на кого-нибудь из своих братьев, получишь в два раза больше. Все, прикройся.
«Они мне не братья», – подумала Арья, наклоняясь, чтобы подобрать штаны, но благоразумно промолчала. Руки у нее дрожали, пока она возилась с завязками.
– Больно тебе? – спросил Йорен.
Спокойная, как вода, сказала она себе, как учил ее Сирио Форель, и ответила:
– Немножко.
– Пирожнику куда больнее, – сплюнув, сказал старик. – Это не он убил твоего отца, девочка, и не воришка Ломми. Сколько их ни бей, его не вернешь.
– Я знаю, – мрачно буркнула она.
– Есть кое-что, чего ты не знаешь. Я сам не знал, что так получится. Я уже собрался в дорогу, купил и загрузил повозки, как вдруг приходит ко мне человек с парнишкой, с полным кошельком и с посланием – не важно от кого. «Лорд Эддард скоро наденет черное, – говорит он мне, – подожди, и он отправится с тобой». Зачем, по-твоему, я пришел тогда в септу? Да только все обернулось по-другому.
– Джоффри, – выдохнула Арья. – Хоть бы его кто-нибудь убил!
– Убьет еще, да только не я и не ты. – Йорен сунул ей деревянный меч обратно. – Возьми в повозке кислолист и пожуй, – сказал он, когда они снова вышли на дорогу. – Легче станет.
Ей и правда стало легче, хотя вкус у кислолиста был противный, а слюна от него окрашивалась в кровавый цвет. Несмотря на это, она весь этот день, и завтрашний, и послезавтрашний шла пешком – на осле сидеть было невмоготу. Пирожку было еще хуже: Йорену пришлось передвинуть несколько бочек, чтобы устроить его в задке повозки на мешках с ячменем, и парень ныл каждый раз, когда колесо наезжало на камень. Ломми Зеленые Руки, хотя и не пострадал, держался от Арьи как можно дальше.
– Всякий раз, как ты смотришь на него, он дергается, – сказал ей Бык, с чьим ослом она шагала рядом. Она не ответила. Держать язык за зубами было, пожалуй, надежнее всего.
В ту ночь она, лежа в своем тонком одеяле на твердой земле, смотрела на красную комету, прекрасную и пугающую в то же время. «Красный меч», называл ее Бык, утверждая, что она похожа на раскаленный клинок, только что вынутый из горна. Прищурив глаза особым образом, Арья тоже видела меч – только не новый, а Лед, длинный отцовский клинок из волнистой валирийской стали, красный от крови лорда Эддарда, когда сир Илин, королевский палач, срубил ему голову. Йорен заставил ее отвернуться в тот миг, но она все равно думала, что Лед должен был выглядеть так, как эта комета.
Когда она наконец уснула, ей приснился дом. Королевский Тракт на пути к Стене проходит мимо Винтерфелла. Йорен обещал, что высадит ее там – и никто так и не узнает, кто она. Ей ужасно хотелось снова увидеть мать, Робба, Брана и Рикона… но больше всех она скучала по Джону Сноу. Вот бы приехать к Стене раньше Винтерфелла, чтобы Джон опять взъерошил ей волосы и назвал сестричкой. «Я по тебе скучала», – скажет она, а он в тот же миг скажет то же самое, как всегда у них бывало. Ей так хотелось этого – больше всего на свете.
Санса
Настало утро именин короля Джоффри – яркое и ветреное, и длинный хвост кометы был виден сквозь летящие по небу облака. Санса смотрела на него из окна своей башни, когда сир Арис Окхарт пришел, чтобы проводить ее на турнир.
– Как вы думаете, что это означает? – спросила она.
– Комета пророчит славу вашему жениху. Смотрите, как пылает она на небе в день его именин, словно сами боги подняли флаг в его честь. В народе ее называют кометой короля Джоффри.
Джоффри, конечно, так и говорят, но Санса не была уверена, что это правда.
– Я слышала, как служанки называли ее Драконьим Хвостом.
– Король Джоффри сидит там, где некогда сидел Эйегон Драконовластный, в замке, построенном его сыном. Он наследник королей-драконов, а красный – цвет дома Ланнистеров, и это еще один знак. Эта комета послана, чтобы возвестить о восшествии Джоффри на трон, нет сомнений. Она означает, что он восторжествует над своими врагами.
«Неужели это правда?» – подумала она. Могут ли боги быть столь жестоки? Ее мать теперь тоже враг Джоффри, и ее брат Робб. Ее отец умер по приказу короля. Неужели матушка и Робб будут следующими? Эта комета красна, но Джоффри – Баратеон не менее, чем Ланнистер, а герб Баратеонов – черный олень на золотом поле. Разве боги не должны были послать Джоффри золотую комету?
Санса закрыла ставни и отвернулась от окна.
– Вы сегодня просто прелестны, миледи, – сказал сир Арис.
– Благодарю вас, сир. – Зная, что Джоффри непременно потребует ее присутствия на турнире в его честь, она уделила особое внимание своему лицу и одежде. На ней было платье из бледно-пурпурного шелка, а волосы покрывала сетка с лунными камнями, подарок Джоффри. Длинные рукава платья скрывали синяки на руках – ими ее тоже одарил Джоффри. Когда ему сказали, что Робба провозгласили Королем Севера, он впал в ужасную ярость и послал сира Бороса побить ее.
– Пойдемте? – Сир Арис предложил ей руку, и Санса, опершись на нее, вышла из комнаты. Если уж ее должен конвоировать кто-то из королевских гвардейцев, пусть это будет он. Сир Борос вспыльчив, сир Меррин холоден, странные мертвые глаза сира Мендона вселяют в нее тревогу, сир Престон обращается с ней, как с несмышленым ребенком. Арис Окхарт учтив и всегда говорит с ней приветливо. Однажды он даже не подчинился Джоффри, когда тот велел ему ударить ее. В конце концов он все-таки ударил, но не сильно, как сделали бы сир Меррин или сир Борос, и он как-никак возразил королю. Другие подчинялись без возражений… кроме Пса, но его Джофф никогда не просил ее наказывать. На то имелись пятеро других.
У сира Ариса светло-каштановые волосы и довольно приятное лицо. Сегодня он просто ослепителен в своем белом шелковом плаще, застегнутом на плече золотым листом, с развесистым дубом, вышитым блестящей золотой нитью на груди камзола.
– Как по-вашему, кто сегодня победит? – спросила Санса, спускаясь с ним по лестнице рука об руку.
– Я, – улыбнулся сир Арис. – Но боюсь, в такой победе мало чести. Турнир будет не из важных. На него записалось не более сорока человек, считая оруженосцев и вольных всадников. Не слишком почетно вышибать из седла зеленых юнцов.
«То ли дело последний турнир», – подумала Санса. Король Роберт устроил его в честь ее отца. Знатные лорды и именитые бойцы съехались на него со всех концов государства, и весь город собрался поглядеть на них. Ей хорошо помнилось это великолепие: поле, уставленное вдоль реки шатрами с рыцарским щитом над каждой дверью, длинные ряды шелковых вымпелов, трепещущих на ветру, блеск солнца на яркой стали и золоченых шпорах. Дни проходили под пение труб и гром копыт, а по ночам пировали и веселились. Это были самые волшебные дни в ее жизни – но теперь ей казалось, что все это происходило в другом столетии. Роберт Баратеон мертв, а ее отец обезглавлен как изменник на ступенях Великой Септы Бейелора. Теперь в стране три короля, за Трезубцем бушует война, и город наполнили толпы бегущих от нее людей. Неудивительно, что турнир Джоффа приходится проводить за толстыми стенами Красного Замка.
– Вы не знаете, королева будет присутствовать? – Санса всегда чувствовала себя спокойнее при Серсее, сдерживавшей злобные выходки сына.
– Боюсь, что нет, миледи. Она сейчас на совете, который собрался по какому-то срочному делу. – Сир Арис понизил голос. – Лорд Тайвин засел в Харренхолле, вместо того чтобы привести свое войско в город, как приказывала королева. Ее величество в ярости. – Он помолчал, пока мимо не прошли гвардейцы Ланнистеров в алых плащах и с гребнями на шлемах. Сир Арис любил посплетничать, но лишь когда был уверен, что посторонние его не слышат.
Плотники поставили во внешнем дворе галерею и устроили ристалище. Поле и правда получилось жалкое, а горстка зрителей заполняла только половину сидений. Большей частью это были солдаты городской стражи в золотых плащах или красные гвардейцы дома Ланнистеров. Лордов и леди при дворе осталось совсем немного. Серолицый лорд Джайлс Росби кашлял в розовый шелковый платок. Леди Танда сидела в компании своих дочерей, скучной тихони Лоллис и языкатой Фалисы. Был здесь также чернокожий Джалабхар Ксо, изгнанник, которому больше некуда было деваться, и леди Эрмесанда, малютка на коленях у своей кормилицы. Говорили, что ее скоро выдадут за одного из кузенов королевы, чтобы Ланнистеры смогли получить ее земли.
Король сидел под красным балдахином, небрежно перекинув одну ногу через резную ручку кресла. Принцесса Мирцелла и принц Томмен устроились позади него. В глубине королевской ложи стоял на страже Сандор Клиган, держа руки на поясе. Белоснежный плащ королевского гвардейца, застегнутый драгоценной брошью, выглядел нелепо поверх бурого грубошерстного камзола и кожаного колета с заклепками.
– Леди Санса, – кратко доложил Пес, увидев ее. Голос у него был как пила, входящая в дерево, и одна сторона рта из-за ожогов на лице и горле дергалась, когда он говорил.
Принцесса Мирцелла робко кивнула Сансе в знак приветствия, зато пухлый маленький принц Томмен так и подскочил.
– Санса, ты слышала? Я сегодня тоже участвую в турнире. Мама мне разрешила. – Томмену было восемь, и он напоминал Сансе ее собственного младшего брата, Брана. Мальчики были одногодками. Бран остался в Винтерфелле. Теперь он калека, зато ему ничего не грозит.
Санса отдала бы все на свете, чтобы быть рядом с ним.
– Я опасаюсь за жизнь вашего противника, – серьезно сказала она Томмену.
– Его противник будет набит соломой, – сказал Джофф, вставая. На нем был позолоченный панцирь со львом, стоящим на задних лапах, – впору на войну отправляться. Сегодня ему исполнилось тринадцать, и он был высок для своего возраста, зеленоглазый и золотоволосый, как все Ланнистеры.
– Ваше величество, – сказала Санса, присев в реверансе.
Сир Арис поклонился:
– Прошу извинить меня, ваше величество. Я должен приготовиться к состязанию.
Джоффри небрежным жестом отпустил его и оглядел Сансу с ног до головы.
– Я рад, что ты надела мои камни.
Итак, король сегодня расположен быть галантным. Санса испытала облегчение.
– Я благодарна вам за них… и за ваши приветливые слова. Поздравляю ваше величество с днем ваших именин.
– Садись, – приказал Джоффри, указав ей на свободное место рядом с собой. – Ты слышала? Король-попрошайка умер.
– Кто? – Санса испугалась на миг, подумав, что он имеет в виду Робба.
– Визерис. Последний сын безумного короля Эйериса. Он скитался по Вольным Городам еще до моего рождения, называя себя королем. Так вот, мать говорит, что дотракийцы наконец короновали его – расплавленным золотом. – Джоффри засмеялся. – Забавно, тебе не кажется? Ведь их эмблемой был дракон. Все равно как если бы твоего изменника-братца загрыз волк. Может быть, я и правда скормлю его волкам, когда поймаю. Я говорил тебе, что намерен вызвать его на поединок?
– Мне очень хотелось бы посмотреть на это, ваше величество. – (Больше, чем ты думаешь.) Санса отвечала ровно и учтиво, но Джоффри все равно прищурил глаза, стараясь понять, не насмехается ли она над ним. – Вы нынче тоже выйдете на поле? – поспешно спросила она. Король нахмурился.
– Моя леди-мать сказала, что мне не подобает участвовать в турнире, устраиваемом в мою честь. Иначе я стал бы первым. Верно ведь, Пес?
– Среди этого сборища? – дернул ртом Пес. – Почему бы и нет?
«На отцовском турнире первым был он», – вспомнила Санса.
– А вы будете сегодня сражаться, милорд? – спросила она.
– Не стоит труда надевать доспехи, – презрительно процедил он. – Это турнир комаришек.
– Ишь, как злобно мой Пес лает, – засмеялся король. – Быть может, я прикажу ему сразиться с победителем этого дня. Насмерть. – Джоффри любил заставлять людей сражаться насмерть.
– Тогда у вас станет одним рыцарем меньше. – Пес так и не принес рыцарского обета. Его брат был рыцарем, а он ненавидел своего брата.
Запели трубы. Король сел на место и взял Сансу за руку. Прежде это заставило бы ее сердце забиться сильнее – но это было до того, как он в ответ на мольбу о милосердии поднес ей голову ее отца. Теперь его прикосновение было ей омерзительно, но она знала, что показывать этого нельзя, и принудила себя сидеть смирно.
– Сир Меррин Трант из Королевской Гвардии, – объявил герольд.
Сир Меррин появился с западной стороны двора в блистающих, украшенных золотом белых доспехах, на молочно-белом скакуне с пышной серой гривой. Плащ струился позади него, как снегопад. В руке он держал двенадцатифутовое копье.
– Сир Хоббер из дома Редвинов, что в Бору, – пропел герольд.
Сир Хоббер выехал с восточной стороны на черном жеребце в винно-красной с синим попоне, с копьем, раскрашенным в те же цвета. Его щит украшала виноградная гроздь – герб его дома. Близнецы Редвины, как и Санса, были гостями королевы помимо своей воли. Сансе хотелось бы знать, кто придумал выставить их на турнир Джоффри. Уж наверное, не они сами.
По сигналу мастера над ристалищем бойцы опустили свои копья и пришпорили коней. Зрители, солдаты и знатные господа, подбадривали их криками. Рыцари сшиблись посреди двора в грохоте дерева и стали. Копья, и белое и полосатое, раскололись в щепки. Хоббер Редвин пошатнулся, но удержался в седле. Повернув коней, рыцари разъехались по своим концам поля, где оруженосцы вручили им новые копья. Сир Хорас, близнец Хоббера, кричал, поддерживая брата.
– Как вы думаете, что это означает? – спросила она.
– Комета пророчит славу вашему жениху. Смотрите, как пылает она на небе в день его именин, словно сами боги подняли флаг в его честь. В народе ее называют кометой короля Джоффри.
Джоффри, конечно, так и говорят, но Санса не была уверена, что это правда.
– Я слышала, как служанки называли ее Драконьим Хвостом.
– Король Джоффри сидит там, где некогда сидел Эйегон Драконовластный, в замке, построенном его сыном. Он наследник королей-драконов, а красный – цвет дома Ланнистеров, и это еще один знак. Эта комета послана, чтобы возвестить о восшествии Джоффри на трон, нет сомнений. Она означает, что он восторжествует над своими врагами.
«Неужели это правда?» – подумала она. Могут ли боги быть столь жестоки? Ее мать теперь тоже враг Джоффри, и ее брат Робб. Ее отец умер по приказу короля. Неужели матушка и Робб будут следующими? Эта комета красна, но Джоффри – Баратеон не менее, чем Ланнистер, а герб Баратеонов – черный олень на золотом поле. Разве боги не должны были послать Джоффри золотую комету?
Санса закрыла ставни и отвернулась от окна.
– Вы сегодня просто прелестны, миледи, – сказал сир Арис.
– Благодарю вас, сир. – Зная, что Джоффри непременно потребует ее присутствия на турнире в его честь, она уделила особое внимание своему лицу и одежде. На ней было платье из бледно-пурпурного шелка, а волосы покрывала сетка с лунными камнями, подарок Джоффри. Длинные рукава платья скрывали синяки на руках – ими ее тоже одарил Джоффри. Когда ему сказали, что Робба провозгласили Королем Севера, он впал в ужасную ярость и послал сира Бороса побить ее.
– Пойдемте? – Сир Арис предложил ей руку, и Санса, опершись на нее, вышла из комнаты. Если уж ее должен конвоировать кто-то из королевских гвардейцев, пусть это будет он. Сир Борос вспыльчив, сир Меррин холоден, странные мертвые глаза сира Мендона вселяют в нее тревогу, сир Престон обращается с ней, как с несмышленым ребенком. Арис Окхарт учтив и всегда говорит с ней приветливо. Однажды он даже не подчинился Джоффри, когда тот велел ему ударить ее. В конце концов он все-таки ударил, но не сильно, как сделали бы сир Меррин или сир Борос, и он как-никак возразил королю. Другие подчинялись без возражений… кроме Пса, но его Джофф никогда не просил ее наказывать. На то имелись пятеро других.
У сира Ариса светло-каштановые волосы и довольно приятное лицо. Сегодня он просто ослепителен в своем белом шелковом плаще, застегнутом на плече золотым листом, с развесистым дубом, вышитым блестящей золотой нитью на груди камзола.
– Как по-вашему, кто сегодня победит? – спросила Санса, спускаясь с ним по лестнице рука об руку.
– Я, – улыбнулся сир Арис. – Но боюсь, в такой победе мало чести. Турнир будет не из важных. На него записалось не более сорока человек, считая оруженосцев и вольных всадников. Не слишком почетно вышибать из седла зеленых юнцов.
«То ли дело последний турнир», – подумала Санса. Король Роберт устроил его в честь ее отца. Знатные лорды и именитые бойцы съехались на него со всех концов государства, и весь город собрался поглядеть на них. Ей хорошо помнилось это великолепие: поле, уставленное вдоль реки шатрами с рыцарским щитом над каждой дверью, длинные ряды шелковых вымпелов, трепещущих на ветру, блеск солнца на яркой стали и золоченых шпорах. Дни проходили под пение труб и гром копыт, а по ночам пировали и веселились. Это были самые волшебные дни в ее жизни – но теперь ей казалось, что все это происходило в другом столетии. Роберт Баратеон мертв, а ее отец обезглавлен как изменник на ступенях Великой Септы Бейелора. Теперь в стране три короля, за Трезубцем бушует война, и город наполнили толпы бегущих от нее людей. Неудивительно, что турнир Джоффа приходится проводить за толстыми стенами Красного Замка.
– Вы не знаете, королева будет присутствовать? – Санса всегда чувствовала себя спокойнее при Серсее, сдерживавшей злобные выходки сына.
– Боюсь, что нет, миледи. Она сейчас на совете, который собрался по какому-то срочному делу. – Сир Арис понизил голос. – Лорд Тайвин засел в Харренхолле, вместо того чтобы привести свое войско в город, как приказывала королева. Ее величество в ярости. – Он помолчал, пока мимо не прошли гвардейцы Ланнистеров в алых плащах и с гребнями на шлемах. Сир Арис любил посплетничать, но лишь когда был уверен, что посторонние его не слышат.
Плотники поставили во внешнем дворе галерею и устроили ристалище. Поле и правда получилось жалкое, а горстка зрителей заполняла только половину сидений. Большей частью это были солдаты городской стражи в золотых плащах или красные гвардейцы дома Ланнистеров. Лордов и леди при дворе осталось совсем немного. Серолицый лорд Джайлс Росби кашлял в розовый шелковый платок. Леди Танда сидела в компании своих дочерей, скучной тихони Лоллис и языкатой Фалисы. Был здесь также чернокожий Джалабхар Ксо, изгнанник, которому больше некуда было деваться, и леди Эрмесанда, малютка на коленях у своей кормилицы. Говорили, что ее скоро выдадут за одного из кузенов королевы, чтобы Ланнистеры смогли получить ее земли.
Король сидел под красным балдахином, небрежно перекинув одну ногу через резную ручку кресла. Принцесса Мирцелла и принц Томмен устроились позади него. В глубине королевской ложи стоял на страже Сандор Клиган, держа руки на поясе. Белоснежный плащ королевского гвардейца, застегнутый драгоценной брошью, выглядел нелепо поверх бурого грубошерстного камзола и кожаного колета с заклепками.
– Леди Санса, – кратко доложил Пес, увидев ее. Голос у него был как пила, входящая в дерево, и одна сторона рта из-за ожогов на лице и горле дергалась, когда он говорил.
Принцесса Мирцелла робко кивнула Сансе в знак приветствия, зато пухлый маленький принц Томмен так и подскочил.
– Санса, ты слышала? Я сегодня тоже участвую в турнире. Мама мне разрешила. – Томмену было восемь, и он напоминал Сансе ее собственного младшего брата, Брана. Мальчики были одногодками. Бран остался в Винтерфелле. Теперь он калека, зато ему ничего не грозит.
Санса отдала бы все на свете, чтобы быть рядом с ним.
– Я опасаюсь за жизнь вашего противника, – серьезно сказала она Томмену.
– Его противник будет набит соломой, – сказал Джофф, вставая. На нем был позолоченный панцирь со львом, стоящим на задних лапах, – впору на войну отправляться. Сегодня ему исполнилось тринадцать, и он был высок для своего возраста, зеленоглазый и золотоволосый, как все Ланнистеры.
– Ваше величество, – сказала Санса, присев в реверансе.
Сир Арис поклонился:
– Прошу извинить меня, ваше величество. Я должен приготовиться к состязанию.
Джоффри небрежным жестом отпустил его и оглядел Сансу с ног до головы.
– Я рад, что ты надела мои камни.
Итак, король сегодня расположен быть галантным. Санса испытала облегчение.
– Я благодарна вам за них… и за ваши приветливые слова. Поздравляю ваше величество с днем ваших именин.
– Садись, – приказал Джоффри, указав ей на свободное место рядом с собой. – Ты слышала? Король-попрошайка умер.
– Кто? – Санса испугалась на миг, подумав, что он имеет в виду Робба.
– Визерис. Последний сын безумного короля Эйериса. Он скитался по Вольным Городам еще до моего рождения, называя себя королем. Так вот, мать говорит, что дотракийцы наконец короновали его – расплавленным золотом. – Джоффри засмеялся. – Забавно, тебе не кажется? Ведь их эмблемой был дракон. Все равно как если бы твоего изменника-братца загрыз волк. Может быть, я и правда скормлю его волкам, когда поймаю. Я говорил тебе, что намерен вызвать его на поединок?
– Мне очень хотелось бы посмотреть на это, ваше величество. – (Больше, чем ты думаешь.) Санса отвечала ровно и учтиво, но Джоффри все равно прищурил глаза, стараясь понять, не насмехается ли она над ним. – Вы нынче тоже выйдете на поле? – поспешно спросила она. Король нахмурился.
– Моя леди-мать сказала, что мне не подобает участвовать в турнире, устраиваемом в мою честь. Иначе я стал бы первым. Верно ведь, Пес?
– Среди этого сборища? – дернул ртом Пес. – Почему бы и нет?
«На отцовском турнире первым был он», – вспомнила Санса.
– А вы будете сегодня сражаться, милорд? – спросила она.
– Не стоит труда надевать доспехи, – презрительно процедил он. – Это турнир комаришек.
– Ишь, как злобно мой Пес лает, – засмеялся король. – Быть может, я прикажу ему сразиться с победителем этого дня. Насмерть. – Джоффри любил заставлять людей сражаться насмерть.
– Тогда у вас станет одним рыцарем меньше. – Пес так и не принес рыцарского обета. Его брат был рыцарем, а он ненавидел своего брата.
Запели трубы. Король сел на место и взял Сансу за руку. Прежде это заставило бы ее сердце забиться сильнее – но это было до того, как он в ответ на мольбу о милосердии поднес ей голову ее отца. Теперь его прикосновение было ей омерзительно, но она знала, что показывать этого нельзя, и принудила себя сидеть смирно.
– Сир Меррин Трант из Королевской Гвардии, – объявил герольд.
Сир Меррин появился с западной стороны двора в блистающих, украшенных золотом белых доспехах, на молочно-белом скакуне с пышной серой гривой. Плащ струился позади него, как снегопад. В руке он держал двенадцатифутовое копье.
– Сир Хоббер из дома Редвинов, что в Бору, – пропел герольд.
Сир Хоббер выехал с восточной стороны на черном жеребце в винно-красной с синим попоне, с копьем, раскрашенным в те же цвета. Его щит украшала виноградная гроздь – герб его дома. Близнецы Редвины, как и Санса, были гостями королевы помимо своей воли. Сансе хотелось бы знать, кто придумал выставить их на турнир Джоффри. Уж наверное, не они сами.
По сигналу мастера над ристалищем бойцы опустили свои копья и пришпорили коней. Зрители, солдаты и знатные господа, подбадривали их криками. Рыцари сшиблись посреди двора в грохоте дерева и стали. Копья, и белое и полосатое, раскололись в щепки. Хоббер Редвин пошатнулся, но удержался в седле. Повернув коней, рыцари разъехались по своим концам поля, где оруженосцы вручили им новые копья. Сир Хорас, близнец Хоббера, кричал, поддерживая брата.