Страница:
На душе у Кэрли стало еще тяжелее. Нет, нельзя предаваться мрачным мыслям! Она не могла поступить иначе. Скоро Рамон получит свободу и сможет жениться по собственному выбору.
Кэрли заставила себя улыбнуться и подняла мантилью над головой.
— Вот… вам понадобится и это. — Девушка протянула Кэрли высокий резной черепаховый гребень. — Потом вернете мне его.
Воткнув гребень в волосы Кэрли, она накрыла ее голову и плечи кружевной тканью, потом отступила и удовлетворенно улыбнулась:
— Теперь вы выглядите как невеста-калифорнийка.
— Спасибо, Канделария. Это прекрасный свадебный подарок.
Тяжело вздохнув, Кэрли покинула спальню и направилась в комнату, где ее ждал дядя.
Заметив мантилью, Флетчер стиснул зубы:
— Вижу, ты уже входишь в роль.
— Я знаю, что рассердила вас, дядя. Но со временем вы поймете, почему мне пришлось так поступить.
Сама Кэрли уже простила его. Он пытался сделать как лучше. Пожалуй, когда-нибудь она объяснит ему, почему не могла выйти замуж за Винсента. Возможно, когда все это закончится, дядя даже позовет ее к себе. Кэрли надеялась на это. Все-таки он ее единственный родственник. Если же дядя не захочет принять ее, она постарается выжить сама.
По пути они напряженно молчали. Уже в середине дня, когда желтое солнце висело над красными черепичными крышами, они прибыли в Сан-Хуан-Батиста — оживленный городок у подножия Джебилен-Маунтенс. Золотистые холмы, поросшие раскидистыми дубами, смотрели сверху на Сан-Хуан, построенный там, где некогда размещалась только миссия. С открытием золотых приисков населенный пункт разросся. Первоначальный бум закончился, но небольшой поток новых переселенцев продолжал сливаться с местными калифорнийцами. Однако внешне городок оставался испанским.
На улицах бурлило движение. Грузовая повозка везла руду с недавно открытой в Новой Идрии ртутной шахты, к роскошной гостинице «Плаза» подкатил дилижанс «Уэллс, Фарго и компания». Сонный вол тянул поломанную повозку, и темнокожий возница, ругаясь по-испански, хлестал животное.
Миссия находилась на площади, поросшей травой, изящными оливковыми деревьями и яркими цветами. Она была средоточием городской жизни. На обзорной экскурсии, устроенной для гостей отцом Ксавьером, Кэрли узнала, что местная церковь, самая большая из всех калифорнийских миссий, была построена в 1797 году. Главное двухэтажное здание имело с одной стороны длинное изогнутое крыло. Храм был построен из самана и побелен. Его интерьер производил впечатление: деревянные скамьи, колонны, стены, расписанные яркими красками — синими, красными, пурпурными, желтыми и зелеными. С потолка свисали огромные железные подсвечники, и множество свечей заливали помещение золотистым светом.
Кэрли улыбнулась невысокому коренастому священнику, показывавшему им церковь. Он уже лысел, но его огрубевшие от работы руки казались все еще сильными. Даже живот не выступал под темно-коричневым одеянием.
— Рамон сказал мне, что вы католичка, — обратился к Кэрли священник. — Почему же мы до сих пор не видели вас в церкви?
— Простите, отец, но я недавно в Калифорнии, а мой дядя, как вам известно, исповедует другую веру.
Она старалась сосредоточиться на словах священника, но ее взгляд то и дело устремлялся к двери: Кэрли ждала Рамона. Время, назначенное для бракосочетания, прошло. Неужели он не приедет?
Девушка едва дышала от страха. Она будет опозорена, дядя умрет от стыда — правда, он этого заслуживал. И все же Кэрли надеялась, что Рамон появится — хотя бы для того, чтобы она не выдала его тайну.
Однако если он не приедет, она не сможет упрекнуть его. И уж конечно, не выдаст из-за того, что он отказался помочь ей.
Время шло. Священник нервничал. Флетчер был разгневан. Гости встревожились.
Сердце Кэрли глухо стучало. Рамон догадался, что ее угроза несерьезна. Он не приедет.
Глядя на дверь, Кэрли едва не плакала. Ей бы следовало разозлиться из-за того, что ее план сорвался, но она испытывала только разочарование.
— Ну, Кэрли, ты удовлетворена? — Дядя сверлил ее суровым взглядом. — Ясно, что де ла Герра не намерен здесь появиться. Ты погубила свою репутацию, лишилась возможности вступить в брак с Винсентом и теперь станешь посмешищем всей округи.
Кэрли не стала напоминать ему о том, что это именно он погубил ее репутацию. Она лишь попыталась спасти свою жизнь, но, к несчастью, проиграла, легкомысленно поверив в то, что ей удастся сохранить честь, не выходя замуж за Винсента. Ее замысел провалился. Из-за Рамона.
Она попыталась улыбнуться, но ее нижняя губа задрожала.
— Думаю, нам пора возвращаться домой, — тихо проговорила девушка.
Флетчер кивнул. Его лицо было таким же красным, как ниши за изображениями святых в глубине церкви.
— Я сожалею, — сказал священник. — Вероятно, случилось нечто непредвиденное. Нарушать слово не в правилах Рамона.
Кэрли уцепилась за это объяснение, потом отвергла его. Рамон не нарушил слова, он вовсе не обещал приехать. Они направились вдоль прохода к резным деревянным дверям. Но едва они приблизились к ним, массивные двери со скрипом открылись.
Рамон вошел в церковь, и сердце Кэрли остановилось. Она увидела узкие черные calzoneras, на сей раз без украшений, простую белую рубашку с длинными рукавами и высокие черные сапоги. Все это говорило о том, что Рамон не относит событие к разряду праздничных.
Кэрли почувствовала укол в сердце, но только вздернула подбородок. Взгляд Рамона выражал недружелюбие, пока не появились его мать и тетя в сопровождении Педро Санчеса. После этого испанец быстро оглядел девушку, оценил элегантное серое платье и белую кружевную мантилью. Что-то вспыхнуло в его холодных карих глазах и тут же исчезло.
— Извини за опоздание… mi amor[45]. — Он натянуто улыбнулся. — Надеюсь, я не заставил вас слишком долго ждать. — Однако его мрачное лицо не выражало и тени сожаления. Он опоздал нарочно, желая наказать Кэрли за то, что она принудила его к браку. Что ж, это в его характере.
— С этим все ясно, де ла Герра. — Флетчер сурово посмотрел на Рамона. — Бракосочетание состоится?
Рамон еле заметно кивнул:
— Конечно. Для этого мы и собрались здесь, верно?
Испанец взял Кэрли за руку. Его пальцы были такими же жесткими, как и взгляд.
— Я надеялась, что мне удастся прежде поговорить с вами, — начала Кэрли. — Мне надо кое-что объяснить.
— У нас еще будет время для разговоров. Мы заставили священника слишком долго ждать.
Кэрли не сказала, что виноват в этом он. Раз уж Рамон в таком мрачном настроении, лучше промолчать.
Церемония была короткой. Никто не произнес возле алтаря Высокую мессу — праздничный ритуал для друзей и родственников. Ведь Рамон не сам выбрал себе невесту.
Впервые с начала этих событий Кэрли ощутила угрызения совести. Она поступила с Рамоном нечестно. Но и он проявлял к ней безжалостность, утащив на коне и заставив идти по горам.
Кэрли вздохнула. Ну и ладно. Потом все образуется. А сейчас она будет игнорировать его.
Не глядя на Рамона, она позволила ему взять ее за руку, услышала его тихую брачную клятву, сама повторила слова. Он надел ей что-то на палец. Она опустила глаза и увидела широкое золотое кольцо с кроваво-красными камнями вокруг герба де ла Герра. Церемония подошла к концу.
— Во имя Отца, Сына и Святого Духа, — произнес священник, — объявляю вас мужем и женой. Можете поцеловать вашу супругу, дон Рамон.
Циничная улыбка заиграла на его губах. Он крепко прижал Кэрли к себе и грубо поцеловал ее. В нем кипела злость.
Господи, он разгневан гораздо сильнее, чем она думала! Рамон отпустил ее так внезапно, что она ухватилась за его плечи, чтобы не упасть.
— Рамон, пожалуйста, нам необходимо поговорить…
Жесткий взгляд карих глаз пронзил ее.
— Близится вечер. Вероятно, начнется гроза. Мы можем не поспеть домой засветло. В Лас-Алмас у нас будет достаточно времени, чтобы поговорить.
— Но…
Взяв ее за руку, он поблагодарил священника, бросил несколько монет в ящик для пожертвований и направился вдоль прохода к широким двойным дверям. Кэрли едва поспевала за ним. Педро Санчес следовал за молодыми супругами, сопровождая двух пожилых женщин. Он был встревожен.
Флетчер шел позади. Выйдя на улицу, он остановился возле кареты Рамона, взял руку Кэрли и пожал ее с неожиданной теплотой.
— До свидания, дорогая. — Он посмотрел на непроницаемое лицо Рамона. — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
Она тоже надеялась на это. Господи, она не ждала такого поворота событий.
— Со мной все будет хорошо. — Кэрли порывисто обняла дядю. — Жаль, что все так обернулось.
Он растерялся.
— Это моя вина, — глухо пробормотал Флетчер. — Черт возьми, я бы хотел подготовить тебя.
Кэрли кивнула. Она тоже хотела бы этого. Даже брак с Винсентом пугал ее сейчас меньше, чем ярость испанца.
Девушка посмотрела на Рамона. Он усаживал мать и тетку в некогда роскошную карету, теперь поблекшую и почерневшую от дождей. Красные кожаные сиденья покрылись трещинами, пол скрипел. Стоявший поодаль Педро Санчес подошел к девушке, держа в руках шляпу.
— Желаю тебе всего самого доброго, — с чувством сказал он.
— Рамон так рассержен, Педро. Если бы только он позволил мне объяснить…
Шершавая рука коснулась ее щеки.
— Ты уже страдала от его характера, pequena[46]. Тебе не следовало так поступать. — Он взглянул на Рамона и устало вздохнул. — Однако надеюсь, Господь приложил к этому руку, и в конце концов все обернется так, как Он задумал.
— Боюсь, нет, Педро. Если бы он выслушал…
Старый ковбой кивнул:
— Со временем его гнев утихнет. У тебя будет возможность объясниться.
Но лицо его говорило о том, что это ничего не изменит.
У Кэрли защемило сердце. Она ошиблась в Рамоне при первом знакомстве и опасалась, что повторила ошибку.
Женщины мало говорили в дороге на ранчо Лас-Алмас. Они лишь холодно пригласили Кэрли войти в семью и пожелали счастливого брака. Рамон молчал. Педро ехал рядом с ними на своем сером в яблоках жеребце. Когда они добрались до маленького ранчо Рамона, дождь уже стучал по крыше кареты и темнота скрывала набухшие тучи. И все же Кэрли разглядела поместье, окруженное зарослями эвкалиптов, и текущий неподалеку ручей, вдоль берегов которого росли ивы. Строения были в основном саманными. Кэрли увидела конюшню, кухню, отделенную от дома, коптильню и несколько загонов.
— Надеюсь, ты не разочарована, — резко бросил Рамон, помогая Кэрли выйти из кареты. — Здесь только пятьсот акров, а не двадцать тысяч, как на ранчо дель Роблес. Думаю, со временем ты привыкнешь к этому.
— Здесь прелестно, Рамон.
Кэрли посмотрела на женщин: они не собирались выходить из кареты.
— Педро позаботится о них, — пояснил Рамон.
Старый ковбой спешился и привязал жеребца сзади к карете. Когда Санчес занял место возничего, Рамон холодно улыбнулся:
— Моя мать и тетя поживут несколько дней у друзей… молодожены должны ближе познакомиться.
Кэрли задохнулась от возмущения. Это зашло слишком далеко.
— Нам надо поговорить, Рамон, и безотлагательно.
Черные брови поднялись, губы слегка изогнулись.
— Как тебе угодно… mi amor.
— Черт возьми, Рамон, перестань называть меня так!
Впервые его лицо выразило что-то, кроме ярости.
— Пойдем. Мы поговорим в доме.
Слава Богу! Наконец-то они смогут поговорить обо всем, объясниться. Она последовала за Рамо-ном в маленькое саманное жилище, согретое огнем и освещенное масляными лампами. От камина пахло горящими кедровыми поленьями. На столе перед диваном был легкий ужин: хлеб, холодное мясо, , сыр, графин с вином.
В звуке захлопнувшейся двери было что-то бесповоротное. Нервы Кэрли натянулись до предела. Когда Рамон повернулся к ней, она заговорила быстро и исступленно:
— Я знаю, что ты сердишься, Рамон, и не виню тебя. Я… я надеялась, что нам удастся поговорить во время fandango, но, к сожалению, такой возможности не представилось. Жаль, что все так вышло, но мне пришлось сделать это. Я не собиралась выходить замуж за идиота Винсента Баннистера. Мне плевать на его богатство. А после того что он выкинул в конюшне, не оставалось ничего другого. Надеюсь, ты это понимаешь. Иначе я погибла бы. Со временем все забудется. Мы расторгнем брак, и ты женишься на ком захочешь. Моя репутация, конечно, останется запятнанной, но не погубленной окончательно. Возможно, дядя примет меня. Ему придется понять, что он не вправе навязывать мне свой выбор. Если я не смогу вернуться в дель Роблес, то найду другой выход. Поеду в Сан-Франциско. Там может найтись какая-то работа даже для женщины. — Кэрли подняла свое раскрасневшееся лицо. — Я имею в виду — пристойную работу. Я очень вынослива и способна позаботиться о себе. Я делала это…
Девушка замолчала, едва не сказав ему, что занималась стиркой белья в шахтерском поселке. Господи, она не может сказать ему это.
— Ты закончила?
— Да… кажется, да. Добавлю только одно — я сожалею, что втянула тебя в эту историю, и очень благодарна тебе за помощь… хотя ты оказал ее против воли.
— Теперь ты закончила?
Почему он все еще сердится?
— Ты понял меня?
Лицо его выразило тревогу.
— Значит, ты не принимаешь всерьез наш брак? Для тебя это лишь способ избавиться от Баннистера?
— Конечно. Я освободилась от него, а ты со временем освободишься от меня. Я вернусь к дяде или найду работу в…
Он встряхнул ее за плечи:
— Думаю, это ты ничего не понимаешь.
— Что… что ты имеешь в виду?
— Ты высказалась, теперь послушай меня. Заявляю тебе, что мы женаты. Я взял тебя в жены перед Господом и священником. Дал клятву и не намерен нарушать ее. И ты… querida… тоже не сделаешь этого.
— Ты… ты шутишь. Мы расторгнем брак. Ты не желал жениться на мне. Тебе нужна жена-испанка. Ты хочешь, чтобы твои дети были испанцами. Ты поклялся в этом родным и друзьям.
— Si, chica. Я ясно это сказал.
— Тогда почему мы не можем просто…
— Я сказал тебе: мы дали клятвы, связали себя друг с другом перед священным алтарем в церкви.
— Но…
Его лицо стало еще более суровым.
— Наша спальня там. — Он указал через патио на массивную дубовую дверь. — Иди туда и приготовься принять мужа.
Кэрли затаив дыхание смотрела на мрачное лицо Рамона:
— Ты не можешь… всерьез ожидать, что я…
— Надеюсь, ты выполнишь клятву, принесенную в церкви. А теперь ступай!
Кэрли прикусила дрожащую губу. В горле ее замер крик. Нет, это не Рамон, а тот жестокий, безжалостный человек, который гнал ее по горам. Это Испанский Дракон.
Собрав все свое мужество, она подняла голову и покинула комнату, стараясь сохранить хоть внешнее достоинство. Ноги казались деревянными. Она вышла на двор, затем направилась к двери, указанной Рамоном.
Подняв дрожащими руками железную щеколду, Кэрли распахнула дверь и вошла в комнату, освещенную лампой. Чистая маленькая спальня напомнила Кэрли комнату Рамона в саманном домике в горах. Только мебель здесь была более красивая — резная, испанская: массивный комод с зеркалом, большой резной шкаф, тумбочка и мягкое кресло, обитое конской шкурой.
Возле кровати стояли сапоги из мягкой черной кожи с серебряными шпорами. Одна из широкополых шляп Рамона свисала с двери на длинном плетеном кожаном ремешке.
Кэрли подошла к кровати. Ее сердце глухо стучало. На клетчатом пледе среди ароматных лепестков роз лежала красивая шелковая ночная сорочка, белая, с вышитыми на кокетке цветами. Увидев ее, девушка тяжело вздохнула. Господи, все считают этот брак настоящим!
Рамон тоже, поэтому и злится. Он не хотел брать ее в жены, однако она эгоистично, не считаясь с чувствами испанца, заставила его жениться на ней. Кэрли думала, что он поймет, захочет помочь ей.
Вместо Винсента девушка получила мужа, который ненавидит ее за то, что она испортила ему жизнь.
Кэрли старалась сдержать слезы, но они все-таки брызнули из глаз. Она не заплачет, нет! Она не сдалась, когда Рамон заставил ее идти по горам. Не сдастся и сейчас. Господи, как ей страшно!
Она помнила его жестокость в ночь налета и плохо представляла себе, что происходит между мужчиной и женщиной. Кэрли с ужасом думала о том, что может сделать с ней разгневанный Рамон.
Взяв дрожащими руками ночную рубашку, она ощутила исходившую от нее прохладу. Вдруг послышался тихий и робкий стук в дверь. Кэрли сразу поняла, что это не Рамон.
Она с трудом заставила себя подойти к двери и открыть ее. На пороге стояла маленькая сутулая индианка. Она улыбнулась, от чего лицо ее сморщилось, и вошла в комнату:
— Buenas noches, сеньора де ла Герра. Меня зовут Синее Одеяло. Дон Рамон велел мне помочь вам приготовить постель.
После слова постель щеки Кэрли вспыхнули, сердце сжалось, ладони увлажнились. Она прижала их к бедрам, стараясь унять дрожь в руках. Подавив внезапное желание убежать, она посмотрела в окно. Это ее не спасет. У нее нет ни денег, ни пристанища. Кэрли даже не знала, как добраться отсюда куда-либо. К тому же она сама обрекла себя на это, приведя в действие безумный план. Теперь надеяться не на что, оставалось только смириться с последствиями.
— Спасибо, Синее Одеяло, — тихо сказала девушка.
Охваченная страхом, Кэрли позволила женщине расстегнуть пуговицы на сером платье. Индианка помогла снять его, а потом и корсет. По ее указанию Кэрли стянула панталоны. Индианка надела на нее ночную сорочку и осторожно расчесала волосы Кэрли.
— Я скажу дону Рамону, что вы готовы.
С этими словами индианка вышла из комнаты, бесшумно закрыла за собой дверь и оставила Кэрли одну в тишине, которая звенела громче похоронного колокола.
Рамон поднял тяжелый хрустальный бокал — фамильное достояние, привезенное в Новый Свет из Испании, — откинул голову и выпил остатки бренди. Ярость, бушевавшая в нем последние три дня, не угасла до сих пор.
Ему не верилось, что он женат и влип, как наивный школьник. Труднее всего было смириться с тем, что обставила его Кэрли Мак-Коннелл, племянница Флетчера Остина, а главное — gringa.
Ему хотелось свернуть ее нежную белую шею. На его лице появилась холодная, горькая усмешка. Эта женщина наконец согреет его постель. Он овладеет ею — ему хотелось этого с первой встречи. Будет входить в нее глубоко, с силой, пока не насытится. От этой мысли его мужская плоть начала набухать и пульсировать.
Кэрли навязала ему этот брак. Она решила использовать его, Рамона, ради своего спасения. Но теперь она его жена и он использует ее.
Рамон поставил бокал на стол и, не замечая начавшегося ливня, распахнул дверь, ведущую в патио. Холодный ветер проник под рубашку, но испанец был слишком зол и возбужден, чтобы почувствовать это. Дойдя до спальни, он не постучал, просто поднял запор и резко толкнул дверь.
Кэрли стояла возле кровати в ночной сорочке — свадебном подарке его тети. Распущенные волосы девушки отливали медью в свете стоявшей на комоде лампы. Когда Рамон перешагнул через порог, Кэрли вздрогнула и посмотрела на него своими большими зелеными глазами.
Она была так красива, что у него перехватило дыхание. По телу Рамона растеклось тепло, размягчая его сердце. Он видел, как тетка шила эту ночную рубашку, знал, что она восхитительна, но не представлял, как хороша будет в ней Кэрли, белокожая, зеленоглазая, с распущенными блестящими волосами.
Разве он мог догадаться, что ее алые губы дрожат от неуверенности, которую Кэрли пытается скрыть, вздернув подбородок.
Странная боль пронзила Рамона, напряжение усилилось, горло пересохло. Ему все это не понравилось. Неужели один только вид Кэрли так действует на него?
Взгляд испанца скользнул по ее фигуре, задержался на темных сосках, и кровь запульсировала в паху. Рамон оценивающе посмотрел на тонкую талию, темный треугольник между ног, и кровь ударила ему в голову.
— Вижу, ты смирилась с тем, что должно произойти. Это хорошо.
Кэрли молчала. Рамон расстегнул рубашку, снял ее, потом сел на кресло и стянул сапоги. Дождь барабанил по красной черепичной крыше, но эта дробь звучала не громче, чем его сердце.
Он встал и начал расстегивать пуговицы на брюках.
— Рамон?
Пальцы замерли. Его имя, сорвавшееся с ее губ, пробудило в нем неистовую страсть. Она подогревалась злостью… и неожиданными чувствами.
— Время для разговоров прошло.
Он расстегнул последнюю пуговицу и, не сняв брюк, подошел к Кэрли:
— Теперь я хочу слышать не слова, а стоны, которые вырвутся из твоего горла, когда я войду в тебя.
Она замерла. Слова Рамона испугали и поразили ее. В глазах Кэрли заблестели слезы.
— Прости, Рамон, я хотела бы все изменить.
— Я уже сказал тебе — я не желаю…
— Ты сердишься… Во всем виновата я сама.
Она заморгала, и слезы покатились по ее щекам. Рамон вспомнил, что Кэрли очень не любит плакать.
— Я испытала твой гнев, — тихо сказала Кэрли. Печаль в ее глазах подействовала на него так сильно, как ничто прежде. — Мне также известна твоя доброта. Умоляю тебя, Рамон, прояви и сейчас доброту.
Его сердце сжалось. Только что ярость бушевала в нем, готовая прорваться наружу, захлестнуть его, и вдруг — она исчезла. Ее сменили чувства, которые он всегда испытывал к этой девушке, но упорно подавлял. Дрожащими руками он стер слезы с ее щек. Кожа Кэрли казалась ему нежной, как шелк.
— Не плачь, querida. — Он прижался губами к ее виску, ощутил легкую дрожь, пробежавшую по телу Кэрли. — Даже желая причинить тебе боль, я не смог бы сделать этого.
— Прости, Рамон.
Он поднял пальцами ее подбородок, заглянул в печальные глаза, склонил голову и коснулся ее губ.
— Я тоже должен просить прощения. Мы оба совершали ошибки. Мне не следовало забывать об этом. — Он ласково погладил пальцем ее щеку. — Не бойся, — прошептал Рамон, стараясь рассеять ее страх. — Я хотел тебя с тех пор, как увидел. Теперь ты моя жена. Доверься мне, как прежде.
Посмотрев на него, Кэрли перестала плакать. Глаза Рамона излучали нежность и что-то еще, от чего сердце девушки сжалось. Она потянулась к нему и обхватила его руками за шею.
— Я доверяю тебе.
Это был ее Рамон, Тот, кто спас ей жизнь. Он вернулся к ней, и она больше не боялась.
Когда настойчивые и жаркие губы Рамона скользнули по ее щеке, за окном сверкнула молния. Его язык щекотал ее кожу, тело девушки таяло, сливаясь с телом испанца. Напряженные соски прижимались к его обнаженной груди. Он захватил ее губы в неистовом поцелуе, поток тепла подхватил Кэрли и понес куда-то. Язык Рамона проник в ее рот, а руки, скользнув под сорочку, принялись ласкать ее груди. Он потеребил пальцем сосок, и тот затвердел, а девушку обдало жаром, Кэрли бессознательно льнула к нему, ласкала плечи Рамона, тянулась к вьющимся черным волосам на его груди, мягким и упругим.
Застонав, он стянул с Кэрли ночную сорочку и снова поцеловал ее. Увидев девушку нагой, он на мгновение замер и отодвинулся, чтобы получше разглядеть ее.
— Ты так прекрасна! — глухо пробормотал он. — Но я всегда это знал.
За окном выл и свистел ветер, на землю с оглушительным ревом обрушивались потоки воды. Рамон обхватил талию девушки, прижал к себе, заставил ее ощутить силу своего желания. Его упругие горячие губы пожирали ее рот, язык проникал глубоко внутрь, разжигая в ней огонь и заставляя отвечать на его неистовые поцелуи и ласки.
Сверкали молнии, и гром гремел так, словно Рамон повелевал ими. Кэрли сжимала его плечи, а его рука скользила все ниже и ниже, и вот уже длинные пальцы пробрались сквозь волосы на лобке, раздвинули ее бедра и проникли внутрь.
Кэрли застонала.
— Не бойся, дорогая!
Он закрыл ей рот страстным поцелуем, тогда как его пальцы проникали все глубже и глубже. Кэрли стонала и выгибалась всем телом.
— Тебе нравится?
— Д-да…
Наверное, ей следовало испытывать смущение, но она наслаждалась сладостным огнем, ритмичными движениями его руки. Потом Рамон положил ее на середину кровати и отпустил лишь на мгновение, чтобы снять брюки.
Дрожа всем телом, она завороженно наблюдала за Рамоном. Под его гладкой смуглой кожей играли упругие мышцы. Упругая мужская плоть прижималась к плоскому животу. Кэрли видела обнаженных мужчин, когда помогала ухаживать за больными в шахтерском поселке, но они выглядели совсем иначе.
— Рамон?..
Стекла задрожали от порыва ветра. Рамон склонился над Кэрли, и губы их слились в страстном поцелуе. Он стал покусывать ее шею, ухо.
— Рамон?..
— Si, querida?
— Ты такой… большой.
Он тихо засмеялся:
— Все мужчины такие, дорогая, когда занимаются любовью.
— Все? Все такие?
Снова прозвучал тихий смех.
— Ну, возможно, не такие большие. Но мы подойдем друг другу… Вот увидишь.
«Подойдем друг другу»? Она не совсем поняла, что он имеет в виду. Кэрли впервые осознала, как мало знает о таких вещах.
— Как ты… как мы?..
— Тс-с, иеса. Ничего больше не говори. Я покажу тебе, как это делается.
Он погладил ее грудь, взял сосок в рот, и Кэрли забыла о своих сомнениях. Она лишь ощущала охвативший ее огонь. Жар опалял кожу, проникал в кровь.
Сверкнула молния, удар грома расколол воздух. Лампа возле кровати вспыхнула и потухла. Кэрли тихо стонала, теряя контроль над собой. Он принялся лизать ее грудь, нежно покусывать сосок. Страстное желание охватило ее.
Кэрли заставила себя улыбнуться и подняла мантилью над головой.
— Вот… вам понадобится и это. — Девушка протянула Кэрли высокий резной черепаховый гребень. — Потом вернете мне его.
Воткнув гребень в волосы Кэрли, она накрыла ее голову и плечи кружевной тканью, потом отступила и удовлетворенно улыбнулась:
— Теперь вы выглядите как невеста-калифорнийка.
— Спасибо, Канделария. Это прекрасный свадебный подарок.
Тяжело вздохнув, Кэрли покинула спальню и направилась в комнату, где ее ждал дядя.
Заметив мантилью, Флетчер стиснул зубы:
— Вижу, ты уже входишь в роль.
— Я знаю, что рассердила вас, дядя. Но со временем вы поймете, почему мне пришлось так поступить.
Сама Кэрли уже простила его. Он пытался сделать как лучше. Пожалуй, когда-нибудь она объяснит ему, почему не могла выйти замуж за Винсента. Возможно, когда все это закончится, дядя даже позовет ее к себе. Кэрли надеялась на это. Все-таки он ее единственный родственник. Если же дядя не захочет принять ее, она постарается выжить сама.
По пути они напряженно молчали. Уже в середине дня, когда желтое солнце висело над красными черепичными крышами, они прибыли в Сан-Хуан-Батиста — оживленный городок у подножия Джебилен-Маунтенс. Золотистые холмы, поросшие раскидистыми дубами, смотрели сверху на Сан-Хуан, построенный там, где некогда размещалась только миссия. С открытием золотых приисков населенный пункт разросся. Первоначальный бум закончился, но небольшой поток новых переселенцев продолжал сливаться с местными калифорнийцами. Однако внешне городок оставался испанским.
На улицах бурлило движение. Грузовая повозка везла руду с недавно открытой в Новой Идрии ртутной шахты, к роскошной гостинице «Плаза» подкатил дилижанс «Уэллс, Фарго и компания». Сонный вол тянул поломанную повозку, и темнокожий возница, ругаясь по-испански, хлестал животное.
Миссия находилась на площади, поросшей травой, изящными оливковыми деревьями и яркими цветами. Она была средоточием городской жизни. На обзорной экскурсии, устроенной для гостей отцом Ксавьером, Кэрли узнала, что местная церковь, самая большая из всех калифорнийских миссий, была построена в 1797 году. Главное двухэтажное здание имело с одной стороны длинное изогнутое крыло. Храм был построен из самана и побелен. Его интерьер производил впечатление: деревянные скамьи, колонны, стены, расписанные яркими красками — синими, красными, пурпурными, желтыми и зелеными. С потолка свисали огромные железные подсвечники, и множество свечей заливали помещение золотистым светом.
Кэрли улыбнулась невысокому коренастому священнику, показывавшему им церковь. Он уже лысел, но его огрубевшие от работы руки казались все еще сильными. Даже живот не выступал под темно-коричневым одеянием.
— Рамон сказал мне, что вы католичка, — обратился к Кэрли священник. — Почему же мы до сих пор не видели вас в церкви?
— Простите, отец, но я недавно в Калифорнии, а мой дядя, как вам известно, исповедует другую веру.
Она старалась сосредоточиться на словах священника, но ее взгляд то и дело устремлялся к двери: Кэрли ждала Рамона. Время, назначенное для бракосочетания, прошло. Неужели он не приедет?
Девушка едва дышала от страха. Она будет опозорена, дядя умрет от стыда — правда, он этого заслуживал. И все же Кэрли надеялась, что Рамон появится — хотя бы для того, чтобы она не выдала его тайну.
Однако если он не приедет, она не сможет упрекнуть его. И уж конечно, не выдаст из-за того, что он отказался помочь ей.
Время шло. Священник нервничал. Флетчер был разгневан. Гости встревожились.
Сердце Кэрли глухо стучало. Рамон догадался, что ее угроза несерьезна. Он не приедет.
Глядя на дверь, Кэрли едва не плакала. Ей бы следовало разозлиться из-за того, что ее план сорвался, но она испытывала только разочарование.
— Ну, Кэрли, ты удовлетворена? — Дядя сверлил ее суровым взглядом. — Ясно, что де ла Герра не намерен здесь появиться. Ты погубила свою репутацию, лишилась возможности вступить в брак с Винсентом и теперь станешь посмешищем всей округи.
Кэрли не стала напоминать ему о том, что это именно он погубил ее репутацию. Она лишь попыталась спасти свою жизнь, но, к несчастью, проиграла, легкомысленно поверив в то, что ей удастся сохранить честь, не выходя замуж за Винсента. Ее замысел провалился. Из-за Рамона.
Она попыталась улыбнуться, но ее нижняя губа задрожала.
— Думаю, нам пора возвращаться домой, — тихо проговорила девушка.
Флетчер кивнул. Его лицо было таким же красным, как ниши за изображениями святых в глубине церкви.
— Я сожалею, — сказал священник. — Вероятно, случилось нечто непредвиденное. Нарушать слово не в правилах Рамона.
Кэрли уцепилась за это объяснение, потом отвергла его. Рамон не нарушил слова, он вовсе не обещал приехать. Они направились вдоль прохода к резным деревянным дверям. Но едва они приблизились к ним, массивные двери со скрипом открылись.
Рамон вошел в церковь, и сердце Кэрли остановилось. Она увидела узкие черные calzoneras, на сей раз без украшений, простую белую рубашку с длинными рукавами и высокие черные сапоги. Все это говорило о том, что Рамон не относит событие к разряду праздничных.
Кэрли почувствовала укол в сердце, но только вздернула подбородок. Взгляд Рамона выражал недружелюбие, пока не появились его мать и тетя в сопровождении Педро Санчеса. После этого испанец быстро оглядел девушку, оценил элегантное серое платье и белую кружевную мантилью. Что-то вспыхнуло в его холодных карих глазах и тут же исчезло.
— Извини за опоздание… mi amor[45]. — Он натянуто улыбнулся. — Надеюсь, я не заставил вас слишком долго ждать. — Однако его мрачное лицо не выражало и тени сожаления. Он опоздал нарочно, желая наказать Кэрли за то, что она принудила его к браку. Что ж, это в его характере.
— С этим все ясно, де ла Герра. — Флетчер сурово посмотрел на Рамона. — Бракосочетание состоится?
Рамон еле заметно кивнул:
— Конечно. Для этого мы и собрались здесь, верно?
Испанец взял Кэрли за руку. Его пальцы были такими же жесткими, как и взгляд.
— Я надеялась, что мне удастся прежде поговорить с вами, — начала Кэрли. — Мне надо кое-что объяснить.
— У нас еще будет время для разговоров. Мы заставили священника слишком долго ждать.
Кэрли не сказала, что виноват в этом он. Раз уж Рамон в таком мрачном настроении, лучше промолчать.
Церемония была короткой. Никто не произнес возле алтаря Высокую мессу — праздничный ритуал для друзей и родственников. Ведь Рамон не сам выбрал себе невесту.
Впервые с начала этих событий Кэрли ощутила угрызения совести. Она поступила с Рамоном нечестно. Но и он проявлял к ней безжалостность, утащив на коне и заставив идти по горам.
Кэрли вздохнула. Ну и ладно. Потом все образуется. А сейчас она будет игнорировать его.
Не глядя на Рамона, она позволила ему взять ее за руку, услышала его тихую брачную клятву, сама повторила слова. Он надел ей что-то на палец. Она опустила глаза и увидела широкое золотое кольцо с кроваво-красными камнями вокруг герба де ла Герра. Церемония подошла к концу.
— Во имя Отца, Сына и Святого Духа, — произнес священник, — объявляю вас мужем и женой. Можете поцеловать вашу супругу, дон Рамон.
Циничная улыбка заиграла на его губах. Он крепко прижал Кэрли к себе и грубо поцеловал ее. В нем кипела злость.
Господи, он разгневан гораздо сильнее, чем она думала! Рамон отпустил ее так внезапно, что она ухватилась за его плечи, чтобы не упасть.
— Рамон, пожалуйста, нам необходимо поговорить…
Жесткий взгляд карих глаз пронзил ее.
— Близится вечер. Вероятно, начнется гроза. Мы можем не поспеть домой засветло. В Лас-Алмас у нас будет достаточно времени, чтобы поговорить.
— Но…
Взяв ее за руку, он поблагодарил священника, бросил несколько монет в ящик для пожертвований и направился вдоль прохода к широким двойным дверям. Кэрли едва поспевала за ним. Педро Санчес следовал за молодыми супругами, сопровождая двух пожилых женщин. Он был встревожен.
Флетчер шел позади. Выйдя на улицу, он остановился возле кареты Рамона, взял руку Кэрли и пожал ее с неожиданной теплотой.
— До свидания, дорогая. — Он посмотрел на непроницаемое лицо Рамона. — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
Она тоже надеялась на это. Господи, она не ждала такого поворота событий.
— Со мной все будет хорошо. — Кэрли порывисто обняла дядю. — Жаль, что все так обернулось.
Он растерялся.
— Это моя вина, — глухо пробормотал Флетчер. — Черт возьми, я бы хотел подготовить тебя.
Кэрли кивнула. Она тоже хотела бы этого. Даже брак с Винсентом пугал ее сейчас меньше, чем ярость испанца.
Девушка посмотрела на Рамона. Он усаживал мать и тетку в некогда роскошную карету, теперь поблекшую и почерневшую от дождей. Красные кожаные сиденья покрылись трещинами, пол скрипел. Стоявший поодаль Педро Санчес подошел к девушке, держа в руках шляпу.
— Желаю тебе всего самого доброго, — с чувством сказал он.
— Рамон так рассержен, Педро. Если бы только он позволил мне объяснить…
Шершавая рука коснулась ее щеки.
— Ты уже страдала от его характера, pequena[46]. Тебе не следовало так поступать. — Он взглянул на Рамона и устало вздохнул. — Однако надеюсь, Господь приложил к этому руку, и в конце концов все обернется так, как Он задумал.
— Боюсь, нет, Педро. Если бы он выслушал…
Старый ковбой кивнул:
— Со временем его гнев утихнет. У тебя будет возможность объясниться.
Но лицо его говорило о том, что это ничего не изменит.
У Кэрли защемило сердце. Она ошиблась в Рамоне при первом знакомстве и опасалась, что повторила ошибку.
Женщины мало говорили в дороге на ранчо Лас-Алмас. Они лишь холодно пригласили Кэрли войти в семью и пожелали счастливого брака. Рамон молчал. Педро ехал рядом с ними на своем сером в яблоках жеребце. Когда они добрались до маленького ранчо Рамона, дождь уже стучал по крыше кареты и темнота скрывала набухшие тучи. И все же Кэрли разглядела поместье, окруженное зарослями эвкалиптов, и текущий неподалеку ручей, вдоль берегов которого росли ивы. Строения были в основном саманными. Кэрли увидела конюшню, кухню, отделенную от дома, коптильню и несколько загонов.
— Надеюсь, ты не разочарована, — резко бросил Рамон, помогая Кэрли выйти из кареты. — Здесь только пятьсот акров, а не двадцать тысяч, как на ранчо дель Роблес. Думаю, со временем ты привыкнешь к этому.
— Здесь прелестно, Рамон.
Кэрли посмотрела на женщин: они не собирались выходить из кареты.
— Педро позаботится о них, — пояснил Рамон.
Старый ковбой спешился и привязал жеребца сзади к карете. Когда Санчес занял место возничего, Рамон холодно улыбнулся:
— Моя мать и тетя поживут несколько дней у друзей… молодожены должны ближе познакомиться.
Кэрли задохнулась от возмущения. Это зашло слишком далеко.
— Нам надо поговорить, Рамон, и безотлагательно.
Черные брови поднялись, губы слегка изогнулись.
— Как тебе угодно… mi amor.
— Черт возьми, Рамон, перестань называть меня так!
Впервые его лицо выразило что-то, кроме ярости.
— Пойдем. Мы поговорим в доме.
Слава Богу! Наконец-то они смогут поговорить обо всем, объясниться. Она последовала за Рамо-ном в маленькое саманное жилище, согретое огнем и освещенное масляными лампами. От камина пахло горящими кедровыми поленьями. На столе перед диваном был легкий ужин: хлеб, холодное мясо, , сыр, графин с вином.
В звуке захлопнувшейся двери было что-то бесповоротное. Нервы Кэрли натянулись до предела. Когда Рамон повернулся к ней, она заговорила быстро и исступленно:
— Я знаю, что ты сердишься, Рамон, и не виню тебя. Я… я надеялась, что нам удастся поговорить во время fandango, но, к сожалению, такой возможности не представилось. Жаль, что все так вышло, но мне пришлось сделать это. Я не собиралась выходить замуж за идиота Винсента Баннистера. Мне плевать на его богатство. А после того что он выкинул в конюшне, не оставалось ничего другого. Надеюсь, ты это понимаешь. Иначе я погибла бы. Со временем все забудется. Мы расторгнем брак, и ты женишься на ком захочешь. Моя репутация, конечно, останется запятнанной, но не погубленной окончательно. Возможно, дядя примет меня. Ему придется понять, что он не вправе навязывать мне свой выбор. Если я не смогу вернуться в дель Роблес, то найду другой выход. Поеду в Сан-Франциско. Там может найтись какая-то работа даже для женщины. — Кэрли подняла свое раскрасневшееся лицо. — Я имею в виду — пристойную работу. Я очень вынослива и способна позаботиться о себе. Я делала это…
Девушка замолчала, едва не сказав ему, что занималась стиркой белья в шахтерском поселке. Господи, она не может сказать ему это.
— Ты закончила?
— Да… кажется, да. Добавлю только одно — я сожалею, что втянула тебя в эту историю, и очень благодарна тебе за помощь… хотя ты оказал ее против воли.
— Теперь ты закончила?
Почему он все еще сердится?
— Ты понял меня?
Лицо его выразило тревогу.
— Значит, ты не принимаешь всерьез наш брак? Для тебя это лишь способ избавиться от Баннистера?
— Конечно. Я освободилась от него, а ты со временем освободишься от меня. Я вернусь к дяде или найду работу в…
Он встряхнул ее за плечи:
— Думаю, это ты ничего не понимаешь.
— Что… что ты имеешь в виду?
— Ты высказалась, теперь послушай меня. Заявляю тебе, что мы женаты. Я взял тебя в жены перед Господом и священником. Дал клятву и не намерен нарушать ее. И ты… querida… тоже не сделаешь этого.
— Ты… ты шутишь. Мы расторгнем брак. Ты не желал жениться на мне. Тебе нужна жена-испанка. Ты хочешь, чтобы твои дети были испанцами. Ты поклялся в этом родным и друзьям.
— Si, chica. Я ясно это сказал.
— Тогда почему мы не можем просто…
— Я сказал тебе: мы дали клятвы, связали себя друг с другом перед священным алтарем в церкви.
— Но…
Его лицо стало еще более суровым.
— Наша спальня там. — Он указал через патио на массивную дубовую дверь. — Иди туда и приготовься принять мужа.
Кэрли затаив дыхание смотрела на мрачное лицо Рамона:
— Ты не можешь… всерьез ожидать, что я…
— Надеюсь, ты выполнишь клятву, принесенную в церкви. А теперь ступай!
Кэрли прикусила дрожащую губу. В горле ее замер крик. Нет, это не Рамон, а тот жестокий, безжалостный человек, который гнал ее по горам. Это Испанский Дракон.
Собрав все свое мужество, она подняла голову и покинула комнату, стараясь сохранить хоть внешнее достоинство. Ноги казались деревянными. Она вышла на двор, затем направилась к двери, указанной Рамоном.
Подняв дрожащими руками железную щеколду, Кэрли распахнула дверь и вошла в комнату, освещенную лампой. Чистая маленькая спальня напомнила Кэрли комнату Рамона в саманном домике в горах. Только мебель здесь была более красивая — резная, испанская: массивный комод с зеркалом, большой резной шкаф, тумбочка и мягкое кресло, обитое конской шкурой.
Возле кровати стояли сапоги из мягкой черной кожи с серебряными шпорами. Одна из широкополых шляп Рамона свисала с двери на длинном плетеном кожаном ремешке.
Кэрли подошла к кровати. Ее сердце глухо стучало. На клетчатом пледе среди ароматных лепестков роз лежала красивая шелковая ночная сорочка, белая, с вышитыми на кокетке цветами. Увидев ее, девушка тяжело вздохнула. Господи, все считают этот брак настоящим!
Рамон тоже, поэтому и злится. Он не хотел брать ее в жены, однако она эгоистично, не считаясь с чувствами испанца, заставила его жениться на ней. Кэрли думала, что он поймет, захочет помочь ей.
Вместо Винсента девушка получила мужа, который ненавидит ее за то, что она испортила ему жизнь.
Кэрли старалась сдержать слезы, но они все-таки брызнули из глаз. Она не заплачет, нет! Она не сдалась, когда Рамон заставил ее идти по горам. Не сдастся и сейчас. Господи, как ей страшно!
Она помнила его жестокость в ночь налета и плохо представляла себе, что происходит между мужчиной и женщиной. Кэрли с ужасом думала о том, что может сделать с ней разгневанный Рамон.
Взяв дрожащими руками ночную рубашку, она ощутила исходившую от нее прохладу. Вдруг послышался тихий и робкий стук в дверь. Кэрли сразу поняла, что это не Рамон.
Она с трудом заставила себя подойти к двери и открыть ее. На пороге стояла маленькая сутулая индианка. Она улыбнулась, от чего лицо ее сморщилось, и вошла в комнату:
— Buenas noches, сеньора де ла Герра. Меня зовут Синее Одеяло. Дон Рамон велел мне помочь вам приготовить постель.
После слова постель щеки Кэрли вспыхнули, сердце сжалось, ладони увлажнились. Она прижала их к бедрам, стараясь унять дрожь в руках. Подавив внезапное желание убежать, она посмотрела в окно. Это ее не спасет. У нее нет ни денег, ни пристанища. Кэрли даже не знала, как добраться отсюда куда-либо. К тому же она сама обрекла себя на это, приведя в действие безумный план. Теперь надеяться не на что, оставалось только смириться с последствиями.
— Спасибо, Синее Одеяло, — тихо сказала девушка.
Охваченная страхом, Кэрли позволила женщине расстегнуть пуговицы на сером платье. Индианка помогла снять его, а потом и корсет. По ее указанию Кэрли стянула панталоны. Индианка надела на нее ночную сорочку и осторожно расчесала волосы Кэрли.
— Я скажу дону Рамону, что вы готовы.
С этими словами индианка вышла из комнаты, бесшумно закрыла за собой дверь и оставила Кэрли одну в тишине, которая звенела громче похоронного колокола.
Рамон поднял тяжелый хрустальный бокал — фамильное достояние, привезенное в Новый Свет из Испании, — откинул голову и выпил остатки бренди. Ярость, бушевавшая в нем последние три дня, не угасла до сих пор.
Ему не верилось, что он женат и влип, как наивный школьник. Труднее всего было смириться с тем, что обставила его Кэрли Мак-Коннелл, племянница Флетчера Остина, а главное — gringa.
Ему хотелось свернуть ее нежную белую шею. На его лице появилась холодная, горькая усмешка. Эта женщина наконец согреет его постель. Он овладеет ею — ему хотелось этого с первой встречи. Будет входить в нее глубоко, с силой, пока не насытится. От этой мысли его мужская плоть начала набухать и пульсировать.
Кэрли навязала ему этот брак. Она решила использовать его, Рамона, ради своего спасения. Но теперь она его жена и он использует ее.
Рамон поставил бокал на стол и, не замечая начавшегося ливня, распахнул дверь, ведущую в патио. Холодный ветер проник под рубашку, но испанец был слишком зол и возбужден, чтобы почувствовать это. Дойдя до спальни, он не постучал, просто поднял запор и резко толкнул дверь.
Кэрли стояла возле кровати в ночной сорочке — свадебном подарке его тети. Распущенные волосы девушки отливали медью в свете стоявшей на комоде лампы. Когда Рамон перешагнул через порог, Кэрли вздрогнула и посмотрела на него своими большими зелеными глазами.
Она была так красива, что у него перехватило дыхание. По телу Рамона растеклось тепло, размягчая его сердце. Он видел, как тетка шила эту ночную рубашку, знал, что она восхитительна, но не представлял, как хороша будет в ней Кэрли, белокожая, зеленоглазая, с распущенными блестящими волосами.
Разве он мог догадаться, что ее алые губы дрожат от неуверенности, которую Кэрли пытается скрыть, вздернув подбородок.
Странная боль пронзила Рамона, напряжение усилилось, горло пересохло. Ему все это не понравилось. Неужели один только вид Кэрли так действует на него?
Взгляд испанца скользнул по ее фигуре, задержался на темных сосках, и кровь запульсировала в паху. Рамон оценивающе посмотрел на тонкую талию, темный треугольник между ног, и кровь ударила ему в голову.
— Вижу, ты смирилась с тем, что должно произойти. Это хорошо.
Кэрли молчала. Рамон расстегнул рубашку, снял ее, потом сел на кресло и стянул сапоги. Дождь барабанил по красной черепичной крыше, но эта дробь звучала не громче, чем его сердце.
Он встал и начал расстегивать пуговицы на брюках.
— Рамон?
Пальцы замерли. Его имя, сорвавшееся с ее губ, пробудило в нем неистовую страсть. Она подогревалась злостью… и неожиданными чувствами.
— Время для разговоров прошло.
Он расстегнул последнюю пуговицу и, не сняв брюк, подошел к Кэрли:
— Теперь я хочу слышать не слова, а стоны, которые вырвутся из твоего горла, когда я войду в тебя.
Она замерла. Слова Рамона испугали и поразили ее. В глазах Кэрли заблестели слезы.
— Прости, Рамон, я хотела бы все изменить.
— Я уже сказал тебе — я не желаю…
— Ты сердишься… Во всем виновата я сама.
Она заморгала, и слезы покатились по ее щекам. Рамон вспомнил, что Кэрли очень не любит плакать.
— Я испытала твой гнев, — тихо сказала Кэрли. Печаль в ее глазах подействовала на него так сильно, как ничто прежде. — Мне также известна твоя доброта. Умоляю тебя, Рамон, прояви и сейчас доброту.
Его сердце сжалось. Только что ярость бушевала в нем, готовая прорваться наружу, захлестнуть его, и вдруг — она исчезла. Ее сменили чувства, которые он всегда испытывал к этой девушке, но упорно подавлял. Дрожащими руками он стер слезы с ее щек. Кожа Кэрли казалась ему нежной, как шелк.
— Не плачь, querida. — Он прижался губами к ее виску, ощутил легкую дрожь, пробежавшую по телу Кэрли. — Даже желая причинить тебе боль, я не смог бы сделать этого.
— Прости, Рамон.
Он поднял пальцами ее подбородок, заглянул в печальные глаза, склонил голову и коснулся ее губ.
— Я тоже должен просить прощения. Мы оба совершали ошибки. Мне не следовало забывать об этом. — Он ласково погладил пальцем ее щеку. — Не бойся, — прошептал Рамон, стараясь рассеять ее страх. — Я хотел тебя с тех пор, как увидел. Теперь ты моя жена. Доверься мне, как прежде.
Посмотрев на него, Кэрли перестала плакать. Глаза Рамона излучали нежность и что-то еще, от чего сердце девушки сжалось. Она потянулась к нему и обхватила его руками за шею.
— Я доверяю тебе.
Это был ее Рамон, Тот, кто спас ей жизнь. Он вернулся к ней, и она больше не боялась.
Когда настойчивые и жаркие губы Рамона скользнули по ее щеке, за окном сверкнула молния. Его язык щекотал ее кожу, тело девушки таяло, сливаясь с телом испанца. Напряженные соски прижимались к его обнаженной груди. Он захватил ее губы в неистовом поцелуе, поток тепла подхватил Кэрли и понес куда-то. Язык Рамона проник в ее рот, а руки, скользнув под сорочку, принялись ласкать ее груди. Он потеребил пальцем сосок, и тот затвердел, а девушку обдало жаром, Кэрли бессознательно льнула к нему, ласкала плечи Рамона, тянулась к вьющимся черным волосам на его груди, мягким и упругим.
Застонав, он стянул с Кэрли ночную сорочку и снова поцеловал ее. Увидев девушку нагой, он на мгновение замер и отодвинулся, чтобы получше разглядеть ее.
— Ты так прекрасна! — глухо пробормотал он. — Но я всегда это знал.
За окном выл и свистел ветер, на землю с оглушительным ревом обрушивались потоки воды. Рамон обхватил талию девушки, прижал к себе, заставил ее ощутить силу своего желания. Его упругие горячие губы пожирали ее рот, язык проникал глубоко внутрь, разжигая в ней огонь и заставляя отвечать на его неистовые поцелуи и ласки.
Сверкали молнии, и гром гремел так, словно Рамон повелевал ими. Кэрли сжимала его плечи, а его рука скользила все ниже и ниже, и вот уже длинные пальцы пробрались сквозь волосы на лобке, раздвинули ее бедра и проникли внутрь.
Кэрли застонала.
— Не бойся, дорогая!
Он закрыл ей рот страстным поцелуем, тогда как его пальцы проникали все глубже и глубже. Кэрли стонала и выгибалась всем телом.
— Тебе нравится?
— Д-да…
Наверное, ей следовало испытывать смущение, но она наслаждалась сладостным огнем, ритмичными движениями его руки. Потом Рамон положил ее на середину кровати и отпустил лишь на мгновение, чтобы снять брюки.
Дрожа всем телом, она завороженно наблюдала за Рамоном. Под его гладкой смуглой кожей играли упругие мышцы. Упругая мужская плоть прижималась к плоскому животу. Кэрли видела обнаженных мужчин, когда помогала ухаживать за больными в шахтерском поселке, но они выглядели совсем иначе.
— Рамон?..
Стекла задрожали от порыва ветра. Рамон склонился над Кэрли, и губы их слились в страстном поцелуе. Он стал покусывать ее шею, ухо.
— Рамон?..
— Si, querida?
— Ты такой… большой.
Он тихо засмеялся:
— Все мужчины такие, дорогая, когда занимаются любовью.
— Все? Все такие?
Снова прозвучал тихий смех.
— Ну, возможно, не такие большие. Но мы подойдем друг другу… Вот увидишь.
«Подойдем друг другу»? Она не совсем поняла, что он имеет в виду. Кэрли впервые осознала, как мало знает о таких вещах.
— Как ты… как мы?..
— Тс-с, иеса. Ничего больше не говори. Я покажу тебе, как это делается.
Он погладил ее грудь, взял сосок в рот, и Кэрли забыла о своих сомнениях. Она лишь ощущала охвативший ее огонь. Жар опалял кожу, проникал в кровь.
Сверкнула молния, удар грома расколол воздух. Лампа возле кровати вспыхнула и потухла. Кэрли тихо стонала, теряя контроль над собой. Он принялся лизать ее грудь, нежно покусывать сосок. Страстное желание охватило ее.