Май Карл. Белый брат Виннету

   Он умолк, и офицер поспешил вмешаться, чтобы отвести нависшую опасность:
   — Кто оговорил нас? Те четверо белых и негр, что прибыли сегодня к вечеру, черт бы их побрал?! Команчи знают нас и уже убедились, что мы их друзья. А кто они такие? Кто знает их настоящие имена? Если вы обвиняете меня во лжи, то дайте нам возможность защищаться. Я офицер и вождь моих людей, поэтому я требую допустить меня на совет, решающий нашу судьбу!
   — Кто разрешил тебе говорить? — прервал его вождь. — Все слушают слова Белого Бобра и молчат, пока он не кончит. Мы уже слышали тебя, когда Коша-Певе беседовал с тобой. Вы — воины Хуареса, мы — друзья Наполеона, поэтому мы с вами враги. Ты спрашиваешь, кто знает настоящие имена этих четверых бледнолицых? Я узнал Коша-Певе за много зим до того, как увидел твое лицо, он честный и мужественный воин. Ты требуешь, чтобы тебя допустили на совет? Но даже Коша-Певе не сидел у костра совета. Воины команчей — мужчины, они умеют отличать мудрость от глупости, и им не нужна хитрость бледнолицых, чтобы решить, как поступить. Я пришел к вам не для того, чтобы слушать тебя, а для того, чтобы сказать вам…
   — Мы выкурили с вами трубку мира, — взвизгнул офицер, перебивая вождя, — и если вы нападете на нас…
   — Замолчи, трусливый койот! — воскликнул Белый Бобр. — Твой язык оскорбляет команчей, и если ты не замолчишь, я прикажу вырезать его! Не забывай, что вокруг стоят пять сотен воинов и каждый из них готов отомстить за обиду. Да, мы выкурили с вами трубку мира, однако причиной тому была ваша ложь и хитрость. Но мы не поступим с вами, как вы того заслуживаете, мы чтим волю Великого Духа и уважаем наши обычаи. Дым мира защищает вас. Красная глина, из которой делают трубку, священна, как красный свет солнца и пламя, от которого ее прикуривают. Поэтому, когда снова засияет солнце, наше перемирие кончится. Вы останетесь в лагере до утра, и никто не посмеет вас тронуть, но как только первый луч осветит небо, вам придется уехать туда, откуда вы прибыли. Мы дадим вам время, которое вы, белые, называете пятью минутами, а потом бросимся за вами в погоню. Мы оставляем вам все ваши вещи, но когда воины команчей убьют вас, они станут нашими. Коша-Певе потребовал выдать ему двух бледнолицых, с которыми мы тоже выкурили трубку мира. Они останутся в лагере, и утром он может поступить с ними как ему вздумается — они его пленники. Мы так решили. Я все сказал!
   Вождь умолк, отвернулся от нас и ушел.
   — Что он несет? — возмутился Гибсон. — Я пленник этой старой обезьяны? Да я…
   — Молчите! — вмешался офицер. — Сколько бы вы ни ругались, изменить ничего нельзя. Я хорошо знаю краснокожих. Но за клевету белым негодяям придется ответить, да и команчи попомнят нас. До утра еще далеко, за это время многое может перемениться. Часто помощь приходит оттуда, откуда мы ее не ждем.
   Успокоенные туманными намеками на неожиданное спасение, белые устроились у огня, но команчи не разбрелись по лагерю, а улеглись прямо на землю вокруг солдат Хуареса, взяв их в многорядное живое кольцо, выскользнуть из которого не могла бы даже мышь. Однако Олд Дэт и я беспрепятственно покинули эту живую тюремную камеру.
   — Вы уверены, что Гибсон в наших руках? — спросил я вестмена, пригласившего меня осмотреть лагерь.
   — Ему от нас теперь не уйти… если только не случится что-нибудь непредвиденное.
   — Значит, надо схватить его немедленно, связать и взять под стражу, — заволновался я при мысли, что негодяй снова ускользнет от меня.
   — Увы, это невозможно. До рассвета команчи не позволят нам и прикоснуться к нему. А все из-за трубки мира, черт бы ее побрал! Зато потом вы можете зажарить его в сухарях и съесть, целиком или по частям, с ножом и вилкой или без них, им будет совершенно все равно.
   — Вы сказали: если только не случится ничего непредвиденного. Что вы имели в виду?
   — Что? Неужели вы не поняли, что те двое апачей привели команчей не к стойбищам с добычей, а в опасную ловушку?
   — Так вы действительно считаете, что они апачи?
   — Можете изрубить меня на мелкие куски, если окажется, что я ошибся. Мне сразу показалось подозрительным, что топи пришли с Рио-Кончос. Такого старого волка, как я, не так-то просто обвести вокруг пальца. А когда я увидел их, то не осталось никаких сомнений: топи принадлежат к полу цивилизованным индейцам, у них мягкие, расплывшиеся лица. А вы поглядите на эти острые, резкие черты, и вы поймете, что эти дикари — апачи. А как они вели себя, когда я умышленно вызвал их на грубость, чтобы они проговорились? Да они выдали себя с головой.
   — А если вы ошибаетесь?
   — Ну уж нет. Старший из них называл Виннету верховным вождем апачей. Разве индеец топи отозвался бы о злейшем враге с таким уважением? Держу пари, что я прав.
   — Я начинаю уважать этих людей. Заманить в ловушку пятьсот команчей — на такое способны только отчаянные смельчаки!
   — Да, апачи готовы сложить головы, лишь бы доказать Виннету свою любовь и преданность.
   — Вы думаете, это он послал их сюда?
   — Он, и никто больше. Пораскиньте мозгами: сеньор Атанасио сказал нам, когда и где Виннету переправился через Рио-Гранде. Он никак не мог за это время собрать воинов и достичь Рио-Кончос. Насколько я его знаю, он должен был поступить именно так: подготовить засаду в самом удобном для нападения месте и заманить туда команчей. Какая прекрасная приманка — стойбища апачей остались без охраны! Поэтому я совершенно уверен, что он ждет их здесь.
   — Тысяча чертей! Но тогда нам будет довольно трудно выпутаться из передряги. Лазутчики-апачи считают нас врагами.
   — Совсем наоборот, они знают, что я разгадал уловку. Стоит мне хоть словом проговориться Белому Бобру, и их ждет смерть у столба пыток. Но поскольку я молчу, я друг им.
   — Тогда позвольте еще один вопрос, сэр. Как вы считаете, должны ли мы предостеречь команчей?
   — Гм! Вопрос очень деликатный. Команчи встали на сторону Наполеона, напали на стойбища апачей и убили многих из них. По законам как белых, так и краснокожих их следует наказать. Но мы выкурили с ними трубку мира, и теперь честь обязывает нас помочь им.
   — Конечно, вы правы. Но я бы с большей охотой помог Виннету.
   — Я тоже. Мы стоим перед трудным выбором: выдать лазутчиков или допустить избиение команчей. И в том и в другом случае прольется кровь. Что же делать? Вот если бы Гибсон и Олерт уже были в наших руках, мы бы преспокойно уехали, и пусть эти дикари сводят счеты без нас.
   — Но апачи если и нападут, то только завтра, а с рассветом мы можем уехать.
   — Кто знает? Может быть, завтра в это же время я, вы и наши друзья краснокожие — неважно, кто они, команчи или апачи, — поймаем в Стране Вечной Охоты дюжину бобров или будем лакомиться вырезкой только что убитого бизона.
   — Разве опасность так близка?
   — Думаю, да. И у меня на то есть две причины: во-первых, до ближайших стойбищ апачей рукой подать, и Виннету не позволит команчам приблизиться к ним. Во-вторых, тот офицер Хуареса что-то говорил насчет возможной помощи.
   — Вы правы. Но кто бы из них ни победил, мы можем довериться трубке мира команчей и тотему Инда-Нишо. К тому же Виннету знает вас, да и меня однажды видел с вами. И все же человек, попавший в жернова, не должен думать о каждом камне в отдельности. Что толку ему знать, какой из них сотрет его в порошок.
   — Тогда постарайтесь, чтобы жернова не закрутились, а еще лучше — не попадайте между ними. Но мы заболтались. Пора идти осмотреться. Чем черт не шутит — вдруг, несмотря на темноту, я увижу что-нибудь такое, что поможет нам сохранить скальпы. Ступайте за мной. Сдается мне, я когда-то бывал в этой долине.
   Мы действительно находились в небольшой, почти круглой долине, зажатой среди отвесных скал. Входом и выходом служили два узких ущелья, где команчи выставили часовых.
   — Влипли так влипли, — ворчал старик, — лучшей мышеловки не придумаешь. Ума не приложу, как нам отсюда выбраться. Вы видели когда-нибудь, как лиса отгрызает себе лапу, чтобы уйти из капкана?
   — А нельзя ли убедить Белого Бобра перенести лагерь в другое место?
   — Сомневаюсь, что он согласится. Белый Бобр упрям, как бизон, хотя он и поверит в опасность, если мы выдадим ему апачей.
   — Мне все же кажется, сэр, что вы сгущаете краски. Долина представляется неприступной. По скалам апачам в нее не спуститься, а у входа и выхода стоит охрана.
   — Да, дюжина человек у входа и столько же у выхода могут защитить лагерь от кого угодно, но только не от Виннету. Я до сих пор не возьму в толк, почему Белому Бобру, всегда такому осторожному и предусмотрительному, вздумалось остановиться на ночь в этой долине. Те двое апачей сумели обвести его вокруг пальца. Попробую-ка я с ним поговорить. Если он заупрямится, а потом что-нибудь произойдет, мы будем держаться по возможности в стороне от схватки. Мы в дружбе с команчами, но не дай нам Бог сгоряча прихлопнуть хотя бы одного апача.
   Беседуя, мы снова приблизились к лагерю. У костра, неподвижно, словно статуя, стоял индеец, в котором по орлиным перьям без труда можно было узнать Белого Бобра. Мы направились к нему.
   — Мой брат убедился, что мы в безопасности? — обратился вождь к Олд Дэту.
   — Нет, — ответил тот. — Похоже, мы угодили в мышеловку и она вот-вот захлопнется.
   — Мой брат ошибается. Долина, в которой мы остановились, похожа не на мышеловку, а на то сооружение, которое бледнолицые называют фортом. Врагу никак не удастся проникнуть внутрь.
   — Да, через проходы он, может быть, в долину и не проникнет, они так узки, что десять воинов отразят нападение целой сотни. Но что будет, если апачи спустятся вниз по скалам?
   — Скалы так круты и отвесны, что даже горному козлу не спуститься по ним.
   — Почему мой краснокожий брат так уверен в этом?
   — Потому что сыновья команчей прибыли сюда днем и попытались вскарабкаться по скалам наверх. Ни один из воинов не смог подняться по ним.
   — Спускаться вниз легче, чем карабкаться наверх. И я знаю, что Виннету умеет лазить по скалам лучше, чем горный козел.
   — Виннету здесь нет, он ушел к Рио-Кончос. Так утверждают топи.
   — А если они ошибаются?
   — Они так говорят. Они враги Виннету, и я верю им, — упорствовал Белый Бобр.
   — Но если Виннету действительно был в форте Индж, он никак не успел бы собрать своих воинов и переправиться через Рио-Кончос. Пусть мой брат сосчитает, сколько дней прошло с тех пор, и вспомнит, как далек путь до Рио-Кончос.
   Вождь в раздумье склонил голову. По-видимому, слова старого вестмена убедили его, так как он произнес:
   — Мой брат прав: путь далек, а дни можно сосчитать по пальцам. Мы еще раз расспросим топи.
   Он направился к костру, оцепленному команчами, мы молча последовали за ним. Сбившиеся в кучу солдаты Хуареса угрюмо смотрели на нас, Уильям Олерт, глухой и слепой ко всему, что происходило вокруг, яростно царапал огрызком карандаша мятый лист бумаги. По другую сторону костра сидели отец и сын Ланге. Рядом с ними растянулся на траве Сэм. Застывшие как изваяния лжетопи подняли глаза, только когда Белый Бобр обратился к ним с вопросом:
   — Мои братья точно знают, что…
   Он не успел закончить. С вершины ближней скалы донесся тревожный писк птенца, а за ним послышался крик совы. Вождь и Олд Дэт насторожились. Гибсон машинально поворошил сухой веткой угли угасающего костра, и те на мгновение вспыхнули ярким пламенем. Глаза белых при этом одобрительно сверкнули, и Гибсон хотел было повторить свой маневр, но Олд Дэт поспешно выхватил у него из рук ветку и грозно приказал:
   — Немедленно прекратите!
   — Но почему? — оскалился Гибсон. — Кто может мне запретить подбросить дров в огонь?
   — Не притворяйтесь невинной девушкой, Гибсон. Все слышали крик совы и видели, что вы ответили на него условным знаком.
   — Условным знаком? Вы не в своем уме!
   — В своем или не в своем, это не имеет значения. Предупреждаю: любой, кто вздумает раздуть огонь, получит пулю в лоб немедленно.
   — С вами совершенно невозможно иметь дело, сэр. Вы ведете себя так, словно вы здесь хозяин, а мы — гости.
   — Вы не гость, а мой пленник, и я легко найду на вас управу, если вы не прекратите ваши выходки. И запомните: меня провести не так-то легко.
   — Неужели мы стерпим подобную наглость, сеньоры? — вскричал Гибсон, призывая остальных белых к отпору.
   Однако Олд Дэт и я были начеку. Мы выхватили револьверы, секунду спустя рядом с нами встали отец и сын Ланге с Сэмом, готовые всадить пулю в любого, кто выхватит оружие, а Белый Бобр крикнул:
   — Воины команчей! Приготовьте стрелы!
   Краснокожие в мгновение ока вскочили на ноги, и сотня стрел нацелилась в горстку белых.
   — Ну и что? — рассмеялся Олд Дэт. — Вы еще под защитой дыма мира, и вам даже оставили ваше оружие, но если кто-нибудь из вас посмеет выхватить револьвер или нож, мир кончится, а с ним и ваша безопасность.
   Со скал вдруг снова донесся писк птенца и крик совы. Рука Гибсона непроизвольно дрогнула, словно он хотел подбросить хвороста в огонь, но не посмел. Вождь презрительно отвернулся от белых и повторил свой вопрос к топи:
   — Мои братья уверены, что Виннету переправился через Рио-Кончос?
   — Да, нам точно известно, что он уже по ту сторону реки, — невозмутимо ответил старший из них.
   — Пусть мои братья подумают, прежде чем отвечать;
   — Топи не ошибаются. Они лежали в кустах, когда мимо шли отряды апачей, и своими глазами видели Виннету.
   Вождь задавал вопрос за вопросом, а «топи» отвечали на них без запинки и малейшего признака неуверенности. В конце концов Белый Бобр произнес:
   — Твои слова удовлетворили вождя команчей. А теперь пусть мои белые братья следуют за мной.
   Его приказ относился ко мне и к Олд Дэту, но вестмен кивнул в сторону наших спутников, приглашая их пойти с нами.
   — Почему мой брат зовет с собой еще двух бледнолицых и человека с лицом цвета ночи? — встревожился Белый Бобр.
   — Думаю, что вскоре мне понадобится их помощь. Мы хотим быть вместе в случае опасности.
   — Никакой опасности нет и быть не может.
   — Мне очень жаль, но мой краснокожий брат заблуждается. Сова на скалах кричала дважды, и это был голос человека, а не птицы.
   — Белый Бобр не мальчик и знает голоса всех птиц и зверей. Кричала настоящая сова.
   — Олд Дэт тоже не мальчик и знает, что Виннету подражает голосам птиц и зверей столь искусно, что ничье ухо не может отличить их от настоящих. Подумай, почему тот белый подбросил дров в огонь? Он подавал Виннету условный знак.
   — Но тогда он должен был заранее договориться с апачами, а ведь он никогда не встречался с ними.
   — А если кто-то другой договорился с апачами и передал бледнолицему приказ подать знак?
   — Ты полагаешь, что среди команчей есть предатели? Уфф! Я не верю! Но нам нечего опасаться апачей, у проходов стоят смелые воины, а спуститься со скал невозможно.
   — Кто знает… Со скал можно спустить лассо, потому что… Ты слышишь?
   Снова раздался крик совы, но на этот раз не сверху, а из долины, словно птицы слетела со скал вниз.
   — Кричала птица, — спокойно произнес вождь. — Мой брат зря беспокоится.
   — Нет. Тысяча чертей! Апачи уже внизу…
   Он не закончил. Со стороны одного из проходов донесся предсмертный крик, а за ним — леденящий душу боевой клич апачей, забыть который я не в силах до сих пор. Услышав вой нападающих индейцев, солдаты Хуареса вскочили на ноги, как по команде.
   — Вот они! — взревел офицер, указывая на нас. — Собаки! Взять их!
   — Взять их! — вторил ему Гибсон. — Смерть им!
   По-видимому, негодяи сговорились заранее и действовали уверенно и слаженно. Стрелять они не могли, так как мы стояли в темноте и попасть в нас было трудно, поэтому солдаты выхватили ножи и гурьбой бросились к нам. Нас разделяло не более тридцати шагов, но старый вестмен был спокоен, словно на нас неслись не вооруженные сильные мужчины, а расшалившиеся мальчишки.
   — Как видите, я был прав, — успел заметить он. — Берите ружья, и встретим их как следует.
   Прежде чем шесть стволов повернулись навстречу противнику и раздался залп, я успел заметить, что Гибсон не бросился на нас вместе со всеми, а остался у костра, схватив Олерта за руку, рывком пытаясь поставить его на ноги. Больше я их не видел, так как апачи ударили на команчей и их борющиеся тела заслонили Гибсона и его безвольную жертву.
   Свет костров освещал лишь малую часть долины, из-за чего апачи не могли знать истинное число своих противников. Команчи все еще стояли кругом, отражая яростный натиск нападавших, но затем под ударами апачей их строй распался на отдельные группы отчаянно сражающихся. Со всех сторон гремели выстрелы, со свистом летели копья и стрелы, и весь этот ад довершали сплетенные в смертельной схватке смуглые тела и жуткий вой, несущийся из нескольких сотен глоток.
   Среди апачей выделялся их предводитель, метавшийся в самой гуще сражения с ружьем в одной руке и томагавком в другой. Его лицо не было раскрашено, и ничто не указывало на звание вождя, но мы сразу поняли, что это Виннету. Белый Бобр тоже узнал его.
   — Виннету! — воскликнул он. — Наконец-то я встретил тебя! Твой скальп станет моим!
   Вождь команчей бросился к своему смертельному врагу, борющиеся тени сомкнулись за его спиной, и мы потеряли его из виду.
   — Что делать? — спросил я Олд Дэта. — Команчей много больше, и если апачи не отойдут, их перебьют до одного. Пора выручать Виннету!
   С этими словами я было метнулся в гущу схватки, но Олд Дэт ухватил меня за руку и удержал.
   — Вы с ума сошли, сэр! Вы курили с команчами трубку мира и не можете встать на сторону их врагов. Виннету слишком умен и опытен, чтобы нуждаться в помощи гринхорна! Вы слышите?
   В то же мгновение я услышал громкий голос моего друга:
   — Воины апачей отходят назад! Быстро!
   В свете тускло тлеющих костров мы увидели, что апачи отступают. Команчи попытались преследовать врага, но град пуль заставил их остановиться. Особенно часто гремела двустволка Виннету, доставшаяся ему в наследство от отца. Разгоряченный боем Белый Бобр приблизился к нам и сказал:
   — Апачи трусливы, как койоты. Сегодня они ушли, но завтра я настигну их, и сотня новых скальпов украсит пояса воинов команчей.
   — Белый Бобр — мужественный воин, но боюсь, ему не удастся снять скальпы с апачей.
   — Мой брат сомневается? Коша-Певе не верит, что команчи разделаются с койотами апачами? Он ошибается.
   — Вспомни, когда я пришел к тебе и сказал, что мы в ловушке, ты ответил мне, что я ошибаюсь. Когда я сказал, что Виннету не ушел к Рио-Кончос, ты снова утверждал, что я ошибся. Теперь я говорю, что мы не сможем выйти из долины. Посмотрим, ошибаюсь ли я на этот раз.
   — Апачи скрылись в темноте. Когда рассветет, мы увидим их и перебьем всех до одного.
   — Тогда прикажи своим воинам остановиться, иначе они зря израсходуют все стрелы и завтра им нечем будет перебить апачей. В долине, правда, хватает деревьев, чтобы изготовить новые, но где вы возьмете наконечники?
   — У сыновей команчей достаточно стрел, чтобы лишить жизни всех апачей, — хвастливо ответил Белый Бобр.
   — А где воины, охранявшие проходы?
   — Они прибежали сюда, чтобы участвовать в сражении.
   — Немедленно отошли их обратно!
   — Мой брат зря беспокоится. Апачи ушли и не вернутся.
   — Тем не менее послушайся моего совета. Два десятка воинов ничего не решают, а там они необходимы. Если, конечно, еще не поздно.
   Белый Бобр нехотя согласился с доводами старого вестмена и отправил воинов к проходам. Но Олд Дэт оказался прав: было уже поздно. Команчей встретили градом пуль и стрел, и из двух десятков посланных в лагерь воинов вернулись только двое…
   — Ты по-прежнему считаешь, что я ошибаюсь? — спросил Олд Дэт вождя. — Мышеловку захлопнули, и нам из нее теперь не выбраться.
   От самоуверенности Белого Бобра не осталось и следа, и он удрученно произнес:
   — Уфф! Что же делать?
   — Сейчас нельзя зря тратить силы. Поставь двадцать или тридцать воинов на безопасном расстоянии у проходов, чтобы апачи не застали вас врасплох, а остальные пусть отдохнут перед завтрашним сражением. Это мой единственный совет.
   На этот раз вождь не спорил. Команчи прекратили стрельбу наугад, не причинявшую апачам никакого вреда, и принялись подсчитывать потери. Мы с Олд Дэтом пошли на поиски Гибсона и Олерта, но те бесследно исчезли вместе с солдатами Хуареса.
   — Какое невезенье! — сокрушался я, расстроенный тем, что Гибсону снова удалось ускользнуть. — Негодяй перебежал к апачам, и нам теперь до него не добраться.
   — Да, думаю, апачи приняли белых наемников с распростертыми объятиями — ведь это они вступили в сговор с лжетопи и всеми силами помогали им. Не зря же лазутчики сидели у костра белых.
   — Да еще, чего доброго, беглецы настроят апачей против нас!
   — Нам ничего не грозит. У нас есть тотем Инда-Нишо, он будет получше любой охранной грамоты, а меня Виннету знает. Так что у Гибсона не получится поссорить нас с апачами. А потом уж я постараюсь, чтобы Виннету выдал его нам. Мы потеряем всего один день, не больше.
   — А если Гибсон убежит вместе с Олертом?
   — Не думаю, что они рискнут пуститься в путь через Мапими без сопровождения. Гибсон храбр, когда за его спиной стоит дюжина головорезов, готовых… Что это?
   Его внимание привлек шум, доносившийся от одного из костров. Краснокожие обнаружили раненого белого, перенесли его к огню и, отчаянно жестикулируя, громко спорили, как с ним поступить. Олд Дэт прошел сквозь круг команчей, опустился на колени и осмотрел рану. Бедняге выстрелом в упор разворотило грудь.
   — Сэр, — обратился он к раненому, — вам осталось недолго жить. В свой смертный час откажитесь от лжи. Вы помогали апачам?
   — Да, — простонал в ответ раненый.
   — И вы знали, что апачи нападут на нас этой ночью?
   — Знали. Топи нарочно привели команчей в эту долину.
   — А Гибсон подавал апачам условные знаки?
   — Да, сэр. Он должен был разжечь яркое пламя столько раз, сколько сотен воинов насчитывает отряд команчей. Вы помешали Гибсону и тем самым ввели в заблуждение Виннету, иначе он не напал бы этой ночью и здесь. Сегодня у него только сотня воинов, остальные подойдут завтра.
   — Я предвидел, что нас заманили в ловушку, но все же надеялся, что бой будет завтра. Но теперь поздно сожалеть: апачи заняли проходы, и нам отсюда не выбраться. Эта долина станет нашей могилой.
   — Она станет могилой апачей! — злобно воскликнул Белый Бобр и в ярости раскроил томагавком голову несчастному белому. — Пусть предатель уходит в Страну Вечной Охоты! Воины команчей не станут ждать прихода апачей. Еще этой ночью мы перебьем всех, кто встал на нашем пути, а завтра снимем скальпы и с тех, кто спешит им на помощь.
   Белый Бобр велел разжечь костер и послал за старейшинами племени. Олд Дэта тоже пригласили участвовать в совете. Я с остальными нашими спутниками уселся поодаль и с напряжением следил за старым вестменом. К сожалению, долгое время вожди и старейшины говорили вполголоса, и мы ничего не слышали. Однако по хмурому лицу и резким движениям Олд Дэта я понял, что он не разделяет мнения краснокожих и пытается убедить их дождаться рассвета. Увы, тщетно! Наконец взбешенный упрямством краснокожих, старик вскочил на ноги и, гневно сверкая глазами, вскричал:
   — Тогда погибайте! Я много раз предупреждал вас, но вы не слушались моих советов, а я всегда оказывался прав. Вы свободные воины и можете поступать как вам вздумается, но я и мои товарищи останемся здесь.
   — Коша-Певе испугался, поэтому не хочет идти в бой вместе с нами, — презрительно сказал один из вождей.
   Олд Дэт вздрогнул, словно от пощечины, но сдержался и раздельно произнёс:
   — Пусть мой брат сначала докажет свою храбрость. Меня зовут Коша-Певе, и этого имени вполне достаточно, чтобы враги боялись меня.
   Старик вернулся к нам и сел, молча ожидая конца совета. Через несколько минут краснокожие поднялись и направились было к нам, как вдруг из темноты раздался громкий голос:
   — Белый Бобр, посмотри сюда! Мое ружье готово отнять у тебя жизнь!
   Мы все повернулись на голос и в полумраке увидели стоящего во весь рост Виннету с ружьем на изготовку. Стволы почти одновременно изрыгнули пламя, Белый Бобр пошатнулся и медленно опустился на землю. Рядом с ним как подкошенный рухнул еще один из вождей команчей.
   — Так погибнут все лжецы и предатели! — донеслось из темноты, и в следующее мгновение вождь апачей исчез в ночи.
   Все произошло так быстро, что команчи не успели даже схватиться за оружие, и только оправившись от потрясения и неожиданности, с криками устремились в погоню за дерзким противником. Мы подошли к костру. Олд Дэт наклонился к вождям команчей, неподвижно лежавшим на траве. Оба были мертвы.
   — Невероятное мужество! — с восхищением воскликнул Ланге-отец. — Этот Виннету — сущий дьявол!
   — То ли еще будет, — мрачно предрек Олд Дэт. — Бойня только начинается.
   Не успел он закончить, как ночь огласилась диким воем.
   — А вот и доказательство моей правоты, — произнес старик голосом, в котором не было и следа торжества. — Виннету не только убил двоих вождей в их же лагере, но и заманил в засаду тех, кто бросился за ним в погоню. Стрелы апачей остры и бьют точно в цель.
   К крикам краснокожих присоединился сухой треск револьверных выстрелов.
   — Это Виннету, — сказал Олд Дэт, по звукам рисующий картину боя. — Команчи пытаются взять его в кольцо, но ему удалось прорваться. Никто не может противостоять ему.