Страница:
— Вы сказали о каком-то следе? Вы имели в виду след гамбусино?
— Да.
— И вам известно, куда он направляется?
— Абсолютно точно.
— Ну тогда вы должны поторопиться, потому что он тоже спешил. Но еще больше спешили вчерашние сеньоры. Их больше двадцати человек, а главный у них — знаменитый Отец-Ягуар. Ну его-то вы вряд ли знаете.
— Ошибаетесь. Мы с моим слугой Фрицем тоже состояли в его экспедиции.
— Что? Следовательно… Следовательно: раз вы — члены экспедиции Отца-Ягуара и преследуете гамбусино, он тоже преследует его.
— Вы угадали. Тут речь идет об одном очень интересном деле, по-латыни «негоциум», которое имеет для нас огромное значение. Я имею в виду…
Фриц решил, что настало время ему вмешаться, и перебил своего господина:
— …месторождения серебра, открытые, говорят, недавно в горах, и все названные господа спешат именно туда, чтобы удостовериться, так ли это на самом деле или только слухи.
— Я поздравляю вас, сеньоры! — воскликнул экспедитор с дурацким пафосом, свойственным его речи вообще, как мы с вами уже успели убедиться. — Предприятие, за которое берутся Отец-Ягуар или Бенито Пахаро, не может не быть успешным. Я надеюсь, вы, когда будете возвращаться, не преминете заглянуть ко мне на огонек еще раз. Я безмерно уважаю всех троих героев и восхищаюсь ими. И прошу вас: передайте им также, что я продал вам мулов дешевле, гораздо дешевле, чем вы собирались заплатить мне. А это чистая правда. Ну вы же ведь уже заплатили мне по пятьдесят боливаров? Заплатили. А я уступаю их вам по тридцать. А разницу я вам сейчас же верну, верну обязательно, не беспокойтесь…
Немцы ничего не поняли из хитроумных словесных вывертов сеньора Серено, но это их, впрочем, нисколько не занимало. Доктор Моргенштерн молча взял деньги и нерешительно положил их в карман, не пересчитывая их. А напрасно. Потому что Родриго Серено вернул ему все деньги. В последний момент у него вдруг возникло опасение, что, когда в экспедиции Отца-Ягуара зайдет речь о том, по какой цене и когда Серено продавал мулов, вполне может статься, что все его махинации выйдут наружу. И пойдет тогда о нем дурная слава по всей стране. А этого он, понятное дело, никак не мог допустить. Нет уж, пусть лучше повсюду узнают о его неслыханной щедрости. Он обратил внимание доктора Моргенштерна на то, что вернул все деньги, само собой попросив его непременно сообщить об этом Отцу-Ягуару.
Итак, все приготовления были завершены. Проводник уже давно томился в ожидании команды об отправлении в путь. Доктор Моргенштерн и его слуга сели на своих мулов, а пеон уже давно был готов. И они покинули владения Родриго Серено.
Глава XIX
— Да.
— И вам известно, куда он направляется?
— Абсолютно точно.
— Ну тогда вы должны поторопиться, потому что он тоже спешил. Но еще больше спешили вчерашние сеньоры. Их больше двадцати человек, а главный у них — знаменитый Отец-Ягуар. Ну его-то вы вряд ли знаете.
— Ошибаетесь. Мы с моим слугой Фрицем тоже состояли в его экспедиции.
— Что? Следовательно… Следовательно: раз вы — члены экспедиции Отца-Ягуара и преследуете гамбусино, он тоже преследует его.
— Вы угадали. Тут речь идет об одном очень интересном деле, по-латыни «негоциум», которое имеет для нас огромное значение. Я имею в виду…
Фриц решил, что настало время ему вмешаться, и перебил своего господина:
— …месторождения серебра, открытые, говорят, недавно в горах, и все названные господа спешат именно туда, чтобы удостовериться, так ли это на самом деле или только слухи.
— Я поздравляю вас, сеньоры! — воскликнул экспедитор с дурацким пафосом, свойственным его речи вообще, как мы с вами уже успели убедиться. — Предприятие, за которое берутся Отец-Ягуар или Бенито Пахаро, не может не быть успешным. Я надеюсь, вы, когда будете возвращаться, не преминете заглянуть ко мне на огонек еще раз. Я безмерно уважаю всех троих героев и восхищаюсь ими. И прошу вас: передайте им также, что я продал вам мулов дешевле, гораздо дешевле, чем вы собирались заплатить мне. А это чистая правда. Ну вы же ведь уже заплатили мне по пятьдесят боливаров? Заплатили. А я уступаю их вам по тридцать. А разницу я вам сейчас же верну, верну обязательно, не беспокойтесь…
Немцы ничего не поняли из хитроумных словесных вывертов сеньора Серено, но это их, впрочем, нисколько не занимало. Доктор Моргенштерн молча взял деньги и нерешительно положил их в карман, не пересчитывая их. А напрасно. Потому что Родриго Серено вернул ему все деньги. В последний момент у него вдруг возникло опасение, что, когда в экспедиции Отца-Ягуара зайдет речь о том, по какой цене и когда Серено продавал мулов, вполне может статься, что все его махинации выйдут наружу. И пойдет тогда о нем дурная слава по всей стране. А этого он, понятное дело, никак не мог допустить. Нет уж, пусть лучше повсюду узнают о его неслыханной щедрости. Он обратил внимание доктора Моргенштерна на то, что вернул все деньги, само собой попросив его непременно сообщить об этом Отцу-Ягуару.
Итак, все приготовления были завершены. Проводник уже давно томился в ожидании команды об отправлении в путь. Доктор Моргенштерн и его слуга сели на своих мулов, а пеон уже давно был готов. И они покинули владения Родриго Серено.
Глава XIX
НЕЧАЯННЫЕ ВСТРЕЧИ
Кордильеры, или Анды, как их называют в Южной Америке, как известно, имеют ступенчатое строение. Тот, кто двигается на запад в Чили или Перу, поднимаясь в Анды с восточной стороны, последовательно минует несколько климатических поясов, соответствующих ступеням гор.
Первая ступень в геологическом смысле состоит из самых молодых отложений и достигает высоты 1600 метров. Здесь — царство тропиков. Пышную растительность изредка прерывают поляны, поросшие густой, сочной травой. На второй ступени можно подняться уже до высоты 2900 метров. На этой ступени умеренный климат, леса здесь не менее густые, хотя растительность в них совершенно иная, чем ступенью ниже, здесь произрастают в основном различные виды хинных деревьев. Следующая ступень, называемая по-испански «Кабесерас-де-лос-валес» [85] (высокогорные долины), — это уже уровень 3300 метров. Такая высота — сама по себе защита для редких растений, при виде которых сердце любого ботаника забилось бы учащенно. И здесь лес, хотя и не очень высокий, стоит еще сплошной стеной, что, конечно, тоже защищает растения от уничтожения. На следующей ступени, называемой по-испански «Пуна» [86], можно подняться до 3900 метров. Деревья здесь стоят уже по отдельности, а между ними целые заросли целебных трав (генитаны, валерианы и так далее). Сюда животные, обитающие в горах, приходят за лекарствами, безошибочно находя в горной аптеке траву, нужную для исцеления от той или иной болезни. На Пуне трава в целом уже не такая сочная, как ниже, за долгие периоды засухи она порой совершенно высыхает, а в сезон дождей опять наливается живительной влагой. Следующая, последняя по высоте ступень Анд по-испански называется «Пуна брава» [87]. Между горными вершинами, взметнувшимися в небо на высоту более 3900 метров, проходят перевалы, через которые пролегает путь всех путешественников, а также геологов и горнодобытчиков: Пуна брава очень богата полезными ископаемыми. Здесь очень часто идет град или даже снег в самый разгар лета, а зимой бушуют снежные бури.
Там, где на границе Кабесеры и Пуны сходятся также границы Аргентины и Боливии, по восточному склону тянется обширный лес, состоящий из деревьев Cinchona-calisiya. На полянах, изредка рассекающих густой лес, ставят свои хижины индейцы племени мойо. Чуть выше расположено плоскогорье Гуанакоталь, на котором они охотятся, а еще выше — там, где уже территория Пуны бравы, высокогорное плато, называемое Салина-дель-Кондор из-за бьющих здесь из-под земли соленых на вкус минеральных источников.
Барранка-дель-Омисидио, или ущелье Смерти, находится еще выше Салины. К нему ведет тропа, которая начинается на территории Чили, поднимается к Салине, а далее ведет к Сальте. Там, где сходятся границы Аргентины и Боливии, эта тропа сливается с другой, становится шире и превращается в уже, можно сказать, дорогу, ведущую на север, в Перу. Правда, европеец вряд ли назвал бы эту все-таки тропу дорогой. Ступая по камням и песку, вьючные животные не оставляют на этой тропе никаких следов, так что отыскать ее по очень хитрым приметам могут только бывалые путешественники, все прочие обречены в поисках тропы плутать здесь целые дни, а может быть, и недели, пока случайно не наткнутся на какой-нибудь караван.
Вот на такой именно случай и рассчитывал тот пеон из Сальты, которого немцам рекомендовал Родриго Серено. Местности этот человек толком не знал, так что и проводником его в настоящем смысле этого слова назвать нельзя было никак. Он вел своих нанимателей уже полдня, неожиданно делая резкие повороты то влево, то вправо, а потом снова влево, вправо, и все сначала… В одном надо отдать ему должное: он очень внимательно осматривал окрестности, правда, делал он это потому лишь, чтобы не открылась вдруг его некомпетентность. Как только он натыкался на следы, оставленные копытами лошади какого-нибудь случайно занесенного сюда всадника, лицо его тотчас принимало выражение крайней озабоченности и важности, но как только он понимал, что это все-таки еще не тропа, опять тушевался и сникал.
Доктор Моргенштерн, погруженный в свои мысли, не замечал никаких странностей в поведении проводника, но от зоркого глаза Фрица это не ускользнуло. В конце концов он счел необходимым сказать своему господину по-немецки:
— А вам не кажется, что этот малый не слишком-то хорошо знает эти места?
— Нет, не кажется, а что?
— Присмотритесь к тому, как он себя ведет. То суетится, а то напряжен, как будто его судорога сводит, — так ведут себя обычно люди, не очень уверенные в себе, и именно поэтому мы все время мечемся в разные стороны.
— Это я заметил, но мы же всегда возвращаемся на то место, откуда уехали, если направление взято неверно.
— Да вот то-то и оно, что кружим без всякого толку, нет, этот дядя определенно заблудился, вот что я вам скажу.
— Это в высшей степени неприятно, или «инамоэнус», как говорили в Древнем Риме. Если этот человек назвался проводником, то он обязан знать дорогу.
— Логичное предположение, но дело в том, что мы-то имеем дело с человеком, который и не подозревает, что существует на свете логика. Ну вы присмотритесь к нему повнимательней! Он же совершенный дикарь.
Это было верное наблюдение. Лицом пеон был диковат, можно было даже, пожалуй, сказать, что в его внешности присутствовало нечто разбойничье.
Они подъехали к месту, с которого перед ними открылись, две неширокие долины — слева и справа. Проводник остановился, осмотрелся и наконец дал понять, что надо свернуть, чем переполнил чашу терпения Фрица. Он отбросил прочь все приличия и заорал:
— С какой стати? Вы что, потеряли дорогу?
— Как вы можете так думать, сеньор? — виноватым тоном стал оправдываться пеон. — Я же знаю, где мы находимся.
— О, вот в этом я нисколько не сомневаюсь. Вы, так же, как и мы, прекрасно знаете, что мы находимся в Андах, но в каком именно их пункте, вы нам сказать вряд ли сможете.
— Я знаю эту дорогу, как свои пять пальцев, и еще ни разу в жизни не заблудился, — поняв, что терять ему уже нечего, с отчаянным нахальством заявил проводник.
— Ах, вот как! Значит, вы до сих пор считали, что просто не способны заблудиться. Так вот: должен вас огорчить — такими способностями вы все же обладаете, и, должен заметить, вы — редкий путаник!
— Вы хотите меня унизить, сеньор! — вскипел «кабальеро». — В таком случае, я возвращаюсь!
— А вот это у вас, мой милый, вряд ли получится!
— Почему это?
— А потому, что мул, на котором вы, сеньор, имеете честь восседать, принадлежит не вам, а нам.
— А я вот возьму и не верну его вам!
— Не говорите глупостей! Или вы не видите, что мы вооружены? В здешних местах не принято задавать вопросы о том, кто и почему стреляет, да будет вам известно. Обещаю, что непременно пошлю вам вслед пулю, как только вы повернете своего мула обратно. Я не шучу, учтите. Так что вперед, любезный, только вперед!
Пеон счел за лучшее не связываться с этим не в меру горячим немцем и направил своего мула в долину, лежащую слева. Доктор Моргенштерн и Фриц — за ним.
Долина имела множество изгибов и заканчивалась узким глубоким ущельем, которые в Северной Америке называют каньонами.
Пеон придержал своего мула, поняв, что в этих местах он никогда раньше не бывал и ущелья этого в глаза не видел. Поразмыслив несколько минут над тем, что же ему делать дальше, решил, что самое разумное в его положении — честно сознаться немцам в своей ошибке. Подъехав к ним, он сказал:
— Сеньоры, мы поехали в неверном направлении. Надо было ехать прямо, а не сворачивать влево. Необходимо вернуться!
— Старая песня! Так я и думал! — недовольно пробурчал Фриц. — Но теперь-то вы хоть знаете, какое направление — верное?
— Да! Дело в том, что мы слишком сильно взяли влево, нам надо вернуться и повернуть направо.
— Если это так, то я буду очень рад, потому что мне кажется, что…
Он замолчал, потому что издалека донесся какой-то неясный шум.
— Что это? — спросил Фрица доктор Моргенштерн. — Как ты думаешь?
— Я пытаюсь понять… Похоже на стук копыт…
— Значит, я вывел вас на правильную дорогу! — воскликнул пеон, повернув к спутникам просиявшее лицо.
— Если даже так, то вышло это совершенно случайно, — охладил его Фриц. — Вы, как я теперь понимаю, с самого начала вели нас наобум. Надеюсь, теперь-то мы, наконец, узнаем, в какой части Нового Света находимся.
Доктор Моргенштерн, Фриц и пеон находились в этот момент в таком месте, где ущелье в очередной раз изгибалось. Из-за поворота показались трое всадников. Первый, судя по его обличию, был аррьеро, или погонщик мулов. За ним шел тяжело навьюченный мул. Второй всадник, следовавший за этим мулом, имел внешность довольно редкую для Аргентины — он был светловолос и сероглаз, высок ростом, хотя одет так же, как одевается большинство жителей Латинской Америки. Третий, заключавший эту небольшую процессию, по виду, также как и первый, был типичный аррьеро. Догадаться о том, что это за компания, не составляло особого труда: скорее всего, путешествующий блондин, возможно, прибывший в Аргентину из Европы, нанял этих двух аррьеро в качестве проводников, вот и все. Еще несколько минут, и эта догадка скорее всего подтвердится или будет слегка откорректирована, но ни в коем случае не опровергнута, думал про себя Фриц, спокойно разглядывая встречных.
— Кого я вижу! — воскликнул вдруг аррьеро, ехавший последним. — Это же Мальсесо, пеон сеньора Родриго Серено из Сальты!
— Да, это я! — ответил несколько растерянно пеон. — А откуда вы меня знаете?
— Я бывал у вашего хозяина не раз, там видел вас и узнал, как вас зовут. А вы нанялись проводником к этим сеньорам, которые с вами?
— Да, я у них проводник.
— О небо! Как же вы решились на это? Не всякий аррьеро возьмется за такую работу.
— Я знаю горы гораздо лучше, чем вам кажется! — ответил пеон заносчиво. — Во всяком случае, не хуже вас! А кроме того, мы не собирались идти через перевал
— Ах, вот оно что! Так вы путешествуете только по эту сторону Анд! Тогда, конечно, другое дело! Но учтите, вы уже миновали Пуну и вышли на дорогу, которая ведет на Пуну браву, но в совершенно безлюдное место Могу я спросить, куда же вы все-таки хотите попасть?
— Туда, куда и направляемся В Салину-дель-Кондор.
— В Салину? Как и мы! И вы, значит, думаете что едете именно туда?
— Ну конечно!
— Вы ошибаетесь, сеньор! Мы едем из Перу в Сальту И следовательно вы находитесь на неверном пути.
— Вы в этом уверены?
— Разумеется! В этих местах всего две дороги. Одна — та, на которой мы (с вами сейчас находимся а другая начинается в Чили, проходит мимо Салины-дель-Кондор и сливается с этой в том месте, которое вы миновали полдня назад.
— Мне это известно!
— Да? И вы не заметили, что заблудились? Когда вы отправились в путь?
— С восходом солнца.
— Сначала вы шли в верном направлении, но странно, что несмотря на это, все же пропустили го место, где дороги сливаются. Там вам надо было свернуть влево, а вы поехали прямо.
— Так я и думал! — вмешался Фриц. — Мы сделали огромный бесполезный крюк зря потратили, наверное три четверти дня.
— Нет гораздо меньше сеньор, — мягко перебил его аррьеро. — Дорога, которая вам нужна, проходит отсюда строго на запад. Если вы будете придерживаться направления на солнце то часа через три выедете на нее.
— Хм! — задумчиво пробормотал Фриц. — Как нам повезло, что мы встретили вас! Насколько я понял горные тропы не открываются кому попало. — И он покосился на злополучного проводника.
— Да, это так — ответил аррьеро. — Анды открывают свои секреты только тому кто сначала исходит их вдоль и поперек.
— Да-да, теперь я это понял окончательно хотя опасался заблудиться здесь с самого начала. Но потом подумал, ничего кривая все равно выведет. Не вывела. И вот мы, трое иностранцев и проводник, который оказался на самом деле полным профаном очутились сами не знаем где Я боюсь что эту пресловутую дорогу мы вообще уже никогда не отыщем.
— Это вполне вероятно — добродушно рассмеявшись, ответил аррьеро. — Мне кажется самое лучшее сейчас для вас вернуться вместе с нами к тому месту где две дороги сливаются и уже оттуда двигаться туда, куда вам нужно. Там я объясню вам все более подробно да вы и сами все поймете когда окажетесь там.
— Значит вам известна дорога в Салину-дель-Кондор?
— Могу пройти по ней ночью с завязанными пазами.
— Это замечательно, но нам это вряд ли чем нибудь поможет Мы уже потеряли три четверти дня а если пойдем с вами в обратный путь то потеряем времени намного больше.
— А это для вас имеет большое значение?
— Да в том-то все и дело В Салине нас ждут люди, с которыми мы давно договорились о встрече. Может быть, вы кого-то из них даже и знаете, во всяком случае, об Отце-Ягуаре наверняка что-нибудь слышали, а?
— Отца-Ягуара я знаю очень хорошо. Это наверное самый известный человек в Андах. Так значит он сейчас в Салине?
— Да.
— Он там охотится?
— Охотится? Возможно и охотится — ответил Фриц и задумчиво добавил — Но не на зверей а на людей. Точнее, нелюдей — двух законченных мерзавцев
— Que cosa! [88] Охотится на людей. Он что хочет их наказать за что-то?
— Да.
— А кто они?
— Позвольте мне не отвечать на этот вопрос Отец-Ягуар будет недоволен если эта история станет всеобщим достоянием.
— Хорошо, хорошо, не отвечайте. Но я охотно помог бы вам. Участвовать в таком приключении — это ведь честь для меня! А вы будете принимать в нем участие?
— Само собой.
— Да, но если вы будете возвращаться вместе с нами, вы не успеете попасть в Салину ко времени. Я с удовольствием показал бы вам кратчайший путь туда, но в данном случае я человек подневольный, нас нанял сеньор, которого мы сопровождаем и обязаны доставить его в Сальту. — Он на секунду замолчал, глубоко задумавшись, потом вздохнул и произнес: — Нет, все-таки самое лучшее для вас — ехать с нами.
Светловолосый иностранец в продолжение всего этого разговора напряженно к нему прислушивался, одновременно испытующе поглядывая то на доктора, то на его слугу. Казалось, он старался понять, о чем идет речь. Когда аррьеро произнес последнюю свою фразу, он достал часы, посмотрел на них и обратился к нему.
— Значит, если я правильно все понял, вы можете помочь этим сеньорам вовремя попасть туда, куда им нужно, до наступления сумерек?
— Ну да, могу.
— А скажите… с той дороги, по которой вы их поведете, можно потом свернуть на дорогу, ведущую в Сальту?
— Конечно, можно.
— В таком случае вы сможете помочь сеньорам, не оставляя меня. Потому что я еду с вами. А три часа, которые на это уйдут, я думаю, два таких опытных проводника, как вы и ваш друг, завтра наверстают без особого труда. Ночь нам, очевидно, придется провести всем вместе, ну, а завтра утром мы втроем спокойно возьмем курс на Сальту.
Доктора Моргенштерна растрогало это неожиданное проявление дружеского участия со стороны человека, который видит их впервые в жизни. Подъехав к иностранцу, он с нотками восторга в голосе произнес:
— Сеньор, мы высоко оценили проявленное вами благородство. Сами мы никогда бы не осмелились просить вас ради нас идти на такие жертвы, а может, даже и подвергать себя риску. Чтобы оградить вас от него, мы, как воспитанные люди, должны были ответить отказом на ваше предложение, но наше положение до такой степени отчаянное, что мы не станем делать вид, будто не хотим воспользоваться вашим благородным порывом. Хотим, но понимаем также, что просто обязаны отплатить вам самым достойным образом — нашей дружбой и всеми нашими силами. Кстати, разрешите представиться: я…
— О, прошу вас, не надо называть свое имя, — улыбаясь, сказал иностранец. — Поймите меня правильно: недостойным людям я бы никогда не стал помогать. Просто вы мне симпатичны, и это для меня гораздо важнее, чем ваши, не сомневаюсь, очень достойные и, возможно, звучные имена. Поверьте, я умею ценить дружбу и готов быть вашим другом, нисколько не сомневаюсь, что ваше прошлое и настоящее заслуживают уважения, но такой уж странный я человек: мне кажется, дружба между людьми чище и глубже, если они не оглядываются мысленно на прошлые заслуги, имеющиеся у каждого из них. А завтра поутру, когда будем расставаться, мы и представимся друг другу.
Он пожал руку несколько ошарашенного доктора Моргенштерна, впервые в жизни столкнувшегося со столь своеобразной трактовкой дружбы, и повернулся к аррьеро, спросив его о том, что одинаково волновало сейчас их всех:
— Мы едем вперед или поворачиваем?
— Поворачиваем.
Иностранец вернулся на свое место между вьючным мулом и вторым аррьеро, и маленькая экспедиция тронулась в путь. Замыкал ее опозорившийся пеон сеньора Серено, все время молчавший с тем характерным, как бы навсегда застывшим выражением лица, которое бывает у приговоренных к суровому наказанию преступников.
Примерно через четверть часа дорога стала подниматься в гору и привела путников на небольшое плато, на западной оконечности которого возвышалась горная гряда. Аррьеро, возглавлявший маленький отряд, остановился, чтобы лишний раз сориентироваться на местности. Внимательно оглядев все растущие вокруг деревья, потом скалы, он нашел то, что искал, — естественный коридор между ними, по которому можно проехать на мулах, и сказал светловолосому иностранцу.
— Все даже лучше, чем я мог ожидать. По этому проходу мы проедем без всякого труда.
И он тронул поводья своего мула. Плато плавно переходило в узкую долину, постепенно все более расширявшуюся и упиравшуюся в конце концов в крутую, на первый взгляд, почти отвесную каменную стену, над которой возвышалась огромная гора. Ее вершина была совершенно лысой, но на склонах кое-где зеленели островки растительности, довольно свежей, поскольку сезон дождей закончился совсем недавно. Но никаких речушек или ручьев поблизости заметно не было. У самого подножия горы рос густой кустарник. К нему и направились оба аррьерос, чтобы набрать хвороста для костра.
Доктор Моргенштерн воспользовался остановкой, чтобы завести беседу с иностранцем, так располагающим к себе всех окружающих. А вот у Фрица сердце к обаятельному путешественнику почему-то не лежало, он все время спрашивал себя: кто этот путешественник, откуда он взялся здесь, что ищет, но Фриц старался быть объективным, а незнакомец, нельзя было не признать, производил убедительное впечатление человека, который готов оказывать бескорыстную помощь людям в любой ситуации. Чтобы как-то отвлечься от мучивших его подозрений, Фриц пришпорил немного своего мула и выехал вперед. Залюбовавшись величественной горной панорамой, он пришел в хорошее расположение духа и сказал по-немецки, обращаясь к своему господину:
— Не было бы счастья, да несчастье помогло! Благодаря этому путанику дядюшке пеону, мы познакомились с такими симпатичными людьми! Мы ему еще должны быть благодарны за эту встречу, хотя он вполне мог бы завести нас в Лапландию или на Северный полюс — с него станется.
— На Северный полюс вы вряд ли попали бы, потому что никаких дорог туда вовсе нет.
Эти слова — ответ Фрицу — прозвучали на чистейшем немецком языке, но произнес их не доктор Моргенштерн, а… загадочный иностранец. Не успели доктор и его слуга прийти в себя от изумления, как он продолжил:
— Моя радость от встречи с вами возросла ровно вдвое после того, как я узнал, что вы — немцы.
— Да, мы — немцы, — ответил ему доктор. — Но вы тоже владеете нашим родным языком, причем превосходно! Вы специально его изучали? Или, может быть…
— Разумеется, — рассмеявшись, ответил иностранец. — Немецкому языку я учился прежде всего у своих родителей.
— Значит, вы тоже немец?
— Да, и горжусь этим.
— Вы родились в Германии или здесь?
— В Германии.
— И я тоже! Я, признаться, был не согласен с вами в душе, когда вы сказали, что не хотите до поры до времени знать, кто мы такие, но решил пойти вам навстречу. А теперь, поскольку выяснилось, что мы — земляки, я все же, с вашего позволения, представлюсь. Доктор Моргенштерн из Ютербогка! А в Аргентину прибыл для того, чтобы заняться палеонтологическими изысканиями.
— И я также, — вставил Фриц. — Меня зовут Фриц Кизеветтер, родом я из Штралау на Руммельсбургском озере. А что касается наших изысканий, то мы раскопали уже гигантскую хелонию, а потом мегатерия.
— В этом я, к сожалению, ничего не понимаю, — ответил немец. — Мое имя Энгельгардт, а занимаюсь я… — в общем, можно сказать, что я — то, что люди обычно называют рантье.
— О, если бы я жил на собственные сбережения, то люди назвали бы меня не иначе, как «ходячий скелет», — рассмеялся Фриц, — А можем мы узнать: вы постоянно проживаете в прекрасной Аргентине или нет?
— До сих пор я жил не в Аргентине, а в столице Перу Лиме, но недавно продал свое дело и хочу в скором времени вернуться в Германию.
— Сделка была удачной?
— Достаточно удачной, учитывая нынешнюю ситуацию в экономике Перу, — ответил Энгельгардт, несколько удивленный бесцеремонностью вопроса.
— О, это меня чрезвычайно радует. Потому что если бы я занялся бизнесом, то получил в качестве барыша один только шиш с маслом, а раз вы довольны полученной суммой, значит, у вас было хорошее, прибыльное дело.
— Но чем вы занимаетесь, герр Кизеветтер?
— Вы хотите знать, кто я такой? Никто, просто уроженец Штралау, и боле ничего. То есть на все руки от скуки. Временно я практикант, участвующий в палеонтологических изысканиях под руководством доктора Моргенштерна, а в данный момент мы вместе с ним по совместительству с нашей научной деятельностью преследуем двух самых больших негодяев, которых когда-либо носила земля.
— Кто эти люди?
— Некто, кого часто называют просто «Гамбусино», как будто это его собственное имя, такой, дескать, он великий золотоискатель, среди всех гамбусино — самый умелый и удачливый, а второй известен тем, что убивает на арене невинных животных, он — тореадор, еще точнее — эспада, и зовут его Антонио Перильо, и его имя известно очень многим в Аргентине.
— Это имя я тоже слышал и даже читал об этом человеке в газетах. Он выступал у нас в Лиме, но я не любитель корриды и не хожу в цирк. Так почему же вы называете этих двоих негодяями?
— Чтобы дать вам полный ответ на этот вопрос, надо рассказать такую длинную историю, что ее изложение продлилось бы до завтрашнего вечера. Ну в общем так: этот Перильо, которого мы раньше никогда и в глаза не видели, преследует нас повсюду и уже не раз пытался убить.
Первая ступень в геологическом смысле состоит из самых молодых отложений и достигает высоты 1600 метров. Здесь — царство тропиков. Пышную растительность изредка прерывают поляны, поросшие густой, сочной травой. На второй ступени можно подняться уже до высоты 2900 метров. На этой ступени умеренный климат, леса здесь не менее густые, хотя растительность в них совершенно иная, чем ступенью ниже, здесь произрастают в основном различные виды хинных деревьев. Следующая ступень, называемая по-испански «Кабесерас-де-лос-валес» [85] (высокогорные долины), — это уже уровень 3300 метров. Такая высота — сама по себе защита для редких растений, при виде которых сердце любого ботаника забилось бы учащенно. И здесь лес, хотя и не очень высокий, стоит еще сплошной стеной, что, конечно, тоже защищает растения от уничтожения. На следующей ступени, называемой по-испански «Пуна» [86], можно подняться до 3900 метров. Деревья здесь стоят уже по отдельности, а между ними целые заросли целебных трав (генитаны, валерианы и так далее). Сюда животные, обитающие в горах, приходят за лекарствами, безошибочно находя в горной аптеке траву, нужную для исцеления от той или иной болезни. На Пуне трава в целом уже не такая сочная, как ниже, за долгие периоды засухи она порой совершенно высыхает, а в сезон дождей опять наливается живительной влагой. Следующая, последняя по высоте ступень Анд по-испански называется «Пуна брава» [87]. Между горными вершинами, взметнувшимися в небо на высоту более 3900 метров, проходят перевалы, через которые пролегает путь всех путешественников, а также геологов и горнодобытчиков: Пуна брава очень богата полезными ископаемыми. Здесь очень часто идет град или даже снег в самый разгар лета, а зимой бушуют снежные бури.
Там, где на границе Кабесеры и Пуны сходятся также границы Аргентины и Боливии, по восточному склону тянется обширный лес, состоящий из деревьев Cinchona-calisiya. На полянах, изредка рассекающих густой лес, ставят свои хижины индейцы племени мойо. Чуть выше расположено плоскогорье Гуанакоталь, на котором они охотятся, а еще выше — там, где уже территория Пуны бравы, высокогорное плато, называемое Салина-дель-Кондор из-за бьющих здесь из-под земли соленых на вкус минеральных источников.
Барранка-дель-Омисидио, или ущелье Смерти, находится еще выше Салины. К нему ведет тропа, которая начинается на территории Чили, поднимается к Салине, а далее ведет к Сальте. Там, где сходятся границы Аргентины и Боливии, эта тропа сливается с другой, становится шире и превращается в уже, можно сказать, дорогу, ведущую на север, в Перу. Правда, европеец вряд ли назвал бы эту все-таки тропу дорогой. Ступая по камням и песку, вьючные животные не оставляют на этой тропе никаких следов, так что отыскать ее по очень хитрым приметам могут только бывалые путешественники, все прочие обречены в поисках тропы плутать здесь целые дни, а может быть, и недели, пока случайно не наткнутся на какой-нибудь караван.
Вот на такой именно случай и рассчитывал тот пеон из Сальты, которого немцам рекомендовал Родриго Серено. Местности этот человек толком не знал, так что и проводником его в настоящем смысле этого слова назвать нельзя было никак. Он вел своих нанимателей уже полдня, неожиданно делая резкие повороты то влево, то вправо, а потом снова влево, вправо, и все сначала… В одном надо отдать ему должное: он очень внимательно осматривал окрестности, правда, делал он это потому лишь, чтобы не открылась вдруг его некомпетентность. Как только он натыкался на следы, оставленные копытами лошади какого-нибудь случайно занесенного сюда всадника, лицо его тотчас принимало выражение крайней озабоченности и важности, но как только он понимал, что это все-таки еще не тропа, опять тушевался и сникал.
Доктор Моргенштерн, погруженный в свои мысли, не замечал никаких странностей в поведении проводника, но от зоркого глаза Фрица это не ускользнуло. В конце концов он счел необходимым сказать своему господину по-немецки:
— А вам не кажется, что этот малый не слишком-то хорошо знает эти места?
— Нет, не кажется, а что?
— Присмотритесь к тому, как он себя ведет. То суетится, а то напряжен, как будто его судорога сводит, — так ведут себя обычно люди, не очень уверенные в себе, и именно поэтому мы все время мечемся в разные стороны.
— Это я заметил, но мы же всегда возвращаемся на то место, откуда уехали, если направление взято неверно.
— Да вот то-то и оно, что кружим без всякого толку, нет, этот дядя определенно заблудился, вот что я вам скажу.
— Это в высшей степени неприятно, или «инамоэнус», как говорили в Древнем Риме. Если этот человек назвался проводником, то он обязан знать дорогу.
— Логичное предположение, но дело в том, что мы-то имеем дело с человеком, который и не подозревает, что существует на свете логика. Ну вы присмотритесь к нему повнимательней! Он же совершенный дикарь.
Это было верное наблюдение. Лицом пеон был диковат, можно было даже, пожалуй, сказать, что в его внешности присутствовало нечто разбойничье.
Они подъехали к месту, с которого перед ними открылись, две неширокие долины — слева и справа. Проводник остановился, осмотрелся и наконец дал понять, что надо свернуть, чем переполнил чашу терпения Фрица. Он отбросил прочь все приличия и заорал:
— С какой стати? Вы что, потеряли дорогу?
— Как вы можете так думать, сеньор? — виноватым тоном стал оправдываться пеон. — Я же знаю, где мы находимся.
— О, вот в этом я нисколько не сомневаюсь. Вы, так же, как и мы, прекрасно знаете, что мы находимся в Андах, но в каком именно их пункте, вы нам сказать вряд ли сможете.
— Я знаю эту дорогу, как свои пять пальцев, и еще ни разу в жизни не заблудился, — поняв, что терять ему уже нечего, с отчаянным нахальством заявил проводник.
— Ах, вот как! Значит, вы до сих пор считали, что просто не способны заблудиться. Так вот: должен вас огорчить — такими способностями вы все же обладаете, и, должен заметить, вы — редкий путаник!
— Вы хотите меня унизить, сеньор! — вскипел «кабальеро». — В таком случае, я возвращаюсь!
— А вот это у вас, мой милый, вряд ли получится!
— Почему это?
— А потому, что мул, на котором вы, сеньор, имеете честь восседать, принадлежит не вам, а нам.
— А я вот возьму и не верну его вам!
— Не говорите глупостей! Или вы не видите, что мы вооружены? В здешних местах не принято задавать вопросы о том, кто и почему стреляет, да будет вам известно. Обещаю, что непременно пошлю вам вслед пулю, как только вы повернете своего мула обратно. Я не шучу, учтите. Так что вперед, любезный, только вперед!
Пеон счел за лучшее не связываться с этим не в меру горячим немцем и направил своего мула в долину, лежащую слева. Доктор Моргенштерн и Фриц — за ним.
Долина имела множество изгибов и заканчивалась узким глубоким ущельем, которые в Северной Америке называют каньонами.
Пеон придержал своего мула, поняв, что в этих местах он никогда раньше не бывал и ущелья этого в глаза не видел. Поразмыслив несколько минут над тем, что же ему делать дальше, решил, что самое разумное в его положении — честно сознаться немцам в своей ошибке. Подъехав к ним, он сказал:
— Сеньоры, мы поехали в неверном направлении. Надо было ехать прямо, а не сворачивать влево. Необходимо вернуться!
— Старая песня! Так я и думал! — недовольно пробурчал Фриц. — Но теперь-то вы хоть знаете, какое направление — верное?
— Да! Дело в том, что мы слишком сильно взяли влево, нам надо вернуться и повернуть направо.
— Если это так, то я буду очень рад, потому что мне кажется, что…
Он замолчал, потому что издалека донесся какой-то неясный шум.
— Что это? — спросил Фрица доктор Моргенштерн. — Как ты думаешь?
— Я пытаюсь понять… Похоже на стук копыт…
— Значит, я вывел вас на правильную дорогу! — воскликнул пеон, повернув к спутникам просиявшее лицо.
— Если даже так, то вышло это совершенно случайно, — охладил его Фриц. — Вы, как я теперь понимаю, с самого начала вели нас наобум. Надеюсь, теперь-то мы, наконец, узнаем, в какой части Нового Света находимся.
Доктор Моргенштерн, Фриц и пеон находились в этот момент в таком месте, где ущелье в очередной раз изгибалось. Из-за поворота показались трое всадников. Первый, судя по его обличию, был аррьеро, или погонщик мулов. За ним шел тяжело навьюченный мул. Второй всадник, следовавший за этим мулом, имел внешность довольно редкую для Аргентины — он был светловолос и сероглаз, высок ростом, хотя одет так же, как одевается большинство жителей Латинской Америки. Третий, заключавший эту небольшую процессию, по виду, также как и первый, был типичный аррьеро. Догадаться о том, что это за компания, не составляло особого труда: скорее всего, путешествующий блондин, возможно, прибывший в Аргентину из Европы, нанял этих двух аррьеро в качестве проводников, вот и все. Еще несколько минут, и эта догадка скорее всего подтвердится или будет слегка откорректирована, но ни в коем случае не опровергнута, думал про себя Фриц, спокойно разглядывая встречных.
— Кого я вижу! — воскликнул вдруг аррьеро, ехавший последним. — Это же Мальсесо, пеон сеньора Родриго Серено из Сальты!
— Да, это я! — ответил несколько растерянно пеон. — А откуда вы меня знаете?
— Я бывал у вашего хозяина не раз, там видел вас и узнал, как вас зовут. А вы нанялись проводником к этим сеньорам, которые с вами?
— Да, я у них проводник.
— О небо! Как же вы решились на это? Не всякий аррьеро возьмется за такую работу.
— Я знаю горы гораздо лучше, чем вам кажется! — ответил пеон заносчиво. — Во всяком случае, не хуже вас! А кроме того, мы не собирались идти через перевал
— Ах, вот оно что! Так вы путешествуете только по эту сторону Анд! Тогда, конечно, другое дело! Но учтите, вы уже миновали Пуну и вышли на дорогу, которая ведет на Пуну браву, но в совершенно безлюдное место Могу я спросить, куда же вы все-таки хотите попасть?
— Туда, куда и направляемся В Салину-дель-Кондор.
— В Салину? Как и мы! И вы, значит, думаете что едете именно туда?
— Ну конечно!
— Вы ошибаетесь, сеньор! Мы едем из Перу в Сальту И следовательно вы находитесь на неверном пути.
— Вы в этом уверены?
— Разумеется! В этих местах всего две дороги. Одна — та, на которой мы (с вами сейчас находимся а другая начинается в Чили, проходит мимо Салины-дель-Кондор и сливается с этой в том месте, которое вы миновали полдня назад.
— Мне это известно!
— Да? И вы не заметили, что заблудились? Когда вы отправились в путь?
— С восходом солнца.
— Сначала вы шли в верном направлении, но странно, что несмотря на это, все же пропустили го место, где дороги сливаются. Там вам надо было свернуть влево, а вы поехали прямо.
— Так я и думал! — вмешался Фриц. — Мы сделали огромный бесполезный крюк зря потратили, наверное три четверти дня.
— Нет гораздо меньше сеньор, — мягко перебил его аррьеро. — Дорога, которая вам нужна, проходит отсюда строго на запад. Если вы будете придерживаться направления на солнце то часа через три выедете на нее.
— Хм! — задумчиво пробормотал Фриц. — Как нам повезло, что мы встретили вас! Насколько я понял горные тропы не открываются кому попало. — И он покосился на злополучного проводника.
— Да, это так — ответил аррьеро. — Анды открывают свои секреты только тому кто сначала исходит их вдоль и поперек.
— Да-да, теперь я это понял окончательно хотя опасался заблудиться здесь с самого начала. Но потом подумал, ничего кривая все равно выведет. Не вывела. И вот мы, трое иностранцев и проводник, который оказался на самом деле полным профаном очутились сами не знаем где Я боюсь что эту пресловутую дорогу мы вообще уже никогда не отыщем.
— Это вполне вероятно — добродушно рассмеявшись, ответил аррьеро. — Мне кажется самое лучшее сейчас для вас вернуться вместе с нами к тому месту где две дороги сливаются и уже оттуда двигаться туда, куда вам нужно. Там я объясню вам все более подробно да вы и сами все поймете когда окажетесь там.
— Значит вам известна дорога в Салину-дель-Кондор?
— Могу пройти по ней ночью с завязанными пазами.
— Это замечательно, но нам это вряд ли чем нибудь поможет Мы уже потеряли три четверти дня а если пойдем с вами в обратный путь то потеряем времени намного больше.
— А это для вас имеет большое значение?
— Да в том-то все и дело В Салине нас ждут люди, с которыми мы давно договорились о встрече. Может быть, вы кого-то из них даже и знаете, во всяком случае, об Отце-Ягуаре наверняка что-нибудь слышали, а?
— Отца-Ягуара я знаю очень хорошо. Это наверное самый известный человек в Андах. Так значит он сейчас в Салине?
— Да.
— Он там охотится?
— Охотится? Возможно и охотится — ответил Фриц и задумчиво добавил — Но не на зверей а на людей. Точнее, нелюдей — двух законченных мерзавцев
— Que cosa! [88] Охотится на людей. Он что хочет их наказать за что-то?
— Да.
— А кто они?
— Позвольте мне не отвечать на этот вопрос Отец-Ягуар будет недоволен если эта история станет всеобщим достоянием.
— Хорошо, хорошо, не отвечайте. Но я охотно помог бы вам. Участвовать в таком приключении — это ведь честь для меня! А вы будете принимать в нем участие?
— Само собой.
— Да, но если вы будете возвращаться вместе с нами, вы не успеете попасть в Салину ко времени. Я с удовольствием показал бы вам кратчайший путь туда, но в данном случае я человек подневольный, нас нанял сеньор, которого мы сопровождаем и обязаны доставить его в Сальту. — Он на секунду замолчал, глубоко задумавшись, потом вздохнул и произнес: — Нет, все-таки самое лучшее для вас — ехать с нами.
Светловолосый иностранец в продолжение всего этого разговора напряженно к нему прислушивался, одновременно испытующе поглядывая то на доктора, то на его слугу. Казалось, он старался понять, о чем идет речь. Когда аррьеро произнес последнюю свою фразу, он достал часы, посмотрел на них и обратился к нему.
— Значит, если я правильно все понял, вы можете помочь этим сеньорам вовремя попасть туда, куда им нужно, до наступления сумерек?
— Ну да, могу.
— А скажите… с той дороги, по которой вы их поведете, можно потом свернуть на дорогу, ведущую в Сальту?
— Конечно, можно.
— В таком случае вы сможете помочь сеньорам, не оставляя меня. Потому что я еду с вами. А три часа, которые на это уйдут, я думаю, два таких опытных проводника, как вы и ваш друг, завтра наверстают без особого труда. Ночь нам, очевидно, придется провести всем вместе, ну, а завтра утром мы втроем спокойно возьмем курс на Сальту.
Доктора Моргенштерна растрогало это неожиданное проявление дружеского участия со стороны человека, который видит их впервые в жизни. Подъехав к иностранцу, он с нотками восторга в голосе произнес:
— Сеньор, мы высоко оценили проявленное вами благородство. Сами мы никогда бы не осмелились просить вас ради нас идти на такие жертвы, а может, даже и подвергать себя риску. Чтобы оградить вас от него, мы, как воспитанные люди, должны были ответить отказом на ваше предложение, но наше положение до такой степени отчаянное, что мы не станем делать вид, будто не хотим воспользоваться вашим благородным порывом. Хотим, но понимаем также, что просто обязаны отплатить вам самым достойным образом — нашей дружбой и всеми нашими силами. Кстати, разрешите представиться: я…
— О, прошу вас, не надо называть свое имя, — улыбаясь, сказал иностранец. — Поймите меня правильно: недостойным людям я бы никогда не стал помогать. Просто вы мне симпатичны, и это для меня гораздо важнее, чем ваши, не сомневаюсь, очень достойные и, возможно, звучные имена. Поверьте, я умею ценить дружбу и готов быть вашим другом, нисколько не сомневаюсь, что ваше прошлое и настоящее заслуживают уважения, но такой уж странный я человек: мне кажется, дружба между людьми чище и глубже, если они не оглядываются мысленно на прошлые заслуги, имеющиеся у каждого из них. А завтра поутру, когда будем расставаться, мы и представимся друг другу.
Он пожал руку несколько ошарашенного доктора Моргенштерна, впервые в жизни столкнувшегося со столь своеобразной трактовкой дружбы, и повернулся к аррьеро, спросив его о том, что одинаково волновало сейчас их всех:
— Мы едем вперед или поворачиваем?
— Поворачиваем.
Иностранец вернулся на свое место между вьючным мулом и вторым аррьеро, и маленькая экспедиция тронулась в путь. Замыкал ее опозорившийся пеон сеньора Серено, все время молчавший с тем характерным, как бы навсегда застывшим выражением лица, которое бывает у приговоренных к суровому наказанию преступников.
Примерно через четверть часа дорога стала подниматься в гору и привела путников на небольшое плато, на западной оконечности которого возвышалась горная гряда. Аррьеро, возглавлявший маленький отряд, остановился, чтобы лишний раз сориентироваться на местности. Внимательно оглядев все растущие вокруг деревья, потом скалы, он нашел то, что искал, — естественный коридор между ними, по которому можно проехать на мулах, и сказал светловолосому иностранцу.
— Все даже лучше, чем я мог ожидать. По этому проходу мы проедем без всякого труда.
И он тронул поводья своего мула. Плато плавно переходило в узкую долину, постепенно все более расширявшуюся и упиравшуюся в конце концов в крутую, на первый взгляд, почти отвесную каменную стену, над которой возвышалась огромная гора. Ее вершина была совершенно лысой, но на склонах кое-где зеленели островки растительности, довольно свежей, поскольку сезон дождей закончился совсем недавно. Но никаких речушек или ручьев поблизости заметно не было. У самого подножия горы рос густой кустарник. К нему и направились оба аррьерос, чтобы набрать хвороста для костра.
Доктор Моргенштерн воспользовался остановкой, чтобы завести беседу с иностранцем, так располагающим к себе всех окружающих. А вот у Фрица сердце к обаятельному путешественнику почему-то не лежало, он все время спрашивал себя: кто этот путешественник, откуда он взялся здесь, что ищет, но Фриц старался быть объективным, а незнакомец, нельзя было не признать, производил убедительное впечатление человека, который готов оказывать бескорыстную помощь людям в любой ситуации. Чтобы как-то отвлечься от мучивших его подозрений, Фриц пришпорил немного своего мула и выехал вперед. Залюбовавшись величественной горной панорамой, он пришел в хорошее расположение духа и сказал по-немецки, обращаясь к своему господину:
— Не было бы счастья, да несчастье помогло! Благодаря этому путанику дядюшке пеону, мы познакомились с такими симпатичными людьми! Мы ему еще должны быть благодарны за эту встречу, хотя он вполне мог бы завести нас в Лапландию или на Северный полюс — с него станется.
— На Северный полюс вы вряд ли попали бы, потому что никаких дорог туда вовсе нет.
Эти слова — ответ Фрицу — прозвучали на чистейшем немецком языке, но произнес их не доктор Моргенштерн, а… загадочный иностранец. Не успели доктор и его слуга прийти в себя от изумления, как он продолжил:
— Моя радость от встречи с вами возросла ровно вдвое после того, как я узнал, что вы — немцы.
— Да, мы — немцы, — ответил ему доктор. — Но вы тоже владеете нашим родным языком, причем превосходно! Вы специально его изучали? Или, может быть…
— Разумеется, — рассмеявшись, ответил иностранец. — Немецкому языку я учился прежде всего у своих родителей.
— Значит, вы тоже немец?
— Да, и горжусь этим.
— Вы родились в Германии или здесь?
— В Германии.
— И я тоже! Я, признаться, был не согласен с вами в душе, когда вы сказали, что не хотите до поры до времени знать, кто мы такие, но решил пойти вам навстречу. А теперь, поскольку выяснилось, что мы — земляки, я все же, с вашего позволения, представлюсь. Доктор Моргенштерн из Ютербогка! А в Аргентину прибыл для того, чтобы заняться палеонтологическими изысканиями.
— И я также, — вставил Фриц. — Меня зовут Фриц Кизеветтер, родом я из Штралау на Руммельсбургском озере. А что касается наших изысканий, то мы раскопали уже гигантскую хелонию, а потом мегатерия.
— В этом я, к сожалению, ничего не понимаю, — ответил немец. — Мое имя Энгельгардт, а занимаюсь я… — в общем, можно сказать, что я — то, что люди обычно называют рантье.
— О, если бы я жил на собственные сбережения, то люди назвали бы меня не иначе, как «ходячий скелет», — рассмеялся Фриц, — А можем мы узнать: вы постоянно проживаете в прекрасной Аргентине или нет?
— До сих пор я жил не в Аргентине, а в столице Перу Лиме, но недавно продал свое дело и хочу в скором времени вернуться в Германию.
— Сделка была удачной?
— Достаточно удачной, учитывая нынешнюю ситуацию в экономике Перу, — ответил Энгельгардт, несколько удивленный бесцеремонностью вопроса.
— О, это меня чрезвычайно радует. Потому что если бы я занялся бизнесом, то получил в качестве барыша один только шиш с маслом, а раз вы довольны полученной суммой, значит, у вас было хорошее, прибыльное дело.
— Но чем вы занимаетесь, герр Кизеветтер?
— Вы хотите знать, кто я такой? Никто, просто уроженец Штралау, и боле ничего. То есть на все руки от скуки. Временно я практикант, участвующий в палеонтологических изысканиях под руководством доктора Моргенштерна, а в данный момент мы вместе с ним по совместительству с нашей научной деятельностью преследуем двух самых больших негодяев, которых когда-либо носила земля.
— Кто эти люди?
— Некто, кого часто называют просто «Гамбусино», как будто это его собственное имя, такой, дескать, он великий золотоискатель, среди всех гамбусино — самый умелый и удачливый, а второй известен тем, что убивает на арене невинных животных, он — тореадор, еще точнее — эспада, и зовут его Антонио Перильо, и его имя известно очень многим в Аргентине.
— Это имя я тоже слышал и даже читал об этом человеке в газетах. Он выступал у нас в Лиме, но я не любитель корриды и не хожу в цирк. Так почему же вы называете этих двоих негодяями?
— Чтобы дать вам полный ответ на этот вопрос, надо рассказать такую длинную историю, что ее изложение продлилось бы до завтрашнего вечера. Ну в общем так: этот Перильо, которого мы раньше никогда и в глаза не видели, преследует нас повсюду и уже не раз пытался убить.