Страница:
Лучший дворец в Англии, построенный на века.
Я вцепилась в него обеими руками. Да! Мое!
Теперь для полного счастья мне недоставало только моего лорда.
И он вернулся, в огненном камзоле, из перехваченных золотым шнуром разрезов рукавов выглядывала золотая парча, - и что же я? Я готова была съесть его золотые пуговицы. Да, веселье будет бесподобное, как я и мечтала - как и должно быть...
Стоял солнечный май, зима давно кончилась, Бесс вернулась ко двору, счастливо исцелившись и от водянки, и от слабости к моему Рели. А поскольку, как я знала точно, он к ней и раньше был равнодушен (я нарочно подсылала к нему Роберта, и Рели высмеял само предположение, поклялся спасением души, что любит меня и никогда не женится), то теперь и он и она не обращали друг на друга ни малейшего внимания.
Даже несчастная Сидни немного оправилась, сняла вдовий траур, охотно улыбалась моим лордам в присутствии и вместе со всеми дразнила сэра Уолтера его ньюфаундлендом".
Однако в тот вечер мой лорд был не в духе и, как ребенок, не успокоился, пока не испортил настроение и мне. Опираясь на подлокотник моего трона, наблюдая за танцующими и рассказывая о Франции, о тамошней бойне, о том, как часто видел смерть, почти касался ее, смотрел ей в лицо, он вдруг сказал:
- Смерть и желание идут рука об руку, леди.
Мне двадцать четыре, и кто знает, когда позовет смерть? Если я умру на вашей службе, как лорды Лестер и Уорвик, не оставив потомства, мой род прервется. Мужчина обязан жениться, обязан стремиться к браку.
- Жениться? И не заикайтесь!
И думать не смейте!
Он замолк. Однако у меня на душе осталось беспокойство - он пригласил на танец попрыгушку Бесс Трокмортон, потом, правда, танцевал с Радклифф и несколькими другими дамами, но затем снова с Бесс. Мало того, она о чем-то его с жаром расспрашивала и опасливо косилась в мою сторону.
Может быть, все-таки спокойнее, когда он во Франции...
***
Но не могла я с ним так скоро расстаться!
А пока я изводилась сомнениями, привели ее.
Близилось время обеда, небо наконец прояснилось после дождливого утра, мой лорд прислал с конюшни сказать, что лошади готовы. Мы собирались выезжать, и помеха была исключительно некстати.
- Черт побери, кто это?
Стражники втащили в комнату огромную жирную бабищу - шея мощная, что твой дуб, харя поперек себя шире, исполинские груди выбились из-под сальной повязки, соски в грязных потеках. Господи, и это чудовище - мать? перемазанная, вонючая...
От нее разило прогорклым выменем и хлевом.
Меня замутило, я в отчаянии обернулась к своим дамам:
- Нюхательную соль, скорее! И пошлите за благовониями! Кто эта женщина?
От группы стражников отделился Роберт:
- Кормилица, мадам, арестована в Детфорде за пьяную драку. Болтала во хмелю, и я решил, что вам интересно будет это услышать. - Он повернулся к женщине:
- Говори. Расскажи Ее Величеству, что сказала мне.
Поблескивая хитрым звериным глазом из-за спутанных косм, словно только что опоросившаяся свинья, она запричитала:
- А вы, ваша честь, обещаете, что меня не вздернут?
- Обещаю, что вздернут, - ласково сказал Роберт, - сию же минуту, если не заговоришь.
И она рассказала, сморкаясь, всхлипывая, божась и постоянно умоляя ее не вешать. Некая придворная дама оказалась в интересном положении, тайно разрешилась на квартире в Ист-Энде, родила мальчика и наняла эту свинью в кормилицы. Сразу после родов в дом приходил джентльмен и был восприемником на крестинах младенца - высокий лорд с курчавыми темно-русыми волосами, слегка сутулится при ходьбе...
- Довольно. - Роберт кивнул стражникам. - Уведите ее.
Я на мгновение перестала ломать руки:
- Не.., не вешайте ее за это...
Роберт улыбнулся.
- Вполне достанет и хорошей порки. Если бидлы постараются, ты, женщина, возможно, лишишься части кожи с нижней половины твоих телес, дружелюбно сообщил он женщине, - но, судя по твоим габаритам, потеря невелика. За жизнь свою можешь не бояться, пока держишь язык за зубами.
Бабу уволокли, но ее крики из-за двери еще долго вторили моим.
Придворная дама и джентльмен, отец ребенка.
Я знала, кто они.
Роберт терпеливо ожидал, что я прикажу.
Я подняла руку:
- Прикажите мистрис Трокмортон оставаться в своей комнате. И пусть ко мне немедленно приведут лорда Эссекса - под вооруженной охраной.
Он пришел бледный, дрожащий, в сопровождении стражников, которые, видя унижение своего героя, выглядели ничуть не лучше того.
- Мадам, что это значит?
- Изменник! - завопила я. - Вы женились на ней, на Бесс Трокмортон, у нее от вас ребенок!
- Изменник? Я? - Он походил на человека, который тонет в трясине и не может спастись. - Нет, Ваше Величество! - Он едва шевелил побелевшими губами. - Я не женился на ней, и детей у меня нет. Между нами ничего не было.
- И почему же, сэр, почему, - взвыла я, - я обязана вам верить?
Он запрокинул голову, набрал в грудь воздуха и закрыл глаза.
- Потому что, дражайшая миледи, изменник, которого вы ищете, - не здесь, это не я.., потому что я.., я уже женат.
Глава 3
Он стоял передо мною в моем покое, скалясь, как пес, и думал, что я по-прежнему счастлива его видеть. Из Ирландии он привез стихотворца Спенсера, тщедушного, коротко и некрасиво остриженного на манер проклятых пуритан, в бедном черном наряде с завязками на воротнике, словно у клерка, - впрочем, он, похоже, и был теперь клерком. В другое время я приняла бы его тепло и даже сейчас старалась держаться вежливо.
- Если не ошибаюсь, мастер Эдмунд, до отъезда в Ирландию секретарем губернатора вы служили у графа Лестера?
Он поклонился рывком:
- Вашему Величеству, надеюсь, приятно слышать, что то был мой первый и самый лучший покровитель. - Нервный смешок. - Он благосклонно относился к моим маленьким сонетам, любовным стишкам, которые я назвал Аморетти", и хотел, чтобы я писал пасторали.
Да, а еще он использовал ваше перо для нападок на мой предполагаемый брак с Франциском Анжуйским, я отлично помню, что вы написали тогда Сказку мамаши Хабберд". Ладно, не будем поминать старое - они оба теперь мертвы.
- Пасторали, мастер секретарь? Так вы верите, что в тот золотой век мир был лучше, мужчины верны, клятвы нерушимы и честь еще не превратилась в пустой звук?
Рели воззрился на меня, прощупывая мое настроение. Потом весело вскочил:
- Раз уж речь зашла о пасторалях, мадам, велите этому человеку открыть вам свое сердце.
Он пишет поэму, замечательную уже тем, что будет длиннейшей из написанного в вашу честь!
Эпическую поэму, которая поспорит с Энеидой" - да и с Одиссеей" Гомера - и на веки вечные утвердит ваше неоспоримое место как поэтической музы этих островов, богини, которую все мы любим и чтим.
Он повернулся к беспомощно хлопающему глазами Спенсеру и потрепал его по плечу:
- Прочтите Ее Величеству отрывок!
- Стихотворец без долгих слов начал:
Достойный рыцарь устремился вдаль,
Навстречу великому приключению,
Что поручила ему величайшая Глориана...
- И все про меня? Все в мою честь? Что ж, сэр, даю вам свое благословение.
- В таком случае. Ваше Величество, могу ли я... - Он едва осмеливался просить. - Могу ли я умолять вас о милости.., чтобы вы любезно позволили.., могу ли я назвать ее в вашу честь - Королева фей"?
- Называйте!
- О, мадам! - И он, раскрасневшийся от успеха, убежал договариваться с издателем.
Мы остались одни.
Теперь я могла поиграть с Рели, как он играл со мной.
- Вина, сэр? - ласково улыбнулась я. - Милорд Эссекс сказал мне, что хочет жениться.
Я ответила, что считаю это изменой, прогнала его от двора и велела сидеть в поместье, пока придумаю наказание. Каково ваше мнение на этот счет? Что вы думаете о женитьбе?
Уловила ли я тень тревоги в глубине этих по-прежнему чудных синих глаз?
- Я думаю, - осторожно начал он, нащупывая почву, - что это почетные узы, которые наш Господь назвал священными...
Он говорит священными"? Колкость напрашивалась сама собой.
- Однако наш Господь не женился!
Рели натянуто хохотнул:
- Однако мы, Его недостойные дети, слабы плотью, и нам трудно следовать Его примеру...
О да, сэр, извивайтесь своей слабой плотью сколько хотите, вы у меня на крючке!
- А распространяется ли Его заповедь на деторождение? - спросила я как бы между прочим.
Теперь он вспотел, верхняя губа под тугими черными завитками усов покрылась тонкой пленочкой страха. Однако годы, проведенные в боях, закалили его нервы. Он не дрогнул.
- Да, мадам.
- Разумеется, если мужчина и женщина спят вместе, они рано или поздно приживут младенчика, вы согласны?
Теперь он понял. И принял мужественно.
- Ваше Величество совершенно правы - тайное станет явным.
- Ладно, сэр, убирайтесь прочь.
Я не любительница отрывать паукам ноги и смотреть, как они корчатся в тщетной попытке уползти. Поэтому я его отпустила. Однако не успел он поклониться, взглянуть на меня и выйти в двери, как я уже кликнула одного из кавалеров.
- Пусть ко мне немедленно явится капитан гвардии с вооруженным отрядом.
Чтобы взять под стражу.
И препроводить изменника в Тауэр.
Шли вы из Святой Земли,
Уолсингам, Уолсингам,
Повстречать мою любовь
Не случалось вам?
Как узнать, о коей речь?
Многих встретил я тогда
По пути или навстречь:
Кто туда, кто сюда...
Не бела и не черна,
Но яснее, чем рассвет,
Столь великих совершенств
На земле и в небе нет.
Доводилось повстречать:
Ликом - ангел во плоти,
Нимфе царственной под стать
Так смотреть, так идти.
Здесь она меня забыла,
Здесь ни с кем я не знаком,
А бывало - в бой водила,
Нарекла своим бойцом.
Верная любовь в душе,
Словно в пламени, живет.
Не стареет, не болеет,
Не изменит, не умрет.
Он посылал из заключения эти и другие любовные мольбы, но я была непреклонна. Вернее, я заболела от ярости, занемогла от расстройства чувств - впрочем, расстроились не только чувства, как всегда, от переживаний у меня скрутило живот. Елена, Уорвик и горничные смущенно смотрели в пол, когда я, воняя нужником, выходила из уборной.
Одна Елена не растерялась, шагнула вперед и спокойно взяла меня за руку.
- Послать за доктором Лопесом, мадам, или еще за кем из врачей?
- Нет, не надо, - плакала я. - Они не вылечили меня от измены лорда Лестера, не вылечат и теперь.
Подошла Радклифф с серебряным подносом, на котором были бокал миндальной настойки и вишневые вафельки.
- Ваша милость с утра ничего не кушали, пожалуйста, возьмите хоть чуть-чуть для подкрепления сил...
Я отмахнулась. Однако любовь и нежная тревога в ее глазах пронзили меня до глубины души, я не могла более сдерживаться.
- О, Господи, - запричитала я, - неужели все снова, как с Робином? Или это Божья кара за то, что я зажилась на этом свете? Видеть, как события повторяются и вновь переживать прежние муки?
Уорвик и Радклифф уложили меня в постель, Елена взяла за руку и ровным голосом, из которого так и не изгладился шведский акцент, зашептала на ухо:
- За тем исключением, мадам, что Ваше Величество никогда не любили, она замялась, - и не привечали сэра Уолтера, как лорда Лестера.
А сейчас у вашей милости по-прежнему есть любовь лорда Эссекса.
Уорвик наклонилась с другой стороны.
- Госпожа, отхлебните чуточку лекарства, которое приготовила Радклифф, - оно очень сильное, вы сразу уснете...
Любовь Эссекса... Я начинала дремать. Да! Она, по крайней мере, у меня, есть, истинная правда. Он ежедневно шлет мне нежные и мужественные любовные послания: Я женился не ради себя, но ради нее - из жалости.., я вынужден был ее пожалеть..."
Я сжала руку Уорвик:
- У мерзавца Рели нет даже такого оправдания. Он спал с ней из похоти! И под самым моим носом.
И притом несколько лет - по меньшей мере два года...
- Отвезли его в Тауэр?
- Как Ваше Величество и приказали. Обоих.
Они ждут вашего решения.
***
Загадку раскрыл Роберт - ему не потребовалось много слов. Глаза его горели искренним сочувствием, когда он с поклоном протянул мне пергамент:
- Сэр Уолтер Рели шлет вам письмо с извинениями и покаяниями. Ваше Величество, а с ним стихи...
Я взвыла и вышибла из рук Роберта пергамент:
- Не желаю извинений и стихов, хочу знать правду!
- Вы ее услышите, миледи. - И Роберт защебетал:
- Сэр Уолтер и дама приглянулись друг другу, и он лишил ее невинности. Затем она понесла...
Я знала! Вот чем была ее водянка - а я-то ее пожалела, отправила в деревню на поправку, подышать чистым воздухом.
- И сэр Уолтер на ней женился. А когда вы отправили ее в деревню, она вместо этого укрылась в доме брата в Мил-Энде, где и родила сына. А сэр Уолтер уговорил графа Эссекса стать крестным отцом ребенка. Сэр Уолтер рассчитывал на сочувствие графа - они хоть и соперники, но граф тоже скомпрометировал себя тайным браком, заключенным без воли Вашего Величества...
Я вскочила и заходила по комнате.
- Это не одно и то же! Женитьба графа - совсем другое дело.
Рядом с постелью лежали письма, в которых мой лорд объяснял все:
Внемлите мне, Ваше Величество, Вашей душой заклинаю, внемлите!
Я впервые увидел ее в Зютфене, куда она приехала к раненому мужу, сэру Филиппу Сидни, за которым ухаживала до самой его смерти, - и он сам, умирая, поручил ее моим заботам. В моих глазах он был безвременно павшим героем, а его последнее желание - законом. Покойный лорд Лестер, который любил Ваше Величество так же страстно, как я, если такое возможно, обойдись с ним судьба помягче, подтвердил бы мои слова. Жениться на даме было долгом чести, от которого рыцарь уклониться не может. Однако, если честь и связала меня с нею, к вам меня влечет любовь, безмерная любовь..."
Да! Он по-прежнему меня любит! Я схватила последнее письмо и прижала к губам. Да и кто бы не предпочел меня ей, его жене, жалкой вдове Сидни.
Сказать по правде, я не имела ничего против его брака с Фрэнсис. Я даже жалела ее, когда вспоминала ее худосочное мальчишеское тело, благочестиво опущенные долу коровьи глаза, бледную кожу, излишне темные глаза и волосы - в то время как в моде мои золотисто-рыжие локоны и фарфоровый цвет лица. Конечно, он ее не любит. Он любит меня, хоть и не может этого проявить, слишком велико расстояние между нами. А уж кому-кому, а ему обязательно нужно продолжить род, чтобы его титулы - и красота сохранились в потомстве.
Да, этот брак больше походил на суровый долг, даже на кару Господню, чем на потворство греховной плоти.
Я могла если и не простить его, то по крайней мере сделать вид, что ничего не произошло. А мне его так не хватало! Надо было его вернуть.
И не только для себя. Это вдруг стало совершенно ясно. Теперь, когда старики поумирали, надо ради блага Англии возвышать новых людей, молодых. Мой лорд силен и отважен, неутомимый боец и верный англичанин до мозга костей. Он может пригодиться - надо ввести его в Тайный совет в качестве одного из первых лордов и советников.
Однако я по-прежнему колебалась.
Можно ли совместить интересы Англии и мои собственные? Да? - говорила гордость. И почему бы нет? Мне всегда это удавалось. Я его обуздаю, приструню. Его можно исправить, простить.
***
В отличие от Рели. Вот без кого прекрасно можно было обойтись. Тем более что вдруг отпала нужда в рубаках.
Перемена произошла просто, быстро и мощно, как всегда. Мир наступил самым мокрым днем того ужасного лета, когда дождь хлестал не переставая и казалось - Бог открыл небесные шлюзы. Запертые в Нонсаче, мы извелись от тоски и скуки, стали замкнутыми, и тем более изумила нас пришедшая извне весть.
Война во Франции окончена.
Нашим войскам не нужно больше поддерживать протестантского короля Генриха против его подданных-католиков.
Я лихорадочно расхаживала взад-вперед по террасе, куда вышла подышать воздухом, пока снова не начался дождь.
По крайности мы сбережем деньги, а то - сколько? - двести, триста тысяч крон истрачены безвозвратно... Я пыталась отыскать хоть зернышко утешения в сообщенных Берли вестях - бедняга, он едва встал с носилок, на которых принесли его слуги.
- Что? Что он сказал? О, сядьте же, милорд, не надо стоять!
Берли со вздохом опустился на подушки. Рядом стоял помрачневший Роберт.
- Мадам, король сказал: Париж стоит обедни".
- И ради этого он отвернулся от истинной веры, от света нашей религии, отказался бороться за торжество протестантизма в своей стране и перешел в католичество? Господи, была бы я мужчиной! - рыдала я в гневе. - Зубами бы вырвала у него сердце и съела на ярмарке! Дайте перо и пергамент и пошлите за моим лордом!
Мне надо утешиться.
Слова лились с пера:
Моему кузену королю и повелителю Франции Генриху IV.
Мне сообщили, что ради достижения мира в своей стране Вы отреклись от нашей веры и бросились в объятия Рима. Ах, как Вы меня огорчили, как стенает моя душа! Неужто вы ожидаете добрых последствий от поступка столь нечестивого? Надеюсь только, что Вы одумаетесь. Вписала Вас на первое место в свой поминальник, молюсь о Вас денно и нощно.
Ваша по-прежнему любящая сестра, если Вы - прежний, а нет - так между нами все кончено.
Королева Елизавета".
Берли прочел и улыбнулся:
- Вижу, упреки Вашего Величества по-прежнему разящи. Однако не бойтесь, миледи. Союзника мы не потеряли, Генрих никогда не решится воевать с нами, его страна слишком истощена.
И вы увидите, что теперь, когда Франция объединилась, испанский король переключит внимание на нее - его злейший враг там, а мы так, сбоку припека, и этот шаг, безусловно, пойдет нам на пользу.
Я, немного успокоенная, кивнула в ответ:
- Будем надеяться, потому что, боюсь, у нас хватит хлопот и здесь!
Ибо я уже знала, что мир не приносит мира несчастным, тем, кто подобно мне постоянно борется с любовью и с собой. А поскольку мой лорд любит войну, он не даст мне пожить в мире. Казалось бы, отделавшись от главного соперника, Рели, мой лорд, погубивший себя глупой женитьбой, и зная, что повелевает мною и множеством моих даров - сладкими винами, лесами и полями, огромными поместьями и соответствующими доходами, аккуратно выплачиваемыми четыре раза в год, - мог бы угомониться. Но - и это превратилось в мой вечный рефрен - надо было предвидеть...
Я послала за ним в твердой решимости использовать его дарования на благо Англии.
Я старалась держать его на расстоянии вытянутой руки, обходиться более сдержанно, когда он возвращался из деревни, где жила его жена. Однако эта пьеса, наша осенняя трагедия, была еще не доиграна. А в трудную минуту мудрый обращается за помощью к философии.
Чтобы смириться с отступничеством французского короля, я вновь обратилась к школьным занятиям, переводила великое творение Боэция, De Consolation Philosopiae - Об утешении философией", с благородной латыни на не менее благородный английский, до того довел меня гнев на короля, на Рели, на всех вероломных мужчин.
Однако занятия принесли плоды. Я возобновила переписку с заблудшим королем, выпустила Рели и его шлюшку Бесс Трокмортон из тюрьмы. Я даже обнаружила, что он еще может быть полезен - это выяснилось, когда мои каперы захватили самую богатую добычу, Madre de Dios".
Madre de Dios. Воистину, Матерь Божья! То был купеческий корабль самого испанского короля, величайший в его флоте, плавучий семипалубный красавец с шестью сотнями матросов. Словно дворец, высился он над водой, нагруженный несметными сокровищами Ост-Индии!
Драгоценные камни и слоновая кость, сандаловое дерево, шелка и пряности, тигровые зубы и китайские кровати, мускус и амбра, перец и павлиньи хвосты! Я послала Рели в Плимут забрать это все для меня, а потом не пустила ко двору и отправила в Шерборн к Бесси", посмотреть, как ему понравятся хваленые священные узы".
Захват Madre de Dios" принес мне сто тысяч фунтов от продажи одного только перца. Мы, как и предсказывал Берли, жили в мире с Францией, Испания нас не трогала. Можно было подумать о том, как наполнить казну и наши тощие кошельки, можно было играть, ездить верхом, охотиться и веселиться, приглашать актеров хоть каждый вечер, слушать лютни, танцевать и смеяться до зари. Теперь и двор обновился, на волне радости от победы над Армадой в Лондон повалила молодежь: новые имена, новые лица, Кэри и Пембрук, Коук и Кемберленд, Саутгемптон, Говард и Харингтон, да, и даже братья Бэконы, любимцы моего лорда. Ну и пусть это сыновья и дочери моих первых придворных, пусть я износила целое поколение и затребовала новое! Разве я когда-нибудь жаловалась на юность и красоту?
У нас было все, о чем можно мечтать, у меня и у моего лорда, однако по-прежнему любовь его и гордость были как трутница - того и гляди, вспыхнут!..
И по-прежнему шел дождь. Июль и август дорыдались до мокрого сентября, урожай погиб, наступил ноябрь, и турниры в честь очередной годовщины моего восшествия на престол утонули в грязи и в лужах, как ни доблестно сражались мои рыцари. Я по обыкновению раздавала награды и хвалы, однако сердце мое напоминало красное глиняное месиво под конскими копытами. Но как-то с вечера я долго не могла уснуть. а проснулась на заре, чистой и ясной, словно утро нового мира.
- Быстрее! - Я нетерпеливо ткнула ногой спящую на приставной лежанке горничную. - Буди моих женщин, зови кавалеров, я немедленно еду кататься! Пошли за лордом Эссексом, пусть ждет в конюшне!
Счастливая, я бежала к нему по закоулкам и дворикам Нонсача, свита едва поспевала следом.
Он, как всегда, будет в конюшне, выберет мне лошадь, подставит под ступню сцепленные ладони, забросит в седло, поправляя стремя, возьмет за лодыжку сильными загорелыми пальцами, тронет руку на уздечке...
Потом повернется ко мне: Нравится, Ваше Величество?" - и вскочит на своего скакуна, перебросит великолепную ногу через заднюю луку седла, и мы помчимся во весь опор, в карьер - как пожелает моя душа...
Я уже чувствовала расходящееся изнутри знакомое тепло, жар, я дрожала, стыла, жила и умирала...
- Нет, надо ей сказать! Все равно не утаим!
Внезапно из-под низкой арки впереди высыпала толпа разгоряченно спорящих придворных - кузен Гарри Хансдон, лорд Говард, женоликий новичок граф Саутгемптон и его друг молодой граф Пембрук, с ними слуги... Откуда они тут взялись ни свет ни заря?
- Милорды?
Все прятали глаза. Даже кузен Хансдон, одиннадцатью годами меня старше, толстый, лысый, выглядящий на все семьдесят, вел себя словно пойманный с поличным воришка, перед которым маячит виселица.
- Мы не ждали Ваше Величество так рано!
Я оскалилась:
- Говорите, кузен, - почему же?
- Мадам, я...
Он запнулся. Остальные смотрели на молочно-белое небо, в пол, только не на меня. Наконец красивое лицо Пембрука, одного из молодых, горячих и неотесанных, вспыхнуло, и он выпалил:
- Лорд Эссекс и сэр Кристофер Блант повздорили из-за Вашего Величества и решили рассудить спор поединком. Они сошлись на заре, на лугу возле реки...
- О, Господи, нет!
Саутгемптон улыбнулся кривой кошачьей усмешкой:
- Оба живы, Ваше Величество. Но...
Он выдержал томительную паузу. Я поборола минутный гнев:
- Что но", сэр? Говорите.
- Милорд Эссекс ранен...
- Ранен?! - В ужасе я ударила Хансдона по руке. - Пошлите за моими врачами, сейчас же, немедленно, позовите доктора Лопеса!
- Не надо, не надо! - успокоил Хансдон. - Рана неглубокая, с ними были цирюльники, они сейчас ей занимаются.
- Неглубокая?
Ему неглубокая - мне глубокая...
Саутгемптон снова вроде бы ухмыльнулся - или просто лицо у него такое? - и провел ладонью по мясистой стороне бедра вверх.
- Сюда, в пах, - ехидно заметил он. - И, я полагаю, рана мучит его меньше, чем уязвленная гордость, поскольку победа осталась за сэром Китом тот только отделался царапинами.
Я почувствовала облегчение и гнев одновременно.
- Клянусь Богом, он знает, что при нашем дворе строжайше запрещены драки и дуэли! В отцовские времена за такое руки рубили! Как посмел он вызвать Бланта? Давно пора было кому-нибудь сбить с него спесь и поучить хорошим манерам! - Я повернулась к Хансдону:
- Какая муха его укусила? Почему он полез в драку?
Хансдон вздохнул:
- Потому что Ваше Величество отметили Кита Бланта после турнира послали ему свою золотую с красной инкрустацией шахматную фигурку, и милорд объявил, что никакому мерзавцу" не достанется его королева"...
Что на это сказать?
Когда надо было сбить с него спесь, я принимала ее за любовь. И мне нравилось.
Однако отлично известно: когда мужчины дерутся из-за женщины, им нужна не женщина, а драка. А человек, который подрался с ближайшим другом, каким был моему лорду Блант, не пощадит никого.
Господи, попадись он мне в ту минуту, я бы отхлестала его по щекам за то, что так глупо, по-детски рисковал жизнью! Однако он, как необъезженный жеребенок, все делал по-своему.
А делать по-своему для него значило воевать.
Не во Франции, так в Испании. Испания!" - был теперь его боевой клич; он оправился от раны и теперь требовал отправить его на войну.
А вокруг него собрались все молодые ястребы, те, кто, подобно ему, рвался отыскать славу или смерть в пушечном жерле. Эссекс как их вожак сам принялся искать достойный повод взяться за меч и, разумеется, нашел.
Я вцепилась в него обеими руками. Да! Мое!
Теперь для полного счастья мне недоставало только моего лорда.
И он вернулся, в огненном камзоле, из перехваченных золотым шнуром разрезов рукавов выглядывала золотая парча, - и что же я? Я готова была съесть его золотые пуговицы. Да, веселье будет бесподобное, как я и мечтала - как и должно быть...
Стоял солнечный май, зима давно кончилась, Бесс вернулась ко двору, счастливо исцелившись и от водянки, и от слабости к моему Рели. А поскольку, как я знала точно, он к ней и раньше был равнодушен (я нарочно подсылала к нему Роберта, и Рели высмеял само предположение, поклялся спасением души, что любит меня и никогда не женится), то теперь и он и она не обращали друг на друга ни малейшего внимания.
Даже несчастная Сидни немного оправилась, сняла вдовий траур, охотно улыбалась моим лордам в присутствии и вместе со всеми дразнила сэра Уолтера его ньюфаундлендом".
Однако в тот вечер мой лорд был не в духе и, как ребенок, не успокоился, пока не испортил настроение и мне. Опираясь на подлокотник моего трона, наблюдая за танцующими и рассказывая о Франции, о тамошней бойне, о том, как часто видел смерть, почти касался ее, смотрел ей в лицо, он вдруг сказал:
- Смерть и желание идут рука об руку, леди.
Мне двадцать четыре, и кто знает, когда позовет смерть? Если я умру на вашей службе, как лорды Лестер и Уорвик, не оставив потомства, мой род прервется. Мужчина обязан жениться, обязан стремиться к браку.
- Жениться? И не заикайтесь!
И думать не смейте!
Он замолк. Однако у меня на душе осталось беспокойство - он пригласил на танец попрыгушку Бесс Трокмортон, потом, правда, танцевал с Радклифф и несколькими другими дамами, но затем снова с Бесс. Мало того, она о чем-то его с жаром расспрашивала и опасливо косилась в мою сторону.
Может быть, все-таки спокойнее, когда он во Франции...
***
Но не могла я с ним так скоро расстаться!
А пока я изводилась сомнениями, привели ее.
Близилось время обеда, небо наконец прояснилось после дождливого утра, мой лорд прислал с конюшни сказать, что лошади готовы. Мы собирались выезжать, и помеха была исключительно некстати.
- Черт побери, кто это?
Стражники втащили в комнату огромную жирную бабищу - шея мощная, что твой дуб, харя поперек себя шире, исполинские груди выбились из-под сальной повязки, соски в грязных потеках. Господи, и это чудовище - мать? перемазанная, вонючая...
От нее разило прогорклым выменем и хлевом.
Меня замутило, я в отчаянии обернулась к своим дамам:
- Нюхательную соль, скорее! И пошлите за благовониями! Кто эта женщина?
От группы стражников отделился Роберт:
- Кормилица, мадам, арестована в Детфорде за пьяную драку. Болтала во хмелю, и я решил, что вам интересно будет это услышать. - Он повернулся к женщине:
- Говори. Расскажи Ее Величеству, что сказала мне.
Поблескивая хитрым звериным глазом из-за спутанных косм, словно только что опоросившаяся свинья, она запричитала:
- А вы, ваша честь, обещаете, что меня не вздернут?
- Обещаю, что вздернут, - ласково сказал Роберт, - сию же минуту, если не заговоришь.
И она рассказала, сморкаясь, всхлипывая, божась и постоянно умоляя ее не вешать. Некая придворная дама оказалась в интересном положении, тайно разрешилась на квартире в Ист-Энде, родила мальчика и наняла эту свинью в кормилицы. Сразу после родов в дом приходил джентльмен и был восприемником на крестинах младенца - высокий лорд с курчавыми темно-русыми волосами, слегка сутулится при ходьбе...
- Довольно. - Роберт кивнул стражникам. - Уведите ее.
Я на мгновение перестала ломать руки:
- Не.., не вешайте ее за это...
Роберт улыбнулся.
- Вполне достанет и хорошей порки. Если бидлы постараются, ты, женщина, возможно, лишишься части кожи с нижней половины твоих телес, дружелюбно сообщил он женщине, - но, судя по твоим габаритам, потеря невелика. За жизнь свою можешь не бояться, пока держишь язык за зубами.
Бабу уволокли, но ее крики из-за двери еще долго вторили моим.
Придворная дама и джентльмен, отец ребенка.
Я знала, кто они.
Роберт терпеливо ожидал, что я прикажу.
Я подняла руку:
- Прикажите мистрис Трокмортон оставаться в своей комнате. И пусть ко мне немедленно приведут лорда Эссекса - под вооруженной охраной.
Он пришел бледный, дрожащий, в сопровождении стражников, которые, видя унижение своего героя, выглядели ничуть не лучше того.
- Мадам, что это значит?
- Изменник! - завопила я. - Вы женились на ней, на Бесс Трокмортон, у нее от вас ребенок!
- Изменник? Я? - Он походил на человека, который тонет в трясине и не может спастись. - Нет, Ваше Величество! - Он едва шевелил побелевшими губами. - Я не женился на ней, и детей у меня нет. Между нами ничего не было.
- И почему же, сэр, почему, - взвыла я, - я обязана вам верить?
Он запрокинул голову, набрал в грудь воздуха и закрыл глаза.
- Потому что, дражайшая миледи, изменник, которого вы ищете, - не здесь, это не я.., потому что я.., я уже женат.
Глава 3
Он стоял передо мною в моем покое, скалясь, как пес, и думал, что я по-прежнему счастлива его видеть. Из Ирландии он привез стихотворца Спенсера, тщедушного, коротко и некрасиво остриженного на манер проклятых пуритан, в бедном черном наряде с завязками на воротнике, словно у клерка, - впрочем, он, похоже, и был теперь клерком. В другое время я приняла бы его тепло и даже сейчас старалась держаться вежливо.
- Если не ошибаюсь, мастер Эдмунд, до отъезда в Ирландию секретарем губернатора вы служили у графа Лестера?
Он поклонился рывком:
- Вашему Величеству, надеюсь, приятно слышать, что то был мой первый и самый лучший покровитель. - Нервный смешок. - Он благосклонно относился к моим маленьким сонетам, любовным стишкам, которые я назвал Аморетти", и хотел, чтобы я писал пасторали.
Да, а еще он использовал ваше перо для нападок на мой предполагаемый брак с Франциском Анжуйским, я отлично помню, что вы написали тогда Сказку мамаши Хабберд". Ладно, не будем поминать старое - они оба теперь мертвы.
- Пасторали, мастер секретарь? Так вы верите, что в тот золотой век мир был лучше, мужчины верны, клятвы нерушимы и честь еще не превратилась в пустой звук?
Рели воззрился на меня, прощупывая мое настроение. Потом весело вскочил:
- Раз уж речь зашла о пасторалях, мадам, велите этому человеку открыть вам свое сердце.
Он пишет поэму, замечательную уже тем, что будет длиннейшей из написанного в вашу честь!
Эпическую поэму, которая поспорит с Энеидой" - да и с Одиссеей" Гомера - и на веки вечные утвердит ваше неоспоримое место как поэтической музы этих островов, богини, которую все мы любим и чтим.
Он повернулся к беспомощно хлопающему глазами Спенсеру и потрепал его по плечу:
- Прочтите Ее Величеству отрывок!
- Стихотворец без долгих слов начал:
Достойный рыцарь устремился вдаль,
Навстречу великому приключению,
Что поручила ему величайшая Глориана...
- И все про меня? Все в мою честь? Что ж, сэр, даю вам свое благословение.
- В таком случае. Ваше Величество, могу ли я... - Он едва осмеливался просить. - Могу ли я умолять вас о милости.., чтобы вы любезно позволили.., могу ли я назвать ее в вашу честь - Королева фей"?
- Называйте!
- О, мадам! - И он, раскрасневшийся от успеха, убежал договариваться с издателем.
Мы остались одни.
Теперь я могла поиграть с Рели, как он играл со мной.
- Вина, сэр? - ласково улыбнулась я. - Милорд Эссекс сказал мне, что хочет жениться.
Я ответила, что считаю это изменой, прогнала его от двора и велела сидеть в поместье, пока придумаю наказание. Каково ваше мнение на этот счет? Что вы думаете о женитьбе?
Уловила ли я тень тревоги в глубине этих по-прежнему чудных синих глаз?
- Я думаю, - осторожно начал он, нащупывая почву, - что это почетные узы, которые наш Господь назвал священными...
Он говорит священными"? Колкость напрашивалась сама собой.
- Однако наш Господь не женился!
Рели натянуто хохотнул:
- Однако мы, Его недостойные дети, слабы плотью, и нам трудно следовать Его примеру...
О да, сэр, извивайтесь своей слабой плотью сколько хотите, вы у меня на крючке!
- А распространяется ли Его заповедь на деторождение? - спросила я как бы между прочим.
Теперь он вспотел, верхняя губа под тугими черными завитками усов покрылась тонкой пленочкой страха. Однако годы, проведенные в боях, закалили его нервы. Он не дрогнул.
- Да, мадам.
- Разумеется, если мужчина и женщина спят вместе, они рано или поздно приживут младенчика, вы согласны?
Теперь он понял. И принял мужественно.
- Ваше Величество совершенно правы - тайное станет явным.
- Ладно, сэр, убирайтесь прочь.
Я не любительница отрывать паукам ноги и смотреть, как они корчатся в тщетной попытке уползти. Поэтому я его отпустила. Однако не успел он поклониться, взглянуть на меня и выйти в двери, как я уже кликнула одного из кавалеров.
- Пусть ко мне немедленно явится капитан гвардии с вооруженным отрядом.
Чтобы взять под стражу.
И препроводить изменника в Тауэр.
Шли вы из Святой Земли,
Уолсингам, Уолсингам,
Повстречать мою любовь
Не случалось вам?
Как узнать, о коей речь?
Многих встретил я тогда
По пути или навстречь:
Кто туда, кто сюда...
Не бела и не черна,
Но яснее, чем рассвет,
Столь великих совершенств
На земле и в небе нет.
Доводилось повстречать:
Ликом - ангел во плоти,
Нимфе царственной под стать
Так смотреть, так идти.
Здесь она меня забыла,
Здесь ни с кем я не знаком,
А бывало - в бой водила,
Нарекла своим бойцом.
Верная любовь в душе,
Словно в пламени, живет.
Не стареет, не болеет,
Не изменит, не умрет.
Он посылал из заключения эти и другие любовные мольбы, но я была непреклонна. Вернее, я заболела от ярости, занемогла от расстройства чувств - впрочем, расстроились не только чувства, как всегда, от переживаний у меня скрутило живот. Елена, Уорвик и горничные смущенно смотрели в пол, когда я, воняя нужником, выходила из уборной.
Одна Елена не растерялась, шагнула вперед и спокойно взяла меня за руку.
- Послать за доктором Лопесом, мадам, или еще за кем из врачей?
- Нет, не надо, - плакала я. - Они не вылечили меня от измены лорда Лестера, не вылечат и теперь.
Подошла Радклифф с серебряным подносом, на котором были бокал миндальной настойки и вишневые вафельки.
- Ваша милость с утра ничего не кушали, пожалуйста, возьмите хоть чуть-чуть для подкрепления сил...
Я отмахнулась. Однако любовь и нежная тревога в ее глазах пронзили меня до глубины души, я не могла более сдерживаться.
- О, Господи, - запричитала я, - неужели все снова, как с Робином? Или это Божья кара за то, что я зажилась на этом свете? Видеть, как события повторяются и вновь переживать прежние муки?
Уорвик и Радклифф уложили меня в постель, Елена взяла за руку и ровным голосом, из которого так и не изгладился шведский акцент, зашептала на ухо:
- За тем исключением, мадам, что Ваше Величество никогда не любили, она замялась, - и не привечали сэра Уолтера, как лорда Лестера.
А сейчас у вашей милости по-прежнему есть любовь лорда Эссекса.
Уорвик наклонилась с другой стороны.
- Госпожа, отхлебните чуточку лекарства, которое приготовила Радклифф, - оно очень сильное, вы сразу уснете...
Любовь Эссекса... Я начинала дремать. Да! Она, по крайней мере, у меня, есть, истинная правда. Он ежедневно шлет мне нежные и мужественные любовные послания: Я женился не ради себя, но ради нее - из жалости.., я вынужден был ее пожалеть..."
Я сжала руку Уорвик:
- У мерзавца Рели нет даже такого оправдания. Он спал с ней из похоти! И под самым моим носом.
И притом несколько лет - по меньшей мере два года...
- Отвезли его в Тауэр?
- Как Ваше Величество и приказали. Обоих.
Они ждут вашего решения.
***
Загадку раскрыл Роберт - ему не потребовалось много слов. Глаза его горели искренним сочувствием, когда он с поклоном протянул мне пергамент:
- Сэр Уолтер Рели шлет вам письмо с извинениями и покаяниями. Ваше Величество, а с ним стихи...
Я взвыла и вышибла из рук Роберта пергамент:
- Не желаю извинений и стихов, хочу знать правду!
- Вы ее услышите, миледи. - И Роберт защебетал:
- Сэр Уолтер и дама приглянулись друг другу, и он лишил ее невинности. Затем она понесла...
Я знала! Вот чем была ее водянка - а я-то ее пожалела, отправила в деревню на поправку, подышать чистым воздухом.
- И сэр Уолтер на ней женился. А когда вы отправили ее в деревню, она вместо этого укрылась в доме брата в Мил-Энде, где и родила сына. А сэр Уолтер уговорил графа Эссекса стать крестным отцом ребенка. Сэр Уолтер рассчитывал на сочувствие графа - они хоть и соперники, но граф тоже скомпрометировал себя тайным браком, заключенным без воли Вашего Величества...
Я вскочила и заходила по комнате.
- Это не одно и то же! Женитьба графа - совсем другое дело.
Рядом с постелью лежали письма, в которых мой лорд объяснял все:
Внемлите мне, Ваше Величество, Вашей душой заклинаю, внемлите!
Я впервые увидел ее в Зютфене, куда она приехала к раненому мужу, сэру Филиппу Сидни, за которым ухаживала до самой его смерти, - и он сам, умирая, поручил ее моим заботам. В моих глазах он был безвременно павшим героем, а его последнее желание - законом. Покойный лорд Лестер, который любил Ваше Величество так же страстно, как я, если такое возможно, обойдись с ним судьба помягче, подтвердил бы мои слова. Жениться на даме было долгом чести, от которого рыцарь уклониться не может. Однако, если честь и связала меня с нею, к вам меня влечет любовь, безмерная любовь..."
Да! Он по-прежнему меня любит! Я схватила последнее письмо и прижала к губам. Да и кто бы не предпочел меня ей, его жене, жалкой вдове Сидни.
Сказать по правде, я не имела ничего против его брака с Фрэнсис. Я даже жалела ее, когда вспоминала ее худосочное мальчишеское тело, благочестиво опущенные долу коровьи глаза, бледную кожу, излишне темные глаза и волосы - в то время как в моде мои золотисто-рыжие локоны и фарфоровый цвет лица. Конечно, он ее не любит. Он любит меня, хоть и не может этого проявить, слишком велико расстояние между нами. А уж кому-кому, а ему обязательно нужно продолжить род, чтобы его титулы - и красота сохранились в потомстве.
Да, этот брак больше походил на суровый долг, даже на кару Господню, чем на потворство греховной плоти.
Я могла если и не простить его, то по крайней мере сделать вид, что ничего не произошло. А мне его так не хватало! Надо было его вернуть.
И не только для себя. Это вдруг стало совершенно ясно. Теперь, когда старики поумирали, надо ради блага Англии возвышать новых людей, молодых. Мой лорд силен и отважен, неутомимый боец и верный англичанин до мозга костей. Он может пригодиться - надо ввести его в Тайный совет в качестве одного из первых лордов и советников.
Однако я по-прежнему колебалась.
Можно ли совместить интересы Англии и мои собственные? Да? - говорила гордость. И почему бы нет? Мне всегда это удавалось. Я его обуздаю, приструню. Его можно исправить, простить.
***
В отличие от Рели. Вот без кого прекрасно можно было обойтись. Тем более что вдруг отпала нужда в рубаках.
Перемена произошла просто, быстро и мощно, как всегда. Мир наступил самым мокрым днем того ужасного лета, когда дождь хлестал не переставая и казалось - Бог открыл небесные шлюзы. Запертые в Нонсаче, мы извелись от тоски и скуки, стали замкнутыми, и тем более изумила нас пришедшая извне весть.
Война во Франции окончена.
Нашим войскам не нужно больше поддерживать протестантского короля Генриха против его подданных-католиков.
Я лихорадочно расхаживала взад-вперед по террасе, куда вышла подышать воздухом, пока снова не начался дождь.
По крайности мы сбережем деньги, а то - сколько? - двести, триста тысяч крон истрачены безвозвратно... Я пыталась отыскать хоть зернышко утешения в сообщенных Берли вестях - бедняга, он едва встал с носилок, на которых принесли его слуги.
- Что? Что он сказал? О, сядьте же, милорд, не надо стоять!
Берли со вздохом опустился на подушки. Рядом стоял помрачневший Роберт.
- Мадам, король сказал: Париж стоит обедни".
- И ради этого он отвернулся от истинной веры, от света нашей религии, отказался бороться за торжество протестантизма в своей стране и перешел в католичество? Господи, была бы я мужчиной! - рыдала я в гневе. - Зубами бы вырвала у него сердце и съела на ярмарке! Дайте перо и пергамент и пошлите за моим лордом!
Мне надо утешиться.
Слова лились с пера:
Моему кузену королю и повелителю Франции Генриху IV.
Мне сообщили, что ради достижения мира в своей стране Вы отреклись от нашей веры и бросились в объятия Рима. Ах, как Вы меня огорчили, как стенает моя душа! Неужто вы ожидаете добрых последствий от поступка столь нечестивого? Надеюсь только, что Вы одумаетесь. Вписала Вас на первое место в свой поминальник, молюсь о Вас денно и нощно.
Ваша по-прежнему любящая сестра, если Вы - прежний, а нет - так между нами все кончено.
Королева Елизавета".
Берли прочел и улыбнулся:
- Вижу, упреки Вашего Величества по-прежнему разящи. Однако не бойтесь, миледи. Союзника мы не потеряли, Генрих никогда не решится воевать с нами, его страна слишком истощена.
И вы увидите, что теперь, когда Франция объединилась, испанский король переключит внимание на нее - его злейший враг там, а мы так, сбоку припека, и этот шаг, безусловно, пойдет нам на пользу.
Я, немного успокоенная, кивнула в ответ:
- Будем надеяться, потому что, боюсь, у нас хватит хлопот и здесь!
Ибо я уже знала, что мир не приносит мира несчастным, тем, кто подобно мне постоянно борется с любовью и с собой. А поскольку мой лорд любит войну, он не даст мне пожить в мире. Казалось бы, отделавшись от главного соперника, Рели, мой лорд, погубивший себя глупой женитьбой, и зная, что повелевает мною и множеством моих даров - сладкими винами, лесами и полями, огромными поместьями и соответствующими доходами, аккуратно выплачиваемыми четыре раза в год, - мог бы угомониться. Но - и это превратилось в мой вечный рефрен - надо было предвидеть...
Я послала за ним в твердой решимости использовать его дарования на благо Англии.
Я старалась держать его на расстоянии вытянутой руки, обходиться более сдержанно, когда он возвращался из деревни, где жила его жена. Однако эта пьеса, наша осенняя трагедия, была еще не доиграна. А в трудную минуту мудрый обращается за помощью к философии.
Чтобы смириться с отступничеством французского короля, я вновь обратилась к школьным занятиям, переводила великое творение Боэция, De Consolation Philosopiae - Об утешении философией", с благородной латыни на не менее благородный английский, до того довел меня гнев на короля, на Рели, на всех вероломных мужчин.
Однако занятия принесли плоды. Я возобновила переписку с заблудшим королем, выпустила Рели и его шлюшку Бесс Трокмортон из тюрьмы. Я даже обнаружила, что он еще может быть полезен - это выяснилось, когда мои каперы захватили самую богатую добычу, Madre de Dios".
Madre de Dios. Воистину, Матерь Божья! То был купеческий корабль самого испанского короля, величайший в его флоте, плавучий семипалубный красавец с шестью сотнями матросов. Словно дворец, высился он над водой, нагруженный несметными сокровищами Ост-Индии!
Драгоценные камни и слоновая кость, сандаловое дерево, шелка и пряности, тигровые зубы и китайские кровати, мускус и амбра, перец и павлиньи хвосты! Я послала Рели в Плимут забрать это все для меня, а потом не пустила ко двору и отправила в Шерборн к Бесси", посмотреть, как ему понравятся хваленые священные узы".
Захват Madre de Dios" принес мне сто тысяч фунтов от продажи одного только перца. Мы, как и предсказывал Берли, жили в мире с Францией, Испания нас не трогала. Можно было подумать о том, как наполнить казну и наши тощие кошельки, можно было играть, ездить верхом, охотиться и веселиться, приглашать актеров хоть каждый вечер, слушать лютни, танцевать и смеяться до зари. Теперь и двор обновился, на волне радости от победы над Армадой в Лондон повалила молодежь: новые имена, новые лица, Кэри и Пембрук, Коук и Кемберленд, Саутгемптон, Говард и Харингтон, да, и даже братья Бэконы, любимцы моего лорда. Ну и пусть это сыновья и дочери моих первых придворных, пусть я износила целое поколение и затребовала новое! Разве я когда-нибудь жаловалась на юность и красоту?
У нас было все, о чем можно мечтать, у меня и у моего лорда, однако по-прежнему любовь его и гордость были как трутница - того и гляди, вспыхнут!..
И по-прежнему шел дождь. Июль и август дорыдались до мокрого сентября, урожай погиб, наступил ноябрь, и турниры в честь очередной годовщины моего восшествия на престол утонули в грязи и в лужах, как ни доблестно сражались мои рыцари. Я по обыкновению раздавала награды и хвалы, однако сердце мое напоминало красное глиняное месиво под конскими копытами. Но как-то с вечера я долго не могла уснуть. а проснулась на заре, чистой и ясной, словно утро нового мира.
- Быстрее! - Я нетерпеливо ткнула ногой спящую на приставной лежанке горничную. - Буди моих женщин, зови кавалеров, я немедленно еду кататься! Пошли за лордом Эссексом, пусть ждет в конюшне!
Счастливая, я бежала к нему по закоулкам и дворикам Нонсача, свита едва поспевала следом.
Он, как всегда, будет в конюшне, выберет мне лошадь, подставит под ступню сцепленные ладони, забросит в седло, поправляя стремя, возьмет за лодыжку сильными загорелыми пальцами, тронет руку на уздечке...
Потом повернется ко мне: Нравится, Ваше Величество?" - и вскочит на своего скакуна, перебросит великолепную ногу через заднюю луку седла, и мы помчимся во весь опор, в карьер - как пожелает моя душа...
Я уже чувствовала расходящееся изнутри знакомое тепло, жар, я дрожала, стыла, жила и умирала...
- Нет, надо ей сказать! Все равно не утаим!
Внезапно из-под низкой арки впереди высыпала толпа разгоряченно спорящих придворных - кузен Гарри Хансдон, лорд Говард, женоликий новичок граф Саутгемптон и его друг молодой граф Пембрук, с ними слуги... Откуда они тут взялись ни свет ни заря?
- Милорды?
Все прятали глаза. Даже кузен Хансдон, одиннадцатью годами меня старше, толстый, лысый, выглядящий на все семьдесят, вел себя словно пойманный с поличным воришка, перед которым маячит виселица.
- Мы не ждали Ваше Величество так рано!
Я оскалилась:
- Говорите, кузен, - почему же?
- Мадам, я...
Он запнулся. Остальные смотрели на молочно-белое небо, в пол, только не на меня. Наконец красивое лицо Пембрука, одного из молодых, горячих и неотесанных, вспыхнуло, и он выпалил:
- Лорд Эссекс и сэр Кристофер Блант повздорили из-за Вашего Величества и решили рассудить спор поединком. Они сошлись на заре, на лугу возле реки...
- О, Господи, нет!
Саутгемптон улыбнулся кривой кошачьей усмешкой:
- Оба живы, Ваше Величество. Но...
Он выдержал томительную паузу. Я поборола минутный гнев:
- Что но", сэр? Говорите.
- Милорд Эссекс ранен...
- Ранен?! - В ужасе я ударила Хансдона по руке. - Пошлите за моими врачами, сейчас же, немедленно, позовите доктора Лопеса!
- Не надо, не надо! - успокоил Хансдон. - Рана неглубокая, с ними были цирюльники, они сейчас ей занимаются.
- Неглубокая?
Ему неглубокая - мне глубокая...
Саутгемптон снова вроде бы ухмыльнулся - или просто лицо у него такое? - и провел ладонью по мясистой стороне бедра вверх.
- Сюда, в пах, - ехидно заметил он. - И, я полагаю, рана мучит его меньше, чем уязвленная гордость, поскольку победа осталась за сэром Китом тот только отделался царапинами.
Я почувствовала облегчение и гнев одновременно.
- Клянусь Богом, он знает, что при нашем дворе строжайше запрещены драки и дуэли! В отцовские времена за такое руки рубили! Как посмел он вызвать Бланта? Давно пора было кому-нибудь сбить с него спесь и поучить хорошим манерам! - Я повернулась к Хансдону:
- Какая муха его укусила? Почему он полез в драку?
Хансдон вздохнул:
- Потому что Ваше Величество отметили Кита Бланта после турнира послали ему свою золотую с красной инкрустацией шахматную фигурку, и милорд объявил, что никакому мерзавцу" не достанется его королева"...
Что на это сказать?
Когда надо было сбить с него спесь, я принимала ее за любовь. И мне нравилось.
Однако отлично известно: когда мужчины дерутся из-за женщины, им нужна не женщина, а драка. А человек, который подрался с ближайшим другом, каким был моему лорду Блант, не пощадит никого.
Господи, попадись он мне в ту минуту, я бы отхлестала его по щекам за то, что так глупо, по-детски рисковал жизнью! Однако он, как необъезженный жеребенок, все делал по-своему.
А делать по-своему для него значило воевать.
Не во Франции, так в Испании. Испания!" - был теперь его боевой клич; он оправился от раны и теперь требовал отправить его на войну.
А вокруг него собрались все молодые ястребы, те, кто, подобно ему, рвался отыскать славу или смерть в пушечном жерле. Эссекс как их вожак сам принялся искать достойный повод взяться за меч и, разумеется, нашел.