Старый матрос воспользовался этим временем, чтобы набить песком дуло своего пистолета.
Что ему теперь делать? Выстрелить, поднять тревогу и затем бежать в лагерь?
Нет! Может быть, это все напрасные страхи. Человек, который в эту минуту слушает, пригнувшись к земле, может быть, не кто иной, как араб-часовой, по своей привычке проверяющий, все ли спокойно кругом.
Пока Билль раздумывал над этим, Голах приближался к нему ползком. Он подполз шагов на десять и вдруг поднялся.
Тут Билль уже с уверенностью мог сказать, что перед ним не араб-часовой, а сам черный шейх!
За всю свою жизнь не испытывал старый моряк такого страха, как в эту минуту. С испугу он хотел было уже разрядить свой пистолет и затем бежать к дуару, но подумал, что раньше чем успеет подняться, шейх убьет его ударом сабли, и, весь дрожа от страха, остался лежать неподвижно.
Голах подошел еще ближе, и моряк решился, наконец, действовать.
Он навел свой пистолет на черного шейха, спустил курок и в ту же минуту вскочил на ноги.
Раздался громкий выстрел, за котором последовал ужасающий крик.
Билль не дождался результатов своего удачного выстрела: стрелой летел он к лагерю, где его встретили перепуганные арабы. Поднялся страшный крик, кричали все: мужчины, женщины и дети.
С той стороны, куда выстрелил Билль, слышно было, как кто-то кричал: «Мулей! Мулей!»
– Это голос Голаха! – сказал крумэн по-арабски. – Он зовет своего сына, того зовут Мулей.
– Они нападут на дуар! – сказал арабский шейх.
Слова шейха еще больше увеличили смятение арабов. В то время, пока арабы в испуге метались по дуару, обе жены Голаха, забрав своих детей, убежали из лагеря; никто этого даже и не заметил.
Женщины услышали тревожный крик тирана-властелина, которого они боялись в дни его могущества и к которому теперь чувствовали жалость.
Арабы приготовились встретить страшного шейха, но время шло, а враг не показывался. Вслед за внезапным шумом наступила тишина, и можно было подумать, что тревога, поднявшая на ноги весь дуар, была лишь беспричинной паникой.
Заря начинала уже заниматься на востоке, когда арабский шейх, оправившийся от страха, решил осмотреть дуар и проверить своих людей.
Два важных факта не позволяли думать, что тревога была ложной: часовой, поставленный к югу от дуара для его охраны, исчез, исчезли также и обе жены Голаха.
Исчезновение женщин не требовало никаких особенных объяснений: они убежали, желая присоединиться к человеку, звавшему Мулея.
Но куда девался араб?
Неужели и он пал жертвой кровожадного Голаха?
Билль, считая свои обязанности часового оконченными, отправился спать. Шейх велел крумэну разбудить его.
– Спроси его, – сказал шейх крумэну, – зачем он стрелял.
– Зачем? Затем, чтобы убить черномазого Голаха, и, если не ошибаюсь, я, кажется, хорошо исполнил свои обязанности часового.
Когда ответ этот был переведен шейху, на его устах показалась улыбка недоверия. Затем он велел спросить Билля, видел ли он черного шейха.
– Он спрашивает, видел ли я Голаха? Конечно! – отвечал моряк. – Он был всего в четырех шагах от меня, когда я выстрелил в него. Говорю вам, что он ушел и больше уже никогда не вернется.
Шейх покачал головой, и та же улыбка недоверия снова появилась на его губах.
Эти вопросы были прерваны известием, что нашли труп часового, который все тотчас же окружили.
Голова у трупа была почти отделена от туловища; нанесенный ему удар, очевидно, был делом рук черного шейха. Около трупа виднелись следы ног, которые могли оставить только громадные ступни Голаха.
Теперь было совершенно светло, и арабы, осматривая южную сторону берега, сделали еще одно открытие: они увидели в полумиле от себя двух верблюдов и лошадь. Оставив одного араба стеречь дуар, шейх, в сопровождении всех остальных мужчин, тотчас же отправился в ту сторону в надежде захватить пропавших животных.
Дойдя до места, где виднелись верблюды, арабы нашли зятя Голаха, который караулил животных. Он лежал на песке, но при приближении арабов вдруг поднялся, протягивая им обе руки.
Он не был вооружен и жест его означал: «Мир!»
Обе женщины, окруженные своими детьми, стояли возле него и, казалось, были очень огорчены. Они даже не подняли глаз при приближении старого шейха.
Ружья и другое оружие валялись вокруг на земле. Один из верблюдов был убит, и молодой негр пожирал кусок сырого мяса, вырезанный из горба животного.
Арабский шейх спросил негра про Голаха. Негр в ответ на этот вопрос молча показал рукой на море, где два тела бились в волнах прибоя.
По приказанию шейха трое мичманов отправились вытаскивать трупы.
В мертвых признали Голаха и его сына Мулея. Лицо черного шейха было сильно изуродовано, а глаза чем-то выбиты.
Снова принялись за зятя Голаха и потребовали от него объяснения того, что здесь произошло.
– Я услышал, как вождь стал звать Мулея после выстрела, и поэтому решил, что он ранен. Мулей побежал сейчас же к нему на помощь, а я на это время остался стеречь животных… Я голоден!.. Мулей недолго проходил и скоро вернулся вместе с отцом, который бесновался как одержимый злым духом. Он бегал туда и сюда, размахивая своим мечом во все стороны, точно желая убить и нас обоих и верблюдов. Он ничего не видел и только поэтому нам удалось от него увернуться… Я голоден!
Молодой негр на этом окончил свой рассказ и, откусив кусок сырого мяса верблюда, стал пожирать его с быстротой, доказывавшей истину его слов.
– Свинья, – вскричал шейх, – прежде расскажи все, а потом поешь!
– Хвала Аллаху! – сказал негр, продолжая свой рассказ. – Голах наткнулся на одного из верблюдов и убил его. После этого шейх успокоился. Злой дух покинул его, и он сел на песок. Тогда жены его подошли к нему; он ласково с ними говорил и, положив руки на головы детей, называл их по имени. Дети, подняв на него глаза, вдруг закричали, но Голах сказал им, чтобы они не пугались, что он вымоет лицо и тогда уже не будет таким страшным. Один из самых маленьких мальчиков повел его к морю, и он вошел в воду чуть не но самую шею. Он шел туда умирать. Мулей побежал остановить его и спасти, но течение увлекло их, и они оба утонули. Я не мог им помочь, – я был голоден!
Донельзя истощенные лицо и тело негра подтверждали истину его рассказа. Он шел день и ночь в течение почти целой недели и теперь изнемог от голода и усталости.
Невольники, по приказанию шейха, похоронили трупы. Избавившись, наконец, навсегда от ужасного врага, арабский шейх решил дать себе на целый день отдых, к великой радости невольников, которым отдали мясо верблюда.
Оставалось только разъяснить еще одну тайну смерти Голаха. Снова потребовали крумэна, который, впрочем, должен был служить только переводчиком.
Когда шейх узнал, каким образом Билль сделал из своего пистолета смертоносное оружие, зарядив его песком, он выразил свою благодарность моряку за такое добросовестное исполнение долга.
В награду за оказанную им услугу он обещал, что не только сам Билль, но и все остальные его товарищи будут отведены в Могадор и отпущены к друзьям.
Еще два дня утомительного пути, показавшегося невольникам целым веком страданий: голод, жажда, утомление и удушающая жара довели их до такого состояния, что они сами начинали просить смерти. Но все это было забыто, когда, наконец, подошли к источнику.
Моряки с первого же взгляда узнали место, где они попались в руки Голаха.
– Храни нас Бог! – проговорил Гарри Блаунт, – мы здесь уже были; я боюсь, что мы не найдем здесь воды: мы оставили здесь ровно столько, чтобы наполнить два ведра, а так как дождя с тех пор не было, то источник должен высохнуть.
Отчаяние появилось на лицах его товарищей, но беспокойство их было непродолжительным, и они могли вволю утолить жажду, потому что воды нашли в изобилии: довольно сильная гроза разразилась несколько дней тому назад над маленькой долиной.
На следующее утро караван снова тронулся в путь.
Арабы не питали никакой злобы к молодому человеку, помогавшему Голаху убивать их товарищей. Теперь негр состоял в числе невольников и, насколько можно было судить по его внешности, вполне примирился со своей участью; он только менял хозяина.
note 2 , и араб ответил:
– Наш ячмень теперь поспел, и мы не можем оставить его неубранным. Вы нам поможете во время жатвы, и это даст нам возможность отвести вас поскорей в Свеору.
– Вы в самом деле хотите отвести наших невольников в Могадор? – спросил крумэн.
– Конечно, – отвечал шейх. – Разве мы не обещали им этого? Но мы не можем бросить наши поля. Бис-миллях! Наш ячмень пропадет.
– Этого именно я и боялся, – сказал Джим. – Они не имеют никакого намерения вести нас в Могадор; подобное обещание двадцать раз давали мне различные хозяева.
– Что же нам делать? – спросил Теренс.
– Вы спрашиваете, что делать? А ничего, – отвечал Джим. – Мы никоим образом не должны помогать им. Если мы окажемся им полезными, они не выпустят нас. Я давно был бы свободен, если бы не старался заслужить благосклонность моих хозяев, работая на них. Это была с моей стороны большая ошибка. Мы не должны ни в чем помогать им.
– Но они заставят нас работать силою, – заметил Колин.
– Нет, не заставят, если мы будем твердо стоять на своем. По-моему, гораздо лучше быть убитым сразу, чем подчиняться арабам. Если мы станем работать во время жатвы, они заставят нас делать потом что-нибудь другое, и лучшие дни вашей жизни пройдут в рабстве, как прошла и моя жизнь. Каждый из нас должен сделаться невыносимым, должен все портить своему хозяину, и тогда они нас непременно продадут какому-нибудь купцу из Могадора, который наживет хорошие денежки, получив за нас выкуп. Это, по-моему, единственный выход. Арабы не уверены, что получат за нас деньги в Могадоре, и из-за этого они, конечно, не рискнут на такое далекое путешествие. К тому же они разбойники, и уже по одной этой причине никогда не осмелятся войти в город. Мы должны во что бы то ни стало заставить их продать нас какому-нибудь купцу.
Все белые невольники дали клятву следовать советам Джима, хотя были заранее уверены, что их ждут жестокие страдания за отказ подчиняться требованиям арабов.
Началась борьба. Невольники отказывались работать, арабы стали их морить голодом и жаждой. Так продолжалось два дня. Наконец арабы, испугавшись, что невольники все перемрут и они останутся в убытке, принесли им воду и похлебки. Все это время несчастные были заперты в каком-то хлеву.
Действие пищи на этих голодных людей было почти чудесным: они сразу ожили и весело благодарили Джима за его находчивость.
– Все идет как по маслу! – вскричал старый моряк. – Мы победили! Нам не придется работать в поле, нам будут давать пищу, откармливать нас и продадут, а может быть, и отведут в Могадор. Возблагодарим Бога, давшего нам силу выждать!
Так прошло два дня, в течение которых белым невольникам давали хорошие порции похлебки; за водою им стоило только сделать несколько шагов к колодцу.
На другой день вечером белых невольников посетили в их убежище трое арабов, которых они еще не видели. Эти последние одеты были очень хорошо, прекрасно вооружены и имели более приятную наружность, чем обитатели пустыни.
Джим немедленно вступил с ними в разговор. Он узнал, что это были купцы, путешествующие с караваном и попросившие приюта в деревне на ночь.
– Вы и есть те люди, которых мы желали встретить, – сказал брат Билля на арабском языке, на котором он мог бегло говорить благодаря долгому пребыванию в пустыне. – Мы хотели бы, чтобы нас купили купцы, которые отвели бы нас в Могадор, где наши друзья внесут за нас выкуп.
– Один раз я купил двух невольников, – отвечал один из арабов, – и с большими издержками отвел их в Могадор. Они мне сказали, что их консул купит их, я слишком поздно узнал, что в городе у них не было консула. Мне пришлось вести их обратно, и я потерял деньги, истраченные на путешествие.
– Это были англичане? – спросил Джим.
– Нет, испанцы.
– Я так и думал; англичан наверняка выкупили бы.
– Это еще неизвестно, – отвечал купец. – Английский консул не всегда бывает в Могадоре, и, кто знает, согласится ли он еще внести выкуп за своих соотечественников.
– Как бы там ни было, для нас это не имеет никакого значения, – сказал брат Билля. – у одного из молодых людей, находящихся здесь, есть дядя – богатый купец, живущий в Могадоре, и он заплатит выкуп не только за него, но и за всех его друзей; трое молодых людей – офицеры английского флота; отцы их богаты, они все великие шейхи в своей стране, и они служили, чтобы сделаться капитанами, когда их судно потерпело кораблекрушение. Дядя одного из них выкупит нас всех.
– У кого же из них богатый дядя? – спросил один из арабов.
Джим указал на Гарри Блаунта.
– Вот у этого, – проговорил он. – У его дяди много кораблей, которые приходят ежегодно в Свеору с богатым грузом.
– Но черный человек не англичанин? – спросил еще араб.
– Нет, но он говорит по-английски; он плавал на английских судах и будет куплен вместе с нами.
Затем арабы оставили наших моряков, обещая вернуться на другой день утром.
После их ухода Джим передал своим товарищам весь разговор с арабами, и они почувствовали, что у них в душе промелькнул проблеск надежды.
На другой день утром арабы пришли опять, и невольники, по их желанию, встали и вышли к ним для подробного осмотра.
Убедившись, что все невольники могут вынести путешествие, один из арабов сказал, обращаясь к Джиму:
– Мы купим вас, если вы докажете нам, что не обманываете нас, и если вы примете наши условия. Скажите племяннику английского купца, что мы требуем за каждого из вас выкуп в полтораста испанских долларов.
Джим сообщил об этом Гарри, который немедленно согласился на требуемую сумму. При этом Джим сделал оговорку, что за крумэна «дядя» едва ли согласится дать больше ста долларов.