Страница:
Прямо перед ними висел мужик
Прямо перед ними, зацепившись руками за край балкона четвертого этажа, висел мужик. Такого они еще не видели никогда в жизни. Мужик не звал на помощь, не пытался подтянуться и снова залезть на балкон. Он просто висел, словно в этом был какой-то смысл.
Братья открыли окно. Видение не исчезло. Живой мужик в коричневой кожаной куртке спокойно висел, зацепившись руками за край балкона. Увидев открывающееся окно, он вздрогнул, но заметил детей и немного успокоился.
– Дядя! – обратился к нему старший Мартемьянц. – Пожарных с лестницей позвать? У нас телефон есть.
Мужик молчал.
– Может, дяденька глухой? – спросил младший.
– Не знаю, – сознался старший и заорал: – Дядя!
Мужик зашипел на них как гусь.
– Он немой, – понял старший. – Поэтому не может позвать на помощь. Дядя! Вам позвать пожарных?
– Кто там орет? – спросил Никитин Черникова, вливая в рот пенсионера полрюмки коньяку. – Ну-ка, глянь.
Черников вернулся через мгновение и сообщил:
– Пацанва какая-то. Где-то рядом.
– Может, он нас не видит? – спросил младший.
– Видит, но не слышит.
– Поэтому не понимает.
– И сказать ничего не может. Он глухонемой, – заключил старший.
– Надо что-то делать.
– А как? – огорчился старший Мартемьянц и тут же ответил на свой вопрос: – Нужно в него что-нибудь кинуть. Легкое.
– Гвоздь подойдет?
– Что с вами случилось? – спросил старика Никитин, едва тот стал проявлять признаки осмысленных действий. – Кто на вас напал? Вы знаете его?
Муромов уставился на Никитина немигающим взглядом.
– Вы кто?
– Начальник отдела по раскрытию убийств Никитин.
– Вот дожились, а?! – внезапно восхитился старик. – Убить еще не успели, а начальник уже здесь! Молодца! Не зря НКВД с конца тридцатых кадры готовить стали!
– Мой коллега Черников был у вас вчера, – пояснил Саша.
– Здорово, дедуля, – заявил Сергей. – А у тебя, вижу, жизнь ключом бьет? Не ту фамилию в мемуарах упомянул, что ли?
– А, Серега! – Старик улыбнулся одними губами. – Жизнь нынче стала опасной! Демократы хреновы довели страну!
– Это демократ тебя так? – полюбопытствовал Черников. – Кто был здесь? Знаешь, нет?
– Если бы знал! Налетел, падла, как коршун! Если бы я не спал, то показал бы ему, суке, старую закалку!
– Ладно, – успокоил разбушевавшегося доктора наук Никитин. – Из-за чего вас хотели убить? Сами подумайте. Вчера к вам приходит сотрудник полиции и расспрашивает про дела давно минувших дней. У вас сегодня с ним назначена встреча. Опоздай мы на полминуты, вы были бы убиты. Так кто это мог быть? С кем вы разговаривали после ухода Сергея?
– Он на гвозди не откликается.
– Молчит, – согласился старший брат. – Принеси-ка мне дротик от дартса.
– Может, в полицию позвонить?
– А вдруг он не хочет, чтобы кто-то полицию звал? Неси дротик.
– С кем разговаривал? Да ни с кем! Кому нужен такой старый пень, как я?! Впрочем…
За окном раздался страшный крик, как-то нехорошо удаляющийся вниз.
Черников и Саша метнулись на балкон.
– Черт!.. – вырвалось у Никитина. – Это тот самый! Социолог из мэрии!
К крику человека в кожаной куртке, корчившегося на асфальте, добавились несколько вскриков женщин, проходивших мимо. Около пострадавшего мгновенно стала собираться толпа.
– Откуда он упал?! – Изумлению Черникова не было предела.
Он смотрел вверх, не понимая, как такое могло случиться.
– Откуда упал?! – взревел Никитин. – Он висел, зацепившись за балкон! Ты как проверял?! Пока это наш единственный свидетель! Вызывай «Скорую» и опергруппу! Я вниз!
Не чувствуя своей скорости, Саша пролетел все лестничные пролеты, расположенные квадратом, и выбежал на улицу.
Расталкивая зевак, он прорвался в стихийно образованный эпицентр событий и присел над мужчиной в коричневой куртке.
У того из ушей текла кровь, и по его мутнеющим глазам Саша понял, что через мгновение все будет кончено.
– Кто вас послал к Муромову?
Последовало еще несколько конвульсивных движений, и из горла упавшего мужчины хлынула кровь.
– Бесполезно, – услышал Никитин позади себя. – Он упал практически вниз головой. Непонятно, как еще столько жил.
За спиной Саши стояла женщина лет тридцати.
– Я врач, – посмотрев на мужчину, объяснила она.
В бедре помощника депутата Семкина торчал черный дротик от игры дартс.
Оперативники сидели в квартире Муромова. На фоне неунывающего историка их вид вполне подходил под определение «депрессия». Старик, которого всего несколько минут назад едва не лишили жизни, обещал помочь им чем только сможет.
А операм было из-за чего переживать. Из реально существующих действующих лиц этой страшной и непонятной истории лишь двое могли пояснить хоть что-то. Гражданин, которого только что отвезла в морг местная труповозка, и Муромов.
Если быть до конца откровенным, то Никитин не ставил ни на одного из них как на лиц, могущих определить ключевое направление расследования. Настолько нелепой была связь между ними и убийствами.
Одно было ясно наверняка. Едва Черников посетил Муромова, как над жизнью старика нависла смертельная опасность. Восемьдесят лет он не думал о том, что помрет, будучи задавленным собственной подушкой. Всего лишь одно появление старшего оперуполномоченного Черникова, продолжавшееся полчаса, едва не поставило крест на его мемуарах.
Если только за Сергеем не следили, что, впрочем, маловероятно, то организатором покушения на Муромова вполне можно было считать самого старика. Только его связь с кем-то после отъезда Черникова могла подтолкнуть неизвестного злодея к решительным действиям.
– Кому же я звонил? – Старик напрягал память, тужась, как в уборной. – Нет, ребята. Разрази меня гром, если вру, но я не звонил никому. После отъезда Сереги я соснул с полчасика и сел за мемуары. За пятую главу. Она называется «Выжить, чтобы жить». В ней будет описана моя трагическая судьба во времена чистки. Понимаете, в конце тридцать шестого года…
– Я прочту, – пообещал Никитин и потер пальцами лоб. – Значит, вы не звонили?
– Слово доктора наук.
– Верю, – неуверенно заключил Никитин, глядя, как сей доктор наук заливает в рот, как в воронку, треть стакана сорокадвухградусного «Дербента». – Ну, а вам-то звонили?
Муромов крякнул как подстреленный чирок, поставил стакан на прикроватную тумбочку, с разочарованием уставился на Александра и заявил:
– Обижаешь. Мне звонят каждый день! Товарищи по партии, те, кого еще сохранила жизнь, консультанты по написанию мемуаров, ну и просто знакомые.
Никитин с Черниковым переглянулись.
– Хорошо. Тогда давайте вспомним, кто вам звонил вчера. Начнем с того, кто был первым после отъезда Сергея.
– Пожалуйста. Где-то в пять вечера звонила медсестра. Она живет неподалеку. Старая знакомая моей покойной супруги, поэтому ежедневно справляется о моем самочувствии.
– Дальше, – поощрил его Черников.
– Около семи позвонил Сташевич.
– Кто есть Сташевич? – по-военному поинтересовался Никитин.
– Выпускник Оксфордского университета, поляк по национальности, мой хороший знакомый. Помогает в написании истории возникновения огнестрельного оружия.
– Принято, – согласился Сергей. – Вспоминаем дальше.
Старик наморщил лоб, и без того перепаханный долгими годами, и Никитину подумалось, что если дед не может вспомнить, с кем он вчера разговаривал по телефону, то как он может писать в своих мемуарах про дела минувшие, которые начались чертову уйму лет назад? Судя по трудам Волкогонова и академика Поляка, разложенным по письменному столу, старик Муромов вспоминал не совсем своими мозгами. Мемуаристы – сложный народ. Они как в той песне: «Все, что было не со мной, помню». Брежнев писал, что спас солдата во время шторма. Оказалось, что это солдат его спас. И так далее. А вот принимали ли вчера но-шпу – не помнят. Бывает. Но про такое вспоминать не стоит, это – не героическое прошлое, а карма.
– Дед! – Черникову надоело смотреть на кошмарную маску напряжения, застывшую на лице Муромова. Что ты сидишь, как Кутузов в Филях? Пробки вышибло, что ли? Кто тебе после оксфордского поляка звонил?
Пенсионер хлопнул себя по лбу.
– Ну, конечно! Вспомнил! Витольд Шостак!
– Кто такой Витольд Шостак? – стоически продолжал допрос Никитин.
– Ученик мой. Я тогда в медицинском институте историю на кафедре преподавал, а он был моим лучшим студентом! И как я мог забыть?..
Вертикальные морщины воспоминаний сменились горизонтальными, признаком досады.
– Где работает Шостак?
Старик открыл было рот, но вдруг в комнате раздалась оглушительная трель телефонного звонка. От неожиданности Черников вздрогнул, взглянул на Никитина, пробормотал что-то невнятное и полез в карман за сигаретами.
– Да! – заорал в трубку Муромов. – Здравствуй-здравствуй! Слушай, у меня такая неприятность сегодня вышла! Кто-то меня задушить хотел, а потом этот человек упал вниз, когда полиция приехала!
Все это старик успел произнести на одном дыхании, так что времени у Никитина было ровно столько, чтобы рывком дотянуться до телефона и обрушить на рычаги свою ладонь.
– Кто звонит?! – рявкнул Черников, роняя сигарету изо рта.
– Да Витольд и звонил! – заверещал пенсионер. – Я как раз вам трубку хотел отдать!
– Кто такой этот Шостак, черт меня подери?!
– Главврач ЦПЛ! Центральной психиатрической лечебницы! Самый способный и старательный мой ученик!
Никитин побелел.
– Сергей, срочно вниз. Пусть труп этого помощника везут не в морг, а в реанимационную палату первой попавшейся поликлиники! У входа поставить опера в гражданке, пусть отслеживает все контакты. Врачам настрого запретить передачу какой-либо информации. Бегом!
Не успела за Черниковым захлопнуться входная дверь, Никитин присел около кровати Муромова, отодвинул в сторону бутылку коньяка и проговорил:
– Я хочу знать все про камни вашего деда. Скажите, кому вы могли о них рассказывать совсем недавно? Я имею в виду ничтожный период в истории, которую вы изучаете, – около года или двух лет назад. Не забывайте, что вы мой должник.
Глава 8
Некоторое время в квартире Муромова царила гробовая тишина, прерываемая лишь звяканьем горлышка бутылки о край рюмки. Доктор наук, растроганный собственными воспоминаниями, подливал себе коньяка.
– Это все? – прервал молчание Никитин, услышал утвердительный ответ, повернулся к Сергею и приказал: – Квартиру под контроль. Пусть в ней постоянно находятся и меняют один другого Игорь и Михаил. Или нет… Поставьте сюда до вечера участкового.
Черников посмотрел на бутылку, содержимое которой стремительно уменьшалось, поднял глаза на Муромова, встал, подошел к окну и спросил:
– Что такое метагексоэпам?
– Что такое метагексоэпам?
Старик искренне изумился.
– Понятия не имею. Насколько хватает моего образования, это набор несовместимых друг с другом названий.
Стукнули двери. Это оперативники доставили на этаж одного из участковых, закончившего опрашивать граждан по факту падения неустановленного мужчины. Пора было возвращаться в отдел и забыть про доктора наук Муромова. Если этот свидетель и понадобится, то не скоро и не по существенному вопросу. Во всяком случае, интереса для сотрудников отдела по раскрытию убийств он больше не представлял.
В управлении их ждало сразу два сюрприза.
Мишка выяснил, что Степной – кличка вора в законе Степенко Ивана Максимовича. Ему шестьдесят восемь лет. Но самым ценным в информации, полученной Саморуковым, оказался вот какой факт. В 1978 году Степной был отслежен и задержан харьковскими инспекторами уголовного розыска по подозрению в краже личного имущества из квартиры местного ювелира. В списке похищенного числились какие-то шубы, дубленки и две тысячи наличными.
Естественно, что в заявлении ни слова не говорилось о каких-то бриллиантах. Но это не главное. Важен уже тот факт, что кража в Харькове – не вымысел. А что касается заявления… По тем временам ювелир, написавший его, мог запросто подвести себя под вышку.
Но у сыщиков была своя информация. Они «грузили» потерпевшего именно на алмазы. Очевидно, инспектора перестарались с этим, потому что ювелир через пять дней забрал заявление.
Он заявил:
«Шубы я нашел, случайно вспомнил, что дядьке в Киев их отправил на реставрацию. Ничего у меня не похищено, произошла ошибка, и пошли вы все к такой-то матери».
Последнее, естественно, было домыслом Саморукова, но делу это не помешало, так как стало совершенно ясно, что именно Степенко совершил ту квартирную кражу. Еще было понятно, что Степной, когда его манежили два месяца харьковские разыскники, не сдал местонахождения бриллиантов. Теперь не нужно быть дураком, чтобы не понять третье. Камней в известном месте Степной не нашел. Какой-то ловкач разыскал их быстрее, чем он. Что за события сейчас происходят? Камни возвращаются к тому человеку, который похитил их в далеком прошлом? Где алмазы? У Степного? Значит, с ним и незваный гость Вирта, судя по всему.
Второй сюрприз сделал Стариков, подав Никитину ответ коллег из МУРа.
В восемьдесят втором году Тимофей Макеев был передан из московской психиатрической больницы. Его забрал доктор Шостак.
У реанимационной палаты городской клинической больницы сидел на стуле молодой оперуполномоченный уголовного розыска Максим Залесский. Мало того, что у него дел по горло на территории, так его еще отправили непонятно зачем стеречь какого-то не до конца разбившегося жульмана. Упал, видите ли, откуда-то. Ну и черт бы с ним!
Но начальник уголовки после разговора с кем-то из ГУВД сказал:
– Едешь, садишься, стережешь. Как только кто-либо начинает проявлять к известной палате или неизвестному пациенту чересчур излишнее внимание, мгновенно связываешься по рации с райотделом и предпринимаешь все меры к задержанию подозрительных лиц.
Длинно сказал, да и раздраженно.
На второй час несения службы перед Максимом Залесским появился представительный мужчина в костюме.
– Здравствуйте. Я из областного УВД. В каком состоянии пациент?
– Лежит.
– Контакты были?
– Нет. Я никуда не отлучаюсь.
– А через окно палаты? Я же просил, чтобы оно тоже было под наблюдением!
Максим растерянно пожал плечами.
– Пойдемте в палату. – Строгости прибывшего начальства не было предела.
Едва Максим успел прикрыть за собой дверь, как сотрудник областного УВД резко развернулся, схватился за воротник рубашки опера и рывком переместил его к кушетке с больным. В лоб Максима уперся холодный прибор для бесшумной стрельбы.
Выстрела Залесский уже не слышал.
Не теряя времени, неизвестный мужчина поднес пистолет к голове помощника депутата Семкина, опутанного проводами и умершего несколько часов назад. Пистолет трижды кашлянул.
В тот момент, когда на кафельном полу скакала последняя, четвертая гильза, мужчина аккуратно положил «вальтер» на грудь бедолаги, убитого дважды за один день, и вышел из палаты.
– Ломать этого козла без разговоров! – с присвистом бормотал вполголоса Черников, взбираясь на восьмой этаж, к квартире Шостака.
По неписаным оперским правилам, один идет пешком, второй поднимается на лифте.
Группа захвата во главе со Стариковым, состоящая из четырех бойцов СОБРа, уже наизнанку выворачивала психлечебницу на предмет обнаружения ее руководителя. Вторая – Никитин и Черников – прибыла на квартиру главврача. Последние события породили острую необходимость поговорить с Витольдом Шостаком. Потолковать не просто так, а после его задержания с последующим арестом. Никитин уже нисколько не сомневался в причастности Шостака к покушению на убийство Муромова и, в связи с этим, к смерти помощника депутата Семкина. Непонятным, едва различимым сквозь года курсивом пролегла связь между главврачом ЦПЛ, событиями давно минувших дней и последней недели.
Черников прибыл на этаж всего на пару секунд позже.
– Запыхался, что ли? – Никитин с улыбкой смотрел на опера.
Вот дверь, за которой, вероятно, находится человек, могущий дать ответы на многие вопросы. Оценив ее беглыми взглядами, сыщики поняли, что термины «ломать» или «выбивать» несовместимы с качеством этой двери. Во-первых, она была металлическая, во-вторых, двойная. Вбить ее внутрь квартиры можно было только бульдозером.
Никитин посмотрел на коллегу и полез в нагрудный карман пиджака.
– Килограмм гексогена с собой? – поинтересовался Сергей.
Ни слова не говоря, Никитин стал рассматривать отмычки, он искал подходящую. Через пять минут ему удалось открыть оба замка.
– Если он был в квартире, то уже давно ушел, – пробормотал Черников.
– Да как удрать с восьмого этажа? Резиновый он, что ли?
– В домах такого типа лоджии спарены! Он просто перелез в соседнюю квартиру и вышел из другого подъезда! Ему теперь на все наплевать.
Стараясь не мешать друг другу и оставаться на глазах, опера обошли все жилые и прочие помещения пятикомнатной квартиры врача. Они проверяли шкафы, заглядывали под диваны и кровать, но понимали, что опоздали. Обе лоджии и балкон, все форточки на окнах были заперты изнутри.
Витольд Шостак, может быть, и кудесник психиатрии, но он не Дэвид Копперфильд, чтобы исчезать через стены. В том, что они опоздали, а не пришли рано, говорили разбросанные по всей квартире вещи, бумаги и еще не остывший корпус монитора компьютера. Шостак настолько ясно понимал нависшую над ним опасность, что забыл даже свои золотые часы на комоде. Судя по всему, он наспех собрал самое необходимое и исчез.
Шостак уехал, убежал, растворился в воздухе, испарился!..
Уже было не важно, как он это сделал. Главное, теперь Шостак знал, что его ищут. Он не сомневался в том, что ему грозила беда, а потому будет осторожен, как рысь. Теперь все нужно начинать сначала.
С одной только разницей.
Теперь Никитин знал, кого нужно искать.
– Это все? – прервал молчание Никитин, услышал утвердительный ответ, повернулся к Сергею и приказал: – Квартиру под контроль. Пусть в ней постоянно находятся и меняют один другого Игорь и Михаил. Или нет… Поставьте сюда до вечера участкового.
Черников посмотрел на бутылку, содержимое которой стремительно уменьшалось, поднял глаза на Муромова, встал, подошел к окну и спросил:
– Что такое метагексоэпам?
– Что такое метагексоэпам?
Старик искренне изумился.
– Понятия не имею. Насколько хватает моего образования, это набор несовместимых друг с другом названий.
Стукнули двери. Это оперативники доставили на этаж одного из участковых, закончившего опрашивать граждан по факту падения неустановленного мужчины. Пора было возвращаться в отдел и забыть про доктора наук Муромова. Если этот свидетель и понадобится, то не скоро и не по существенному вопросу. Во всяком случае, интереса для сотрудников отдела по раскрытию убийств он больше не представлял.
В управлении их ждало сразу два сюрприза.
Мишка выяснил, что Степной – кличка вора в законе Степенко Ивана Максимовича. Ему шестьдесят восемь лет. Но самым ценным в информации, полученной Саморуковым, оказался вот какой факт. В 1978 году Степной был отслежен и задержан харьковскими инспекторами уголовного розыска по подозрению в краже личного имущества из квартиры местного ювелира. В списке похищенного числились какие-то шубы, дубленки и две тысячи наличными.
Естественно, что в заявлении ни слова не говорилось о каких-то бриллиантах. Но это не главное. Важен уже тот факт, что кража в Харькове – не вымысел. А что касается заявления… По тем временам ювелир, написавший его, мог запросто подвести себя под вышку.
Но у сыщиков была своя информация. Они «грузили» потерпевшего именно на алмазы. Очевидно, инспектора перестарались с этим, потому что ювелир через пять дней забрал заявление.
Он заявил:
«Шубы я нашел, случайно вспомнил, что дядьке в Киев их отправил на реставрацию. Ничего у меня не похищено, произошла ошибка, и пошли вы все к такой-то матери».
Последнее, естественно, было домыслом Саморукова, но делу это не помешало, так как стало совершенно ясно, что именно Степенко совершил ту квартирную кражу. Еще было понятно, что Степной, когда его манежили два месяца харьковские разыскники, не сдал местонахождения бриллиантов. Теперь не нужно быть дураком, чтобы не понять третье. Камней в известном месте Степной не нашел. Какой-то ловкач разыскал их быстрее, чем он. Что за события сейчас происходят? Камни возвращаются к тому человеку, который похитил их в далеком прошлом? Где алмазы? У Степного? Значит, с ним и незваный гость Вирта, судя по всему.
Второй сюрприз сделал Стариков, подав Никитину ответ коллег из МУРа.
В восемьдесят втором году Тимофей Макеев был передан из московской психиатрической больницы. Его забрал доктор Шостак.
У реанимационной палаты городской клинической больницы сидел на стуле молодой оперуполномоченный уголовного розыска Максим Залесский. Мало того, что у него дел по горло на территории, так его еще отправили непонятно зачем стеречь какого-то не до конца разбившегося жульмана. Упал, видите ли, откуда-то. Ну и черт бы с ним!
Но начальник уголовки после разговора с кем-то из ГУВД сказал:
– Едешь, садишься, стережешь. Как только кто-либо начинает проявлять к известной палате или неизвестному пациенту чересчур излишнее внимание, мгновенно связываешься по рации с райотделом и предпринимаешь все меры к задержанию подозрительных лиц.
Длинно сказал, да и раздраженно.
На второй час несения службы перед Максимом Залесским появился представительный мужчина в костюме.
– Здравствуйте. Я из областного УВД. В каком состоянии пациент?
– Лежит.
– Контакты были?
– Нет. Я никуда не отлучаюсь.
– А через окно палаты? Я же просил, чтобы оно тоже было под наблюдением!
Максим растерянно пожал плечами.
– Пойдемте в палату. – Строгости прибывшего начальства не было предела.
Едва Максим успел прикрыть за собой дверь, как сотрудник областного УВД резко развернулся, схватился за воротник рубашки опера и рывком переместил его к кушетке с больным. В лоб Максима уперся холодный прибор для бесшумной стрельбы.
Выстрела Залесский уже не слышал.
Не теряя времени, неизвестный мужчина поднес пистолет к голове помощника депутата Семкина, опутанного проводами и умершего несколько часов назад. Пистолет трижды кашлянул.
В тот момент, когда на кафельном полу скакала последняя, четвертая гильза, мужчина аккуратно положил «вальтер» на грудь бедолаги, убитого дважды за один день, и вышел из палаты.
– Ломать этого козла без разговоров! – с присвистом бормотал вполголоса Черников, взбираясь на восьмой этаж, к квартире Шостака.
По неписаным оперским правилам, один идет пешком, второй поднимается на лифте.
Группа захвата во главе со Стариковым, состоящая из четырех бойцов СОБРа, уже наизнанку выворачивала психлечебницу на предмет обнаружения ее руководителя. Вторая – Никитин и Черников – прибыла на квартиру главврача. Последние события породили острую необходимость поговорить с Витольдом Шостаком. Потолковать не просто так, а после его задержания с последующим арестом. Никитин уже нисколько не сомневался в причастности Шостака к покушению на убийство Муромова и, в связи с этим, к смерти помощника депутата Семкина. Непонятным, едва различимым сквозь года курсивом пролегла связь между главврачом ЦПЛ, событиями давно минувших дней и последней недели.
Черников прибыл на этаж всего на пару секунд позже.
– Запыхался, что ли? – Никитин с улыбкой смотрел на опера.
Вот дверь, за которой, вероятно, находится человек, могущий дать ответы на многие вопросы. Оценив ее беглыми взглядами, сыщики поняли, что термины «ломать» или «выбивать» несовместимы с качеством этой двери. Во-первых, она была металлическая, во-вторых, двойная. Вбить ее внутрь квартиры можно было только бульдозером.
Никитин посмотрел на коллегу и полез в нагрудный карман пиджака.
– Килограмм гексогена с собой? – поинтересовался Сергей.
Ни слова не говоря, Никитин стал рассматривать отмычки, он искал подходящую. Через пять минут ему удалось открыть оба замка.
– Если он был в квартире, то уже давно ушел, – пробормотал Черников.
– Да как удрать с восьмого этажа? Резиновый он, что ли?
– В домах такого типа лоджии спарены! Он просто перелез в соседнюю квартиру и вышел из другого подъезда! Ему теперь на все наплевать.
Стараясь не мешать друг другу и оставаться на глазах, опера обошли все жилые и прочие помещения пятикомнатной квартиры врача. Они проверяли шкафы, заглядывали под диваны и кровать, но понимали, что опоздали. Обе лоджии и балкон, все форточки на окнах были заперты изнутри.
Витольд Шостак, может быть, и кудесник психиатрии, но он не Дэвид Копперфильд, чтобы исчезать через стены. В том, что они опоздали, а не пришли рано, говорили разбросанные по всей квартире вещи, бумаги и еще не остывший корпус монитора компьютера. Шостак настолько ясно понимал нависшую над ним опасность, что забыл даже свои золотые часы на комоде. Судя по всему, он наспех собрал самое необходимое и исчез.
Шостак уехал, убежал, растворился в воздухе, испарился!..
Уже было не важно, как он это сделал. Главное, теперь Шостак знал, что его ищут. Он не сомневался в том, что ему грозила беда, а потому будет осторожен, как рысь. Теперь все нужно начинать сначала.
С одной только разницей.
Теперь Никитин знал, кого нужно искать.
Глава 9
Они сидели в креслах просторного зала и курили. Никитин с удовлетворением отмечал присутствие какого-то внутреннего подъема. Бывало и наоборот. Уже не раз они с Черниковым сидели так, куда-то не успев. Случались деньки и похуже. Тогда Никитин чувствовал, что внутри его образуется вакуум. Вроде бы минуту назад сознание захлестывали азарт, чувство близкой победы, но это время проходило, и он ощущал, как его покидало все то, что недавно переполняло.
Это не потеря уверенности в себе, не разочарование в собственных силах. Он начинал снова и снова, ошибался, сбивался с пути, но все равно добивался своего. В это время Никитин становился одержимым. Он не замечал себя, окружающих, забывал про сон, пищу. Его интересовал не весь окружающий мир, а лишь один человек в нем. Саша не успокаивался, пока не находил его.
Но сейчас все было не так.
Он сидел в кресле и улыбался уголками губ. Никитин поймал нить. Из какого клубка она тянется, было уже не столь важно. Достаточно того, что появилось первое звено в цепи совершенно непонятного плетения.
– Смотри, брат Черников, какая картина вырисовывается. Три убийства. Не будем гадать, все ясно как божий день. Тут дело рук одного человека. Точнее сказать, недочеловека, но нас лирика не задевает. Мы не эксперты душ человеческих. Пусть над этим психиатры рассуждают. А нам сейчас понятно, что почерк один во всех трех случаях.
– Все просто. В городе появился маньяк, которого мы должны поймать. Доктор Шостак каким-то образом связан с этими убийствами. Но он сбежал. Поэтому нам нужно поймать и его. – Черников встал, подошел к мебельной стенке и стал перебирать бумаги. – Сведем их друг с другом.
– А теперь скажи, Черников, случайно или нет, что именно Шостак находит в Москве Макеева и забирает его к себе в клинику, в этот город? Не слишком ли много совпадений для одной истории?
Черников стоял как вкопанный, держал у своего лица фотографию и молчал.
– Черников!
Тот повернулся.
– Я спрашиваю, не слишком ли много совпадений?
– Много.
Сергей стоял напротив Никитина и не решался к нему подойти.
– Что ты замер как лань перед водопоем? Дослушать хочешь или нет?
– Хочу.
– Так вот, Сергей. В документах значится, что в восемьдесят втором году Шостак Макеева Тимофея забрал, а в восемьдесят третьем тот скончался. Так?
Черников послушно мотнул головой.
– Помнишь, я тебе рассказывал… – Никитин замялся, почувствовав, что начинает волноваться. – Там, в городке, в восемьдесят четвертом, девочка?..
Черников молчал.
– У нее тоже было изуродовано все лицо. И я думаю, даже уверен, что это было первое убийство.
Сергей медленно подошел к столику и положил на карты перед Никитиным фотографию, которую до сих пор продолжал держать в руке.
Саша перевел на нее взгляд и почувствовал, как заледенела его спина. Что-то натянулось, как резина, от пояса до затылка и сковало все мышцы.
С фотографии на него смотрело лицо человека, уходящего по тропинке мимо дома. Тридцать лет назад.
Человек тогда обернулся и посмотрел на Никитина. Он чего-то боялся.
– Переверни, – тихо попросил Черников.
На обратной стороне карточки остро заточенным карандашом было написано: «Т. Макеев, 17.04.86 г.».
– Он жив, – так же негромко произнес Сергей и пошел встречать оперативную группу РУВД и следователя Бородулину, прибывших на место происшествия.
В дверях он обернулся и заявил:
– Макеев жив.
– Кого же тогда расстреляли в январе восемьдесят пятого? – совсем уже тихо спросил Никитин, пряча фото в карман.
В квартиру, бросая друг другу короткие дежурные реплики, входили опера из районного отдела.
Это не потеря уверенности в себе, не разочарование в собственных силах. Он начинал снова и снова, ошибался, сбивался с пути, но все равно добивался своего. В это время Никитин становился одержимым. Он не замечал себя, окружающих, забывал про сон, пищу. Его интересовал не весь окружающий мир, а лишь один человек в нем. Саша не успокаивался, пока не находил его.
Но сейчас все было не так.
Он сидел в кресле и улыбался уголками губ. Никитин поймал нить. Из какого клубка она тянется, было уже не столь важно. Достаточно того, что появилось первое звено в цепи совершенно непонятного плетения.
– Смотри, брат Черников, какая картина вырисовывается. Три убийства. Не будем гадать, все ясно как божий день. Тут дело рук одного человека. Точнее сказать, недочеловека, но нас лирика не задевает. Мы не эксперты душ человеческих. Пусть над этим психиатры рассуждают. А нам сейчас понятно, что почерк один во всех трех случаях.
– Все просто. В городе появился маньяк, которого мы должны поймать. Доктор Шостак каким-то образом связан с этими убийствами. Но он сбежал. Поэтому нам нужно поймать и его. – Черников встал, подошел к мебельной стенке и стал перебирать бумаги. – Сведем их друг с другом.
– А теперь скажи, Черников, случайно или нет, что именно Шостак находит в Москве Макеева и забирает его к себе в клинику, в этот город? Не слишком ли много совпадений для одной истории?
Черников стоял как вкопанный, держал у своего лица фотографию и молчал.
– Черников!
Тот повернулся.
– Я спрашиваю, не слишком ли много совпадений?
– Много.
Сергей стоял напротив Никитина и не решался к нему подойти.
– Что ты замер как лань перед водопоем? Дослушать хочешь или нет?
– Хочу.
– Так вот, Сергей. В документах значится, что в восемьдесят втором году Шостак Макеева Тимофея забрал, а в восемьдесят третьем тот скончался. Так?
Черников послушно мотнул головой.
– Помнишь, я тебе рассказывал… – Никитин замялся, почувствовав, что начинает волноваться. – Там, в городке, в восемьдесят четвертом, девочка?..
Черников молчал.
– У нее тоже было изуродовано все лицо. И я думаю, даже уверен, что это было первое убийство.
Сергей медленно подошел к столику и положил на карты перед Никитиным фотографию, которую до сих пор продолжал держать в руке.
Саша перевел на нее взгляд и почувствовал, как заледенела его спина. Что-то натянулось, как резина, от пояса до затылка и сковало все мышцы.
С фотографии на него смотрело лицо человека, уходящего по тропинке мимо дома. Тридцать лет назад.
Человек тогда обернулся и посмотрел на Никитина. Он чего-то боялся.
– Переверни, – тихо попросил Черников.
На обратной стороне карточки остро заточенным карандашом было написано: «Т. Макеев, 17.04.86 г.».
– Он жив, – так же негромко произнес Сергей и пошел встречать оперативную группу РУВД и следователя Бородулину, прибывших на место происшествия.
В дверях он обернулся и заявил:
– Макеев жив.
– Кого же тогда расстреляли в январе восемьдесят пятого? – совсем уже тихо спросил Никитин, пряча фото в карман.
В квартиру, бросая друг другу короткие дежурные реплики, входили опера из районного отдела.
Глава 10
– Сашка! – Не на шутку перепуганный Черников тряс Никитина за плечо.
– Что с вами? – раздался встревоженный женский голос.
Александр поднял глаза.
Заслоняя всю панораму квартиры, перед ним стояли Сергей и Вика Бородулина.
– Ничего. – Никитин потер лицо руками. – Заснул, наверное.
– Вот нервы у мужика! – услышал он позади себя.
Витя Перов. Опер районного УВД. Последний раз Никитин видел его на базе, при осмотре трупа девочки.
– Ничего себе квартира! – восхитился опер. – Да таких же просто не бывает!
– Ты и Пизы в глаза не видел, – заметил Черников, покосившись на Бородулину. – Однако она есть.
Убойники коротко рассказали Виктории о происшествии и всем, что с ним связано, спустились вниз и сели в «Тойоту» Черникова.
Уже вставив ключ в замок зажигания, Сергей на секунду замер и резко повернулся к Никитину. Саша перехватил его взгляд и словно прочитал его.
– Русенков, быстро в ЦПЛ! – скомандовал Никитин.
Складывалось впечатление, что в лечебнице все вымерли.
Больные не ходили по коридорам, санитары, очевидно, находились рядом с ними. Исключение составляла лишь молоденькая девушка. На ее шее сияла массивная металлическая цепь с кулоном, на котором красовался Рак – знак зодиака. Она подметала осколки битого стекла. От зеркальной двери осталась лишь табличка с надписью «главврач», но и та валялась на полу.
– А где все? – спросил Черников, с недоумением глядя на пустой проем, ведущий в кабинет, и прислушиваясь к тишине.
– В реабилитационной, – ответила девушка, оценивая взглядом Сергея.
– В какой?..
– А что со всеми одновременно случилось? Почему потребовалась всеобщая реабилитация? – Никитин взял вожжи в свои руки.
– А вы откуда? – прищурилась девушка.
– Из полиции, – просто ответил Черников, стараясь поймать волну, на которой сияли глазки сотрудницы ЦПЛ. – Из полиции мы.
Из полиции мы.
– Не надо два раза подряд говорить. Я работаю здесь, а не лечусь. А что касается реабилитации, так это вы у своих коллег спросите. Больным сейчас недели две нужно будет, чтобы успокоиться.
– Ладно, – отрезал Саша. – Где больной по фамилии Русенков?
– Так ваши его и увезли. Этот, ненормальный… Как его? Стариков, что ли? Он и увез.
– Куда увез? – ошеломленно спросил Никитин.
– Вы меня спрашиваете?
– Пойдем! – сказал Саша Сергею и направился к выходу.
По ходу движения он рассматривал отпечатки подошв спецназовских ботинок, оставшиеся на дверях кабинетов, и слушал болтовню Черникова и девушки. Размеры обуви были не менее сорок четвертого, а разговоры Черникова – не более чем треп.
– А вы учитесь где? В медицинском? Ну, надо же! А у меня сестра там занимается! Вы на каком факультете? Педиатром будете? Ну что же, по специальности практику выбрали. А сестра гинекологом решила стать. Говорит, что это – ее призвание. А я против такого выбора. Не женское это дело. А вы Рак по знаку зодиака? Нет? А почему кулончик носите? А вы работу во сколько заканчиваете? Можно было бы посидеть где-нибудь, поспорить. Сестра говорит, что медики в основном в «Сингапуре» отдыхают.
Никитин улыбнулся, услышав про «Сингапур».
Да и врал Черников. Нет у него сестры и никогда не было.
– Хороша дивчина, да, брат Никитин? – Черников игриво подмигнул Александру, выворачивая руль на стоянке ГУВД.
– Вот ты и прояви все свое обаяние. Узнай, чем занимался в лечебнице Шостак. Что-то она все равно должна была видеть. Коллектив больницы, как и любого другого учреждения, – маленький колхоз, где все про всех все знают. Из полученной информации выкинь две трети – это сплетни, а остальное смело используй в работе. Буду выделять тебе время для конспиративных встреч. По ночам.
– Что с вами? – раздался встревоженный женский голос.
Александр поднял глаза.
Заслоняя всю панораму квартиры, перед ним стояли Сергей и Вика Бородулина.
– Ничего. – Никитин потер лицо руками. – Заснул, наверное.
– Вот нервы у мужика! – услышал он позади себя.
Витя Перов. Опер районного УВД. Последний раз Никитин видел его на базе, при осмотре трупа девочки.
– Ничего себе квартира! – восхитился опер. – Да таких же просто не бывает!
– Ты и Пизы в глаза не видел, – заметил Черников, покосившись на Бородулину. – Однако она есть.
Убойники коротко рассказали Виктории о происшествии и всем, что с ним связано, спустились вниз и сели в «Тойоту» Черникова.
Уже вставив ключ в замок зажигания, Сергей на секунду замер и резко повернулся к Никитину. Саша перехватил его взгляд и словно прочитал его.
– Русенков, быстро в ЦПЛ! – скомандовал Никитин.
Складывалось впечатление, что в лечебнице все вымерли.
Больные не ходили по коридорам, санитары, очевидно, находились рядом с ними. Исключение составляла лишь молоденькая девушка. На ее шее сияла массивная металлическая цепь с кулоном, на котором красовался Рак – знак зодиака. Она подметала осколки битого стекла. От зеркальной двери осталась лишь табличка с надписью «главврач», но и та валялась на полу.
– А где все? – спросил Черников, с недоумением глядя на пустой проем, ведущий в кабинет, и прислушиваясь к тишине.
– В реабилитационной, – ответила девушка, оценивая взглядом Сергея.
– В какой?..
– А что со всеми одновременно случилось? Почему потребовалась всеобщая реабилитация? – Никитин взял вожжи в свои руки.
– А вы откуда? – прищурилась девушка.
– Из полиции, – просто ответил Черников, стараясь поймать волну, на которой сияли глазки сотрудницы ЦПЛ. – Из полиции мы.
Из полиции мы.
– Не надо два раза подряд говорить. Я работаю здесь, а не лечусь. А что касается реабилитации, так это вы у своих коллег спросите. Больным сейчас недели две нужно будет, чтобы успокоиться.
– Ладно, – отрезал Саша. – Где больной по фамилии Русенков?
– Так ваши его и увезли. Этот, ненормальный… Как его? Стариков, что ли? Он и увез.
– Куда увез? – ошеломленно спросил Никитин.
– Вы меня спрашиваете?
– Пойдем! – сказал Саша Сергею и направился к выходу.
По ходу движения он рассматривал отпечатки подошв спецназовских ботинок, оставшиеся на дверях кабинетов, и слушал болтовню Черникова и девушки. Размеры обуви были не менее сорок четвертого, а разговоры Черникова – не более чем треп.
– А вы учитесь где? В медицинском? Ну, надо же! А у меня сестра там занимается! Вы на каком факультете? Педиатром будете? Ну что же, по специальности практику выбрали. А сестра гинекологом решила стать. Говорит, что это – ее призвание. А я против такого выбора. Не женское это дело. А вы Рак по знаку зодиака? Нет? А почему кулончик носите? А вы работу во сколько заканчиваете? Можно было бы посидеть где-нибудь, поспорить. Сестра говорит, что медики в основном в «Сингапуре» отдыхают.
Никитин улыбнулся, услышав про «Сингапур».
Да и врал Черников. Нет у него сестры и никогда не было.
– Хороша дивчина, да, брат Никитин? – Черников игриво подмигнул Александру, выворачивая руль на стоянке ГУВД.
– Вот ты и прояви все свое обаяние. Узнай, чем занимался в лечебнице Шостак. Что-то она все равно должна была видеть. Коллектив больницы, как и любого другого учреждения, – маленький колхоз, где все про всех все знают. Из полученной информации выкинь две трети – это сплетни, а остальное смело используй в работе. Буду выделять тебе время для конспиративных встреч. По ночам.