Страница:
— Массон должен был руководить вскрытием гробницы? — удивленно переспросил Стриж.
— Да. Еще в 1929 году он подавал запрос в Совет народных камиссаров, чтобы ему позволили вскрыть могилу Тимура. А вы что, и его знавали?
— В свое время я слушал его спецкурс по среднеазиатской нумизматике… — Честно признаться, меня здорово удивило высказывание капитана. До сих пор я еще ни разу не слышал от Стрижа слова «нумизматика». А уж тем более не мог себе представить, что он настолько интересовался этой наукой, что даже посещал спецкурсы. — Весьма незаурядная личность. Как сейчас помню, Михаил Евгеньевич любил цитировать слова Исаака Ньютона, который говорил, что он увидел дальше других потому, что встал на плечи своих предшественников.
— К сожалению, его я никогда не видел и лично знаком не был. Хотя лицо на фотографии запомнил хорошо, — отозвался старик.
— Что же произошло дальше?
— В Самарканде я в первую очередь познакомился с хранителем мемориала Гур-Эмир товарищем Алаевым. Масуд Алаев, на тот момент почти восьмидесятилетний старик, поразил меня своими знаниями немалого количества легенд и сказаний, так или иначе связанных с мавзолеем. От большинства из них откровенно попахивало мистикой. К примеру, он утверждал, что уже многие паломники наблюдали над гробом Тимура странное свечение. А несколько раз, по вечерам, когда последние верующие покидали мечеть, он, якобы, сам слышал тяжелые шаги, раздающиеся под высокими сводами гробницы. И однажды видел там странную, чересчур длинную тень.
— Тень? — быстро переспросил капитан Стриж.
— Да, именно тень. Тень высокого, широкоплечего человека в островерхом шлеме. — Старик устало откинулся в старом кожаном кресле и не без гордости продолжал: — На все время моей миссии там, в Самарканде, я располагал неограниченной властью. Мог привлечь к себе в помощь любого эксперта и вообще, действовать по своему усмотрению. Исключение составляло только возможное сенсационное открытие в самой гробнице. Здесь, как я уже говорил, мне надлежало сразу остановить всякие работы по вскрытию, сообщить по инстанции о случившемся и ждать дальнейших инструкций. До приезда ученых оставалась неделя, когда меня посетила одна мысль, и я приказал в двух местах снять со стен облицовку, разобрать кладку так, чтобы в нише мог поместиться человек на стуле, оборудовать дверцу со смотровым окном и замаскировать прежней облицовкой заподлицо.
— Зачем? — удивился Стриж.
— Таким образом, моим людям не было нужды непосредственно присутствовать на всех этапах работы ученых, и археологи могли в их отсутствие работать спокойно, без нервов. Я хотел создать им оптимальные условия для исследований, и в то же время постоянно находиться в курсе всего, что там происходит. Мало того, я собирался посадить в одну нишу своего человека с кинокамерой.
— А как же Каюмов? — не переставал удивляться капитан.
— Каюмов! — печально усмехнулся старик. — Каюмов был тогда на гребне своей славы. Он снял фильм о строительстве Большого Ферганского канала. За это ему даже, по-моему, орден присвоили. Он очень собой гордился! Ну и как нельзя лучше подходил на кандидатуру хрониста во всей этой истории со вскрытием могилы Тимура. Однако о том, чтобы в такой крупномасштабной операции задействовать одну-единственную съемочную группу во главе с Маликом, не могло быть и речи. А вдруг с этими киношниками что-нибудь случилось бы? Или с их аппаратурой? Нет. На такой риск мое начальство не могло пойти.
Стриж пошуршал в своем портфеле и выложил на стол несколько пожелтевших газетных вырезок.
— Известно, что Масуда Алаева отстранили от дел и как будто бы даже арестовали, — произнес капитан.
Старик недовольно повел бровью:
— Не спешите, капитан! Вам ведь наверняка известно, где нужна спешка. Я вам не просто так про свои начинания в Гур-Эмире рассказал.
— О! Прошу прощения!
— За день до появления ученых мужей у меня пропал человек. Он так и не вернулся с территории мечети, где вел наблюдение за местными жителями. Дело в том, что усыпальница Тимура — место паломничества огромного количества мусульман. Мои люди регулярно смешивались с толпой, прислушивались к разговорам и наблюдали за настроением местных. Слухи о предстоящем вскрытии гробницы были распространены в Самарканде уже до нашего приезда. Люди роптали. И все же никаких конфликтов замечено не было… Нашли мы его лишь на следующее утро. Мертвым. Он полусидел в одной из ниш. В той, что поменьше. На щиколотке у него была рана от укуса. Видимо, змея. Я решил, что спасаясь от жары он, конечно же, нарушая приказ, укрылся в тайнике. И в полумраке, верно, наступил на спрятавшуюся там гадину. Я быстро составил рапорт и отправил его в Москву. Когда мы выносили труп из мечети, то столкнулись со стариком Алаевым. Он снова загалдел о, якобы, лежавшем на могиле Тимура проклятии. А когда прибыли Кары-Ниязов, Герасимов и остальные, он словно с ума сошел. Стал кричать, что не позволит вскрывать мусульманскую святыню. Клялся, предупреждал, даже грозил. В общем, в том, что его убрали, нет ничего удивительного… А потом началась настоящая работа. Рано утром, еще до прихода в склеп археологов, мои люди забирались в свои схороны. Кроме кинокамеры и запаса пленки у одного, каждый из них располагал биноклем и записной книжкой. От микрофонов мы отказались. Акустика в мавзолее была хорошей. Под их стульями устанавливалась фляга с водой и пустая бутыль для мочи. Во избежание проблем наблюдателям было запрещено брать с собой еду. Пятого июня вскрыли могилу Шахруха — сына Тамерлана. Семнадцатого — саркофаг Улугбека. Герасимов, лишь только завидев отделенный от скелета череп, был уже уверен, что это знаменитый внук Тимура. Известно, что его обезглавили исламские фанатики за преданность наукам, и в первую очередь, астрономии. А уже на следующий день приступили к открытию погребения самого Тимура Великого.
— Значит, это произошло восемнадцатого июня, — занес в свой блокнот Стриж.
— Да. Надгробные плиты снимали восемнадцатого. Долго возились с самой верхней. Уж очень тяжелой она оказалась.
— Это та самая, нефритовая?
— Да. Но она была не полностью из нефрита. Только ее верхняя часть.
— Согласно легенде, эта плита, вывезенная в древности из Китая, запирала каких-то опустошительных духов войны. Кто-нибудь из правительственной комиссии упоминал об этом хотя бы словом? — поинтересовался Стриж.
— Нет. Об этом в тот момент не говорили.
— Вы с такой категоричностью заявляете об этом… — начал было капитан.
— В те дни, когда поднимали могилу Тимура, я сам сидел в одном из тайников, — пристально посмотрел на Стрижа старик.
— Значит, о приходе каких-то трех старцев с загадочной книгой и о предупреждении насчет возможной войны вам ничего не известно. Ведь, если я вас правильно понял, ни вы сами, ни ваш компаньон в другой нише, не покидали своих укрытий, пока из склепа не удалились исследователи.
Старик негромко засмеялся.
— Сам я этих чудаков не видел. Что верно, то верно. Однако, известно мне об этом случае, пожалуй, больше, чем всем участникам той, ставшей легендарной, встречи. Местным работникам НКВД было дано задание проверить моральную устойчивость и надежность членов экспедиции. Все-таки нагрузка на их психику в те дни была немалой. Слухи о проклятии, будто бы лежавшем на могиле знаменитого воина, будоражили окрестности. И, несмотря на все предпринятые нами предосторожности, так или иначе долетали до ушей ученых. Как я уже говорил, начало этому положил еще Алаев. Уж и не знаю, кому из местных спецов-хитрецов пришла в голову мысль ввести в это дело трех «старцев». Прямо как в сказке: не четыре, не два, а именно три! Но, судя по всему, если даже вы принимаете это за чистую монету, у них все неплохо получилось. Мне рассказывали, что они для этого дела из какого-то местного музея даже книгу старинную взяли. Если мне не изменяет память, о ней рассказывали как о Джангноме — собрании сказаний и легенд о древних героях.
— Получается, что и разговоры о заключенных в могиле духах войны тоже «утка», — подвел итог капитан.
Возникла пауза. Воспользовавшись ею, Воронян отложил авторучку и стал разминать уставшие пальцы. Я кивком предложил ему свою помощь. Он согласился. Рядом с красивым почерком сержанта-армянина мой крючковатый смотрелся довольно смешно. Но от обязанностей записывать беседу капитана Стрижа с этим стариком меня данное обстоятельство не освобождало.
— А вот это не совсем так… — не торопясь произнес собеседник Стрижа. — Дело в том, что о так называемом опустошительном духе, или демоне войны, якобы заключенном в усыпальнице Тамерлана, известно с давних пор. Что-то подобное, если верить ученым, стояло и на надгробном камне Тимура.
— Хорошо… — просматривая газетные заметки тех времен, произнес капитан Стриж.
Старик вновь мелко засмеялся. Мы все трое: я, Воронян и Стриж — как по команде подняли на него глаза.
— Почему-то всех и всегда в данной истории интересовал именно фрагмент с этими чертовыми старцами, — продолжая улыбаться, заявил старик. — А ведь никто даже и не догадывается, что когда Кары-Ниязов, Айни, Семенов и Каюмов вышли из усыпальницы, и пока они пропадали где-то там снаружи, внутри происходили не менее интересные вещи…!
— Видимо, потому, что этого, кроме вас, никто не знает, — мгновенно отреагировал на заявление старика капитан. — Что же происходило в то время в усыпальнице?
Старик встал и удалился в другую комнату. А минутой позже вернулся с целлофановым пакетом в руках.
— На этой пленке вы сами сможете все увидеть. Я не стал ее тогда прикладывать к делу. Надеюсь, вы сами поймете почему…
— Хорошо, — подвел черту Стриж. — Теперь расскажите нам, пожалуйста, что за чертовщина творилась в склепе на другой день. Там, будто бы, пропадал на время свет, кому-то становилось плохо и так далее.
— Я успел ознакомиться с материалами, которые находятся в вашем распоряжении, — кивнул на разложенные перед Стрижом на столе бумаги старик. — В принципе, ничего нового к этому добавить не могу.
— Ну что же, — стал собираться капитан. — Вы нам очень помогли. Спасибо.
— Вы знаете, — словно что-то вспоминая, заговорил старик, — одна деталь, правда, не связанная с могилой Тимура, мне до сих пор не дает покоя.
— Какая же? — превратился в слух капитан.
— Как-то после вскрытия одной из безымянных могил в усыпальнице Тимуридов мы с Михаилом Михайловичем беседовали в чайхане. На этом вскрытии я сам не присутствовал. Герасимов поведал мне, что некоторые обстоятельства никак не укладываются у него в голове. В одном из саркофагов находился скелет молодого человека. Лет двадцати. Его останки, во-первых, имели следы какой-то странной болезни. Он так прямо и сказал «какой-то странной болезни». А во-вторых, и это являлось, на его взгляд, самым удивительным, на костях присутствовали следы от крысиных зубов. Мало того, отдельные кости ступней и рук отсутствовали вовсе. Скорее всего, были отгрызены.
— И что в этом странного?
— В могиле не было ни малейших признаков присутствия там грызунов. Ни помета, ни костей. Да и сам саркофаг не имел повреждений типа щелей или дыр. Герасимов же утверждал, что до нас не дошло ни одного исторического свидетельства, что кто-то из Тимуридов был съеден крысами, — развел руками говорящий. — Прямо парадокс!
— Так, может быть, этот скелет и не принадлежал потомку Тимура? — предположил Стриж.
— В том-то все и дело! Герасимов был убежден, что останки принадлежали одному из отпрысков Тамерлана. В первую очередь он исследовал позвонки скелета. Сросшиеся. Как и у всех Тимуридов. Он называл еще несколько признаков. Которые я сейчас уже не вспомню.
— Значит, еще один… потомок Тимура! Это действительно интересно!
Сначала мы мчались в переполненном вагоне московского метро. Большинство москвичей в это время только возвращалось с работы. Собственно, как и мы тоже. С той лишь разницей, что нам до дома было еще далеко. Потом был самолет на Ташкент. Так как летал я всегда без особого удовольствия, то мне пришлось срочно искать какое-нибудь занятие, чтобы отвлечься. Перетасовывая события последних дней, я сделал попытку вспомнить, с чего же это дело началось…
Майор Галкин, лейтенант Синицын и я находились в нашей «качалке». Галкин, лежа на скамье, отжимал штангу от груди. Я работал гантелями в непосредственной близости от него. Чтобы в случае чего быстро прийти майору на помощь. Синицын, вооружившись двумя двадцатикилограммовыми блинами, делал разводку от груди стоя. Его штангистский пояс позвякивал единственным металлическим тренчиком при каждом движении лейтенанта. У Синицына была великолепная фигура атлета. Много лет подряд занимаясь культуризмом, он добился хороших результатов. Несколько раз лейтенант даже занимал призовые места на соревнованиях в Ташкенте и Ашхабаде. Но два года назад его свалила желтуха. Болезнь он переносил тяжело. И все-таки не так тяжело, как запрет врачей заниматься любимым видом спорта. Смирившись с тем, что выступать на соревнованиях ему уже больше не придется, он, наперекор судьбе, все же взялся за старое. Потихоньку, помаленьку, он не только вернулся к своей прежней спортивной форме, но и стал позволять себе простые человеческие шалости. Взялся покуривать, а изредка и выпивать. Майор Галкин, в отличие от Синицына, занимался спортом скорее по привычке. Нельзя утверждать, что это не доставляло майору удовольствия. Нет. И все же. К этому, в свое время, приучил его Афган. Галкин никогда не распространялся на тему своего пребывания там. Однако не раз заявлял, что если бы не регулярные тренировки духа и тела, он бы живым оттуда не вернулся. Мы уже успели хорошенько пропотеть, как в «качалку» ввалились остальные обитатели точки во главе с капитаном Стрижом.
— Товарищ майор, — обратился к лежавшему Стриж, — у нас новая задача!
Я помог Галкину опустить штангу на подставку.
— Давно пора, — отдуваясь и вытирая лицо вафельным полотенцем, отозвался майор.
Часа через три Галкин собрал нас всех в библиотеке.
— На территории Армянской ССР советскими учеными обнаружено богатое захоронение, датируемое приблизительно первым веком до нашей эры. Захоронение царское. Однако точно еще не выяснено, кому оно принадлежит. Правда, некоторые отправные точки все-таки имеются. Одна из них — это имя царя. Тигран. Возможно, это Тигран I, правивший Арменией с девяносто пятого по пятьдесят пятый год до Рождества Христова. Если удастся доказать эту версию, то данное открытие может соперничать по своей значимости с обнаружением погребальной камеры фараона Тутанхамона. Ибо на первый взгляд захоронение выглядит не разграбленным. И, что является, пожалуй, самым важным, найден нетронутым ассуарий с останками царя. Однако археологи столкнулись с одной проблемой. На первый взгляд, неважной… Надпись с ассуария свидетельствует о лежащем на захоронении проклятии…
Я обвел взглядом своих товарищей. На их лицах читался охотничий азарт. Никто из них даже не улыбнулся, услышав слово «проклятие». Меня это, не скрою, удивило.
Майор Галкин продолжал:
— Во избежание нежелательных последствий принято решение отложить вскрытие погребения. Объясню почему! В июне 1941 года были подняты останки Тимура Хромого в Самарканде. На его саркофаге, якобы, тоже лежало проклятие. Днем позже фашистская Германия вероломно напала на Советский Союз. Это привело к Великой Отечественной войне, унесшей миллионы человеческих жизней. Нам с вами предстоит проанализировать факты, связанные с событиями почти пятидесятилетней давности. И по возможности выяснить, а может опровергнуть, связь между вскрытием могилы Тамерлана и началом войны.
— Задачка! — выждав, когда Галкин закончит свой доклад, произнес Журавлев.
Старший лейтенант Журавлев и старшина Дятлов отбыли в Самарканд уже на следующий день. Щеглицкий с Синицыным укатили в Ташкент разыскивать следы участников тех далеких событий и возможные архивные материалы, проливающие свет на историю мавзолея Гур-Эмир. Стриж, Воронян и я отправились в Москву. Именно там была назначена встреча с ветераном Великой Отечественной, бывшим офицером НКВД, имени которого не указывалось. Наш же непосредственный начальник — майор Галкин — остался на точке, чтобы оттуда руководить действиями всех трех групп.
Старший лейтенант Журавлев неторопливой походкой двигался в направлении возвышающегося над глинобитными строениями нежно-голубого купола Гур-Эмира. По обеим сторонам узкой улочки тянулись типичные для среднеазиатских городов дувалы. Солнце палило нещадно, и Журавлев перешел на левую половину улицы. Здесь широкая тень от высокой, почти трехметровой стены предоставляла ему мало-мальскую защиту от жарких лучей. До восточной галереи мавзолея оставалось от силы сто метров, когда в дувале совсем рядом распахнулась узкая створка деревянной двери. На улицу с плачем выбежала молодая женщина и, кутаясь в пестрый платок, бросилась к двери напротив. Ее маленькие кулачки быстро забарабанили по рассохшейся древесине.
— Фарангиз! Фарангиз, открой!
Старший лейтенант остановился и невольно заглянул в залитый солнцем дворик. На полу широкой веранды среди разноцветных тюфяков и подушек неподвижно лежал маленький ребенок. Женщина громко запричитала и, на глазах теряя силы, опустилась на землю. Журавлев быстро пересек улицу и, приподняв ее, усадил к стене. На вид ей можно было дать не больше двадцати пяти лет. Смуглое лицо, черные брови и редкие темные волоски над верхней губой.
— Дамочка! Дамочка, с вами все в порядке?! — потряс ее за плечи офицер.
Ее веки дрогнули, и на Журавлева открылись карие глаза, до краев наполненные горечью утраты.
— Мой сын… — прошептала она. — Он не просыпается.
— Ситуация в регионе сложная! — пересекая комнату из конца в конец, распинался энергичный молодой человек.
Журавлев и Дятлов, одетые в светлые рубашки без рукавов и легкие брюки, пристроившись у вентилятора, наблюдали за ним из-за стола.
— В пустынных районах Каракумов, примыкающих к узбекско-туркменской границе, наблюдаются массовые заболевания диких животных — сусликов, тушканчиков, верблюдов. Да что там дикие животные! В Марах вон пять человек умерло. Поели мяса зараженной коровы и умерли.
— Вы меня извините, товарищ Атабаев, но какое отношение имеют верблюды в пустыне Кара-кум к смерти этого парнишки? — спросил старший лейтенант.
— Самое непосредственное, товарищ Дроздов, — ответил тот.
— Если позволите, то Журавлев, — улыбнулся офицер.
— Да? Хорошо! Так вот, я вам объясню, какое отношение, — он перестал маячить и сел во главе стола. — Большая часть водных ресурсов Узбекистана проходит через территорию соседних с ним республик. Где каждый год, примерно в одно и то же время, складывается неблагоприятная эпидемиологическая обстановка по инфекционным заболеваниям. Для многих жителей региона арыки и колодцы являются единственными источниками пресной воды. Теперь вам ясно? — и, не дожидаясь ответа закончил: — Люди пьют зараженную воду и… умирают. Вот!
— Ну, хорошо, — согласился было Журавлев и тут же поправился: — хотя чего уж здесь хорошего, если у вас так отвратительно обстоят дела с питьевой водой. Однако меня сейчас интересует именно этот, определенный район Самарканда. Мой коллега, — старший лейтенант кивнул на Дятлова, — собрал тут кое-какую информацию. И перенес все это на карту города. И посмотрите, что получается! — Журавлев пододвинул развернутую карту поближе к Атабаеву. — Это — данные за последние десять лет. Смотрите, уровень смертности в этой части города на целых двадцать процентов превышает показатели в других районах. И прямо-таки вспышки смертельных случаев, как среди взрослого населения, так и среди детей, приходятся именно на июнь-июль. Чем вы это-то можете объяснить?
Атабаев вскочил со стула, но, как-то слишком быстро взяв себя в руки, вернулся на место.
— Вы что, не понимаете? Вы же меня вот этим вашим вопросом прямо к стенке ставите! — побледнел молодой заместитель председателя республиканской чрезвычайной противоэпидемиологической комиссии.
Всю неделю лейтенант Синицын и старший прапорщик Щеглицкий провели в библиотеках и центральном архиве Ташкента. В субботу утром они приехали на городской рынок, накупили снеди и питья и, вдоволь потолкавшись в пестрой базарной толпе, отправились за город. Это место Синицын знал с детства. Еще мальчишками они частенько прибегали сюда. Чтобы искупаться в прохладной воде арыка и позагорать на солнцепеке вблизи разлапистого карагача. Ловко насадив куски мяса на шампуры и опустив их ненадолго в маринад, Щеглицкий занялся костром. Синицын поплюхался в мутноватой воде и, достав прихваченные с собой из библиотеки книги, завалился в тень читать.
— Слушай, Щеглицкий, а тебе известно, кто такой Джехангир? — приподнялся на локтях лейтенант.
— Обижаешь, начальник, — скривился от попавшего в глаза дыма его товарищ. И, подражая Вороняну, закончил: — конечно, известно, да!
— Ну так я слушаю!
— Джехангир был старшим сыном Тимура Тамерлана. От его первой жены. И, пожалуй, его любимым сыном.
— Смотри-ка, и вправду знаешь, — ухмыльнулся лейтенант. И, обратившись к книге, зачитал вслух: — Умер в 1376 году. Похоронен в Шахри-сабзе.
— Странно, — отозвался старший прапорщик, — почему папаша похоронен в одном месте, а его любимый сынок лежит в совершенно другом? А?!
— Вот здесь стоит, что когда в 1406 году Тимур умер, его смерть долго держали в тайне. Боялись, что весть об этом приведет к распрям между наследниками. А завоеванные народы снова поднимут голову. Видимо, по этой самой причине его и похоронили в Самарканде, а не в фамильном склепе в Шахрисабзе.
— Ага, — занимаясь салатами, отозвался Щеглицкий.
— Ха! — воскликнул Синицын так громко, что у старшего прапорщика выпал из рук нож. — А вот это тоже интересно! Оказывается, до исследований в Гур-Эмире в 1941 году никто толком и не знал, лежат ли там именно останки Тамерлана или кого-то другого. В качестве места его возможного захоронения назывался даже Герат. — Лейтенант зачитал: — И только благодаря кропотливой работе советских ученых под руководством Герасимова истина восторжествовала.
— И все равно странно как-то получается! — резко прекратив заниматься приготовлением еды и уставившись на Синицына, сказал Щеглицкий.
— Что именно? — не понял лейтенант.
— Почему Джехангира не похоронили рядом с Тимуром?
— Ну, ты спросил, старший прапорщик! — наигранно возмутился Синицын. — Парень-то поди на целых тридцать лет раньше своего родителя почил. К тому же, я тебе уже зачитал…
— Шахрух умер тоже раньше Тимура, — не дал ему договорить Щеглицкий. — А похоронен рядом с отцом.
— И то верно, — поскреб подбородок лейтенант. — Но тогда вопрос нужно было бы поставить иначе. Почему Джехангира не перезахоронили позже, когда не стало Тимура? Слушай, Щеглицкий, а ведь это действительно странно! — Синицын даже поднялся и теперь раскачивался взад и вперед, сидя на корточках. — Что у нас получается? Тимур, потеряв своего первенца и к тому же самого любимого из сыновей, приказывает строить фамильную усыпальницу в Шахрисабзе. Так. Конечно же рассчитывая, что и он впоследствии будет погребен там же. Нам известно, что такова была его воля — быть похороненным рядом со своим любимым сыном! Однако все оборачивается совершенно по-другому. И отец с сыном обретают покой вдали друг от друга. И это несмотря на то, что приказы Тимура выполнялись беспрекословно. А уж последняя воля Гуригана считалась священной и значит, непременно подлежала исполнению.
В воздухе заманчиво запахло шашлыками.
— Что-то тут не сходится, — окропляя жарящееся мясо вином, пробубнил старший прапорщик Щеглицкий.
И снова наша группа была в полном составе. Майор Галкин прибыл в Самарканд последним. Его вечерний поезд задержался, и у нас имелось достаточно времени вдосталь наиграться в нарды. Пока не приехал начальник, о деле, которым мы все занимались вот уже почти две недели, никто не говорил. Галкин выглядел уставшим и потерянным. Но, приняв с дороги душ и сев, как всегда, во главе стола, открыл заседание легко и непринужденно:
— Надеюсь, хлопцы, что у всех все в порядке.
Мы согласно закивали.
— Тогда не будем терять времени и сразу же перейдем к делу. Синицын, Щеглицкий, начинаем с вас.
Лейтенант сообщил, что несмотря на то что найти Каюмова не составляло труда, они с Щеглицким оставили эту затею сразу. Прочитав его интервью в разных печатных изданиях, они убедились, что те похожи друг на друга почти дословно. А если учесть, что все возможные вопросы в средствах массовой информации ему уже давным-давно были заданы, они посчитали, что и выудить из старика что-либо новое у них вряд ли получилось бы. Поэтому сразу обратились к находящемуся в архивах киноматериалу. К сожалению, последний в деле по выяснению связи между проклятием, будто бы лежавшим на могиле Тимура Тамерлана, и началом Великой Отечественной войны, оказался совершенно бесполезным.
— Когда у них, по так и оставшейся невыясненной причине, на несколько часов пропал свет в усыпальнице, Каюмов вообще прекратил съемку, — с сожалением в голосе подвел итог Синицын.
— Да. Еще в 1929 году он подавал запрос в Совет народных камиссаров, чтобы ему позволили вскрыть могилу Тимура. А вы что, и его знавали?
— В свое время я слушал его спецкурс по среднеазиатской нумизматике… — Честно признаться, меня здорово удивило высказывание капитана. До сих пор я еще ни разу не слышал от Стрижа слова «нумизматика». А уж тем более не мог себе представить, что он настолько интересовался этой наукой, что даже посещал спецкурсы. — Весьма незаурядная личность. Как сейчас помню, Михаил Евгеньевич любил цитировать слова Исаака Ньютона, который говорил, что он увидел дальше других потому, что встал на плечи своих предшественников.
— К сожалению, его я никогда не видел и лично знаком не был. Хотя лицо на фотографии запомнил хорошо, — отозвался старик.
— Что же произошло дальше?
— В Самарканде я в первую очередь познакомился с хранителем мемориала Гур-Эмир товарищем Алаевым. Масуд Алаев, на тот момент почти восьмидесятилетний старик, поразил меня своими знаниями немалого количества легенд и сказаний, так или иначе связанных с мавзолеем. От большинства из них откровенно попахивало мистикой. К примеру, он утверждал, что уже многие паломники наблюдали над гробом Тимура странное свечение. А несколько раз, по вечерам, когда последние верующие покидали мечеть, он, якобы, сам слышал тяжелые шаги, раздающиеся под высокими сводами гробницы. И однажды видел там странную, чересчур длинную тень.
— Тень? — быстро переспросил капитан Стриж.
— Да, именно тень. Тень высокого, широкоплечего человека в островерхом шлеме. — Старик устало откинулся в старом кожаном кресле и не без гордости продолжал: — На все время моей миссии там, в Самарканде, я располагал неограниченной властью. Мог привлечь к себе в помощь любого эксперта и вообще, действовать по своему усмотрению. Исключение составляло только возможное сенсационное открытие в самой гробнице. Здесь, как я уже говорил, мне надлежало сразу остановить всякие работы по вскрытию, сообщить по инстанции о случившемся и ждать дальнейших инструкций. До приезда ученых оставалась неделя, когда меня посетила одна мысль, и я приказал в двух местах снять со стен облицовку, разобрать кладку так, чтобы в нише мог поместиться человек на стуле, оборудовать дверцу со смотровым окном и замаскировать прежней облицовкой заподлицо.
— Зачем? — удивился Стриж.
— Таким образом, моим людям не было нужды непосредственно присутствовать на всех этапах работы ученых, и археологи могли в их отсутствие работать спокойно, без нервов. Я хотел создать им оптимальные условия для исследований, и в то же время постоянно находиться в курсе всего, что там происходит. Мало того, я собирался посадить в одну нишу своего человека с кинокамерой.
— А как же Каюмов? — не переставал удивляться капитан.
— Каюмов! — печально усмехнулся старик. — Каюмов был тогда на гребне своей славы. Он снял фильм о строительстве Большого Ферганского канала. За это ему даже, по-моему, орден присвоили. Он очень собой гордился! Ну и как нельзя лучше подходил на кандидатуру хрониста во всей этой истории со вскрытием могилы Тимура. Однако о том, чтобы в такой крупномасштабной операции задействовать одну-единственную съемочную группу во главе с Маликом, не могло быть и речи. А вдруг с этими киношниками что-нибудь случилось бы? Или с их аппаратурой? Нет. На такой риск мое начальство не могло пойти.
Стриж пошуршал в своем портфеле и выложил на стол несколько пожелтевших газетных вырезок.
— Известно, что Масуда Алаева отстранили от дел и как будто бы даже арестовали, — произнес капитан.
Старик недовольно повел бровью:
— Не спешите, капитан! Вам ведь наверняка известно, где нужна спешка. Я вам не просто так про свои начинания в Гур-Эмире рассказал.
— О! Прошу прощения!
— За день до появления ученых мужей у меня пропал человек. Он так и не вернулся с территории мечети, где вел наблюдение за местными жителями. Дело в том, что усыпальница Тимура — место паломничества огромного количества мусульман. Мои люди регулярно смешивались с толпой, прислушивались к разговорам и наблюдали за настроением местных. Слухи о предстоящем вскрытии гробницы были распространены в Самарканде уже до нашего приезда. Люди роптали. И все же никаких конфликтов замечено не было… Нашли мы его лишь на следующее утро. Мертвым. Он полусидел в одной из ниш. В той, что поменьше. На щиколотке у него была рана от укуса. Видимо, змея. Я решил, что спасаясь от жары он, конечно же, нарушая приказ, укрылся в тайнике. И в полумраке, верно, наступил на спрятавшуюся там гадину. Я быстро составил рапорт и отправил его в Москву. Когда мы выносили труп из мечети, то столкнулись со стариком Алаевым. Он снова загалдел о, якобы, лежавшем на могиле Тимура проклятии. А когда прибыли Кары-Ниязов, Герасимов и остальные, он словно с ума сошел. Стал кричать, что не позволит вскрывать мусульманскую святыню. Клялся, предупреждал, даже грозил. В общем, в том, что его убрали, нет ничего удивительного… А потом началась настоящая работа. Рано утром, еще до прихода в склеп археологов, мои люди забирались в свои схороны. Кроме кинокамеры и запаса пленки у одного, каждый из них располагал биноклем и записной книжкой. От микрофонов мы отказались. Акустика в мавзолее была хорошей. Под их стульями устанавливалась фляга с водой и пустая бутыль для мочи. Во избежание проблем наблюдателям было запрещено брать с собой еду. Пятого июня вскрыли могилу Шахруха — сына Тамерлана. Семнадцатого — саркофаг Улугбека. Герасимов, лишь только завидев отделенный от скелета череп, был уже уверен, что это знаменитый внук Тимура. Известно, что его обезглавили исламские фанатики за преданность наукам, и в первую очередь, астрономии. А уже на следующий день приступили к открытию погребения самого Тимура Великого.
— Значит, это произошло восемнадцатого июня, — занес в свой блокнот Стриж.
— Да. Надгробные плиты снимали восемнадцатого. Долго возились с самой верхней. Уж очень тяжелой она оказалась.
— Это та самая, нефритовая?
— Да. Но она была не полностью из нефрита. Только ее верхняя часть.
— Согласно легенде, эта плита, вывезенная в древности из Китая, запирала каких-то опустошительных духов войны. Кто-нибудь из правительственной комиссии упоминал об этом хотя бы словом? — поинтересовался Стриж.
— Нет. Об этом в тот момент не говорили.
— Вы с такой категоричностью заявляете об этом… — начал было капитан.
— В те дни, когда поднимали могилу Тимура, я сам сидел в одном из тайников, — пристально посмотрел на Стрижа старик.
— Значит, о приходе каких-то трех старцев с загадочной книгой и о предупреждении насчет возможной войны вам ничего не известно. Ведь, если я вас правильно понял, ни вы сами, ни ваш компаньон в другой нише, не покидали своих укрытий, пока из склепа не удалились исследователи.
Старик негромко засмеялся.
— Сам я этих чудаков не видел. Что верно, то верно. Однако, известно мне об этом случае, пожалуй, больше, чем всем участникам той, ставшей легендарной, встречи. Местным работникам НКВД было дано задание проверить моральную устойчивость и надежность членов экспедиции. Все-таки нагрузка на их психику в те дни была немалой. Слухи о проклятии, будто бы лежавшем на могиле знаменитого воина, будоражили окрестности. И, несмотря на все предпринятые нами предосторожности, так или иначе долетали до ушей ученых. Как я уже говорил, начало этому положил еще Алаев. Уж и не знаю, кому из местных спецов-хитрецов пришла в голову мысль ввести в это дело трех «старцев». Прямо как в сказке: не четыре, не два, а именно три! Но, судя по всему, если даже вы принимаете это за чистую монету, у них все неплохо получилось. Мне рассказывали, что они для этого дела из какого-то местного музея даже книгу старинную взяли. Если мне не изменяет память, о ней рассказывали как о Джангноме — собрании сказаний и легенд о древних героях.
— Получается, что и разговоры о заключенных в могиле духах войны тоже «утка», — подвел итог капитан.
Возникла пауза. Воспользовавшись ею, Воронян отложил авторучку и стал разминать уставшие пальцы. Я кивком предложил ему свою помощь. Он согласился. Рядом с красивым почерком сержанта-армянина мой крючковатый смотрелся довольно смешно. Но от обязанностей записывать беседу капитана Стрижа с этим стариком меня данное обстоятельство не освобождало.
— А вот это не совсем так… — не торопясь произнес собеседник Стрижа. — Дело в том, что о так называемом опустошительном духе, или демоне войны, якобы заключенном в усыпальнице Тамерлана, известно с давних пор. Что-то подобное, если верить ученым, стояло и на надгробном камне Тимура.
— Хорошо… — просматривая газетные заметки тех времен, произнес капитан Стриж.
Старик вновь мелко засмеялся. Мы все трое: я, Воронян и Стриж — как по команде подняли на него глаза.
— Почему-то всех и всегда в данной истории интересовал именно фрагмент с этими чертовыми старцами, — продолжая улыбаться, заявил старик. — А ведь никто даже и не догадывается, что когда Кары-Ниязов, Айни, Семенов и Каюмов вышли из усыпальницы, и пока они пропадали где-то там снаружи, внутри происходили не менее интересные вещи…!
— Видимо, потому, что этого, кроме вас, никто не знает, — мгновенно отреагировал на заявление старика капитан. — Что же происходило в то время в усыпальнице?
Старик встал и удалился в другую комнату. А минутой позже вернулся с целлофановым пакетом в руках.
— На этой пленке вы сами сможете все увидеть. Я не стал ее тогда прикладывать к делу. Надеюсь, вы сами поймете почему…
— Хорошо, — подвел черту Стриж. — Теперь расскажите нам, пожалуйста, что за чертовщина творилась в склепе на другой день. Там, будто бы, пропадал на время свет, кому-то становилось плохо и так далее.
— Я успел ознакомиться с материалами, которые находятся в вашем распоряжении, — кивнул на разложенные перед Стрижом на столе бумаги старик. — В принципе, ничего нового к этому добавить не могу.
— Ну что же, — стал собираться капитан. — Вы нам очень помогли. Спасибо.
— Вы знаете, — словно что-то вспоминая, заговорил старик, — одна деталь, правда, не связанная с могилой Тимура, мне до сих пор не дает покоя.
— Какая же? — превратился в слух капитан.
— Как-то после вскрытия одной из безымянных могил в усыпальнице Тимуридов мы с Михаилом Михайловичем беседовали в чайхане. На этом вскрытии я сам не присутствовал. Герасимов поведал мне, что некоторые обстоятельства никак не укладываются у него в голове. В одном из саркофагов находился скелет молодого человека. Лет двадцати. Его останки, во-первых, имели следы какой-то странной болезни. Он так прямо и сказал «какой-то странной болезни». А во-вторых, и это являлось, на его взгляд, самым удивительным, на костях присутствовали следы от крысиных зубов. Мало того, отдельные кости ступней и рук отсутствовали вовсе. Скорее всего, были отгрызены.
— И что в этом странного?
— В могиле не было ни малейших признаков присутствия там грызунов. Ни помета, ни костей. Да и сам саркофаг не имел повреждений типа щелей или дыр. Герасимов же утверждал, что до нас не дошло ни одного исторического свидетельства, что кто-то из Тимуридов был съеден крысами, — развел руками говорящий. — Прямо парадокс!
— Так, может быть, этот скелет и не принадлежал потомку Тимура? — предположил Стриж.
— В том-то все и дело! Герасимов был убежден, что останки принадлежали одному из отпрысков Тамерлана. В первую очередь он исследовал позвонки скелета. Сросшиеся. Как и у всех Тимуридов. Он называл еще несколько признаков. Которые я сейчас уже не вспомню.
— Значит, еще один… потомок Тимура! Это действительно интересно!
Сначала мы мчались в переполненном вагоне московского метро. Большинство москвичей в это время только возвращалось с работы. Собственно, как и мы тоже. С той лишь разницей, что нам до дома было еще далеко. Потом был самолет на Ташкент. Так как летал я всегда без особого удовольствия, то мне пришлось срочно искать какое-нибудь занятие, чтобы отвлечься. Перетасовывая события последних дней, я сделал попытку вспомнить, с чего же это дело началось…
Майор Галкин, лейтенант Синицын и я находились в нашей «качалке». Галкин, лежа на скамье, отжимал штангу от груди. Я работал гантелями в непосредственной близости от него. Чтобы в случае чего быстро прийти майору на помощь. Синицын, вооружившись двумя двадцатикилограммовыми блинами, делал разводку от груди стоя. Его штангистский пояс позвякивал единственным металлическим тренчиком при каждом движении лейтенанта. У Синицына была великолепная фигура атлета. Много лет подряд занимаясь культуризмом, он добился хороших результатов. Несколько раз лейтенант даже занимал призовые места на соревнованиях в Ташкенте и Ашхабаде. Но два года назад его свалила желтуха. Болезнь он переносил тяжело. И все-таки не так тяжело, как запрет врачей заниматься любимым видом спорта. Смирившись с тем, что выступать на соревнованиях ему уже больше не придется, он, наперекор судьбе, все же взялся за старое. Потихоньку, помаленьку, он не только вернулся к своей прежней спортивной форме, но и стал позволять себе простые человеческие шалости. Взялся покуривать, а изредка и выпивать. Майор Галкин, в отличие от Синицына, занимался спортом скорее по привычке. Нельзя утверждать, что это не доставляло майору удовольствия. Нет. И все же. К этому, в свое время, приучил его Афган. Галкин никогда не распространялся на тему своего пребывания там. Однако не раз заявлял, что если бы не регулярные тренировки духа и тела, он бы живым оттуда не вернулся. Мы уже успели хорошенько пропотеть, как в «качалку» ввалились остальные обитатели точки во главе с капитаном Стрижом.
— Товарищ майор, — обратился к лежавшему Стриж, — у нас новая задача!
Я помог Галкину опустить штангу на подставку.
— Давно пора, — отдуваясь и вытирая лицо вафельным полотенцем, отозвался майор.
Часа через три Галкин собрал нас всех в библиотеке.
— На территории Армянской ССР советскими учеными обнаружено богатое захоронение, датируемое приблизительно первым веком до нашей эры. Захоронение царское. Однако точно еще не выяснено, кому оно принадлежит. Правда, некоторые отправные точки все-таки имеются. Одна из них — это имя царя. Тигран. Возможно, это Тигран I, правивший Арменией с девяносто пятого по пятьдесят пятый год до Рождества Христова. Если удастся доказать эту версию, то данное открытие может соперничать по своей значимости с обнаружением погребальной камеры фараона Тутанхамона. Ибо на первый взгляд захоронение выглядит не разграбленным. И, что является, пожалуй, самым важным, найден нетронутым ассуарий с останками царя. Однако археологи столкнулись с одной проблемой. На первый взгляд, неважной… Надпись с ассуария свидетельствует о лежащем на захоронении проклятии…
Я обвел взглядом своих товарищей. На их лицах читался охотничий азарт. Никто из них даже не улыбнулся, услышав слово «проклятие». Меня это, не скрою, удивило.
Майор Галкин продолжал:
— Во избежание нежелательных последствий принято решение отложить вскрытие погребения. Объясню почему! В июне 1941 года были подняты останки Тимура Хромого в Самарканде. На его саркофаге, якобы, тоже лежало проклятие. Днем позже фашистская Германия вероломно напала на Советский Союз. Это привело к Великой Отечественной войне, унесшей миллионы человеческих жизней. Нам с вами предстоит проанализировать факты, связанные с событиями почти пятидесятилетней давности. И по возможности выяснить, а может опровергнуть, связь между вскрытием могилы Тамерлана и началом войны.
— Задачка! — выждав, когда Галкин закончит свой доклад, произнес Журавлев.
Старший лейтенант Журавлев и старшина Дятлов отбыли в Самарканд уже на следующий день. Щеглицкий с Синицыным укатили в Ташкент разыскивать следы участников тех далеких событий и возможные архивные материалы, проливающие свет на историю мавзолея Гур-Эмир. Стриж, Воронян и я отправились в Москву. Именно там была назначена встреча с ветераном Великой Отечественной, бывшим офицером НКВД, имени которого не указывалось. Наш же непосредственный начальник — майор Галкин — остался на точке, чтобы оттуда руководить действиями всех трех групп.
Старший лейтенант Журавлев неторопливой походкой двигался в направлении возвышающегося над глинобитными строениями нежно-голубого купола Гур-Эмира. По обеим сторонам узкой улочки тянулись типичные для среднеазиатских городов дувалы. Солнце палило нещадно, и Журавлев перешел на левую половину улицы. Здесь широкая тень от высокой, почти трехметровой стены предоставляла ему мало-мальскую защиту от жарких лучей. До восточной галереи мавзолея оставалось от силы сто метров, когда в дувале совсем рядом распахнулась узкая створка деревянной двери. На улицу с плачем выбежала молодая женщина и, кутаясь в пестрый платок, бросилась к двери напротив. Ее маленькие кулачки быстро забарабанили по рассохшейся древесине.
— Фарангиз! Фарангиз, открой!
Старший лейтенант остановился и невольно заглянул в залитый солнцем дворик. На полу широкой веранды среди разноцветных тюфяков и подушек неподвижно лежал маленький ребенок. Женщина громко запричитала и, на глазах теряя силы, опустилась на землю. Журавлев быстро пересек улицу и, приподняв ее, усадил к стене. На вид ей можно было дать не больше двадцати пяти лет. Смуглое лицо, черные брови и редкие темные волоски над верхней губой.
— Дамочка! Дамочка, с вами все в порядке?! — потряс ее за плечи офицер.
Ее веки дрогнули, и на Журавлева открылись карие глаза, до краев наполненные горечью утраты.
— Мой сын… — прошептала она. — Он не просыпается.
— Ситуация в регионе сложная! — пересекая комнату из конца в конец, распинался энергичный молодой человек.
Журавлев и Дятлов, одетые в светлые рубашки без рукавов и легкие брюки, пристроившись у вентилятора, наблюдали за ним из-за стола.
— В пустынных районах Каракумов, примыкающих к узбекско-туркменской границе, наблюдаются массовые заболевания диких животных — сусликов, тушканчиков, верблюдов. Да что там дикие животные! В Марах вон пять человек умерло. Поели мяса зараженной коровы и умерли.
— Вы меня извините, товарищ Атабаев, но какое отношение имеют верблюды в пустыне Кара-кум к смерти этого парнишки? — спросил старший лейтенант.
— Самое непосредственное, товарищ Дроздов, — ответил тот.
— Если позволите, то Журавлев, — улыбнулся офицер.
— Да? Хорошо! Так вот, я вам объясню, какое отношение, — он перестал маячить и сел во главе стола. — Большая часть водных ресурсов Узбекистана проходит через территорию соседних с ним республик. Где каждый год, примерно в одно и то же время, складывается неблагоприятная эпидемиологическая обстановка по инфекционным заболеваниям. Для многих жителей региона арыки и колодцы являются единственными источниками пресной воды. Теперь вам ясно? — и, не дожидаясь ответа закончил: — Люди пьют зараженную воду и… умирают. Вот!
— Ну, хорошо, — согласился было Журавлев и тут же поправился: — хотя чего уж здесь хорошего, если у вас так отвратительно обстоят дела с питьевой водой. Однако меня сейчас интересует именно этот, определенный район Самарканда. Мой коллега, — старший лейтенант кивнул на Дятлова, — собрал тут кое-какую информацию. И перенес все это на карту города. И посмотрите, что получается! — Журавлев пододвинул развернутую карту поближе к Атабаеву. — Это — данные за последние десять лет. Смотрите, уровень смертности в этой части города на целых двадцать процентов превышает показатели в других районах. И прямо-таки вспышки смертельных случаев, как среди взрослого населения, так и среди детей, приходятся именно на июнь-июль. Чем вы это-то можете объяснить?
Атабаев вскочил со стула, но, как-то слишком быстро взяв себя в руки, вернулся на место.
— Вы что, не понимаете? Вы же меня вот этим вашим вопросом прямо к стенке ставите! — побледнел молодой заместитель председателя республиканской чрезвычайной противоэпидемиологической комиссии.
Всю неделю лейтенант Синицын и старший прапорщик Щеглицкий провели в библиотеках и центральном архиве Ташкента. В субботу утром они приехали на городской рынок, накупили снеди и питья и, вдоволь потолкавшись в пестрой базарной толпе, отправились за город. Это место Синицын знал с детства. Еще мальчишками они частенько прибегали сюда. Чтобы искупаться в прохладной воде арыка и позагорать на солнцепеке вблизи разлапистого карагача. Ловко насадив куски мяса на шампуры и опустив их ненадолго в маринад, Щеглицкий занялся костром. Синицын поплюхался в мутноватой воде и, достав прихваченные с собой из библиотеки книги, завалился в тень читать.
— Слушай, Щеглицкий, а тебе известно, кто такой Джехангир? — приподнялся на локтях лейтенант.
— Обижаешь, начальник, — скривился от попавшего в глаза дыма его товарищ. И, подражая Вороняну, закончил: — конечно, известно, да!
— Ну так я слушаю!
— Джехангир был старшим сыном Тимура Тамерлана. От его первой жены. И, пожалуй, его любимым сыном.
— Смотри-ка, и вправду знаешь, — ухмыльнулся лейтенант. И, обратившись к книге, зачитал вслух: — Умер в 1376 году. Похоронен в Шахри-сабзе.
— Странно, — отозвался старший прапорщик, — почему папаша похоронен в одном месте, а его любимый сынок лежит в совершенно другом? А?!
— Вот здесь стоит, что когда в 1406 году Тимур умер, его смерть долго держали в тайне. Боялись, что весть об этом приведет к распрям между наследниками. А завоеванные народы снова поднимут голову. Видимо, по этой самой причине его и похоронили в Самарканде, а не в фамильном склепе в Шахрисабзе.
— Ага, — занимаясь салатами, отозвался Щеглицкий.
— Ха! — воскликнул Синицын так громко, что у старшего прапорщика выпал из рук нож. — А вот это тоже интересно! Оказывается, до исследований в Гур-Эмире в 1941 году никто толком и не знал, лежат ли там именно останки Тамерлана или кого-то другого. В качестве места его возможного захоронения назывался даже Герат. — Лейтенант зачитал: — И только благодаря кропотливой работе советских ученых под руководством Герасимова истина восторжествовала.
— И все равно странно как-то получается! — резко прекратив заниматься приготовлением еды и уставившись на Синицына, сказал Щеглицкий.
— Что именно? — не понял лейтенант.
— Почему Джехангира не похоронили рядом с Тимуром?
— Ну, ты спросил, старший прапорщик! — наигранно возмутился Синицын. — Парень-то поди на целых тридцать лет раньше своего родителя почил. К тому же, я тебе уже зачитал…
— Шахрух умер тоже раньше Тимура, — не дал ему договорить Щеглицкий. — А похоронен рядом с отцом.
— И то верно, — поскреб подбородок лейтенант. — Но тогда вопрос нужно было бы поставить иначе. Почему Джехангира не перезахоронили позже, когда не стало Тимура? Слушай, Щеглицкий, а ведь это действительно странно! — Синицын даже поднялся и теперь раскачивался взад и вперед, сидя на корточках. — Что у нас получается? Тимур, потеряв своего первенца и к тому же самого любимого из сыновей, приказывает строить фамильную усыпальницу в Шахрисабзе. Так. Конечно же рассчитывая, что и он впоследствии будет погребен там же. Нам известно, что такова была его воля — быть похороненным рядом со своим любимым сыном! Однако все оборачивается совершенно по-другому. И отец с сыном обретают покой вдали друг от друга. И это несмотря на то, что приказы Тимура выполнялись беспрекословно. А уж последняя воля Гуригана считалась священной и значит, непременно подлежала исполнению.
В воздухе заманчиво запахло шашлыками.
— Что-то тут не сходится, — окропляя жарящееся мясо вином, пробубнил старший прапорщик Щеглицкий.
И снова наша группа была в полном составе. Майор Галкин прибыл в Самарканд последним. Его вечерний поезд задержался, и у нас имелось достаточно времени вдосталь наиграться в нарды. Пока не приехал начальник, о деле, которым мы все занимались вот уже почти две недели, никто не говорил. Галкин выглядел уставшим и потерянным. Но, приняв с дороги душ и сев, как всегда, во главе стола, открыл заседание легко и непринужденно:
— Надеюсь, хлопцы, что у всех все в порядке.
Мы согласно закивали.
— Тогда не будем терять времени и сразу же перейдем к делу. Синицын, Щеглицкий, начинаем с вас.
Лейтенант сообщил, что несмотря на то что найти Каюмова не составляло труда, они с Щеглицким оставили эту затею сразу. Прочитав его интервью в разных печатных изданиях, они убедились, что те похожи друг на друга почти дословно. А если учесть, что все возможные вопросы в средствах массовой информации ему уже давным-давно были заданы, они посчитали, что и выудить из старика что-либо новое у них вряд ли получилось бы. Поэтому сразу обратились к находящемуся в архивах киноматериалу. К сожалению, последний в деле по выяснению связи между проклятием, будто бы лежавшим на могиле Тимура Тамерлана, и началом Великой Отечественной войны, оказался совершенно бесполезным.
— Когда у них, по так и оставшейся невыясненной причине, на несколько часов пропал свет в усыпальнице, Каюмов вообще прекратил съемку, — с сожалением в голосе подвел итог Синицын.