Страница:
---------------------------------------------------------------
© Copyright Ork Mckeen
Email: ork@null.net
WWW: http://www.strogino.com/Ork/
Date: 08 Aug 2001
---------------------------------------------------------------
Если не признавать единство всеобщности вещей, возникает невежество, а
также партикуляризирующая склонность обращать внимание на частности, и
вследствие этого развиваются все стадии загрязненного сознания... Все
явления в этом мире представляют собой не что иное, как иллюзорные отражения
сознания, и не имеют собственной реальности"
Ашвагхоша
Ты должен глубоко поразмыслить над этим."
Миямото Мусаси. "Книга Пяти Колец"
Что в шелесте травы?
Мольба, угроза, песня?
Просто ветер пролетал...
"Я должен быть ангелом, если только я хочу жить; вы же живете в других
условиях."
Фридрих Ницше
...Максим Волков сидел за столом. Перед ним лежала девственно чистая
тетрадь, на первой странице которой он старательно выводил букву "С" - это
было началом сочинения. Покончив с первой буквой, он оторвал взгляд от листа
бумаги и повернулся к окну. Рассматривать морозные узоры на стекле было
гораздо более приятным занятием. Мать вернется с дежурства не раньше пяти, а
сейчас только одиннадцать. В комнате было тепло и тихо, только иногда с
улицы доносился звук проходивших мимо машин...
Максим посмотрел в окна дома напротив - ни одного огонька. Там была
психоневрологическая лечебница, о которой среди его товарищей ходили самые
противоречивые слухи, но смысл сводился к одному - психов лечат. Даже шутка
была - "скоро и тебя туда". В такой тишине в голову лезли самые разные
мысли, не думалось только об одном - о сочинении, а писать надо, ведь завтра
последний день, когда его можно сдать. Он вздохнул и принялся за вторую
букву. Вместо буквы "О" получилась "У". Максим дописал фразу: "СУКА
МИРОНОВ". Надпись получилась очень жирная. Чуть пониже он нарисовал
фашистскую свастику - совсем толстую - и обвел ее для верности пару раз.
Первый лист был безнадежно испорчен, как, впрочем, и настроение. Миронов
завтра точно объявится и опять все начнется сначала.
- Миронов - гад! - громко проговорил Максим и почувствовал соленый
привкус во рту.
Все началось еще в сентябре, после каникул, когда на перемене Максим
стоял в коридоре с Пашкой и рассказывал тому, как летом в деревне он ходил
на озеро и рыбачил с дедом на лодке. Рядом стоял Миронов - жилистый паренек,
двумя годами старше Максима, и внимательно слушал о чем болтали вокруг. Это
был первый школьный хулиган, которому практически все выходки сходили с рук
- его отец был руководящим работником райкома партии. Миронова боялись;
ученики младших классов завидовали ему. Максим с опаской взглянул на
Миронова, но продолжал:
- ... А дед и говорит: "Ты лодку сам тогда отгони, когда вернешься, то
и вода закипит. Скоро совсем стемнеет..."
- Это ты, такой суслик, сам греб на лодке? - прервал рассказ Миронов.
Максим испуганно повернулся в его сторону и тихо спросил:
- Сам, а... что?
- Да ни че - ты на себя посмотри - сопли не потеряй. Тебе только с
мамкой за руку через дорогу ходить.
- Ты мне не веришь?!
- Да кто тебе, дураку, сопливому поверит?
Только потом уже Максим понял, какую он совершил ошибку. Видимо нужно
было как обычно промолчать или убежать, а он во всю глотку проорал Миронову
прямо в ухо:
- Сам ты дурак папенькин! Только и умеешь, что утром в школу на его
машине приезжать!!!
В это мгновение прозвенел звонок и Максим рванул что было сил в класс,
впитывая спиной ледяную интонацию ответа:
- После поговорим.
Он сидел и дрожал, пытаясь удержать в руке авторучку. Урок тянулся
бесконечно. Мыслей никаких в голову не приходило - его засасывала трясина
животного страха, хорошо еще, что к доске в тот день не вызвали.
Пашка смотрел на него каким-то странным взглядом - оценивающим и
сравнивающим, в котором не было даже намека на со чувствие. Максим еле
сдерживал слезы, ему хотелось вскочить и зарыться на сеновале у деда в
деревне.
После уроков Максим долго стоял в раздевалке, не решаясь выйти на
улицу, наконец вздохнул и медленно пошел домой.
Миронов ждал во дворе. С ним были еще два незнакомых мальчишки - видимо
его приятели, которые были старше Миронова. Они окружили его молча. Били
тоже молча - кричал только Максим. Первым ударом ему разбили нос, второй
пришелся между ног. Потом ему уже было все равно, лежа на земле он наблюдал,
как содержимое его портфеля высыпалось в ближайшую лужу. Это было началом.
На следующий день все повторилось и продолжалось ежедневно. Теперь
Максим старался убежать раньше всех из школы, если не получалось, то
задерживался как можно дольше. Он прятался за матами в спортзале, подолгу
возился в раздевалке и никогда не выходил из школы на пустую улицу - он
ждал, глядя в окно, пока в пределах видимости не появится какой-нибудь
прохожий, быстро выбегал и пристраивался рядом. Однажды подвернулась большая
удача - попавшийся попутчик, явно спортсмен - огромного роста - "проводил"
прямо до дома. Иногда Максим замечал, что враг не спеша следует где-нибудь
неподалеку и если их взгляды встречались, холодная улыбка не давала заснуть
ночью.
Максим начал специально опаздывать на первый урок - так было спокойнее.
Но даже в школе, среди множества людей, спасения не было - он получал удары
в ухо на переменах, находил огрызок яблока или плавающий окурок в супе во
время обеда. Маленький затравленный человечек скулил одинокими вечерами,
сидя под партой в пустом классе, избивал кулачки в кровь об стены от
бессилия что-либо сделать, перестал выходить гулять на улицу по любыми
предлогами и, если мать просила сходить в магазин, то несся туда и обратно
так быстро, как только мог. Ему просто не хотелось жить...
Две недели назад наступило затишье - Миронов уехал на сборы в
спортивный лагерь - он занимался боксом. Это были самые с счастливые две
недели в жизни Максима Волкова. Завтра...
...Он с ужасом посмотрел на свастику...
План созрел уже давно. В наследство от умершего отца - лейтенанта
милиции - матери Максима остался наградной пистолет. Мать прятала его в
чемодане под кроватью, но Максим знал об этом. Еще в ноябре он купил у
главного школьного менялы Кольки Остапчука два патрона по полтора рубля за
штуку - просто за астрономическую для него сумму - это был двухнедельный
обед в школьной столовой. Сейчас патроны лежали на книжной полке за
собранием сочинений Жюля Верна. Максим полез под кровать и вынул завернутый
в его старую майку пистолет. На рукоятке была надпись: "Лейтенанту С. В.
Волкову за проявленные мужество и героизм". Пистолет был очень тяжелый, но,
взяв его, Максим заметил, что руки не дрожат. Он подошел к столу и
прицелился в свастику. Раздался щелчок - пистолет был не заряжен.
Вынув обойму, он вставил туда оба патрона, засунул обойму обратно и
взвел затвор. За окном послышалась сирена проезжавшей милицейской машины.
Максим попробовал засунуть пистолет сзади за пояс, но тот провалился и
застрял в штанине. Пришлось повозиться, прежде чем удалось его достать.
Самое лучшее, что можно было придумать, это положить пистолет в портфель.
Сочинение так и осталось ненаписанным.
Весь первый урок Максим сидел бледный, как простыня, - его колотил
озноб. Ему опять повезло - к доске не вызывали - тем более, что уши не
воспринимали никаких звуков, кроме далеких и частых ударов сердца. Дрожавшие
руки не слушались своего хозяина.
Он смотрел на доску, но видел только бездонную черную пустоту,
бесконечную, пугающую и жестокую. Прозвеневший звонок заставил Максима
выпрямиться, как пружину, и повалить стул. Он расстегнул портфель и, взяв
его под мышку, дернулся к выходу, пытаясь оторвать от пола окаменевшие ноги.
Сзади раздался смех и чей-то голос ехидно поинтересовался:
- Эй, суслик сопливый, еще четыре урока, или ты соскучился по Мирону?
Ничего не ответив, он выскочил из класса и побежал в туалет. Было
слышно, как в бачке одного из унитазов тоскливо журчит вода. Пока никто не
вошел, Максим вытащил пистолет и встал спиной к стене, держа оружие сзади.
Откуда-то издалека в туалет ворвался вой множества голосов и топот ног,
заглушивший унитазные переливы - влетел вспотевший и вечно улыбающийся
Миронов, подпираемый улюлюкающими любопытными. Он остановился в дверях и
поймав взгляд Максима, мгновенно перестал улыбаться. Пистолет был очень
тяжел и норовил выскользнуть из рук. Это обстоятельство заставило глаза
наполниться слезами, но Максим поднатужился, поднял свое оружие и прицелился
Миронову в лоб. Тот, увидев направленный на него ствол, замер с широко
открытым ртом, зрачки расширились до самых белков и что-то потекло из
штанины на ботинок. Максим нажал на курок, но выстрела не последовало - у
наградного пистолета был сточен боек. Максим от ужаса завыл и собрав
последние силы, бросил пистолет обеими руками в голову своему врагу. Тот
успел инстинктивно подставить ладонь, прикрыв лицо. Пистолет с грохотом
шлепнулся на пол, расколов кафельную плитку. Звериный крик "Фашист, ты
фашист, сучий!!!" перешел в рычание - Максим схватил Миронова за руку и
впился в нее зубами, где-то совсем совсем далеко ощутив солоноватый привкус
крови и полное безразличие к боли от вывороченного молочного зуба...
"С жизнью человеческой то же, что с игрою в кости: если не выпадет та,
какую мы желали, то надо использовать ту, которая выпала."
Теренций
В дешевых романах всегда пишут: "все произошедшее казалось кошмарным
сном". Для Ирины, сидящей сей час в прокуренном кабинете следователя, кошмар
отнюдь не кончился, а продолжался, и конца ему не было. Давали себя знать
половина пузырька валерьянки и два стакана настоя грузинского чая,
проглоченные утром. В данный момент она уже в третий раз пыталась
рассказать, как все произошло, но, доходя до того момента, когда она
ударилась затылком о замерзшую прошлогоднюю листву, ее опять выворачивало
наизнанку. За последние два часа ее рвало уже раз шесть, при чем последние
два раза прямо в кабинете следователя Фролова.
Александр Александрович Фролов смотрел на нее
безучастно-заинтересованным взглядом профессионала, всем своим видом
показывая, что в настоящий момент он занят только одной проблемой - чтобы
Ирина закончила наконец писать свое заявление.
- Ну не волнуйтесь вы так, Ирина Сергеевна. Вы поймите, что ваш случай
мы безнаказанным не оставим, тем более это уже не первый подобный в нашем
районе. Вот, вы говорили, что у нападавшего был характерный шрам на
подбородке... - Фролов задумчиво посмотрел на нее и потер собственный
небритый подбородок. - Я понимаю, что темновато было, но попытайтесь
вспомнить подробнее. Я сей час принесу вам несколько фотографий, а вы
внимательно посмотрите на них - может узнаете кого.
Следователь с трудом отвалился от стола, встал, разминая руки, и вышел
из кабинета, шумно закрыв за собой дверь. Вдруг дверь опять открылась, и с
порога Фролов, смотря на свой стол, тихо проговорил:
- Ирина, хоть и не к месту, я понимаю, но... с праздником вас...
прошедшим.
Дверь опять закрылась, но уже осторожно.
Используя появившуюся паузу, Ирина попыталась хоть чуть-чуть
расслабиться и закрыла глаза. Внезапно из-за двери послышался шум какой-то
возни. Хриплый женский голос с надрывом проскулил: "Сучье ментовское
отродье! Вы меня еще вспомните, хуйлоны серые!" Крик прервался звуком
лязгнувшего тяжелого засова. Стало опять тихо.
Ирина подняла голову и заметила висящий на стене портрет какого-то
человека в форме. Его глаза с недоверием разглядывали Ирину Сергеевну
Панину. Ей стало очень плохо, и она потеряла сознание, так и не дождавшись
обещанных фотографий...
...Поздним вечером, восьмого марта Ирина Панина возвращалась домой от
подруги, где в теплой душевной компании они весело справили девичник,
посвященный Международному женскому дню. Три студентки мединститута решили
не приглашать парней, посвятить этот день только самим себе. Просто так им
захотелось, и вечер действительно удался. Сей час она шла по тропинке, вдоль
железнодорожного полотна и напевала какой-то мотив чик из Пугачевой. В
пакете Ирина несла туфли с высокими каблуками - мамин подарок к
совершеннолетию, флакон духов фабрики "Дзинтарс" и импортные черные
колготки, презентованные Ленкой с каким-то заговорщицким видом. Наверное,
она имела ввиду предстоящую поездку в Москву. Уже только представив это,
Ирина улыбнулась. Она по чему-то вспомнила, какой эффект неделю назад
произвела ее новая короткая стрижка на Серегу Степанова. Это было на день ее
двадцатилетия, месяц назад. А тут еще и черные колготки!
- Держись, Серега! - весело крикнула она и получила сильный удар в ухо.
От неожиданности она потеряла равновесие и упала в кусты, расцарапав
себе все лицо. В тот же момент на нее прыгнула темная фигура и закрыла собой
звездное небо. Наверное нужно было закричать, но первой реакцией было
удивление, а потом, когда Ирина по чувствовала, что с нее одним сильным
рывком сорвали юбку со всем нижним содержимым, она оцепенела. Через секунду
Ирина обнаружила, что ее рот забит заиндевевшими листьями вперемежку с
землей и снегом - кричать она уже не могла, только мычать, да и то очень
тихо, поскольку ее лицо было прижато грудью нападавшего. А он как раз не
молчал:
- Ну расскажи мне что-нибудь... сука... теперь! - услышала она в правом
ухе...
Потом он засмеялся, громко так, самодовольно, и слегка приподнявшись,
врезал ей в промежность коленом с такой силой, что ее ноги сами разлетелись
в разные стороны и от боли она потеряла сознание.
...Ирина очнулась от холода. Она лежала на левом боку с вывернутой
правой ногой совершенно голая. Лицо было покрыто застывшей коркой - видимо
ее сильно рвало пока она была без сознания, во рту ощущался вкус соленой
земли. Она попыталась поднять руку - та плохо двигалась, поскольку затекла,
наконец ей это удалось, и она ощупала себя.
Вся нижняя половина тела была в крови, которая все еще тонкой теплой
струйкой стекала на левую ногу. Рядом Ирина обнаружила свою куртку и,
притянув ее, укрылась. Затем ее опять начало рвать. Несколько раз она
пробовала встать, но резкая боль в животе и спазмы в желудке вновь
опрокидывали ее на колени. Рухнув на промерзшую землю в очередной раз, она
лежала и пыталась не впасть в истерику. Меньше всего на свете ей хотелось,
чтобы ее сей час кто-нибудь нашел на этой тропе.
Отлежавшись минут десять, Ирина кое-как натянула остатки одежды,
почувствовав, что еще немного, и она замерзнет совсем. Пошарив рукой, она
обнаружила рядом свой пакет. В нем были духи, а черных колготок не было. И
тут она окончательно потеряв над собой контроль, жалобно заскулила. Наверное
это ее и спасло - недалеко проходили путевые рабочие, которые услышали ее
плачь и стоны...
...Была больница, воспаление легких, еще одна больница, но уже совсем
другая, и еще больница... Через два года Ирина восстановилась в институте и
закончив его, стала детским врачом. Все это было, но в другой жизни, в той,
которая кончилась в Международный Женский день 1973 года.
За свои тридцать пять лет доктор Ирина Панина ни разу не была замужем,
хотя никому бы и в голову не пришло назвать ее непривлекательной - стройная
спортивная фигура, выразительные зеленые глаза и длинные каштановые волосы
сводили в поликлинике с ума всю мужскую половину женатых и холостяков. Но
все попытки приударить за ней не встречали со стороны Ирины никакой реакции
- она их просто игнорировала. Хотя, справедливости ради, нужно отметить, что
доктор Панина не была груба с муж чинами. Просто она их не видела как
противоположный пол напрочь, но как с коллегами по работе поддерживала
вполне дружеские отношения. Вся ее жизнь была отдана работе - она лечила
детей. Только рентгенолог Светлана Борисовна знала, что Ирина никогда не
сможет иметь своего ребенка, они с ней были близкими подругами и делились
почти всеми мыслями - по крайней мере Светлана делилась, но ей казалось, что
Ирина не всегда с ней откровенна. Света, видимо, и была близкой подругой,
поскольку никогда не лезла в чужую душу напролом, как это пытались делать
остальные. Жизнь текла монотонно и размеренно: работа - магазин - электричка
- дом - ночь, иногда ночные подработки на неотложке. Отпуск Ирина никогда не
брала, поскольку ей просто некуда было ехать. Да и мысль у нее появилась -
защитить кандидатскую, благо и предложение из Москвы пришло. В апреле нужно
было подавать документы. В данный момент Ирина могла бы с читать себя почти
счастливым человеком, если только можно отнести это понятие к одинокой
тридцатипятилетней женщине. Но... ей было виднее.
Говорят, что нашей жизни все случается по странному стечению
обстоятельств. Наверное это действительно так и обстоит, поскольку очередной
плановый женский день Ирина отмечала в компании Светланы Борисовны и ее
десятилетнего сына Максима. Хорошо было бы так сидеть в маленькой уютной и
теплой комнате до самого утра, но Ирина все равно решила уехать домой на
последней электричке - привычка ночевать только у себя дома, это уже
серьезно - аргументы не помогли. А еще эти самые обстоятельства были таковы,
что с собой в качестве подарка она везла в красивом полиэтиленовом пакете
импортные черные колготки...
Несмотря на праздник и позднее время, в вагоне было полно народу, но
особо пьяных не наблюдалось. Ирина сидела у окна, смотрела на мелькавшие за
окном огоньки и прислушивалась к чужим разговорам, ехать было еще около полу
часа. Неожиданно ее внимание привлек странный громкий и раскатистый смех -
это смеялся пассажир, сидящий через проход рядом с человеком, похожим на
подыхающую рыбу, хватающую воздух ртом - этот смеялся так. Она с интересом
посмотрела на первого, и, видимо, слишком резко повернула голову - он сна
чала вздрогнул, затем стал разглядывать ее с нескрываемым интересом -
женщина ему явно понравилась.
Ирина слегка улыбнулась, чуть-чуть - уголками рта. Он тоже улыбнулся.
Мужчина потерял всякий интерес к своему скучному попутчику и пожирал глазами
новую цель.
Через остановку почти все пассажиры, в том числе и рыбообразный, начали
пробиваться к выходу. Новый знакомый тоже дернулся, но сел обратно, нервно
теребя своими огромными, скорее всего рабочими руками, дорожную сумку,
соображая, что ему дальше предпринять. Ирина встала, и присев к нему на край
скамейки тихо спросила:
- Хочешь пойти ко мне в гости?
- Конечно... я... не знаю... но... Я... пойду... Пойдем.
До следующей остановки они сидели, разглядывая мелькавшие в окне вагона
огоньки.
По дороге к дому он обнимал Ирину за плечи, но шел молча. Они проходили
по той самой тропе. Отличие было только в том, что шел снег и дул
пронизывающий до костей мартовский ветер. Тяжелая рука попутчика совсем не
грела.
Придя в дом, Ирина усадила гостя на кровать, а сама пошла на кухню за
вином. Весело гремя стаканами, она спросила, пьет ли он вино, на что ночной
гость утвердительно буркнул "естественно!". Ирина принесла в руках два
стакана, протянула один гостю и сказала:
- За знакомство. До дна пей.
- Да - ответил он.
Потом она подождала, пока он не влил в себя все, и слегка пригубила из
своего стакана, наблюдая за гостем. Через минуту он медленно осел на
кровать...
Ночной гость очнулся часа через полтора, без одежды, крепко привязанным
за руки и ноги к спинке тяжелой старинной кровати, рот был заклеен
пластырем. Испуганные глаза обнаружили пьяный взгляд Ирины, и он понял, что
убивать его, по крайней мере сейчас, не собираются. Женщина медленно
подошла, села рядом и стала ласково гладить его, сна чала медленно, а потом
все быстрее и быстрее. Затем, она запрыгнула на него. Ирина никогда в жизни,
кроме того случая, не занималась сексом с муж чинами и в общем-то опыта не
имела - она просто начала делать с ним все, что ей хотелось. Такой
неожиданный поворот событий подействовал на мужчину - он обезумел от
возбуждения. Ирина насиловала его с периодичностью тридцать-сорок минут,
иногда отлепляя пластырь и вливая новую дозу медицинского спирта, от
испарений которого они пьянели оба, в минуты отдыха Ирина курила. Утром она
позвонила на работу и сказала, что видимо приболела - полежит несколько дней
дома.
Ближе к полудню выражение взгляда ее гостя стало меняться с возбуждения
на ужас, он уже на чал старался резко дергаться, чтобы ослабить веревки -
Ирина, стоявшая рядом, наполнила шприц и сделала инъекцию в раздутую вену,
синеющую на его измученном члене.
Два дня Ирина старалась не смотреть на себя в зеркало, плотные шторы на
окнах были задернуты. Она больше не улыбалась и каждый раз насилуя муж чину,
тихо шептала ему на ухо: "Ну расскажи мне что-нибудь..." Остановила ее
только пустая коробка из под ампул - Ирина выронила ее из рук, упала на
колени и начала смеяться, все громче и громче. Теперь она уже просто не
могла смотреться в зеркало - все окружающее перестало для нее существовать
навсегда - она была по-настоящему счастлива. Еще через сутки соседи,
утомленные криками, вызвали милицию.
Старший сержант посмотрел на связанного мычащего муж чину и голую
женщину в истерике, пожал плечами и вызвал "скорую".
Заведующий отделением психиатрической больницы сдавал дела своему
преемнику. Они сидели поздно вечером в кабинете, освещенном только
настольной лампой с пыльным абажуром. На столе стоял полупустой графин
разбавленного спирта, подкрашенного кока-колой.
- ...Пашка, да не бери в голову все это - ты не первый день замужем. Я
буду появляться первое время, все вопросы решим по ходу.
- Серега, я не имел в виду, что не справлюсь, просто я тебе завидую -
мне-то деваться некуда. Ладно, давай еще по одной - за успех нашего
безнадежного предприятия.
В тишине больницы иногда слышались какие-то скрипы и стоны, в соседнем
кабинете хлопала незакрытая кем-то форточка.
- Самое главное, Паш, не забывай предупреждать санитаров, чтобы
выводили из одиннадцатой нашу ветераншу перед приходом тети
Маши-Шварцнеггера со шваброй, а то в последний раз она настоящую революцию
устроила.
- Да ладно подкалывать-то, Серый, помню я про нее. - Павел улыбнулся,
затянулся сигаретой и потянулся налить еще из графина - Забавная кликуха у
нее: "Расскажи мне что-нибудь" - ты не знаешь, откуда это?
- Нет, Паш, это было еще до меня - да и какая разница? Больной, он и в
Африке...
- Сергей скомкал какую-то исписанную бумажку и закинул ее в
проржавевшее эмалированное ведро, стоявшее возле приоткрытой двери - Ну
расскажи мне что-нибудь, Пашка! - И оба рассмеялись.
Они сидели до самого утра, вспоминая студенческие годы, пили спирт и с
полным безразличием листали пухлые папки с историями болезней...
"У любви нет лика. Она абсолютно бесформенна. Вам никогда не удастся
увидеть любовь; она неосязаема. И чем она выше, тем более невидимой она
становится; на высочайшем пике она превращается в чистое ничто. И помните,
что любовь - это лестница от низшего к высшему, от земли к небу."
"При определенных обстоятельствах одни и те же стимулы могут привести к
различным ощущениям, а различные стимулы - к одинаковым."
Станислав Гроф "За пределами мозга"
... Свет фар не мог пробить плотную стену дождя, но Иван, не обращая на
это внимания, выжимал из своей "копейки" все, на что она была способна.
Дорогая импортная резина визжала и стонала на поворотах на своем иностранном
языке, а неплотно закрытая дверь вибрировала в такт подпрыгивающей на
пересечениях трамвайных путей машине. На спящий город давил упавший с неба
мрак - всей своей осязаемой тяжестью и мощью, требуя подчинения животному
страху перед темнотой. Может, и это было иллюзией? А если темнота как раз и
есть та самая, единственная реальная составляющая его жизни, вернее, бытия?
То, что он существует, сомнений не было - он чувствовал боль, которая
чудовищным, ядовитым потоком текла из разбитой руки в мозг, копалась в нем
когтями, вгрызаясь в каждый уголок памяти. Нет, это не когти, а острые куски
разбитого им зеркала. Неужели оно настолько сильное, что даже сейчас не
выпускает из своих объятий? Осколки мелькали перед глазами и мешали вести
машину. Один из них взорвался ярко-красным светом, опалил глаза и рассыпался
на миллиарды мельчайших брызг, вылетевших из-под колеса, оторвав Ивана от
его мыслей. Машина пронеслась по луже мимо светофора, обрушив целую волну на
случайного прохожего. Иван услышал вдогонку визгливый крик обиженного -
"Алкаш! " Время стало тормозить и наконец замерло, словно издеваясь над
ним...
Воскресенье, вечер
Удар - оглушающая боль и темнота, превратившаяся в режущий глаза свет.
- Ваноооо... Ванюша... - сквозь звон в ушах пробивался далекий,
всхлипывающий голос - Ванечка, ты живой?
Свет постепенно потускнел, и из огромного пятна превратился в две яркие
точки - на Ивана смотрели два голубых стеклянных глаза, которые по чему-то
были влажные. Еще секунду спустя Иван наконец сообразил, что это Миха в
своих идиотских очках.
- Миххх... - хрипя выдавил Иван, - что было-то? Ё... , как все плывет.
Он по-прежнему не различал ни чего вокруг - все остальное пространство
© Copyright Ork Mckeen
Email: ork@null.net
WWW: http://www.strogino.com/Ork/
Date: 08 Aug 2001
---------------------------------------------------------------
Если не признавать единство всеобщности вещей, возникает невежество, а
также партикуляризирующая склонность обращать внимание на частности, и
вследствие этого развиваются все стадии загрязненного сознания... Все
явления в этом мире представляют собой не что иное, как иллюзорные отражения
сознания, и не имеют собственной реальности"
Ашвагхоша
Ты должен глубоко поразмыслить над этим."
Миямото Мусаси. "Книга Пяти Колец"
Что в шелесте травы?
Мольба, угроза, песня?
Просто ветер пролетал...
"Я должен быть ангелом, если только я хочу жить; вы же живете в других
условиях."
Фридрих Ницше
...Максим Волков сидел за столом. Перед ним лежала девственно чистая
тетрадь, на первой странице которой он старательно выводил букву "С" - это
было началом сочинения. Покончив с первой буквой, он оторвал взгляд от листа
бумаги и повернулся к окну. Рассматривать морозные узоры на стекле было
гораздо более приятным занятием. Мать вернется с дежурства не раньше пяти, а
сейчас только одиннадцать. В комнате было тепло и тихо, только иногда с
улицы доносился звук проходивших мимо машин...
Максим посмотрел в окна дома напротив - ни одного огонька. Там была
психоневрологическая лечебница, о которой среди его товарищей ходили самые
противоречивые слухи, но смысл сводился к одному - психов лечат. Даже шутка
была - "скоро и тебя туда". В такой тишине в голову лезли самые разные
мысли, не думалось только об одном - о сочинении, а писать надо, ведь завтра
последний день, когда его можно сдать. Он вздохнул и принялся за вторую
букву. Вместо буквы "О" получилась "У". Максим дописал фразу: "СУКА
МИРОНОВ". Надпись получилась очень жирная. Чуть пониже он нарисовал
фашистскую свастику - совсем толстую - и обвел ее для верности пару раз.
Первый лист был безнадежно испорчен, как, впрочем, и настроение. Миронов
завтра точно объявится и опять все начнется сначала.
- Миронов - гад! - громко проговорил Максим и почувствовал соленый
привкус во рту.
Все началось еще в сентябре, после каникул, когда на перемене Максим
стоял в коридоре с Пашкой и рассказывал тому, как летом в деревне он ходил
на озеро и рыбачил с дедом на лодке. Рядом стоял Миронов - жилистый паренек,
двумя годами старше Максима, и внимательно слушал о чем болтали вокруг. Это
был первый школьный хулиган, которому практически все выходки сходили с рук
- его отец был руководящим работником райкома партии. Миронова боялись;
ученики младших классов завидовали ему. Максим с опаской взглянул на
Миронова, но продолжал:
- ... А дед и говорит: "Ты лодку сам тогда отгони, когда вернешься, то
и вода закипит. Скоро совсем стемнеет..."
- Это ты, такой суслик, сам греб на лодке? - прервал рассказ Миронов.
Максим испуганно повернулся в его сторону и тихо спросил:
- Сам, а... что?
- Да ни че - ты на себя посмотри - сопли не потеряй. Тебе только с
мамкой за руку через дорогу ходить.
- Ты мне не веришь?!
- Да кто тебе, дураку, сопливому поверит?
Только потом уже Максим понял, какую он совершил ошибку. Видимо нужно
было как обычно промолчать или убежать, а он во всю глотку проорал Миронову
прямо в ухо:
- Сам ты дурак папенькин! Только и умеешь, что утром в школу на его
машине приезжать!!!
В это мгновение прозвенел звонок и Максим рванул что было сил в класс,
впитывая спиной ледяную интонацию ответа:
- После поговорим.
Он сидел и дрожал, пытаясь удержать в руке авторучку. Урок тянулся
бесконечно. Мыслей никаких в голову не приходило - его засасывала трясина
животного страха, хорошо еще, что к доске в тот день не вызвали.
Пашка смотрел на него каким-то странным взглядом - оценивающим и
сравнивающим, в котором не было даже намека на со чувствие. Максим еле
сдерживал слезы, ему хотелось вскочить и зарыться на сеновале у деда в
деревне.
После уроков Максим долго стоял в раздевалке, не решаясь выйти на
улицу, наконец вздохнул и медленно пошел домой.
Миронов ждал во дворе. С ним были еще два незнакомых мальчишки - видимо
его приятели, которые были старше Миронова. Они окружили его молча. Били
тоже молча - кричал только Максим. Первым ударом ему разбили нос, второй
пришелся между ног. Потом ему уже было все равно, лежа на земле он наблюдал,
как содержимое его портфеля высыпалось в ближайшую лужу. Это было началом.
На следующий день все повторилось и продолжалось ежедневно. Теперь
Максим старался убежать раньше всех из школы, если не получалось, то
задерживался как можно дольше. Он прятался за матами в спортзале, подолгу
возился в раздевалке и никогда не выходил из школы на пустую улицу - он
ждал, глядя в окно, пока в пределах видимости не появится какой-нибудь
прохожий, быстро выбегал и пристраивался рядом. Однажды подвернулась большая
удача - попавшийся попутчик, явно спортсмен - огромного роста - "проводил"
прямо до дома. Иногда Максим замечал, что враг не спеша следует где-нибудь
неподалеку и если их взгляды встречались, холодная улыбка не давала заснуть
ночью.
Максим начал специально опаздывать на первый урок - так было спокойнее.
Но даже в школе, среди множества людей, спасения не было - он получал удары
в ухо на переменах, находил огрызок яблока или плавающий окурок в супе во
время обеда. Маленький затравленный человечек скулил одинокими вечерами,
сидя под партой в пустом классе, избивал кулачки в кровь об стены от
бессилия что-либо сделать, перестал выходить гулять на улицу по любыми
предлогами и, если мать просила сходить в магазин, то несся туда и обратно
так быстро, как только мог. Ему просто не хотелось жить...
Две недели назад наступило затишье - Миронов уехал на сборы в
спортивный лагерь - он занимался боксом. Это были самые с счастливые две
недели в жизни Максима Волкова. Завтра...
...Он с ужасом посмотрел на свастику...
План созрел уже давно. В наследство от умершего отца - лейтенанта
милиции - матери Максима остался наградной пистолет. Мать прятала его в
чемодане под кроватью, но Максим знал об этом. Еще в ноябре он купил у
главного школьного менялы Кольки Остапчука два патрона по полтора рубля за
штуку - просто за астрономическую для него сумму - это был двухнедельный
обед в школьной столовой. Сейчас патроны лежали на книжной полке за
собранием сочинений Жюля Верна. Максим полез под кровать и вынул завернутый
в его старую майку пистолет. На рукоятке была надпись: "Лейтенанту С. В.
Волкову за проявленные мужество и героизм". Пистолет был очень тяжелый, но,
взяв его, Максим заметил, что руки не дрожат. Он подошел к столу и
прицелился в свастику. Раздался щелчок - пистолет был не заряжен.
Вынув обойму, он вставил туда оба патрона, засунул обойму обратно и
взвел затвор. За окном послышалась сирена проезжавшей милицейской машины.
Максим попробовал засунуть пистолет сзади за пояс, но тот провалился и
застрял в штанине. Пришлось повозиться, прежде чем удалось его достать.
Самое лучшее, что можно было придумать, это положить пистолет в портфель.
Сочинение так и осталось ненаписанным.
Весь первый урок Максим сидел бледный, как простыня, - его колотил
озноб. Ему опять повезло - к доске не вызывали - тем более, что уши не
воспринимали никаких звуков, кроме далеких и частых ударов сердца. Дрожавшие
руки не слушались своего хозяина.
Он смотрел на доску, но видел только бездонную черную пустоту,
бесконечную, пугающую и жестокую. Прозвеневший звонок заставил Максима
выпрямиться, как пружину, и повалить стул. Он расстегнул портфель и, взяв
его под мышку, дернулся к выходу, пытаясь оторвать от пола окаменевшие ноги.
Сзади раздался смех и чей-то голос ехидно поинтересовался:
- Эй, суслик сопливый, еще четыре урока, или ты соскучился по Мирону?
Ничего не ответив, он выскочил из класса и побежал в туалет. Было
слышно, как в бачке одного из унитазов тоскливо журчит вода. Пока никто не
вошел, Максим вытащил пистолет и встал спиной к стене, держа оружие сзади.
Откуда-то издалека в туалет ворвался вой множества голосов и топот ног,
заглушивший унитазные переливы - влетел вспотевший и вечно улыбающийся
Миронов, подпираемый улюлюкающими любопытными. Он остановился в дверях и
поймав взгляд Максима, мгновенно перестал улыбаться. Пистолет был очень
тяжел и норовил выскользнуть из рук. Это обстоятельство заставило глаза
наполниться слезами, но Максим поднатужился, поднял свое оружие и прицелился
Миронову в лоб. Тот, увидев направленный на него ствол, замер с широко
открытым ртом, зрачки расширились до самых белков и что-то потекло из
штанины на ботинок. Максим нажал на курок, но выстрела не последовало - у
наградного пистолета был сточен боек. Максим от ужаса завыл и собрав
последние силы, бросил пистолет обеими руками в голову своему врагу. Тот
успел инстинктивно подставить ладонь, прикрыв лицо. Пистолет с грохотом
шлепнулся на пол, расколов кафельную плитку. Звериный крик "Фашист, ты
фашист, сучий!!!" перешел в рычание - Максим схватил Миронова за руку и
впился в нее зубами, где-то совсем совсем далеко ощутив солоноватый привкус
крови и полное безразличие к боли от вывороченного молочного зуба...
"С жизнью человеческой то же, что с игрою в кости: если не выпадет та,
какую мы желали, то надо использовать ту, которая выпала."
Теренций
В дешевых романах всегда пишут: "все произошедшее казалось кошмарным
сном". Для Ирины, сидящей сей час в прокуренном кабинете следователя, кошмар
отнюдь не кончился, а продолжался, и конца ему не было. Давали себя знать
половина пузырька валерьянки и два стакана настоя грузинского чая,
проглоченные утром. В данный момент она уже в третий раз пыталась
рассказать, как все произошло, но, доходя до того момента, когда она
ударилась затылком о замерзшую прошлогоднюю листву, ее опять выворачивало
наизнанку. За последние два часа ее рвало уже раз шесть, при чем последние
два раза прямо в кабинете следователя Фролова.
Александр Александрович Фролов смотрел на нее
безучастно-заинтересованным взглядом профессионала, всем своим видом
показывая, что в настоящий момент он занят только одной проблемой - чтобы
Ирина закончила наконец писать свое заявление.
- Ну не волнуйтесь вы так, Ирина Сергеевна. Вы поймите, что ваш случай
мы безнаказанным не оставим, тем более это уже не первый подобный в нашем
районе. Вот, вы говорили, что у нападавшего был характерный шрам на
подбородке... - Фролов задумчиво посмотрел на нее и потер собственный
небритый подбородок. - Я понимаю, что темновато было, но попытайтесь
вспомнить подробнее. Я сей час принесу вам несколько фотографий, а вы
внимательно посмотрите на них - может узнаете кого.
Следователь с трудом отвалился от стола, встал, разминая руки, и вышел
из кабинета, шумно закрыв за собой дверь. Вдруг дверь опять открылась, и с
порога Фролов, смотря на свой стол, тихо проговорил:
- Ирина, хоть и не к месту, я понимаю, но... с праздником вас...
прошедшим.
Дверь опять закрылась, но уже осторожно.
Используя появившуюся паузу, Ирина попыталась хоть чуть-чуть
расслабиться и закрыла глаза. Внезапно из-за двери послышался шум какой-то
возни. Хриплый женский голос с надрывом проскулил: "Сучье ментовское
отродье! Вы меня еще вспомните, хуйлоны серые!" Крик прервался звуком
лязгнувшего тяжелого засова. Стало опять тихо.
Ирина подняла голову и заметила висящий на стене портрет какого-то
человека в форме. Его глаза с недоверием разглядывали Ирину Сергеевну
Панину. Ей стало очень плохо, и она потеряла сознание, так и не дождавшись
обещанных фотографий...
...Поздним вечером, восьмого марта Ирина Панина возвращалась домой от
подруги, где в теплой душевной компании они весело справили девичник,
посвященный Международному женскому дню. Три студентки мединститута решили
не приглашать парней, посвятить этот день только самим себе. Просто так им
захотелось, и вечер действительно удался. Сей час она шла по тропинке, вдоль
железнодорожного полотна и напевала какой-то мотив чик из Пугачевой. В
пакете Ирина несла туфли с высокими каблуками - мамин подарок к
совершеннолетию, флакон духов фабрики "Дзинтарс" и импортные черные
колготки, презентованные Ленкой с каким-то заговорщицким видом. Наверное,
она имела ввиду предстоящую поездку в Москву. Уже только представив это,
Ирина улыбнулась. Она по чему-то вспомнила, какой эффект неделю назад
произвела ее новая короткая стрижка на Серегу Степанова. Это было на день ее
двадцатилетия, месяц назад. А тут еще и черные колготки!
- Держись, Серега! - весело крикнула она и получила сильный удар в ухо.
От неожиданности она потеряла равновесие и упала в кусты, расцарапав
себе все лицо. В тот же момент на нее прыгнула темная фигура и закрыла собой
звездное небо. Наверное нужно было закричать, но первой реакцией было
удивление, а потом, когда Ирина по чувствовала, что с нее одним сильным
рывком сорвали юбку со всем нижним содержимым, она оцепенела. Через секунду
Ирина обнаружила, что ее рот забит заиндевевшими листьями вперемежку с
землей и снегом - кричать она уже не могла, только мычать, да и то очень
тихо, поскольку ее лицо было прижато грудью нападавшего. А он как раз не
молчал:
- Ну расскажи мне что-нибудь... сука... теперь! - услышала она в правом
ухе...
Потом он засмеялся, громко так, самодовольно, и слегка приподнявшись,
врезал ей в промежность коленом с такой силой, что ее ноги сами разлетелись
в разные стороны и от боли она потеряла сознание.
...Ирина очнулась от холода. Она лежала на левом боку с вывернутой
правой ногой совершенно голая. Лицо было покрыто застывшей коркой - видимо
ее сильно рвало пока она была без сознания, во рту ощущался вкус соленой
земли. Она попыталась поднять руку - та плохо двигалась, поскольку затекла,
наконец ей это удалось, и она ощупала себя.
Вся нижняя половина тела была в крови, которая все еще тонкой теплой
струйкой стекала на левую ногу. Рядом Ирина обнаружила свою куртку и,
притянув ее, укрылась. Затем ее опять начало рвать. Несколько раз она
пробовала встать, но резкая боль в животе и спазмы в желудке вновь
опрокидывали ее на колени. Рухнув на промерзшую землю в очередной раз, она
лежала и пыталась не впасть в истерику. Меньше всего на свете ей хотелось,
чтобы ее сей час кто-нибудь нашел на этой тропе.
Отлежавшись минут десять, Ирина кое-как натянула остатки одежды,
почувствовав, что еще немного, и она замерзнет совсем. Пошарив рукой, она
обнаружила рядом свой пакет. В нем были духи, а черных колготок не было. И
тут она окончательно потеряв над собой контроль, жалобно заскулила. Наверное
это ее и спасло - недалеко проходили путевые рабочие, которые услышали ее
плачь и стоны...
...Была больница, воспаление легких, еще одна больница, но уже совсем
другая, и еще больница... Через два года Ирина восстановилась в институте и
закончив его, стала детским врачом. Все это было, но в другой жизни, в той,
которая кончилась в Международный Женский день 1973 года.
За свои тридцать пять лет доктор Ирина Панина ни разу не была замужем,
хотя никому бы и в голову не пришло назвать ее непривлекательной - стройная
спортивная фигура, выразительные зеленые глаза и длинные каштановые волосы
сводили в поликлинике с ума всю мужскую половину женатых и холостяков. Но
все попытки приударить за ней не встречали со стороны Ирины никакой реакции
- она их просто игнорировала. Хотя, справедливости ради, нужно отметить, что
доктор Панина не была груба с муж чинами. Просто она их не видела как
противоположный пол напрочь, но как с коллегами по работе поддерживала
вполне дружеские отношения. Вся ее жизнь была отдана работе - она лечила
детей. Только рентгенолог Светлана Борисовна знала, что Ирина никогда не
сможет иметь своего ребенка, они с ней были близкими подругами и делились
почти всеми мыслями - по крайней мере Светлана делилась, но ей казалось, что
Ирина не всегда с ней откровенна. Света, видимо, и была близкой подругой,
поскольку никогда не лезла в чужую душу напролом, как это пытались делать
остальные. Жизнь текла монотонно и размеренно: работа - магазин - электричка
- дом - ночь, иногда ночные подработки на неотложке. Отпуск Ирина никогда не
брала, поскольку ей просто некуда было ехать. Да и мысль у нее появилась -
защитить кандидатскую, благо и предложение из Москвы пришло. В апреле нужно
было подавать документы. В данный момент Ирина могла бы с читать себя почти
счастливым человеком, если только можно отнести это понятие к одинокой
тридцатипятилетней женщине. Но... ей было виднее.
Говорят, что нашей жизни все случается по странному стечению
обстоятельств. Наверное это действительно так и обстоит, поскольку очередной
плановый женский день Ирина отмечала в компании Светланы Борисовны и ее
десятилетнего сына Максима. Хорошо было бы так сидеть в маленькой уютной и
теплой комнате до самого утра, но Ирина все равно решила уехать домой на
последней электричке - привычка ночевать только у себя дома, это уже
серьезно - аргументы не помогли. А еще эти самые обстоятельства были таковы,
что с собой в качестве подарка она везла в красивом полиэтиленовом пакете
импортные черные колготки...
Несмотря на праздник и позднее время, в вагоне было полно народу, но
особо пьяных не наблюдалось. Ирина сидела у окна, смотрела на мелькавшие за
окном огоньки и прислушивалась к чужим разговорам, ехать было еще около полу
часа. Неожиданно ее внимание привлек странный громкий и раскатистый смех -
это смеялся пассажир, сидящий через проход рядом с человеком, похожим на
подыхающую рыбу, хватающую воздух ртом - этот смеялся так. Она с интересом
посмотрела на первого, и, видимо, слишком резко повернула голову - он сна
чала вздрогнул, затем стал разглядывать ее с нескрываемым интересом -
женщина ему явно понравилась.
Ирина слегка улыбнулась, чуть-чуть - уголками рта. Он тоже улыбнулся.
Мужчина потерял всякий интерес к своему скучному попутчику и пожирал глазами
новую цель.
Через остановку почти все пассажиры, в том числе и рыбообразный, начали
пробиваться к выходу. Новый знакомый тоже дернулся, но сел обратно, нервно
теребя своими огромными, скорее всего рабочими руками, дорожную сумку,
соображая, что ему дальше предпринять. Ирина встала, и присев к нему на край
скамейки тихо спросила:
- Хочешь пойти ко мне в гости?
- Конечно... я... не знаю... но... Я... пойду... Пойдем.
До следующей остановки они сидели, разглядывая мелькавшие в окне вагона
огоньки.
По дороге к дому он обнимал Ирину за плечи, но шел молча. Они проходили
по той самой тропе. Отличие было только в том, что шел снег и дул
пронизывающий до костей мартовский ветер. Тяжелая рука попутчика совсем не
грела.
Придя в дом, Ирина усадила гостя на кровать, а сама пошла на кухню за
вином. Весело гремя стаканами, она спросила, пьет ли он вино, на что ночной
гость утвердительно буркнул "естественно!". Ирина принесла в руках два
стакана, протянула один гостю и сказала:
- За знакомство. До дна пей.
- Да - ответил он.
Потом она подождала, пока он не влил в себя все, и слегка пригубила из
своего стакана, наблюдая за гостем. Через минуту он медленно осел на
кровать...
Ночной гость очнулся часа через полтора, без одежды, крепко привязанным
за руки и ноги к спинке тяжелой старинной кровати, рот был заклеен
пластырем. Испуганные глаза обнаружили пьяный взгляд Ирины, и он понял, что
убивать его, по крайней мере сейчас, не собираются. Женщина медленно
подошла, села рядом и стала ласково гладить его, сна чала медленно, а потом
все быстрее и быстрее. Затем, она запрыгнула на него. Ирина никогда в жизни,
кроме того случая, не занималась сексом с муж чинами и в общем-то опыта не
имела - она просто начала делать с ним все, что ей хотелось. Такой
неожиданный поворот событий подействовал на мужчину - он обезумел от
возбуждения. Ирина насиловала его с периодичностью тридцать-сорок минут,
иногда отлепляя пластырь и вливая новую дозу медицинского спирта, от
испарений которого они пьянели оба, в минуты отдыха Ирина курила. Утром она
позвонила на работу и сказала, что видимо приболела - полежит несколько дней
дома.
Ближе к полудню выражение взгляда ее гостя стало меняться с возбуждения
на ужас, он уже на чал старался резко дергаться, чтобы ослабить веревки -
Ирина, стоявшая рядом, наполнила шприц и сделала инъекцию в раздутую вену,
синеющую на его измученном члене.
Два дня Ирина старалась не смотреть на себя в зеркало, плотные шторы на
окнах были задернуты. Она больше не улыбалась и каждый раз насилуя муж чину,
тихо шептала ему на ухо: "Ну расскажи мне что-нибудь..." Остановила ее
только пустая коробка из под ампул - Ирина выронила ее из рук, упала на
колени и начала смеяться, все громче и громче. Теперь она уже просто не
могла смотреться в зеркало - все окружающее перестало для нее существовать
навсегда - она была по-настоящему счастлива. Еще через сутки соседи,
утомленные криками, вызвали милицию.
Старший сержант посмотрел на связанного мычащего муж чину и голую
женщину в истерике, пожал плечами и вызвал "скорую".
Заведующий отделением психиатрической больницы сдавал дела своему
преемнику. Они сидели поздно вечером в кабинете, освещенном только
настольной лампой с пыльным абажуром. На столе стоял полупустой графин
разбавленного спирта, подкрашенного кока-колой.
- ...Пашка, да не бери в голову все это - ты не первый день замужем. Я
буду появляться первое время, все вопросы решим по ходу.
- Серега, я не имел в виду, что не справлюсь, просто я тебе завидую -
мне-то деваться некуда. Ладно, давай еще по одной - за успех нашего
безнадежного предприятия.
В тишине больницы иногда слышались какие-то скрипы и стоны, в соседнем
кабинете хлопала незакрытая кем-то форточка.
- Самое главное, Паш, не забывай предупреждать санитаров, чтобы
выводили из одиннадцатой нашу ветераншу перед приходом тети
Маши-Шварцнеггера со шваброй, а то в последний раз она настоящую революцию
устроила.
- Да ладно подкалывать-то, Серый, помню я про нее. - Павел улыбнулся,
затянулся сигаретой и потянулся налить еще из графина - Забавная кликуха у
нее: "Расскажи мне что-нибудь" - ты не знаешь, откуда это?
- Нет, Паш, это было еще до меня - да и какая разница? Больной, он и в
Африке...
- Сергей скомкал какую-то исписанную бумажку и закинул ее в
проржавевшее эмалированное ведро, стоявшее возле приоткрытой двери - Ну
расскажи мне что-нибудь, Пашка! - И оба рассмеялись.
Они сидели до самого утра, вспоминая студенческие годы, пили спирт и с
полным безразличием листали пухлые папки с историями болезней...
"У любви нет лика. Она абсолютно бесформенна. Вам никогда не удастся
увидеть любовь; она неосязаема. И чем она выше, тем более невидимой она
становится; на высочайшем пике она превращается в чистое ничто. И помните,
что любовь - это лестница от низшего к высшему, от земли к небу."
"При определенных обстоятельствах одни и те же стимулы могут привести к
различным ощущениям, а различные стимулы - к одинаковым."
Станислав Гроф "За пределами мозга"
... Свет фар не мог пробить плотную стену дождя, но Иван, не обращая на
это внимания, выжимал из своей "копейки" все, на что она была способна.
Дорогая импортная резина визжала и стонала на поворотах на своем иностранном
языке, а неплотно закрытая дверь вибрировала в такт подпрыгивающей на
пересечениях трамвайных путей машине. На спящий город давил упавший с неба
мрак - всей своей осязаемой тяжестью и мощью, требуя подчинения животному
страху перед темнотой. Может, и это было иллюзией? А если темнота как раз и
есть та самая, единственная реальная составляющая его жизни, вернее, бытия?
То, что он существует, сомнений не было - он чувствовал боль, которая
чудовищным, ядовитым потоком текла из разбитой руки в мозг, копалась в нем
когтями, вгрызаясь в каждый уголок памяти. Нет, это не когти, а острые куски
разбитого им зеркала. Неужели оно настолько сильное, что даже сейчас не
выпускает из своих объятий? Осколки мелькали перед глазами и мешали вести
машину. Один из них взорвался ярко-красным светом, опалил глаза и рассыпался
на миллиарды мельчайших брызг, вылетевших из-под колеса, оторвав Ивана от
его мыслей. Машина пронеслась по луже мимо светофора, обрушив целую волну на
случайного прохожего. Иван услышал вдогонку визгливый крик обиженного -
"Алкаш! " Время стало тормозить и наконец замерло, словно издеваясь над
ним...
Воскресенье, вечер
Удар - оглушающая боль и темнота, превратившаяся в режущий глаза свет.
- Ваноооо... Ванюша... - сквозь звон в ушах пробивался далекий,
всхлипывающий голос - Ванечка, ты живой?
Свет постепенно потускнел, и из огромного пятна превратился в две яркие
точки - на Ивана смотрели два голубых стеклянных глаза, которые по чему-то
были влажные. Еще секунду спустя Иван наконец сообразил, что это Миха в
своих идиотских очках.
- Миххх... - хрипя выдавил Иван, - что было-то? Ё... , как все плывет.
Он по-прежнему не различал ни чего вокруг - все остальное пространство