Страница:
— Не обращай внимания, — грустно посоветовала я.
— Черта с два! — взвилась мама. — Этот номер ей так не пройдет. Если старая ведьма надеется сохранить полученные сребреники, то она жестоко ошибается. Одевайся, Эли. Мы немедленно едем к ней.
Стоило нам пересечь порог дома престарелых, как мы тут же поняли, где искать бабушку. Сенсационный дебют в «желтой» прессе не заставил ее забиться в темный угол. Отнюдь. Бабушка, окруженная толпой почитателей, красовалась в лучшем кресле посреди гостиной. Я и прежде замечала, как пускали слюни мужчины — обитатели приюта, но сейчас они с вожделением смотрели на мою бабулю.
— Можно тебя на пару слов, мама? — громко спросила моя мамочка, убеждаясь, что все вокруг ее слышат. Пусть, мол, помнят, что Рене Марлин не только звезда эстрады; но и почтенная бабушка. — Где деньги?
— Вот видите? — с печалью на лице обратилась бабушка к одному из воздыхателей. — О чем я вам и толковала. На меня им всем наплевать. Их только мои денежки интересуют. Ждут не дождутся, когда я сыграю в ящик, чтобы наследство растранжирить.
— Я не о наследстве говорю! — вскипела моя мама. — Ты давно распродала все ценности и пустила деньги по ветру. Я имею в виду газеты. Где гонорар?
— Я ничего не получала! — с негодованием ответила бабушка.
— Врешь! Тебе щедро заплатили за предательство родной кровинушки.
— Ничего подобного, — возразила бабушка. — Я сказала, что ни в чем не нуждаюсь. Я вообще разговаривать с ними не хотела, но один молодой человек сказал, что я очень привлекательная женщина и могу снискать лавры в качестве модели. Даже подарил мне мои фотографии для альбома.
— Это ты-то модель? — фыркнула мама. — Для кого? Для динозавров, что ли? Тебе что, предложили в продолжении «Затерянного мира» сняться?
— Он сказал, что сейчас очень популярны дамы неопределенного возраста, — кокетливо сказала бабушка.
— Он имел в виду двадцатисемилетних женщин, ба-булькин, — терпеливо пояснила я. — А тебе как-никак семьдесят два.
— Вам просто завидно! — констатировала бабушка. — Вы хотели бы оказаться на моем месте. Увидеть свое имя напечатанным.
— Но ведь речь там именно обо мне идет, — напомнила я. — Ты предала огласке подробности моей личной жизни. Все выложила.
— О какой личной жизни ты говоришь? — возмутилась бабушка. — У тебя ее отродясь не было. Мне пришлось почти все самой выдумать.
— Ну и зря, — с досадой сказала я. — Могла не мучиться. Тем более что никто тебя не просил. Мне ведь суд предстоит, бабулькин. А твоя болтовня мне теперь боком выйдет.
— Чего вы раскричались-то? — недовольно спросила бабушка. — Здесь пожилые люди, между прочим, живут. Им покой нужен.
— Не пытайся увильнуть, — строго одернула ее моя мама. — От ответа тебе все равно не уйти. Ты предала нашу семью.
— Семью! — передернула плечами бабушка. — Ха! Всех вас только одно волнует — мое завещание. Но так и быть, Джозефина, я избавлю тебя от мучений. Знай: свое состояние я завещала твоей сестре. Все, до последнего пенса. В отличие от тебя она, навещая меня, не скрывает радости. А из всей твоей семейки лишь одно существо всегда ликует при встрече со мной. — Она многозначительно помолчала, потом пояснила: — Я, конечно, имею в виду собаку.
Старые перечницы одобрительно закивали.
— Просто собаку, как и всех зверей, приманивает запах падали, — свирепо процедила мама. И тут же, воспользовавшись всеобщим замешательством, продолжила: — И я объясню тебе, старая калоша, почему моя сестрица всегда рада тебя видеть. Причина тому одна: она лицезреет тебя всего два раза в год. Ей не приходится терпеть тебя каждый Божий день, из недели в неделю, выслушивать твои тошнотворные жалобы на недержание мочи, варикозные вены и зудящие геморроидальные шишки…
Бабушка побагровела. Никогда еще ее так не унижали в присутствии обожателей.
— Никаких шишек у меня нет, — простонала она.
— Есть, — безжалостно отрезала мама. — Вдобавок еще и пролежни, и омерзительная привычка прилюдно портить воздух… Продолжать или хватит? Что, не нравится, да? Стыдно, когда тебя так распинают? Так вот, старая карга, то же самое почувствовала Эли, когда раскрыла утром газету и увидела две страницы грязи, которую ты на нее вылила. А что касается твоего гребаного завещания, то можешь им подавиться!
Сказав это, мама круто развернулась и промаршировала к выходу, не обращая внимания на обалдевшее старичье с отвисшими челюстями.
— Не обижайся, бабулькин, — пролепетала я, ласково гладя бабушку по рукаву костюма от Фрэнка Ушера. — Мама это сгоряча наговорила. Вот увидишь, она немного очухается и примчится извиняться. — Однако, покосившись на окно, я увидела, что мама уже забралась в машину и запустила мотор. С каменным лицом она ждала меня.
Я растерялась, не зная, как вести себя дальше, поскольку оказалась меж двух огней. И прекрасно понимала: когда мама с бабушкой помирятся (а в этом сомнений не было), то гнев обеих обрушится на меня, как на причину раздора.
Вот почему, мысленно подкинув монетку, я решилась и бочком двинулась к дверям.
— Я и тебя вычеркиваю из завещания! — завизжала мне вслед бабушка, но я лишь ускорила шаг…
— Великолепно, — сухо сказала я, забираясь в машину. — Скоро я лишусь последней поддержки. Даже Джереми меня предал.
Глаза мамы полезли на лоб.
— Что?!
Не повторяйте мою ошибку и никогда не говорите своей маме о расторгнутой помолвке, когда она выруливает на улицу с двусторонним движением.
— Какой мерзавец! — вопила мама, чудом избежав столкновения с несколькими дюжинами автомобилей. Всю дорогу она на нескольких языках, не замолкая, поносила Джереми Бакстера и его семейство вплоть до седьмогр колена. — Как он посмел?
— Я и сама себя спрашиваю, — грустно призналась я.
— Он ведь обещал на тебе жениться!
— В наши дни слова ничего не значат, — вздохнула я.
Немного позже, когда мы сидели в гостиной, папа, который до сих пор мирно читал газету, вдруг заявил:
— Между прочим, мне он сразу не понравился.
— Что? — хором спросили мы с мамой.
— Я говорю, что мне он сразу не понравился. Без конца хвастался своим положением, держался кичливо, как павлин, да еще автомобилем своим вечно козырял. Я с первой встречи его раскусил. Типичный фанфарон и альфонс.
Я не верила своим ушам. Когда мы, женщины, бушевали, папа всегда помалкивал и уж тем более не осмеливался свое мнение высказать.
— Обалдеть можно! — взвизгнула я. — Ты думал так и молчал? Почему же сразу не сказал?
— Не хотел вмешиваться, — ответил папа, пожимая плечами.
— И напрасно! — рявкнула я. — А как же священный родительский долг? Почему, если вы все такие проницательные, никто мне сразу глаза на него не открыл? Что на Дэвида, что на Джереми. Неужели никто не мог удержать дочь от пагубного шага?
Папа втянул голову в плечи и поспешно спрятался за спасительной газетой.
А вот мама в кои-то веки подоспела к нему на выручку.
— Папа прав, Эли. Мы с ним давно решили не вмешиваться в твою личную жизнь. Вспомни, когда я раньше говорила, что мне не нравятся твои поклонники, ты лишь решительнее шла с ними на сближение:.. — Не дожидаясь моего ответа, мама спросила: — Может, выпьешь чашечку чаю, доченька?
— Мне сейчас не до чая, — уныло ответила я.
— Да, ты права, — согласилась она. — После такого денька мне бы самой полпинты виски не помешали бы. И стакан грога.
— Пожалуй, я домой поеду, — со вздохом сказала я.
— Постой, Эли, — попросила мама. — Мы с отцом еще не все тебе сказали.
— Пойду посмотрю, что в кладовке делается, — произнес вдруг папа.
К моему изумлению, мама кивнула.
— Вы же хотели мне что-то сказать, — напомнила я.
— Да, я сейчас выскажу тебе это от нас обоих, — ответила мама.
Я насторожилась, почти уверенная, что услышанное меня добьет. Однако предчувствие меня обмануло.
— Мы с твоим отцом попробовали в разных позах, — заявила мама, заговорщически подмигивая. — Оказывается, это ничуть не больно.
— Замечательно… — растерялась я. — Но ведь так и должно быть.
— Нет, — вздохнула мама. — Ты не поняла. Мы пробовали с мазью «Огненный перчик». И это абсолютно не больно. Так, немного щекотно разве что. Мы с твоим отцом люди уважаемые, в возрасте. И мы готовы засвидетельствовать в суде, что эта мазь совершенно не препятствует нормальной и здоровой половой жизни.
Я подавилась шоколадным печеньем. От одной мысли, что мои родители способны вести половую жизнь, на душе стало тошно. Но — нормальную и здоровую! У них ведь три дочери, черт возьми!
— Что скажешь, доченька? — В голосе мамы прозвучала тревога.
— Да, но… — Я замялась. — А что скажут соседи?
— Соседи? — Мама цинично усмехнулась. — Мы давно знаем друг друга, Элисон. Мы — взрослые люди. Вдобавок семейная жизнь — не препятствие для маленьких сексуальных радостей.
— Это меня и пугает, — вздохнула я и мысленно взмолилась, чтобы мистер Уогстаф со мной согласился.
Глава 47
Глава 48
Глава 49
— Черта с два! — взвилась мама. — Этот номер ей так не пройдет. Если старая ведьма надеется сохранить полученные сребреники, то она жестоко ошибается. Одевайся, Эли. Мы немедленно едем к ней.
Стоило нам пересечь порог дома престарелых, как мы тут же поняли, где искать бабушку. Сенсационный дебют в «желтой» прессе не заставил ее забиться в темный угол. Отнюдь. Бабушка, окруженная толпой почитателей, красовалась в лучшем кресле посреди гостиной. Я и прежде замечала, как пускали слюни мужчины — обитатели приюта, но сейчас они с вожделением смотрели на мою бабулю.
— Можно тебя на пару слов, мама? — громко спросила моя мамочка, убеждаясь, что все вокруг ее слышат. Пусть, мол, помнят, что Рене Марлин не только звезда эстрады; но и почтенная бабушка. — Где деньги?
— Вот видите? — с печалью на лице обратилась бабушка к одному из воздыхателей. — О чем я вам и толковала. На меня им всем наплевать. Их только мои денежки интересуют. Ждут не дождутся, когда я сыграю в ящик, чтобы наследство растранжирить.
— Я не о наследстве говорю! — вскипела моя мама. — Ты давно распродала все ценности и пустила деньги по ветру. Я имею в виду газеты. Где гонорар?
— Я ничего не получала! — с негодованием ответила бабушка.
— Врешь! Тебе щедро заплатили за предательство родной кровинушки.
— Ничего подобного, — возразила бабушка. — Я сказала, что ни в чем не нуждаюсь. Я вообще разговаривать с ними не хотела, но один молодой человек сказал, что я очень привлекательная женщина и могу снискать лавры в качестве модели. Даже подарил мне мои фотографии для альбома.
— Это ты-то модель? — фыркнула мама. — Для кого? Для динозавров, что ли? Тебе что, предложили в продолжении «Затерянного мира» сняться?
— Он сказал, что сейчас очень популярны дамы неопределенного возраста, — кокетливо сказала бабушка.
— Он имел в виду двадцатисемилетних женщин, ба-булькин, — терпеливо пояснила я. — А тебе как-никак семьдесят два.
— Вам просто завидно! — констатировала бабушка. — Вы хотели бы оказаться на моем месте. Увидеть свое имя напечатанным.
— Но ведь речь там именно обо мне идет, — напомнила я. — Ты предала огласке подробности моей личной жизни. Все выложила.
— О какой личной жизни ты говоришь? — возмутилась бабушка. — У тебя ее отродясь не было. Мне пришлось почти все самой выдумать.
— Ну и зря, — с досадой сказала я. — Могла не мучиться. Тем более что никто тебя не просил. Мне ведь суд предстоит, бабулькин. А твоя болтовня мне теперь боком выйдет.
— Чего вы раскричались-то? — недовольно спросила бабушка. — Здесь пожилые люди, между прочим, живут. Им покой нужен.
— Не пытайся увильнуть, — строго одернула ее моя мама. — От ответа тебе все равно не уйти. Ты предала нашу семью.
— Семью! — передернула плечами бабушка. — Ха! Всех вас только одно волнует — мое завещание. Но так и быть, Джозефина, я избавлю тебя от мучений. Знай: свое состояние я завещала твоей сестре. Все, до последнего пенса. В отличие от тебя она, навещая меня, не скрывает радости. А из всей твоей семейки лишь одно существо всегда ликует при встрече со мной. — Она многозначительно помолчала, потом пояснила: — Я, конечно, имею в виду собаку.
Старые перечницы одобрительно закивали.
— Просто собаку, как и всех зверей, приманивает запах падали, — свирепо процедила мама. И тут же, воспользовавшись всеобщим замешательством, продолжила: — И я объясню тебе, старая калоша, почему моя сестрица всегда рада тебя видеть. Причина тому одна: она лицезреет тебя всего два раза в год. Ей не приходится терпеть тебя каждый Божий день, из недели в неделю, выслушивать твои тошнотворные жалобы на недержание мочи, варикозные вены и зудящие геморроидальные шишки…
Бабушка побагровела. Никогда еще ее так не унижали в присутствии обожателей.
— Никаких шишек у меня нет, — простонала она.
— Есть, — безжалостно отрезала мама. — Вдобавок еще и пролежни, и омерзительная привычка прилюдно портить воздух… Продолжать или хватит? Что, не нравится, да? Стыдно, когда тебя так распинают? Так вот, старая карга, то же самое почувствовала Эли, когда раскрыла утром газету и увидела две страницы грязи, которую ты на нее вылила. А что касается твоего гребаного завещания, то можешь им подавиться!
Сказав это, мама круто развернулась и промаршировала к выходу, не обращая внимания на обалдевшее старичье с отвисшими челюстями.
— Не обижайся, бабулькин, — пролепетала я, ласково гладя бабушку по рукаву костюма от Фрэнка Ушера. — Мама это сгоряча наговорила. Вот увидишь, она немного очухается и примчится извиняться. — Однако, покосившись на окно, я увидела, что мама уже забралась в машину и запустила мотор. С каменным лицом она ждала меня.
Я растерялась, не зная, как вести себя дальше, поскольку оказалась меж двух огней. И прекрасно понимала: когда мама с бабушкой помирятся (а в этом сомнений не было), то гнев обеих обрушится на меня, как на причину раздора.
Вот почему, мысленно подкинув монетку, я решилась и бочком двинулась к дверям.
— Я и тебя вычеркиваю из завещания! — завизжала мне вслед бабушка, но я лишь ускорила шаг…
— Великолепно, — сухо сказала я, забираясь в машину. — Скоро я лишусь последней поддержки. Даже Джереми меня предал.
Глаза мамы полезли на лоб.
— Что?!
Не повторяйте мою ошибку и никогда не говорите своей маме о расторгнутой помолвке, когда она выруливает на улицу с двусторонним движением.
— Какой мерзавец! — вопила мама, чудом избежав столкновения с несколькими дюжинами автомобилей. Всю дорогу она на нескольких языках, не замолкая, поносила Джереми Бакстера и его семейство вплоть до седьмогр колена. — Как он посмел?
— Я и сама себя спрашиваю, — грустно призналась я.
— Он ведь обещал на тебе жениться!
— В наши дни слова ничего не значат, — вздохнула я.
Немного позже, когда мы сидели в гостиной, папа, который до сих пор мирно читал газету, вдруг заявил:
— Между прочим, мне он сразу не понравился.
— Что? — хором спросили мы с мамой.
— Я говорю, что мне он сразу не понравился. Без конца хвастался своим положением, держался кичливо, как павлин, да еще автомобилем своим вечно козырял. Я с первой встречи его раскусил. Типичный фанфарон и альфонс.
Я не верила своим ушам. Когда мы, женщины, бушевали, папа всегда помалкивал и уж тем более не осмеливался свое мнение высказать.
— Обалдеть можно! — взвизгнула я. — Ты думал так и молчал? Почему же сразу не сказал?
— Не хотел вмешиваться, — ответил папа, пожимая плечами.
— И напрасно! — рявкнула я. — А как же священный родительский долг? Почему, если вы все такие проницательные, никто мне сразу глаза на него не открыл? Что на Дэвида, что на Джереми. Неужели никто не мог удержать дочь от пагубного шага?
Папа втянул голову в плечи и поспешно спрятался за спасительной газетой.
А вот мама в кои-то веки подоспела к нему на выручку.
— Папа прав, Эли. Мы с ним давно решили не вмешиваться в твою личную жизнь. Вспомни, когда я раньше говорила, что мне не нравятся твои поклонники, ты лишь решительнее шла с ними на сближение:.. — Не дожидаясь моего ответа, мама спросила: — Может, выпьешь чашечку чаю, доченька?
— Мне сейчас не до чая, — уныло ответила я.
— Да, ты права, — согласилась она. — После такого денька мне бы самой полпинты виски не помешали бы. И стакан грога.
— Пожалуй, я домой поеду, — со вздохом сказала я.
— Постой, Эли, — попросила мама. — Мы с отцом еще не все тебе сказали.
— Пойду посмотрю, что в кладовке делается, — произнес вдруг папа.
К моему изумлению, мама кивнула.
— Вы же хотели мне что-то сказать, — напомнила я.
— Да, я сейчас выскажу тебе это от нас обоих, — ответила мама.
Я насторожилась, почти уверенная, что услышанное меня добьет. Однако предчувствие меня обмануло.
— Мы с твоим отцом попробовали в разных позах, — заявила мама, заговорщически подмигивая. — Оказывается, это ничуть не больно.
— Замечательно… — растерялась я. — Но ведь так и должно быть.
— Нет, — вздохнула мама. — Ты не поняла. Мы пробовали с мазью «Огненный перчик». И это абсолютно не больно. Так, немного щекотно разве что. Мы с твоим отцом люди уважаемые, в возрасте. И мы готовы засвидетельствовать в суде, что эта мазь совершенно не препятствует нормальной и здоровой половой жизни.
Я подавилась шоколадным печеньем. От одной мысли, что мои родители способны вести половую жизнь, на душе стало тошно. Но — нормальную и здоровую! У них ведь три дочери, черт возьми!
— Что скажешь, доченька? — В голосе мамы прозвучала тревога.
— Да, но… — Я замялась. — А что скажут соседи?
— Соседи? — Мама цинично усмехнулась. — Мы давно знаем друг друга, Элисон. Мы — взрослые люди. Вдобавок семейная жизнь — не препятствие для маленьких сексуальных радостей.
— Это меня и пугает, — вздохнула я и мысленно взмолилась, чтобы мистер Уогстаф со мной согласился.
Глава 47
Позже вечером мне перезвонил папа. Он был сам не свой. Оказывается, впервые за все годы семейной жизни он, вернувшись из кладовки, не получил от мамы нахлобучку… А почему? Оказывается, ее арестовала полиция!
— И твоих сестер тоже замели, — горестно возвестил он. — Джо сказала, что пыталась тебе дозвониться, но всякий раз натыкалась на твой дурацкий автоответчик.
Договорившись встретиться с отцом в полиции, я поспешно включила запись на автоответчике.
— Мы влипли, Эли! — взволнованно кричала Джо. — Причем из-за тебя. Лети в участок и внеси за нас выкуп!
— Что случилось? — спросила я, когда мы с папой встретились перед входом в злополучное здание полиции.
— Это был настоящий кошмар, — сказал он, закатывая глаза. — К нам домой заявилась миссис Бакстер с дочерью. Похоже, она хотела, чтобы ты вернула модные плавки Джереми. От Джорджио Армани, кажется. Так вот, твоя мама сразу набросилась на нее как дикая кошка. Вцепилась ей в волосы. Принялась лягаться, кусаться и царапаться. Джен-нифер Бакстер кинулась выручать свою мамашу. Твои сестры, разумеется, тоже не могли стоять в стороне и смотреть, как эти фурии колошматят нашу маму.
— Но зачем было драку затевать?
— Мы вступились за твою честь, — с гордостью сказала Джо, когда их выпустили. — Эта стерва ворвалась к нам, вопя, что ты истая Иезавель[19]. Что ты соблазнила ее драгоценного сыночка, заманила на Антигуа и превратила в раба для удовлетворения своих сексуальных аппетитов. Это она якобы в газетах вычитала. Но я ловко ее отбрила. — Джо злорадно усмехнулась. — Сказала, что раба ты могла найти и поприличнее. Без чирьев на шнобеле.
— Спасибо, Джо, — с чувством поблагодарила я. — Это ее наверняка проняло.
— Фантастическая стерва, — вставила мама. — Стоило мне ее увидеть, как у меня сразу руки зачесались расквасить ей физиономию. Кстати, ее драгоценную дочку однажды в универмаге арестовали при попытке спереть юбку…
Джо хихикнула:
— Мама, это ведь Эли…
Мама поперхнулась и залепила ей увесистую затрещину. Джо обиженно замолчала. Джейн же все это время сидела, не шелохнувшись, между мамой и Джо.
— Мне не по душе этот всплеск насилия, — вдруг торжественно изрекла она.
— Джейн! — изумленно воскликнула Джо. — Ты ведь сама была как фурия. — Она посмотрела на меня и пояснила: — Увидев, что мы с мамой уступаем натиску супостата, она прыгнула в самую сечу и двумя меткими ударами вырубила этих гарпий. — Джо выразительно замахала руками. — Вот так примерно. Теперь я понимаю, что по утрам ты не зря выделываешь пируэты, подражая то ли Джеки Чану, то ли Никите.
— Вообще-то, — промолвила Джейн, — это скорее форма медитации.
— Хороша медитация! — с завистью вздохнула Джо.
— Послушайте, мои дорогие, — сказала я, поворачиваясь к освобожденным узницам, которые расположились на заднем сиденье. — Я вам, конечно, очень признательна, но все-таки предпочла бы, чтобы отныне вы вели себя поспокойнее. В суде такое заступничество могут не одобрить. Или вы хотите, чтобы адвокат Дэвида сказал, что в моей семье все такие агрессивные? Что у меня это наследственное?
— Так и есть, — с готовностью закивала Джо.
— Замолчи! — шикнула на нее мама. — Эли права. Все, девочки, отныне держим себя в руках. Хотя, должна вам сказать, сегодня я вами горжусь. Вы держались достойно. Эта дрянь Бакстер давно нарывалась, чтобы ей клок волос выдернули.
«Дикие кошки с Ворчестер-стрит», — гласил заголовок в местной газете. Да и другие издания не преминули отметить это событие.
Я предупредила всех своих домочадцев, чтобы больше никто и никогда не произносил в моем присутствии фамилию Бакстер.
К несчастью, Эмма не считала, что наложенное мной табу имеет отношение и к ней. Я как раз читала очередную газетную заметку о бесчинствах моих родственников, когда примчалась моя запыхавшаяся подруга.
— Должна сказать тебе кое-что важное, — возвестила она, тяжело дыша. — Как ты, кстати, себя чувствуешь?
— Омерзительно. Хуже не бывает.
— О, тогда, наверное, мне лучше промолчать.
— О чем?
— Да так, ерунда, — отмахнулась Эмма.
— Послушай, Эмма, так не пойдет! — мгновенно взбеленилась я. — Выкладывай, что там у тебя, не то пожалеешь.
— Хорошо, — вздохнула она. — Только сядь.
— Я и так сижу! — окрысилась я.
— Хорошо, тогда я сама сяду. — Она с опаской опустилась на край стула напротив меня. Потом покачала головой: — Нет, не могу.
— Говори, или я тебя прикончу!
— По-моему, я поняла, каким образом твоя фотография с голыми сиськами попала в газету, — медленно, с расстановкой сказала Эмма.
Я пригнулась вперед, облокотясь на стол, чтобы лучше слышать.
— Джереми вернулся.
У меня вытянулось лицо.
— Как? Не может быть! Он ведь в Польше.
— Значит, в отпуск приехал.
Меня обдало жаром, затем сковало леденящим холодом. Я испугалась, что мне станет дурно.
— Вернулся, значит… — выдавила я. Во рту внезапно пересохло. — Может, он узнал, когда должен состояться суд? Неужели он бросил Кандиду и примчался поддержать меня? — Бессвязные мысли роились в моем мозгу.
Но тут Эмма протянула руку и погладила мою ладонь. Сердце мое оборвалось — я поняла: новости плохие.
— Видишь ли, Эли, — начала Эмма, — дело в том, что он… Словом, он был не один. С ним была женщина.
Я еще цеплялась за последнюю соломинку.
— Кто? Мать? Может, сестра?
— Нет, — ответила Эмма, качая головой. — Помнишь эту расфуфыренную шлюху из журнала?
Я нахмурилась:
— Аманду?
— Ну да. Она висела на его руке, словно сумочка.
— Врешь! — взорвалась я. И тут меня осенило: — Ты ведь даже не знаешь, как она выглядит!
— Увы, знаю. Я как-то от нечего делать листала «Совершенную женщину» и увидела там ее фотографию. С Джереми точно была она. Я решила подслушать, о чем они беседуют, и расположилась за соседним столиком в кафе.
— Нет!
— Да. Мы живем в свободной стране, а мне вдруг захотелось пить. Я заказала себе чай. Джереми не обратил на меня внимания или прикинулся, будто не узнал меня. Не мудрено, впрочем, ведь после февраля я здорово изменилась.
В честь наступающего лета Эмма недавно перекрасила волосы в нежно-голубой цвет.
— В любом случае только глухой их не услышал бы, — продолжила моя подруга. — Джереми так орал, словно хотел, чтобы его все слышали. Сначала Аманда сказала ему: «Я устроила вам двухнедельную поездку во Флориду. От ваших снимков все в восторг пришли. А я буду вашим стилистом». Он ей в ответ: «Спасибо, лапочка, это просто гениально. А фотографировать кто будет? Раз уж я теперь новое лицо фирмы „Хьюго Босс“, фотограф нужен первоклассный».
Я ахнула:
— «Хьюго Босс»?
— Вот именно, — подтвердила Эмма. Глаза ее сверкали. — Я просто обалдела. А эта ведьма ему все уши прожужжала, как он заткнет за пояс парня, который позировал для Версаче в одном галстуке. Представляешь?
— Увы, да.
— Но ты хоть понимаешь, к чему я клоню?
— Ты разрываешь мне сердце, — пожаловалась я.
— Они сошлись. Она устроила его к Боссу, а Джереми взамен…
— Спит с ней?
— Вряд ли. Хотя Аманда наверняка об этом мечтает. Нет, Джереми спит с Кандидой, а Аманда за свою услугу получила от него эксклюзивный материал про британскую Лорену Боббит. И твои фотографии в одних трусиках в придачу.
— О нет!
— Все сходится, Эли.
— Но Джереми был страшно огорчен, когда увидел этот снимок. Его мать сказала, что именно из-за этой публикации он и отказался жениться на мне.
— Это только предлог, старушка. Зато теперь, когда ты знаешь, где собака зарыта, ты можешь здорово ему насолить. Например, привлечь к ответственности за нарушение постановления суда. Ты довольна?
— He мог он так со мной поступить, — упрямо возразила я.
— Послушай, Эли, — вздохнув, сказала Эмма, — лично я с первого взгляда поняла, что он отъявленный подлец. И любит он только себя. Аманда смотрела ему в рот, а он только и любовался своим отражением в зеркале. Похоже, до сих пор не может поверить, что от прыщей избавился. А потом, когда Аманда отлучилась в туалет, он подсунул официантке бумажку с номером своего телефона. Он подонок, Эли. — Эмма, похоже, упивалась своей ролью разоблачительницы. — Выбрось его из головы.
— И зачем ты мне все это рассказала? — спросила я печально.
— Наказать надо гада этого, — заявила Эмма.
— Не знаю даже, смогу ли я когда-нибудь ему в глаза посмотреть.
— Он Пушистика выгонял! — напомнила Эмма.
Это меня добило.
— Хорошо, утром позвоню мистеру Уогстафу.
Ночью меня вновь мучили тюремные кошмары. Даже более жуткие, чем прежде. Когда меня вывели из полицейского фургона и отконвоировали за тяжелые, обитые железом ворота, я с ужасом узнала в поджидавшей меня надзирательнице в форменном кителе американку Шелли. С плеча ее свешивалась до боли знакомая мне розовая пляжная сумочка в клетку.
— Ну надо же! — воскликнула она. — Мисс Элисон Харрис. А я вас жду. — Затем, молодецки сдвинув на затылок фуражку, Шелли громовым голосом приказала: — Отведите ее в камеру с бланманже!
Осознав, что уготованная мне участь несравненно страшнее лесбийских приставаний под душем, я стала упираться и вопить, как недорезанный поросенок, но конвоиры были неумолимы.
Подведя к выкрашенной в розовый цвет двери, они сняли с меня наручники и подтолкнули к крохотному зарешеченному оконцу, чтобы я воочию увидела, что меня ждет.
— Но ведь я захлебнусь! — закричала я. Камера была заполнена розоватой жижей почти под потолок.
— Ха-ха-ха! — послышался сатанинский хохот Шелли. — А мне плевать. Это расплата за все зло, которое ты мне причинила.
— Но я не хотела, Шелли! — взвыла я. — Вы были мне симпатичны. Я была уверена, что вы победите в конкурсе. Честное слово.
— Молчи, дрянь! Ты украла мое счастье!
И она заткнула мне рот кружевным платком с вышитым на нем сердечком.
— Это твой последний шанс, Элисон, — сурово сказала Шелли. — В камере спрятан золотой конверт. В конверте — золотой ключик. Им можно открыть дверь твоей камеры, Элисон. Найдешь ключ, и ты свободна. Не найдешь — гнить тебе в этом желе! Ха-ха-ха!
Она отомкнула дверь камеры и втолкнула меня внутрь. Я толком и вдохнуть не успела, как с головой погрузилась в розовую жижу.
Я принялась слепо барахтаться, загребая руками и ногами. Подбадривала себя, напоминая, что один раз уже сумела справиться с таким испытанием. Единственное, что от меня требуется, это не паниковать и планомерно вести поиск.
Легко сказать — планомерно, когда тебя окружает густое розовое месиво! Руки мои натыкались на пустоту. В уши и горло набилась земляничная кашица. Ноздри тоже были залеплены. Нет, не суждено мне спастись. Одно утешало — до избавления теперь буквально рукой подать. Еще чуть-чуть, и я вознесусь прямо в райские кущи. К ангелам…
— Господи, Эли, да проснись же!
В ужасе раскрыв глаза, я узнала Эмму, которая трясла меня за плечи.
— Я услышала, как ты сбросила на пол ночник, — объяснила она. — Когда подбежала, мне показалось, что ты дыхание задержала. Перепугалась жутко: ты даже посинела.
Эмма поднесла мне стакан воды. Я присела на кровати, тяжело дыша.
— Я уже хотела тебя облить, — сказала она. — Не знала, что и делать.
Я с благодарностью осушила стакан тремя глотками. Потом, собравшись с силами, сказала:
— Боюсь, что это конец, Эмма. Если меня приговорят к лишению свободы, я окочурюсь от страха. Если, конечно, эти кошмары не добьют меня еще до суда.
— Даже не знаю, что тебе посоветовать, — задумчиво промолвила Эмма, сочувственно глядя на меня. — Хуже, конечно, не бывает.
— Это точно, — кивнула я.
Из-за портьеры вынырнул Пушистик, никогда не утруждавший себя ночной охотой, и безмолвной тенью скользнул мне на колени.
«Единственный мужчина, который меня не предал», — подумала я и с благодарностью почесала его за ушком.
— И твоих сестер тоже замели, — горестно возвестил он. — Джо сказала, что пыталась тебе дозвониться, но всякий раз натыкалась на твой дурацкий автоответчик.
Договорившись встретиться с отцом в полиции, я поспешно включила запись на автоответчике.
— Мы влипли, Эли! — взволнованно кричала Джо. — Причем из-за тебя. Лети в участок и внеси за нас выкуп!
— Что случилось? — спросила я, когда мы с папой встретились перед входом в злополучное здание полиции.
— Это был настоящий кошмар, — сказал он, закатывая глаза. — К нам домой заявилась миссис Бакстер с дочерью. Похоже, она хотела, чтобы ты вернула модные плавки Джереми. От Джорджио Армани, кажется. Так вот, твоя мама сразу набросилась на нее как дикая кошка. Вцепилась ей в волосы. Принялась лягаться, кусаться и царапаться. Джен-нифер Бакстер кинулась выручать свою мамашу. Твои сестры, разумеется, тоже не могли стоять в стороне и смотреть, как эти фурии колошматят нашу маму.
— Но зачем было драку затевать?
— Мы вступились за твою честь, — с гордостью сказала Джо, когда их выпустили. — Эта стерва ворвалась к нам, вопя, что ты истая Иезавель[19]. Что ты соблазнила ее драгоценного сыночка, заманила на Антигуа и превратила в раба для удовлетворения своих сексуальных аппетитов. Это она якобы в газетах вычитала. Но я ловко ее отбрила. — Джо злорадно усмехнулась. — Сказала, что раба ты могла найти и поприличнее. Без чирьев на шнобеле.
— Спасибо, Джо, — с чувством поблагодарила я. — Это ее наверняка проняло.
— Фантастическая стерва, — вставила мама. — Стоило мне ее увидеть, как у меня сразу руки зачесались расквасить ей физиономию. Кстати, ее драгоценную дочку однажды в универмаге арестовали при попытке спереть юбку…
Джо хихикнула:
— Мама, это ведь Эли…
Мама поперхнулась и залепила ей увесистую затрещину. Джо обиженно замолчала. Джейн же все это время сидела, не шелохнувшись, между мамой и Джо.
— Мне не по душе этот всплеск насилия, — вдруг торжественно изрекла она.
— Джейн! — изумленно воскликнула Джо. — Ты ведь сама была как фурия. — Она посмотрела на меня и пояснила: — Увидев, что мы с мамой уступаем натиску супостата, она прыгнула в самую сечу и двумя меткими ударами вырубила этих гарпий. — Джо выразительно замахала руками. — Вот так примерно. Теперь я понимаю, что по утрам ты не зря выделываешь пируэты, подражая то ли Джеки Чану, то ли Никите.
— Вообще-то, — промолвила Джейн, — это скорее форма медитации.
— Хороша медитация! — с завистью вздохнула Джо.
— Послушайте, мои дорогие, — сказала я, поворачиваясь к освобожденным узницам, которые расположились на заднем сиденье. — Я вам, конечно, очень признательна, но все-таки предпочла бы, чтобы отныне вы вели себя поспокойнее. В суде такое заступничество могут не одобрить. Или вы хотите, чтобы адвокат Дэвида сказал, что в моей семье все такие агрессивные? Что у меня это наследственное?
— Так и есть, — с готовностью закивала Джо.
— Замолчи! — шикнула на нее мама. — Эли права. Все, девочки, отныне держим себя в руках. Хотя, должна вам сказать, сегодня я вами горжусь. Вы держались достойно. Эта дрянь Бакстер давно нарывалась, чтобы ей клок волос выдернули.
«Дикие кошки с Ворчестер-стрит», — гласил заголовок в местной газете. Да и другие издания не преминули отметить это событие.
Я предупредила всех своих домочадцев, чтобы больше никто и никогда не произносил в моем присутствии фамилию Бакстер.
К несчастью, Эмма не считала, что наложенное мной табу имеет отношение и к ней. Я как раз читала очередную газетную заметку о бесчинствах моих родственников, когда примчалась моя запыхавшаяся подруга.
— Должна сказать тебе кое-что важное, — возвестила она, тяжело дыша. — Как ты, кстати, себя чувствуешь?
— Омерзительно. Хуже не бывает.
— О, тогда, наверное, мне лучше промолчать.
— О чем?
— Да так, ерунда, — отмахнулась Эмма.
— Послушай, Эмма, так не пойдет! — мгновенно взбеленилась я. — Выкладывай, что там у тебя, не то пожалеешь.
— Хорошо, — вздохнула она. — Только сядь.
— Я и так сижу! — окрысилась я.
— Хорошо, тогда я сама сяду. — Она с опаской опустилась на край стула напротив меня. Потом покачала головой: — Нет, не могу.
— Говори, или я тебя прикончу!
— По-моему, я поняла, каким образом твоя фотография с голыми сиськами попала в газету, — медленно, с расстановкой сказала Эмма.
Я пригнулась вперед, облокотясь на стол, чтобы лучше слышать.
— Джереми вернулся.
У меня вытянулось лицо.
— Как? Не может быть! Он ведь в Польше.
— Значит, в отпуск приехал.
Меня обдало жаром, затем сковало леденящим холодом. Я испугалась, что мне станет дурно.
— Вернулся, значит… — выдавила я. Во рту внезапно пересохло. — Может, он узнал, когда должен состояться суд? Неужели он бросил Кандиду и примчался поддержать меня? — Бессвязные мысли роились в моем мозгу.
Но тут Эмма протянула руку и погладила мою ладонь. Сердце мое оборвалось — я поняла: новости плохие.
— Видишь ли, Эли, — начала Эмма, — дело в том, что он… Словом, он был не один. С ним была женщина.
Я еще цеплялась за последнюю соломинку.
— Кто? Мать? Может, сестра?
— Нет, — ответила Эмма, качая головой. — Помнишь эту расфуфыренную шлюху из журнала?
Я нахмурилась:
— Аманду?
— Ну да. Она висела на его руке, словно сумочка.
— Врешь! — взорвалась я. И тут меня осенило: — Ты ведь даже не знаешь, как она выглядит!
— Увы, знаю. Я как-то от нечего делать листала «Совершенную женщину» и увидела там ее фотографию. С Джереми точно была она. Я решила подслушать, о чем они беседуют, и расположилась за соседним столиком в кафе.
— Нет!
— Да. Мы живем в свободной стране, а мне вдруг захотелось пить. Я заказала себе чай. Джереми не обратил на меня внимания или прикинулся, будто не узнал меня. Не мудрено, впрочем, ведь после февраля я здорово изменилась.
В честь наступающего лета Эмма недавно перекрасила волосы в нежно-голубой цвет.
— В любом случае только глухой их не услышал бы, — продолжила моя подруга. — Джереми так орал, словно хотел, чтобы его все слышали. Сначала Аманда сказала ему: «Я устроила вам двухнедельную поездку во Флориду. От ваших снимков все в восторг пришли. А я буду вашим стилистом». Он ей в ответ: «Спасибо, лапочка, это просто гениально. А фотографировать кто будет? Раз уж я теперь новое лицо фирмы „Хьюго Босс“, фотограф нужен первоклассный».
Я ахнула:
— «Хьюго Босс»?
— Вот именно, — подтвердила Эмма. Глаза ее сверкали. — Я просто обалдела. А эта ведьма ему все уши прожужжала, как он заткнет за пояс парня, который позировал для Версаче в одном галстуке. Представляешь?
— Увы, да.
— Но ты хоть понимаешь, к чему я клоню?
— Ты разрываешь мне сердце, — пожаловалась я.
— Они сошлись. Она устроила его к Боссу, а Джереми взамен…
— Спит с ней?
— Вряд ли. Хотя Аманда наверняка об этом мечтает. Нет, Джереми спит с Кандидой, а Аманда за свою услугу получила от него эксклюзивный материал про британскую Лорену Боббит. И твои фотографии в одних трусиках в придачу.
— О нет!
— Все сходится, Эли.
— Но Джереми был страшно огорчен, когда увидел этот снимок. Его мать сказала, что именно из-за этой публикации он и отказался жениться на мне.
— Это только предлог, старушка. Зато теперь, когда ты знаешь, где собака зарыта, ты можешь здорово ему насолить. Например, привлечь к ответственности за нарушение постановления суда. Ты довольна?
— He мог он так со мной поступить, — упрямо возразила я.
— Послушай, Эли, — вздохнув, сказала Эмма, — лично я с первого взгляда поняла, что он отъявленный подлец. И любит он только себя. Аманда смотрела ему в рот, а он только и любовался своим отражением в зеркале. Похоже, до сих пор не может поверить, что от прыщей избавился. А потом, когда Аманда отлучилась в туалет, он подсунул официантке бумажку с номером своего телефона. Он подонок, Эли. — Эмма, похоже, упивалась своей ролью разоблачительницы. — Выбрось его из головы.
— И зачем ты мне все это рассказала? — спросила я печально.
— Наказать надо гада этого, — заявила Эмма.
— Не знаю даже, смогу ли я когда-нибудь ему в глаза посмотреть.
— Он Пушистика выгонял! — напомнила Эмма.
Это меня добило.
— Хорошо, утром позвоню мистеру Уогстафу.
Ночью меня вновь мучили тюремные кошмары. Даже более жуткие, чем прежде. Когда меня вывели из полицейского фургона и отконвоировали за тяжелые, обитые железом ворота, я с ужасом узнала в поджидавшей меня надзирательнице в форменном кителе американку Шелли. С плеча ее свешивалась до боли знакомая мне розовая пляжная сумочка в клетку.
— Ну надо же! — воскликнула она. — Мисс Элисон Харрис. А я вас жду. — Затем, молодецки сдвинув на затылок фуражку, Шелли громовым голосом приказала: — Отведите ее в камеру с бланманже!
Осознав, что уготованная мне участь несравненно страшнее лесбийских приставаний под душем, я стала упираться и вопить, как недорезанный поросенок, но конвоиры были неумолимы.
Подведя к выкрашенной в розовый цвет двери, они сняли с меня наручники и подтолкнули к крохотному зарешеченному оконцу, чтобы я воочию увидела, что меня ждет.
— Но ведь я захлебнусь! — закричала я. Камера была заполнена розоватой жижей почти под потолок.
— Ха-ха-ха! — послышался сатанинский хохот Шелли. — А мне плевать. Это расплата за все зло, которое ты мне причинила.
— Но я не хотела, Шелли! — взвыла я. — Вы были мне симпатичны. Я была уверена, что вы победите в конкурсе. Честное слово.
— Молчи, дрянь! Ты украла мое счастье!
И она заткнула мне рот кружевным платком с вышитым на нем сердечком.
— Это твой последний шанс, Элисон, — сурово сказала Шелли. — В камере спрятан золотой конверт. В конверте — золотой ключик. Им можно открыть дверь твоей камеры, Элисон. Найдешь ключ, и ты свободна. Не найдешь — гнить тебе в этом желе! Ха-ха-ха!
Она отомкнула дверь камеры и втолкнула меня внутрь. Я толком и вдохнуть не успела, как с головой погрузилась в розовую жижу.
Я принялась слепо барахтаться, загребая руками и ногами. Подбадривала себя, напоминая, что один раз уже сумела справиться с таким испытанием. Единственное, что от меня требуется, это не паниковать и планомерно вести поиск.
Легко сказать — планомерно, когда тебя окружает густое розовое месиво! Руки мои натыкались на пустоту. В уши и горло набилась земляничная кашица. Ноздри тоже были залеплены. Нет, не суждено мне спастись. Одно утешало — до избавления теперь буквально рукой подать. Еще чуть-чуть, и я вознесусь прямо в райские кущи. К ангелам…
— Господи, Эли, да проснись же!
В ужасе раскрыв глаза, я узнала Эмму, которая трясла меня за плечи.
— Я услышала, как ты сбросила на пол ночник, — объяснила она. — Когда подбежала, мне показалось, что ты дыхание задержала. Перепугалась жутко: ты даже посинела.
Эмма поднесла мне стакан воды. Я присела на кровати, тяжело дыша.
— Я уже хотела тебя облить, — сказала она. — Не знала, что и делать.
Я с благодарностью осушила стакан тремя глотками. Потом, собравшись с силами, сказала:
— Боюсь, что это конец, Эмма. Если меня приговорят к лишению свободы, я окочурюсь от страха. Если, конечно, эти кошмары не добьют меня еще до суда.
— Даже не знаю, что тебе посоветовать, — задумчиво промолвила Эмма, сочувственно глядя на меня. — Хуже, конечно, не бывает.
— Это точно, — кивнула я.
Из-за портьеры вынырнул Пушистик, никогда не утруждавший себя ночной охотой, и безмолвной тенью скользнул мне на колени.
«Единственный мужчина, который меня не предал», — подумала я и с благодарностью почесала его за ушком.
Глава 48
Глубокой ночью зазвонил телефон. По счастью, ответила Эмма. Но попросили меня. Потянувшись в темноте к столику, я смахнула телефонный аппарат в виде Микки-Мауса на пол и, должно быть, с минуту шарила по паркету, пока не нашла его. Сама тем временем пыталась представить, у кого хватило наглости разбудить нас. Может, Джереми наконец решил покаяться и признать, что совершил чудовищную ошибку? По ночам обычно из-за границы звонили.
Что ж, хоть в этом я оказалась права.
— Эли? — прозвучал незнакомый голос.
— Да. А кто говорит?
— Это я, Лоретта. Помните меня?
— Лоретта? — В первую минуту я никак не могла понять, с кем говорю. Но затем худенькая мордашка секретарши Кандиды с ежиком обесцвеченных волос всплыла в моей памяти. На мгновение мне стало не по себе. Ведь именно встреча с повелительницей Лоретты знаменовала конец наших отношений с Джереми, казавшихся тогда такими безоблачными.
— Элисон? Как вы? — взволнованно спрашивала она. — До меня какие-то ужасные слухи доходят. Говорят, вас могут в тюрягу засадить. Я хочу помочь вам, Элисон. Вы ведь мне жизнь спасли, а долг платежом красен.
— Уже поздно, — всхлипнула я. — Джереми не вернешь. Он влюбился в самую красивую женщину мира, да и она, похоже, к нему неравнодушна. Мне остается только забыть его. Навсегда.
— Я не Джереми имею в виду, — сказала Лоретта.
— А чем тогда вы можете мне помочь? — с недоумением осведомилась я.
— Я имела в виду ваше судебное разбирательство, — пояснила Лоретта.
— Откуда вам это известно? — изумилась я.
— Все газеты только и трубят о вашем деле. Да и Джереми порой откровенничает с Кандидой, а она потом со мной делится. Насколько я понимаю, речь идет о попытке нанести тяжкие телесные повреждения в области гениталий представителю мужского пола. Иными словами — о членовредительстве. — Она неожиданно хихикнула. — Именно — члено- вредительстве. Извините за каламбур, Элисон. Но я права?
— Я не виновата, — сказала я. — То есть да, я это сделала, но вовсе не хотела его изувечить, как он теперь уверяет.
— Мне это известно, — сказала Лоретта. — Послушайте, Эли, я хочу, чтобы вы познакомились с одной моей приятельницей. Она сейчас в Лондоне, на фестивале женского кино.
— Она адвокат? — с надеждой осведомилась я.
— Нет, продюсер.
— А чем она может мне помочь?
— Пока точно не знаю. Но она славится умением находить выход из подобных дерьмовых ситуаций.
— Может, в Америке это и возможно, Лоретта, — со вздохом сказала я. — Но меня будут судить британские присяжные. А по их мнению, пожизненное заключение — самое подходящее наказание, которого я заслуживаю.
— Не торопитесь с выводами, — посоветовала Лоретта. — Завтра она вам позвонит. — Немного помолчав, она добавила: — Господи, до чего же я вам сочувствую, Эли! Вы очень славный человек. Не попадись на вашем пути Кандида, Джереми, наверное, до сих пор был бы рядом с вами. Хотя по собственному опыту знаю: мужская поддержка недорого стоит.
Я была почти готова с ней согласиться.
— Кстати, — продолжила Лоретта, — сегодня утром Кандида снова объявила о моем увольнении. Если повезет, то, возможно, так и выйдет. Между прочим, Джереми, на мой взгляд, тоже недолго продержится.
— Вот как? — встрепенулась я. — А почему?
— Он отпустил какую-то неудачную шутку по поводу ее вросшего ногтя. Тем самым нарушил священный закон: богиням нельзя напоминать об их недостатках. Ой, я должна заканчивать! Похоже, она опять разбушевалась.
Я смутно различила голос Кандиды, которая вопила: «Куда запропастился этот хренов кондиционер?»
— Вот увидите, — прошептала Лоретта. — Моя подруга вам понравится. Она утром позвонит.
— Лоретта, я…
Но в трубке послышались короткие гудки. Я даже не успела спросить, как зовут подругу Лоретты.
— Кто это был? — полюбопытствовала Эмма.
— Одна знакомая по Антигуа. Предлагает помочь.
— Чем?
— Тем самым.
Что ж, хоть в этом я оказалась права.
— Эли? — прозвучал незнакомый голос.
— Да. А кто говорит?
— Это я, Лоретта. Помните меня?
— Лоретта? — В первую минуту я никак не могла понять, с кем говорю. Но затем худенькая мордашка секретарши Кандиды с ежиком обесцвеченных волос всплыла в моей памяти. На мгновение мне стало не по себе. Ведь именно встреча с повелительницей Лоретты знаменовала конец наших отношений с Джереми, казавшихся тогда такими безоблачными.
— Элисон? Как вы? — взволнованно спрашивала она. — До меня какие-то ужасные слухи доходят. Говорят, вас могут в тюрягу засадить. Я хочу помочь вам, Элисон. Вы ведь мне жизнь спасли, а долг платежом красен.
— Уже поздно, — всхлипнула я. — Джереми не вернешь. Он влюбился в самую красивую женщину мира, да и она, похоже, к нему неравнодушна. Мне остается только забыть его. Навсегда.
— Я не Джереми имею в виду, — сказала Лоретта.
— А чем тогда вы можете мне помочь? — с недоумением осведомилась я.
— Я имела в виду ваше судебное разбирательство, — пояснила Лоретта.
— Откуда вам это известно? — изумилась я.
— Все газеты только и трубят о вашем деле. Да и Джереми порой откровенничает с Кандидой, а она потом со мной делится. Насколько я понимаю, речь идет о попытке нанести тяжкие телесные повреждения в области гениталий представителю мужского пола. Иными словами — о членовредительстве. — Она неожиданно хихикнула. — Именно — члено- вредительстве. Извините за каламбур, Элисон. Но я права?
— Я не виновата, — сказала я. — То есть да, я это сделала, но вовсе не хотела его изувечить, как он теперь уверяет.
— Мне это известно, — сказала Лоретта. — Послушайте, Эли, я хочу, чтобы вы познакомились с одной моей приятельницей. Она сейчас в Лондоне, на фестивале женского кино.
— Она адвокат? — с надеждой осведомилась я.
— Нет, продюсер.
— А чем она может мне помочь?
— Пока точно не знаю. Но она славится умением находить выход из подобных дерьмовых ситуаций.
— Может, в Америке это и возможно, Лоретта, — со вздохом сказала я. — Но меня будут судить британские присяжные. А по их мнению, пожизненное заключение — самое подходящее наказание, которого я заслуживаю.
— Не торопитесь с выводами, — посоветовала Лоретта. — Завтра она вам позвонит. — Немного помолчав, она добавила: — Господи, до чего же я вам сочувствую, Эли! Вы очень славный человек. Не попадись на вашем пути Кандида, Джереми, наверное, до сих пор был бы рядом с вами. Хотя по собственному опыту знаю: мужская поддержка недорого стоит.
Я была почти готова с ней согласиться.
— Кстати, — продолжила Лоретта, — сегодня утром Кандида снова объявила о моем увольнении. Если повезет, то, возможно, так и выйдет. Между прочим, Джереми, на мой взгляд, тоже недолго продержится.
— Вот как? — встрепенулась я. — А почему?
— Он отпустил какую-то неудачную шутку по поводу ее вросшего ногтя. Тем самым нарушил священный закон: богиням нельзя напоминать об их недостатках. Ой, я должна заканчивать! Похоже, она опять разбушевалась.
Я смутно различила голос Кандиды, которая вопила: «Куда запропастился этот хренов кондиционер?»
— Вот увидите, — прошептала Лоретта. — Моя подруга вам понравится. Она утром позвонит.
— Лоретта, я…
Но в трубке послышались короткие гудки. Я даже не успела спросить, как зовут подругу Лоретты.
— Кто это был? — полюбопытствовала Эмма.
— Одна знакомая по Антигуа. Предлагает помочь.
— Чем?
— Тем самым.
Глава 49
— Приветик, — проворковала гостья. Едва пройдя в кухню и устроившись на стуле, она решительно водрузила себе на колени Пушистика и возвестила: — Меня зовут Марсия Гуттенбсрг, и я представляю сестер «Сафьянового клуба».