Он кивнул рабочим, которые подошли к мусорным бачкам и один за другим вытряхнули их в воронку черного устройства. Полусгнившие старые газеты, очистки картофеля, куриные кости, грязные тряпки — все это повалилось в круглую черную дыру, но что-то упало мимо, и по блестящему боку машины поползли слизни. Рабочие торопливо смахнули их внутрь. Когда все три бачка опустели, на черном устройстве была нажата кнопка.
Раздался высокий перемалывающий вой, будто две машины — для сушки белья и для переработки мусора — заработали одновременно.
Горка хлама, венчающая воронку, задрожала, приподнялась, опала и медленно исчезла в чреве устройства.
— Сейчас вы видите, как работает преобразователь отходов «дайнакар», объявил Лаваллет. — Это устройство проделывает те же самые операции, как в свое время при переработке скелетов динозавров в нефть. С той, однако, разницей, что в нашем случае процесс длится не тысячелетиями, а мгновенно. И конечный продукт, к тому же, выдается сразу очищенным.
Вой прекратился. Лаваллет дал знак. Рабочий закрыл воронку крышкой и отступил в сторону, с видимым усилием сдержав рвотный позыв. Это вредило имиджу корпорации, и Лаваллет пометил себе в уме, что рабочего нужно непременно уволить.
Он сошел с помоста. Римо заметил, что два автопромышленника, Ривелл и Миллис, с интересом наклонились вперед. Чиун, меж тем, по-прежнему разглядывал собравшихся.
Лаваллет подошел к черному устройству и открыл дверцу в его основании.
Повернулся к гостям, подняв над головой грязновато-коричневый брусок размером с пачку сигарет.
— Взгляните, леди и джентльмены. Три емкости отходов, которыми только что на ваших глазах был заполнен преобразователь, превратились вот в это.
— И при чем здесь автомобили?! — выкрикнул кто-то.
— При всем, — победно ответил Лаваллет. — При том, что этот кирпичик в моей руке — полноценное топливо, на котором мой «дайнакар» будет бегать неделю без дозаправки. Только представьте себе! Вместо того, чтобы каждый вторник выбрасывать отходы, вы просто заполняете преобразователь, включаете мотор — и вынимаете из него топливо для вашего автомобиля. Одним махом решаются две проблемы сразу — уничтожения отходов и источника энергии для транспорта!
Выкрикнули следующий вопрос. Лаваллет узнал крикуна: он был от независимой местной радиостанции, которая никогда не жаловала Лаваллета. Там не только отказывались именовать его Непризнанным Гением, но, напротив, по существу, обозвали крупнейшим неудачником автоиндустрии. Вопрос был ехидный и состоял в следующем:
— Мою станцию интересует, что делать, если в семье две автомашины?
— Такие семьи могут круглые сутки слушать вашу станцию. Вы извергаете столько хлама, что его хватит на всю страну.
По толпе пробежал смешок. Лаваллет удивился: где взрыв хохота? Внимательно посмотрел на лица и вместо заинтригованного изумления, на которое рассчитывал, увидел беспокойство в глазах, нахмуренные лбы и изрядное количество зажатых пальцами носов.
— Давайте напрямую, мистер Лаваллет, — спросил телерепортер. Автомобиль действует исключительно на мусоре?
— На отходах, — поправил Лаваллет. Слово «мусор» ему не нравилось.
Только представить заголовок в «Инкуайре»: «НЕПРИЗНАННЫЙ ГЕНИЙ ИЗОБРЕЛ МУСОРОМОБИЛЬ»!
— На любых? — уточнили справа.
— Абсолютно. На всем, на чем угодно, от рыбьих голов и старых комиксов до...
— А на дерьме? — перебил его журналист из, судя по значку, журнала «Роллинг Стоун».
— Прошу прощения?
— Я говорю о фекалиях. Будет он работать на дерьме?
— Этого мы не пробовали...
— Но могли бы?
После короткой паники Лаваллет с облегчением понял, что ни одна уважающая себя американская газета не выпустит в свет словечко «дерьмомобиль». И в конце-то концов, кого волнует, что пишется в «Роллинг Стоун»!
— Вполне возможно. В самом деле, не вижу причин, почему бы нет.
— Мы хотим посмотреть, как она ездит, — сказал журналист из зловредного «Роллинг Стоун».
До сих пор, видно, эта мысль в голову ни одному из журналистов не приходила, потому что все они вдруг закричали вразнобой:
— Верно! Точно! Давайте посмотрим, как она бегает! Покатайтесь в ней, Лаваллет!
Лаваллет, жестом призвав к тишине, сказал:
— Это второй прототип. Первый украли на прошлой неделе... Полагаю, промышленный шпионаж. Но они обманулись. Оба изобретения — и преобразователь, и автомобильный мотор «дайнакар» — столь революционны, что построить их, не имея моих эксклюзивных патентов, нет никакой возможности. А кроме того, чтобы секрет действия системы оставался в исключительной собственности компании «Дайнакар», каждая модель будет выпускаться с фирменной печатью на радиаторе, и только лицензированные компанией мастерские получат право их обслуживать. Всякий, кто попытается нарушить печать, обнаружит, что мотор самоуничтожился, превратившись в бесформенную железку, — что, я уверен, и случилось с ворами, которые увели единственную, помимо стоящей перед вами, существующую модель. А теперь... Демонстрация «дайна-кара» в действии!
Шествуя сквозь толпу, Лаваллет чувствовал на себе неотрывные взгляды Ривелла и Миллиса. Окруженный фотографами и телеоператорами, он открыл маленький люк в капоте автомобиля и вложил внутрь кирпичик сжатого мусора.
— Итак, леди и джентльмены, этого достаточно, чтобы автомобиль работал неделю.
Он уселся за руль, и когда вспышки фотокамер засверкали со всех сторон, поднял напоказ золотой ключик зажигания.
Сначала журналистам показалось, что Лаваллету не удается завести мотор.
Они видели, как он вставил и повернул ключ зажигания, но из-под капота не донеслось урчания, машина не дрогнула, не затряслась.
Но вдруг, жизнерадостно махнув в окно, Лаваллет резво тронулся с места.
Периметр стоянки, свободный от автомобилей, стал испытательной трассой.
Кто-то из репортеров подсчитал, что всего в десять секунд скорость возросла с нуля до 65 миль в час, для негоночной машины — показатель хороший.
Лаваллет завершил круг и плавно притормозил у старта. Исключая визг шин по бетону, за всю поездку «дайнакар» не издал ни единого звука.
Во весь рот улыбаясь, Лаваллет выбрался из машины и принял героическую позу. Мисс Блейз, на помосте, первой начала аплодировать. Репортеры поддержали ее почин — не столько потому, что считали овацию необходимой, сколько чтобы поощрить мисс Блейз подольше продолжать это волнующее ее грудь действие.
Лаваллет дал знак рабочим, те, подойдя, выстроились в ряд перед «дайнакаром». Один проговорил что-то в радиотелефон, и через мгновение над головами присутствующих снова появился вертолет со все еще свисающей на веревке гигантской серебристой упаковкой, под которой пряталась машина вначале. Ловким, хорошо отработанным движением вертолет развернулся и снова накрыл «дайнакар». Рабочий отсоединил веревку, вертолет был таков, а Лаваллет вернулся на помост и сказал в микрофоны:
— Если есть вопросы, прошу вас.
— Вы утверждаете, что это экологически чистая машина?
— Вы же видели сами: ни газов, ни выхлопной трубы, ни даже, могу прибавить, глушителя.
— А запах?
— Какой запах? — удивился Лаваллет.
— Зловоние. Когда вы проехали мимо, мы все его слышали.
— Вздор, — сказал Лаваллет. — Это всего лишь остаточный запах отходов, которые стояли здесь в ожидании своей переработки. Прошу простить за доставленное неудобство, но я хотел использовать наихудший, застарелый вариант отбросов, чтобы показать в полной мере, до какой степени эффективен процесс.
— Надо было попробовать дерьмо! — нес свое репортер из «Роллинг Стоун».
— В начале этой недели в вас стрелял некто, заявивший, что он представляет собой группу «зеленых» экстремистов. Как вы думаете, произошел бы этот инцидент, если бы покушавшийся знал о «дайнакаре»?
— Думаю, что нет, — сказал Лаваллет. — «Дайнакар» — голубая мечта «зеленых».
— Что скажешь, Чиун? — спросил Римо.
— Скажу, что хорошо б ты ушел отсюда.
Чиун по-прежнему разглядывал толпу.
— Это мы уже обсудили. Да что, черт возьми, ты все время ищешь?
— Душевный покой. И не нахожу, — огрызнулся старик.
— Отлично, — пожал плечами Римо. — Получай свой покой. Пойду поброжу.
— Помни, что обещал ни во что не лезть!
Римо исчез в толпе. Какой бес вселился в Чиуна? Ладно, предположим, старик не в духе, потому что его задело шальной пулей, но при чем здесь Римо? И зачем было являться сюда? С чего он вздумал, что тот, кто его ранил, придет тоже?
Между тем Лаваллет продолжал отвечать на вопросы.
— Мистер Лаваллет, хотя всем известно, что вы Непризнанный Гений Автоиндустрии, изобретателем вы не числитесь. Как же вам удалось создать революционное технологическое открытие, на основе которого работает «дайнакар»?
— Как ни странно, в этой машине нет технологических открытий, за исключением привода, — гладко произнес Лаваллет. — Все остальное имелось в наличии. Широко известно, что на Западе есть жилые дома и даже электростанции, использующие в качестве топлива спрессованные отходы.
Проблема состояла в том, чтобы воплотить существующую технологию в формы, доступные каждой американской семье. Мы ее решили.
— Когда вы сможете приступить к производству?
— Немедленно, — сказал Лаваллет.
— Когда, по вашему мнению, вы сможете реально конкурировать с автогигантами «Большой Тройки»?
— Вопрос следует переадресовать, — усмехнулся Лаваллет, — когда они смогут конкурировать со мной?
Он с улыбкой повернулся к Ривеллу и Миллису, которые так и сидели на краю помоста, не отрывая глаз от серебристой упаковки «дайнакара».
— Вообще говоря, — продолжал Лаваллет, — с того времени, как случилась трагедия с Дрейком Мэнгеном, ко мне обратился уже не один представитель компании «Нэшнл автос». Кто знает, может, мы сумеем найти возможность объединить наши усилия?
— Вы хотите сказать, что возглавите «Нэшнл автос»?
— Такого поста мне не предлагали, — сказал Лаваллет, — но мистер Мэнген погиб, как это ни прискорбно, и, возможно, «Нэшнл автос» приспела пора изменить направление развития. «Дайнакар» — компания завтрашнего дня. Все остальные — вчерашнего.
— Ривелл! Миллис! — переключились журналисты.
Те вздрогнули, словно их застали врасплох.
— Вы допускаете возможность объединения с Лаваллетом?! — закричал один репортер.
— Для производства модели «дайнакар»? — подхватил другой.
У края помоста Римо приметил группу вполголоса переговаривающихся людей в костюмах-тройках. По тому, как они держались, он сразу понял: одетые под обычных бизнесменов, они вооружены. Жесты их были скованны, ладони не отстранялись далеко от пояса или подмышки, где крепилось оружие. Там даже слегка оттопыривались пиджаки. Недоумки, подумал он. Лучше б нацепили галстуки с люминесцентной вышивкой: «Телохранитель».
Усиленный динамиками, голос Лайла Лаваллета плыл над головами. Внимание Римо привлек оператор, двигающийся по кромке толпы, и произошло это потому, что видеокамеру тот держал неловко, словно не привык к ее весу. Оператор был высокий, темноволосый, со шрамом, пересекающим правую скулу, и ледяным взглядом, в котором Римо почудилось что-то знакомое.
Неторопливо обойдя толпу, тот оказался в ее арьергарде строго лицом к месту, где сидели автомобильные бонзы Ривелл и Миллис.
Уголком глаза Римо заметил, что Чиун перемещается к помосту. Видимо, он тоже что-то почуял. Но от чего, черт возьми, предостерегал его старик?
Пожалуй, лучше всего — развернуться и уйти восвояси. Не его дело. Однако уже додумывая эту здравую мысль, он увидел, что тот самый оператор правой рукой возится с ручкой камеры, пристроенной на левом плече. Он что-то затевал, это было ясно как день, а потом вдруг все его тело замерло в стойке, которая могла означать только одно: оружие.
— Чиун! Внимание! — крикнул Римо.
Кратчайший путь к оператору был сквозь толпу журналистов, и Римо мощно двинулся вперед, разметая собой людей, как пудовый шар разметает легкие кегли.
Человек со шрамом уронил повисшую на ремне видеокамеру, в его руках вдруг оказался черный длинноствольный пистолет, он прицелился, как на учебных стрельбах, и, прежде чем Римо настиг его, ахнуло четыре выстрела.
Раз, два, три, четыре. Один за другим быстро, как автоматная очередь.
Римо перевел взгляд на помост. Тело Чиуна наискось накрыло тела Миллиса и Ривелла. Все трое были недвижны. Лайл Лаваллет бежал к ним по слегка наклонному помосту. С другой стороны бежали телохранители.
Римо, изменив курс, кинулся туда же. Вокруг помоста плотно сгрудились журналисты, и Римо, сделав вольт над их головами, приземлился на груду тел.
— Чиун, Чиун, ты в порядке?
— Был, пока какой-то слон не рухнул на меня, бедного, — раздался скрипучий голос.
Убийца перестал стрелять: слишком много журналистов мельтешило, мешая попасть в цель. Значит, пора его брать. Римо попытался встать на ноги, но тут куча-мала пополнилась свалившимися на него Лаваллетом и телохранителями.
— Я возьму стрелка, Чиун, — сказал Римо и начал было выскальзывать из-под тел, как вдруг почувствовал, как что-то держит его за лодыжку.
Он попытался освободиться. Хватка разжалась. Он хотел встать — в клещи попала другая лодыжка. В суматохе все руки-ноги так перепутались, не разберешься.
Римо рванулся что было сил, но внезапно все препятствия исчезли, и он плашмя рухнул на доски.
Поднявшись наконец на ноги, он осмотрелся поверх голов толпящихся перед помостом. Стрелок исчез.
Римо соскочил вниз, прочесал толпу, но того и след простыл, только жужжали в ушах репортеры:
— Кто это был?
— Кто стрелял?
— Кто-нибудь ранен?
И вдруг:
— А я знаю, кто стрелял.
Римо молнией подлетел со спины и ухватил сказавшего это за мочку уха:
— Говори, кто!
— Перестань, — зашипел тот от боли.
— Сначала скажи, кто.
— Оператор. Мы пришли сюда одновременно, и я видел его имя в списке приглашенных.
— Что за имя?
— Смешное какое-то. Ой, не надо! Скажу-скажу. Римо Уильямс.
Римо отпустил ухо, тяжко сглотнул и побежал к помосту за Чиуном. Надо было успеть выбраться с места событий, чтобы не стать звездами шестичасовых новостей.
Автостоянку они покидали под вой приближающихся полицейских сирен.
Раздался высокий перемалывающий вой, будто две машины — для сушки белья и для переработки мусора — заработали одновременно.
Горка хлама, венчающая воронку, задрожала, приподнялась, опала и медленно исчезла в чреве устройства.
— Сейчас вы видите, как работает преобразователь отходов «дайнакар», объявил Лаваллет. — Это устройство проделывает те же самые операции, как в свое время при переработке скелетов динозавров в нефть. С той, однако, разницей, что в нашем случае процесс длится не тысячелетиями, а мгновенно. И конечный продукт, к тому же, выдается сразу очищенным.
Вой прекратился. Лаваллет дал знак. Рабочий закрыл воронку крышкой и отступил в сторону, с видимым усилием сдержав рвотный позыв. Это вредило имиджу корпорации, и Лаваллет пометил себе в уме, что рабочего нужно непременно уволить.
Он сошел с помоста. Римо заметил, что два автопромышленника, Ривелл и Миллис, с интересом наклонились вперед. Чиун, меж тем, по-прежнему разглядывал собравшихся.
Лаваллет подошел к черному устройству и открыл дверцу в его основании.
Повернулся к гостям, подняв над головой грязновато-коричневый брусок размером с пачку сигарет.
— Взгляните, леди и джентльмены. Три емкости отходов, которыми только что на ваших глазах был заполнен преобразователь, превратились вот в это.
— И при чем здесь автомобили?! — выкрикнул кто-то.
— При всем, — победно ответил Лаваллет. — При том, что этот кирпичик в моей руке — полноценное топливо, на котором мой «дайнакар» будет бегать неделю без дозаправки. Только представьте себе! Вместо того, чтобы каждый вторник выбрасывать отходы, вы просто заполняете преобразователь, включаете мотор — и вынимаете из него топливо для вашего автомобиля. Одним махом решаются две проблемы сразу — уничтожения отходов и источника энергии для транспорта!
Выкрикнули следующий вопрос. Лаваллет узнал крикуна: он был от независимой местной радиостанции, которая никогда не жаловала Лаваллета. Там не только отказывались именовать его Непризнанным Гением, но, напротив, по существу, обозвали крупнейшим неудачником автоиндустрии. Вопрос был ехидный и состоял в следующем:
— Мою станцию интересует, что делать, если в семье две автомашины?
— Такие семьи могут круглые сутки слушать вашу станцию. Вы извергаете столько хлама, что его хватит на всю страну.
По толпе пробежал смешок. Лаваллет удивился: где взрыв хохота? Внимательно посмотрел на лица и вместо заинтригованного изумления, на которое рассчитывал, увидел беспокойство в глазах, нахмуренные лбы и изрядное количество зажатых пальцами носов.
— Давайте напрямую, мистер Лаваллет, — спросил телерепортер. Автомобиль действует исключительно на мусоре?
— На отходах, — поправил Лаваллет. Слово «мусор» ему не нравилось.
Только представить заголовок в «Инкуайре»: «НЕПРИЗНАННЫЙ ГЕНИЙ ИЗОБРЕЛ МУСОРОМОБИЛЬ»!
— На любых? — уточнили справа.
— Абсолютно. На всем, на чем угодно, от рыбьих голов и старых комиксов до...
— А на дерьме? — перебил его журналист из, судя по значку, журнала «Роллинг Стоун».
— Прошу прощения?
— Я говорю о фекалиях. Будет он работать на дерьме?
— Этого мы не пробовали...
— Но могли бы?
После короткой паники Лаваллет с облегчением понял, что ни одна уважающая себя американская газета не выпустит в свет словечко «дерьмомобиль». И в конце-то концов, кого волнует, что пишется в «Роллинг Стоун»!
— Вполне возможно. В самом деле, не вижу причин, почему бы нет.
— Мы хотим посмотреть, как она ездит, — сказал журналист из зловредного «Роллинг Стоун».
До сих пор, видно, эта мысль в голову ни одному из журналистов не приходила, потому что все они вдруг закричали вразнобой:
— Верно! Точно! Давайте посмотрим, как она бегает! Покатайтесь в ней, Лаваллет!
Лаваллет, жестом призвав к тишине, сказал:
— Это второй прототип. Первый украли на прошлой неделе... Полагаю, промышленный шпионаж. Но они обманулись. Оба изобретения — и преобразователь, и автомобильный мотор «дайнакар» — столь революционны, что построить их, не имея моих эксклюзивных патентов, нет никакой возможности. А кроме того, чтобы секрет действия системы оставался в исключительной собственности компании «Дайнакар», каждая модель будет выпускаться с фирменной печатью на радиаторе, и только лицензированные компанией мастерские получат право их обслуживать. Всякий, кто попытается нарушить печать, обнаружит, что мотор самоуничтожился, превратившись в бесформенную железку, — что, я уверен, и случилось с ворами, которые увели единственную, помимо стоящей перед вами, существующую модель. А теперь... Демонстрация «дайна-кара» в действии!
Шествуя сквозь толпу, Лаваллет чувствовал на себе неотрывные взгляды Ривелла и Миллиса. Окруженный фотографами и телеоператорами, он открыл маленький люк в капоте автомобиля и вложил внутрь кирпичик сжатого мусора.
— Итак, леди и джентльмены, этого достаточно, чтобы автомобиль работал неделю.
Он уселся за руль, и когда вспышки фотокамер засверкали со всех сторон, поднял напоказ золотой ключик зажигания.
Сначала журналистам показалось, что Лаваллету не удается завести мотор.
Они видели, как он вставил и повернул ключ зажигания, но из-под капота не донеслось урчания, машина не дрогнула, не затряслась.
Но вдруг, жизнерадостно махнув в окно, Лаваллет резво тронулся с места.
Периметр стоянки, свободный от автомобилей, стал испытательной трассой.
Кто-то из репортеров подсчитал, что всего в десять секунд скорость возросла с нуля до 65 миль в час, для негоночной машины — показатель хороший.
Лаваллет завершил круг и плавно притормозил у старта. Исключая визг шин по бетону, за всю поездку «дайнакар» не издал ни единого звука.
Во весь рот улыбаясь, Лаваллет выбрался из машины и принял героическую позу. Мисс Блейз, на помосте, первой начала аплодировать. Репортеры поддержали ее почин — не столько потому, что считали овацию необходимой, сколько чтобы поощрить мисс Блейз подольше продолжать это волнующее ее грудь действие.
Лаваллет дал знак рабочим, те, подойдя, выстроились в ряд перед «дайнакаром». Один проговорил что-то в радиотелефон, и через мгновение над головами присутствующих снова появился вертолет со все еще свисающей на веревке гигантской серебристой упаковкой, под которой пряталась машина вначале. Ловким, хорошо отработанным движением вертолет развернулся и снова накрыл «дайнакар». Рабочий отсоединил веревку, вертолет был таков, а Лаваллет вернулся на помост и сказал в микрофоны:
— Если есть вопросы, прошу вас.
— Вы утверждаете, что это экологически чистая машина?
— Вы же видели сами: ни газов, ни выхлопной трубы, ни даже, могу прибавить, глушителя.
— А запах?
— Какой запах? — удивился Лаваллет.
— Зловоние. Когда вы проехали мимо, мы все его слышали.
— Вздор, — сказал Лаваллет. — Это всего лишь остаточный запах отходов, которые стояли здесь в ожидании своей переработки. Прошу простить за доставленное неудобство, но я хотел использовать наихудший, застарелый вариант отбросов, чтобы показать в полной мере, до какой степени эффективен процесс.
— Надо было попробовать дерьмо! — нес свое репортер из «Роллинг Стоун».
— В начале этой недели в вас стрелял некто, заявивший, что он представляет собой группу «зеленых» экстремистов. Как вы думаете, произошел бы этот инцидент, если бы покушавшийся знал о «дайнакаре»?
— Думаю, что нет, — сказал Лаваллет. — «Дайнакар» — голубая мечта «зеленых».
— Что скажешь, Чиун? — спросил Римо.
— Скажу, что хорошо б ты ушел отсюда.
Чиун по-прежнему разглядывал толпу.
— Это мы уже обсудили. Да что, черт возьми, ты все время ищешь?
— Душевный покой. И не нахожу, — огрызнулся старик.
— Отлично, — пожал плечами Римо. — Получай свой покой. Пойду поброжу.
— Помни, что обещал ни во что не лезть!
Римо исчез в толпе. Какой бес вселился в Чиуна? Ладно, предположим, старик не в духе, потому что его задело шальной пулей, но при чем здесь Римо? И зачем было являться сюда? С чего он вздумал, что тот, кто его ранил, придет тоже?
Между тем Лаваллет продолжал отвечать на вопросы.
— Мистер Лаваллет, хотя всем известно, что вы Непризнанный Гений Автоиндустрии, изобретателем вы не числитесь. Как же вам удалось создать революционное технологическое открытие, на основе которого работает «дайнакар»?
— Как ни странно, в этой машине нет технологических открытий, за исключением привода, — гладко произнес Лаваллет. — Все остальное имелось в наличии. Широко известно, что на Западе есть жилые дома и даже электростанции, использующие в качестве топлива спрессованные отходы.
Проблема состояла в том, чтобы воплотить существующую технологию в формы, доступные каждой американской семье. Мы ее решили.
— Когда вы сможете приступить к производству?
— Немедленно, — сказал Лаваллет.
— Когда, по вашему мнению, вы сможете реально конкурировать с автогигантами «Большой Тройки»?
— Вопрос следует переадресовать, — усмехнулся Лаваллет, — когда они смогут конкурировать со мной?
Он с улыбкой повернулся к Ривеллу и Миллису, которые так и сидели на краю помоста, не отрывая глаз от серебристой упаковки «дайнакара».
— Вообще говоря, — продолжал Лаваллет, — с того времени, как случилась трагедия с Дрейком Мэнгеном, ко мне обратился уже не один представитель компании «Нэшнл автос». Кто знает, может, мы сумеем найти возможность объединить наши усилия?
— Вы хотите сказать, что возглавите «Нэшнл автос»?
— Такого поста мне не предлагали, — сказал Лаваллет, — но мистер Мэнген погиб, как это ни прискорбно, и, возможно, «Нэшнл автос» приспела пора изменить направление развития. «Дайнакар» — компания завтрашнего дня. Все остальные — вчерашнего.
— Ривелл! Миллис! — переключились журналисты.
Те вздрогнули, словно их застали врасплох.
— Вы допускаете возможность объединения с Лаваллетом?! — закричал один репортер.
— Для производства модели «дайнакар»? — подхватил другой.
У края помоста Римо приметил группу вполголоса переговаривающихся людей в костюмах-тройках. По тому, как они держались, он сразу понял: одетые под обычных бизнесменов, они вооружены. Жесты их были скованны, ладони не отстранялись далеко от пояса или подмышки, где крепилось оружие. Там даже слегка оттопыривались пиджаки. Недоумки, подумал он. Лучше б нацепили галстуки с люминесцентной вышивкой: «Телохранитель».
Усиленный динамиками, голос Лайла Лаваллета плыл над головами. Внимание Римо привлек оператор, двигающийся по кромке толпы, и произошло это потому, что видеокамеру тот держал неловко, словно не привык к ее весу. Оператор был высокий, темноволосый, со шрамом, пересекающим правую скулу, и ледяным взглядом, в котором Римо почудилось что-то знакомое.
Неторопливо обойдя толпу, тот оказался в ее арьергарде строго лицом к месту, где сидели автомобильные бонзы Ривелл и Миллис.
Уголком глаза Римо заметил, что Чиун перемещается к помосту. Видимо, он тоже что-то почуял. Но от чего, черт возьми, предостерегал его старик?
Пожалуй, лучше всего — развернуться и уйти восвояси. Не его дело. Однако уже додумывая эту здравую мысль, он увидел, что тот самый оператор правой рукой возится с ручкой камеры, пристроенной на левом плече. Он что-то затевал, это было ясно как день, а потом вдруг все его тело замерло в стойке, которая могла означать только одно: оружие.
— Чиун! Внимание! — крикнул Римо.
Кратчайший путь к оператору был сквозь толпу журналистов, и Римо мощно двинулся вперед, разметая собой людей, как пудовый шар разметает легкие кегли.
Человек со шрамом уронил повисшую на ремне видеокамеру, в его руках вдруг оказался черный длинноствольный пистолет, он прицелился, как на учебных стрельбах, и, прежде чем Римо настиг его, ахнуло четыре выстрела.
Раз, два, три, четыре. Один за другим быстро, как автоматная очередь.
Римо перевел взгляд на помост. Тело Чиуна наискось накрыло тела Миллиса и Ривелла. Все трое были недвижны. Лайл Лаваллет бежал к ним по слегка наклонному помосту. С другой стороны бежали телохранители.
Римо, изменив курс, кинулся туда же. Вокруг помоста плотно сгрудились журналисты, и Римо, сделав вольт над их головами, приземлился на груду тел.
— Чиун, Чиун, ты в порядке?
— Был, пока какой-то слон не рухнул на меня, бедного, — раздался скрипучий голос.
Убийца перестал стрелять: слишком много журналистов мельтешило, мешая попасть в цель. Значит, пора его брать. Римо попытался встать на ноги, но тут куча-мала пополнилась свалившимися на него Лаваллетом и телохранителями.
— Я возьму стрелка, Чиун, — сказал Римо и начал было выскальзывать из-под тел, как вдруг почувствовал, как что-то держит его за лодыжку.
Он попытался освободиться. Хватка разжалась. Он хотел встать — в клещи попала другая лодыжка. В суматохе все руки-ноги так перепутались, не разберешься.
Римо рванулся что было сил, но внезапно все препятствия исчезли, и он плашмя рухнул на доски.
Поднявшись наконец на ноги, он осмотрелся поверх голов толпящихся перед помостом. Стрелок исчез.
Римо соскочил вниз, прочесал толпу, но того и след простыл, только жужжали в ушах репортеры:
— Кто это был?
— Кто стрелял?
— Кто-нибудь ранен?
И вдруг:
— А я знаю, кто стрелял.
Римо молнией подлетел со спины и ухватил сказавшего это за мочку уха:
— Говори, кто!
— Перестань, — зашипел тот от боли.
— Сначала скажи, кто.
— Оператор. Мы пришли сюда одновременно, и я видел его имя в списке приглашенных.
— Что за имя?
— Смешное какое-то. Ой, не надо! Скажу-скажу. Римо Уильямс.
Римо отпустил ухо, тяжко сглотнул и побежал к помосту за Чиуном. Надо было успеть выбраться с места событий, чтобы не стать звездами шестичасовых новостей.
Автостоянку они покидали под вой приближающихся полицейских сирен.
Глава 11
Нет, Мастер Синанджу есть не хочет. Нет, Мастер Синанджу не захочет есть в предсказуемом будущем, по крайней мере, до тех пор, пока это неблагодарное создание — его ученик — не перестанет покушаться на его уединение.
— Ну а я голоден как волк и сейчас приготовлю рис.
— Отлично, — отозвался Мастер Синанджу и машинально прибавил: Приготовь его в Массачусетсе. — Это была фраза из застрявшего в памяти рекламного ролика.
Римо сдержался, чтобы не сдерзить, и направился в кухоньку, которая имелась при номере. На стойке, доставленные посыльным, лежали шесть пачек коричневого риса и для разнообразия одна пачка белого — по мнению Чиуна, куда менее питательного и вкусного. Не говоря уж о цвете.
Римо открыл пачку белого.
— Ага! Мой любимый белый рис!
Он посмотрел в гостиную — удостовериться в отвращении, начертавшемся на пергаментной физиономии Чиуна. Но старик так и остался сидеть, как сидел в позе лотоса посреди комнаты.
— Давненько я не ел белого риса! Даже слюнки текут!
Чиун пренебрежительно фыркнул.
Римо поставил на огонь кастрюлю с водой и отмерил с полчашки риса. Пока вода закипала, он вел светскую беседу, хотя настроение у него было так себе.
И все-таки после целого дня бесплодных ссор и уговоров надо было попробовать подкатиться к Чиуну и с этой стороны тоже.
— Как мечтал я о чашке риса в пустыне после крушения! И знаешь что, Чиун?
Я был у них главным, у тех, кто спасся. Прямо посреди пустыни. И знаешь что?
Мне понравилось.
— Молодец, — сказал Чиун. — Пусть Смит на Рождество купит тебе песочницу.
— Мне нравилось, что меня слушаются. Мы сидели там, среди песка, и эти люди, которых я до того в жизни не видел, ждали от меня верных решений.
— И песок ждал тоже, — сказал Чиун.
Закипающая вода в кастрюле пустила первые пузыри, и Римо, не найдя деревянную ложку, удовлетворился пластмассовой.
— Мне кажется, некоторым я даже спас жизнь, — продолжал он. — Я всегда буду помнить об этом. Пожалуй, теперь я лучше понимаю, как важно для тебя, чтобы в Синанджу все были сыты.
Он высыпал рис в бурлящий кипяток.
Взгляд коричневатых глаз Чиуна смягчился, он было открыл рот, но опомнился, перехватил едва не сорвавшееся с губ доброе слово и снова уставился в пустоту.
Для Римо это все отнюдь не осталось незамеченным. Накрывая кастрюлю крышкой, он говорил:
— Раньше я думал, что жители Синанджу — ленивые неблагодарные паразиты.
Все и каждый. Присосались к деньгам, которые Мастер добывает потом и кровью.
Но теперь я переменил свое мнение.
Своим длиннющим ногтем Чиун смахнул что-то с глаза. Неужто слезу? Так держать, решил Римо.
— Теперь я понимаю, что это почетный долг Мастера — содержать родную деревню.
Он выждал пять минут, прежде чем снять крышку с кастрюли. Рис получился мягкий и пышный.
— Может, когда-нибудь кормить жителей Синанджу выпадет мне, — сказал Римо, раскладывая рис в две одинаковые пиалы. — Я почту это за честь.
Он покосился на Чиуна, но кореец отвернулся.
— Будешь рис? — мягко спросил Римо.
Чиун поднялся с пола так стремительно, словно его катапультировало, и золотой вспышкой цвета кимоно, в котором он был сегодня, преодолел расстояние до двери в спальню.
Дверь за ним хлопнула, но и сквозь нее Римо слышал, как громко сморкается Мастер Синанджу. Звук был похож на гусиное «га-га-га».
Через некоторое время дверь растворилась, и Чиун предстал в обрамлении проема, спокойный, величественный, с умиротворенным выражением лица.
— Да, сын мой. Немного поем, пожалуй, — чинно сказал он.
Когда они отставили опустевшие пиалы и палочки для еды, Римо сказал:
— Мне надо поговорить с тобой, папочка.
Чиун жестом остановил его:
— Приличия должны быть соблюдены. Сначала о еде.
— Да?
— Сдается мне, ты научился наконец по-настоящему готовить рис. Вот этот был сварен правильно, не то что несъедобный клей, который получается у японцев. Этот был сделан по-корейски.
— Рецепт — из китайского ресторана.
— А ты хоть знаешь, откуда он у китайцев? — фыркнул Чиун. — Китайцы стащили настоящую технологию приготовления риса у корейцев, во всем мире признанных лучшими поварами.
Римо согласно кивнул, хотя единственное корейское блюдо, какое он когда-нибудь пробовал — что-то вроде маринованной капусты, — по вкусу напоминало протухшие водоросли.
Он в ожидании опустил голову, пока Чиун не произнес наконец:
— Вот теперь можно поговорить о других вещах.
— Я знаю, Чиун, что тебе эта тема неприятна, но не могу не спросить: кто был этот тип с пистолетом?
— Какой-то безумец, которому нравится стрелять в людей, — отмахнулся Чиун.
— Один из журналистов знал его имя.
— Псевдоним, — сказал Чиун. — Американские гангстеры часто выступают под псевдонимами.
— Но этот назвал себя Римо Уильямс.
— Наверно, выудил наобум в телефонной книге, — предположил Чиун.
— Не так уж много Римо Уильямсов в телефонных книгах, папочка. А зачем Смит послал тебя в Детройт?
— Дела! — вздохнул Чиун.
— Ну это-то я понял. Что, охотишься за этим стрелком?
— Тоже мог бы понять.
— Я стараюсь держаться уважительно и беседовать, как подобает, — сказал Римо, и Чиун, на редкость пристыженный, ничего не ответил. — Я передумал об очень многих вещах там, в пустыне. Я думал о том, кто я такой и откуда и почему у меня никогда не было родных, кроме тебя, конечно. Мне кажется, потому-то меня так впечатлило такое, знаешь, уважительно-зависимое отношение остальных пассажиров. Это было похоже на семью.
Чиун молчал, и Римо продолжил:
— Странно, что у этого типа такое же имя, как у меня.
— Одно дело — иметь имя, — сказал Чиун. — Совсем другое воспользоваться чужим.
— Ты думаешь, он воспользовался моим?
— Этот человек — гнусный и жестокий обманщик, злобный, порочный белый.
Не будь он так вероломен, мою седую голову не обезобразил бы этот шрам.
— Рана скоро заживет, папочка.
— Да, но не заживет стыд. Во всяком случае, не заживет, пока я не сотру этого мерзавца с лица земли. В мире таким не место!
Голос Чиуна дрожал от гнева.
— Я готов помочь, — сказал Римо.
Но почему Чиун так странно взглянул на него в ответ? Словно сверкнула молния. Что это? Неужто страх?
— Нет, — сказал Чиун как-то слишком громко. — Ты не должен. Это запрещено.
— Стыд, что тебя тяготит, лежит и на моих плечах тоже, — возразил Римо.
— Ты же сам это знаешь.
— Я знаю это и знаю много других вещей. Некоторые из которых тебе, сын мой, неизвестны.
— Например?
— Я знаю, что делать можно и чего нельзя. И поскольку я твой учитель, а ты мой ученик, ты должен принять это без разговоров.
— Не спорю, — сказал Римо, — но твой долг — объяснить мне эти вещи, иначе я никогда их не постигну.
Не оставалось сомнений, что Чиун что-то скрывает. Но что?
— Подожди здесь, — спокойно произнес Чиун, стремительно-плавно встал и мягко зашлепал к лакированным сундукам, аккуратно составленным в углу гостиной.
Он нырнул на самое дно одного из них, порылся немного, удовлетворенно хмыкнул и вернулся, бережно держа что-то в костлявых пальцах.
Уселся наискось от Римо и подал ему то, что принес.
— Это — одно из величайших сокровищ Синанджу.
Римо принял вещицу размером с кулак, серую, испещренную блестящими крапинками кварца, холодную на ощупь.
— Простой камень? — спросил он.
— Нет, — сказал Чиун. — Не простой. Это камень с Луны.
Римо повертел его в руках.
— С Луны? Наверно, Смит раздобыл его для тебя. — Он улыбнулся. — Чем же ты заморочил Смита, что он уломал НАСА отдать тебе образец лунного грунта?
— Нет, — сказал Чиун. — Этот камень дал мне мой отец, который получил его от своего отца, и так далее, до того, кто поднял его с лунных предгорий — Мастера Шаня.
Римо вскинул бровь.
— Никогда не слыхивал о таком. И, смею предположить, вряд ли слыхивали на Луне.
— Мастер Шань, — значительно потряс головой Чиун, — известен как Мастер, который ходил на Луну.
— А, ну тогда понятно, — улыбнулся Римо. — Известно, что у Мастеров древности не было космических кораблей, но Мастера в них, естественно, не нуждались, потому что ходили в космос пешком.
— Я пропущу мимо ушей твою дерзость, ограничившись замечанием, что категоричность — прибежище невежд.
— Невежда я или нет, но первым из людей на Луну ступил Нейл Армстронг, американец. А с чего это мы вдруг о Луне? Начали с того, что есть вещи, которые тебе известны, а мне — нет, и сейчас стало категорически ясно, что о Луне ты не знаешь ничего. Меньше, чем ничего.
— Я расскажу тебе историю Мастера Шаня, — сказал Чиун. — Это было, когда в Китае правила династия Хань. Мастер Шань тогда был правящий Мастер, но за исключением похода на Луну за ним не числится великих деяний. Итак, Мастер Шань часто выполнял задания китайского императора. Это было в те дни, когда китайцы еще расплачивались по своим счетам. Страной воров и попрошаек, каким мы знаем его сейчас, Китай стал позже. Как бы то ни было, китайского императора непрестанно осаждали враги, всякие отпрыски королевской крови и претенденты на трон, которые спали и видели захватить его золото и его женщин, поскольку, помимо императрицы, он имел множество наложниц — такая традиция была тогда у императоров Китая, личностей растленных и аморальных.
Мастер Шань совершал многотрудные путешествия из деревни Синанджу в Западно-Корейском заливе к императорскому двору, чтобы уничтожить очередного врага трона, но стоило ему сместить одного, как тут же возникали все новые и новые. Тогда однажды Мастер Шань сказал императору: «Послушай, врагов у тебя — как звезд на сентябрьском небе. Каждый год ты призываешь меня, чтобы избавиться от них, но на следующий год их число только возрастает». «Разве это нехорошо, — спросил император, — ведь работы у тебя при моем дворе не убавляется?» — «Нехорошо, — отвечал Шань, — потому что скоро у китайского престола будет больше врагов, чем подданных». Император Китая обдумал услышанное и сказал: «Каковы твои предложения, Мастер Синанджу?»
Чиун сделал паузу, чтобы взять камень из рук Римо и положить его на пол посередине комнаты.
— Тогда Мастер Синанджу сказал императору: «Допусти женщин твоих врагов к своему двору. Возьми их, и тогда по крови твои враги превратятся в твоих родственников». Император обдумывал совет целый день и целую ночь, а потом ответил: «Твоя мысль имеет свои достоинства, Мастер Синанджу. Но что же мне делать с наложницами, которые у меня уже есть? Дворец и так переполнен!» «Освободи их, — сказал Мастер Синанджу, сам не без благосклонности поглядывавший на одну из наложниц императора. — Может статься, и я приму какую-нибудь в качестве оплаты». Итак, император Китая поступил, как было сказано, освободил наложниц, и одна из них, по имени Йи, стала собственностью Мастера Синанджу и вернулась в нашу деревню с Мастером Шанем.
— Ну а я голоден как волк и сейчас приготовлю рис.
— Отлично, — отозвался Мастер Синанджу и машинально прибавил: Приготовь его в Массачусетсе. — Это была фраза из застрявшего в памяти рекламного ролика.
Римо сдержался, чтобы не сдерзить, и направился в кухоньку, которая имелась при номере. На стойке, доставленные посыльным, лежали шесть пачек коричневого риса и для разнообразия одна пачка белого — по мнению Чиуна, куда менее питательного и вкусного. Не говоря уж о цвете.
Римо открыл пачку белого.
— Ага! Мой любимый белый рис!
Он посмотрел в гостиную — удостовериться в отвращении, начертавшемся на пергаментной физиономии Чиуна. Но старик так и остался сидеть, как сидел в позе лотоса посреди комнаты.
— Давненько я не ел белого риса! Даже слюнки текут!
Чиун пренебрежительно фыркнул.
Римо поставил на огонь кастрюлю с водой и отмерил с полчашки риса. Пока вода закипала, он вел светскую беседу, хотя настроение у него было так себе.
И все-таки после целого дня бесплодных ссор и уговоров надо было попробовать подкатиться к Чиуну и с этой стороны тоже.
— Как мечтал я о чашке риса в пустыне после крушения! И знаешь что, Чиун?
Я был у них главным, у тех, кто спасся. Прямо посреди пустыни. И знаешь что?
Мне понравилось.
— Молодец, — сказал Чиун. — Пусть Смит на Рождество купит тебе песочницу.
— Мне нравилось, что меня слушаются. Мы сидели там, среди песка, и эти люди, которых я до того в жизни не видел, ждали от меня верных решений.
— И песок ждал тоже, — сказал Чиун.
Закипающая вода в кастрюле пустила первые пузыри, и Римо, не найдя деревянную ложку, удовлетворился пластмассовой.
— Мне кажется, некоторым я даже спас жизнь, — продолжал он. — Я всегда буду помнить об этом. Пожалуй, теперь я лучше понимаю, как важно для тебя, чтобы в Синанджу все были сыты.
Он высыпал рис в бурлящий кипяток.
Взгляд коричневатых глаз Чиуна смягчился, он было открыл рот, но опомнился, перехватил едва не сорвавшееся с губ доброе слово и снова уставился в пустоту.
Для Римо это все отнюдь не осталось незамеченным. Накрывая кастрюлю крышкой, он говорил:
— Раньше я думал, что жители Синанджу — ленивые неблагодарные паразиты.
Все и каждый. Присосались к деньгам, которые Мастер добывает потом и кровью.
Но теперь я переменил свое мнение.
Своим длиннющим ногтем Чиун смахнул что-то с глаза. Неужто слезу? Так держать, решил Римо.
— Теперь я понимаю, что это почетный долг Мастера — содержать родную деревню.
Он выждал пять минут, прежде чем снять крышку с кастрюли. Рис получился мягкий и пышный.
— Может, когда-нибудь кормить жителей Синанджу выпадет мне, — сказал Римо, раскладывая рис в две одинаковые пиалы. — Я почту это за честь.
Он покосился на Чиуна, но кореец отвернулся.
— Будешь рис? — мягко спросил Римо.
Чиун поднялся с пола так стремительно, словно его катапультировало, и золотой вспышкой цвета кимоно, в котором он был сегодня, преодолел расстояние до двери в спальню.
Дверь за ним хлопнула, но и сквозь нее Римо слышал, как громко сморкается Мастер Синанджу. Звук был похож на гусиное «га-га-га».
Через некоторое время дверь растворилась, и Чиун предстал в обрамлении проема, спокойный, величественный, с умиротворенным выражением лица.
— Да, сын мой. Немного поем, пожалуй, — чинно сказал он.
Когда они отставили опустевшие пиалы и палочки для еды, Римо сказал:
— Мне надо поговорить с тобой, папочка.
Чиун жестом остановил его:
— Приличия должны быть соблюдены. Сначала о еде.
— Да?
— Сдается мне, ты научился наконец по-настоящему готовить рис. Вот этот был сварен правильно, не то что несъедобный клей, который получается у японцев. Этот был сделан по-корейски.
— Рецепт — из китайского ресторана.
— А ты хоть знаешь, откуда он у китайцев? — фыркнул Чиун. — Китайцы стащили настоящую технологию приготовления риса у корейцев, во всем мире признанных лучшими поварами.
Римо согласно кивнул, хотя единственное корейское блюдо, какое он когда-нибудь пробовал — что-то вроде маринованной капусты, — по вкусу напоминало протухшие водоросли.
Он в ожидании опустил голову, пока Чиун не произнес наконец:
— Вот теперь можно поговорить о других вещах.
— Я знаю, Чиун, что тебе эта тема неприятна, но не могу не спросить: кто был этот тип с пистолетом?
— Какой-то безумец, которому нравится стрелять в людей, — отмахнулся Чиун.
— Один из журналистов знал его имя.
— Псевдоним, — сказал Чиун. — Американские гангстеры часто выступают под псевдонимами.
— Но этот назвал себя Римо Уильямс.
— Наверно, выудил наобум в телефонной книге, — предположил Чиун.
— Не так уж много Римо Уильямсов в телефонных книгах, папочка. А зачем Смит послал тебя в Детройт?
— Дела! — вздохнул Чиун.
— Ну это-то я понял. Что, охотишься за этим стрелком?
— Тоже мог бы понять.
— Я стараюсь держаться уважительно и беседовать, как подобает, — сказал Римо, и Чиун, на редкость пристыженный, ничего не ответил. — Я передумал об очень многих вещах там, в пустыне. Я думал о том, кто я такой и откуда и почему у меня никогда не было родных, кроме тебя, конечно. Мне кажется, потому-то меня так впечатлило такое, знаешь, уважительно-зависимое отношение остальных пассажиров. Это было похоже на семью.
Чиун молчал, и Римо продолжил:
— Странно, что у этого типа такое же имя, как у меня.
— Одно дело — иметь имя, — сказал Чиун. — Совсем другое воспользоваться чужим.
— Ты думаешь, он воспользовался моим?
— Этот человек — гнусный и жестокий обманщик, злобный, порочный белый.
Не будь он так вероломен, мою седую голову не обезобразил бы этот шрам.
— Рана скоро заживет, папочка.
— Да, но не заживет стыд. Во всяком случае, не заживет, пока я не сотру этого мерзавца с лица земли. В мире таким не место!
Голос Чиуна дрожал от гнева.
— Я готов помочь, — сказал Римо.
Но почему Чиун так странно взглянул на него в ответ? Словно сверкнула молния. Что это? Неужто страх?
— Нет, — сказал Чиун как-то слишком громко. — Ты не должен. Это запрещено.
— Стыд, что тебя тяготит, лежит и на моих плечах тоже, — возразил Римо.
— Ты же сам это знаешь.
— Я знаю это и знаю много других вещей. Некоторые из которых тебе, сын мой, неизвестны.
— Например?
— Я знаю, что делать можно и чего нельзя. И поскольку я твой учитель, а ты мой ученик, ты должен принять это без разговоров.
— Не спорю, — сказал Римо, — но твой долг — объяснить мне эти вещи, иначе я никогда их не постигну.
Не оставалось сомнений, что Чиун что-то скрывает. Но что?
— Подожди здесь, — спокойно произнес Чиун, стремительно-плавно встал и мягко зашлепал к лакированным сундукам, аккуратно составленным в углу гостиной.
Он нырнул на самое дно одного из них, порылся немного, удовлетворенно хмыкнул и вернулся, бережно держа что-то в костлявых пальцах.
Уселся наискось от Римо и подал ему то, что принес.
— Это — одно из величайших сокровищ Синанджу.
Римо принял вещицу размером с кулак, серую, испещренную блестящими крапинками кварца, холодную на ощупь.
— Простой камень? — спросил он.
— Нет, — сказал Чиун. — Не простой. Это камень с Луны.
Римо повертел его в руках.
— С Луны? Наверно, Смит раздобыл его для тебя. — Он улыбнулся. — Чем же ты заморочил Смита, что он уломал НАСА отдать тебе образец лунного грунта?
— Нет, — сказал Чиун. — Этот камень дал мне мой отец, который получил его от своего отца, и так далее, до того, кто поднял его с лунных предгорий — Мастера Шаня.
Римо вскинул бровь.
— Никогда не слыхивал о таком. И, смею предположить, вряд ли слыхивали на Луне.
— Мастер Шань, — значительно потряс головой Чиун, — известен как Мастер, который ходил на Луну.
— А, ну тогда понятно, — улыбнулся Римо. — Известно, что у Мастеров древности не было космических кораблей, но Мастера в них, естественно, не нуждались, потому что ходили в космос пешком.
— Я пропущу мимо ушей твою дерзость, ограничившись замечанием, что категоричность — прибежище невежд.
— Невежда я или нет, но первым из людей на Луну ступил Нейл Армстронг, американец. А с чего это мы вдруг о Луне? Начали с того, что есть вещи, которые тебе известны, а мне — нет, и сейчас стало категорически ясно, что о Луне ты не знаешь ничего. Меньше, чем ничего.
— Я расскажу тебе историю Мастера Шаня, — сказал Чиун. — Это было, когда в Китае правила династия Хань. Мастер Шань тогда был правящий Мастер, но за исключением похода на Луну за ним не числится великих деяний. Итак, Мастер Шань часто выполнял задания китайского императора. Это было в те дни, когда китайцы еще расплачивались по своим счетам. Страной воров и попрошаек, каким мы знаем его сейчас, Китай стал позже. Как бы то ни было, китайского императора непрестанно осаждали враги, всякие отпрыски королевской крови и претенденты на трон, которые спали и видели захватить его золото и его женщин, поскольку, помимо императрицы, он имел множество наложниц — такая традиция была тогда у императоров Китая, личностей растленных и аморальных.
Мастер Шань совершал многотрудные путешествия из деревни Синанджу в Западно-Корейском заливе к императорскому двору, чтобы уничтожить очередного врага трона, но стоило ему сместить одного, как тут же возникали все новые и новые. Тогда однажды Мастер Шань сказал императору: «Послушай, врагов у тебя — как звезд на сентябрьском небе. Каждый год ты призываешь меня, чтобы избавиться от них, но на следующий год их число только возрастает». «Разве это нехорошо, — спросил император, — ведь работы у тебя при моем дворе не убавляется?» — «Нехорошо, — отвечал Шань, — потому что скоро у китайского престола будет больше врагов, чем подданных». Император Китая обдумал услышанное и сказал: «Каковы твои предложения, Мастер Синанджу?»
Чиун сделал паузу, чтобы взять камень из рук Римо и положить его на пол посередине комнаты.
— Тогда Мастер Синанджу сказал императору: «Допусти женщин твоих врагов к своему двору. Возьми их, и тогда по крови твои враги превратятся в твоих родственников». Император обдумывал совет целый день и целую ночь, а потом ответил: «Твоя мысль имеет свои достоинства, Мастер Синанджу. Но что же мне делать с наложницами, которые у меня уже есть? Дворец и так переполнен!» «Освободи их, — сказал Мастер Синанджу, сам не без благосклонности поглядывавший на одну из наложниц императора. — Может статься, и я приму какую-нибудь в качестве оплаты». Итак, император Китая поступил, как было сказано, освободил наложниц, и одна из них, по имени Йи, стала собственностью Мастера Синанджу и вернулась в нашу деревню с Мастером Шанем.