Продолжая править одной рукой, другой Барака схватил револьвер и направил дуло в улыбающееся лицо.
   – Никогда не называй меня больше чумазой харей! – гневно вскричал он.
   – Положи свою пушку, чумазая харя.
   Барака нажал на спусковой крючок. Блеснуло яркое белое пламя. Когда ослепленный полковник, поморгав глазами, снова обрел способность видеть, в поле его зрения оказалось все то же улыбающееся лицо. Каким-то непонятным образом Барака промахнулся.
   – Я кому велел положить оружие, чумазая харя?
   – Пожалуйста, не зови меня так.
   – Вот это другой разговор. Теперь я подумаю. А тебе тоже следует знать имя своего нового хозяина. Меня зовут Нуич. Ты будешь приманкой в моей мышеловке. Ты и нефть твоего дикого народа. Она очень важна, гораздо важнее, чем ты сам.
   – Так что с нефтью? – спросил Барака.
   – С завтрашнего дня ты ее отключишь. Больше ты ее продавать не будешь.

Глава восьмая

   Послеполуденные развлечения Чиуна – просматривание излюбленных «мыльных опер» – наконец закончились. Он неспешно встал с ковра, где сидел в позе лотоса, столь же плавно повернулся и посмотрел в сторону задней стены гостиничного номера, где Римо выполнял свои упражнения.
   По всегдашней привычке Чиун оставил телевизор включенным. Выключать его – дело слуг, на роль которых подходят китайцы и ученики. Римо выключит, когда освободится.
   Ученик стоял вниз головой у задней стены, не касаясь ее. Ноги были обращены к потолку, руки разведены в стороны. Он удерживал свое тело на двух указательных пальцах.
   Неловким движением он поднял голову и посмотрел на наставника.
   – Как считаешь, Чиун? Сойдет?
   – Попробуй стать на один палец, – сказал учитель.
   Римо осторожно переместил центр тяжести таким образом, чтобы его тело опиралось на правый указательный палец; потом оторвал левую руку от пола.
   – Ха-ха! – торжествующе закричал он. – Что ты об этом скажешь, папочка?
   – У вас есть циркач, который тоже умеет это делать. А теперь – подскоки.
   – Какие еще подскоки?
   – Попробуй подскакивать на пальце.
   – Хорошо. Как тебе будет угодно.
   Римо напряг сухожилия на запястье, потом немного ослабил напряжение. Его тело чуть-чуть опустилось на пальце. Тогда он резко напряг сухожилия до предела. Внезапное это движение приподняло его тело на несколько дюймов над полом. Он проделал это еще раз, и еще, все время убыстряя темп. На четвертой попытке сила инерции движения, направленного вверх, оторвала его указательный палец примерно на дюйм от пола. Он снова опустился на этот палец, но слегка покачнулся, благодаря чему центр тяжести сместился и равновесие было нарушено. Его ступни ударились о стену и отскочили; сгруппировавшись, он мягко упал на ковер.
   Римо кинул смущенный взгляд в сторону Чиуна, но тот сидел к нему спиной, снова уставившись в экран телевизора.
   – Я упал, – сказал ему Римо.
   – Тсс!.. – оборвал его Чиун. – Подумаешь, важность.
   – Но у меня не получилось. Что я сделал не так?
   – Не мешай, – сказал Чиун. – Я должен это послушать.
   Римо поднялся на ноги и подошел к наставнику, чье внимание было поглощено программой новостей. Бесстрастный голос диктора вещал:
   «Комментируя прекращение поставок нефти в Соединенные Штаты, президент Барака назвал это реакцией Лобинии на непрекращающуюся поддержку Израиля Соединенными Штатами».
   Чиун взглянул на Римо.
   – Кто такой этот Барака?
   – Не знаю толком. Кажется, президент Лобинии или что-то в этом роде.
   – А что с королем Адрасом?
   – Адрас, Адрас… – Римо наморщил лоб. – Ах да! Его свергли. Барака занял его место.
   – Когда? – требовательно спросил Чиун.
   Римо передернул плечами.
   – Три… нет, четыре года тому назад.
   – Тьфу, птичье дерьмо!.. – выругался Чиун. Его рука метнулась к телевизору и резко нажала на выключатель. Затем Чиун обратил на Римо светло-карие пылающие гневом глаза.
   – Почему же ты мне ничего не сказал?
   – О чем?
   – Об этом Бараке. О короле Адрасе.
   – А что я должен был тебе сказать? – удивился Римо.
   – Что Барака сверг короля. – Чиун смотрел на ученика, не находя слов от возмущения. – Ну ничего, – сказал он наконец. – Как я понимаю, мне придется все делать самому. Разве можно положиться в чем-нибудь на бледный лоскут свиного уха? Никто мне ничего не рассказывает. Пусть будет так – я и сам прекрасно со всем справлюсь.
   Он повернулся и отошел от Римо.
   – Можешь ты мне сказать, что все это значит? – спросил Римо.
   – Тихо! Укладывай свои вещи, мы едем.
   – Но куда? Не мешало бы и мне знать.
   – В Лобинию.
   – Зачем?
   – У меня там дело. Но ты не беспокойся, я не собираюсь просить у тебя помощи. Я сделаю это сам. Я уже привык все делать сам.
   Он повернулся и вышел в другую комнату, оставив Римо в полном недоумении.
   – О Господи! Спаси нас и помилуй, – повторил он несколько раз.
   Тридцать шесть часов спустя Римо уже сидел напротив доктора Смита в машине с кондиционером на парковочной стоянке в международном аэропорту имени Джона Кеннеди, где владельцы грузовых самолетов подсчитывали теперь не украденные капиталы, а законные прибыли. У Римо была с собой небольшая дорожная сумка с надписью «Эйр Франс». Он посмотрел на часы.
   – Я не давал вам распоряжения лететь на Восток, Римо, – говорил Смит. – Мы должны были встретиться на Побережье.
   – Но я уже был в пути, улетаю за пределы страны.
   – Сейчас не время для отпуска, Римо. Дело, связанное с нефтью, очень серьезное. Примерно через месяц наша страна будет испытывать такой дефицит горючего, что может развалиться вся экономика.
   Римо выглянул из окна машины и посмотрел на самолет.
   – Я многого не понимаю, Римо. Нам не удается ни за что зацепиться. Это только предчувствие, но мне кажется, что за убийствами ученых стоит Барака либо одна из наших нефтяных компаний.
   Римо наблюдал, как волны горячего воздуха, выходящие из задней части реактивного самолета, искажают ландшафт за широкой летной полосой.
   – Да, – продолжал между тем Смит. – Я не удивлюсь, если окажется, что здесь замешана «Оксоноко». Вы когда-нибудь слышали это название? – Он сделал паузу, но ответа не получил. – Римо, я задал вам вопрос: вы слышали когда-нибудь о компании «Оксоноко ойл»?
   – Спросите меня, водил ли я когда-нибудь автомобиль.
   – Великолепно. Как я уже сказал, я не знаю, кто именно – Барака или эта компания, – но я чувствую, что кто-нибудь из них.
   – Что вы сказали? – рассеянно переспросил Римо.
   – Я говорю, что кто-нибудь из них стоит за убийствами американских ученых, которые занимаются нефтью.
   – Ах, вы об этом… – сказал Римо. – Можете не беспокоиться, я знаю, кто за ними стоит.
   Смит был ошарашен.
   – Вы знаете? Кто же?
   Римо покачал головой.
   – Если я скажу, вы мне не поверите. – Он наблюдал, как поднимается в воздух другой самолет. – У вас все? Я хочу успеть на посадку.
   – О чем, черт возьми, вы говорите, Римо? Вам надо выполнять задание.
   Римо посмотрел на Смита и сказал:
   – У вас плохо с нервами, Смитти. Приходите сюда и заводите разговоры: может, то, а может, се. А что, если эти покушения организовали марсиане?
   – Как вы додумались до такого? – удивился Смит.
   – Если не найдем новых источников энергии в самом ближайшем будущем, у нас не останется горючего для ракет и нам поневоле придется перестать загрязнять космос. Нет, определенно это марсиане. Я займусь ими в начале марта.
   С этими словами Римо вылез из машины и направился в зал для посадки. Смит последовал за ним, однако вне машины ему пришлось говорить с оглядкой. Римо было все равно – его взгляд рассеянно блуждал где-то поверх Скалистых гор.
   Здесь ему открылась простая истина: он работает на Смита и его организацию не потому, что имеет моральное превосходство над своими противниками; он делает это потому, что должен это делать. Чиун заключал много контрактов в своей жизни, а он, Римо, может себе позволить один-единственный, потому что так надо. Он это понял, глядя на горы. Он никогда не станет таким, как Мастер Синанджу, потому что он не Чиун. Он, Римо, – человек, который может быть только тем, чем он может быть. Точно так же Чиун есть Чиун.
   А Смит продолжал молоть вздор:
   – Это – приоритетная задача, Римо. Положение критическое.
   Римо перескочил на тротуар, запыхавшийся Смит еле нагнал его. Большая группа хмурых людей – и молодых, и таких, кому уже далеко за сорок, – торжественно проследовала в здание аэропорта. На некоторых девушках были просторные блузы без рукавов, на парнях – широкие мятые брюки и спортивные рубашки или же форменные костюмы. У некоторых были значки с надписью: «Третий международный Конгресс молодежи». Римо удивляло большое количество сорокалетних юношей, которые шли во главе этой маленькой армии, прокладывавшей себе путь в здание вокзала.
   – Мы не можем разговаривать здесь, – возопил Смит.
   – Вот и хорошо, – сказал Римо, которого это вполне устраивало.
   – Давайте пойдем обратно в машину.
   – Давайте не пойдем.
   Они вошли в здание вокзала. Чиун был уже там. Он удобно устроился на круглой дорожной подушке в окружении своих сундуков, аккуратно расставленных вокруг него. Каждый раз, когда кто-нибудь нечаянно или по небрежности задевал одно из ярко разрисованных сокровищ, тут же слышался короткий крик боли, и пострадавший уходил, хромая, – казалось, его пребольно ужалила в икру пчела. Чиун сидел с невинным видом и как ни в чем не бывало: его длинные руки двигались так молниеносно, что никто этого не замечал. Мастеру Синанджу очень не нравилось, когда кто-то задерживался у его добра.
   – Рад видеть вас здесь, Чиун, – сказал Смит. – Никак не могу убедить вашего подопечного остаться. – Он кивнул головой на Римо, который с равнодушным видом стоял рядом с ними, наблюдая за участниками Третьего международного Конгресса молодежи.
   – Убеждать несведущего человека – все равно что возводить здание на песке, – сказал Чиун.
   Затем он рассыпался в изъявлениях верности и преданности Дома Синанджу императору Смиту. Но когда Смит повторил, что хочет от наставника, чтобы тот уговорил Римо остаться в Америке и выполнить задание КЮРЕ, Чиун извинился: он плохо понимает по-английски. Единственное, что всегда получалось у него хорошо, так это слова: «Хвала императору Смиту!» Его английский так и не улучшился, пока они шли до «Боинга-747», на широких белых боках которого голубой краской были выведены буквы «Эйр Франс».
   Чиун лично проследил за погрузкой четырнадцати мест своего багажа, то суля большое вознаграждение, то угрожая всеми земными карами, если только его драгоценные сундуки пострадают.
   – Не разрешайте ему ехать! – кричал Смит Чиуну, который семенил вокруг сундуков в своем желтом халате, развевающемся, точно флаг на ветру.
   – Хвала императору Смиту! – произнес Чиун, направляясь к трапу.
   Оттесненный довольно бесцеремонно нахлынувшей толпой участников Третьего международного Конгресса молодежи, Смит повернулся и оказался лицом к лицу с Римо.
   – Римо, вы обязаны выполнить это задание! Оно не терпит отлагательств, – сказал Смит.
   Римо прищурился, будто видел своего собеседника впервые.
   – Послушайте, Смитти. Я знаю, кто стоит за теми убийствами.
   – Тогда почему вам не направиться за ним? Почему вы уезжаете отдыхать?
   – Во-первых, я уезжаю не отдыхать, а во-вторых, мне не надо его искать. Он сам меня найдет, где бы я ни был. До свидания.
   Смит бросился к справочному бюро.
   – Куда направляется этот самолет? – спросил он клерка.
   – Официально – в Париж. Прямые полеты в Лобинию не разрешаются.
   – Но он летит именно туда?
   Клерк понимающе улыбнулся.
   Смиту стало легче. Должно быть, Римо что-то знает, иначе зачем бы ему лететь в Лобинию? Убийцы, наверное, были наняты Баракой. Он уже вышел было наружу, довольный полученной информацией, но вдруг повернул назад.
   – Могу я ознакомиться со списком пассажиров? – спросил он у клерка.
   – Разумеется, сэр. – Клерк протянул ему список.
   Смит заметно успокоился, когда узнал о местонахождении самолета. Когда же он просмотрел список пассажиров, лицо его озарилось улыбкой, что случалось очень и очень редко. Внизу, в самом конце списка, значилось хорошо известное ему имя: Клайтон Клогг, президент компании «Оксоноко ойл».

Глава девятая

   – Хочу, чтобы на нас напали воздушные пираты и украли вместе с самолетом! – Девушке, сидевшей рядом с Римо, приходилось кричать, чтобы перекрыть шум моторов. При этом у нее колыхались торчащие под тонкой белой рубашкой груди. – А вы хотите?
   – Зачем? – сказал Римо, смотревший мимо головы Чиуна в окно.
   Чиун непременно захотел сесть у окна: если вдруг оторвется крыло, надо вовремя уследить за этим, чтобы успеть вознести молитвы предкам.
   – Для меня это единственный выход, – пожаловался он. – Если же я буду ожидать, чтобы ты сообщил мне о чем-нибудь, я никогда ничего не узнаю.
   – Тьфу, пропасть! – проворчал Римо. – Я же не представлял, что тебя интересует Лобиния. Откуда мне может быть известно, что тысячу лет назад Дом Синанджу заключил с кем-то какой-то контракт? Сделай одолжение, запиши, с кем у вас имеются соглашения, а я найму классных ищеек, чтобы следить за ними.
   – Теперь уже поздно раздавать глупые обещания и оправдываться, – сказал Чиун. – Я понял, что придется всем заниматься самому.
   Первое, что он сделал, придя к этому выводу, было решение занять место не иначе как у окна, где он и сидел теперь, не отводя напряженного взора от крыльев воздушного лайнера, которые, на взгляд Римо, и не думали падать.
   – Зачем вам понадобились воздушные пираты? – снова спросил Римо, повысив голос, чтобы быть услышанным за шумом моторов и звуками музыки, доносившейся вместе с громкими криками из носовой части самолета.
   – Это безумно интересно! – сказала девушка. – Мы ведь и сами собираемся сделать что-то реальное. Принять участие, так сказать.
   – Участие в чем? – не понял Римо.
   – В борьбе за освобождение Третьего мира. Вы что, никогда о нем не слышали? Палестинские беженцы… Они хотят вернуть свою землю, отнятую у них империалистами, грязными сионистскими свиньями. Будь они прокляты, иудействующие подонки! Вы знаете, ведь они забрали у палестинцев лучшие земли: леса, озера, плодородные поля…
   – Насколько я знаю, – сказал Римо, – когда Израиль получил эти земли, там был только песок. Его и сейчас там хватает. Почему бы беженцам не взять себе свой кусок пустыни и не вырастить там что-нибудь?
   – Все ясно – вы заражены этой свинячьей сионистской пропагандой. Деревья там были. Каждый, кто думает иначе, подкуплен ЦРУ. Давайте познакомимся: меня зовут Джесси Дженкинс. А вас?
   – Римо.
   – А фамилия?
   – Гольдберг.
   Девушка, похоже, пропустила мимо ушей еврейскую фамилию.
   – Зачем вы летите в Лобинию? Вы придете на Конгресс молодежи?
   – Не знаю, – сказал Римо. – Надо заглянуть в свою программу. Помнится, в понедельник, с двух до четырех, у меня поездка в пустыню. Во вторник весь день – осмотр песков. В среду надо бы посмотреть на дерево, имеющееся в Лобинии. В четверг – дюны… Не думаю, что у меня будет свободное время. В Лобинии полно всяких достопримечательностей, особенно если вы любите песок.
   – Нет, кроме шуток, вы должны прийти на наш форум. Это будет потрясающе: молодежь всего мира съедется в Лобинию, чтобы нанести сокрушительный удар по империализму. Чтобы сообща поднять голос в защиту мира во всем мире,
   – А начать вы хотите, конечно, с разгрома Израиля? – спросил Римо.
   – Конечно! – раздался поблизости мужской голос.
   Римо впервые отвернулся от окна, чтобы взглянуть на того, кто говорит. Попутно его глаза задержались на девушке. Это была негритянка с характерным разрезом глаз, с гладкой, лоснящейся кожей, черной, как антрацит. Черты лица у нее были тонкие и изящные. Девушка была красива, несмотря на темный цвет кожи.
   Немного позади них по другую сторону прохода сидел мужчина, вмешавшийся в их разговор. На нем был темный комбинезон и тенниска не первой свежести, вокруг шеи – черно-белый воротничок католического священника. Он выглядит как белая пародия на зомби, подумал Римо.
   – Вы что-то сказали, монсеньор?
   – Я не монсеньор, а всего-навсего парижский аббат. Отец Гарриган. Я пострадал…
   – Это ужасно! – перебил его Римо. – Никто не должен страдать.
   – Я пострадал от рук тех реакционных элементов в нашей церкви и в нашем обществе, которые призывают к кровопролитию. Гнусные поджигатели войны!
   – Как, например, Израиль?
   – Вы правы, – сказал отец Гарриган, опуская очи долу с тем грустным выражением, которое, вероятно, выработалось у него благодаря постоянному чувству жалости к себе. – Ох, уж эти мне сионистские свиньи! Я хотел бы сжечь их всех заживо.
   – Кто-то уже пытался это сделать, – напомнил Римо.
   – Разве? – удивился отец Гарриган, как если бы он никогда не слышал о ком-то, у кого хватило дерзости украсть его – и только его – идею. – Кто бы он ни был, но если бы он довел это дело до конца, у нас не было бы сейчас никаких проблем.
   – Я горячо сочувствую тем двумстам миллионам арабов, которых обидели три миллиона евреев, – сказал Римо.
   – Чертовски верно! – подхватил отец Гарриган. – Этот узел нельзя развязать без кровопролития. – Он так энергично закивал головой, что его седые локоны выбились из-под шапочки и упали на лоб. Он отвел свои светло-голубые глаза от Римо и посмотрел в носовую часть самолета, где делегаты Конгресса молодежи развлекали друг друга в проходах между рядами кресел под звуки единственной расстроенной гитары.
   Римо повернулся к Джесси Дженкинс и внимательно ее оглядел. На вид ей было где-то около тридцати.
   – Пожалуй, вам уже немного поздновато путешествовать в такой компании, – сказал он.
   – Говорят, женщине столько лет, на сколько она себя чувствует, а я чувствую себя юной. О, как мне хочется, чтобы нас украли!
   – На это нет ни малейшего шанса.
   – Почему?
   – Как почему? Если бы даже воздушные пираты ограбили всех в этом салоне, они не набрали бы и двадцати центов. А если бы они потребовали за нас выкуп, их подняли бы на смех. Воздушные пираты слишком умны, чтобы захватывать наш лайнер: весь список пассажиров не стоит таких трудов.
   Негритянка наклонилась ближе к Римо.
   – В хвостовой части салона сидит человек, который кой-чего стоит.
   – В самом деле?
   – Да. Его зовут Клайтон Клогг. Он – президент «Оксоноко».
   «Оксоноко»… Римо где-то слышал это название. Точно. От Смита. Смит считает, что «Оксоноко» может быть замешана в убийствах ученых. Римо уже собирался обернуться и посмотреть на Клайтона Клогга, когда Джесси спросила:
   – А вы так и не сказали мне, почему вы летите в Лобинию.
   – Хочу поставить в известность полковника Бараку, что я нашел заменитель нефти.
   – Заменитель нефти? – Девушка была заинтригована.
   – Может быть, он захочет купить его у меня, – продолжал Римо. – А если не купит, я продам его Западу, и весь этот нефтяной шантаж провалится.
   – Я не знала, что существуют заменители нефти.
   – Их и не было, пока я не изобрел один. Можете пойти и узнать у своего приятеля Клогга. Скажите ему, что я нашел заменитель нефти. Посмотрите тогда, что будет.
   – Кажется, я так и сделаю. – Она поднялась с кресла и пошла в хвостовую часть лайнера. Там посреди трех пустых кресел сидел толстый мужчина со свиноподобным лицом, курносым носом и широкими ноздрями. Он чувствовал себя явно неуютно в подобном окружении.
   Римо хотелось понаблюдать за реакцией Клогга, затем он решил, что лучше, пожалуй, рассматривать левое крыло самолета.
   – Я все решил, – произнес Чиун.
   – Крыло пока держится. Все в порядке, – заверил его Римо.
   Старец посмотрел на своего ученика уничтожающим взглядом.
   – Что ты сказал?!
   – Ничего, папочка, считай, что я ничего не говорил. Забудь об этом.
   – Я уже забыл. Не стоит обращать внимания на всякую чепуху. Послушай, я все обдумал. Я поговорю с этим Баракой и предложу ему вернуть корону добром, пока не поздно.
   – Но почему? Это на тебя не похоже.
   – Еще как похоже. Так поступают все здравомыслящие люди. Надо избегать насилия, где это возможно. Если мне удастся уговорить его вернуть трон высокочтимому королю Адрасу, тогда Барака сможет спокойно уйти и жить с миром.
   Кроткое, почти нежное выражение лица Чиуна насторожило Римо.
   – Скажи мне честно, Чиун. Адрас тебе должен?
   – Ну, не совсем так… Один из его предков не уплатил нам сполна.
   – Значит, у Дома Синанджу нет с ним контракта?
   – Конечно, есть. Платеж лишь отсрочен – контракты ведь не теряют силы. Тот его предок, наверное, собирался уплатить, но не успел. Редко кто заставляет ждать Дом Синанджу.
   – Еще бы! – сказал Римо.
   Отец Гарриган расслышал только последний слог из произнесенной Чиуном фразы[2].
   – Евреи! Презренные евреи! – заблажил он. – Их надо всех сжечь!
   – Не обращай на него внимания, – сказал Чиун. – Никакой он не святой человек. А с Баракой я сначала поговорю.
   – Ты уверен, что тебя к нему пустят?
   – Я не продавец зубных щеток, – надменно проговорил Чиун. – Я – Мастер Синанджу. Он примет меня.
   – И хорошо сделает.
   – Да уж, конечно.
   Чиун вновь уставился на правое крыло лайнера, а Римо посмотрел через плечо на Джесси Дженкинс, идущую вдоль салона к Клайтону Клоггу. Вот она подошла и легко скользнула в пустое кресло рядом с президентом «Оксоноко».
   Клогг неприязненно взглянул на девушку. Его широкие ноздри еще больше расширились.
   – Прошу прощения, это место занято, – сказал он.
   – Кем? – спросила Джесси.
   – Им пользуюсь я, – гнусаво проговорил он.
   – Сейчас вы им не пользуетесь. Я посижу в нем, пока оно вам не понадобится.
   – Если вы не освободите мое кресло, я позову стюардессу, – сказал Клогг.
   – В чем дело, господин хозяин-крупной-нефтянойкомпании? Разве я недостаточно хороша, чтобы посидеть в вашем кресле?
   – Считайте, что так.
   – Видите ли, мистер Клогг, мне кажется, пассажирам этого лайнера будет интересно узнать, что вы – президент «Оксоноко», компании кровососов.
   Эта угроза испугала Клогга, считавшего, что он путешествует инкогнито.
   – Ладно уж, – сказал он примирительным тоном. – Сидите, если вам так нравится.
   – Благодарю вас, я посижу. А теперь расскажите мне, зачем вы летите в Лобинию и что собой представляет нефтяной бизнес.
   Проигнорировав ее первый вопрос, Клогг целых десять минут потратил на второй. Он очень подробно объяснил, почему его компания, как и все прочие нефтяные компании, является настоящим благодетелем, слугой народа и как выиграет мировое сообщество, если все люди враз поймут, кто их истинные друзья.
   Джесси слушала эту лекцию с улыбкой на лице и время от времени хихикая. Наконец она спросила:
   – Что вы предполагаете делать теперь, когда Лобиния прекратила продажу нефти Америке, а остальные арабские страны собираются последовать ее примеру?
   – Мы планируем развернуть широкий фронт работ по разведке и освоению крупных месторождений нефти. Компания выполнит свои обязанности но обеспечению энергоносителями нашей процветающей, постоянно развивающейся страны в этом процветающем, постоянно развивающемся мире.
   – Все это чудесно, – сказала Джесси. – Но у вас уйдет пять лет на то, чтобы найти нефть, и еще три года, чтобы наладить ее добычу. А что же вы собираетесь делать эти восемь лет? Заправлять лампы тюленьим жиром?
   Клогг с уважением посмотрел на девушку. Вопрос попал в точку, чего он никак не ожидал от взбалмошной, сексуально озабоченной темнокожей революционерки, не носившей бюстгальтера.
   – Мы сделаем все от нас зависящее, чтобы продолжать поставки горючего.
   – И повысите цены, так что нефть пойдет тем, у кого толстый кошелек.
   Клогг пожал плечами.
   – У нас свободный рынок, как вам известно, – сказал он.
   Джесси снова хихикнула.
   – Видите вон того человека? – Она указала на Римо. – Вам имеет смысл с ним познакомиться.
   – Почему?
   – Его зовут Римо Гольдберг. Он изобрел заменитель нефти.
   – Таковых не бывает. Нефть заменить нельзя.
   – Было нельзя, а теперь можно.
   – А что он собирается делать в Лобинии?
   – Он хочет продать изобретение Бараке. А если тот откажется, он предложит его Западу.
   – Это интересно, – сказал Клогг, глядя в затылок Римо долгим и упорным взглядом, будто пытаясь убедить самого себя, что это и впрямь интересно.
   Джесси Дженкинс покинула захваченное с бою кресло и направилась в носовую часть самолета. Убедившись, что место девушки свободно, Клогг приблизился к Римо и тяжело плюхнулся в пустующее кресло Джесси.
   Римо вопросительно на него посмотрел.
   – Власть должна принадлежать народу, – сказал Клогг.
   – Какому народу?
   – А на стороне какого народа вы сами?
   – На стороне всего народа.
   – Власть и должна принадлежать всему народу. Вы – ученый, как я понимаю?