Страница:
Разрушительное крыло съезда -- все эти аксючицы, бабурины, астафьевы, константиновы, травкины, румянцевы -- бессознательно нащупали эту лампу Алладина и время от времени в ходе съезда потирают ее: то и дело то тот, то этот депутат с важностию заявляет: "съезд правомочен принять к рассмотрению и решению любой вопрос, отнесенный к ведению Российской Федерации".
Вот этого-то права Законодателя и надо лишить.
ПОРОК И ЗАБЛУЖДЕНИЕ СОВЕТСКОГО СОЗНАНИЯ
Порочность нынешней советской конституции коренится, на мой взгляд, в ошибке народного сознания. Эта ошибка и этот порок состоят в том, что у народов, продержанных 75 лет под серпом и молотом, не только в сознание, а уже и в подкорку загнано убеждение в том, что чем больше народу соберется, тем вернее будет принятое голосованием решение. Вот это-то убеждение и является заблуждением и пороком. Это заблуждение народного сознания, во многом питавшее большевистскую философию и мораль большинства, состоит в том, что раз нас больше, то, значит, мы и правы. Есть в этой философии от примитивного общинного сознания. И есть в ней от комплекса неполноценности, и потому агрессивности, "маленького человека": "не надо мне твоего хорошего, оставь мне мое плохое".
Коммунисты очень любили эту аргументацию коллективом, съездом: "Ты умный -- а коллектив народных тебя не понимает. И не принимает, так что ж: ты один умный, а девятьсот с чем-то депутатов глупые? Да как же они могут быть глупые, когда они народные?!
Вся рота, понимаешь, не в ногу, а он один в ногу. Постыдились бы. Скромнее надо быть."
Большевистская мораль большинства состоит в том, что раз нас больше, то мы должны давить этих шибко умных и много о себе понимающих, которых всегда меньше. Именно эта большевистская философия большинства задавила насмерть и самих большевиков, и саму большевистскую страну.
Демократическая философия большинства состоит в уважении большинства к мнению меньшинства, к мнению одного, к спору с его мнением по существу, а не воздыманием дланей. Демократия сильна вниманием к доводам квалифицированного и авторитетного меньшинства. Почему меньшинства? А потому, что самых квалифицированных и самых авторитетных всегда считают единицами. Диалектика: демократическое большинство говорит единице: дай нам твое хорошее, твое высшее, и, если оно лучше и выше того, что мы считаем хорошим и высоким, мы возьмем его.
А испытывающее комплекс неполноценности большевистское большинство говорит: ненавижу тебя уже за то, что ты доктор наук и языки знаешь. Не надо мне твоего хорошего...
Из кого это большинство -- вот ведь в чем вопрос. Для машины голосования все голоса равны по весу, по значимости. А так ли должно быть? В свободном мире философ, ученый, писатель могут жить независимо. И их независимое творчество -- творчество меньшинства, считаемого единицами, -спасает большинство. Этого никогда не хотели и до сих пор не хотят понять в этой стране. Здесь у низов всегда брала верх ближняя мотивация -повластвовать над теми, кто благороднее, умнее, талантливее, поизгаляться над отмеченными божьим перстом. В свободном мире у большинства хватало ума (и уважения к чужим достоинствам) ценить таланты как национальное достояние. У нас традицией было горе от ума. У них особый вес, придаваемый большинством мнению квалифицированного меньшинства, только и делает возможным функционирование демократических институтов общества и сопряженной с ними рыночной экономики. Тут традиция другая -- большевистское неуважение к интеллекту, к порядочности, честности, доброте. Тут чекиста всегда ставили выше ученого, секретаря обкома -- выше писателя, руцкого -- выше гайдара. Тут 75 лет было принципом: мы академиев не кончали, потому назначай нас министрами. Демократия -- это структурированность, это иерархия мнений, которые должны браться обществом с разным весом.
СЪЕЗД БОЛЬШИНСТВА
Тысячеголовое чудище -- съезд только кажется сильным и неуправляемым. На деле он легко манипулируется волевым циником, согласным играть на низменных инстинктах большинства. Имраныч все потрафляет уязвленному самолюбию депутатов, по тысяче раз на день повторяя "уважаемые депутаты", а иной раз не выдержит и скажет им, что они воистину динозавры, если социалистическую законность отменять не согласные. Или вдруг признается уважаемым депутатам: "Да что вы мне все этим законом тычете! Не я ли этот закон из вас прямо-таки выколачивал". Долго съезд искал папу, ведь без папы так плохо -- не знаешь кого слушаться, чьи намерения угадывать, на кого ориентироваться и, наконец, нашел его: ревнивого, с болезненным самолюбием, хорошо понимаемого, близкого, родного большинству, большевистского папу большинства. И экономист он хороший -- доктор марксистских экономических наук, выступил с идеей социального государства, чтобы не одним богатым, а всем было хорошо. В общем, сам додумался до того, что лучше быть богатым и здоровым. Социальное государство. Так погодите, Руслан Имранович, ведь это что значит? Что вы у одних будете отбирать, а другим давать. Так вы, раз уж о социальном заговорили, то скажите, у кого будете отымать и кому давать. И докажите, что те, у кого вы собираетесь отбирать, согласны будут работать, чтобы русланы у них отбирали и, как посчитают нужным, распределяли. А то ведь у нэпманов отбирало социальное государство, а они взяли и бросили на него работать, и получилось не социальное государство, а социальный голод. Руслан Имранович кивает на Швецию. Так ведь там, Руслан Имранович, частная собственность, там частное предпринимательство, обеспечивающие их законы, там давнехонько рынок внешнюю жизнь общества шлифует. Там производят, Руслан Имранович, а потом уже распределяют. А вы, не построив производства, не заявив механизма, которым собираетесь его стимулировать, распределять тянетесь. Не слишком ли вам некогда?
Инда и матерком запустит... Родной он, близкий, свой. "Так точно, Руслан Имранович!...Так точь... Руслан Имранович!..." -- это кто ж такой послушный? Да Рябов это -- главный съездовский законник. "Чего изволите, Руслан Имранович?". "Желаю иметь своим заместителем Рябова", -- кует себе кадры Руслан Имранович. Съезд голосует. "Спасибо, уважаемые депутаты!" Власть управляемой толпы.
Вот говорят, что надо, чтобы реформа шла безболезненно. Но ведь это логически невозможно: если мне не будет больно, я не стану работать иначе. Если я (государство) буду дотировать "Россельмаш", то он так и будет гнать свои комбайны, которые никто не берет. Если я буду платить оборонным предприятиям за ракеты и пушки, то они так и будут их производить.
PEREAT MUNDUS, FIAT JUSTITIA!
Пусть гибнет мир, но торжествует юстиция. Или: пусть гибнет мир, но торжествует справедливость. Председатель комитета верхсовета по иностранным делам Евгений Амбарцумов на вопрос, как же съезд принял постановление с нарушением регламента, отвечает, что они сделали это народу во благо. Амбарцумов приводит изречение, вынесенное мною в заглавие, и говорит, что, ну вот, нельзя же так, чтобы погибнул мир, только бы торжествовал закон, дескать, это уж крайность, доведение идеи законности до абсурда. Это говорит законодатель! Эти люди! Эта публика пишет у нас законы. Тут, в этом, на мой взгляд, коренится причина всех бед: к власти пришла чернь, к власти пришли люди, не имеющие идеальных устремлений, не служившие идеальным устремлениям до своего прихода к власти. Жалкие аргументы их опровергаются легко, жалкие корыстные мотивы их поведения читаются с полувзгляда. Господин Амбарцумов не понимает, что только тот мир не погибнет, который стоит на "лишь бы торжествовала юстиция". Секрет непобедимости Рима был в его моральной бескомпромиссности: pereat mundus, fiat justitia! Амбарцумов пришел в верхсовет из журналистики, был обозревателем "Московских новостей", учил нас демократии и гласности, объяснял нам что и почему. Но вел себя мудро: не выходил из круга сегодня допустимых высказываний. Я сидел в тюрьме и ссылке, а Амбарцумов писал и объяснял -- в пределах разрешенного. Я расширял область допустимого, а Амбарцумов в нее вступал. Вступил, наконец, и в парламент. В парламенте этот демократ эпохи перестройки, этот столп яковлевских "Московских новостей" поругивает Козырева, но не ссорится с астафьевыми, константиновыми, бабуриными, аксючицами, он ни единым словом не задевает русских националистов -- все тех же бабуриных, павловых, астафьевых, константиновых, аксючицев. Оно и понятно: армянин Амбарцумов боится, что русские его затравят своей националистской ненавистью. А те глаз не спускают с "демократа" Амбарцумова, и "демократ" лавирует и лавирует. Лавирует и дрейфует -- в сторону Хасбулатова и русской правой. Лавирует и дрейфует, как лавировал и дрейфовал всю свою жизнь. Беда нашего общества в этом: откровенным политическим уголовникам не противостоит, а с ними конкурирует демократическая чернь, в политической рулетке поставившая на "демократию", въехавшая в парламент на демократической фразе, никак не обеспеченной их предыдущей жизнью.
Бедный наш народ в который раз оказался обманут политическими карьеристами. Интересно о нынешней ситуации сказал Ильич: "... к правительственной партии стремятся примазаться карьеристы и проходимцы, которые заслуживают только того, чтобы их расстреливать" (Ленин, том 31). Ильич, как всегда, погорячился, ну а пропускать карьеристов и проходимцев в высшие эшелоны власти все равно нельзя.
ПРИРОДЫ ВЕчНЫЙ МЕНЬШЕВИК
В поле действия большевистского принципа от ума всегда горе, ибо очень умных мало, умный, по слову поэта, "природы вечный меньшевик". Диалектика в том, что этот меньшевик, эта единичка (Капабланка, Колмогоров, Кавабата, Хайек, Хемингуэй) нужна большинству. Здоровому большинству. А больное большинство -- большевики -- обязаны ненавидеть того, кому больше дадено.
ЧЕГО НЕ ПОНИМАЮТ ПОКА ДАЖЕ ДЕМОКРАТЫ
Наш парламент с нашей историей (впрочем, любой парламент) не имеет права принимать любые законы -- эта идея до сих пор непонятна самым передовым парламентариям России. Сегодня, 23-го декабря 1992 года, С.Носовец, а это депутат, считающийся, и справедливо, одним из лучших в парламенте России, демократом и либералом, заявляет как самоочевидное (говорит от микрофона): "Конечно, все то, что мы здесь примем, то и закон, но ведь нужно депутатам и честь, и совесть иметь!"
Да нельзя полагаться на вашу, депутатов, честь и совесть! Не может строиться конституция в расчете на то, что представители органов власти будут честными и совестливыми. Закон должен вынуждать их быть честными и совестливыми. Закон должен ставить барьеры бессовестности и бесчестности. Закон должен ограждать общество, в том числе, и от бесчестных и бессовестных парламентариев. А он нас не ограждает. Вот проблема. А то, что я предлагаю, тот принцип, который я предлагаю положить в основу Новой Конституции, он оградит.
Если даже конституционный суд вдруг падет и окажется сам бессовестным и бесчестным, то гражданин России сможет сам определить, нарушает или нет принятый парламентом новый закон то неприкосновенное ядро, которое и служит определителем законности самих вновь принятых законов, то есть: нарушает ли этот новый закон его неотъемлемые права и свободы: свободу слова, передвижения, частной собственности на все и остальные фундаментальные права и свободы.
ПЛЮСЫ-МИНУСЫ ЕЛЬЦИНА
Первый из минусов -- в осевшей у него в костях большевистской философии, в религии большинства. Он никогда не шел один против всех. Он всегда боялся противостояния большинства. Он всегда сдавался большинству. Нет идеального, на чем он мог бы устаивать против большинства. Он не понимает, что человек, имеющий идеалы, независим от мнений большинства, он может проиграть в одном-единственном случае -- если предаст свои идеалы, если поступит не в соответствии с ними. Тот, кто боится проиграть большинству, -- обречен.
В политической карьере Ельцина было немало моментов растерянности, слабости, уступок силе. Это и невнятные объяснения на пленуме ЦК и партконференции (88-й год), и выдача оппозиции Бурбулиса, Яковлева, Гайдара в 92-м. Но сильнее всего внутреннее неблагополучие Ельцина выявил выбор им в вице-президенты Руцкого.
Я был так возмущен этим решением, что во время разговора на площади в мае 91-го сказал Э.Уразаеву, что всерьез думаю не вычеркнуть ли и Ельцина. Да, это было страшным падением -- на 6-ом съезде не предложить (и тем самым не назначить) Гайдара премьером. Судьба тогда дала Ельцину возможность не изменить ни своему слову, ни самому себе: в числе 3-х кандидатур, набравших на съезде наибольшее число голосов, был и Гайдар. Но Ельцин сдал назад, уступил большинству. Он был не готов устаивать против большинства. Сказалась идеальная коммунистическая установка не на истину, а на большинство. И все-таки самой тяжелой, непростительной ошибкой был выбор себе в вице-президенты Руцкого. Так эти люди понимают политику: ради расширения своего электората они идут на авантюру -- берут в связку человека политически -- чуждого, по человеческим качествам -- неизвестного. Лишь бы набрать голоса...
За моральную неразборчивость и политическую беспринципность Ельцина платить приходится сегодня не Ельцину -- народу. А что же Ельцину в плюс? Самое главное -- я вижу у него признаки новой, некоммунистической, идеальной установки: он уступил Гайдара, но он не уступил идеи перехода к свободной жизни, к частному предпринимательству, к частной собственности, к политическим свободам, к обеспечению прав человека. Он учится устаивать против напора низкого большинства. Наконец, он добрый человек. Он просто не умеет еще сопрягать доброту с неуступчивостью. Думаю, что эти слабости и недостатки немало способствовали избранию Ельцина президентом: он недалеко ушел от среднего советского, он близок сегодняшнему, вчера еще жившему ложными коммунистическими ценностями, советскому. Своими слабостями -- этими родимыми пятнами коммунизма -- он близок сегодняшнему среднестатистическому избирателю, который видит: "Ельцин не инопланетянин. Он такой же, как я, с теми же советскими недостатками, но, вот, избавляется же президент от них, идет к новым берегам, значит и я смогу". Поэтому, критикуя Ельцина, надо понимать, что многие из присущих гражданам его страны предрассудков обязаны быть у него по должности. Что ложью является вбивавшееся советским убеждение, что начальником должен быть (а следовательно, и является ) самый умный, самый знающий. Вовсе нет. Руководитель обязан обладать иным качеством -- уметь выслушать, понять и принять точку зрения людей, которые глубже, умнее, более знающи, чем он сам. Ельцин оказался на высоте, заявив, что в его команде все умнее и компетентнее его. Демократическая власть не претендует на обладание высшим знанием и высшим умением, претензия власти быть самой умной -- верный путь к автократии, к тоталитаризму. Эта претензия есть у Хасбулатова, и в этой претензии власти быть умнее всех (и потому не нуждаться в иных умных головах) признак и зародыш принципиальной недемократичности, устремленности к автократии и тоталитаризму хасбулатовской головки съезда и верхсовета. Съездовское большинство уже приняло самодержавную, патерналистскую норму жизни: учитель, наставник, лектор, папа Хасбулатов и послушное ему большинство. Съезд уже скатился в автократию: "Руслан Имранович, я прошу вас поддержать мое предложение, потому что, как вы скажете, так съезд и проголосует". (Вечер 7-го декабря 92-го года, один из депутатов от микрофона). Этому большинству низших достаточно псевдо-аргументов Хасбулатова, как раньше большинству низших было достаточно псевдо-аргументов Ленина-Сталина.
ХАСБУЛАТОВ АРГУМЕНТИРУЕТ
С пафосом убежденного в своей правоте человека он заявляет с трибуны съезда: "Необходимо соблюдать нынешнюю конституцию. И как этого не понимают люди, называющие себя демократами? Ведь демократия начинается с уважения к конституции и закону!" Весь съезд, в том числе демократическое меньшинство его, молча проглатывает этот аргумент. Мне не впервой учить коммунистических профессоров, поучу и этого. Господин профессор, а ведь вы неправду сказали: демократия начинается не с уважения к конституции, а с уважения к демократической конституции. Уважать конституцию, уважать внутренние законы страны -- еще не значит уважать законность и право. -- Как это? -- А так это, что законы государства могут узаконивать беззаконие -- так было в этой стране 75 лет и в Германии 12 лет. Закон может узаконивать беззаконие, закон может говорить: править страной может только компартия или только фашистская партия. Что ж, демократия начинается с соблюдения и "этих, пусть плохих, пусть несовершенных законов" (как выражается еще один коммунистический профессор -- Зорькин)? Да нет, господа профессоры, демократия с соблюдения таких законов кончается.
ДЕМОКРАТИЯ КОНчАЕТСЯ С СОБЛЮДЕНИЯ 104-Й СТАТЬИ НЫНЕШНЕЙ КОНСТИТУЦИИ
Демократия и законность начинаются с отвержения нынешней конституции, с отвержения узаконенного ею правового произвола съезда народных депутатов.
ПРЕЗИДЕНТ ДОЛЖЕН БЫТЬ ПОДОБЕН ДЯТЛУ
В 84-ом году Рейган вторично победил на выборах. В 19-ой камере Чистопольской тюрьмы нас в те дни было трое: я, Интс Цалитис и Евгений Анцупов. Я хотел победы Рейгана и потому не скрывал удовлетворения исходом выборов в Америке. Анцупов: Ну вот, делают из Рейгана панацею от всех бед... Я: Никто его не считает панацеей. Я за него, потому что он делает то, что должен делать президент. Президент должен быть подобен дятлу. Он должен понять главную политическую истину своего времени и главное направление своей политики и своих действий. Не его дело считать метры и миллиметры -он должен уметь правильно подсчитывать километры. Он должен с упорством дятла вдалбливать в сознание обывателя истину, еще не понимаемую обывателем, но уже понятую президентом. Рейган наконец-то понял, что СССР -- это империя зла. Прекрасно, что он ее вдалбливает Америке и всему миру. Мое дело открывать и доказывать и объяснять эту истину -- в том числе и рейганам. Его дело -- человека, близкого к среднему человеку общества -- с несокрушимым упорством долбить, пока не вдолбит, истину в мозги своих соотечественников. Долбить на тысячу ладов -- пословицей, притчей, рассказом, примером, рассуждением, фактом -- но всегда в одну и ту же точку, одну и ту же истину...
ВЫСТУПЛЕНИЕ ПО ДАГЕСТАНСКОМУ ТЕЛЕВИДЕНИЮ 5-ГО АПРЕЛЯ 1993г.
САЛАМ ХАВЧАЕВ: Добрый вечер. В пятницу в передаче "Позиция и оппозиция" мы пятьдесят минут посвятили самой злободневной теме сегодняшнего дня -прошедшему съезду и предстоящему референдуму, и вот сегодня, без раскачки, мы хотим продолжить разговор на эту тему с другим собеседником -- известным правозащитником Вазифом Мейлановым. Вазиф, Вы приходите на телевидение в решающие моменты жизни нашего общества, России, республики... Может быть, лучше посвятить несколько минут общим вопросам, а потом отдельные вопросы конкретизировать?
ВАЗИФ МЕЙЛАНОВ: Я, собственно, как раз так и хотел. Я уже говорил о положении дел с сегодняшней конституцией. Но после того, как я посмотрел и восьмой, и девятый съезды, я продолжил свою логику и дошел до интересного, на мой взгляд, вывода. Я пришел к выводу, который пока не сделан никем, -- и в этом я вижу ошибку и съезда, и сторонников президента: в закрывании глаз на ситуацию с правом и конституцией.
Я считаю, что у нас конституции нет. Нет конституции -- потому и соблюдать нечего, и нет того, за соблюдение чего следует бороться. То есть, теряет смысл конституционный суд.
Я уже говорил о 104-й статье, но сейчас скажу об этом иначе. Я поставлю такой вопрос: что постоянно в нашей конституции, что константа, что неизменно в нашей конституции? А в конституции что-то должно быть неизменно, ибо неизменная часть конституции и придает стабильность государству. Так вот: в нашей конституции записано: "постоянным во мне является только моя изменчивость". Только ее изменчивость! В 104-й статье записано, что съезд правомочен принять к рассмотрению и решению любой вопрос относящийся к ведению Российской Федерации. Что из этого следует? На мой взгляд, следует, логически, что не действуют все остальные статьи конституции: с принятием этой статьи все остальные статьи теряют силу.
Почему? А вот смотрите: в 121-й статье написано, что министра Российской Федерации назначает и освобождает президент -- по представлению председателя совета министров. В то же время Хасбулатов на последнем съезде "грозно" (в кавычках) заявляет: "Чтоб через час министр безопасности был здесь, а то прям на съезде его и сымем". Как сымем? Ведь министров снимает и назначает президент по представлению... и т.д.? А с другой стороны: назначение министров Российской Федерации относится к ведению Российской Федерации? -- Да. -- Значит, тем самым, по 104-й статье, и к ведению съезда! Или вот -- выборы президента: по конституции это всенародные выборы с прямым, равным и тайным голосованием. Но никто не задается вопросом: а что -- выборы президента Российской Федерации относятся к ведению Российской Федерации? Да? Но тем самым, по 104-й статье, -- и к ведению съезда. Значит, по той же конституции, съезд может избрать и президента Российской Федерации.
В 104-й статье записано: "К исключительному ведению съезда относится принятие конституции и внесение в нее изменений и дополнений". Это означает, что страна вынуждена жить "от съезда к съезду", гадая, что на очередном съезде ее ждет, какие еще поправки внесет съезд в конституцию, ведь съезд, по 104-й статье, может вносить ЛЮБЫЕ изменения в конституцию. Съезд может двумя третями проголосовать и отменить сам пост президента, т.е. перевести страну в новый строй жизни: из президентской республики (с уравновешенностью президентской власти парламентскою) -- одним воздыманием дланей -- перевести страну в "парламентскую " (в кавычках) республику.
С.Х.: Может быть хватит об этом, мы уже шесть минут говорим о конституции.
В.М.: Не хватит, это важно. Меня удивляет (хотя я знаю причину такого поведения) что ни президентская, ни съездовская стороны не признают того, что конституции нет. Каждая из сторон клянется в верности конституции и обязуется ее соблюдать. А ее нет, конституции! Сто четвертая статья обнулила все статьи конституции. Привести 104-ю статью в соответствие с принципом разделения властей, как это было предложено на последнем съезде ("поручить верховному совету"), невозможно: нужно переработать всю конституцию, строить ее на ином принципе.
Еще одно следствие из 104-й статьи: не работает конституционный суд. Зорькин на одном из съездов говорит: "Ваше постановление противоречит конституции, вы тогда уже или это постановление отменяйте, или конституцию меняйте". То есть Зорькин и конституционный суд теоретически, в принципе, не могут намертво зачеркнуть, отменить ни одно из постановлений съезда.
Ибо съезд может в обоснование своего неправового, неконституционного решения изменить саму конституцию!
По нынешней конституции он правомочен это сделать. Поэтому Зорькин и конституционный суд обречены всегда быть на стороне съезда.
Что я предлагаю сделать? На каком ином принципе стоящая, какая, на этот переходный период, по конструкции нужна нам конституция? Не на том принципе, на котором построены конституции стран развитой демократии -- сдержек и противовесов. Предлагаемая мной конституция имеет более жесткую конструкцию: в ней должно быть две части: первая часть -- мета-ядро, мета-конституция, в нее должны входить статьи, которые не подлежат изменению ни парламентом и никем. На какое-то, пока неопределенное время, не подлежат. В метаконституцию включить: гарантии прав и свобод, в том числе свобод слова и печати, исчерпывающим списком в нее же включить полномочия президента и парламента (съезда не будет). Туда же включить регламент парламента. Туда же включить закон о выборах. Это будет неприкосновенное ядро. Остальные статьи конституции обязаны не противоречить статьям этого ядра, проверка конституционности решений парламента будет производиться по сверке их со статьями метаконституции. Не противоречат этому неприкосновенному ядру -значит принятые парламентом дополнения к конституции конституционны. Мой план даст незыблемую основу деятельности конституционного суда и лишит законодателей права на произвол.
Думаю, мы неслучайно упали из автократии генеральных секретарей (автократия, в переводе с древнегреческого, -- самовластье, самодержавие), не в демократию, а в охлократию (толпократию): у нас коллективным самодержцем стал съезд. Этот коллективный самодержец для страны намного опаснее единого самодержца, ибо единость самодержца предполагает единство воли скрепляющей государство, а коллективный самодержец лишен единства воли, а тем самым и просто воли, и тем самым он планирует и подготавливает распад государства на фрагменты, каждый из которых уже будет обладать единством воли.
С.Х.: Ну, может быть, мы начнем с анализа вопросов референдума? На один из них Вы недвусмысленно ответили -- Вы против охлократии, главенства верховного совета и съезда, -- тут трудно с Вами не согласиться. Означает ли это, что Вы за президентскую власть? А как быть с вопросом об экономической политике? В какой мере он правомерен? Можно быть за президента, но не соглашаться с его экономической программой... тут много нюансов.
В.М.: Ну, безусловно, я за президентскую республику, только тут надо объяснить. Ведь президентская республика не означает автократии. Президентская республика -- это та форма демократии, которая сегодня нам нужна. Ведь президент не самодержец. Он не самодержец! Почему? ЗАКОНОВ ОН НЕ ИЗДАЕТ.
Вот этого-то права Законодателя и надо лишить.
ПОРОК И ЗАБЛУЖДЕНИЕ СОВЕТСКОГО СОЗНАНИЯ
Порочность нынешней советской конституции коренится, на мой взгляд, в ошибке народного сознания. Эта ошибка и этот порок состоят в том, что у народов, продержанных 75 лет под серпом и молотом, не только в сознание, а уже и в подкорку загнано убеждение в том, что чем больше народу соберется, тем вернее будет принятое голосованием решение. Вот это-то убеждение и является заблуждением и пороком. Это заблуждение народного сознания, во многом питавшее большевистскую философию и мораль большинства, состоит в том, что раз нас больше, то, значит, мы и правы. Есть в этой философии от примитивного общинного сознания. И есть в ней от комплекса неполноценности, и потому агрессивности, "маленького человека": "не надо мне твоего хорошего, оставь мне мое плохое".
Коммунисты очень любили эту аргументацию коллективом, съездом: "Ты умный -- а коллектив народных тебя не понимает. И не принимает, так что ж: ты один умный, а девятьсот с чем-то депутатов глупые? Да как же они могут быть глупые, когда они народные?!
Вся рота, понимаешь, не в ногу, а он один в ногу. Постыдились бы. Скромнее надо быть."
Большевистская мораль большинства состоит в том, что раз нас больше, то мы должны давить этих шибко умных и много о себе понимающих, которых всегда меньше. Именно эта большевистская философия большинства задавила насмерть и самих большевиков, и саму большевистскую страну.
Демократическая философия большинства состоит в уважении большинства к мнению меньшинства, к мнению одного, к спору с его мнением по существу, а не воздыманием дланей. Демократия сильна вниманием к доводам квалифицированного и авторитетного меньшинства. Почему меньшинства? А потому, что самых квалифицированных и самых авторитетных всегда считают единицами. Диалектика: демократическое большинство говорит единице: дай нам твое хорошее, твое высшее, и, если оно лучше и выше того, что мы считаем хорошим и высоким, мы возьмем его.
А испытывающее комплекс неполноценности большевистское большинство говорит: ненавижу тебя уже за то, что ты доктор наук и языки знаешь. Не надо мне твоего хорошего...
Из кого это большинство -- вот ведь в чем вопрос. Для машины голосования все голоса равны по весу, по значимости. А так ли должно быть? В свободном мире философ, ученый, писатель могут жить независимо. И их независимое творчество -- творчество меньшинства, считаемого единицами, -спасает большинство. Этого никогда не хотели и до сих пор не хотят понять в этой стране. Здесь у низов всегда брала верх ближняя мотивация -повластвовать над теми, кто благороднее, умнее, талантливее, поизгаляться над отмеченными божьим перстом. В свободном мире у большинства хватало ума (и уважения к чужим достоинствам) ценить таланты как национальное достояние. У нас традицией было горе от ума. У них особый вес, придаваемый большинством мнению квалифицированного меньшинства, только и делает возможным функционирование демократических институтов общества и сопряженной с ними рыночной экономики. Тут традиция другая -- большевистское неуважение к интеллекту, к порядочности, честности, доброте. Тут чекиста всегда ставили выше ученого, секретаря обкома -- выше писателя, руцкого -- выше гайдара. Тут 75 лет было принципом: мы академиев не кончали, потому назначай нас министрами. Демократия -- это структурированность, это иерархия мнений, которые должны браться обществом с разным весом.
СЪЕЗД БОЛЬШИНСТВА
Тысячеголовое чудище -- съезд только кажется сильным и неуправляемым. На деле он легко манипулируется волевым циником, согласным играть на низменных инстинктах большинства. Имраныч все потрафляет уязвленному самолюбию депутатов, по тысяче раз на день повторяя "уважаемые депутаты", а иной раз не выдержит и скажет им, что они воистину динозавры, если социалистическую законность отменять не согласные. Или вдруг признается уважаемым депутатам: "Да что вы мне все этим законом тычете! Не я ли этот закон из вас прямо-таки выколачивал". Долго съезд искал папу, ведь без папы так плохо -- не знаешь кого слушаться, чьи намерения угадывать, на кого ориентироваться и, наконец, нашел его: ревнивого, с болезненным самолюбием, хорошо понимаемого, близкого, родного большинству, большевистского папу большинства. И экономист он хороший -- доктор марксистских экономических наук, выступил с идеей социального государства, чтобы не одним богатым, а всем было хорошо. В общем, сам додумался до того, что лучше быть богатым и здоровым. Социальное государство. Так погодите, Руслан Имранович, ведь это что значит? Что вы у одних будете отбирать, а другим давать. Так вы, раз уж о социальном заговорили, то скажите, у кого будете отымать и кому давать. И докажите, что те, у кого вы собираетесь отбирать, согласны будут работать, чтобы русланы у них отбирали и, как посчитают нужным, распределяли. А то ведь у нэпманов отбирало социальное государство, а они взяли и бросили на него работать, и получилось не социальное государство, а социальный голод. Руслан Имранович кивает на Швецию. Так ведь там, Руслан Имранович, частная собственность, там частное предпринимательство, обеспечивающие их законы, там давнехонько рынок внешнюю жизнь общества шлифует. Там производят, Руслан Имранович, а потом уже распределяют. А вы, не построив производства, не заявив механизма, которым собираетесь его стимулировать, распределять тянетесь. Не слишком ли вам некогда?
Инда и матерком запустит... Родной он, близкий, свой. "Так точно, Руслан Имранович!...Так точь... Руслан Имранович!..." -- это кто ж такой послушный? Да Рябов это -- главный съездовский законник. "Чего изволите, Руслан Имранович?". "Желаю иметь своим заместителем Рябова", -- кует себе кадры Руслан Имранович. Съезд голосует. "Спасибо, уважаемые депутаты!" Власть управляемой толпы.
Вот говорят, что надо, чтобы реформа шла безболезненно. Но ведь это логически невозможно: если мне не будет больно, я не стану работать иначе. Если я (государство) буду дотировать "Россельмаш", то он так и будет гнать свои комбайны, которые никто не берет. Если я буду платить оборонным предприятиям за ракеты и пушки, то они так и будут их производить.
PEREAT MUNDUS, FIAT JUSTITIA!
Пусть гибнет мир, но торжествует юстиция. Или: пусть гибнет мир, но торжествует справедливость. Председатель комитета верхсовета по иностранным делам Евгений Амбарцумов на вопрос, как же съезд принял постановление с нарушением регламента, отвечает, что они сделали это народу во благо. Амбарцумов приводит изречение, вынесенное мною в заглавие, и говорит, что, ну вот, нельзя же так, чтобы погибнул мир, только бы торжествовал закон, дескать, это уж крайность, доведение идеи законности до абсурда. Это говорит законодатель! Эти люди! Эта публика пишет у нас законы. Тут, в этом, на мой взгляд, коренится причина всех бед: к власти пришла чернь, к власти пришли люди, не имеющие идеальных устремлений, не служившие идеальным устремлениям до своего прихода к власти. Жалкие аргументы их опровергаются легко, жалкие корыстные мотивы их поведения читаются с полувзгляда. Господин Амбарцумов не понимает, что только тот мир не погибнет, который стоит на "лишь бы торжествовала юстиция". Секрет непобедимости Рима был в его моральной бескомпромиссности: pereat mundus, fiat justitia! Амбарцумов пришел в верхсовет из журналистики, был обозревателем "Московских новостей", учил нас демократии и гласности, объяснял нам что и почему. Но вел себя мудро: не выходил из круга сегодня допустимых высказываний. Я сидел в тюрьме и ссылке, а Амбарцумов писал и объяснял -- в пределах разрешенного. Я расширял область допустимого, а Амбарцумов в нее вступал. Вступил, наконец, и в парламент. В парламенте этот демократ эпохи перестройки, этот столп яковлевских "Московских новостей" поругивает Козырева, но не ссорится с астафьевыми, константиновыми, бабуриными, аксючицами, он ни единым словом не задевает русских националистов -- все тех же бабуриных, павловых, астафьевых, константиновых, аксючицев. Оно и понятно: армянин Амбарцумов боится, что русские его затравят своей националистской ненавистью. А те глаз не спускают с "демократа" Амбарцумова, и "демократ" лавирует и лавирует. Лавирует и дрейфует -- в сторону Хасбулатова и русской правой. Лавирует и дрейфует, как лавировал и дрейфовал всю свою жизнь. Беда нашего общества в этом: откровенным политическим уголовникам не противостоит, а с ними конкурирует демократическая чернь, в политической рулетке поставившая на "демократию", въехавшая в парламент на демократической фразе, никак не обеспеченной их предыдущей жизнью.
Бедный наш народ в который раз оказался обманут политическими карьеристами. Интересно о нынешней ситуации сказал Ильич: "... к правительственной партии стремятся примазаться карьеристы и проходимцы, которые заслуживают только того, чтобы их расстреливать" (Ленин, том 31). Ильич, как всегда, погорячился, ну а пропускать карьеристов и проходимцев в высшие эшелоны власти все равно нельзя.
ПРИРОДЫ ВЕчНЫЙ МЕНЬШЕВИК
В поле действия большевистского принципа от ума всегда горе, ибо очень умных мало, умный, по слову поэта, "природы вечный меньшевик". Диалектика в том, что этот меньшевик, эта единичка (Капабланка, Колмогоров, Кавабата, Хайек, Хемингуэй) нужна большинству. Здоровому большинству. А больное большинство -- большевики -- обязаны ненавидеть того, кому больше дадено.
ЧЕГО НЕ ПОНИМАЮТ ПОКА ДАЖЕ ДЕМОКРАТЫ
Наш парламент с нашей историей (впрочем, любой парламент) не имеет права принимать любые законы -- эта идея до сих пор непонятна самым передовым парламентариям России. Сегодня, 23-го декабря 1992 года, С.Носовец, а это депутат, считающийся, и справедливо, одним из лучших в парламенте России, демократом и либералом, заявляет как самоочевидное (говорит от микрофона): "Конечно, все то, что мы здесь примем, то и закон, но ведь нужно депутатам и честь, и совесть иметь!"
Да нельзя полагаться на вашу, депутатов, честь и совесть! Не может строиться конституция в расчете на то, что представители органов власти будут честными и совестливыми. Закон должен вынуждать их быть честными и совестливыми. Закон должен ставить барьеры бессовестности и бесчестности. Закон должен ограждать общество, в том числе, и от бесчестных и бессовестных парламентариев. А он нас не ограждает. Вот проблема. А то, что я предлагаю, тот принцип, который я предлагаю положить в основу Новой Конституции, он оградит.
Если даже конституционный суд вдруг падет и окажется сам бессовестным и бесчестным, то гражданин России сможет сам определить, нарушает или нет принятый парламентом новый закон то неприкосновенное ядро, которое и служит определителем законности самих вновь принятых законов, то есть: нарушает ли этот новый закон его неотъемлемые права и свободы: свободу слова, передвижения, частной собственности на все и остальные фундаментальные права и свободы.
ПЛЮСЫ-МИНУСЫ ЕЛЬЦИНА
Первый из минусов -- в осевшей у него в костях большевистской философии, в религии большинства. Он никогда не шел один против всех. Он всегда боялся противостояния большинства. Он всегда сдавался большинству. Нет идеального, на чем он мог бы устаивать против большинства. Он не понимает, что человек, имеющий идеалы, независим от мнений большинства, он может проиграть в одном-единственном случае -- если предаст свои идеалы, если поступит не в соответствии с ними. Тот, кто боится проиграть большинству, -- обречен.
В политической карьере Ельцина было немало моментов растерянности, слабости, уступок силе. Это и невнятные объяснения на пленуме ЦК и партконференции (88-й год), и выдача оппозиции Бурбулиса, Яковлева, Гайдара в 92-м. Но сильнее всего внутреннее неблагополучие Ельцина выявил выбор им в вице-президенты Руцкого.
Я был так возмущен этим решением, что во время разговора на площади в мае 91-го сказал Э.Уразаеву, что всерьез думаю не вычеркнуть ли и Ельцина. Да, это было страшным падением -- на 6-ом съезде не предложить (и тем самым не назначить) Гайдара премьером. Судьба тогда дала Ельцину возможность не изменить ни своему слову, ни самому себе: в числе 3-х кандидатур, набравших на съезде наибольшее число голосов, был и Гайдар. Но Ельцин сдал назад, уступил большинству. Он был не готов устаивать против большинства. Сказалась идеальная коммунистическая установка не на истину, а на большинство. И все-таки самой тяжелой, непростительной ошибкой был выбор себе в вице-президенты Руцкого. Так эти люди понимают политику: ради расширения своего электората они идут на авантюру -- берут в связку человека политически -- чуждого, по человеческим качествам -- неизвестного. Лишь бы набрать голоса...
За моральную неразборчивость и политическую беспринципность Ельцина платить приходится сегодня не Ельцину -- народу. А что же Ельцину в плюс? Самое главное -- я вижу у него признаки новой, некоммунистической, идеальной установки: он уступил Гайдара, но он не уступил идеи перехода к свободной жизни, к частному предпринимательству, к частной собственности, к политическим свободам, к обеспечению прав человека. Он учится устаивать против напора низкого большинства. Наконец, он добрый человек. Он просто не умеет еще сопрягать доброту с неуступчивостью. Думаю, что эти слабости и недостатки немало способствовали избранию Ельцина президентом: он недалеко ушел от среднего советского, он близок сегодняшнему, вчера еще жившему ложными коммунистическими ценностями, советскому. Своими слабостями -- этими родимыми пятнами коммунизма -- он близок сегодняшнему среднестатистическому избирателю, который видит: "Ельцин не инопланетянин. Он такой же, как я, с теми же советскими недостатками, но, вот, избавляется же президент от них, идет к новым берегам, значит и я смогу". Поэтому, критикуя Ельцина, надо понимать, что многие из присущих гражданам его страны предрассудков обязаны быть у него по должности. Что ложью является вбивавшееся советским убеждение, что начальником должен быть (а следовательно, и является ) самый умный, самый знающий. Вовсе нет. Руководитель обязан обладать иным качеством -- уметь выслушать, понять и принять точку зрения людей, которые глубже, умнее, более знающи, чем он сам. Ельцин оказался на высоте, заявив, что в его команде все умнее и компетентнее его. Демократическая власть не претендует на обладание высшим знанием и высшим умением, претензия власти быть самой умной -- верный путь к автократии, к тоталитаризму. Эта претензия есть у Хасбулатова, и в этой претензии власти быть умнее всех (и потому не нуждаться в иных умных головах) признак и зародыш принципиальной недемократичности, устремленности к автократии и тоталитаризму хасбулатовской головки съезда и верхсовета. Съездовское большинство уже приняло самодержавную, патерналистскую норму жизни: учитель, наставник, лектор, папа Хасбулатов и послушное ему большинство. Съезд уже скатился в автократию: "Руслан Имранович, я прошу вас поддержать мое предложение, потому что, как вы скажете, так съезд и проголосует". (Вечер 7-го декабря 92-го года, один из депутатов от микрофона). Этому большинству низших достаточно псевдо-аргументов Хасбулатова, как раньше большинству низших было достаточно псевдо-аргументов Ленина-Сталина.
ХАСБУЛАТОВ АРГУМЕНТИРУЕТ
С пафосом убежденного в своей правоте человека он заявляет с трибуны съезда: "Необходимо соблюдать нынешнюю конституцию. И как этого не понимают люди, называющие себя демократами? Ведь демократия начинается с уважения к конституции и закону!" Весь съезд, в том числе демократическое меньшинство его, молча проглатывает этот аргумент. Мне не впервой учить коммунистических профессоров, поучу и этого. Господин профессор, а ведь вы неправду сказали: демократия начинается не с уважения к конституции, а с уважения к демократической конституции. Уважать конституцию, уважать внутренние законы страны -- еще не значит уважать законность и право. -- Как это? -- А так это, что законы государства могут узаконивать беззаконие -- так было в этой стране 75 лет и в Германии 12 лет. Закон может узаконивать беззаконие, закон может говорить: править страной может только компартия или только фашистская партия. Что ж, демократия начинается с соблюдения и "этих, пусть плохих, пусть несовершенных законов" (как выражается еще один коммунистический профессор -- Зорькин)? Да нет, господа профессоры, демократия с соблюдения таких законов кончается.
ДЕМОКРАТИЯ КОНчАЕТСЯ С СОБЛЮДЕНИЯ 104-Й СТАТЬИ НЫНЕШНЕЙ КОНСТИТУЦИИ
Демократия и законность начинаются с отвержения нынешней конституции, с отвержения узаконенного ею правового произвола съезда народных депутатов.
ПРЕЗИДЕНТ ДОЛЖЕН БЫТЬ ПОДОБЕН ДЯТЛУ
В 84-ом году Рейган вторично победил на выборах. В 19-ой камере Чистопольской тюрьмы нас в те дни было трое: я, Интс Цалитис и Евгений Анцупов. Я хотел победы Рейгана и потому не скрывал удовлетворения исходом выборов в Америке. Анцупов: Ну вот, делают из Рейгана панацею от всех бед... Я: Никто его не считает панацеей. Я за него, потому что он делает то, что должен делать президент. Президент должен быть подобен дятлу. Он должен понять главную политическую истину своего времени и главное направление своей политики и своих действий. Не его дело считать метры и миллиметры -он должен уметь правильно подсчитывать километры. Он должен с упорством дятла вдалбливать в сознание обывателя истину, еще не понимаемую обывателем, но уже понятую президентом. Рейган наконец-то понял, что СССР -- это империя зла. Прекрасно, что он ее вдалбливает Америке и всему миру. Мое дело открывать и доказывать и объяснять эту истину -- в том числе и рейганам. Его дело -- человека, близкого к среднему человеку общества -- с несокрушимым упорством долбить, пока не вдолбит, истину в мозги своих соотечественников. Долбить на тысячу ладов -- пословицей, притчей, рассказом, примером, рассуждением, фактом -- но всегда в одну и ту же точку, одну и ту же истину...
ВЫСТУПЛЕНИЕ ПО ДАГЕСТАНСКОМУ ТЕЛЕВИДЕНИЮ 5-ГО АПРЕЛЯ 1993г.
САЛАМ ХАВЧАЕВ: Добрый вечер. В пятницу в передаче "Позиция и оппозиция" мы пятьдесят минут посвятили самой злободневной теме сегодняшнего дня -прошедшему съезду и предстоящему референдуму, и вот сегодня, без раскачки, мы хотим продолжить разговор на эту тему с другим собеседником -- известным правозащитником Вазифом Мейлановым. Вазиф, Вы приходите на телевидение в решающие моменты жизни нашего общества, России, республики... Может быть, лучше посвятить несколько минут общим вопросам, а потом отдельные вопросы конкретизировать?
ВАЗИФ МЕЙЛАНОВ: Я, собственно, как раз так и хотел. Я уже говорил о положении дел с сегодняшней конституцией. Но после того, как я посмотрел и восьмой, и девятый съезды, я продолжил свою логику и дошел до интересного, на мой взгляд, вывода. Я пришел к выводу, который пока не сделан никем, -- и в этом я вижу ошибку и съезда, и сторонников президента: в закрывании глаз на ситуацию с правом и конституцией.
Я считаю, что у нас конституции нет. Нет конституции -- потому и соблюдать нечего, и нет того, за соблюдение чего следует бороться. То есть, теряет смысл конституционный суд.
Я уже говорил о 104-й статье, но сейчас скажу об этом иначе. Я поставлю такой вопрос: что постоянно в нашей конституции, что константа, что неизменно в нашей конституции? А в конституции что-то должно быть неизменно, ибо неизменная часть конституции и придает стабильность государству. Так вот: в нашей конституции записано: "постоянным во мне является только моя изменчивость". Только ее изменчивость! В 104-й статье записано, что съезд правомочен принять к рассмотрению и решению любой вопрос относящийся к ведению Российской Федерации. Что из этого следует? На мой взгляд, следует, логически, что не действуют все остальные статьи конституции: с принятием этой статьи все остальные статьи теряют силу.
Почему? А вот смотрите: в 121-й статье написано, что министра Российской Федерации назначает и освобождает президент -- по представлению председателя совета министров. В то же время Хасбулатов на последнем съезде "грозно" (в кавычках) заявляет: "Чтоб через час министр безопасности был здесь, а то прям на съезде его и сымем". Как сымем? Ведь министров снимает и назначает президент по представлению... и т.д.? А с другой стороны: назначение министров Российской Федерации относится к ведению Российской Федерации? -- Да. -- Значит, тем самым, по 104-й статье, и к ведению съезда! Или вот -- выборы президента: по конституции это всенародные выборы с прямым, равным и тайным голосованием. Но никто не задается вопросом: а что -- выборы президента Российской Федерации относятся к ведению Российской Федерации? Да? Но тем самым, по 104-й статье, -- и к ведению съезда. Значит, по той же конституции, съезд может избрать и президента Российской Федерации.
В 104-й статье записано: "К исключительному ведению съезда относится принятие конституции и внесение в нее изменений и дополнений". Это означает, что страна вынуждена жить "от съезда к съезду", гадая, что на очередном съезде ее ждет, какие еще поправки внесет съезд в конституцию, ведь съезд, по 104-й статье, может вносить ЛЮБЫЕ изменения в конституцию. Съезд может двумя третями проголосовать и отменить сам пост президента, т.е. перевести страну в новый строй жизни: из президентской республики (с уравновешенностью президентской власти парламентскою) -- одним воздыманием дланей -- перевести страну в "парламентскую " (в кавычках) республику.
С.Х.: Может быть хватит об этом, мы уже шесть минут говорим о конституции.
В.М.: Не хватит, это важно. Меня удивляет (хотя я знаю причину такого поведения) что ни президентская, ни съездовская стороны не признают того, что конституции нет. Каждая из сторон клянется в верности конституции и обязуется ее соблюдать. А ее нет, конституции! Сто четвертая статья обнулила все статьи конституции. Привести 104-ю статью в соответствие с принципом разделения властей, как это было предложено на последнем съезде ("поручить верховному совету"), невозможно: нужно переработать всю конституцию, строить ее на ином принципе.
Еще одно следствие из 104-й статьи: не работает конституционный суд. Зорькин на одном из съездов говорит: "Ваше постановление противоречит конституции, вы тогда уже или это постановление отменяйте, или конституцию меняйте". То есть Зорькин и конституционный суд теоретически, в принципе, не могут намертво зачеркнуть, отменить ни одно из постановлений съезда.
Ибо съезд может в обоснование своего неправового, неконституционного решения изменить саму конституцию!
По нынешней конституции он правомочен это сделать. Поэтому Зорькин и конституционный суд обречены всегда быть на стороне съезда.
Что я предлагаю сделать? На каком ином принципе стоящая, какая, на этот переходный период, по конструкции нужна нам конституция? Не на том принципе, на котором построены конституции стран развитой демократии -- сдержек и противовесов. Предлагаемая мной конституция имеет более жесткую конструкцию: в ней должно быть две части: первая часть -- мета-ядро, мета-конституция, в нее должны входить статьи, которые не подлежат изменению ни парламентом и никем. На какое-то, пока неопределенное время, не подлежат. В метаконституцию включить: гарантии прав и свобод, в том числе свобод слова и печати, исчерпывающим списком в нее же включить полномочия президента и парламента (съезда не будет). Туда же включить регламент парламента. Туда же включить закон о выборах. Это будет неприкосновенное ядро. Остальные статьи конституции обязаны не противоречить статьям этого ядра, проверка конституционности решений парламента будет производиться по сверке их со статьями метаконституции. Не противоречат этому неприкосновенному ядру -значит принятые парламентом дополнения к конституции конституционны. Мой план даст незыблемую основу деятельности конституционного суда и лишит законодателей права на произвол.
Думаю, мы неслучайно упали из автократии генеральных секретарей (автократия, в переводе с древнегреческого, -- самовластье, самодержавие), не в демократию, а в охлократию (толпократию): у нас коллективным самодержцем стал съезд. Этот коллективный самодержец для страны намного опаснее единого самодержца, ибо единость самодержца предполагает единство воли скрепляющей государство, а коллективный самодержец лишен единства воли, а тем самым и просто воли, и тем самым он планирует и подготавливает распад государства на фрагменты, каждый из которых уже будет обладать единством воли.
С.Х.: Ну, может быть, мы начнем с анализа вопросов референдума? На один из них Вы недвусмысленно ответили -- Вы против охлократии, главенства верховного совета и съезда, -- тут трудно с Вами не согласиться. Означает ли это, что Вы за президентскую власть? А как быть с вопросом об экономической политике? В какой мере он правомерен? Можно быть за президента, но не соглашаться с его экономической программой... тут много нюансов.
В.М.: Ну, безусловно, я за президентскую республику, только тут надо объяснить. Ведь президентская республика не означает автократии. Президентская республика -- это та форма демократии, которая сегодня нам нужна. Ведь президент не самодержец. Он не самодержец! Почему? ЗАКОНОВ ОН НЕ ИЗДАЕТ.