Страница:
День тот завершился хорошо, можно даже сказать, отлично. Вечером Иван Савельевич откупорил для меня банку с куриной тушенкой (хотя это мое праздничное блюдо), поздравил меня почему-то с днем рождения, и мы вместе ужинали. Пару раз старик ронял вилку на пол, но я начеку – тут же подавал ее обратно.
Вообще старик мой был ужасной растеряхой. То трость у него из рук выскользнет, то очки уронит, то ключи потеряет. С громыхучими предметами проще – их не прозеваешь. А вот с перчатками беда. Пока я за машиной или пешеходом наблюдаю, мой растяпа перчатки уронит. Как жалко, что я не умею говорить. Ему бы к этим перчаткам что-нибудь пришить (колокольчик, к примеру), чтобы, когда падали на землю, я слышал. А в последний год еще одна вещь падучая прибавилась – мобильник. Хорошо хоть, люди добрые подсказали, трубку в специальный чехольчик засунули. Его и снимать не нужно, прямо через прозрачную пленку можно номер набирать. Смешно было наблюдать, как Иван Савельевич набирал номер. Остановится посреди тротуара, голову задерет вверх, словно на небо смотрит, рот раскроет (я первый раз, когда увидел, думал, сейчас запоет) и тычет пальцами в кнопки. Иногда случалось, приложит трубку к уху и вдруг резко отрывает, снова на кнопки начинает давить. Думаю, прикалывается, что ли? Я уже потом понял: номером ошибется и перенабирает.
Однажды говорит мне: эх, Трисон, Трисон, и почему ты номер не умеешь набирать? Если бы я умел говорить, ответил: вам, Иван Савельевич, дай волю, так вы бы меня и за руль автомобиля усадили. Или еще покруче пошутил бы: а вы, Иван Савельевич, жалобу в мою школу напишите, что вам такую тупую собаку сосватали. Но вы же понимаете, что мы со стариком шутили. Мы никогда по-настоящему друг на друга не злились. Мы любили друг друга и все прощали.
Что-то я ударился в воспоминания. Бабушка во всем виновата. Видите, я даже ужинал вместе с Иваном Савельевичем, а она сомневается. «Чтобы не обидел. Зверь». Хотя что я тут разбубнился. Пожилая женщина, что с нее взять. Да и мало еще меня знает. Действительно, поживем – увидим. И я на вас посмотрю, Елизавета Максимовна, и вы – на меня. Хотя что мне на вас смотреть, мне за Сашкой нужно присматривать, а вы с мамой думайте что хотите…
Глава 4
Одно радует меня: теперь в нашей семье равновесие. В смысле две женщины и двое мужчин. Вовремя я сюда приехал. Они хоть и хорошие женщины, добрые, заботливые, но мне кажется, если бы не я, загрызли бы пацана. Ясное дело, жалко мальчишку. Слепых всегда жальче других. Беспомощные они, особенно дети. Некоторые взрослые даже на чужих слепых детей без слез не могут смотреть. Конечно, большинство окружающих рады помочь инвалиду. И спасибо им за это огромное. Но, как говорил Иван Савельевич, тут фокус в другом. Понимаете, в чем дело, – слепому человеку всегда хочется ощутить себя независимым от посторонней помощи. Серьезно. И не из-за того, что инвалид такой неблагодарный. Нет. Просто эта беспрестанная опека иногда утомляет и даже гнетет. Хочется крикнуть на весь мир: смотрите, друзья, я спокойно обхожусь без вашей помощи, я не мешаю вам жить, снимите груз с плеч, займитесь своими делами!
И я их понимаю. Правильно кто-то сказал: глаза у них мертвые, да сердца живые.
Только вот одного не могу понять. Сегодня в России проживает триста тысяч инвалидов по зрению. А собак-поводырей всего одна тысяча. Иван Савельевич говорил, что у нас в стране получается одна собака на триста слепых. Это же непорядок. Это очень плохо. Есть такие страны, где одна собака-поводырь приходится на десять-двенадцать инвалидов. Вы понимаете, какая разница? Сколько ж это людей мучается без нашей помощи? Уму непостижимо.
А вы знаете, что учудили японцы? Смех и грех. Они решили обучать собак-поводырей в тюрьме. Серьезно говорю. Теперь у щенков учителя – заключенные. Совсем с ума посходили. Как они до этого додумались? Нет, ну вы представьте, берут двухмесячного щенка и ни за что ни про что – бац его в тюрьму. Прям издевательство какое-то. Бедные мои японские соплеменники. Целый год собачий ребенок живет вместе с заключенными. Правда, они там за ним ухаживают, кормят, в общем, не обижают. Потом, по достижении года, собаку начинает дрессировать опытный инструктор. Не знаю, может, я и зря возмущаюсь. Какая разница, где нам до года жить, в питомнике или тюрьме. Главное, чтобы условия были хорошими. Да и среди людей, наверное, повеселее. Заключенные – они ведь тоже люди. Нет, точно, зря я возмутился. Японцы – неглупые люди, знают, что делают.
Недавно с Сашкой отдыхали в парке. Женщины мне уже доверяют. Теперь мы вдвоем ходим в парк. А раньше ходили словно под конвоем. Я веду Саньку, а сзади мама или бабушка. Тоже мне помощницы. Маршрут-то очень легкий. Я быстро его запомнил. Можно сказать, это и не маршрут вовсе, так – легкая прогулка. Санька уже привык к трости. Вы знаете, первое время никак не могли его убедить ходить с этой тросточкой. Сопротивлялся ужасно. Две штуки нарочно сломал. У детей почти у всех так.
– Зачем мне трость, – говорит, – если Тришка есть?
Глупый. Я-то не подведу – и остановлю вовремя, и отведу в сторонку. Но как же без трости-то? Трость слепому обязательно нужна. Дуга шлейки – это только мои предупреждения, сигналы. Но иногда ты сам должен исследовать препятствие.
– Саша, – строго отвечала мама, – ты проходил обучение в Тришкиной школе. Что тебе сказали? Трость необходима. Так вот и выполняй советы опытных учителей.
Права-права мама. Только вот со школой ты, мама, загнула. Никакая она не Тришкина. В общем, постепенно вопрос с тростью урегулировался. Сашка, как и Иван Савельевич, любит со мной поговорить. Только у нас с пацаном теперь темы другие. Он очень быстро освоил шрифт Брайля. Знаете, что это такое? Выпуклые точки на листке бумаги. Слепой читает пальцами. Сашка недавно прочитал, как этот самый шрифт изобрели. Жуть, как было интересно слушать. Вообще, я заметил, Шурик очень хороший рассказчик. Когда он рассказывает, я замираю и, вывалив язык, слушаю одним ухом. Да-да, одним, потому как второе в это время на работе.
Так вот, оказывается, еще французский король Луи IX, вернувшись в Париж после поражения в Крестовых походах, основал приют для слепых «Пятнадцать очков». Странное какое-то название. Но не в названии дело. Первыми постояльцами приюта были триста рыцарей, ослепленных во время походов. Так люди осознали, что слепым нужно помогать и создавать им условия для нормальной жизни.
Затем в 1771 году молодой человек по имени Валентин Хауи как-то посетил знаменитую парижскую ярмарку, где каждый год с 14 августа по 15 сентября уличные торговцы, кукольники, циркачи демонстрировали свое мастерство. Валентин подал одному слепому мальчику милостыню и очень был удивлен, когда тот сразу же назвал номинал монеты. Так молодой человек догадался, что слепые могут осваивать грамоту при помощи осязания. Хауи открывает школу для слепых, первым учеником которой становится нищий мальчик по имени Франсуа Лезюер. Валентин учит его читать при помощи рельефных деревянных букв, из которых складывались слова. Франсуа оказался очень талантливым учеником и уже через шесть месяцев научился осязать напечатанные страницы. Валентин Хауи представил своего ученика Королевской академии. Умение Франсуа ошеломило ученых, после чего и появился рельефно-линейный шрифт. Люди водили пальцами по выпуклым буквам и складывали их в слова. Это изобретение стало распространяться по всему миру. В 1806 году Хауи приезжает в Россию по приглашению Александра I. Француз основывает Петербургский институт слепых детей, где стали печататься специальные книги. Вот так в нашей стране появилась первая библиотека для слепых.
Последователи Хауи сделали очень много полезного для слепых. Но они ошибались, утверждая: «Что удобно для видящих, то удобно и для слепых». Стали появляться и другие шрифты. Англичанин Джеймс Гол придумал угловой выпуклый шрифт. Олстон из Эдинбурга предложил свой шрифт, основанный на латинском алфавите. Кстати, шрифт Олстона очень напоминает один из сегодняшних компьютерных шрифтов – Arial. Однако изобретательная мысль не стояла на месте, многие ученые и просто энтузиасты пытались усовершенствовать шрифт.
Будущий изобретатель современного шрифта Луи Брайль в детстве лишился зрения, случайно поранив глаз шорным ножом. В десять лет маленького Луи зачисляют в Парижскую школу для слепых, где обучение проводилось по системе Хауи. Книги были большими и дорогими, потому школа располагала всего лишь четырнадцатью такими книгами. Луи все их успешно проштудировал. Система Хауи показалась юному ученику несовершенной – чтобы прочувствовать каждую букву, требовалось несколько секунд. Чтение превращалось в тяжелое и муторное занятие. Вот тогда-то Луи и понял, что необходимо искать способ, который позволит читать легко и, главное, быстро.
Изобретение Брайля имеет потрясающую предысторию. Если не возражаете, я продолжу Санькин рассказ. Во французской армии использовался очень даже самобытный буквенный код, придуманный артиллерийским офицером Шарлем Барбье для доставки ночных сообщений, которые нельзя было писать на обычной бумаге. Как их прочтешь ночью? Нужно зажигать свечу, хочешь не хочешь, а демаскируешься. Потому буквы в ночном сообщении представляли собой пробитые в картонке отверстия. Луи Брайль, овладев этим методом и убедившись, что и он еще далек от совершенства, в конце концов создал систему рельефно-точечного письма, которая позволяла быстро и надежно распознавать каждую букву.
Удивительно, но в 1829 году Совет института, которому Брайль предложил свою систему, отверг ее. А знаете, из-за чего? Только лишь потому, что разработанный шрифт был неудобен для зрячих преподавателей. Во дают! Нет чтобы думать об удобстве инвалидов, они думали о своих удобствах. Но Брайль оказался мужиком настойчивым и самостоятельно внедряет свой шрифт. У слепых его система пользуется все большей и большей популярностью, и через восемь лет Совет снова возвращается к ее рассмотрению. В этот раз Брайль добился своего, получив поддержку от ученых мужей. И по сей день во всем мире считается, что разработанная Брайлем система письменности для слепых – наилучшая. В России первая книга по системе Брайля была издана в 1885 году. Кто не знает, в январе 2009 года исполнилось двести лет со дня рождения великого слепого изобретателя.
Догадайтесь, что есть у моего Сашки? Не поверите. Специальный дисплей, на котором в ряд расположены ячейки Брайля. Текст преобразуется в сигналы, некоторые стержни в ячейках выдвигаются, и мой подопечный шуршит пальцами. Читает-читает-читает… Потом вот рассказывает мне. Ну а я уже вам. Интересно? Мне тоже. Говорят, скоро буквы Брайля заставят «бежать» по монитору, тогда слепым будет еще удобнее читать. Хорошо, хоть современные ученые не слишком рьяно пекутся о своих удобствах.
Заслушался я так, что едва бдительность не потерял. А между тем к нам на лавочку подсела слепая женщина. У нее свой поводырь, вернее, если можно так выразиться, поводырша. Зовут Марго. Ишь ты, тоже мне королева. Приятная такая собачка. Правда, не моей породы, какая-то лохматая, у нас таких в школе не было. Но красивая, бело-рыжая, остроносая, глаза яркие и блестящие. Гордая до ужаса. Видит же, что мы коллеги, а нос воротит, делает вид, что меня не замечает. Да черт с тобой. Подумаешь. Хотя, нужно отдать ей должное, профессионалка. Видимо, тоже школу прошла неплохую. Вы, наверное, думаете, как это он сразу в собаке профессионалку заметил. Все очень просто. Мимо нас прошла ватага пацанов, один присвистнул, другой причмокнул, какая-то девчонка даже остановилась напротив нас и давай гундосить: ах какие лапочки, какие миленькие. Погладить, правда, не решилась, но надоела до чертиков. Стоит, верещит и верещит. Так вот Марго даже ухом не повела. Сидит как вкопанная. Ни на свистульки, ни на чмоканья, ни на трель девчоночью внимания не обращает.
Компания ушла. Следом за ней идет, видимо, супружеская пара. Под ручку, дама в какой-то не по годам легкомысленной шляпе, мужчина с тростью, но зрячий. Так, наверное, для форсу тросточку прихватил, даже не прихрамывает. На поводке у пары плетется французский бульдог. Ленивый толстячок-круглячок. Честно говоря, мне не очень нравится эта порода. Вот уж природа создала! Чудо-юдо какое-то. Если бы у меня была такая морда, утопился бы в первой же речке. Холеный, шерсть лоснится, идет вперевалочку, сразу видно: любит вкусно поесть да подольше поспать. Не понимаю, для чего люди заводят вот таких, с позволения сказать, собачек? Ну, вот скажите, какой от него прок? Вы видели французского бульдога? Никакой пользы. Только одни заботы да расходы. Вы посмотрите, у него же один ошейник стоит больше, чем у моего Сашки брайлевский монитор. Бульдожик, поравнявшись с нами, натянул хозяйский поводок. Он, дурак, наверное, и не знает, что это означает на нашем с Марго языке. Хотя, к моему удивлению, парочка остановилась. Мы тоже так своих подопечных иногда останавливаем. Бывает, знаете, нужда припрет. Но тут остановка случилась совершенно по другому поводу. Этот прохиндей вытаращил свои и без того выпученные глаза и смотрит на нас подозрительно, то на меня, то на Марго. Мы, как и положено, делаем вид, что его не видим и что нам с ним не по пути. Тут дама в шляпе говорит:
– Пузик, ты чего встал? Познакомиться хочешь?
Нет, вы слышали? У этого собачьего поросенка и кличка соответствующая. Пузик. С ума можно сойти. И как не стыдно с таким име… с такой кличкой по улице ходить? Действительно, пузик. «Познакомиться». Делать мне нечего, с вашим Пузиком знакомиться. Идите уже своей дорогой. Не мешайте. Видите, люди отдыхают. Люди отдыхают, а мы тут на работе. Двигай-двигай, Пузик, мысленно говорю я ему, здесь ты товарищей не найдешь. Он, словно услышав мои мысли, что-то тявкнул невнятное и побежал дальше, виляя своей толстой задницей.
Марго и в этом случае вела себя очень достойно. Молодец. Настоящий поводырь. Извини, что вначале обозвал тебя поводыршей. Но, по правде говоря, я все равно недолюбливаю собак-женщин. А все из-за того, что кто-то распространяет о нас, мужчинах, гнусную ложь, дескать, поводырь девчонка лучше, чем кобель. Это клевета! Не верьте! Это ж надо такое придумать. Мол, девочки более ласковы и послушны, а мы отвлекаемся на течных… Тьфу! Язык не поворачивается говорить об этом. Я отвлекаюсь? Я не ласковый и не послушный? Ну, зачем возводить такую напраслину? Сочиняют всякую ерунду. Все эти мерзости я собственными ушами слышал. Приехала к нам одна парочка, кому-то собаку выбирали. Ходят мимо вольеров, а дамочка стрекочет:
– Только кобельков нам не предлагайте, нам – девочку.
– Почему? – спрашивает наш инструктор дядя Миша.
– Мне сказали, что девочки более покладисты и ласковы…
А мы слушаем этот бред и недоумеваем. Кто тебе сказал? Вот глупая женщина. Возомнила себя кинологом. Так что, друзья, послушайте меня. Если вам понадобится поводырь (не дай бог, конечно), выбирайте мужчину. Мы не только послушные и ласковые, но еще и ловкие и сильные. А это в нашей работе, между прочим, имеет большое значение. Ну, если уж не будет возможности выбора, тогда ничего не поделаешь – берите даму.
Сашка, устав сидеть на скамейке, приподнялся. Я тут же стал рядом с ним, подставляю дужку шлейки ему под руку.
– Триша, идем домой, – сказал он.
Я еще раз мельком взглянул на соседку. Слегка кивнул ей на прощание (хотя зря я это сделал). Мне показалось, что она ответила. Видимо, поняла, что я тоже профессионал своего дела.
Через двадцать минут мы с Санькой были уже дома. Нас обоих ждал вкуснейший обед. В хорошую семью я попал. Нравится мне здесь, но по Ивану Савельевичу все равно скучаю.
И я их понимаю. Правильно кто-то сказал: глаза у них мертвые, да сердца живые.
Только вот одного не могу понять. Сегодня в России проживает триста тысяч инвалидов по зрению. А собак-поводырей всего одна тысяча. Иван Савельевич говорил, что у нас в стране получается одна собака на триста слепых. Это же непорядок. Это очень плохо. Есть такие страны, где одна собака-поводырь приходится на десять-двенадцать инвалидов. Вы понимаете, какая разница? Сколько ж это людей мучается без нашей помощи? Уму непостижимо.
А вы знаете, что учудили японцы? Смех и грех. Они решили обучать собак-поводырей в тюрьме. Серьезно говорю. Теперь у щенков учителя – заключенные. Совсем с ума посходили. Как они до этого додумались? Нет, ну вы представьте, берут двухмесячного щенка и ни за что ни про что – бац его в тюрьму. Прям издевательство какое-то. Бедные мои японские соплеменники. Целый год собачий ребенок живет вместе с заключенными. Правда, они там за ним ухаживают, кормят, в общем, не обижают. Потом, по достижении года, собаку начинает дрессировать опытный инструктор. Не знаю, может, я и зря возмущаюсь. Какая разница, где нам до года жить, в питомнике или тюрьме. Главное, чтобы условия были хорошими. Да и среди людей, наверное, повеселее. Заключенные – они ведь тоже люди. Нет, точно, зря я возмутился. Японцы – неглупые люди, знают, что делают.
Недавно с Сашкой отдыхали в парке. Женщины мне уже доверяют. Теперь мы вдвоем ходим в парк. А раньше ходили словно под конвоем. Я веду Саньку, а сзади мама или бабушка. Тоже мне помощницы. Маршрут-то очень легкий. Я быстро его запомнил. Можно сказать, это и не маршрут вовсе, так – легкая прогулка. Санька уже привык к трости. Вы знаете, первое время никак не могли его убедить ходить с этой тросточкой. Сопротивлялся ужасно. Две штуки нарочно сломал. У детей почти у всех так.
– Зачем мне трость, – говорит, – если Тришка есть?
Глупый. Я-то не подведу – и остановлю вовремя, и отведу в сторонку. Но как же без трости-то? Трость слепому обязательно нужна. Дуга шлейки – это только мои предупреждения, сигналы. Но иногда ты сам должен исследовать препятствие.
– Саша, – строго отвечала мама, – ты проходил обучение в Тришкиной школе. Что тебе сказали? Трость необходима. Так вот и выполняй советы опытных учителей.
Права-права мама. Только вот со школой ты, мама, загнула. Никакая она не Тришкина. В общем, постепенно вопрос с тростью урегулировался. Сашка, как и Иван Савельевич, любит со мной поговорить. Только у нас с пацаном теперь темы другие. Он очень быстро освоил шрифт Брайля. Знаете, что это такое? Выпуклые точки на листке бумаги. Слепой читает пальцами. Сашка недавно прочитал, как этот самый шрифт изобрели. Жуть, как было интересно слушать. Вообще, я заметил, Шурик очень хороший рассказчик. Когда он рассказывает, я замираю и, вывалив язык, слушаю одним ухом. Да-да, одним, потому как второе в это время на работе.
Так вот, оказывается, еще французский король Луи IX, вернувшись в Париж после поражения в Крестовых походах, основал приют для слепых «Пятнадцать очков». Странное какое-то название. Но не в названии дело. Первыми постояльцами приюта были триста рыцарей, ослепленных во время походов. Так люди осознали, что слепым нужно помогать и создавать им условия для нормальной жизни.
Затем в 1771 году молодой человек по имени Валентин Хауи как-то посетил знаменитую парижскую ярмарку, где каждый год с 14 августа по 15 сентября уличные торговцы, кукольники, циркачи демонстрировали свое мастерство. Валентин подал одному слепому мальчику милостыню и очень был удивлен, когда тот сразу же назвал номинал монеты. Так молодой человек догадался, что слепые могут осваивать грамоту при помощи осязания. Хауи открывает школу для слепых, первым учеником которой становится нищий мальчик по имени Франсуа Лезюер. Валентин учит его читать при помощи рельефных деревянных букв, из которых складывались слова. Франсуа оказался очень талантливым учеником и уже через шесть месяцев научился осязать напечатанные страницы. Валентин Хауи представил своего ученика Королевской академии. Умение Франсуа ошеломило ученых, после чего и появился рельефно-линейный шрифт. Люди водили пальцами по выпуклым буквам и складывали их в слова. Это изобретение стало распространяться по всему миру. В 1806 году Хауи приезжает в Россию по приглашению Александра I. Француз основывает Петербургский институт слепых детей, где стали печататься специальные книги. Вот так в нашей стране появилась первая библиотека для слепых.
Последователи Хауи сделали очень много полезного для слепых. Но они ошибались, утверждая: «Что удобно для видящих, то удобно и для слепых». Стали появляться и другие шрифты. Англичанин Джеймс Гол придумал угловой выпуклый шрифт. Олстон из Эдинбурга предложил свой шрифт, основанный на латинском алфавите. Кстати, шрифт Олстона очень напоминает один из сегодняшних компьютерных шрифтов – Arial. Однако изобретательная мысль не стояла на месте, многие ученые и просто энтузиасты пытались усовершенствовать шрифт.
Будущий изобретатель современного шрифта Луи Брайль в детстве лишился зрения, случайно поранив глаз шорным ножом. В десять лет маленького Луи зачисляют в Парижскую школу для слепых, где обучение проводилось по системе Хауи. Книги были большими и дорогими, потому школа располагала всего лишь четырнадцатью такими книгами. Луи все их успешно проштудировал. Система Хауи показалась юному ученику несовершенной – чтобы прочувствовать каждую букву, требовалось несколько секунд. Чтение превращалось в тяжелое и муторное занятие. Вот тогда-то Луи и понял, что необходимо искать способ, который позволит читать легко и, главное, быстро.
Изобретение Брайля имеет потрясающую предысторию. Если не возражаете, я продолжу Санькин рассказ. Во французской армии использовался очень даже самобытный буквенный код, придуманный артиллерийским офицером Шарлем Барбье для доставки ночных сообщений, которые нельзя было писать на обычной бумаге. Как их прочтешь ночью? Нужно зажигать свечу, хочешь не хочешь, а демаскируешься. Потому буквы в ночном сообщении представляли собой пробитые в картонке отверстия. Луи Брайль, овладев этим методом и убедившись, что и он еще далек от совершенства, в конце концов создал систему рельефно-точечного письма, которая позволяла быстро и надежно распознавать каждую букву.
Удивительно, но в 1829 году Совет института, которому Брайль предложил свою систему, отверг ее. А знаете, из-за чего? Только лишь потому, что разработанный шрифт был неудобен для зрячих преподавателей. Во дают! Нет чтобы думать об удобстве инвалидов, они думали о своих удобствах. Но Брайль оказался мужиком настойчивым и самостоятельно внедряет свой шрифт. У слепых его система пользуется все большей и большей популярностью, и через восемь лет Совет снова возвращается к ее рассмотрению. В этот раз Брайль добился своего, получив поддержку от ученых мужей. И по сей день во всем мире считается, что разработанная Брайлем система письменности для слепых – наилучшая. В России первая книга по системе Брайля была издана в 1885 году. Кто не знает, в январе 2009 года исполнилось двести лет со дня рождения великого слепого изобретателя.
Догадайтесь, что есть у моего Сашки? Не поверите. Специальный дисплей, на котором в ряд расположены ячейки Брайля. Текст преобразуется в сигналы, некоторые стержни в ячейках выдвигаются, и мой подопечный шуршит пальцами. Читает-читает-читает… Потом вот рассказывает мне. Ну а я уже вам. Интересно? Мне тоже. Говорят, скоро буквы Брайля заставят «бежать» по монитору, тогда слепым будет еще удобнее читать. Хорошо, хоть современные ученые не слишком рьяно пекутся о своих удобствах.
Заслушался я так, что едва бдительность не потерял. А между тем к нам на лавочку подсела слепая женщина. У нее свой поводырь, вернее, если можно так выразиться, поводырша. Зовут Марго. Ишь ты, тоже мне королева. Приятная такая собачка. Правда, не моей породы, какая-то лохматая, у нас таких в школе не было. Но красивая, бело-рыжая, остроносая, глаза яркие и блестящие. Гордая до ужаса. Видит же, что мы коллеги, а нос воротит, делает вид, что меня не замечает. Да черт с тобой. Подумаешь. Хотя, нужно отдать ей должное, профессионалка. Видимо, тоже школу прошла неплохую. Вы, наверное, думаете, как это он сразу в собаке профессионалку заметил. Все очень просто. Мимо нас прошла ватага пацанов, один присвистнул, другой причмокнул, какая-то девчонка даже остановилась напротив нас и давай гундосить: ах какие лапочки, какие миленькие. Погладить, правда, не решилась, но надоела до чертиков. Стоит, верещит и верещит. Так вот Марго даже ухом не повела. Сидит как вкопанная. Ни на свистульки, ни на чмоканья, ни на трель девчоночью внимания не обращает.
Компания ушла. Следом за ней идет, видимо, супружеская пара. Под ручку, дама в какой-то не по годам легкомысленной шляпе, мужчина с тростью, но зрячий. Так, наверное, для форсу тросточку прихватил, даже не прихрамывает. На поводке у пары плетется французский бульдог. Ленивый толстячок-круглячок. Честно говоря, мне не очень нравится эта порода. Вот уж природа создала! Чудо-юдо какое-то. Если бы у меня была такая морда, утопился бы в первой же речке. Холеный, шерсть лоснится, идет вперевалочку, сразу видно: любит вкусно поесть да подольше поспать. Не понимаю, для чего люди заводят вот таких, с позволения сказать, собачек? Ну, вот скажите, какой от него прок? Вы видели французского бульдога? Никакой пользы. Только одни заботы да расходы. Вы посмотрите, у него же один ошейник стоит больше, чем у моего Сашки брайлевский монитор. Бульдожик, поравнявшись с нами, натянул хозяйский поводок. Он, дурак, наверное, и не знает, что это означает на нашем с Марго языке. Хотя, к моему удивлению, парочка остановилась. Мы тоже так своих подопечных иногда останавливаем. Бывает, знаете, нужда припрет. Но тут остановка случилась совершенно по другому поводу. Этот прохиндей вытаращил свои и без того выпученные глаза и смотрит на нас подозрительно, то на меня, то на Марго. Мы, как и положено, делаем вид, что его не видим и что нам с ним не по пути. Тут дама в шляпе говорит:
– Пузик, ты чего встал? Познакомиться хочешь?
Нет, вы слышали? У этого собачьего поросенка и кличка соответствующая. Пузик. С ума можно сойти. И как не стыдно с таким име… с такой кличкой по улице ходить? Действительно, пузик. «Познакомиться». Делать мне нечего, с вашим Пузиком знакомиться. Идите уже своей дорогой. Не мешайте. Видите, люди отдыхают. Люди отдыхают, а мы тут на работе. Двигай-двигай, Пузик, мысленно говорю я ему, здесь ты товарищей не найдешь. Он, словно услышав мои мысли, что-то тявкнул невнятное и побежал дальше, виляя своей толстой задницей.
Марго и в этом случае вела себя очень достойно. Молодец. Настоящий поводырь. Извини, что вначале обозвал тебя поводыршей. Но, по правде говоря, я все равно недолюбливаю собак-женщин. А все из-за того, что кто-то распространяет о нас, мужчинах, гнусную ложь, дескать, поводырь девчонка лучше, чем кобель. Это клевета! Не верьте! Это ж надо такое придумать. Мол, девочки более ласковы и послушны, а мы отвлекаемся на течных… Тьфу! Язык не поворачивается говорить об этом. Я отвлекаюсь? Я не ласковый и не послушный? Ну, зачем возводить такую напраслину? Сочиняют всякую ерунду. Все эти мерзости я собственными ушами слышал. Приехала к нам одна парочка, кому-то собаку выбирали. Ходят мимо вольеров, а дамочка стрекочет:
– Только кобельков нам не предлагайте, нам – девочку.
– Почему? – спрашивает наш инструктор дядя Миша.
– Мне сказали, что девочки более покладисты и ласковы…
А мы слушаем этот бред и недоумеваем. Кто тебе сказал? Вот глупая женщина. Возомнила себя кинологом. Так что, друзья, послушайте меня. Если вам понадобится поводырь (не дай бог, конечно), выбирайте мужчину. Мы не только послушные и ласковые, но еще и ловкие и сильные. А это в нашей работе, между прочим, имеет большое значение. Ну, если уж не будет возможности выбора, тогда ничего не поделаешь – берите даму.
Сашка, устав сидеть на скамейке, приподнялся. Я тут же стал рядом с ним, подставляю дужку шлейки ему под руку.
– Триша, идем домой, – сказал он.
Я еще раз мельком взглянул на соседку. Слегка кивнул ей на прощание (хотя зря я это сделал). Мне показалось, что она ответила. Видимо, поняла, что я тоже профессионал своего дела.
Через двадцать минут мы с Санькой были уже дома. Нас обоих ждал вкуснейший обед. В хорошую семью я попал. Нравится мне здесь, но по Ивану Савельевичу все равно скучаю.
Глава 5
Мы с Сашкой договорились: когда он мне задает вопрос, а я на него отвечаю «да», то я говорю: «Ав!», если ответ мой отрицательный, то я отвечаю: «У-у!» Молодец Саня! Несмотря на то что ему всего лишь тринадцать лет, он очень сообразительный парень. Да, я не оговорился. Какой он мальчик? Видели бы вы его. Бабулька ему по плечо. Как-то и неудобно уже мальчиком называть. Настоящий парень. И что мне нравится, такой умный. Правда, слишком шустрый. Работы у меня, по правде говоря, прибавилось.
В этом смысле с Иваном Савельевичем было попроще. Он был тихоходом. Идет себе, песенку напевает. У него была любимая песня про танкистов. Честное слово, мог весь вечер одну песню петь. Как затянет «Три танкиста, три веселых друга – экипаж машины боевой». Иногда так надоест своей песней, что я даже вынужден был его приостанавливать. Слушаю, слушаю, слушаю, потом тихонько говорю: «Ав-ав!» Иван Савельевич, как и я, сразу же реагирует на любой возглас. Ничего удивительного в этом нет. Мы же с ним одно целое. Как у людей говорится? Не разлей вода. Вот так и мы. Скажет что-нибудь Иван Савельевич, я тут же: «Слушаю тебя, мой друг!» Ежели я что авкну, Иван Савельевич тоже спрашивает у меня: «Что, Трисон, случилось?»
А ничего не случилось. Песня твоя просто надоела. Хоть бы сменил пластинку. Спел бы, к примеру, о березе (иногда поет, но редко) или «Катюшу», на крайний случай мог бы и про белых медведей спеть, которые трутся о земную ось. Старик рассказывал, что эта песня из картины… Кстати, он почему-то кино называл всегда картиной. Не фильмом, не кино, а именно картиной. Так вот, иногда он пел песню из картины «Кавказская пленница». «Где-то на белом свете, там, где всегда мороз, трутся об ось медведи, о земную о-о-ось…» Ну и так далее. Замечательная песня. Но пел он ее редко. В основном заливался своими танкистами. Я раньше думал, что это он заладил, танкисты да танкисты. Все-таки очень сложно нам, собакам, когда не можешь спросить. Иногда так бы взял и спросил прямо. Но он, почуяв мое любопытство, сам рассказал мне как-то на прогулке. Что оказалось? Он в армии служил танкистом. И, между прочим, не просто танкистом, он был командиром танка. Вот так-то! После его рассказа об армии я стал более терпимо относиться к его любимой песне. Думаю, пусть вспоминает молодость, своих друзей, все старику будет полегче.
Мне вот интересно: если бы в школе нас учили разговаривать, смог бы я хотя бы с десяток слов выучить? Мне больше и не надо. Я бы и с десятью словами прекрасно управлялся. А зачем мне больше? Долго думал на эту тему и пришел к выводу. Было бы просто замечательно, если бы нас в школе научили произносить вот такие слова:
Гулять
Стой
Иди
Надоело
Помогите
Еда
Холодно
Жарко
Спать
Простите
Мне кажется, даже любой человек этими словами может обойтись. Ну, допустим, за человека ручаться не стану, но мне бы хватило за глаза. Не знаю, почему инструкторы никак не додумаются учить нас хотя бы вот этим словам. Я же много не прошу. Но никто нас не учит. И даже не пытаются. Вы попробуйте, вдруг получится. Я и сам уже пытался, но не получается. И губы сверну в трубочку, и язык чуть ли не в узел завяжу, клацаю зубами, ничего не выходит. Хочу сказать слово, а получается или «Ав», или «У-у». Все. Чертовщина какая-то. Верите, так обидно.
У Савельевича одно время жил попугай. Он его приобрел еще до меня. Когда я перебрался жить к старику в квартиру, перво-наперво меня поразило то, что этот убогий микроорел знал, наверное, с сотню человеческих слов. Он мог безостановочно болтать полчаса подряд. Я серьезно вам говорю. И такие знал слова, что я их отродясь даже в своем питомнике не слыхал. Помню, в первый же день этот проходимец (имя у него препротивное было – Керя) сразил меня наповал. Приходим с Иваном Савельевичем с прогулки, а этот карлик заявляет: «Керя кушать хочет!» Ничего себе думаю, ну и дела. А каков наглец! Если ему в клетку горсть зерна не забросишь, так и будет трещать, пока со своего насеста не свалится: «Керя кушать хочет! Керя кушать хочет! Керя кушать хочет!» Право слово, попугай.
Однажды вечером мы смотрели телевизор, вернее, я смотрел, а Савельевич слушал. Но Савельевич всегда говорил мне: пошли, Трисон, телевизор посмотрим, то есть во множественном числе. Сидим спокойно, слушаем-смотрим, эта придурковатая птица как раскудахталась, как начала нам свои трели выводить, мы со стариком чуть с ума не сошли. Тут самое интересное началось, а этот соловей-разбойник кудахчет и кудахчет. Иван Савельевич не выдержал, взял и укрыл клетку полотенцем. Подействовало. Видимо, испугался Керюха. Подумал, наверное, сначала темную устроили, а дальше может быть и хуже. Перестал, гад, кукарекать.
Но я все равно его не любил. Потому что, даже когда попугай молчит, проблем от него не убавляется. Это не птица, а какая-то свинья. Все вокруг в шелухе, в перьях. Как затрепещет своими крыльями, квартира в один миг превращается в курятник. К Ивану Савельевичу два-три раза в неделю приходила старушка, Марья Петровна, готовила поесть, стирала, убиралась по дому. Так вот она тоже его ругала. Говорит: «Керя, как тебе не стыдно! Ну что же ты снова наделал?» А ему хоть бы хны. Он свое: «Попка дурак! Попка дурак!» Я так понимаю, это он про себя так говорил. Кстати, денег Марья Петровна за свою работу никогда не брала. Иван Савельевич даже обижался. Говорит ей как-то:
– Марья Петровна, дорогая, ну, ради Христа прошу тебя, не ставь меня в неловкое положение, хоть немного возьми денег. Купи себе подарок, что ли. Ну что ж ты работаешь, работаешь, и все бесплатно.
А старушка смеется и отвечает:
– На том свете, Ваня, сочтемся.
– Да стыдно же, Мариша, – говорит старик. – Пойми меня правильно.
– А ты не стыдись, – продолжает Марья Петровна, – я это не для тебя делаю, а для себя.
Неловко мне сознаваться, но я, грешным делом, после ее слов стал к ней более внимательно приглядываться. Как это «для себя»? Думаю, может, стащить чего хочет? Ходит, принюхивается. Нам еще в школе объясняли, что слепых часто обворовывают. То бишь делают вид, что помогают, а сами то награды украдут, то пенсию подчистят, то картину со стены снимут, то книгу редкую упрут. Наверное, думают, зачем слепому картины, книги? Так что мы за подозрительными людьми тоже должны следить.
Но со временем я понял, что Марья Петровна не из тех людей, кто может обидеть несчастного человека. По телевизору шла передача, и я узнал, что на свете есть такие люди, которые помогают инвалидам совершенно бескорыстно. Они это делают не ради денег, не для больного и даже не для себя вовсе, они, оказывается, богу помогают. Да-да, так и говорят: хочешь помочь богу, помоги несчастному, больному, обездоленному. Вот какие люди есть! Если бы меня научили в школе, сказал бы я Марье Петровне слово № 10, «прости». Прости меня, милая старушка, что мне в мою собачью голову пришла такая дурацкая мысль.
Так Марья Петровна до самой смерти Ивана Савельевича к нам и проходила. А на праздники или дни рождения они пропускали по стопочке, а то и по две. Потом сядут, обнимутся и поют весь вечер. Марья Петровна такие песни задушевные пела, любо-дорого было послушать, не то что эти танкисты. Особенно мне нравилась «Ты жива еще, моя старушка? Жив и я, привет тебе, привет!». Попоют-попоют, потом сидят вместе плачут. Наверное, чувствовал Иван Савельевич, что скоро умрет. Он мне так и говорил: «Скоро, Трисон, ты отдохнешь от меня, мой час приближается». Чудак-человек, да я и не уставал никогда от него. Знал бы ты, Савельевич, как я первое время тосковал по тебе, не говорил бы таких глупостей.
В этом смысле с Иваном Савельевичем было попроще. Он был тихоходом. Идет себе, песенку напевает. У него была любимая песня про танкистов. Честное слово, мог весь вечер одну песню петь. Как затянет «Три танкиста, три веселых друга – экипаж машины боевой». Иногда так надоест своей песней, что я даже вынужден был его приостанавливать. Слушаю, слушаю, слушаю, потом тихонько говорю: «Ав-ав!» Иван Савельевич, как и я, сразу же реагирует на любой возглас. Ничего удивительного в этом нет. Мы же с ним одно целое. Как у людей говорится? Не разлей вода. Вот так и мы. Скажет что-нибудь Иван Савельевич, я тут же: «Слушаю тебя, мой друг!» Ежели я что авкну, Иван Савельевич тоже спрашивает у меня: «Что, Трисон, случилось?»
А ничего не случилось. Песня твоя просто надоела. Хоть бы сменил пластинку. Спел бы, к примеру, о березе (иногда поет, но редко) или «Катюшу», на крайний случай мог бы и про белых медведей спеть, которые трутся о земную ось. Старик рассказывал, что эта песня из картины… Кстати, он почему-то кино называл всегда картиной. Не фильмом, не кино, а именно картиной. Так вот, иногда он пел песню из картины «Кавказская пленница». «Где-то на белом свете, там, где всегда мороз, трутся об ось медведи, о земную о-о-ось…» Ну и так далее. Замечательная песня. Но пел он ее редко. В основном заливался своими танкистами. Я раньше думал, что это он заладил, танкисты да танкисты. Все-таки очень сложно нам, собакам, когда не можешь спросить. Иногда так бы взял и спросил прямо. Но он, почуяв мое любопытство, сам рассказал мне как-то на прогулке. Что оказалось? Он в армии служил танкистом. И, между прочим, не просто танкистом, он был командиром танка. Вот так-то! После его рассказа об армии я стал более терпимо относиться к его любимой песне. Думаю, пусть вспоминает молодость, своих друзей, все старику будет полегче.
Мне вот интересно: если бы в школе нас учили разговаривать, смог бы я хотя бы с десяток слов выучить? Мне больше и не надо. Я бы и с десятью словами прекрасно управлялся. А зачем мне больше? Долго думал на эту тему и пришел к выводу. Было бы просто замечательно, если бы нас в школе научили произносить вот такие слова:
Гулять
Стой
Иди
Надоело
Помогите
Еда
Холодно
Жарко
Спать
Простите
Мне кажется, даже любой человек этими словами может обойтись. Ну, допустим, за человека ручаться не стану, но мне бы хватило за глаза. Не знаю, почему инструкторы никак не додумаются учить нас хотя бы вот этим словам. Я же много не прошу. Но никто нас не учит. И даже не пытаются. Вы попробуйте, вдруг получится. Я и сам уже пытался, но не получается. И губы сверну в трубочку, и язык чуть ли не в узел завяжу, клацаю зубами, ничего не выходит. Хочу сказать слово, а получается или «Ав», или «У-у». Все. Чертовщина какая-то. Верите, так обидно.
У Савельевича одно время жил попугай. Он его приобрел еще до меня. Когда я перебрался жить к старику в квартиру, перво-наперво меня поразило то, что этот убогий микроорел знал, наверное, с сотню человеческих слов. Он мог безостановочно болтать полчаса подряд. Я серьезно вам говорю. И такие знал слова, что я их отродясь даже в своем питомнике не слыхал. Помню, в первый же день этот проходимец (имя у него препротивное было – Керя) сразил меня наповал. Приходим с Иваном Савельевичем с прогулки, а этот карлик заявляет: «Керя кушать хочет!» Ничего себе думаю, ну и дела. А каков наглец! Если ему в клетку горсть зерна не забросишь, так и будет трещать, пока со своего насеста не свалится: «Керя кушать хочет! Керя кушать хочет! Керя кушать хочет!» Право слово, попугай.
Однажды вечером мы смотрели телевизор, вернее, я смотрел, а Савельевич слушал. Но Савельевич всегда говорил мне: пошли, Трисон, телевизор посмотрим, то есть во множественном числе. Сидим спокойно, слушаем-смотрим, эта придурковатая птица как раскудахталась, как начала нам свои трели выводить, мы со стариком чуть с ума не сошли. Тут самое интересное началось, а этот соловей-разбойник кудахчет и кудахчет. Иван Савельевич не выдержал, взял и укрыл клетку полотенцем. Подействовало. Видимо, испугался Керюха. Подумал, наверное, сначала темную устроили, а дальше может быть и хуже. Перестал, гад, кукарекать.
Но я все равно его не любил. Потому что, даже когда попугай молчит, проблем от него не убавляется. Это не птица, а какая-то свинья. Все вокруг в шелухе, в перьях. Как затрепещет своими крыльями, квартира в один миг превращается в курятник. К Ивану Савельевичу два-три раза в неделю приходила старушка, Марья Петровна, готовила поесть, стирала, убиралась по дому. Так вот она тоже его ругала. Говорит: «Керя, как тебе не стыдно! Ну что же ты снова наделал?» А ему хоть бы хны. Он свое: «Попка дурак! Попка дурак!» Я так понимаю, это он про себя так говорил. Кстати, денег Марья Петровна за свою работу никогда не брала. Иван Савельевич даже обижался. Говорит ей как-то:
– Марья Петровна, дорогая, ну, ради Христа прошу тебя, не ставь меня в неловкое положение, хоть немного возьми денег. Купи себе подарок, что ли. Ну что ж ты работаешь, работаешь, и все бесплатно.
А старушка смеется и отвечает:
– На том свете, Ваня, сочтемся.
– Да стыдно же, Мариша, – говорит старик. – Пойми меня правильно.
– А ты не стыдись, – продолжает Марья Петровна, – я это не для тебя делаю, а для себя.
Неловко мне сознаваться, но я, грешным делом, после ее слов стал к ней более внимательно приглядываться. Как это «для себя»? Думаю, может, стащить чего хочет? Ходит, принюхивается. Нам еще в школе объясняли, что слепых часто обворовывают. То бишь делают вид, что помогают, а сами то награды украдут, то пенсию подчистят, то картину со стены снимут, то книгу редкую упрут. Наверное, думают, зачем слепому картины, книги? Так что мы за подозрительными людьми тоже должны следить.
Но со временем я понял, что Марья Петровна не из тех людей, кто может обидеть несчастного человека. По телевизору шла передача, и я узнал, что на свете есть такие люди, которые помогают инвалидам совершенно бескорыстно. Они это делают не ради денег, не для больного и даже не для себя вовсе, они, оказывается, богу помогают. Да-да, так и говорят: хочешь помочь богу, помоги несчастному, больному, обездоленному. Вот какие люди есть! Если бы меня научили в школе, сказал бы я Марье Петровне слово № 10, «прости». Прости меня, милая старушка, что мне в мою собачью голову пришла такая дурацкая мысль.
Так Марья Петровна до самой смерти Ивана Савельевича к нам и проходила. А на праздники или дни рождения они пропускали по стопочке, а то и по две. Потом сядут, обнимутся и поют весь вечер. Марья Петровна такие песни задушевные пела, любо-дорого было послушать, не то что эти танкисты. Особенно мне нравилась «Ты жива еще, моя старушка? Жив и я, привет тебе, привет!». Попоют-попоют, потом сидят вместе плачут. Наверное, чувствовал Иван Савельевич, что скоро умрет. Он мне так и говорил: «Скоро, Трисон, ты отдохнешь от меня, мой час приближается». Чудак-человек, да я и не уставал никогда от него. Знал бы ты, Савельевич, как я первое время тосковал по тебе, не говорил бы таких глупостей.
Глава 6
Иван Савельевич частенько любил повторять одну неперевариваемую моими собачьими мозгами поговорку. Так и говорил:
– От сумы и тюрьмы, Трисон, никогда не зарекайся.
Нет, с тюрьмой более-менее ясно. Чем мой вольер от камеры отличался? А вот что за сума, я никак не мог сообразить. Но пришлось. В конце концов познакомился я и с сумой.
Беда случилась – украли меня. Но давайте все по порядку. Собрались мы в пятницу сходить в супермаркет. Пошли втроем – я, Сашка и Елизавета Максимовна. Не знаю, что это Шурику в голову взбрело: идти в этот проклятый магазин. Но уперся с утра, хоть тресни. Прямо умоляет:
– Бабушка, миленькая, пожалуйста, возьми нас с Тришкой в супермаркет. Я просто похожу по залу, вспомню, как мы там с ребятами гуляли. Игрушки потрогаю, баночки всякие, возьми, бабуль…
Нашел где гулять. Иван Савельевич эти супермаркеты стороной обходил. Да и что хорошего в этом супермаркете? Одни полки, прилавки, витрины, народу, как селедки в бочке. Правда, есть один приятный уголок (мы все-таки пару раз заходили), там всякие собачьи лакомства лежат. И большие пакеты, и маленькие, еда и в банках, и в кульках. Витамины всякие. Ошейники висят, цепочки, но это для лентяев, конечно, типа того неуклюжего бульдожика, что со мной и Марго хотел познакомиться. Нам такие цепи и даром не нужны. У нас своя амуниция, специальная, мощная, добротная.
В общем, как я понял, Сашка решил свою зрячую жизнь вспомнить. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. А тут еще вдобавок дитя и слепое. Как откажешь? На входе в магазин перед нами вырос красномордый охранник, чем-то похожий на аптекаршу-прибор, которая махала (помните?) несуществующей инструкцией. Охранник такой же твердолобый оказался.
– Извините, – говорит, – с собакой нельзя!
– Это поводырь, – поясняет Елизавета Максимовна. – С этой собакой можно.
– Ничего не знаю, – набычился охранник, – поводырь, не поводырь, с собакой нельзя.
– Да что ж это такое! – возмущается наша бабулька. – Закон, что ли, для вас не писан?
– Мне ваши законы не нужны, – отвечает охранник, – у меня есть инструкция от руководства. Все.
– От сумы и тюрьмы, Трисон, никогда не зарекайся.
Нет, с тюрьмой более-менее ясно. Чем мой вольер от камеры отличался? А вот что за сума, я никак не мог сообразить. Но пришлось. В конце концов познакомился я и с сумой.
Беда случилась – украли меня. Но давайте все по порядку. Собрались мы в пятницу сходить в супермаркет. Пошли втроем – я, Сашка и Елизавета Максимовна. Не знаю, что это Шурику в голову взбрело: идти в этот проклятый магазин. Но уперся с утра, хоть тресни. Прямо умоляет:
– Бабушка, миленькая, пожалуйста, возьми нас с Тришкой в супермаркет. Я просто похожу по залу, вспомню, как мы там с ребятами гуляли. Игрушки потрогаю, баночки всякие, возьми, бабуль…
Нашел где гулять. Иван Савельевич эти супермаркеты стороной обходил. Да и что хорошего в этом супермаркете? Одни полки, прилавки, витрины, народу, как селедки в бочке. Правда, есть один приятный уголок (мы все-таки пару раз заходили), там всякие собачьи лакомства лежат. И большие пакеты, и маленькие, еда и в банках, и в кульках. Витамины всякие. Ошейники висят, цепочки, но это для лентяев, конечно, типа того неуклюжего бульдожика, что со мной и Марго хотел познакомиться. Нам такие цепи и даром не нужны. У нас своя амуниция, специальная, мощная, добротная.
В общем, как я понял, Сашка решил свою зрячую жизнь вспомнить. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. А тут еще вдобавок дитя и слепое. Как откажешь? На входе в магазин перед нами вырос красномордый охранник, чем-то похожий на аптекаршу-прибор, которая махала (помните?) несуществующей инструкцией. Охранник такой же твердолобый оказался.
– Извините, – говорит, – с собакой нельзя!
– Это поводырь, – поясняет Елизавета Максимовна. – С этой собакой можно.
– Ничего не знаю, – набычился охранник, – поводырь, не поводырь, с собакой нельзя.
– Да что ж это такое! – возмущается наша бабулька. – Закон, что ли, для вас не писан?
– Мне ваши законы не нужны, – отвечает охранник, – у меня есть инструкция от руководства. Все.