Доктор Шталь утверждал, что между жизненными процессами и фактами физики и химии имеется только поверхностное сходство и что ни одна органическая функция не осуществляется автоматически, но все контролируется чувствующей душой. Болезнь, учил Шталь, – это «сумма движений, вызываемая душой для освобождения тела от внедрившихся в него вредностей. Человеческое тело не просто соединение разнородных частей, но живой организм, и его жизненные отправления подчинены верховному началу, разумной душе». По мнению Лейбница, всякое движение происходит только в материи, оно связано с телесным, а не с душой – монадой.
Получив послание Лейбница, обидчивый Шталь рассердился, хотя тон возражений Лейбница был учтивый и сдержанный, и он отдавал должное проницательности и знаниям Шталя. Возмущался Шталь тем, что Лейбниц не прочел до конца его трактат: его возражения остановились на 160-й странице, а их более тысячи. Лейбниц сравнивает Шталя с материалистом Гоббсом, а это Шталь отказывается признать. Шталь негодует: «Не будучи врачом, Лейбниц вступает в спор на медицинские темы, которые я вынашивал десятилетиями».
Фридрих Вильгельм I не любил энциклопедиста Лейбница и подбил Шталя дать отповедь своему оппоненту. Шталь собрал всю переписку, прибавил новые аргументы против возражений великого философа, снабдил все предисловием, в котором изложил историю полемики и издал в 1720 году в виде книги под названием «Negotium otiosum» («Праздное занятие»). Своей цели он не достиг, Лейбница уже давно не было на свете. Он умер 14 ноября 1716 года при странных обстоятельствах. В последние годы жизни Лейбниц страдал подагрой. Из всех лекарств доверял тому, которое было ему когда-то подарено приятелем-иезуитом. Приняв лекарство, он почувствовал себя очень дурно. Прибывший врач нашел положение настолько опасным, что сам поспешил в аптеку за лекарством. Пока он ходил, к Лейбницу пришла смерть. Произошло это около десяти часов вечера. Ходили слухи, что философ был отравлен. Ганноверцы равнодушно встретили известие о смерти выдающегося соотечественника: тело философа целый месяц лежало в церковном подвале без погребения.
Доктор Шталь противопоставил механистическим представлениям о сущности болезней свое учение – анимизм, носящее выраженный виталистический характер и основывающееся на постулате: «Целесообразная деятельность живых существ и их самосохранение зависят от разумной anima, которая сама строит себе тело, управляет и движет им без посторонней помощи». Шталь говорил, что врачи ряд симптомов ошибочно принимают за болезни, в то время как они представляют целительные приемы природы. Например, во время болезни anima борется с болезнетворной причиной и стремится освободиться от нее с помощью различных «благотворных припадков», а потому не следует их подавлять. По его мнению, лихорадка – полезное явление, служащее выражением борьбы природы или anim`ы против вредной мокроты, для изгнания последней из организма, местное воспаление также является защитным актом. Сюда же относятся кровотечения, особенно геморроидальные, так что вмешиваться следует очень осторожно. Эту же мысль о необходимости «кризисов» высказывал ван Гельмонт, а также другие врачи и мыслители до и после Шталя. В общем, Шталь возобновил учение Гиппократа об исцеляющей природе.
Георг Шталь издал в 1730 году сочинение «Экспектация как искусство лечения». Он, как и Гедеон Гарвей, сторонник выжидательного лечения, ограничивает до минимума задачу врача: «Человек носит своего врача в самом себе, природа является врачом болезней». Шталь говорил, что «выжидательный метод лечения – превосходный метод, но при условии, что он не голое выжидание, а вооруженное». Отсюда напрашивалось введение выжидательного способа лечения с назначением исключительно легкой диеты и индифферентных средств: селитры, кремортартара и небольшого количества горечей. Шталь против хины, опия, железистых минеральных вод, которые рекомендовал Гоффман и за которые ратовал Лейбниц.
Своеобразие взглядов Шталя выразилось, в частности, в том, что он считал знание врачами анатомии и физиологии, а также вообще всякое занятие ими наукой излишним. Он утверждал, что хорошие теоретики являются плохими практиками. К себе, вероятно, он это не относил. Врачебный авторитет Шталя был столь высок, что в 1726 году его даже приглашают в Петербург для лечения А.Д. Меншикова. И это происходит в то время, когда Шталь советует при запорах, которые он разделяет на активные и пассивные, свое излюбленное средство – кровопускание, применявшееся им не только к своим пациентам, но и к себе самому: к 70-му году своей жизни он насчитал 102 произведенных ему кровопускания. Удивляться нечему, мы еще не один раз будем говорить при анализе врачебных приемов других медиков, что кровопускание с древних времен и вплоть до XX века было универсальным методом лечения.
У Шталя были поклонники: сам ректор университета Галле М. Альберти разделял его доктрину. Нельзя не сказать и о другом апостоле учения Шталя Юнкере, который содействовал своими трудами распространению воззрений своего кумира. Иоганн Юнкер (1679–1759) – сначала богослов и филолог, преподаватель в королевском педагогиуме в Галле, затем, занявшись в 1717 году изучением медицины, – доктор медицины, в 1730 году – профессор медицины университета Галле. Ему принадлежит заслуга введения в университете клинического преподавания. Фридрих Вольф открыто заявляет, что он придерживается взглядов Шталя, но при этом избегает термина «душа» и говорит о «vis essentialis». В конце концов анимизм Шталя перешел в витализм. Взгляды Шталя оказали влияние на «школу медицины» Монпелье, сформировавшую витализм умами Бортеза, Бордё и Биша в конце XVIII века. Легче понять развитие школы, если удается указать точку ее отправления, что мы и сделали.
Отдельного внимания заслуживает попытка Шталя ввести психическое лечение душевнобольных. В 1708 году он выделил две группы психозов: первая – простые, первичные психозы, которые являются первичными заболеваниями души без участия тела, вторая – возникает в результате телесных болезней. Шталь утверждал примат души, примат психологического анализа психозов. Положение Шталя о простых психозах впоследствии развивалось школой «психиков», а его положение о сложных психозах – «соматиков». Так, в первое десятилетие XVIII века дано начало двум направлениям в психиатрии.
Лишь небольшое число врачей посчитало идеи Шталя привлекательными, поэтому, вероятно, он и не создал собственной школы. Гораздо большее влияние приобрела концепция «человек-машина» Гоффмана, учение, обязанное как вражде личной, так и презрению к системе ненавистного Шталя. В таком положении несколько причин, главная – в том, что при непосредственном сравнении с Гоффманом Шталь проигрывал. Шталь характеризовал своих противников в нелестных выражениях, что дало повод упрекать его в «непомерной гордыне». Шталь женился три раза и воспитывал семерых детей – это еще одна причина для обвинений в моральном падении.
Доктор Гоффман – жизнерадостный, открытый человек, излагал свою систему хорошим немецким языком, Шталь – на латыни, причем тяжелым слогом, длинно и путанно. Шталь – желчный, замкнутый ипохондрик, облекающий свое абстрактное учение покровом темного, крайне сухого изложения. К старости, встречая недопонимание своих взглядов, Шталь стал еще более угрюмым и замкнутым, даже меланхоличным. Глубоко религиозный Шталь каждый раздел своих книг, среди которых только на медицинские темы он издал свыше 250 сочинений, заканчивал хвалой Богу. Может быть, этим объясняется принятие прогрессивным миром не Шталя, а Гоффмана.
Гоффмановское понимание соотношения строения человеческого тела и его движения было вполне закономерным, необходимым и соответствовало развитию науки XVI–XVIII веков. И лишь позже, благодаря возникновению клеточной теории, эмбриологии, гистологии, физиологии, эволюционному учению, т. е. примерно к середине и второй половине XIX века, когда природа предстала перед учеными не только как совокупность статичных предметов и явлений, но и процессов, в науке постепенно начинает складываться понятие «динамических структур», их последовательности, цикличности, изменчивости. Но все ли сопоставления живого с механическим (физическим) бесплодны или среди них есть такие, которые могут быть плодотворными для развития теоретической биологии и подспорьем для более быстрого выявления внутренней диалектики живого?
Картина будет не полной, если не сказать, что Шталь не только великолепный врач, он еще крупный ученый – химик-технолог и металлург. Одна из важнейших его работ («Anweisungen zur Metallurgie») посвящена металлургии. Шталь сформулировал (впервые в 1697 г., подробно в 1703 г.) в «Experimenta, observationes, animadvertiones chimical et physical» («Экспериментах, наблюдениях и замечаниях в области химии и физики») первую общую химическую теорию – теорию флогистона (от греч. phlogistуs – воспламеняемый), благодаря которой химия освободилась от алхимии, то есть от мистического истолкования превращения веществ. Теория флогистона сыграла положительную роль в развитии теоретической и практической химии XVIII века, позже, как известно, ее опроверг Лавуазье.
Великий ученый Георг Эрнст Шталь скончался 14 мая 1734 года.
Бургав
Несмотря на то что выдающийся врач и химик ван Гельмонт, авторитет которого был особенно велик, приводил подробное описание им самим произведенного опыта превращения ртути в золото и серебро с помощью ничтожного количества «философского камня», Шталь в конце жизни отказался от алхимии, посчитав ее притязания абсурдными. Учившийся химии у Шталя Бургав был последним из плеяды крупных химиков, на котором алхимия, берущая свое начало от Гермеса Трисмегистоса[10] (трижды величавый), споткнулась. Однако последний гвоздь в ее гроб забил Э.Ф. Жоффруа, когда в 1722 году выступил во Французской Академии наук с разоблачением алхимии.
Поражает упорство, с каким Бургав в течение 15 лет непрерывно нагревал ртуть в замкнутом сосуде, доказав в результате, что она, вопреки утверждениям алхимиков, не превращается в твердый металл. Свыше 500 раз перегнав ртуть, Бургав убедился, что она не изменяет своих свойств. Между тем учитель Бургава Франциск де ла Боэ (Сильвий) был предан алхимической идее. Английский химик, физик и врач Роберт Бойль также был твердо убежден в переходе одного металла в другой. В таком же заблуждении находился Пьер Тарен Гельвеций (1725–1761), лейб-медик принца Оранского. Он обнародовал весьма обширный доклад о произведенном им превращении свинца в золото с помощью «философского камня». В свидетельствах подобных лиц, пользовавшихся высоким авторитетом у своих современников, не считали возможным сомневаться.
После эры алхимиков химию стали разрабатывать преимущественно врачи, следуя предписанию Парацельса, считавшего, что лечить надо «фармакологией натуральных ядов». Первым алхимиком, у которого ясно видно сближение алхимии с медициной, был врач Арнольд из Виллановы (XIII в.), веривший в «философский камень». К значительным ученым-химикам относятся английские врачи Джон Майов (John, Mayow, 1645–1679), Роберт Гук (Robert, Hooke, 1635–1702), а также немецкие – Иоганн Рудольф Глаубер (1604–1668), Бехер, Ведель, Шталь, Гоффман, француз Э. Жоффруа и голландцы – Франциск де ла Боэ, Бургав.
Герман Бургав не прибегал к теории Шталя (флогистона) для объяснения химических процессов и, в отличие от ятрохимиков, считал химию самостоятельной наукой. Объясняя процессы жизнедеятельности организмов законами химии и механики, он в то же время стоял на позициях витализма, вводя в теорию медицины понятие о «жизненных показаниях» и «жизненных истечениях».
Отвергая умозрительные теории «о сущностях», «о симпатиях», Бургав критиковал учение Шталя об «анима» (душе) как высшем регуляторе всех жизненных процессов и пытался синтезировать учения ятрофизиков и ятрохимиков. Так, например, обсуждая процесс пищеварения в желудке, Бургав говорил, что наряду с трением и перемешиванием частиц пищи большую роль здесь играют ферменты, вызывающие брожение.
В качестве химика Бургав известен более всего своим учебником «Основания химии» (два тома, 1732 г.), в котором он систематизировал знания в этой области. Вслед за Ньютоном он рассматривал химические процессы как следствие взаимного притяжения частиц; разграничил механические смеси и механические соединения и рассматривал растворение как проявление химического сродства. Он не только великолепный голландский химик, ботаник и философ, он также врач, реформатор медицины, обобщивший известные научные (преимущественно механистические) основы медицины. Он изложил их в труде «Наставления по медицине» («Institutiones medicae», 1708), относящемся к первой фундаментальной работе в области физиологии.
Герман Бургав – основатель лейденской медицинской школы, первой научной клиники, родился 31 декабря 1668 года в маленькой деревне Вооргоуд в предместье Лейдена в семье сельского пастора. В 11-летнем возрасте под руководством отца приобрел обширные сведения в латинском и греческом языках и изящных искусствах. Кроме того, он изучал историю, натурфилософию, логику и метафизику, даже иврит и халдейские языки, чтобы читать Священное писание в оригинале и добывать себе скудные средства на пропитание частными уроками.
Согласно воле отца Герман готовил себя к духовному званию. Закончив богословский факультет и защитив докторскую диссертацию «О разделении души и тела», он уже собирался пойти по стопам отца. Однако его оттолкнула крайняя нетерпимость духовенства ко всякому сколько-нибудь независимому мнению. Однажды, выступив против пристрастных нападок ортодоксов в защиту Спинозы, он навлёк на себя обвинение в безверии и не мог рассчитывать на получение церковной кафедры. Что было делать? Он принимает решение посвятить себя медицине, интерес к которой с самого детства поддерживался в нем собственной болезнью ноги. Рассказывают, что около 1680 года у него образовалась язва на голени, от которой тогдашние врачи в течение целых 7 лет не могли его излечить, пока он сам себя не вылечил, и что будто бы это обстоятельство определило его будущее предназначение.
В 15-летнем возрасте он лишился отца, и ему пришлось самостоятельно решать вопрос о своем будущем. И он его решил, отправившись в Лейденский университет. Лейден – крупный город с 60 000 жителей, расположен на берегах Рейна, очень близко от Северного моря. Его университет был основан в 1575 году в память об успешной борьбе лейденцев против испанских войск Альбы. Он приобрел известность стараниями «Нидерландского Гиппократа» Питера Фореста (1522–1597).
Во времена Бургава на четырех факультетах (богословском, свободных искусств, медицинском и юридическом) преподавали 16 профессоров, студентов тогда насчитывалось более 1000. На факультете свободных искусств преподавал Виллем Гравезанде – видный последователь Ньютона, на медицинском – Антоний Нук (1650–1692) – с 1687 года профессор анатомии в Лейдене, и Ренье де Грааф (R. de Graaf). Родившийся 30 июля 1641 года, видный нидерландский анатом и физиолог де Грааф был членом-корреспондентом Лондонского Королевского общества. Он известен своим вкладом в изучение физиологии и патологии женских половых органов, а также методов инъекции сосудов. Он ввел в практику инструменты для инъекций – шприц и канюлю; предложил методику наложения слюнной и поджелудочной фистул, с помощью которых исследовал химизм пищеварения. Именно де Грааф замолвил словечко за своего гениального соотечественника Левенгука перед Королевским обществом, после чего научный мир узнал о существовании микромира.
В кратком изложении дальнейшая карьера Бургава развивалась следующим образом. После учебы в Лейденском университете он удостаивается степени доктора философии (1690); 1693 год – степени доктора медицины. Сначала работает в Лейденском университете в качестве доцента, затем, отклонив приглашение стать лейб-медиком, получает в 1701 году кафедру теоретической медицины, освободившуюся после его учителя Дрелинкура. Издает полное собрание сочинений Везалия. Возглавляет с 1709 года кафедру медицины и ботаники; в 1710 году – издает каталог Лейденского Ботанического сада, в котором описал и классифицировал ряд новых видов растений. В 1718 году – заведует кафедрой химии; практической медицины (с 1720 г.). Одновременно он читает лекции по метеорологии, физиологии, патологии, хирургии, офтальмологии, фармакологии, химии и ботанике, объединяя, таким образом, в своём лице все медицинские науки того времени. Ему мы обязаны термином «галлюцинации» и изучением состава спинномозговой жидкости.
Герман Бургав был избран в 1725 году членом-корреспондентом Парижской Академии наук, в 1731 году – Лондонского Королевского общества; дважды ректором Лейденского университета (1714 и 1730 гг.). Немудрено, что ученики стекались к нему из всех европейских стран. Известна история, как Пётр Великий в 1717 году целую ночь продежурил у ворот дома Бургава, чтобы только получить возможность утром перед началом лекций обменяться с мэтром несколькими словами. О Бургаве император узнал впервые от своего лейб-медика Лавра Лавровича Блюментроста (1692–1755). Хотя Лавр Лаврович родился в Москве в семье потомственных медиков, медицину он изучал в Галле, Оксфорде и Лейдене. Под руководством Бургава защитил докторскую диссертацию, как, впрочем, и Николай Бидлоо[11] (Bidloo), а вернувшись в родные пенаты, помогал Петру I и Екатерине создавать Российскую академию, занял пост президента Петербургской Академии наук (1725–1733). Здесь уместно сказать о том, что братья Бидлоо и А. Бургав-Каув, племянники Г. Бургава, увезли его лекции в Россию, где они были найдены только в 1940 году в Ленинграде и затем возвращены в Голландию.
Как доказательство необычайной известности Бургава, часто приводят историю с письмом, которое было отправлено одним китайским мандарином по адресу: «Бургаву, врачу в Европе». Лейдену пришлось раздвинуть даже свои укрепления и выстроить новые дома, чтобы дать помещения его многочисленным студентам. Когда после шестимесячной болезни Бургав в первый раз появился на улице, город отпраздновал это событие грандиозной иллюминацией. «Всей Европы учитель» – так называли его врачи.
По всей вероятности, первым врачом, в честь которого была выпущена в 1928 году марка за медицинские достижения, был клиницист и патолог Бургав. И на денежном знаке 20 гульденов 1955 года, также выпущенном в Нидерландах, изображен Бургав.
Основоположник терапии нового времени, Бургав пытался связать анатомию и физиологию с практическим опытом. В соответствии с господствовавшим в естествознании механистическим мировоззрением, он развивал механистическое понимание всех процессов в организме – в его здоровом и больном состоянии. В своем основном труде «Афоризмы о распознавании и лечении болезней» («Aphorismi de cognoscendis et curandis morbis», 1709) он объясняет воспаление трением застоявшейся в мельчайших сосудах крови; образование тепла в теле – трением крови о стенки сосудов; дыхание, пищеварение и прочие процессы он также понимал ограниченно механистически – «по законам механики, гидростатики, гидравлики».
Рисуя в своих «Медицинских наставлениях» («Institutiones medicaе», 1708) «образ совершенного врача», Бургав говорил: «Я представляю себе человека, посвятившего себя изучению общих основ медицины. Он принимается за это так же, как если бы ему предстояло рассмотрение геометрических фигур, тел, тяжестей, скоростей, конструкций механизмов и тех сил, которые эти механизмы порождают в других телах…»
Особенно надо отметить, что с Лейдена, Бургава и его учеников с XVIII века начинается движение по созданию по всей Европе клинических кафедр или институтов. При этом не забудем сказать, что в этом вопросе у Бургава был достойный учитель – выдающийся представитель голландской медицины, лейденский профессор Франсуа де ла Боэ, по происхождению француз, основатель школы «ятрохимиков», крупный ученый и великий анатом, предпринявший попытку объяснить жизненные процессы на основе химических понятий (как процессы брожения). К одной из ключевых его заслуг относится организация медицинских клинических кафедр. Начало этого движения относится к открытию им в 1658 году клинической школы при Лейденской больнице и опубликования наблюдений,[12] по которым учились его ученики. Он один из наиболее блестящих представителей лейденской школы врачей, организовавших в Лейденском университете химическую лабораторию и стремившихся объяснить происходящие в организме процессы химическим взаимодействием. Де ла Боэ, как и Парацельс, применял в качестве лекарств неорганические соединения, в том числе хлористый калий («противолихорадочная соль Сильвия»), который получал действием соляной кислоты на поташ.
К несчастью, в 1729 году Бургав заболел подагрой и по этой причине оставил университет. Говорят, что он мог не спать шесть недель, если начинал серьезно размышлять над каким-нибудь предметом. От подобных перенапряжений через девять лет, 23 сентября 1738 года, из-за болезни сердца Бог прибрал его к себе.
Рассказывают, когда умер Бургав, в его архиве нашли завещание врача: «Если хочешь быть здоров, живи гигиенично, держи ноги и живот в тепле, голову в прохладе и остерегайся лекарств». В своих «Афоризмах» он оставил превосходное описание болезней, явившееся результатом тщательного наблюдения и исследования больных. Причем для этого он впервые стал пользоваться лупой и термометром. Но не тем, что в 1597 году впервые сконструировал Галилей (без откачки воздуха с открытой трубкой), а который в 1703 году создал французский академик Амонтон. Это был газовый термометр, штука капризная. Куда более удобный прибор придумал позже стеклодув из Данцига Даниель Габриель Фаренгейт. Человек непоседливый, он жил и работал в Польше, Германии, Голландии, где с 1709 года начал производить спиртовые, а с 1714 года – первые ртутные термометры. Современный ртутный манометр для измерения кровяного давления применил в 1828 году французский ученый и врач Жан Пуазейль (1799–1869).
Мировоззрение Бургава развивалось под влиянием учения Ньютона о силах и Лейбница о дуализме монад. Учение Бургава «об общем чувствилище» («сенсориум коммунис») выдвигало задачу изучения взаимодействия частей нервной системы, ее связи с органами чувств и по-новому ставило проблему регуляции работы органов и их взаимосвязи с деятельностью головного и спинного мозга. Кроме того, он был пионером в изучении химического состава жидкостей, в поиске определяющей роли их в развитии зародыша и передаче наследственных признаков. Широкий охват Бургавом проблем анатомии, ботаники, медицины, физиологии и эмбриологии был воспринят его учеником швейцарский врачом Галлером, выступившим против анимизма Шталя.
Учениками Бургава были видные врачи из многих стран. Из их числа выделим Линнея, Галлера, Ламетри и известных реформаторов медицинского образования в Австрии, клиницистов Антона де Гаена и ван Свитена, не забывавших критиковать в печати учение Галлера о раздражимости и чувствительности.
Ван Свитен
Герард ван Свитен родом из богатой и знатной голландской семьи, родился 7 мая 1700 года в городе Лейдене (Нидерланды). Появившийся в ранние годы интерес к наукам и литературе был первым проявлением его дарований. Жизнь не давалась ему легко. Несмотря на то что к 16 годам Герард остался сиротой, он проявил настойчивость и сумел завершить свое базовое образование. В Бельгии, в Лувенском университете, изучал философию и государственное право. Продолжая образование в Лейденском университете, он стал любимым учеником Бургава и по окончании курса удостоился награды 1-й степени.
Степень доктора медицины он получил в 1725 году, защитив диссертацию «De arteriae fabrica et efficacia in corpore humano». В 1736 году ван Свитену разрешают читать лекции в Лейдене в качестве приват-доцента (Institutiones medical), позднее его лишают этого права вследствие принадлежности к римско-католическому вероисповеданию. Будучи католиком, он не мог занимать официальное положение в Лейдене и оставался ассистентом своего учителя Бургава вплоть до его смерти. Казалось, что он навсегда обречен быть тенью своего гениального учителя. Однако события, неожиданно происшедшие вдали от его родины, круто изменили его жизненный уклад.
Карл VI, австрийский эрцгерцог и император Священной Римской империи с 1711 года, вел войны за Испанское наследство, с Османской империей и т. п. После его смерти, последовавшей 20 октября 1740 года на 55-м году жизни, прекратилось мужское потомство Габсбургского дома. За неимением наследника, вся полнота власти и необъятные земли достались старшей дочери Марии-Терезии. На хрупкие плечи этой мужественной женщины и искусного политика выпало большое испытание: Франция и Пруссия отказались признать ее наследственные права на отошедшие в 1714 году к Австрии Испанские Нидерланды. Началась война, продолжавшаяся с 1740 по 1748 года. В итоге войны права Марии-Терезии были признаны.
Получив послание Лейбница, обидчивый Шталь рассердился, хотя тон возражений Лейбница был учтивый и сдержанный, и он отдавал должное проницательности и знаниям Шталя. Возмущался Шталь тем, что Лейбниц не прочел до конца его трактат: его возражения остановились на 160-й странице, а их более тысячи. Лейбниц сравнивает Шталя с материалистом Гоббсом, а это Шталь отказывается признать. Шталь негодует: «Не будучи врачом, Лейбниц вступает в спор на медицинские темы, которые я вынашивал десятилетиями».
Фридрих Вильгельм I не любил энциклопедиста Лейбница и подбил Шталя дать отповедь своему оппоненту. Шталь собрал всю переписку, прибавил новые аргументы против возражений великого философа, снабдил все предисловием, в котором изложил историю полемики и издал в 1720 году в виде книги под названием «Negotium otiosum» («Праздное занятие»). Своей цели он не достиг, Лейбница уже давно не было на свете. Он умер 14 ноября 1716 года при странных обстоятельствах. В последние годы жизни Лейбниц страдал подагрой. Из всех лекарств доверял тому, которое было ему когда-то подарено приятелем-иезуитом. Приняв лекарство, он почувствовал себя очень дурно. Прибывший врач нашел положение настолько опасным, что сам поспешил в аптеку за лекарством. Пока он ходил, к Лейбницу пришла смерть. Произошло это около десяти часов вечера. Ходили слухи, что философ был отравлен. Ганноверцы равнодушно встретили известие о смерти выдающегося соотечественника: тело философа целый месяц лежало в церковном подвале без погребения.
Доктор Шталь противопоставил механистическим представлениям о сущности болезней свое учение – анимизм, носящее выраженный виталистический характер и основывающееся на постулате: «Целесообразная деятельность живых существ и их самосохранение зависят от разумной anima, которая сама строит себе тело, управляет и движет им без посторонней помощи». Шталь говорил, что врачи ряд симптомов ошибочно принимают за болезни, в то время как они представляют целительные приемы природы. Например, во время болезни anima борется с болезнетворной причиной и стремится освободиться от нее с помощью различных «благотворных припадков», а потому не следует их подавлять. По его мнению, лихорадка – полезное явление, служащее выражением борьбы природы или anim`ы против вредной мокроты, для изгнания последней из организма, местное воспаление также является защитным актом. Сюда же относятся кровотечения, особенно геморроидальные, так что вмешиваться следует очень осторожно. Эту же мысль о необходимости «кризисов» высказывал ван Гельмонт, а также другие врачи и мыслители до и после Шталя. В общем, Шталь возобновил учение Гиппократа об исцеляющей природе.
Георг Шталь издал в 1730 году сочинение «Экспектация как искусство лечения». Он, как и Гедеон Гарвей, сторонник выжидательного лечения, ограничивает до минимума задачу врача: «Человек носит своего врача в самом себе, природа является врачом болезней». Шталь говорил, что «выжидательный метод лечения – превосходный метод, но при условии, что он не голое выжидание, а вооруженное». Отсюда напрашивалось введение выжидательного способа лечения с назначением исключительно легкой диеты и индифферентных средств: селитры, кремортартара и небольшого количества горечей. Шталь против хины, опия, железистых минеральных вод, которые рекомендовал Гоффман и за которые ратовал Лейбниц.
Своеобразие взглядов Шталя выразилось, в частности, в том, что он считал знание врачами анатомии и физиологии, а также вообще всякое занятие ими наукой излишним. Он утверждал, что хорошие теоретики являются плохими практиками. К себе, вероятно, он это не относил. Врачебный авторитет Шталя был столь высок, что в 1726 году его даже приглашают в Петербург для лечения А.Д. Меншикова. И это происходит в то время, когда Шталь советует при запорах, которые он разделяет на активные и пассивные, свое излюбленное средство – кровопускание, применявшееся им не только к своим пациентам, но и к себе самому: к 70-му году своей жизни он насчитал 102 произведенных ему кровопускания. Удивляться нечему, мы еще не один раз будем говорить при анализе врачебных приемов других медиков, что кровопускание с древних времен и вплоть до XX века было универсальным методом лечения.
У Шталя были поклонники: сам ректор университета Галле М. Альберти разделял его доктрину. Нельзя не сказать и о другом апостоле учения Шталя Юнкере, который содействовал своими трудами распространению воззрений своего кумира. Иоганн Юнкер (1679–1759) – сначала богослов и филолог, преподаватель в королевском педагогиуме в Галле, затем, занявшись в 1717 году изучением медицины, – доктор медицины, в 1730 году – профессор медицины университета Галле. Ему принадлежит заслуга введения в университете клинического преподавания. Фридрих Вольф открыто заявляет, что он придерживается взглядов Шталя, но при этом избегает термина «душа» и говорит о «vis essentialis». В конце концов анимизм Шталя перешел в витализм. Взгляды Шталя оказали влияние на «школу медицины» Монпелье, сформировавшую витализм умами Бортеза, Бордё и Биша в конце XVIII века. Легче понять развитие школы, если удается указать точку ее отправления, что мы и сделали.
Отдельного внимания заслуживает попытка Шталя ввести психическое лечение душевнобольных. В 1708 году он выделил две группы психозов: первая – простые, первичные психозы, которые являются первичными заболеваниями души без участия тела, вторая – возникает в результате телесных болезней. Шталь утверждал примат души, примат психологического анализа психозов. Положение Шталя о простых психозах впоследствии развивалось школой «психиков», а его положение о сложных психозах – «соматиков». Так, в первое десятилетие XVIII века дано начало двум направлениям в психиатрии.
Лишь небольшое число врачей посчитало идеи Шталя привлекательными, поэтому, вероятно, он и не создал собственной школы. Гораздо большее влияние приобрела концепция «человек-машина» Гоффмана, учение, обязанное как вражде личной, так и презрению к системе ненавистного Шталя. В таком положении несколько причин, главная – в том, что при непосредственном сравнении с Гоффманом Шталь проигрывал. Шталь характеризовал своих противников в нелестных выражениях, что дало повод упрекать его в «непомерной гордыне». Шталь женился три раза и воспитывал семерых детей – это еще одна причина для обвинений в моральном падении.
Доктор Гоффман – жизнерадостный, открытый человек, излагал свою систему хорошим немецким языком, Шталь – на латыни, причем тяжелым слогом, длинно и путанно. Шталь – желчный, замкнутый ипохондрик, облекающий свое абстрактное учение покровом темного, крайне сухого изложения. К старости, встречая недопонимание своих взглядов, Шталь стал еще более угрюмым и замкнутым, даже меланхоличным. Глубоко религиозный Шталь каждый раздел своих книг, среди которых только на медицинские темы он издал свыше 250 сочинений, заканчивал хвалой Богу. Может быть, этим объясняется принятие прогрессивным миром не Шталя, а Гоффмана.
Гоффмановское понимание соотношения строения человеческого тела и его движения было вполне закономерным, необходимым и соответствовало развитию науки XVI–XVIII веков. И лишь позже, благодаря возникновению клеточной теории, эмбриологии, гистологии, физиологии, эволюционному учению, т. е. примерно к середине и второй половине XIX века, когда природа предстала перед учеными не только как совокупность статичных предметов и явлений, но и процессов, в науке постепенно начинает складываться понятие «динамических структур», их последовательности, цикличности, изменчивости. Но все ли сопоставления живого с механическим (физическим) бесплодны или среди них есть такие, которые могут быть плодотворными для развития теоретической биологии и подспорьем для более быстрого выявления внутренней диалектики живого?
Картина будет не полной, если не сказать, что Шталь не только великолепный врач, он еще крупный ученый – химик-технолог и металлург. Одна из важнейших его работ («Anweisungen zur Metallurgie») посвящена металлургии. Шталь сформулировал (впервые в 1697 г., подробно в 1703 г.) в «Experimenta, observationes, animadvertiones chimical et physical» («Экспериментах, наблюдениях и замечаниях в области химии и физики») первую общую химическую теорию – теорию флогистона (от греч. phlogistуs – воспламеняемый), благодаря которой химия освободилась от алхимии, то есть от мистического истолкования превращения веществ. Теория флогистона сыграла положительную роль в развитии теоретической и практической химии XVIII века, позже, как известно, ее опроверг Лавуазье.
Великий ученый Георг Эрнст Шталь скончался 14 мая 1734 года.
Бургав
(1668–1738)
Поражает упорство, с каким Бургав в течение 15 лет непрерывно нагревал ртуть в замкнутом сосуде, доказав в результате, что она, вопреки утверждениям алхимиков, не превращается в твердый металл. Свыше 500 раз перегнав ртуть, Бургав убедился, что она не изменяет своих свойств. Между тем учитель Бургава Франциск де ла Боэ (Сильвий) был предан алхимической идее. Английский химик, физик и врач Роберт Бойль также был твердо убежден в переходе одного металла в другой. В таком же заблуждении находился Пьер Тарен Гельвеций (1725–1761), лейб-медик принца Оранского. Он обнародовал весьма обширный доклад о произведенном им превращении свинца в золото с помощью «философского камня». В свидетельствах подобных лиц, пользовавшихся высоким авторитетом у своих современников, не считали возможным сомневаться.
После эры алхимиков химию стали разрабатывать преимущественно врачи, следуя предписанию Парацельса, считавшего, что лечить надо «фармакологией натуральных ядов». Первым алхимиком, у которого ясно видно сближение алхимии с медициной, был врач Арнольд из Виллановы (XIII в.), веривший в «философский камень». К значительным ученым-химикам относятся английские врачи Джон Майов (John, Mayow, 1645–1679), Роберт Гук (Robert, Hooke, 1635–1702), а также немецкие – Иоганн Рудольф Глаубер (1604–1668), Бехер, Ведель, Шталь, Гоффман, француз Э. Жоффруа и голландцы – Франциск де ла Боэ, Бургав.
Герман Бургав не прибегал к теории Шталя (флогистона) для объяснения химических процессов и, в отличие от ятрохимиков, считал химию самостоятельной наукой. Объясняя процессы жизнедеятельности организмов законами химии и механики, он в то же время стоял на позициях витализма, вводя в теорию медицины понятие о «жизненных показаниях» и «жизненных истечениях».
Отвергая умозрительные теории «о сущностях», «о симпатиях», Бургав критиковал учение Шталя об «анима» (душе) как высшем регуляторе всех жизненных процессов и пытался синтезировать учения ятрофизиков и ятрохимиков. Так, например, обсуждая процесс пищеварения в желудке, Бургав говорил, что наряду с трением и перемешиванием частиц пищи большую роль здесь играют ферменты, вызывающие брожение.
В качестве химика Бургав известен более всего своим учебником «Основания химии» (два тома, 1732 г.), в котором он систематизировал знания в этой области. Вслед за Ньютоном он рассматривал химические процессы как следствие взаимного притяжения частиц; разграничил механические смеси и механические соединения и рассматривал растворение как проявление химического сродства. Он не только великолепный голландский химик, ботаник и философ, он также врач, реформатор медицины, обобщивший известные научные (преимущественно механистические) основы медицины. Он изложил их в труде «Наставления по медицине» («Institutiones medicae», 1708), относящемся к первой фундаментальной работе в области физиологии.
Герман Бургав – основатель лейденской медицинской школы, первой научной клиники, родился 31 декабря 1668 года в маленькой деревне Вооргоуд в предместье Лейдена в семье сельского пастора. В 11-летнем возрасте под руководством отца приобрел обширные сведения в латинском и греческом языках и изящных искусствах. Кроме того, он изучал историю, натурфилософию, логику и метафизику, даже иврит и халдейские языки, чтобы читать Священное писание в оригинале и добывать себе скудные средства на пропитание частными уроками.
Согласно воле отца Герман готовил себя к духовному званию. Закончив богословский факультет и защитив докторскую диссертацию «О разделении души и тела», он уже собирался пойти по стопам отца. Однако его оттолкнула крайняя нетерпимость духовенства ко всякому сколько-нибудь независимому мнению. Однажды, выступив против пристрастных нападок ортодоксов в защиту Спинозы, он навлёк на себя обвинение в безверии и не мог рассчитывать на получение церковной кафедры. Что было делать? Он принимает решение посвятить себя медицине, интерес к которой с самого детства поддерживался в нем собственной болезнью ноги. Рассказывают, что около 1680 года у него образовалась язва на голени, от которой тогдашние врачи в течение целых 7 лет не могли его излечить, пока он сам себя не вылечил, и что будто бы это обстоятельство определило его будущее предназначение.
В 15-летнем возрасте он лишился отца, и ему пришлось самостоятельно решать вопрос о своем будущем. И он его решил, отправившись в Лейденский университет. Лейден – крупный город с 60 000 жителей, расположен на берегах Рейна, очень близко от Северного моря. Его университет был основан в 1575 году в память об успешной борьбе лейденцев против испанских войск Альбы. Он приобрел известность стараниями «Нидерландского Гиппократа» Питера Фореста (1522–1597).
Во времена Бургава на четырех факультетах (богословском, свободных искусств, медицинском и юридическом) преподавали 16 профессоров, студентов тогда насчитывалось более 1000. На факультете свободных искусств преподавал Виллем Гравезанде – видный последователь Ньютона, на медицинском – Антоний Нук (1650–1692) – с 1687 года профессор анатомии в Лейдене, и Ренье де Грааф (R. de Graaf). Родившийся 30 июля 1641 года, видный нидерландский анатом и физиолог де Грааф был членом-корреспондентом Лондонского Королевского общества. Он известен своим вкладом в изучение физиологии и патологии женских половых органов, а также методов инъекции сосудов. Он ввел в практику инструменты для инъекций – шприц и канюлю; предложил методику наложения слюнной и поджелудочной фистул, с помощью которых исследовал химизм пищеварения. Именно де Грааф замолвил словечко за своего гениального соотечественника Левенгука перед Королевским обществом, после чего научный мир узнал о существовании микромира.
В кратком изложении дальнейшая карьера Бургава развивалась следующим образом. После учебы в Лейденском университете он удостаивается степени доктора философии (1690); 1693 год – степени доктора медицины. Сначала работает в Лейденском университете в качестве доцента, затем, отклонив приглашение стать лейб-медиком, получает в 1701 году кафедру теоретической медицины, освободившуюся после его учителя Дрелинкура. Издает полное собрание сочинений Везалия. Возглавляет с 1709 года кафедру медицины и ботаники; в 1710 году – издает каталог Лейденского Ботанического сада, в котором описал и классифицировал ряд новых видов растений. В 1718 году – заведует кафедрой химии; практической медицины (с 1720 г.). Одновременно он читает лекции по метеорологии, физиологии, патологии, хирургии, офтальмологии, фармакологии, химии и ботанике, объединяя, таким образом, в своём лице все медицинские науки того времени. Ему мы обязаны термином «галлюцинации» и изучением состава спинномозговой жидкости.
Герман Бургав был избран в 1725 году членом-корреспондентом Парижской Академии наук, в 1731 году – Лондонского Королевского общества; дважды ректором Лейденского университета (1714 и 1730 гг.). Немудрено, что ученики стекались к нему из всех европейских стран. Известна история, как Пётр Великий в 1717 году целую ночь продежурил у ворот дома Бургава, чтобы только получить возможность утром перед началом лекций обменяться с мэтром несколькими словами. О Бургаве император узнал впервые от своего лейб-медика Лавра Лавровича Блюментроста (1692–1755). Хотя Лавр Лаврович родился в Москве в семье потомственных медиков, медицину он изучал в Галле, Оксфорде и Лейдене. Под руководством Бургава защитил докторскую диссертацию, как, впрочем, и Николай Бидлоо[11] (Bidloo), а вернувшись в родные пенаты, помогал Петру I и Екатерине создавать Российскую академию, занял пост президента Петербургской Академии наук (1725–1733). Здесь уместно сказать о том, что братья Бидлоо и А. Бургав-Каув, племянники Г. Бургава, увезли его лекции в Россию, где они были найдены только в 1940 году в Ленинграде и затем возвращены в Голландию.
Как доказательство необычайной известности Бургава, часто приводят историю с письмом, которое было отправлено одним китайским мандарином по адресу: «Бургаву, врачу в Европе». Лейдену пришлось раздвинуть даже свои укрепления и выстроить новые дома, чтобы дать помещения его многочисленным студентам. Когда после шестимесячной болезни Бургав в первый раз появился на улице, город отпраздновал это событие грандиозной иллюминацией. «Всей Европы учитель» – так называли его врачи.
По всей вероятности, первым врачом, в честь которого была выпущена в 1928 году марка за медицинские достижения, был клиницист и патолог Бургав. И на денежном знаке 20 гульденов 1955 года, также выпущенном в Нидерландах, изображен Бургав.
Основоположник терапии нового времени, Бургав пытался связать анатомию и физиологию с практическим опытом. В соответствии с господствовавшим в естествознании механистическим мировоззрением, он развивал механистическое понимание всех процессов в организме – в его здоровом и больном состоянии. В своем основном труде «Афоризмы о распознавании и лечении болезней» («Aphorismi de cognoscendis et curandis morbis», 1709) он объясняет воспаление трением застоявшейся в мельчайших сосудах крови; образование тепла в теле – трением крови о стенки сосудов; дыхание, пищеварение и прочие процессы он также понимал ограниченно механистически – «по законам механики, гидростатики, гидравлики».
Рисуя в своих «Медицинских наставлениях» («Institutiones medicaе», 1708) «образ совершенного врача», Бургав говорил: «Я представляю себе человека, посвятившего себя изучению общих основ медицины. Он принимается за это так же, как если бы ему предстояло рассмотрение геометрических фигур, тел, тяжестей, скоростей, конструкций механизмов и тех сил, которые эти механизмы порождают в других телах…»
Особенно надо отметить, что с Лейдена, Бургава и его учеников с XVIII века начинается движение по созданию по всей Европе клинических кафедр или институтов. При этом не забудем сказать, что в этом вопросе у Бургава был достойный учитель – выдающийся представитель голландской медицины, лейденский профессор Франсуа де ла Боэ, по происхождению француз, основатель школы «ятрохимиков», крупный ученый и великий анатом, предпринявший попытку объяснить жизненные процессы на основе химических понятий (как процессы брожения). К одной из ключевых его заслуг относится организация медицинских клинических кафедр. Начало этого движения относится к открытию им в 1658 году клинической школы при Лейденской больнице и опубликования наблюдений,[12] по которым учились его ученики. Он один из наиболее блестящих представителей лейденской школы врачей, организовавших в Лейденском университете химическую лабораторию и стремившихся объяснить происходящие в организме процессы химическим взаимодействием. Де ла Боэ, как и Парацельс, применял в качестве лекарств неорганические соединения, в том числе хлористый калий («противолихорадочная соль Сильвия»), который получал действием соляной кислоты на поташ.
К несчастью, в 1729 году Бургав заболел подагрой и по этой причине оставил университет. Говорят, что он мог не спать шесть недель, если начинал серьезно размышлять над каким-нибудь предметом. От подобных перенапряжений через девять лет, 23 сентября 1738 года, из-за болезни сердца Бог прибрал его к себе.
Рассказывают, когда умер Бургав, в его архиве нашли завещание врача: «Если хочешь быть здоров, живи гигиенично, держи ноги и живот в тепле, голову в прохладе и остерегайся лекарств». В своих «Афоризмах» он оставил превосходное описание болезней, явившееся результатом тщательного наблюдения и исследования больных. Причем для этого он впервые стал пользоваться лупой и термометром. Но не тем, что в 1597 году впервые сконструировал Галилей (без откачки воздуха с открытой трубкой), а который в 1703 году создал французский академик Амонтон. Это был газовый термометр, штука капризная. Куда более удобный прибор придумал позже стеклодув из Данцига Даниель Габриель Фаренгейт. Человек непоседливый, он жил и работал в Польше, Германии, Голландии, где с 1709 года начал производить спиртовые, а с 1714 года – первые ртутные термометры. Современный ртутный манометр для измерения кровяного давления применил в 1828 году французский ученый и врач Жан Пуазейль (1799–1869).
Мировоззрение Бургава развивалось под влиянием учения Ньютона о силах и Лейбница о дуализме монад. Учение Бургава «об общем чувствилище» («сенсориум коммунис») выдвигало задачу изучения взаимодействия частей нервной системы, ее связи с органами чувств и по-новому ставило проблему регуляции работы органов и их взаимосвязи с деятельностью головного и спинного мозга. Кроме того, он был пионером в изучении химического состава жидкостей, в поиске определяющей роли их в развитии зародыша и передаче наследственных признаков. Широкий охват Бургавом проблем анатомии, ботаники, медицины, физиологии и эмбриологии был воспринят его учеником швейцарский врачом Галлером, выступившим против анимизма Шталя.
Учениками Бургава были видные врачи из многих стран. Из их числа выделим Линнея, Галлера, Ламетри и известных реформаторов медицинского образования в Австрии, клиницистов Антона де Гаена и ван Свитена, не забывавших критиковать в печати учение Галлера о раздражимости и чувствительности.
Ван Свитен
(1700–1772)
Степень доктора медицины он получил в 1725 году, защитив диссертацию «De arteriae fabrica et efficacia in corpore humano». В 1736 году ван Свитену разрешают читать лекции в Лейдене в качестве приват-доцента (Institutiones medical), позднее его лишают этого права вследствие принадлежности к римско-католическому вероисповеданию. Будучи католиком, он не мог занимать официальное положение в Лейдене и оставался ассистентом своего учителя Бургава вплоть до его смерти. Казалось, что он навсегда обречен быть тенью своего гениального учителя. Однако события, неожиданно происшедшие вдали от его родины, круто изменили его жизненный уклад.
Карл VI, австрийский эрцгерцог и император Священной Римской империи с 1711 года, вел войны за Испанское наследство, с Османской империей и т. п. После его смерти, последовавшей 20 октября 1740 года на 55-м году жизни, прекратилось мужское потомство Габсбургского дома. За неимением наследника, вся полнота власти и необъятные земли достались старшей дочери Марии-Терезии. На хрупкие плечи этой мужественной женщины и искусного политика выпало большое испытание: Франция и Пруссия отказались признать ее наследственные права на отошедшие в 1714 году к Австрии Испанские Нидерланды. Началась война, продолжавшаяся с 1740 по 1748 года. В итоге войны права Марии-Терезии были признаны.