Страница:
Маркиз издал короткий смешок и подался вперед, пытаясь разглядеть ее лицо. Николь перепугалась до смерти: если он поймет, что перед ним не дочь графа, завтра ей будет не до ног – остаться бы с головой на плечах.
– Пожалуйста, прилягте на подушку, ваша светлость, – пролепетала она. – Вам будет легче.
Поколебавшись, Жан Лоран подчинился.
– Закройте глаза.
Николь опустила обе ладони на лоб маркиза. Уняла предательскую дрожь.
На память ей пришла старинная песенка, которую в Вержи пели на ночь маленьким детям. Песенка была совсем немудреная, да и коротенькая, но Николь все равно не могла больше ничего ни придумать, ни вспомнить.
Не отвечая ему, Николь закончила:
Николь прижимала руки к его голове, представляя, что из ее пальцев вырастают, извиваясь, побеги хмеля, исподволь оплетают голову мужчины, тянут ее к подушке, и вот уже он погружается в тягучую дрему, убаюканный темно-зелеными волнами. Она видела огромного дымчато-серого кота с глазами как янтарь, светящимися в темноте, и малютку гнома из тех, что обитают в заброшенных мышиных норах. Колокольчик на его колпаке позвякивает, травы льнут к земле под серебристый звон. А после, крадучись, проходит кот, мурлыча песню в усы, и ночной сумрак развеивается за ним, будто клочья тумана.
Николь пришла в себя оттого, что дотронулась плечом до полога. Легкое прикосновение сразу разбудило девочку.
Ее саму одолел сон!
Маркиз де Мортемар крепко спал на спине, раскинув руки в стороны. Из угла приоткрытого рта стекала ниточка слюны. Глубоко в горле зарождался и клокотал храп.
Николь осторожно провела ладонью над лицом маркиза. Хвала Марии, спит как ребенок! Она даже решилась дотронуться до мощного, шириной в три ее собственных, волосатого запястья.
Маркиз не отдернул руку, но поморщился и перестал храпеть. Николь как ветром сдуло с постели. Она спряталась за столиком, на котором растопырил витые серебряные лапы канделябр, и затаила дыхание, наблюдая за спящим.
Но ничего страшного не последовало. Когда лоб Жана Лорана разгладился, а храп возобновился, Николь выбралась из-за столика и задернула полог. Оказавшись отделенной от маркиза тонкой тканью, она почувствовала себя в относительной безопасности.
Что ж, теперь можно поразмыслить над своим положением.
Девочка забралась в кресло из телячьей кожи и обхватила колени руками.
Маркиз не будет спать вечно. Когда он очнется, подмена неизбежно откроется, и вспыльчивый Жан Лоран де Мортемар обрушит свой гнев на всех обитателей замка.
Нужно исчезнуть до того, как он придет в себя.
«Я расскажу Элен, что маркиз уснул, – решила Николь. – Пусть теперь она думает, что соврать».
Девочка сползла с кресла, отыскала на полу рубашку, накидку и туфли. Обувшись и кое-как затянув порванный ворот, Николь подошла к двери.
Здесь ее ожидало ужасное потрясение: дверь оказалась заперта изнутри на ключ. Маркиз де Мортемар не желал, чтобы его ночные утехи прервали.
Николь вспомнила, как он протопал к двери, оставив ее ждать в постели. Но куда делся ключ потом?
Она обыскала всю комнату. Забыв о страхе, забралась под балдахин и перерыла одеяло и простыни. «Дева Мария, помоги мне!»
Но после изнурительных поисков стало ясно, что Дева Мария не поможет. Ключа нигде не было.
Бессильно уронив руки, Николь села возле спящего маркиза и с тоской уставилась на него. Неужели придется ждать его пробуждения? Выходов отсюда только два – дверь и окно.
Впрочем…
Окна покоев, отведенных маркизу, выходили на крышу амбара. Николь высунулась наружу и посмотрела вниз. Ох, как далеко! Графская дочь никогда бы не осмелилась прыгнуть с такой высоты. Сказать по правде, и сама Николь, безбоязненно лазившая по всему замку, вряд ли решилась бы на такой прыжок. Разве что в этом крыле разгорится пожар…
Николь трижды сплюнула через левое плечо и пять раз крутнулась на правой ноге, чтобы заморочить дьявола. Пусть у него закружится голова и он не исполнит нечаянно оброненных Николь слов. Не нужно пожаров в Вержи! Хватит того, что случился четырнадцать лет назад.
Что ж, побег откладывается. Николь посидела на краю кровати, предаваясь размышлениям о том, как именно расправится с ней рассерженный маркиз.
Но это ей быстро прискучило.
«Пока горя нет, горевать нечего, – сказала себе Николь. – А иначе как начнешь печалиться раньше времени, так горе и придет к тебе, раз уж его ждут именно здесь».
Подумав так, она зажгла свечи на увесистом канделябре и отправилась изучать временную темницу.
Когда-то над этой комнатой потрудились мастера-краснодеревщики и художники. Стены были обиты дубовыми панелями с богатой резьбой и декорированы сафьяновыми вставками. На потолке художник изобразил трех ангелов, парящих среди облаков.
Задрав голову, Николь внимательно рассмотрела ангелов и очень удивилась. Самый крупный ангел обладал фигурой совершенно женской, с грудью, талией, округлыми ягодицами и даже ямочкой над ними. Второй, поменьше, телосложение имел более приличествующее посланнику господа, однако его пухлая ручка отчего-то лежала на ягодице первого. А третий и сложение имел подобающее, и руки держал при себе, однако на лице его играла улыбка, которую Николь, не будь перед ней безгрешное создание, назвала бы блудливой.
Срам один, а не ангелы.
Громоздкие сундуки у стены были заперты крепкими замками. Шпагу в ножнах, висевшую на стуле, Николь обошла далеко стороной. А вот предмет на столе заставил ее приблизиться: длинный блестящий кинжал с рукоятью, украшенной двумя крупными синими камнями. Даже при неярком свете камни сверкали так, что хотелось сощуриться.
Николь понимала: одна эта вещь стоит больше, чем все содержимое комнаты. Она благоговейно взяла оружие. Рукоять кинжала была холодна, как лед. Обоюдоострый прямой клинок тускло сиял, будто пытаясь рассеять полумрак.
Николь не удержалась: плотно обхватила рукоять, выставила кинжал перед собой, точно шпагу. Она даже помахала им немного, подражая мальчишкам, что сражались на палках.
Однако красивое оружие оказалось тяжелее, чем самый здоровый тесак с кухни. Полюбовавшись еще немного на синие камни, девочка положила кинжал на место и вернулась в кресло.
Что ж, выбраться через дверь она не может, раз маркиз спрятал ключ. Удрать через окно – и подавно. Что остается? Только ждать.
Когда луна проплыла по небу и повисла над главной башней, покачиваясь в быстро бегущих облаках, точно спелое яблоко на ветке, Николь проснулась. Она снова задремала – на этот раз от усталости.
Маркиз по-прежнему храпел. «Хорошую песню я ему спела, хватит до утра. Что же, мне сидеть здесь до рассвета?»
Николь потянулась и потерла глаза. Где же может быть ключ? Кажется, она всюду искала…
Доносящийся с постели храп стал громче, и Николь вдруг поняла, что искала она не везде.
Она мигом перебралась на постель. Свечи в канделябре давно оплыли и потухли, пришлось зажечь новые. Фитильки вспыхнули ярко и радостно, словно хотели помочь Николь.
Девочка раздвинула полог, чтобы на кровать падало больше света, и склонилась над спящим маркизом. В распахнутом вороте нижней рубашки виднелся какой-то шнурок.
Уж не на шею ли Жан Лоран повесил ключ?
Николь очень медленно и осторожно расстегнула еще пару пуговиц. Пальцам привычнее было иметь дело со шнуровкой, но она справилась. Маркиз дважды переставал храпеть, и каждый раз она замирала в страхе. Но он лишь набирал воздуха и издавал новую руладу.
«Ключ! Пусть это будет ключ!» – умоляла про себя Николь.
Но, расстегнув рубашку, поняла, что ошиблась. На шнурке висел небольшой мешочек – тот самый, о котором Жан Лоран рассказывал за ужином.
Николь взвыла бы от огорчения, если бы не боялась разбудить маркиза. Как она могла забыть? Да и кому взбредет в голову вешать на шею ключ от комнаты? Разве что такой дурочке, как она!
Николь начала застегивать пуговицы. Боже упаси, если маркиз, проснувшись, решит, что она обыскивала его.
Зажав в пальцах нижнюю пуговицу, она внезапно заметила, что мешочек наполовину истлел. Его носили долго, не снимая. Сквозь ветхую ткань поблескивало что-то черное, похожее на чешую молодой гадюки.
Николь придвинулась ближе, пытаясь понять, откуда этот блеск. Так не блестят ни золото, ни серебро, ни драгоценные камни. Николь насмотрелась на украшения за то время, что прислуживала дочерям графа.
«И это вовсе не земля».
Зачем маркиз де Мортемар солгал?
Содержимое мешочка притягивало взгляд Николь. «Я только посмотрю, – оправдываясь, подумала она. – Ведь если там не земля, то что же?»
Она ослабила узел, затянутый на горловине ладанки, и очень осторожно потрясла ее, не выпуская из рук. На ладонь ей выскользнул… Камень?
В первый миг Николь удивилась, во второй испытала разочарование.
Всего лишь камень. Глубоко черный, без малейших проблесков – видно, ей почудилось. Одно необычно: по ровной поверхности ползет красная прожилка, разветвляется на множество тонких ручейков – и обрывается.
Николь повертела камешек, пытаясь догадаться, зачем маркизу де Мортемару носить его с собой. Может быть, это тоже реликвия? Не найдя ответа, она пожала плечами и вернула камень на место. Красная прожилка завилась под ее пальцами, точно крохотная змейка. Николь перехватила мешочек поудобнее и принялась затягивать узел.
В этот миг Жан Лоран открыл глаза.
Николь в ужасе уставилась на него. Взгляд маркиза, сперва мутный, вдруг приобрел пугающую ясность. Несколько мгновений он смотрел на нее, не узнавая, затем отпрянул, не понимая, что за встрепанное существо сидит перед ним.
Раздался негромкий треск. Шнурок порвался, и камень в полуистлевшей оболочке остался у Николь в руке.
«Он отрубит мне ноги, изжарит и заставит съесть их!»
Девочка спрыгнула с кровати и рухнула на колени:
– Простите, ваша светлость! Клянусь вам, я не нарочно!
Но маркиз не услышал ее. Он судорожным движением прижал руку к груди, будто проверяя, бьется ли сердце. Глаза его расширились, губы беззвучно зашевелились. Жан Лоран де Мортемар лихорадочно оглядел постель, и взгляд его упал на обрывок шнурка.
Утробный рык сотряс комнату.
– Я виновата, ваша светлость, – заикаясь, пролепетала Николь. – Позвольте мне объяснить…
Вздрогнув, маркиз посмотрел на коленопреклоненную девочку. Снова перевел взгляд на оборванный шнурок. Тень понимания скользнула по его лицу, и Жан Лоран медленно начал приподниматься с постели.
– Подлая тварь… – прошептал он. – Воровка…
– Нет, ваша светлость, клянусь вам!
– Кто тебя подослал? Отвечай, дрянь!
Он спрыгнул с кровати и пошел на нее, багрово-красный от бешенства. Лицо его исказилось, глаза налились кровью, как у буйного быка.
Николь вскочила с колен и в ужасе отступила.
– Никто!
– Куда ты его спрятала?
– Что?
– Отвечай! – проревел маркиз.
– Я не понимаю!
– Ты уже отдала его своим сообщникам? Где они? Когда это случилось?
– Я ничего не знаю, клянусь, ваша светлость! Я не хотела дурного…
Жан Лоран де Мортемар остановился. Толстые губы раздвинулись в подобии улыбки.
– Не хотела дурного… – повторил он. – И ты ничего не знаешь. Что ж, в это можно поверить.
Николь перевела дух. Хвала Марии, он понял, что она не лжет!
Не тратя слов, маркиз выхватил шпагу из ножен и взмахнул ею прежде, чем Николь успела что-то добавить.
Девочка уклонилась, как сотни раз уклонялась от палок, заменявших сабли Матье и его приятелям. Это и спасло ее. Острие вспороло воздух в дюйме от ее горла.
Не веря своим глазам, Николь уставилась на маркиза. Святой Франциск, он едва не убил ее!
– За что, ваша светлость?!
Его светлость снова легко, будто играючи, вскинул шпагу. Кончик ее просвистел в воздухе, как свистит рассерженная гадюка. На этот раз выпад достиг цели.
Острая боль обожгла чуть ниже плеча. Николь вскрикнула и отскочила.
– А ну иди сюда, – позвал маркиз и вздернул верхнюю губу.
Этот оскал больше, чем нанесенная рана, убедил Николь, что пощады ей ждать не стоит. Жан Лоран де Мортемар сошел с ума. Быть может, виной тому слишком крепкое вино из подвалов Гуго де Вержи или полнолуние, пробудившее в маркизе дьявола.
Если бы Николь верила, что ее смерти желает сам маркиз, она не смогла бы сопротивляться. Но Мортемаром овладели бесы! Они направляют его руку, ведь она не сделала ничего, что могло бы вызвать столь жуткую ярость.
Бесов Николь тоже боялась. Но с ними она готова была сражаться.
Девочка изо всех сил ударила ногой по столику, и тот опрокинулся. Упал канделябр, горящая свеча ткнулась в брошенный на полу камзол. Огонь сперва робко пробежал по рукаву, затем, осмелев, лизнул ворот – и вдруг вскинулся вверх длинной плетью. Горячая красная пасть жадно распахнулась, и весь камзол запылал, пожираемый пламенем.
Жан Лоран обернулся. Воспользовавшись короткой передышкой, Николь подбежала к двери и заколотила в нее.
– Спасите! Помогите, горим!
Она вовремя заметила тень на двери и успела отскочить. Шпага вонзилась в доску там, где только что было ее плечо.
– Помогите! – в ужасе закричала Николь. – Кто-нибудь!
Не сводя с нее безумных глаз, в которых отражалось пламя, маркиз сдернул со стены медвежью шкуру и набросил на камзол. Огонь притих.
Маркиз удовлетворенно кивнул и быстрыми шагами пошел на Николь. Теперь между ними не было столика, и ей оставалось только пятиться, надеясь на чудо.
Вместо чуда под ногу подвернулось что-то твердое, и Николь упала на спину. Ее и Мортемара разделяло не больше трех шагов. Девочка поползла назад, и вдруг рука ее наткнулась на то, что послужило причиной падения.
Кинжал с двумя синими камнями на рукояти.
Жан Лоран поднял шпагу, целясь ей в грудь, и тогда Николь молча швырнула кинжал ему в лицо.
Тяжелая рукоять ударила маркиза в переносицу. Он пошатнулся и вскрикнул: боль на несколько мгновений ослепила его. И пока Жан Лоран стоял, прижав руку к лицу, Николь вскочила, бросилась к окну и выпрыгнула наружу.
Никогда прежде ей не доводилось падать с такой высоты. Сердце ухнуло и провалилось в живот, кожу опалил ледяной ветер. «Я умру…» – успела подумать Николь за миг до того, как ее ударило о соломенную крышу амбара.
Раненую руку как будто вновь пронзили раскаленным острием. Она закричала и на короткое время потеряла сознание.
Но солома смягчила удар. Николь подбросило вверх, она покатилась вниз по крутому скату. Пальцы тщетно цеплялись за солому: ей не хватало сил, чтобы удержаться. Докатившись до края крыши, Николь рухнула вниз и повалилась на бок.
Сознание ее вновь погрузилось во тьму.
Когда Николь пришла в себя, ей показалось, что она пролежала неподвижно очень долго. Тело окоченело. Только плечо горело, будто объятое огнем.
Вверху в башне кто-то высунулся в окно, замелькали факелы в галерее. Тишину ночного двора нарушил протяжный вопль:
– Найти ее!
«Мортемар!»
Николь поднялась, застонав от боли, схватилась здоровой рукой за стену. Скорее, скорее, прочь отсюда! Страх преследуемого зверя гнал ее. Спрятаться, скрыться, пересидеть облаву!
Пошатываясь, девочка бросилась бежать. Но мчалась она не прочь от замка, а к нему. Держась возле стены, чтобы не выходить на свет, Николь пересекла двор, спустилась по каменным ступеням, откинула засов и нырнула в приоткрывшуюся темную щель.
Крики сразу стали глуше. Николь опустилась на ближайшую скамью, пытаясь усмирить колотившую ее дрожь. Весь рукав ночной рубашки был залит липкой кровью. Стиснув зубы, она оторвала подол и наспех перевязала рану.
Со стороны Николь было чистейшим кощунством прятаться в фамильной церкви де Вержи, но у нее не было иного способа пробраться в замок.
Часовня дальней стеной примыкала к жилым помещениям. Главный вход, которым воспользовалась Николь, выходил на малый двор. Даже во время осады граф и его семья должны иметь возможность молиться о спасении души и тела.
Но был и еще один вход. Священник приходил на богослужения прямо из замка, из комнатки, что была отведена ему в южном крыле.
Молясь о том, чтобы он не закрывал на ночь этот проход, Николь бросилась в глубь часовни.
Она двигалась почти бесшумно, но ей казалось, что топот ее ног слышен даже в опочивальне графа. Эхо отражалось от стен, святые смотрели на нее с суровостью судей: «Что ты здесь делаешь, Николь Огюстен? Как ты посмела явиться сюда?»
Николь всхлипнула. Она ни в чем не виновата!
«Виновата! – откликнулись статуи. – Грязное подзаборное отродье! Ты посмела заявиться к маркизу, пролезла к нему в постель. Ты пыталась похитить его реликвию. Разве не заслужила ты смерти?»
Николь даже остановилась. Святой Франциск! Должно быть, со стороны все выглядит именно так.
– Но это не я… Меня заставила Элен!
«Разве можно заставить порядочную девушку отправиться ночью к мужчине? Нет, голубушка, ты потаскуха, и всегда такой была!»
Николь внезапно осознала, что ей знаком голос, звучащий в ее голове. Нянюшка Коринна!
– Не буду слушать тебя, не буду! – пробормотала она, плохо понимая, что говорит.
Свернув за колонну, она поискала глазами дверь в стене. Но чернота была сплошной – ни единого проблеска.
У входа в часовню послышались голоса.
Страх придал Николь сил. Она помчалась вдоль стены, ведя по ней рукой, и чуть не проскочила выход. Вот же он! Девочка толкнула обитую железом дверь, но та не открылась.
Заперта! И слуги маркиза де Мортемара все ближе. У них лампы и факелы, от которых не спрячешься в тени.
От отчаяния Николь ударилась в дверь всем телом, и вдруг та вздрогнула и подалась.
Эхо шагов еще не успело стихнуть в часовне, а Николь уже неслась по запутанным коридорам южного крыла.
Глава 6
– Пожалуйста, прилягте на подушку, ваша светлость, – пролепетала она. – Вам будет легче.
Поколебавшись, Жан Лоран подчинился.
– Закройте глаза.
Николь опустила обе ладони на лоб маркиза. Уняла предательскую дрожь.
На память ей пришла старинная песенка, которую в Вержи пели на ночь маленьким детям. Песенка была совсем немудреная, да и коротенькая, но Николь все равно не могла больше ничего ни придумать, ни вспомнить.
Несколько раз она пропела про колокольчик и сон, каждый раз все тише и тише.
Чуть ночь за окном
Под окошком ходит гном.
Колокольчик динь-дон,
Он приносит сон-сон.
– А ты не врала, – сонно заметил маркиз. – Паршивое вино твоего отца больше не гудит в моей несчастной голове.
Чуть свет у ворот,
За окошком бродит кот.
Тихо, словно тень-тень,
Он приносит день-день.
Не отвечая ему, Николь закончила:
Она спела песенку снова, с самого начала, каждый миг ожидая гневного рыка маркиза.
Так и бродят круглый год
Гном и кот, гном и кот.
Так и бродят под окном
Кот и гном, кот и гном…
Николь прижимала руки к его голове, представляя, что из ее пальцев вырастают, извиваясь, побеги хмеля, исподволь оплетают голову мужчины, тянут ее к подушке, и вот уже он погружается в тягучую дрему, убаюканный темно-зелеными волнами. Она видела огромного дымчато-серого кота с глазами как янтарь, светящимися в темноте, и малютку гнома из тех, что обитают в заброшенных мышиных норах. Колокольчик на его колпаке позвякивает, травы льнут к земле под серебристый звон. А после, крадучись, проходит кот, мурлыча песню в усы, и ночной сумрак развеивается за ним, будто клочья тумана.
Николь пришла в себя оттого, что дотронулась плечом до полога. Легкое прикосновение сразу разбудило девочку.
Ее саму одолел сон!
Маркиз де Мортемар крепко спал на спине, раскинув руки в стороны. Из угла приоткрытого рта стекала ниточка слюны. Глубоко в горле зарождался и клокотал храп.
Николь осторожно провела ладонью над лицом маркиза. Хвала Марии, спит как ребенок! Она даже решилась дотронуться до мощного, шириной в три ее собственных, волосатого запястья.
Маркиз не отдернул руку, но поморщился и перестал храпеть. Николь как ветром сдуло с постели. Она спряталась за столиком, на котором растопырил витые серебряные лапы канделябр, и затаила дыхание, наблюдая за спящим.
Но ничего страшного не последовало. Когда лоб Жана Лорана разгладился, а храп возобновился, Николь выбралась из-за столика и задернула полог. Оказавшись отделенной от маркиза тонкой тканью, она почувствовала себя в относительной безопасности.
Что ж, теперь можно поразмыслить над своим положением.
Девочка забралась в кресло из телячьей кожи и обхватила колени руками.
Маркиз не будет спать вечно. Когда он очнется, подмена неизбежно откроется, и вспыльчивый Жан Лоран де Мортемар обрушит свой гнев на всех обитателей замка.
Нужно исчезнуть до того, как он придет в себя.
«Я расскажу Элен, что маркиз уснул, – решила Николь. – Пусть теперь она думает, что соврать».
Девочка сползла с кресла, отыскала на полу рубашку, накидку и туфли. Обувшись и кое-как затянув порванный ворот, Николь подошла к двери.
Здесь ее ожидало ужасное потрясение: дверь оказалась заперта изнутри на ключ. Маркиз де Мортемар не желал, чтобы его ночные утехи прервали.
Николь вспомнила, как он протопал к двери, оставив ее ждать в постели. Но куда делся ключ потом?
Она обыскала всю комнату. Забыв о страхе, забралась под балдахин и перерыла одеяло и простыни. «Дева Мария, помоги мне!»
Но после изнурительных поисков стало ясно, что Дева Мария не поможет. Ключа нигде не было.
Бессильно уронив руки, Николь села возле спящего маркиза и с тоской уставилась на него. Неужели придется ждать его пробуждения? Выходов отсюда только два – дверь и окно.
Впрочем…
Окна покоев, отведенных маркизу, выходили на крышу амбара. Николь высунулась наружу и посмотрела вниз. Ох, как далеко! Графская дочь никогда бы не осмелилась прыгнуть с такой высоты. Сказать по правде, и сама Николь, безбоязненно лазившая по всему замку, вряд ли решилась бы на такой прыжок. Разве что в этом крыле разгорится пожар…
Николь трижды сплюнула через левое плечо и пять раз крутнулась на правой ноге, чтобы заморочить дьявола. Пусть у него закружится голова и он не исполнит нечаянно оброненных Николь слов. Не нужно пожаров в Вержи! Хватит того, что случился четырнадцать лет назад.
Что ж, побег откладывается. Николь посидела на краю кровати, предаваясь размышлениям о том, как именно расправится с ней рассерженный маркиз.
Но это ей быстро прискучило.
«Пока горя нет, горевать нечего, – сказала себе Николь. – А иначе как начнешь печалиться раньше времени, так горе и придет к тебе, раз уж его ждут именно здесь».
Подумав так, она зажгла свечи на увесистом канделябре и отправилась изучать временную темницу.
Когда-то над этой комнатой потрудились мастера-краснодеревщики и художники. Стены были обиты дубовыми панелями с богатой резьбой и декорированы сафьяновыми вставками. На потолке художник изобразил трех ангелов, парящих среди облаков.
Задрав голову, Николь внимательно рассмотрела ангелов и очень удивилась. Самый крупный ангел обладал фигурой совершенно женской, с грудью, талией, округлыми ягодицами и даже ямочкой над ними. Второй, поменьше, телосложение имел более приличествующее посланнику господа, однако его пухлая ручка отчего-то лежала на ягодице первого. А третий и сложение имел подобающее, и руки держал при себе, однако на лице его играла улыбка, которую Николь, не будь перед ней безгрешное создание, назвала бы блудливой.
Срам один, а не ангелы.
Громоздкие сундуки у стены были заперты крепкими замками. Шпагу в ножнах, висевшую на стуле, Николь обошла далеко стороной. А вот предмет на столе заставил ее приблизиться: длинный блестящий кинжал с рукоятью, украшенной двумя крупными синими камнями. Даже при неярком свете камни сверкали так, что хотелось сощуриться.
Николь понимала: одна эта вещь стоит больше, чем все содержимое комнаты. Она благоговейно взяла оружие. Рукоять кинжала была холодна, как лед. Обоюдоострый прямой клинок тускло сиял, будто пытаясь рассеять полумрак.
Николь не удержалась: плотно обхватила рукоять, выставила кинжал перед собой, точно шпагу. Она даже помахала им немного, подражая мальчишкам, что сражались на палках.
Однако красивое оружие оказалось тяжелее, чем самый здоровый тесак с кухни. Полюбовавшись еще немного на синие камни, девочка положила кинжал на место и вернулась в кресло.
Что ж, выбраться через дверь она не может, раз маркиз спрятал ключ. Удрать через окно – и подавно. Что остается? Только ждать.
Когда луна проплыла по небу и повисла над главной башней, покачиваясь в быстро бегущих облаках, точно спелое яблоко на ветке, Николь проснулась. Она снова задремала – на этот раз от усталости.
Маркиз по-прежнему храпел. «Хорошую песню я ему спела, хватит до утра. Что же, мне сидеть здесь до рассвета?»
Николь потянулась и потерла глаза. Где же может быть ключ? Кажется, она всюду искала…
Доносящийся с постели храп стал громче, и Николь вдруг поняла, что искала она не везде.
Она мигом перебралась на постель. Свечи в канделябре давно оплыли и потухли, пришлось зажечь новые. Фитильки вспыхнули ярко и радостно, словно хотели помочь Николь.
Девочка раздвинула полог, чтобы на кровать падало больше света, и склонилась над спящим маркизом. В распахнутом вороте нижней рубашки виднелся какой-то шнурок.
Уж не на шею ли Жан Лоран повесил ключ?
Николь очень медленно и осторожно расстегнула еще пару пуговиц. Пальцам привычнее было иметь дело со шнуровкой, но она справилась. Маркиз дважды переставал храпеть, и каждый раз она замирала в страхе. Но он лишь набирал воздуха и издавал новую руладу.
«Ключ! Пусть это будет ключ!» – умоляла про себя Николь.
Но, расстегнув рубашку, поняла, что ошиблась. На шнурке висел небольшой мешочек – тот самый, о котором Жан Лоран рассказывал за ужином.
Николь взвыла бы от огорчения, если бы не боялась разбудить маркиза. Как она могла забыть? Да и кому взбредет в голову вешать на шею ключ от комнаты? Разве что такой дурочке, как она!
Николь начала застегивать пуговицы. Боже упаси, если маркиз, проснувшись, решит, что она обыскивала его.
Зажав в пальцах нижнюю пуговицу, она внезапно заметила, что мешочек наполовину истлел. Его носили долго, не снимая. Сквозь ветхую ткань поблескивало что-то черное, похожее на чешую молодой гадюки.
Николь придвинулась ближе, пытаясь понять, откуда этот блеск. Так не блестят ни золото, ни серебро, ни драгоценные камни. Николь насмотрелась на украшения за то время, что прислуживала дочерям графа.
«И это вовсе не земля».
Зачем маркиз де Мортемар солгал?
Содержимое мешочка притягивало взгляд Николь. «Я только посмотрю, – оправдываясь, подумала она. – Ведь если там не земля, то что же?»
Она ослабила узел, затянутый на горловине ладанки, и очень осторожно потрясла ее, не выпуская из рук. На ладонь ей выскользнул… Камень?
В первый миг Николь удивилась, во второй испытала разочарование.
Всего лишь камень. Глубоко черный, без малейших проблесков – видно, ей почудилось. Одно необычно: по ровной поверхности ползет красная прожилка, разветвляется на множество тонких ручейков – и обрывается.
Николь повертела камешек, пытаясь догадаться, зачем маркизу де Мортемару носить его с собой. Может быть, это тоже реликвия? Не найдя ответа, она пожала плечами и вернула камень на место. Красная прожилка завилась под ее пальцами, точно крохотная змейка. Николь перехватила мешочек поудобнее и принялась затягивать узел.
В этот миг Жан Лоран открыл глаза.
Николь в ужасе уставилась на него. Взгляд маркиза, сперва мутный, вдруг приобрел пугающую ясность. Несколько мгновений он смотрел на нее, не узнавая, затем отпрянул, не понимая, что за встрепанное существо сидит перед ним.
Раздался негромкий треск. Шнурок порвался, и камень в полуистлевшей оболочке остался у Николь в руке.
«Он отрубит мне ноги, изжарит и заставит съесть их!»
Девочка спрыгнула с кровати и рухнула на колени:
– Простите, ваша светлость! Клянусь вам, я не нарочно!
Но маркиз не услышал ее. Он судорожным движением прижал руку к груди, будто проверяя, бьется ли сердце. Глаза его расширились, губы беззвучно зашевелились. Жан Лоран де Мортемар лихорадочно оглядел постель, и взгляд его упал на обрывок шнурка.
Утробный рык сотряс комнату.
– Я виновата, ваша светлость, – заикаясь, пролепетала Николь. – Позвольте мне объяснить…
Вздрогнув, маркиз посмотрел на коленопреклоненную девочку. Снова перевел взгляд на оборванный шнурок. Тень понимания скользнула по его лицу, и Жан Лоран медленно начал приподниматься с постели.
– Подлая тварь… – прошептал он. – Воровка…
– Нет, ваша светлость, клянусь вам!
– Кто тебя подослал? Отвечай, дрянь!
Он спрыгнул с кровати и пошел на нее, багрово-красный от бешенства. Лицо его исказилось, глаза налились кровью, как у буйного быка.
Николь вскочила с колен и в ужасе отступила.
– Никто!
– Куда ты его спрятала?
– Что?
– Отвечай! – проревел маркиз.
– Я не понимаю!
– Ты уже отдала его своим сообщникам? Где они? Когда это случилось?
– Я ничего не знаю, клянусь, ваша светлость! Я не хотела дурного…
Жан Лоран де Мортемар остановился. Толстые губы раздвинулись в подобии улыбки.
– Не хотела дурного… – повторил он. – И ты ничего не знаешь. Что ж, в это можно поверить.
Николь перевела дух. Хвала Марии, он понял, что она не лжет!
Не тратя слов, маркиз выхватил шпагу из ножен и взмахнул ею прежде, чем Николь успела что-то добавить.
Девочка уклонилась, как сотни раз уклонялась от палок, заменявших сабли Матье и его приятелям. Это и спасло ее. Острие вспороло воздух в дюйме от ее горла.
Не веря своим глазам, Николь уставилась на маркиза. Святой Франциск, он едва не убил ее!
– За что, ваша светлость?!
Его светлость снова легко, будто играючи, вскинул шпагу. Кончик ее просвистел в воздухе, как свистит рассерженная гадюка. На этот раз выпад достиг цели.
Острая боль обожгла чуть ниже плеча. Николь вскрикнула и отскочила.
– А ну иди сюда, – позвал маркиз и вздернул верхнюю губу.
Этот оскал больше, чем нанесенная рана, убедил Николь, что пощады ей ждать не стоит. Жан Лоран де Мортемар сошел с ума. Быть может, виной тому слишком крепкое вино из подвалов Гуго де Вержи или полнолуние, пробудившее в маркизе дьявола.
Если бы Николь верила, что ее смерти желает сам маркиз, она не смогла бы сопротивляться. Но Мортемаром овладели бесы! Они направляют его руку, ведь она не сделала ничего, что могло бы вызвать столь жуткую ярость.
Бесов Николь тоже боялась. Но с ними она готова была сражаться.
Девочка изо всех сил ударила ногой по столику, и тот опрокинулся. Упал канделябр, горящая свеча ткнулась в брошенный на полу камзол. Огонь сперва робко пробежал по рукаву, затем, осмелев, лизнул ворот – и вдруг вскинулся вверх длинной плетью. Горячая красная пасть жадно распахнулась, и весь камзол запылал, пожираемый пламенем.
Жан Лоран обернулся. Воспользовавшись короткой передышкой, Николь подбежала к двери и заколотила в нее.
– Спасите! Помогите, горим!
Она вовремя заметила тень на двери и успела отскочить. Шпага вонзилась в доску там, где только что было ее плечо.
– Помогите! – в ужасе закричала Николь. – Кто-нибудь!
Не сводя с нее безумных глаз, в которых отражалось пламя, маркиз сдернул со стены медвежью шкуру и набросил на камзол. Огонь притих.
Маркиз удовлетворенно кивнул и быстрыми шагами пошел на Николь. Теперь между ними не было столика, и ей оставалось только пятиться, надеясь на чудо.
Вместо чуда под ногу подвернулось что-то твердое, и Николь упала на спину. Ее и Мортемара разделяло не больше трех шагов. Девочка поползла назад, и вдруг рука ее наткнулась на то, что послужило причиной падения.
Кинжал с двумя синими камнями на рукояти.
Жан Лоран поднял шпагу, целясь ей в грудь, и тогда Николь молча швырнула кинжал ему в лицо.
Тяжелая рукоять ударила маркиза в переносицу. Он пошатнулся и вскрикнул: боль на несколько мгновений ослепила его. И пока Жан Лоран стоял, прижав руку к лицу, Николь вскочила, бросилась к окну и выпрыгнула наружу.
Никогда прежде ей не доводилось падать с такой высоты. Сердце ухнуло и провалилось в живот, кожу опалил ледяной ветер. «Я умру…» – успела подумать Николь за миг до того, как ее ударило о соломенную крышу амбара.
Раненую руку как будто вновь пронзили раскаленным острием. Она закричала и на короткое время потеряла сознание.
Но солома смягчила удар. Николь подбросило вверх, она покатилась вниз по крутому скату. Пальцы тщетно цеплялись за солому: ей не хватало сил, чтобы удержаться. Докатившись до края крыши, Николь рухнула вниз и повалилась на бок.
Сознание ее вновь погрузилось во тьму.
Когда Николь пришла в себя, ей показалось, что она пролежала неподвижно очень долго. Тело окоченело. Только плечо горело, будто объятое огнем.
Вверху в башне кто-то высунулся в окно, замелькали факелы в галерее. Тишину ночного двора нарушил протяжный вопль:
– Найти ее!
«Мортемар!»
Николь поднялась, застонав от боли, схватилась здоровой рукой за стену. Скорее, скорее, прочь отсюда! Страх преследуемого зверя гнал ее. Спрятаться, скрыться, пересидеть облаву!
Пошатываясь, девочка бросилась бежать. Но мчалась она не прочь от замка, а к нему. Держась возле стены, чтобы не выходить на свет, Николь пересекла двор, спустилась по каменным ступеням, откинула засов и нырнула в приоткрывшуюся темную щель.
Крики сразу стали глуше. Николь опустилась на ближайшую скамью, пытаясь усмирить колотившую ее дрожь. Весь рукав ночной рубашки был залит липкой кровью. Стиснув зубы, она оторвала подол и наспех перевязала рану.
Со стороны Николь было чистейшим кощунством прятаться в фамильной церкви де Вержи, но у нее не было иного способа пробраться в замок.
Часовня дальней стеной примыкала к жилым помещениям. Главный вход, которым воспользовалась Николь, выходил на малый двор. Даже во время осады граф и его семья должны иметь возможность молиться о спасении души и тела.
Но был и еще один вход. Священник приходил на богослужения прямо из замка, из комнатки, что была отведена ему в южном крыле.
Молясь о том, чтобы он не закрывал на ночь этот проход, Николь бросилась в глубь часовни.
Она двигалась почти бесшумно, но ей казалось, что топот ее ног слышен даже в опочивальне графа. Эхо отражалось от стен, святые смотрели на нее с суровостью судей: «Что ты здесь делаешь, Николь Огюстен? Как ты посмела явиться сюда?»
Николь всхлипнула. Она ни в чем не виновата!
«Виновата! – откликнулись статуи. – Грязное подзаборное отродье! Ты посмела заявиться к маркизу, пролезла к нему в постель. Ты пыталась похитить его реликвию. Разве не заслужила ты смерти?»
Николь даже остановилась. Святой Франциск! Должно быть, со стороны все выглядит именно так.
– Но это не я… Меня заставила Элен!
«Разве можно заставить порядочную девушку отправиться ночью к мужчине? Нет, голубушка, ты потаскуха, и всегда такой была!»
Николь внезапно осознала, что ей знаком голос, звучащий в ее голове. Нянюшка Коринна!
– Не буду слушать тебя, не буду! – пробормотала она, плохо понимая, что говорит.
Свернув за колонну, она поискала глазами дверь в стене. Но чернота была сплошной – ни единого проблеска.
У входа в часовню послышались голоса.
Страх придал Николь сил. Она помчалась вдоль стены, ведя по ней рукой, и чуть не проскочила выход. Вот же он! Девочка толкнула обитую железом дверь, но та не открылась.
Заперта! И слуги маркиза де Мортемара все ближе. У них лампы и факелы, от которых не спрячешься в тени.
От отчаяния Николь ударилась в дверь всем телом, и вдруг та вздрогнула и подалась.
Эхо шагов еще не успело стихнуть в часовне, а Николь уже неслась по запутанным коридорам южного крыла.
Глава 6
Луна плавала в облаках, как толстый карась. Золотистый копченый карась из тех, что подавали маркизу на ужин.
Стоило Николь вспомнить о вчерашнем ужине, к горлу поднялась тошнота.
Девочка лежала на крыше южной галереи, прильнув щекой к шершавой черепице. Лишь в этой части замка труба водостока на краю ската была такой широкой, что за ней можно было спрятаться.
Она и представить не могла, что придется скрываться именно здесь.
Когда Николь выбралась из часовни, бег ее не был бесцельным.
Пару лет назад Бернадетта упросила выделить ей одну из пустующих комнат южной галереи. Никто не стал возражать. С тех пор старуха сваливала там всякий хлам.
Расползшиеся дряхлые коврики, проеденный молью гобелен, плесневелая простыня – все это Бернадетта, как запасливая мышь, относила в свою каморку. Она твердо знала, что когда-нибудь – когда будет чуть меньше дел – у нее дойдут до них руки.
Бернадетта была очень экономна.
Наружный засов на двери каморки не использовался – никто не заботился о сохранности старья. Но Николь знала, как можно закрыть его изнутри.
«Я спрячусь там и подожду, пока все утихнет».
Она надеялась, что никому не придет в голову искать ее в запертом снаружи чулане. А еще больше уповала на то, что маркиз проспится, и к утру мысли о мести улетучатся из его головы вместе с бесами.
Конечно, ее накажут. Ей предстоит объяснять, как она оказалась в постели Жана Лорана де Мортемара. Но все это случится потом, а сейчас ей необходима передышка.
Добравшись до чулана, Николь присела на корточки и нащупала почти истлевшую доску. Без труда оторвала длинную щепу, которой собиралась задвинуть засов изнутри, поднялась и толкнула дверь кладовки.
Слишком поздно она заметила в углу приглушенный свет лампы и почуяла запах горелого сала. На нее налетела, как стервятник, тощая фигура, оттолкнула к дальней стене. Не успела Николь ахнуть, как дверь захлопнулась.
– Я знала, где тебя ждать, Николь Огюстен, – удовлетворенно прошипела Бернадетта. – Думала, никого поумнее тебя не найдется? Держи карман шире.
Старуха вцепилась Николь в плечо, и девочка вскрикнула.
– Что там у тебя? – резко спросила ключница.
– Он меня ранил.
– Врешь! Ты сама ободрала руку, пока носилась, как драная кошка!
Она рывком сорвала повязку, и с губ Николь слетел стон.
Бернадетта изменилась в лице.
– Бесовы подштанники! Так это правда.
Она поднесла лампу поближе к плечу Николь и озадаченно зацокала языком.
– Ну-ка, сядь!
Николь не села, а повалилась на хромоногую скамью.
Некоторое время Бернадетта рассматривала глубокий кривой порез. Потом оторвала лоскут от нижней рубашки девочки и протянула ей:
– Плюй! Да как следует!
Но в горле у Николь пересохло. Она не понимала, чего хочет от нее злая старуха, и лишь покачала головой.
– Чтоб тебя! – выругалась та и сама смачно плюнула на тряпку. – Сиди тихо!
Закрепив лампу на полке, Бернадетта протерла кровь вокруг раны, сложила лоскут вдвое и сноровисто перевязала предплечье. На тряпице сразу расплылось бледно-красное пятно.
– Чем ты разозлила маркиза?
Николь покачала головой.
– Не знаю. Он был пьян, когда проснулся и увидел меня.
– А ты где была?
– Я сидела рядом с ним… на постели. – Старуха хмыкнула, но Николь предпочла не обращать на это внимания. – Он открыл глаза и словно взбесился.
Бернадетта проницательно взглянула на нее.
– Что-то ты недоговариваешь. Мало какой мужчина, обнаружив в своей постели хорошенькую мордашку вроде тебя, схватится за нож.
– За шпагу, – поправила Николь. – Это была шпага.
Она закрыла глаза. У нее не осталось сил, чтобы упрашивать одноглазую ведьму о жалости. Пускай Бернадетта зовет слуг – ей все равно.
Но вместо того, чтобы сдать добычу в руки маркизу и получить награду, старуха больно ткнула девушку в бедро:
– Поднимайся! Нечего рассиживаться. Если я догадалась, куда ты пойдешь, то и они догадаются.
– Никто не знает об этом укрытии, кроме Мари! – слабо возразила Николь.
– Твоя Мари первая выдаст тебя. Вставай!
– Подожди!
Но Бернадетта уже волокла Николь к двери.
Горничная остановилась и сама схватила ее за руку:
– Что ты делаешь?
– Спасаю твою куриную голову, Николь Огюстен, – проворчала та. – Куда это годится – резать молоденьких девчонок! Будь ты хоть сам король, негоже так поступать со слугами в чужом доме. Постой-ка…
Старуха отошла и зарылась в груду тряпья. Вернулась она, волоча за собой истрепанную рванину, в которой Николь, приглядевшись, узнала охотничий плащ графа, подбитый мехом. Когда-то плащ был роскошен, но время превратило богатую ткань в жалкие обноски, а моль завершила дело, обглодав их со всех сторон.
Бернадетта приоткрыла дверь, высунула нос наружу и принюхалась. «Значит, правду говорят, что она своим острым длинным носом чует не хуже крыс и может с закрытыми глазами отличить одного человека от другого по запаху».
– Ты прошла через часовню? – приглушенно спросила старуха.
Николь кивнула.
– Так я и думала. Если не наследила, они не сразу поймут, куда ты делась. Возьми! – Она всучила Николь плащ.
– Зачем?
– Тебе придется выбираться наружу. Внутри оставаться нельзя. Если, конечно, не хочешь, чтобы маркиз насадил тебя на свою шпагу, как куропатку на вертел.
– Я ни в чем не виновата…
Бернадетта приблизила к ней лицо и зашептала:
– Не говори мне, девочка, что ты не знаешь, где спрятаться. Подумай хорошенько и сообрази. Только молчи, не болтай попусту языком. Он у тебя и без того слишком длинный.
– Я спрячусь, – прошептала в ответ Николь. – Но что потом?
– Маркиз к утру опамятуется и отменит свой приказ. За ним успокоится и граф. Или ты не заметила, что наш хозяин готов выполнить все, что гость ни потребует? Грех говорить такое, но коли маркиз де Мортемар захотел бы, чтобы Гуго де Вержи сплясал на крыше голышом, так граф, поди, уже снимал бы с себя исподнее.
Бернадетта подтолкнула девушку в спину крепким кулаком.
– Не стой как овца!
Отвернулась и заковыляла прочь, подняв лампу над головой.
На благодарности не оставалось времени. Накинув на плечи тяжелый пыльный плащ, Николь торопливо пошла в другую сторону.
Бернадетта уверена, что ей удастся спрятаться хотя бы до утра. Но дворы наводнены людьми, и если старуха сказала правду, на поиски Николь сейчас поднимут весь замок.
Значит, нельзя оставаться ни в замке, ни во дворах.
Крепостная стена охраняется днем и ночью, туда и подавно не сунешься.
Что остается?
На крышу Николь забралась по выщербленной стене южной галереи. Путь, который она всегда преодолевала играючи, на этот раз дался ей с большим трудом: ныла рана, да еще и плащ висел на плечах бесполезным грузом, тянул вниз.
Но, оказавшись наверху, Николь в полной мере оценила предусмотрительность старухи.
Стоило Николь вспомнить о вчерашнем ужине, к горлу поднялась тошнота.
Девочка лежала на крыше южной галереи, прильнув щекой к шершавой черепице. Лишь в этой части замка труба водостока на краю ската была такой широкой, что за ней можно было спрятаться.
Она и представить не могла, что придется скрываться именно здесь.
Когда Николь выбралась из часовни, бег ее не был бесцельным.
Пару лет назад Бернадетта упросила выделить ей одну из пустующих комнат южной галереи. Никто не стал возражать. С тех пор старуха сваливала там всякий хлам.
Расползшиеся дряхлые коврики, проеденный молью гобелен, плесневелая простыня – все это Бернадетта, как запасливая мышь, относила в свою каморку. Она твердо знала, что когда-нибудь – когда будет чуть меньше дел – у нее дойдут до них руки.
Бернадетта была очень экономна.
Наружный засов на двери каморки не использовался – никто не заботился о сохранности старья. Но Николь знала, как можно закрыть его изнутри.
«Я спрячусь там и подожду, пока все утихнет».
Она надеялась, что никому не придет в голову искать ее в запертом снаружи чулане. А еще больше уповала на то, что маркиз проспится, и к утру мысли о мести улетучатся из его головы вместе с бесами.
Конечно, ее накажут. Ей предстоит объяснять, как она оказалась в постели Жана Лорана де Мортемара. Но все это случится потом, а сейчас ей необходима передышка.
Добравшись до чулана, Николь присела на корточки и нащупала почти истлевшую доску. Без труда оторвала длинную щепу, которой собиралась задвинуть засов изнутри, поднялась и толкнула дверь кладовки.
Слишком поздно она заметила в углу приглушенный свет лампы и почуяла запах горелого сала. На нее налетела, как стервятник, тощая фигура, оттолкнула к дальней стене. Не успела Николь ахнуть, как дверь захлопнулась.
– Я знала, где тебя ждать, Николь Огюстен, – удовлетворенно прошипела Бернадетта. – Думала, никого поумнее тебя не найдется? Держи карман шире.
Старуха вцепилась Николь в плечо, и девочка вскрикнула.
– Что там у тебя? – резко спросила ключница.
– Он меня ранил.
– Врешь! Ты сама ободрала руку, пока носилась, как драная кошка!
Она рывком сорвала повязку, и с губ Николь слетел стон.
Бернадетта изменилась в лице.
– Бесовы подштанники! Так это правда.
Она поднесла лампу поближе к плечу Николь и озадаченно зацокала языком.
– Ну-ка, сядь!
Николь не села, а повалилась на хромоногую скамью.
Некоторое время Бернадетта рассматривала глубокий кривой порез. Потом оторвала лоскут от нижней рубашки девочки и протянула ей:
– Плюй! Да как следует!
Но в горле у Николь пересохло. Она не понимала, чего хочет от нее злая старуха, и лишь покачала головой.
– Чтоб тебя! – выругалась та и сама смачно плюнула на тряпку. – Сиди тихо!
Закрепив лампу на полке, Бернадетта протерла кровь вокруг раны, сложила лоскут вдвое и сноровисто перевязала предплечье. На тряпице сразу расплылось бледно-красное пятно.
– Чем ты разозлила маркиза?
Николь покачала головой.
– Не знаю. Он был пьян, когда проснулся и увидел меня.
– А ты где была?
– Я сидела рядом с ним… на постели. – Старуха хмыкнула, но Николь предпочла не обращать на это внимания. – Он открыл глаза и словно взбесился.
Бернадетта проницательно взглянула на нее.
– Что-то ты недоговариваешь. Мало какой мужчина, обнаружив в своей постели хорошенькую мордашку вроде тебя, схватится за нож.
– За шпагу, – поправила Николь. – Это была шпага.
Она закрыла глаза. У нее не осталось сил, чтобы упрашивать одноглазую ведьму о жалости. Пускай Бернадетта зовет слуг – ей все равно.
Но вместо того, чтобы сдать добычу в руки маркизу и получить награду, старуха больно ткнула девушку в бедро:
– Поднимайся! Нечего рассиживаться. Если я догадалась, куда ты пойдешь, то и они догадаются.
– Никто не знает об этом укрытии, кроме Мари! – слабо возразила Николь.
– Твоя Мари первая выдаст тебя. Вставай!
– Подожди!
Но Бернадетта уже волокла Николь к двери.
Горничная остановилась и сама схватила ее за руку:
– Что ты делаешь?
– Спасаю твою куриную голову, Николь Огюстен, – проворчала та. – Куда это годится – резать молоденьких девчонок! Будь ты хоть сам король, негоже так поступать со слугами в чужом доме. Постой-ка…
Старуха отошла и зарылась в груду тряпья. Вернулась она, волоча за собой истрепанную рванину, в которой Николь, приглядевшись, узнала охотничий плащ графа, подбитый мехом. Когда-то плащ был роскошен, но время превратило богатую ткань в жалкие обноски, а моль завершила дело, обглодав их со всех сторон.
Бернадетта приоткрыла дверь, высунула нос наружу и принюхалась. «Значит, правду говорят, что она своим острым длинным носом чует не хуже крыс и может с закрытыми глазами отличить одного человека от другого по запаху».
– Ты прошла через часовню? – приглушенно спросила старуха.
Николь кивнула.
– Так я и думала. Если не наследила, они не сразу поймут, куда ты делась. Возьми! – Она всучила Николь плащ.
– Зачем?
– Тебе придется выбираться наружу. Внутри оставаться нельзя. Если, конечно, не хочешь, чтобы маркиз насадил тебя на свою шпагу, как куропатку на вертел.
– Я ни в чем не виновата…
Бернадетта приблизила к ней лицо и зашептала:
– Не говори мне, девочка, что ты не знаешь, где спрятаться. Подумай хорошенько и сообрази. Только молчи, не болтай попусту языком. Он у тебя и без того слишком длинный.
– Я спрячусь, – прошептала в ответ Николь. – Но что потом?
– Маркиз к утру опамятуется и отменит свой приказ. За ним успокоится и граф. Или ты не заметила, что наш хозяин готов выполнить все, что гость ни потребует? Грех говорить такое, но коли маркиз де Мортемар захотел бы, чтобы Гуго де Вержи сплясал на крыше голышом, так граф, поди, уже снимал бы с себя исподнее.
Бернадетта подтолкнула девушку в спину крепким кулаком.
– Не стой как овца!
Отвернулась и заковыляла прочь, подняв лампу над головой.
На благодарности не оставалось времени. Накинув на плечи тяжелый пыльный плащ, Николь торопливо пошла в другую сторону.
Бернадетта уверена, что ей удастся спрятаться хотя бы до утра. Но дворы наводнены людьми, и если старуха сказала правду, на поиски Николь сейчас поднимут весь замок.
Значит, нельзя оставаться ни в замке, ни во дворах.
Крепостная стена охраняется днем и ночью, туда и подавно не сунешься.
Что остается?
На крышу Николь забралась по выщербленной стене южной галереи. Путь, который она всегда преодолевала играючи, на этот раз дался ей с большим трудом: ныла рана, да еще и плащ висел на плечах бесполезным грузом, тянул вниз.
Но, оказавшись наверху, Николь в полной мере оценила предусмотрительность старухи.