Время собирать камни

   Дом разговаривал.
   Вопросительно и тревожно скрипел половицами.
   Шуршал чем-то на чердаке.
   Скрипел дверью:
   – Кто-о здесь?
   И, тоном выше, закрываясь:
   – Вы-ы?
   Даже дождь, барабанящий по крыше этого дома, рассказывал не обыкновенную свою историю, одну и ту же, только на тысячи ладов повторяемую на других крышах, а неповторимую, особенную, каждый раз новую.
   Даже рябина перед домом, при сильном ветре клонившаяся до окон, шелестела о чем-то непонятном, сообщая дому то, что он и сам уже знал.
   Когда Тоня пыталась описать это мужу, Виктор только отмахивался от нее. Она и сама чувствовала, что получается неуклюже, вовсе не так, как она воспринимала происходящее вокруг нее, как если бы она рассказывала сон. Но это был не сон. Дом разговаривал.

Глава 1

    Ну что ж, значит, все получилось. План начал работать.
    Все готовилось столько лет… Никакая случайность не должна помешать. Впрочем, случайностей не будет. Во всяком случае, непредвиденных случайностей. А все остальное – в моих руках…
    Мне хочется сжать их на твоем горле уже сейчас и с наслаждением слушать, как ты хрипишь, непонимающе глядя в мое лицо… Но нужно ждать. Просто убить – недостаточно. Нет, недостаточно. Должно получиться настоящее шоу.
    Декорации готовы.
    Очередь за актерами.
   Переезд состоялся в конце августа, в дождливый, ветреный день, совершенно осенний и слякотный. Тоня упаковывала вещи одна – Виктор работал. Она заботливо обертывала углы шкафов, заворачивала в газеты ненужные сервизы, обкладывала тряпками свою швейную машинку. Хлопотала.
   Вечером, придя с работы, Виктор оценил результат ее трудов, усмехнулся и потрепал жену по голове. Правда, трепать было не особенно удобно, потому что гладкая Тонина коса была заплетена туго, как ее учила еще бабушка, чтобы волосинки не выбивалось. «Сколько раз говорил! – с некоторым раздражением подумал Виктор. – Сделала бы себе нормальную прическу, современную… Вихры какие-нибудь, мелирование или что там модно. Нет, ходит с косой, как бабенка деревенская. Ладно, вода камень точит».
   Разгрузились быстро. Грузчики бодро повыкидывали вещи из машины и уехали, обдав Виктора и Тоню на прощанье тучей выхлопных газов. По контрасту с чистым воздухом машинная вонь воспринималась особенно резко.
   – Ну что, – усмехнулся Виктор, когда они прошли в сад, – теперь это все наше. Ты посмотри, красота какая! Я, когда еще маленький был, больше всего в деревне сад любил. Знал бы тогда, что он моим будет…
   Он мечтательно вдохнул воздух, пропахший летом и яблоками. Наконец-то! Наконец-то они уехали из вонючей Москвы, полной людей, машин, битком набитой какими-то чурками, понаехавшими с просторов всей России… Черт возьми, в метро же ездить невозможно – везде нищета, грязь, крики. Ну да, шум мегаполиса, мать его! А здесь – тишина. Лес через триста метров от околицы. Виктор, когда совсем маленький был, боялся, что оттуда волки придут. Волки и в самом деле тогда еще были в лесу, правда, в деревню никогда не заходили. Все ж не тайга, всего-то пятьдесят километров от столицы. Теперь многое, конечно, другим стало. Деревня чуть не в три раза выросла, да и дома появились такие… богатые дома, прямо скажем.
   – Вить!
   Виктор вздрогнул от голоса жены и, поискав ее глазами, обнаружил, что она стоит в огороде.
   – Что?
   – Иди-ка сюда, посмотри!
   – Что там такое?
   Виктор прошел между деревьями и оказался на заросшем поле.
   – Ну, ты чего? – наклонился он к жене, сидевшей на корточках.
   Тоня подняла на него глаза:
   – Смотри, ужики!
   Под ногами у нее, в густой траве, лежали, сплетясь, семь-восемь ужей, совсем небольших. На Тоню с Виктором они не обращали ни малейшего внимания.
   – Хм, и в самом деле.
   Виктор поддел клубок веточкой, и один из ужат недовольно зашипел.
   – Ой, Вить, ты ему не мешай. Они так греются.
   – А ты откуда знаешь, осведомленная ты моя?
   Тоня взглянула на Виктора с усмешкой:
   – Образованный ты мой, я ведь баба простая, деревенская. У нас ужей под каждым домом по десятку было. Вы-то люди городские, интеллигентные, в деревню на каникулы приезжали, а мы весь год там жили.
   – Да ладно тебе… У вас вообще не деревня была, а пригород, если хочешь знать.
   – Ну и что, что пригород? Дом-то нормальный, деревенский. Похуже, чем этот, но все-таки… Мы хоть всего три года так прожили, но ужей-то я насмотрелась на всю жизнь вперед.
   – Хватит ностальгировать, – помолчав, сказал Виктор, – пошли вещи разбирать. Теперь нам твой неоценимый опыт ой как пригодится. То есть не нам, а тебе, конечно.
   Тоня бросила последний взгляд на блестящий черный клубок и пошла к дому.
   Вся следующая неделя прошла в хлопотах.
   Дом казался огромным. Тоня никак не могла понять: всего четыре комнаты, ну, еще две на чердаке, заваленные всяким хламом, – откуда же берется ощущение большого пространства? Она раз за разом обходила дом, пытаясь привыкнуть к нему, но пока у нее не очень получалось.
   Когда вещи разобрали, стало очевидно, что почти все им нужно покупать заново. Дело было не в том, что вещи повредили при переезде, нет. Просто полки, стулья, маленький столик, шкафчик, прекрасно вписывавшиеся в стиль их городской квартиры, здесь казались какими-то неуместными, неправильными, лишними, что ли… Конечно, все было расставлено по местам, но резало глаз.
   – Вить, надо бы мебель новую подобрать, – попросила Тоня мужа.
   – А старая что?
   – А старая не подходит.
   – Не выдумывай. К чему не подходит?
   – К дому.
   – К чему?
   – К дому, – упрямо повторила Тоня. – Ему эта мебель не нравится.
   – Слушай, дорогая моя, если бы ты была у меня дизайнером интерьеров, я бы еще с тобой согласился. Но ты у меня кто по образованию, любимая?
   – Вить, ты же знаешь, зачем же спрашиваешь?
   – Затем, чтобы ты ерундой не занималась. Мебель вполне нормальная. Правда, шкафчик пластиковый и правда не очень в кухне смотрится, тут я с тобой согласен, но все остальное вполне хорошо. Да ладно, Тонь, ты чего? – удивился он, заметив, что она отвернулась с расстроенным лицом. – Тебя настолько наши стулья не устраивают?
   Она молча кивнула.
   – Господи, ну так в субботу поедем в «Икею» и купим новые.
   – Серьезно, Вить, поедем? – обрадованно глянула на мужа она.
   – Да конечно, не расстраивайся ты из-за такой ерунды! Вот нашла проблему… Раз уж я тебя сюда вытащил, моя драгоценная супруга, – Виктор обнял ее за талию, – я хочу, чтобы тебе здесь было комфортно. Тебе комфортно?
   Тоня кивнула, потеревшись об него щекой, и это не было такой уж неправдой. За неделю, проведенную один на один с домом, она начала привыкать к нему.
   Два месяца назад, когда Виктор привез Тоню к большому яблоневому саду за забором, она даже не сразу увидела сам дом. У нее мелькнула мысль, что она чего-то не поняла, дома нет и придется только еще строиться. Эта мысль ее обрадовала, но уже в следующую секунду Виктор протягивал руку:
   – Смотри, красота какая, правда?
   Тогда она разглядела. За большими, раскидистыми, с корявыми старыми ветвями яблонями виднелся где-то далеко темный дом. Тропинка заросла, и им пришлось продираться между кустов черноплодки, чтобы подойти к нему. Когда Тоня наконец выбралась из зарослей, она остановилась, пораженная.
   В подмосковном Одинцове, в котором Тонина семья прожила три года, она видела добротные дома, но этот превосходил их все. Вроде обычный пятиоконный дом, но весь украшенный резьбой. Наличники, конек на крыше, косяки вокруг двери, навес над крыльцом – на всем была резьба, мелкая и крупная, какие-то завитки, птицы, лошади, цветы… Даже потемневший от времени, дом был очень красивым. Все здесь делалось с любовью, подумала Тоня, и очень долго.
   Виктор уселся на землю. Куплю, думал он, куплю, что бы она ни сказала. Неужели этоможет не понравиться?
   – Ну как тебе? – нарочито равнодушно спросил он.
   – Вить, у меня даже слов нет! – восхищенно воскликнула Тоня, и он обрадовался. – Я такой красоты еще никогда не видела. А сад какой изумительный!
   – Да, яблокам почтальоновым вся деревня завидовала. Да и вообще дому – дядя Гриша все на совесть делал, – заметил Виктор. – Ну что, переезжаем?
   И они переехали.
   Тоня вставала рано. Ей нужно было приготовить завтрак, потому что Виктор терпеть не мог разогревать вчерашнюю кашу и вообще три дня подряд кашей на завтрак питаться не мог. Приходилось выдумывать что-нибудь вкусное, хоть и на скорую руку: вареники, оладьи, творожники. За время их недолгой еще совместной жизни он очень быстро привык к тому, что теперь Тоня гладит его рубашки, причем гораздо лучше, чем он сам, и очень возмущался, не обнаружив на вешалке свежевыглаженной сорочки.
   Тоня с грустной улыбкой думала, что сама приучила его к этому.
   Ну конечно, когда они поженились, ей, воспринимавшей саму себя как деревенскую девочку с простенькой профессией, нужно было соответствовать Виктору – такому представительному, такому образованному. Он был единственным ребенком в семье, в отличие от Тони, у матери которой росло еще четверо детей, и родители баловали умненького, красивого, не по годам развитого мальчика. Он и вырос – умным, красивым, смотрящим на большинство сверстников сверху вниз.
   Когда они начали встречаться полтора года назад, Тоня долго не могла поверить в то, что этот престижный, как говорили их девчонки, парень провожает именно ее, а не какую-нибудь стильную, высокомерную красавицу, которая могла бы легко и небрежно захлопывать дверцу его «Ауди», выходя у своего подъезда. А у Тони никак не выходило легко и небрежно. Ее отец всю жизнь водил старенькую «пятерку», чиненную-перечинненую им самим, без всяких там сервисов, и дети знали: чтобы закрыть дверцу, нужно хлопнуть посильнее. Вот Тоня и привыкла с размаху впечатывать дверь так, чтобы дрожали стекла. Иногда она хлопала недостаточно сильно, и тогда отец сердился: «Ну что, совсем ослабела, что ли, машину закрыть не можешь?»
   Когда она первый раз проделала такой номер с «Ауди» Виктора, тот изменился в лице. Тоня и сама поняла, что совершила ошибку: умная машина постаралась прикрыть дверцу как можно мягче, но куда уж ее силе против Тониной… Удар получился на славу. Потом Виктор много раз объяснял, как именно нужно прикрывать – не хлопать, а просто отпускать ее нежненько, и дверца сама закроется, – но Тоня все-таки иногда забывалась. Объяснять же Виктору, что она не часто ездила в дорогих иномарках (и в дешевых, кстати, тоже), ей не хотелось. Она и так изо всех сил старалась ему соответствовать. А потом они поженились.
   К браку Тоня подошла более чем ответственно. Она понимала, что ей сказочно, невозможно повезло: она вышла замуж не за оболтуса Ваську Степанова из их группы и не осталась сидеть в старых девах, как большинство девчонок из их ателье, оценивая каждого мужика, приходившего подшить брюки или заменить молнию, как возможного претендента на роль жениха. Нет, ее замужество было очень, очень удачным. И нужно было сделать все, чтобы оно оставалось таким же удачным на протяжении всей ее жизни. Тоня здраво оценивала свои шансы: соперничать с нежными, тонкими красавицами, словно позирующими для страниц журнала «Вог», она не могла. Блистать интеллектом и образованием – тоже. Нет, она, конечно, могла поддержать разговор, с удовольствием читала исторические романы и Бориса Акунина, но, когда друзья Виктора как-то завели при ней разговор об экзистенциальном у Камю, Тоня честно самой себе призналась, что совсем, совсем недотягивает. Зато заметила: за беседой приятели с удовольствием уговорили ее пирожки с ревенем, наготовленные впрок, на три дня вперед, и потом долго напрашивались к Виктору на чай, причем обязательно с Тониными пирогами. И вскоре Тонин план приобрел явственные очертания.
   Впрочем, какой план? Не план, а так, стратегия на будущее. Она будет женой в изначальном смысле этого слова – хранительницей очага, создательницей уюта, хозяйкой дома, куда мужчину тянет после работы, как барсука в нору. Вот уж что у нее получится! Руки-то растут из нужного места, в быту она может все, начиная от стирки и заканчивая несложным ремонтом телевизора. Ее и сестру Машку с детства приучали вести хозяйство оба родителя, вменившие девочкам в обязанность гладить отцовские рубашки, готовить на всю семью, наводить чистоту, а еще работать на огороде, но требовавшие к тому же стараться хорошо выглядеть. За грязь под ногтями выставляли из-за стола, причем отец мог дать и ложкой по лбу. Сашку, Сережку и Алешку, как только у них стала появляться щетина на щеках, мама заставляла бриться каждый день, а когда у парней начались свидания с девочками, то и по вечерам.
   – Вот ваш папа, когда ухаживал за мной, – мечтательно вспоминала мама, вытирая насухо груду вилок и ложек, – брился по три раза на дню. А я все удивлялась: почему у него кожа такая гладкая? Господи, молодые же были, каких только глупостей не делали!
   – Ма, если я буду по три раза в день по роже бритвой скрести, со мной ни одна девчонка встречаться не захочет, – ныл Лешка, самый младший из братьев. – Вся же физиономия в прыщах будет! Отцу хорошо, у него кожа, как у носорога, а мне что делать?
   – Я те покажу носорога! – раздавался отцовский голос из ванной. – Нормальное у меня лицо было, как у всех. Делай, что мать говорит, понял?
   И все они делали, что мать говорила. Теперь Тоня была благодарна обоим родителям: понимали, что девчонки не красавицы, а значит, должны чем-то другим брать. Ну вот она и берет. Салатики по вечерам, да не просто грудой на тарелке, а красиво, в салатничке, на листочке, политые оливковым маслом. Дома чистота, порядок, а муж о каких-то домашних заботах вообще думать не должен, у него других дел по горло. Ну и, конечно, когда Виктор просыпался утром, с кухни уже тянуло аппетитными ароматами, а сама Тоня, умытая и причесанная, кашеварила у плиты. Когда время в запасе имелось, сооружала на скорую руку какой-нибудь нехитрый пирожок типа шарлотки – Виктор любит сладкое, – а если разрешала вдруг себе поспать не до шести, а до полседьмого, то все же успевала хотя бы бутербродиков ему нарезать с собой на работу, чтобы второй завтрак был полноценным.
   Но первая же неделя, проведенная в новом доме, сбила привычный режим.
   На следующий после переезда день Тоня проснулась в девять. Протерла глаза, не обнаружила рядом с собой сопящего мужа, глянула на часы и ахнула.
   – Вить, ты где? Витя!
   – Да не кричи ты, тут я, тут.
   Виктор появился в дверях в майке и джинсах, улыбнулся:
   – Ну что, хорошо спится на свежем воздухе, а?
   – Ой, как же я проспала, понять не могу… Ты подожди, я сейчас быстренько завтрак придумаю, у меня уже кабачки обжаренные есть в кастрюльке.
   Потом, как обычно, она крутилась на кухне, а Виктор сидел у окна и смотрел на сад. Тоня дребезжала кастрюльками, шумела водой, удивлялась вслух, что так долго спала сегодня, а ему хотелось дернуть ее за длинную косу и сказать: да помолчи ты, сядь рядом, посмотри, какая красота за окном. Знали люди, что делали, когда ставили дом среди яблоневых деревьев. Оторвись ты от своих домашних хлопот, успеется это все, а то так всю жизнь возле плиты и протанцуешь.
   – Тонь, – позвал он наконец, – иди-ка сюда.
   – Вить, я не могу, заливку делаю для кабачков.
   – Да черт с ними, с кабачками! Ты посиди со мной, посмотри.
   – Вот завтрак приготовлю, и посмотрю.
   Ай, фиг с тобой, махнул он рукой. Готовь свои кабачки.
   – Что ты хотел мне показать? – спросила она после завтрака, вытирая посуду, как мама учила, насухо.
   – Да ничего. Потом как-нибудь.
   Теперь по утрам Тоня готовила себе крепкий чай с мятой, накладывала в чашку творог с вареньем и садилась завтракать не в кухне, а в главной комнате, которую они называли залом, единственную пока более-менее обустроенную из всех. У окна стоял небольшой столик, покрытый связанной Тоней скатертью с бахромой. Она садилась за него, пила чай и смотрела в окно. За окном были яблони. И яблоки. Десятки яблок висели на ветвях, лежали на траве, отсвечивали золотистым и красным среди листьев. Тоня не знала, что это за сорта, она даже не сорвала еще ни одного яблока. Ей просто нравилось смотреть.
   Несколько дней подряд были дождливыми, и Виктор ворчал, возвращаясь с работы, но ей нравился утренний сад, весь в седых прозрачных каплях, который пах необыкновенно, когда она выходила на крыльцо, – мокрыми листьями, мокрыми деревьями, мокрой травой, мокрыми яблоками… Она начинала любить это место и, разбирая завалы на мансарде, улыбалась, представляя себе ребятишек, бегавших раньше по дому, и большую семью, обитавшую здесь. Виктор всех их знал. Интересно, что с ними случилось?

Глава 2

   Александра Семеновна Тюркина, а по-простому тетя Шура, выбирала сыр. Может, взять «Костромской»? Хотя Юлька его не ест, она вообще привереда. Тогда этот, как его…. «Маасдам», вот. Его и Саша любит, и ребятишки, а Колька, наверное, брынзы своей привезет. Полкило хватит? Нет, лучше уж грамм восемьсот. Хотя дорого, конечно…
   – Теть Шур! Теть Шур, че задумалась?
   Тетя Шура оторвала взгляд от прилавка и перевела его на продавщицу Любку, стоявшую перед ней в белом халате и кокетливом кружевном чепчике на голове.
   – Да сыр выбираю, Любаш. Какой посвежее-то?
   – Ой, да все вроде ничего, а вообще я не знаю, я сыр-то не больно ем. Теть Шур, – понизила голос Любка, – слышь, почтальонов-то дом купили, говорят.
   – Говорят, – неохотно согласилась тетя Шура.
   – Так говорят, купил-то кто…
   – Кто?
   – Да Чернявский, Витька!
   – Любаш, свешай-ка ты мне «Маасдаму» с полкило или поболе.
   – Да ну вас с вашим сыром, теть Шур. Че вы мне зубы-то заговариваете? Вправду, что ль, Витька купил?
   – Не знаю я, – поморщилась тетя Шура. – Вроде бы и Витька. Только он у нас ни разу не появлялся, а женщина какая-то по огороду ходит.
   – А, так то ж жена его, наверное, – приуныла Любка. – Слушай, теть Шур, ты зайди хоть, познакомься по-соседски, а потом расскажешь.
   – Да вот еще! – дернула женщина подбородком. – Мне, старухе, еще и в гости напрашиваться?! Надо будет, сами познакомятся.
   – Ну теть Шур! Может, и правда Витька! Любопытно же, смерть как!
   – Тебе любопытно, вот ты и знакомься, – отрезала тетя Шура. – А если Витька, паршивец, неделю тут живет и ко мне не зашел, то я его бесстыжую рожу и видеть не хочу.
   Забыв про сыр, тетя Шура развернулась и, прихрамывая, вышла из магазинчика. Раздраженно отмахиваясь от мух, она тяжело потопала к дому. «Ну, Витька, ну, негодник! Надо же – дом купил. И чей, почтальонов! Сашка с Колькой завтра приедут, не поверят. Неужто весь год будет тут жить? Или, может, только на лето? Женился… Надо и вправду зайти, хоть на жену его посмотреть…» – думала тетя Шура, забыв, что десять минут назад твердо решила с паршивцем Витькой и его женой никаких дел не иметь.
   – Слышь, Юльк, – неохотно говорила три часа спустя тетя Шура, копаясь на морковной грядке, – послушай-ка сюда.
   – Что, мам?
   – Дом-то почтальонов знаешь кто купил?
   – Кто?
   – Да Витька.
   – Какой Витька?
   – Какой… Такой! Тот самый.
   – Чернявский, что ли?!
   – Чернявский, Чернявский…
   – Ма, да ты что? – маленькая загорелая Юлька выпрямилась и воткнула лопату в грядку. – Так там же баба какая-то ходит!
   – Баба… Значит, жена его или, может, полюбовница. Спрошу сегодня, как пойду.
   – Ой, мам, я с тобой!
   – Сиди, – осадила дочь тетя Шура. – Дом почитай как неделю куплен, а к нам с тобой Витька рыла не кажет, даром что соседи. Может, и не он вовсе, а однофамилец какой. Вечерком схожу, разведаю. Да, Юляш, сбегай к Любке, я сыр купить забыла.
   – Сбегаю, сбегаю, – закивала дочь, – заодно и конфеток Вальке с Васькой подкуплю.
   – Балуешь ты их, – проворчала тетя Шура. – Совсем от рук отбились, где хотят, там и колобродят.
   Она вспомнила белые вихрастые головенки внучат, мордашки, усыпанные конопушками, и губы ее растянулись в улыбке.
   Вечером Тоня возилась на кухне. Старенькая газовая плита была до жути грязная. Поверхность-то ее с конфорками она, конечно, на второй же день отмыла, а вот до духовки руки не доходили. А духовка должна быть отдраена, а то как же в ней готовить? Чем же ее так замызгали…
   Проворные Тонины руки в перчатках оттирали противни, дверцу духовки, пол под плитой. Когда очередь дошла до ручек, в дверь постучали.
   – Хозяева! Открывайте! Есть кто?
   Тоня сняла перчатки и пошла к двери, крикнув на ходу:
   – Иду, иду, одну секунду!
   Интересно, кто это? Голос, похоже, старческий. Тоня распахнула дверь.
   – Здравствуйте, – вежливо поздоровалась она с пожилой женщиной, седые волосы которой были забраны в аккуратный пучок.
   – Здравствуй, красавица, – несколько удивленно протянула тетя Шура. – Скажи, а хозяин-то дома?
   – Нет, хозяин поздно вечером будет. Ой, да вы проходите, пожалуйста, присаживайтесь. Только мы еще порядок навести не успели, уж извините. Всего пять дней как переехали.
   Тетя Шура прошла в дом, оглядываясь по сторонам и пристально рассматривая вещи. Да, при прежних хозяевах, конечно, пошумнее тут было и погрязнее. А эта, с косой, чистоту навела, смотри-ка. Видать, не белоручка.
   – Меня Антонина зовут, – обернулась к ней девушка, – можно просто Тоня.
   – Ну а меня тетей Шурой зови, как все. А скажи-ка мне, Тоня: муж твой, Виктор, сам из нашей деревни?
   – Да, конечно, – кивнула Тоня. – Мы потому здесь дом и купили, что у Вити все детские воспоминания с этим местом связаны. Ну, то есть не именно с домом, а вообще со всей деревней. У него и друзей много было, понимаете?
   – Как не понимать, – усмехнулась гостья, – если с моими Юлькой, Сашкой и Колькой твой Витя годов, почитай, пятнадцать подряд каждое лето играл. Выросли вместе, на моих глазах, можно сказать. Что ж не заходит-то твой красавец, а?
   – Тетя Шура, я не знаю, – смутилась Тоня. – Понимаете, он сейчас работает допоздна…
   – Ладно, ладно, ты не оправдывайся, – махнула рукой старуха, – Витька пусть оправдывается. Ты скажи, как тебе здесь, нравится?
   – Нравится, только непривычно, – призналась Тоня. – Ой, тетя Шура, – спохватилась она, – я ведь даже чаю вам не предложила!
   – Предложи, предложи, милая моя, вот чайку-то я с удовольствием выпью. Я ведь тебе и вареньица яблочного захватила.
   – Спасибо, зачем же вы…
   – Да ты не спасибкай, варенье мое все Калиново лопает, даже и те, кто яблочное не особо уважает.
   Пока Тоня расставляла на столе тонкие фарфоровые чашки, тетя Шура шелестела пакетиком и наконец выставила на скатерть небольшую баночку, в которой светилось розоватое варенье. В прозрачном сиропе плавали маленькие, аккуратные золотистые дольки, и Тоне сразу же захотелось съесть всю банку.
   – Красиво как! – восхищенно сказала она. – А вы мне потом рецепт дадите? Здесь ведь яблок уйма…
   – Дам, дам, ты попробуй сначала. Вдруг не понравится? Хотя все мои его съедают быстро, зима начаться не успеет, а уж нет ни банки.
   Вскипятив чайник, Тоня разлила по чашкам ароматный черный чай с травами, который Виктор покупал в каком-то маленьком московском магазинчике по невозможной цене. Правда, чай был действительно очень вкусным.
   – Тетя Шура, – осторожно спросила Тоня, поставив чайник на середину стола, – а из друзей Виктора здесь кто-нибудь остался?
   – Конечно, остался. Да хоть все мои. Юлька – та вообще со мной все лето живет, а Колька с Сашкой в отпуск да на выходные приезжают. Чего тут ехать-то? Час всего от Москвы.
   – Это дети ваши?
   – Ну да, я ж тебе говорю, они с Витькой пятнадцать лет подряд каждое лето не разлей вода были. Ну, в Москве-то, конечно, не больно приятельствовали, потому как жили в разных концах. Хотя созванивались, конечно. А уж потом, когда постарше стали, Витьку-то твоего родители на лето стали в Болгарии всякие отправлять, да и еще куда подальше. А как дед с бабкой дом свой продали и к Татьяне с Андреем переехали, так и вовсе приезжать перестали. Да и чего: дом-то потом сгорел, на пепелище, что ли, ездить?
   Старуха тяжело поднялась и вышла на крыльцо.
   – Тетя Шура, – спросила последовавшая за ней Тоня, – скажите, а вон в том доме, соседнем, кто-нибудь живет?
   – В Машкином-то? Да нет, заброшенный он. А жалко, дом хороший, добротный. Не чета этому, конечно, но тоже на совесть строили. Там, кстати, Андрюшка жил, тоже Витькин дружок хороший. У них тут вообще большая компания была. Ну да тебе обо всех Витька пускай рассказывает.
   – Почему же там сейчас пусто? Случилось чего?
   – Да как тебе сказать… – задумчиво протянула тетя Шура. – Пожалуй, что и случилось. Витя о том лучше моего знает, вот у него и поспрошай. Может, и мне потом что расскажешь, я старуха любопытная. А как варенье варить, я тебе потом напишу, как супруг твой в гости ко мне заглянет. Только из твоих яблок самого вкусного, какое должно быть, не получится.
   – А из каких получится?
   – А вон видишь, за оградой китайка растет? Старое такое дерево, все в мелких яблочках… Вот из них самое объедение и получается, даже моему варенью не чета. У меня ведь сорта другие, мельба там всякая, белый налив, антоновка, а китайки нету. Эх, хороши яблочки, хороши… Будь я помоложе, сиганула бы через ограду, и всех делов…
   Старуха подмигнула Тоне, спустилась по скрипящему крыльцу и пошла к калитке.
   – Ну, заходи, Антонина, – обернулась она от яблони. – Даст бог, надолго вы тут осядете, а жить-то по-соседски надо. Так мужу своему и скажи.