Страница:
Такое требование нам было выдвинуто. Мы с моим заместителем пошли. Нас по пути останавливали, мы сказали, что нас полевые командиры отпустили, мы вроде как парламентеры... Ну, нас пропустили. Мы пешком дошли до штаба, и это требование было доложено".
Рассказ своего командира полностью подтвердил заместитель старший лейтенант милиции Миненко Олег Иванович. Оставляя за скобками основную часть рассказа, считаю необходимым использовать подробности произошедшего на блокпосту в тот момент, когда командир вышел к бойцам в окопах.
"Ко мне подошли несколько полевых командиров и сказали (после того, как разоружили всех бойцов, оставив оружие только у меня и командира): "Ты видишь, мы тебя не трогаем, но если твои бойцы с огневого рубежа не выйдут, то мы расстреляем вас, а потом займемся ими". После этого я вышел, полагая, что на моей совести будет гибель не только тех бойцов, которые уже разоружены, но и тех, которые заняли огневые рубежи, я посчитал, что нужно собрать весь личный состав. Сами полевые командиры заверили в том, что "с нашей стороны провокаций в отношении вас не будет до тех пор, пока федеральные войска не выполнят требования по сопровождению нас в Чечню".
Я позвал командира. Все остальные бойцы пришли... Их разоружили. Мы же ходили с оружием в боевом снаряжении... Никто не препятствовал нам. Могу добавить, что сами полевые командиры предложили все оружие собрать в одну кучу, перенести в командирский кубрик, выставить одного своего часового и нашего часового для охраны. Чтобы никто к этому оружию не подходил.
Если бы со стороны федеральных войск не прозвучали бы выстрелы, то вот этого хаоса, и разбора оружия, и взятия нас в заложники не было бы. У меня был разговор с некоторыми полевыми командирами (они не представлялись мне, но я видел, что их распоряжения выполнялись). Я ходил с оружием сюда и с оружием возвращался. Никто меня не трогал ни по пути, ни обратно. Я ходил в дневное время. Докладывал ситуацию в штаб развития чрезвычайной ситуации, докладывал своему руководителю зоны.
Руководители воспринимали мой доклад как информацию, никаких распоряжений не отдавалось. Единственный раз, когда я доложил ситуацию командиру 5-й зоны, в наш адрес прозвучал упрек: "Надо было командовать!"
Добавляет капитан милиции Лихачев:
"Я упустил в своем рассказе одну деталь. Когда колонна остановилась после обстрела с вертолета и в течение полутора-двух часов велись переговоры между полевыми командирами и, в частности, руководителем нашей 5-й оперативной зоны полковником Г., об изменении обстановки нам ничего доведено не было. Предугадать развитие обстановки мы не могли. О том, что боевики будут возвращаться обратно, мы предупреждены не были".
Вновь рассказывает зам. командира:
"Когда колонна пошла и была обстреляна, когда велись все эти переговоры, руководство Дагестана, которое сопровождало эту колонну (там было немало людей, в том числе вооруженных людей - сотрудников милиции, сопровождавших эту колонну), им была команда развернуться и уйти с блокпоста. Нам же никакой команды (сгруппироваться, отойти на запасные рубежи или быть готовыми к нападению) не было! Автоматчики и все вооруженные люди, сопровождавшие колонну, были сняты со своих позиций и отведены от блокпоста до того момента, как решился вопрос. Еще велись переговоры, а они уже покинули Первомайский. Мы остались одни.
Со слов сотрудника, который попытался подсчитать боевиков, их было около 160. Это - без учета тех, кто уже ушел в деревню. Он, конечно, и два раза мог посчитать кого-то из боевиков, но тем не менее порядка 160-170 боевиков было.
Вместе с нашими бойцами были разоружены водитель и два охранника командира 5-й зоны. Они находились в моем кубрике. В один из моментов там появился полковник, забрал свое оружие из общей кучи: вытащил свой автомат, забрал оружие, которое принадлежало его бойцам, забрал своих бойцов и УШЕЛ! Нам никаких команд, ни приказаний, ни рекомендаций не давал.
Они ушли, их "уазик" остался там стоять: он до сих пор находится в Первомайском.
РУКОВОДИТЕЛЬ НАС ПОКИНУЛ, А МЫ ОСТАЛИСЬ ОДНИ РЕШАТЬ СВОИ ПРОБЛЕМЫ!"
То, что бойцы Новосибирского ОМОНа были способны на поступок, показали последующие события. Командир и его заместитель шли в первых рядах атакующих во время штурма.
На них не было бронежилетов, не было особого вооружения. Но они шли, не считаясь с опасностью, шли, несмотря на то, что ОМОН не приспособлен для штурма, а следовательно, навыки его бойцов в подобных условиях неприменимы. Я счастлив, что в последний день своего пребывания в зоне боевых действий видел их живыми и здоровыми.
* * *
Наутро начинают прибывать войска. На броне боевых машин буквы "ВВ". В небе появляются вертушки.
"С утра 11 января 1996 года федеральные войска осуществили блокирование села Первомайского силами подразделений усиленной 136-й ОМСБр (отдельной мотострелковой бригады) численностью 730 человек с востока, двух тактических групп 7-й ВДД (воздушно-десантной дивизии) численностью 80 человек с запада и юго-запада, тактической группы спецназа численностью 59 человек во взаимодействии с отдельной ротой спецназа 58-й армии с северо-запада, мотоманевренной группы 41-го погранотряда в количестве 80 человек с севера. Боевой порядок этих подразделений имел двухэшелонное построение. Подразделения ОМОНа, СОБРа, "Витязя" и "Альфы" привлекались лишь для освобождения заложников".
Здесь своя особая жизнь. К посту подъезжают и отъезжают шикарные машины. Местная власть в лице полномочных и неполномочных представителей рвется на переговоры. Особую настойчивость проявляют лидеры национальных движений. Приходится вступать с ними в контакт.
Контакт установлен, но диалог не получается. Многие задают один и тот же вопрос: "Почему бандитов не выпустили в Чечню? Почему их надо уничтожать на земле Дагестана? Почему Москва проигнорировала условия, определенные для бандитов председателем Госсовета?" Вопросы носят политический характер, а потому стараюсь уходить от подобных дискуссий.
На третий день появляется неожиданный поворот темы. Около пятидесяти автомашин с местными жителями Первомайского покидают поселок. Кавалькада машин следует мимо нашего поста. Видеокамера бесстрастно фиксирует номера. Есть и московские... Джипы, "тойоты"...
Часть местных жителей выбирается из поселка пешком. Многие открыто выражают свою позицию: "Я оставил там свой дом. Разрешаю его уничтожить, но чтобы ни один бандит не ушел".
Таких высказываний много. У женщин они звучат эмоционально, у мужчин... Мужчины находят соответствующие выражения, приличествующие моменту. Все чаще звучат риторические вопросы: "Почему выпустили из Кизляра? Почему не уничтожили по дороге?" В поселке Советском пришлось столкнуться с негодованием по адресу самих заложников. Удивительно, но сострадания по поводу их судьбы открыто не высказывается. Более того, их жизнь как реальность не рассматривается: "Аллах дал - Аллах взял".
При подобных заявлениях стараюсь выбраться из толпы, которая постоянно окружает журналистов. Журналисты при подобных высказываниях выключают камеры и убирают диктофоны. Для западных это звучит дико, для наших... Жаль. Общество осталось в неведении.
С каждым часом накаляется обстановка около развилки в сторону Хасавюрта. Лидеры ряда национальных движений начинают разогревать народ. Отсутствие информации, так раздражающее журналистов, активно используется провокаторами. В толпе мелькают лица людей с "той стороны". Формируются колонны демонстрантов, звучат призывы блокировать российские войска, требовать их вывода с территории Дагестана и всего Северного Кавказа.
Неподалеку от перекрестка кружатся в ритуальном танце мужчины и... женщины. Температура митинга умело держится профессиональными мастерами из Грозного.
На блокпост подкатывает желтый УАЗ с полковником, подразделение которого выделено мне в помощь. В спешке и суете я так и не спросил его фамилию. Знаю только, что его бойцы служат в системе исправительно-трудовых учреждений. Удивительно интеллигентный человек в дымчатых очках, спокойный и уравновешенный. Виктор Николаевич докладывает обстановку, спрашивает, что делать, если толпа двинется в сторону Первомайского. "Разоружить себя не позволим - будем стрелять!"
Знает человек устав!
Находим представителей местных органов внутренних дел, просим направить туда подкрепление местной милиции. А желательно - и представителей местной власти. Медленно, но конфликт все же гаснет.
День проходит. Спецподразделения прикидывают планы действий.
А боевики окапываются.
К ночи необходимо заправить автобус. Это, на первый взгляд рядовое, мероприятие становится проблемой. На ближайших заправках нет дизельного топлива. На дальних не дают чеков об оплате. Следовательно, приходится заправляться за свой счет. Плутаем по колонкам. Плюнув, едем в Хасавюрт. Ночная зимняя дорога не подарок.
В автобусе краснодарская "Альфа" в полном составе.
На перекрестке предупреждают: "В городе митинги, поэтому надо двигаться окружным путем". Что и делаем. Пока автобус заправляется, скупаем все, что есть в местных ларьках. Воду, печенье, консервы. Это - первая возможность подхарчиться.
Настроение у бойцов чуть приподнимается. Но ненадолго.
На повороте нас останавливает патруль ГАИ: "В районе Аксая замечено скопление боевиков".
Бойцы натягивают доспехи. Вновь ловлю себя на мысли, что "икарус" не лучшая боевая машина. Автобус ревет, но едет по скользкому насту не очень быстро. Бойцы в шлемах заняли позиции у окон; внимательно всматриваясь в темноту, пытаются разглядеть возможного противника. Мера символическая. Автобус на пустой дороге - мишень для первоклассника.
Ситуация в наших рядах в состоянии "константы". Информация носит обрывочный характер. Некоторое оживление вызвало сообщение об отчаянном поступке заложника, уничтожившего двух боевиков. Известно, что его фамилия Аюбов. Известно, что он увидел брошенный боевиками автомат, схватил его и открыл огонь.
Первый раз появилась пища, горячая в частности. Неподалеку развернута полевая кухня. На другом перекрестке продолжается оживление. Агентура Дудаева свой хлеб ест не зря. Митинги в Хасавюрте продолжаются. Они становятся все более агрессивными и жесткими. Периодически эмиссары подкатывают посмотреть, что делается на посту.
Всех не выявишь: внешних признаков никаких. Так, местные жители. Но глаза! Эти глаза не врут.
Получаем информацию о провокационных действиях агентов Дудаева среди чеченцев-акинцев. Пользуясь случаем, озвучиваю её по всем программам телевидения. В первую очередь, дагестанского. Своему телевидению они верят больше, чем московскому. Призываю не поддаваться на провокации и, самое главное, вываливаю всю информацию, какая есть. Основной упор делаю на стремление федеральных сил максимально бескровно, путем переговоров освободить заложников. Это действительно так. Переговоры ведутся, федеральные силы определяют возможные варианты освобождения, а боевики... окапываются. Рабочей силы достаточно. По свидетельству очевидцев и участников событий, заложники использовались как бульдозеры.
* * *
Рассказывает заложница Алиева Риехан, медсестра поликлиники:
"Ночью мы проснулись от стрельбы. Потом соседка прибежала, говорит, вставай быстро, ребенка одевай. Там боевики пришли. Собрались мы в одной комнате соседки... На улице стреляли. А потом кто-то кричит: "Пожар на первом этаже!" Мы вышли все на улицу... Жители вышли все в одну кучку, нам говорят, идите все в больницу. Вот мы пришли в больницу. Нас там по палатам развели... Нас жители Кизляра попросили прийти в больницу.
- К вам в квартиру приходили боевики?
- Нет. Они вообще не заходили туда. Они на улице стреляли. У нас общежитие. Они в общежитие не заходили. А вот в соседние дома...
- Сколько сейчас заложников из вашего общежития?
- Три соседки. Одна с детьми, одна нет.
- А сколько заложников всего?
- Я не знаю сколько. Говорят сто - сто пятьдесят.
- Кто говорит?
- Они говорят... По радио говорят (!).
- А вы слушаете радио?
- Да, слушаем.
- И что по радио говорят?
- Неправду говорят. Мы слышим другое, а там другое говорят. Вот Ельцин говорит...
- Что говорит?
- Да не помню... Там такое состояние было. Но неправду.
- Какое к вам отношение?
- Нормальное отношение.
- Когда вас в больнице брали... вас насильно взяли или вы сами добровольно пошли?
- Сами добровольно пошли. Там мужчины прятались с чужими детьми в тени. Там насильно никого не брали... За мужиков стыдно стало. Они брали чужих детей, прятались по туалетам, в тени, в темноте, в палатах. Лишь бы не пойти... Мы все соседки и пошли.
- Сколько лет дочери?
- Три годика.
- Какова была система ваших перемещений в поселке Первомайский?
- Целый день мы были в автобусе, потом, когда начало темнеть, нас вывели в село. Мы ходили от дома к дому... Мы поселка не знаем, они тоже поселка не знают... Все закрыто было.
Потом пошли в мечеть, и там мулла разрешил в один дом зайти нам. А с мужчинами как там, я не знаю... Мулла разрешил нам войти в дом, который открыт.
- Вы ночевали все время в доме?
- Да, в доме.
- Дом охранялся?
- Ну конечно. И снаружи, и напротив была комната с боевиками.
- Сколько женщин было в вашем автобусе?
- Двенадцать-тринадцать...
- А детей?
- Трое.
- По какому принципу освобождали заложников?
- Они пришли и сказали: "Уходите все". А тут говорят, мы не пойдем. Тут наши мужчины... У девочки отец там. У некоторых брат там... Да ещё темноты боялись. Мы согласились утром поехать, потому что боялись, что нас опять начнут обстреливать.
- Каким было питание, размещение...
- Все хорошо.
- Чем вас кормили?
- Мука у нас была... Правда, хлеб привезли, но не доверяли мы хлебу. Сказали, чтобы не ели. Мы сами пекли пышки... Мука у нас была, два или три мешка. Кур зарезали, обчистили. Жарили, варили.
- Вам внушали они, что российские войска вас будут обстреливать?
- Нет, мы видели сами. Наш милицейский обстреляли..."
Второму заложнику было лет тринадцать - четырнадцать.
Отец, находившийся с ним, попросил взять его с собой, и он вместе с четырьмя женщинами, тремя детьми оказался в расположении федеральных сил.
Рассказывает Гаджиев Андрей:
"Когда началась перестрелка, мы не думали, что до нас дойдет. Но к нам пришли боевики и попросили, чтобы мы одевались, что нам ничего не будет. Мы переоделись и пошли. Нас было три человека в то время. Во время перестрелки мы сидели в больнице. Они нормально к нам относились, ничего нам не сделали. Они кормили. Просили, чтобы мы сами прятались...
Утром они сказали, что половину отпустят, но потом сказали, чтобы все собрались. Сказали, что мы сейчас уезжаем, чтобы мы готовились. Мы сначала обрадовались, потому что нам сказали, что вместо нас нашлись другие люди, которые с ними поедут. Потом сказали, что так мы тоже не можем, а потому просим вас добровольцев, кто хочет пойти с нами. Потому что слишком мало тех, кто пришел, и поэтому может быть атака".
Рассказы этих и многих других заложников поражали своей наивностью. Ко всему с ними происшедшему они относились как к какой-то игре, в которой участвуют добрые разбойники и злые дяди "федералы". Разбойники их подняли на ноги ночью, согнали в больницу - это, конечно, плохо. Но они ничего не сделали, кормили, хорошо относились, и это, конечно, хорошо.
А злые дяди из федеральных сил обижают этих разбойников, а следовательно, обижают нас. А поэтому боевики хорошие, а остальные плохие. Типичный "хельсинкский синдром". По наблюдениям психологов, заложник, находясь в плену, через некоторое время начинает лучше относиться к террористам и хуже - к своим освободителям.
Наутро одна из заложниц вернулась в расположение террористов.
* * *
Стройный порядок построения машин на КП нарушен. Во время хаотичного обстрела позиций федеральных войск в расположение штаба залетела мина. К счастью, без ввернутого взрывателя.
Первое поручение: подготовить текст ультиматума, который был бы ясен и понятен каждому наколотому наркотиками бандиту. (О том, что это действительно так, вскоре рассказали бойцы, ворвавшиеся на позиции террористов.) Под ногами хрустели ампулы, содержимое которых одурманивало, превращало нормальных людей в идиотов, способных на безумные поступки.
Текст рождался трудно. Несколько строчек без лирики - и вроде "руководствуясь гуманистическими целями" было написать труднее, чем передовицу "Правды". Тем не менее...
"Боевики! Вы оказались в безвыходном положении. Федеральные войска блокируют вас со всех сторон. Сил и средств для подавления вашего сопротивления достаточно. Жизнь каждого из вас в ваших собственных руках.
На земле Дагестана вами совершено преступление, которое осудили чеченцы во всем мире, правительства США и других стран.
Джохар Дудаев отрекся от вас в интервью по телевидению.
Поэтому мы требуем:
- немедленно освободить всех заложников;
- сложившим оружие гарантируется жизнь.
Фанатики, которым не дорога ни своя ни чужая жизнь, решают за вас.
Принимайте решение. Ваша жизнь и жизнь ваших родственников в ваших руках".
Оставалось перевести на чеченский и записать на магнитофон.
БТР с громкоговорителем принадлежал Министерству обороны. Командир этой команды - молоденький и очень толковый майор - сетовал:
- Вся аппаратура изношена до предела. На новую нет денег.
Действительно, мы с удивлением увидели, что в этой пропагандистской штуковине в качестве основного элемента установлен магнитофон "Электроника" ценой 145 рублей. Сколько ему лет, сказать было трудно.
Переводчик быстро и выразительно пять раз прочитал текст.
Вещание планировалось осуществить утром.
- Придется это делать быстро. Мощности на два-три километра при хорошем ветре хватит. Проквакаем - и надо сматываться, пока не накрыли, доложил майор.
- Так вы динамик на передовую вынесите, а вещайте из тыла.
- Так-то оно так... Но у нас нет столько провода, чтобы динамик вперед забросить. Нищета! Даже вот этот ящик, - он показал на длинный футляр от снарядов, - за банку тушенки выменяли.
Бригада майора отработала на совесть. Выдвинувшись на максимально допустимое, но небезопасное расстояние они долбили по мозгам боевиков в течение часа.
В тексте ультиматума была фраза - "Дудаев отрекся от вас". Действительно, Джохар Дудаев выступил с телеобращением, в котором дистанцировался от действий Радуева в Первомайском. Но в последующем стало очевидно, что план нападения на Кизляр был с Дудаевым согласован; более того, на протяжении всей операции он пытался оказать помощь своему зятю.
Я попытался разобраться в личности первого президента Чечни. Понять, как из боевого офицера, награжденного орденами и медалями СССР, он за два-три года превратился в человека, ставшего олицетворением темных сил.
Работать с журналистами было несложно. Западные привыкли к дисциплине, и порядок получения скудной информации (ведь ничего радикального не происходило!) их вполне устраивал. Устраивало и то, что офицер спецслужб с ними всего лишь общается, и не более того. Российские СМИ пытались качать права. При этом ссылались на Закон "О средствах массовой информации", хотя, как показал блиц-опрос, многие его и не читали. Не знали они и о существовании других законов, в том числе Закона "О внутренних войсках", 28-я статья которого регламентировала порядок съемок в расположении частей ВВ.
Парни из оперативного управления выловили корреспондента программы "Времечко", который, напялив армейский бушлат и военную шапку, взятую напрокат у бойцов "Витязя", мотался по расположению войск с видеокамерой. Разборка была серьезной. Кассету изъяли, камеру (по моей просьбе) возвратили.
Журналистов предупреждали, что в случае повторения подобных фокусов контакты будут прекращены.
Местом наших постоянных встреч был определен перекресток в полутора километрах от блокпоста. По достигнутому соглашению я или мои коллеги три раза в день информировали журналистов о происходящих событиях. Несколько раз мы формировали бригады для проведения съемок: удалось договориться с боевиками о возвращении заложников. Представители СМИ могли убедиться, что бандиты не хотят решать проблемы полюбовно. Дважды журналисты приезжали рассвирепевшими. Подобные поездки давали возможность получать информацию от коллег, без посредников. Но стремление получить эксклюзивную информацию было определяющим для всех.
Наиболее настырной среди PR-братвы была корреспондентка Франс Пресс. Маленькая щуплая девушка, похожая на восьмиклассницу: школьный ранец за спиной и черный берет, натянутый на уши. После любого контакта она звонила в Москву и что-то передавала. Знание русского языка оставляло желать лучшего. Коронной фразой было "Почему это".
Поначалу она раздражала, её воспринимали чуть ли не как провокаторшу. Я искал новые слова, доступные её пониманию, но запутывался вконец. Только позже я понял, что с ней надо было говорить медленно и просто. Ей требовалось время, чтобы вспомнить значения услышанных слов.
Увидев её, окончательно заледеневшую на ветру, я, опасаясь, что она не поймет, сказал: "Представляешь, как нелегко было Наполеону под Москвой?"
Она поняла сразу: "Я только что об этом думала!"
Терпению иностранных журналистов, казалось, нет предела. Журналисты Си-эн-эн могли часами стоять, ожидая одного-единственного кадра. Они не торопили события и демонстрировали лояльность и понимание. Двух-трех слов для них было вполне достаточно.
С российскими было сложнее. У них было много знакомых среди военных, и потому основным их требованием всегда было - пропустить к штабу. Объяснять, что я не влияю на режим, было бесполезно. Мой отказ воспринимался как личная обида и нежелание пойти навстречу. Особую ревность вызывало наше особое отношение к журналистам НТВ. Не было ни одной телекомпании, с которой бы у нас были столь нормальные партнерские отношения. Они основывались на взаимном доверии и понимании: это возможно, это - нет. НТВ никогда не пыталась от нас требовать больше, чем мы можем, а мы никогда не стремились диктовать им свои условия или требования. Было бы бессмысленно обижаться на их критику, и уже тем более пытаться влиять на их позицию.
Именно поэтому, зная их профессионализм и журналистскую порядочность, мы предпочитали именно их. Это не было попыткой противопоставить эту компанию другим. Напротив, среди других телеслужб у нас было немало настоящих друзей и товарищей, которых мы уважали и ценили, но в боевых условиях мы, естественно, предпочитали людей, которые понимают с полуслова.
* * *
Утро растревожено рыком проснувшихся автобусов. Колонна переформировывалась с трудом, используя ограниченное пространство узкого шоссе. Ревели движки боевых машин пехоты, БТРов, споро грузились в транспорт бойцы спецподразделений.
Перекресток пустел. Колонна двинулась в сторону поселка Советское. Проследовали развилку на Хасавюрт. Она была пуста.
На улицах Советского толпился народ. Из домов выскакивали сонные журналисты: они заблаговременно сняли комнаты и потому оказались в эпицентре событий.
Через длиннофокусные объективы видны крыши домов, школа, мечеть.
На поле развернут полевой госпиталь. Над армейской палаткой развевается белый флаг с красным крестом. Транспортный вертолет застыл, увязнув колесами в размякшей пашне.
Стояние "на реке Калке" продолжается до пятнадцати часов. Автобусы, чудом развернувшись, начинают обратное движение.
На вопрос: "Что происходит?" - внятно ответить не могу. Видно, что-то изменилось, но отсюда не понять - до штаба 15 км.
Ситуация проясняется позже: из Москвы вылетели Анатолий Куликов и Михаил Барсуков.
После совещания на магнитную ленту записывается ультиматум: "Безоговорочная сдача и освобождение всех заложников".
А пока передышка. Руководство Дагестана просило продлить срок ультиматума на сутки.
Боевики продолжают окапываться.
* * *
Утром на КП получаю текст официального заявления.
"Усилия федеральных властей, органов власти Республики Дагестан, направленные на скорейшее освобождение заложников, захваченных террористами, натолкнулись на упорное сопротивление бандитов. Боевики категорически отказались освободить невинных людей, пытаясь нагло диктовать властям заведомо неприемлемые условия. Радуев и его подручные по указанию штаба Дудаева своими действиями сделали невозможным продолжение переговоров.
На все последующие предложения о мирном освобождении заложников ответили категорическим отказом.
14 января в 16.45 террористы открыли огонь по федеральным войскам и начали расправы над заложниками.
Принимая во внимание все вышеизложенное, федеральные власти в целях недопущения разрастания масштабов преступных акций и освобождения заложников, вынуждены применить силу и пресечь деятельность террористов".
Журналисты слушают текст заявления с интересом, но без эмоций. "1234-е китайское предупреждение?" Но...
Без двадцати девять БТРы спецпропагандистской службы МО РФ через свои динамики огласили ультиматум: "Всем сдавшимся будет гарантирована жизнь". В ответ раздались выстрелы.
В ночь на понедельник были перехвачены радиопереговоры Салмана Радуева со штабом Джохара Дудаева. Главарю террористов рекомендовалось: "Не ведите долгих переговоров. Подготовьте несколько милиционеров к расстрелу. Держитесь. К вам идет помощь. Считайте себя смертниками. Готовьтесь предстать перед Аллахом".
Рассказ своего командира полностью подтвердил заместитель старший лейтенант милиции Миненко Олег Иванович. Оставляя за скобками основную часть рассказа, считаю необходимым использовать подробности произошедшего на блокпосту в тот момент, когда командир вышел к бойцам в окопах.
"Ко мне подошли несколько полевых командиров и сказали (после того, как разоружили всех бойцов, оставив оружие только у меня и командира): "Ты видишь, мы тебя не трогаем, но если твои бойцы с огневого рубежа не выйдут, то мы расстреляем вас, а потом займемся ими". После этого я вышел, полагая, что на моей совести будет гибель не только тех бойцов, которые уже разоружены, но и тех, которые заняли огневые рубежи, я посчитал, что нужно собрать весь личный состав. Сами полевые командиры заверили в том, что "с нашей стороны провокаций в отношении вас не будет до тех пор, пока федеральные войска не выполнят требования по сопровождению нас в Чечню".
Я позвал командира. Все остальные бойцы пришли... Их разоружили. Мы же ходили с оружием в боевом снаряжении... Никто не препятствовал нам. Могу добавить, что сами полевые командиры предложили все оружие собрать в одну кучу, перенести в командирский кубрик, выставить одного своего часового и нашего часового для охраны. Чтобы никто к этому оружию не подходил.
Если бы со стороны федеральных войск не прозвучали бы выстрелы, то вот этого хаоса, и разбора оружия, и взятия нас в заложники не было бы. У меня был разговор с некоторыми полевыми командирами (они не представлялись мне, но я видел, что их распоряжения выполнялись). Я ходил с оружием сюда и с оружием возвращался. Никто меня не трогал ни по пути, ни обратно. Я ходил в дневное время. Докладывал ситуацию в штаб развития чрезвычайной ситуации, докладывал своему руководителю зоны.
Руководители воспринимали мой доклад как информацию, никаких распоряжений не отдавалось. Единственный раз, когда я доложил ситуацию командиру 5-й зоны, в наш адрес прозвучал упрек: "Надо было командовать!"
Добавляет капитан милиции Лихачев:
"Я упустил в своем рассказе одну деталь. Когда колонна остановилась после обстрела с вертолета и в течение полутора-двух часов велись переговоры между полевыми командирами и, в частности, руководителем нашей 5-й оперативной зоны полковником Г., об изменении обстановки нам ничего доведено не было. Предугадать развитие обстановки мы не могли. О том, что боевики будут возвращаться обратно, мы предупреждены не были".
Вновь рассказывает зам. командира:
"Когда колонна пошла и была обстреляна, когда велись все эти переговоры, руководство Дагестана, которое сопровождало эту колонну (там было немало людей, в том числе вооруженных людей - сотрудников милиции, сопровождавших эту колонну), им была команда развернуться и уйти с блокпоста. Нам же никакой команды (сгруппироваться, отойти на запасные рубежи или быть готовыми к нападению) не было! Автоматчики и все вооруженные люди, сопровождавшие колонну, были сняты со своих позиций и отведены от блокпоста до того момента, как решился вопрос. Еще велись переговоры, а они уже покинули Первомайский. Мы остались одни.
Со слов сотрудника, который попытался подсчитать боевиков, их было около 160. Это - без учета тех, кто уже ушел в деревню. Он, конечно, и два раза мог посчитать кого-то из боевиков, но тем не менее порядка 160-170 боевиков было.
Вместе с нашими бойцами были разоружены водитель и два охранника командира 5-й зоны. Они находились в моем кубрике. В один из моментов там появился полковник, забрал свое оружие из общей кучи: вытащил свой автомат, забрал оружие, которое принадлежало его бойцам, забрал своих бойцов и УШЕЛ! Нам никаких команд, ни приказаний, ни рекомендаций не давал.
Они ушли, их "уазик" остался там стоять: он до сих пор находится в Первомайском.
РУКОВОДИТЕЛЬ НАС ПОКИНУЛ, А МЫ ОСТАЛИСЬ ОДНИ РЕШАТЬ СВОИ ПРОБЛЕМЫ!"
То, что бойцы Новосибирского ОМОНа были способны на поступок, показали последующие события. Командир и его заместитель шли в первых рядах атакующих во время штурма.
На них не было бронежилетов, не было особого вооружения. Но они шли, не считаясь с опасностью, шли, несмотря на то, что ОМОН не приспособлен для штурма, а следовательно, навыки его бойцов в подобных условиях неприменимы. Я счастлив, что в последний день своего пребывания в зоне боевых действий видел их живыми и здоровыми.
* * *
Наутро начинают прибывать войска. На броне боевых машин буквы "ВВ". В небе появляются вертушки.
"С утра 11 января 1996 года федеральные войска осуществили блокирование села Первомайского силами подразделений усиленной 136-й ОМСБр (отдельной мотострелковой бригады) численностью 730 человек с востока, двух тактических групп 7-й ВДД (воздушно-десантной дивизии) численностью 80 человек с запада и юго-запада, тактической группы спецназа численностью 59 человек во взаимодействии с отдельной ротой спецназа 58-й армии с северо-запада, мотоманевренной группы 41-го погранотряда в количестве 80 человек с севера. Боевой порядок этих подразделений имел двухэшелонное построение. Подразделения ОМОНа, СОБРа, "Витязя" и "Альфы" привлекались лишь для освобождения заложников".
Здесь своя особая жизнь. К посту подъезжают и отъезжают шикарные машины. Местная власть в лице полномочных и неполномочных представителей рвется на переговоры. Особую настойчивость проявляют лидеры национальных движений. Приходится вступать с ними в контакт.
Контакт установлен, но диалог не получается. Многие задают один и тот же вопрос: "Почему бандитов не выпустили в Чечню? Почему их надо уничтожать на земле Дагестана? Почему Москва проигнорировала условия, определенные для бандитов председателем Госсовета?" Вопросы носят политический характер, а потому стараюсь уходить от подобных дискуссий.
На третий день появляется неожиданный поворот темы. Около пятидесяти автомашин с местными жителями Первомайского покидают поселок. Кавалькада машин следует мимо нашего поста. Видеокамера бесстрастно фиксирует номера. Есть и московские... Джипы, "тойоты"...
Часть местных жителей выбирается из поселка пешком. Многие открыто выражают свою позицию: "Я оставил там свой дом. Разрешаю его уничтожить, но чтобы ни один бандит не ушел".
Таких высказываний много. У женщин они звучат эмоционально, у мужчин... Мужчины находят соответствующие выражения, приличествующие моменту. Все чаще звучат риторические вопросы: "Почему выпустили из Кизляра? Почему не уничтожили по дороге?" В поселке Советском пришлось столкнуться с негодованием по адресу самих заложников. Удивительно, но сострадания по поводу их судьбы открыто не высказывается. Более того, их жизнь как реальность не рассматривается: "Аллах дал - Аллах взял".
При подобных заявлениях стараюсь выбраться из толпы, которая постоянно окружает журналистов. Журналисты при подобных высказываниях выключают камеры и убирают диктофоны. Для западных это звучит дико, для наших... Жаль. Общество осталось в неведении.
С каждым часом накаляется обстановка около развилки в сторону Хасавюрта. Лидеры ряда национальных движений начинают разогревать народ. Отсутствие информации, так раздражающее журналистов, активно используется провокаторами. В толпе мелькают лица людей с "той стороны". Формируются колонны демонстрантов, звучат призывы блокировать российские войска, требовать их вывода с территории Дагестана и всего Северного Кавказа.
Неподалеку от перекрестка кружатся в ритуальном танце мужчины и... женщины. Температура митинга умело держится профессиональными мастерами из Грозного.
На блокпост подкатывает желтый УАЗ с полковником, подразделение которого выделено мне в помощь. В спешке и суете я так и не спросил его фамилию. Знаю только, что его бойцы служат в системе исправительно-трудовых учреждений. Удивительно интеллигентный человек в дымчатых очках, спокойный и уравновешенный. Виктор Николаевич докладывает обстановку, спрашивает, что делать, если толпа двинется в сторону Первомайского. "Разоружить себя не позволим - будем стрелять!"
Знает человек устав!
Находим представителей местных органов внутренних дел, просим направить туда подкрепление местной милиции. А желательно - и представителей местной власти. Медленно, но конфликт все же гаснет.
День проходит. Спецподразделения прикидывают планы действий.
А боевики окапываются.
К ночи необходимо заправить автобус. Это, на первый взгляд рядовое, мероприятие становится проблемой. На ближайших заправках нет дизельного топлива. На дальних не дают чеков об оплате. Следовательно, приходится заправляться за свой счет. Плутаем по колонкам. Плюнув, едем в Хасавюрт. Ночная зимняя дорога не подарок.
В автобусе краснодарская "Альфа" в полном составе.
На перекрестке предупреждают: "В городе митинги, поэтому надо двигаться окружным путем". Что и делаем. Пока автобус заправляется, скупаем все, что есть в местных ларьках. Воду, печенье, консервы. Это - первая возможность подхарчиться.
Настроение у бойцов чуть приподнимается. Но ненадолго.
На повороте нас останавливает патруль ГАИ: "В районе Аксая замечено скопление боевиков".
Бойцы натягивают доспехи. Вновь ловлю себя на мысли, что "икарус" не лучшая боевая машина. Автобус ревет, но едет по скользкому насту не очень быстро. Бойцы в шлемах заняли позиции у окон; внимательно всматриваясь в темноту, пытаются разглядеть возможного противника. Мера символическая. Автобус на пустой дороге - мишень для первоклассника.
Ситуация в наших рядах в состоянии "константы". Информация носит обрывочный характер. Некоторое оживление вызвало сообщение об отчаянном поступке заложника, уничтожившего двух боевиков. Известно, что его фамилия Аюбов. Известно, что он увидел брошенный боевиками автомат, схватил его и открыл огонь.
Первый раз появилась пища, горячая в частности. Неподалеку развернута полевая кухня. На другом перекрестке продолжается оживление. Агентура Дудаева свой хлеб ест не зря. Митинги в Хасавюрте продолжаются. Они становятся все более агрессивными и жесткими. Периодически эмиссары подкатывают посмотреть, что делается на посту.
Всех не выявишь: внешних признаков никаких. Так, местные жители. Но глаза! Эти глаза не врут.
Получаем информацию о провокационных действиях агентов Дудаева среди чеченцев-акинцев. Пользуясь случаем, озвучиваю её по всем программам телевидения. В первую очередь, дагестанского. Своему телевидению они верят больше, чем московскому. Призываю не поддаваться на провокации и, самое главное, вываливаю всю информацию, какая есть. Основной упор делаю на стремление федеральных сил максимально бескровно, путем переговоров освободить заложников. Это действительно так. Переговоры ведутся, федеральные силы определяют возможные варианты освобождения, а боевики... окапываются. Рабочей силы достаточно. По свидетельству очевидцев и участников событий, заложники использовались как бульдозеры.
* * *
Рассказывает заложница Алиева Риехан, медсестра поликлиники:
"Ночью мы проснулись от стрельбы. Потом соседка прибежала, говорит, вставай быстро, ребенка одевай. Там боевики пришли. Собрались мы в одной комнате соседки... На улице стреляли. А потом кто-то кричит: "Пожар на первом этаже!" Мы вышли все на улицу... Жители вышли все в одну кучку, нам говорят, идите все в больницу. Вот мы пришли в больницу. Нас там по палатам развели... Нас жители Кизляра попросили прийти в больницу.
- К вам в квартиру приходили боевики?
- Нет. Они вообще не заходили туда. Они на улице стреляли. У нас общежитие. Они в общежитие не заходили. А вот в соседние дома...
- Сколько сейчас заложников из вашего общежития?
- Три соседки. Одна с детьми, одна нет.
- А сколько заложников всего?
- Я не знаю сколько. Говорят сто - сто пятьдесят.
- Кто говорит?
- Они говорят... По радио говорят (!).
- А вы слушаете радио?
- Да, слушаем.
- И что по радио говорят?
- Неправду говорят. Мы слышим другое, а там другое говорят. Вот Ельцин говорит...
- Что говорит?
- Да не помню... Там такое состояние было. Но неправду.
- Какое к вам отношение?
- Нормальное отношение.
- Когда вас в больнице брали... вас насильно взяли или вы сами добровольно пошли?
- Сами добровольно пошли. Там мужчины прятались с чужими детьми в тени. Там насильно никого не брали... За мужиков стыдно стало. Они брали чужих детей, прятались по туалетам, в тени, в темноте, в палатах. Лишь бы не пойти... Мы все соседки и пошли.
- Сколько лет дочери?
- Три годика.
- Какова была система ваших перемещений в поселке Первомайский?
- Целый день мы были в автобусе, потом, когда начало темнеть, нас вывели в село. Мы ходили от дома к дому... Мы поселка не знаем, они тоже поселка не знают... Все закрыто было.
Потом пошли в мечеть, и там мулла разрешил в один дом зайти нам. А с мужчинами как там, я не знаю... Мулла разрешил нам войти в дом, который открыт.
- Вы ночевали все время в доме?
- Да, в доме.
- Дом охранялся?
- Ну конечно. И снаружи, и напротив была комната с боевиками.
- Сколько женщин было в вашем автобусе?
- Двенадцать-тринадцать...
- А детей?
- Трое.
- По какому принципу освобождали заложников?
- Они пришли и сказали: "Уходите все". А тут говорят, мы не пойдем. Тут наши мужчины... У девочки отец там. У некоторых брат там... Да ещё темноты боялись. Мы согласились утром поехать, потому что боялись, что нас опять начнут обстреливать.
- Каким было питание, размещение...
- Все хорошо.
- Чем вас кормили?
- Мука у нас была... Правда, хлеб привезли, но не доверяли мы хлебу. Сказали, чтобы не ели. Мы сами пекли пышки... Мука у нас была, два или три мешка. Кур зарезали, обчистили. Жарили, варили.
- Вам внушали они, что российские войска вас будут обстреливать?
- Нет, мы видели сами. Наш милицейский обстреляли..."
Второму заложнику было лет тринадцать - четырнадцать.
Отец, находившийся с ним, попросил взять его с собой, и он вместе с четырьмя женщинами, тремя детьми оказался в расположении федеральных сил.
Рассказывает Гаджиев Андрей:
"Когда началась перестрелка, мы не думали, что до нас дойдет. Но к нам пришли боевики и попросили, чтобы мы одевались, что нам ничего не будет. Мы переоделись и пошли. Нас было три человека в то время. Во время перестрелки мы сидели в больнице. Они нормально к нам относились, ничего нам не сделали. Они кормили. Просили, чтобы мы сами прятались...
Утром они сказали, что половину отпустят, но потом сказали, чтобы все собрались. Сказали, что мы сейчас уезжаем, чтобы мы готовились. Мы сначала обрадовались, потому что нам сказали, что вместо нас нашлись другие люди, которые с ними поедут. Потом сказали, что так мы тоже не можем, а потому просим вас добровольцев, кто хочет пойти с нами. Потому что слишком мало тех, кто пришел, и поэтому может быть атака".
Рассказы этих и многих других заложников поражали своей наивностью. Ко всему с ними происшедшему они относились как к какой-то игре, в которой участвуют добрые разбойники и злые дяди "федералы". Разбойники их подняли на ноги ночью, согнали в больницу - это, конечно, плохо. Но они ничего не сделали, кормили, хорошо относились, и это, конечно, хорошо.
А злые дяди из федеральных сил обижают этих разбойников, а следовательно, обижают нас. А поэтому боевики хорошие, а остальные плохие. Типичный "хельсинкский синдром". По наблюдениям психологов, заложник, находясь в плену, через некоторое время начинает лучше относиться к террористам и хуже - к своим освободителям.
Наутро одна из заложниц вернулась в расположение террористов.
* * *
Стройный порядок построения машин на КП нарушен. Во время хаотичного обстрела позиций федеральных войск в расположение штаба залетела мина. К счастью, без ввернутого взрывателя.
Первое поручение: подготовить текст ультиматума, который был бы ясен и понятен каждому наколотому наркотиками бандиту. (О том, что это действительно так, вскоре рассказали бойцы, ворвавшиеся на позиции террористов.) Под ногами хрустели ампулы, содержимое которых одурманивало, превращало нормальных людей в идиотов, способных на безумные поступки.
Текст рождался трудно. Несколько строчек без лирики - и вроде "руководствуясь гуманистическими целями" было написать труднее, чем передовицу "Правды". Тем не менее...
"Боевики! Вы оказались в безвыходном положении. Федеральные войска блокируют вас со всех сторон. Сил и средств для подавления вашего сопротивления достаточно. Жизнь каждого из вас в ваших собственных руках.
На земле Дагестана вами совершено преступление, которое осудили чеченцы во всем мире, правительства США и других стран.
Джохар Дудаев отрекся от вас в интервью по телевидению.
Поэтому мы требуем:
- немедленно освободить всех заложников;
- сложившим оружие гарантируется жизнь.
Фанатики, которым не дорога ни своя ни чужая жизнь, решают за вас.
Принимайте решение. Ваша жизнь и жизнь ваших родственников в ваших руках".
Оставалось перевести на чеченский и записать на магнитофон.
БТР с громкоговорителем принадлежал Министерству обороны. Командир этой команды - молоденький и очень толковый майор - сетовал:
- Вся аппаратура изношена до предела. На новую нет денег.
Действительно, мы с удивлением увидели, что в этой пропагандистской штуковине в качестве основного элемента установлен магнитофон "Электроника" ценой 145 рублей. Сколько ему лет, сказать было трудно.
Переводчик быстро и выразительно пять раз прочитал текст.
Вещание планировалось осуществить утром.
- Придется это делать быстро. Мощности на два-три километра при хорошем ветре хватит. Проквакаем - и надо сматываться, пока не накрыли, доложил майор.
- Так вы динамик на передовую вынесите, а вещайте из тыла.
- Так-то оно так... Но у нас нет столько провода, чтобы динамик вперед забросить. Нищета! Даже вот этот ящик, - он показал на длинный футляр от снарядов, - за банку тушенки выменяли.
Бригада майора отработала на совесть. Выдвинувшись на максимально допустимое, но небезопасное расстояние они долбили по мозгам боевиков в течение часа.
В тексте ультиматума была фраза - "Дудаев отрекся от вас". Действительно, Джохар Дудаев выступил с телеобращением, в котором дистанцировался от действий Радуева в Первомайском. Но в последующем стало очевидно, что план нападения на Кизляр был с Дудаевым согласован; более того, на протяжении всей операции он пытался оказать помощь своему зятю.
Я попытался разобраться в личности первого президента Чечни. Понять, как из боевого офицера, награжденного орденами и медалями СССР, он за два-три года превратился в человека, ставшего олицетворением темных сил.
Работать с журналистами было несложно. Западные привыкли к дисциплине, и порядок получения скудной информации (ведь ничего радикального не происходило!) их вполне устраивал. Устраивало и то, что офицер спецслужб с ними всего лишь общается, и не более того. Российские СМИ пытались качать права. При этом ссылались на Закон "О средствах массовой информации", хотя, как показал блиц-опрос, многие его и не читали. Не знали они и о существовании других законов, в том числе Закона "О внутренних войсках", 28-я статья которого регламентировала порядок съемок в расположении частей ВВ.
Парни из оперативного управления выловили корреспондента программы "Времечко", который, напялив армейский бушлат и военную шапку, взятую напрокат у бойцов "Витязя", мотался по расположению войск с видеокамерой. Разборка была серьезной. Кассету изъяли, камеру (по моей просьбе) возвратили.
Журналистов предупреждали, что в случае повторения подобных фокусов контакты будут прекращены.
Местом наших постоянных встреч был определен перекресток в полутора километрах от блокпоста. По достигнутому соглашению я или мои коллеги три раза в день информировали журналистов о происходящих событиях. Несколько раз мы формировали бригады для проведения съемок: удалось договориться с боевиками о возвращении заложников. Представители СМИ могли убедиться, что бандиты не хотят решать проблемы полюбовно. Дважды журналисты приезжали рассвирепевшими. Подобные поездки давали возможность получать информацию от коллег, без посредников. Но стремление получить эксклюзивную информацию было определяющим для всех.
Наиболее настырной среди PR-братвы была корреспондентка Франс Пресс. Маленькая щуплая девушка, похожая на восьмиклассницу: школьный ранец за спиной и черный берет, натянутый на уши. После любого контакта она звонила в Москву и что-то передавала. Знание русского языка оставляло желать лучшего. Коронной фразой было "Почему это".
Поначалу она раздражала, её воспринимали чуть ли не как провокаторшу. Я искал новые слова, доступные её пониманию, но запутывался вконец. Только позже я понял, что с ней надо было говорить медленно и просто. Ей требовалось время, чтобы вспомнить значения услышанных слов.
Увидев её, окончательно заледеневшую на ветру, я, опасаясь, что она не поймет, сказал: "Представляешь, как нелегко было Наполеону под Москвой?"
Она поняла сразу: "Я только что об этом думала!"
Терпению иностранных журналистов, казалось, нет предела. Журналисты Си-эн-эн могли часами стоять, ожидая одного-единственного кадра. Они не торопили события и демонстрировали лояльность и понимание. Двух-трех слов для них было вполне достаточно.
С российскими было сложнее. У них было много знакомых среди военных, и потому основным их требованием всегда было - пропустить к штабу. Объяснять, что я не влияю на режим, было бесполезно. Мой отказ воспринимался как личная обида и нежелание пойти навстречу. Особую ревность вызывало наше особое отношение к журналистам НТВ. Не было ни одной телекомпании, с которой бы у нас были столь нормальные партнерские отношения. Они основывались на взаимном доверии и понимании: это возможно, это - нет. НТВ никогда не пыталась от нас требовать больше, чем мы можем, а мы никогда не стремились диктовать им свои условия или требования. Было бы бессмысленно обижаться на их критику, и уже тем более пытаться влиять на их позицию.
Именно поэтому, зная их профессионализм и журналистскую порядочность, мы предпочитали именно их. Это не было попыткой противопоставить эту компанию другим. Напротив, среди других телеслужб у нас было немало настоящих друзей и товарищей, которых мы уважали и ценили, но в боевых условиях мы, естественно, предпочитали людей, которые понимают с полуслова.
* * *
Утро растревожено рыком проснувшихся автобусов. Колонна переформировывалась с трудом, используя ограниченное пространство узкого шоссе. Ревели движки боевых машин пехоты, БТРов, споро грузились в транспорт бойцы спецподразделений.
Перекресток пустел. Колонна двинулась в сторону поселка Советское. Проследовали развилку на Хасавюрт. Она была пуста.
На улицах Советского толпился народ. Из домов выскакивали сонные журналисты: они заблаговременно сняли комнаты и потому оказались в эпицентре событий.
Через длиннофокусные объективы видны крыши домов, школа, мечеть.
На поле развернут полевой госпиталь. Над армейской палаткой развевается белый флаг с красным крестом. Транспортный вертолет застыл, увязнув колесами в размякшей пашне.
Стояние "на реке Калке" продолжается до пятнадцати часов. Автобусы, чудом развернувшись, начинают обратное движение.
На вопрос: "Что происходит?" - внятно ответить не могу. Видно, что-то изменилось, но отсюда не понять - до штаба 15 км.
Ситуация проясняется позже: из Москвы вылетели Анатолий Куликов и Михаил Барсуков.
После совещания на магнитную ленту записывается ультиматум: "Безоговорочная сдача и освобождение всех заложников".
А пока передышка. Руководство Дагестана просило продлить срок ультиматума на сутки.
Боевики продолжают окапываться.
* * *
Утром на КП получаю текст официального заявления.
"Усилия федеральных властей, органов власти Республики Дагестан, направленные на скорейшее освобождение заложников, захваченных террористами, натолкнулись на упорное сопротивление бандитов. Боевики категорически отказались освободить невинных людей, пытаясь нагло диктовать властям заведомо неприемлемые условия. Радуев и его подручные по указанию штаба Дудаева своими действиями сделали невозможным продолжение переговоров.
На все последующие предложения о мирном освобождении заложников ответили категорическим отказом.
14 января в 16.45 террористы открыли огонь по федеральным войскам и начали расправы над заложниками.
Принимая во внимание все вышеизложенное, федеральные власти в целях недопущения разрастания масштабов преступных акций и освобождения заложников, вынуждены применить силу и пресечь деятельность террористов".
Журналисты слушают текст заявления с интересом, но без эмоций. "1234-е китайское предупреждение?" Но...
Без двадцати девять БТРы спецпропагандистской службы МО РФ через свои динамики огласили ультиматум: "Всем сдавшимся будет гарантирована жизнь". В ответ раздались выстрелы.
В ночь на понедельник были перехвачены радиопереговоры Салмана Радуева со штабом Джохара Дудаева. Главарю террористов рекомендовалось: "Не ведите долгих переговоров. Подготовьте несколько милиционеров к расстрелу. Держитесь. К вам идет помощь. Считайте себя смертниками. Готовьтесь предстать перед Аллахом".