Страница:
— Вам что, гражданин? — лейтенант от неожиданности даже привстал.
— Какой я вам гражданин! Я заслуженный человек, а вот этот тип, или как там его, имеет дурную привычку хватать прохожих за носы. Вот видите? — интеллигент указал на свой нос. — Видите? Это, по-вашему, как называется? Вот и свидетели подтвердить могут.
— Можем! — хором ответили свидетели из-за спины возмущенного интеллигента.
Воодушевленный поддержкой, пострадавший с жаром продолжал:
— Я требую принятия самых строгих мер! Я требую возмещения убытков! Это что же такое будет, если всякие босые типы будут хватать заслуженных граждан за носы?! А? Я вас спрашиваю?
— Вот именно, — послышался многоголосый хор из-за его спины.
— Успокойтесь, гражданин… э-э…
— Батарейкин, — с чувством оскорбленного достоинства подсказал интеллигент.
— …гражданин Батарейкин, мы примем самые строгие меры, — ответил лейтенант. — Оставьте, пожалуйста, свои координаты. Если желаете, можете подать на гражданина Мухина в суд.
— А, Мухин!.. Запомним.
— Но прежде он должен пройти медицинское освидетельствование. Возможно, до суда дело не дойдет. Мне кажется, он не совсем здоров.
— Какой суд? — вскочил встревоженный Мухин. — Вы что? Я чудом вырвался из логова дикарей, а вы меня под суд? За что?
— Видите? — вполголоса спросил лейтенант, многозначительно кивая на Мухина.
Интеллигент с распухшим носом открыл было рот, но только плюнул с досады и выскочил за дверь. Толпа свидетелей гуськом потянулась к выходу. Но через минуту он ворвался и вновь завопил:
— Я заслуженный человек! Я на хорошем счету у начальства! Это что же такое? За носы хватать? Хиппующий босяк! Бич стопроцентный!.. Вы знаете, где я работаю? Я… — он наклонился к лейтенанту и что-то шепнул ему на ухо.
— Да что вы говорите! — удивленно поднял брови дежурный. — Однако!
— Вот именно! А этот… тьфу! — Батарейкин махнул рукой и, задев непомерно большим носом за дверной косяк, выскочил из комнаты.
— Фу-у! — облегченно вздохнул лейтенант. — Ну и собачья у нас работенка.
Мухин ошалело смотрел по сторонам и ничего не понимал. Какой суд? Что они здесь, все с ума посходили? Тут его взгляд упал на пепельницу, стоящую на краю стола. Мухин шумно проглотил слюну и с мольбой в голосе заскулил:
— Лейтенант… одну только затяжку… умоляю! Умру ведь…
— Что? — лейтенант оторвался от составления протокола и с недоумением воззрился на Мухина.
— Закурить… одну затяжку… А?
— Да ради Бога, — лейтенант протянул пачку «Астры».
Дрожащей рукой Мухин достал одну сигарету, чиркнул спичкой и с наслаждением затянулся.
— Кайф! — прошептал он, закатывая глаза. — Вещь!
— Курите, Мухин, курите, боюсь, не скоро теперь покурить придется.
— Как так? — не понял Мухин.
В этот момент в дверях выросли два человека в белых халатах.
— Где больной? — пробасил один. Лейтенант молча указал на Мухина.
— Так что с вами случилось? — ласково спросил врач у нашего героя, внимательно его разглядывая.
— Со мной? Ничего. Скальп, как видите, цел. Штаны, правда, украли, ну да Бог с ними. А то, что меня не съели, за это сержанту спасибо. Спас, родимый. Не иначе как своим красным околышком дикарей распугал. Вот за это я его люблю. А то ведь на копья подняли бы, у них это запросто.
— Да вы успокойтесь, — мягко сказал врач, пристально глядя в глаза пациенту. — Так кто же у вас штан… э-э… извиняюсь, брюки украл? Индейцы?
Мухин пожал плечами.
— Может, и индейцы. Черт их разберет. А Пиночет, рыжий такой, знаете, их разорвал. Вот гад!
— Пиночет, вы сказали? — заинтересовался врач, положив руку на голое плечо Мухина. — И о чем же вы с ними говорили?
— С кем, с Пиночетом? Вот чудак! Да он же дикий! И по-нашему ни черта не понимает. У них там какой-то тарабарский язык.
— Ну да, понятно, он же чилиец.
— Какой чилиец? Он типичный дикарь и ходит в чем мать родила. Чилиец! — Мухин презрительно скривил губы.
— А где вы с ним познакомились?
— Да здесь, рядом, — Мухин растерянно завертел головой и махнул рукой куда-то в пространство. — Квартала за два отсюда. — Голос его звучал как-то неуверенно, неубедительно.
— Ясно, — подытожил врач. — Поедемте с нами, мы вам штан… извиняюсь, брюки выдадим.
Мухин радостно вскочил:
— Брюки? Настоящие? С удовольствием! А куда ехать?
Врач ничего не ответил и легонько подтолкнул его к выходу. Встретившись глазами с лейтенантом, он незаметно подмигнул.
Как только Мухин вышел на улицу, чьи-то сильные руки подхватили его и препроводили в стоящую тут же машину. Дверь за ним сразу же захлопнулась. Стало темно. Смутное подозрение зародилось в голове Мухина.
Взревел мотор, и машина тронулась. Мухин с размаху уселся на чьи-то колени, затем, взвизгнув, шарахнулся в сторону и оказался на скамейке, тянувшейся вдоль стены.
— Куда мы едем? — спросил он.
Откуда-то из темноты показалась рука и тяжело опустилась на его плечо.
— Тихо, парень. «Коза ностра» бессмертна.
…А лейтенант, проводив Мухина, в очередной раз облегченно вздохнул и расстегнул две верхние пуговицы кителя.
— Уф, жарко!
— Товарищ лейтенант! — обратился к нему его помощник. — А где все-таки работает… этот, как его… Батарейкин?
Лейтенант захохотал:
— Интересуешься?
— Еще бы!
— Простынщиком в женской бане…
Глава десятая
— Какой я вам гражданин! Я заслуженный человек, а вот этот тип, или как там его, имеет дурную привычку хватать прохожих за носы. Вот видите? — интеллигент указал на свой нос. — Видите? Это, по-вашему, как называется? Вот и свидетели подтвердить могут.
— Можем! — хором ответили свидетели из-за спины возмущенного интеллигента.
Воодушевленный поддержкой, пострадавший с жаром продолжал:
— Я требую принятия самых строгих мер! Я требую возмещения убытков! Это что же такое будет, если всякие босые типы будут хватать заслуженных граждан за носы?! А? Я вас спрашиваю?
— Вот именно, — послышался многоголосый хор из-за его спины.
— Успокойтесь, гражданин… э-э…
— Батарейкин, — с чувством оскорбленного достоинства подсказал интеллигент.
— …гражданин Батарейкин, мы примем самые строгие меры, — ответил лейтенант. — Оставьте, пожалуйста, свои координаты. Если желаете, можете подать на гражданина Мухина в суд.
— А, Мухин!.. Запомним.
— Но прежде он должен пройти медицинское освидетельствование. Возможно, до суда дело не дойдет. Мне кажется, он не совсем здоров.
— Какой суд? — вскочил встревоженный Мухин. — Вы что? Я чудом вырвался из логова дикарей, а вы меня под суд? За что?
— Видите? — вполголоса спросил лейтенант, многозначительно кивая на Мухина.
Интеллигент с распухшим носом открыл было рот, но только плюнул с досады и выскочил за дверь. Толпа свидетелей гуськом потянулась к выходу. Но через минуту он ворвался и вновь завопил:
— Я заслуженный человек! Я на хорошем счету у начальства! Это что же такое? За носы хватать? Хиппующий босяк! Бич стопроцентный!.. Вы знаете, где я работаю? Я… — он наклонился к лейтенанту и что-то шепнул ему на ухо.
— Да что вы говорите! — удивленно поднял брови дежурный. — Однако!
— Вот именно! А этот… тьфу! — Батарейкин махнул рукой и, задев непомерно большим носом за дверной косяк, выскочил из комнаты.
— Фу-у! — облегченно вздохнул лейтенант. — Ну и собачья у нас работенка.
Мухин ошалело смотрел по сторонам и ничего не понимал. Какой суд? Что они здесь, все с ума посходили? Тут его взгляд упал на пепельницу, стоящую на краю стола. Мухин шумно проглотил слюну и с мольбой в голосе заскулил:
— Лейтенант… одну только затяжку… умоляю! Умру ведь…
— Что? — лейтенант оторвался от составления протокола и с недоумением воззрился на Мухина.
— Закурить… одну затяжку… А?
— Да ради Бога, — лейтенант протянул пачку «Астры».
Дрожащей рукой Мухин достал одну сигарету, чиркнул спичкой и с наслаждением затянулся.
— Кайф! — прошептал он, закатывая глаза. — Вещь!
— Курите, Мухин, курите, боюсь, не скоро теперь покурить придется.
— Как так? — не понял Мухин.
В этот момент в дверях выросли два человека в белых халатах.
— Где больной? — пробасил один. Лейтенант молча указал на Мухина.
— Так что с вами случилось? — ласково спросил врач у нашего героя, внимательно его разглядывая.
— Со мной? Ничего. Скальп, как видите, цел. Штаны, правда, украли, ну да Бог с ними. А то, что меня не съели, за это сержанту спасибо. Спас, родимый. Не иначе как своим красным околышком дикарей распугал. Вот за это я его люблю. А то ведь на копья подняли бы, у них это запросто.
— Да вы успокойтесь, — мягко сказал врач, пристально глядя в глаза пациенту. — Так кто же у вас штан… э-э… извиняюсь, брюки украл? Индейцы?
Мухин пожал плечами.
— Может, и индейцы. Черт их разберет. А Пиночет, рыжий такой, знаете, их разорвал. Вот гад!
— Пиночет, вы сказали? — заинтересовался врач, положив руку на голое плечо Мухина. — И о чем же вы с ними говорили?
— С кем, с Пиночетом? Вот чудак! Да он же дикий! И по-нашему ни черта не понимает. У них там какой-то тарабарский язык.
— Ну да, понятно, он же чилиец.
— Какой чилиец? Он типичный дикарь и ходит в чем мать родила. Чилиец! — Мухин презрительно скривил губы.
— А где вы с ним познакомились?
— Да здесь, рядом, — Мухин растерянно завертел головой и махнул рукой куда-то в пространство. — Квартала за два отсюда. — Голос его звучал как-то неуверенно, неубедительно.
— Ясно, — подытожил врач. — Поедемте с нами, мы вам штан… извиняюсь, брюки выдадим.
Мухин радостно вскочил:
— Брюки? Настоящие? С удовольствием! А куда ехать?
Врач ничего не ответил и легонько подтолкнул его к выходу. Встретившись глазами с лейтенантом, он незаметно подмигнул.
Как только Мухин вышел на улицу, чьи-то сильные руки подхватили его и препроводили в стоящую тут же машину. Дверь за ним сразу же захлопнулась. Стало темно. Смутное подозрение зародилось в голове Мухина.
Взревел мотор, и машина тронулась. Мухин с размаху уселся на чьи-то колени, затем, взвизгнув, шарахнулся в сторону и оказался на скамейке, тянувшейся вдоль стены.
— Куда мы едем? — спросил он.
Откуда-то из темноты показалась рука и тяжело опустилась на его плечо.
— Тихо, парень. «Коза ностра» бессмертна.
…А лейтенант, проводив Мухина, в очередной раз облегченно вздохнул и расстегнул две верхние пуговицы кителя.
— Уф, жарко!
— Товарищ лейтенант! — обратился к нему его помощник. — А где все-таки работает… этот, как его… Батарейкин?
Лейтенант захохотал:
— Интересуешься?
— Еще бы!
— Простынщиком в женской бане…
Глава десятая
В одиночную палату, куда поместили Мухина, стремительно вошел небольшого роста коренастый пожилой человек в белом халате и в сопровождении свиты, состоящей в основном из мужчин отнюдь не хилого телосложения. Мухин, облаченный уже в больничную пижаму, сидел на кровати и мрачно смотрел на вошедших.
— Тэк-с, — протянул человек в белом халате, остановившись напротив Мухина и сложив руки за спиной. — Я — профессор Скворешников. А вы Мухин? Вы когда поступили?
— Сегодня, — ответил Мухин, исподлобья разглядывая профессора.
— Сегодня у нас какое… э-э… — профессор обернулся к стоящей за его спиной миниатюрной медсестре.
— Двадцать шестое, — ответила та.
— По новому стилю? — спросил профессор, странно блеснув очками. Мухин вскочил.
— Да вы что, за дурака меня здесь держите? — яростно вращая глазами, заорал он. — Я что, думаете, не понимаю, куда меня упрятали?
— Тише, тише, молодой человек, — замахал руками профессор, делая незаметный знак сопровождающим его мужчинам. Те набычились, словно приготовились к прыжку. — Я очень рад, что вы все понимаете, и поэтому играть в кошки-мышки с вами не собираюсь. Я буду откровенен. Действительно, вы находитесь в психиатрической клинике. Ну, сами посудите, вас застали в необычном виде в толпе прохожих за очень, надо заметить, странным занятием. Речи ваши отнюдь не свидетельствовали о здравии вашего рассудка. И кроме того, вы хронический алка… ну, одним словом, любитель выпить. Как же прикажете понимать ваши действия? Вас вполне справедливо препроводили сюда, и я, профессор Скворешников, обязан освидетельствовать вас. Если вы здоровы, — а я в этом нисколько не сомневаюсь, — то никто вас здесь держать не станет, если же у вас, не дай Бог, найдут некоторые отклонения в психике, то вам придется ненадолго — я повторяю, ненадолго! — задержаться здесь. Ну и что в этом страшного? Что вы все так боитесь нашего заведения?.. Кстати, в Чили вы где останавливались? В Сантьяго?
— Да не был я в Чили! — зарычал Мухин.
— А с Пиночетом вы где познакомились? — быстро спросил профессор, заглядывая в глаза пациенту.
— Да не было никакого Пиночета! Это я так, для сравнения…
— Ну, хорошо, хорошо, успокойтесь. Расскажите-ка нам все по порядку, что с вами произошло… Да, чуть не забыл. Сделаем вам сначала укольчик, а потом и послушаем.
— Это еще зачем? — насторожился Мухин.
— Надо, голубчик, надо, — успокаивал его профессор. — Всем делают, и вам положено. Это от нервов, успокойтесь. Видите, я с вами откровенен. Леночка, вы готовы?
— Готова, Валерий Афанасьевич, — ответила миниатюрная медсестра и, покраснев, быстро провела необходимую процедуру.
— Ну вот и ладушки, — радостно замурлыкал профессор, потирая руки и садясь на кровать рядом с Мухиным. — А теперь мы вас слушаем.
Мухин, морщась от боли и поглаживая место укола, начал рассказ. Опуская некоторые, на его взгляд, неприличные подробности, он поведал профессору Скворешникову и его подопечным свою историю. Профессор с интересом слушал рассказчика и не перебивал его, лишь изредка кивая головой. Его глаза излучали доброту и понимание. Воодушевленный вниманием со стороны медицины, Мухин несколько успокоился и закончил свой рассказ с полной уверенностью в том, что профессор сейчас извинится перед ним за ошибку и милостиво распахнет двери своей богадельни с предложением покинуть ее и больше никогда сюда не возвращаться. Настороженность исчезла, настроение улучшилось.
— А что, молодой человек, — вдруг спросил Скворешников, когда Мухин закончил свой рассказ, — Пиночет в генеральском мундире был или как обычно?
Мухин весь затрясся и побледнел.
— Профессор, — глухо произнес он, — я много наслышан про приемчики, которые врачи используют в психбольницах при лечении несчастных больных, и про их нелепые вопросы, которыми пытаются сбить с толку любого и каждого. А что касается вас, профессор, то вам самому, мне кажется, нужно лечиться, так как в каждом здоровом человеке вы заранее видите психа.
— А вы знаете, Мухин, — устало произнес профессор, — вы правы. С вами тут действительно свихнешься. Такого иногда понаслушаешься, что волосы дыбом становятся. Так что я, если б только можно было, с большим удовольствием поменялся бы с вами местами.
— Зато я в вашу шкуру ни за что б не влез, — зло проговорил Мухин, сжимая кулаки. — Сейчас же выпустите меня отсюда, а то…
— Леночка… — обратился профессор к медсестре. В ту же минуту два здоровенных санитара скрутили руки бедному Мухину, а Леночка с непостижимой проворностью вторично продемонстрировала свою способность делать уколы. Мухин заскрипел зубами от злости.
— Это снотворное, — спокойно сказал профессор. — Сейчас вы успокоитесь и уснете. А пока вы еще не спите, я вот что скажу. Вопрос стоит очень серьезно. Я не шучу, и если задаю каверзные на первый взгляд вопросы, то имею на то все основания. Вы знаете, — очки Скворешникова заблестели безумным огнем, а голос сорвался на громкий шепот, — что чилийский диктатор Пиночет неделю назад высадился в Крыму с недобитыми корниловцами и грозится всех в порошок стереть?
— У-у-у! — завыл Мухин и обхватил голову руками.
— Приятных вам сновидений, — профессор порывисто встал и, сопровождаемый свитой, быстро вышел.
Снотворное подействовало, и Мухин, упав на подушку, провалился в небытие.
И приснился ему странный сон. Идет будто бы он по крымской прерии и нагоняет его рыжий Пиночет на белом коне, а в руках у него нагайка.
«Всех в порошок сотру!» — орет он по-русски, но с явным чилийским акцентом. И видит Мухин, что штанов на нем нет, а на плечи накинут генеральский китель. Поперек седла болтается профессор Скворешников в тюремной робе и визжит: «Я же предупреждал, что дело серьезное. Я же говорил!»
Тут к Пиночету подлетает группа всадников с обезьяньими мордами и в традиционном одеянии кубанских казаков. «Корниловцы!» — с трепетом думает Мухин.
«Шашки наголо!» — орет рыжий, и лес взметнувшихся ввысь шашек ослепляет Мухина.
«Ага, — злорадствует профессор, — сейчас они сделают вам укол, и вы уснете вечным сном. Слышите, Мухин? Или вы до сих пор мне не верите?»
Около двух десятков пар глаз злобно устремились на Мухина. Пиночет замахнулся своей нагайкой и…
Кто-то тряс его за плечо.
— Проснитесь, Мухин!
Мухин открыл глаза и в темноте, при неверном свете луны, увидел незнакомое лицо, склонившееся над ним. Мухин задрожал от страха.
— Не бойтесь, Мухин, — прошептал незнакомец, — я не причиню вам вреда. Мне нужно срочно с вами поговорить. Утром кончается мое дежурство, а потом я ухожу в отпуск. Когда еще удастся с вами встретиться! А дело неотложное.
— Кто вы? — тоже шепотом спросил Мухин, на всякий случай натягивая одеяло до подбородка.
— Я санитар, работаю в этой больнице. Днем вместе с профессором я был у вас. Вы-то, наверное, не обратили на меня внимания?
— Не обратил, — признался Мухин. — Что вы хотите от меня?
— Вы меня, пожалуйста, извините, товарищ Мухин, но профессор считает вас душевнобольным, да и все вокруг тоже. А вашему рассказу никто не верит. Кроме меня.
— Кроме вас? — удивился Мухин. — А вы-то чем лучше остальных?
— Понимаете, в чем дело. Я живу на улице Коненкова, недалеко от того места, где пропал шестьсот второй. Вы ведь на шестьсот втором ехали?
— Когда? На каком шестьсот втором? Никуда я не ехал. И вообще, оставьте меня в покое. Я спать хочу.
— Но ведь вы же ехали на пропавшем автобусе! — с жаром произнес санитар. — Профессор считает ваш рассказ бредом сумасшедшего, а я сразу понял, что вы именно с того автобуса. Вы ведь и живете где-то в тех краях. Ну что же вы молчите? Расскажите мне, как все было!
— Не буду я ничего рассказывать! — возмутился Мухин. — Вы сами душевнобольной. Какой автобус? Никакого автобуса я не знаю! И знать не хочу! И никуда я не ехал. Ни на шестьсот втором, ни на каком другом. И нечего меня беспокоить среди ночи, а то я милицию вызову. Милиция!
— Да тише вы, Мухин! — зашипел на него санитар, боязливо оглядываясь. — Не кричите. Я ведь ничего дурного вам не сделал. Единственное, что я хотел, так это получить ответы на некоторые вопросы. И все. А вы — милиция…
— Все, что я знал, я уже рассказал вашему профессору. Больше мне добавить нечего. И хватит об этом. А о ваших автобусах поговорите с кем-нибудь другим. Все! — отрезал Мухин. — Покиньте помещение!
Может быть, Мухин и рад был бы что-нибудь рассказать, но, как помнит читатель, в день пропажи шестьсот второго наш герой был в чрезвычайном подпитии, и в течение нескольких часов до и после феноменального скачка во времени его память отключилась на все сто процентов.
Раздосадованный санитар махнул рукой и пошел к двери.
— Идиот, — пробормотал он, выходя в коридор. — Прав Скворешня, он действительно псих.
Виктор Буханцов, работавший санитаром в психиатрической клинике вот уже пятнадцать лет, считал свое место наиболее для себя подходящим, то есть работал, как говорится, по призванию. Он был добрым и отзывчивым и от души жалел несчастных больных. Но не одна работа увлекала его. Была у Буханцова тайная страсть, которой он отдавал всего себя целиком в свободное от работы время. А страсть эта называлась фантастикой.
Да, да, самой обыкновенной фантастикой! Он зачитывался романами Уэллса, Беляева, Брэдбери, Азимова, Лемма, братьев Стругацких, Кира Булычева, Артура Кларка и многих других мастеров этого увлекательного жанра. Его книжные полки ломились от фантастического чтива; там были и книги, и журналы, и газетные вырезки, и даже от руки переписанные редкие произведения писателей-фантастов. Его интересовало все экстраординарное, таинственное, необычное, из ряда вон выходящее, он собирал различные заметки о НЛО, экстрасенсорике, левитации, медитации, гипнозе, йогах, Бермудском треугольнике и тому подобных вещах.
Потому-то исчезновение шестьсот второго, тем более почти у самого его дома, так сильно заинтересовало и заинтриговало санитара Буханцова. Он старался быть в курсе всех событий, наведывался даже в отделение милиции за недостающими подробностями, рыскал, словно профессиональная ищейка, в окрестностях магазина «Яхонт» и досконально изучил трассу, по которой шел шестьсот второй, — но ничего не нашел. И именно отсутствие результатов привело его к определенному мнению, которое он, правда, держал в строжайшей тайне от окружающих. Его ум, постоянно живущий в фантастическом мире книг, легко мог допустить самое невероятное, самое потрясающее происшествие. Другому бы на его месте и в голову не пришло такое, а Буханцов не только предположил, но и сам поверил в свою версию. Что же это была за версия?
Действовавший методом исключения, любитель фантастики пришел к выводу, что данное происшествие выходит за рамки обычного и что здесь не обошлось без вмешательства неведомых науке сил, приведших к разрыву временной оси и перемещению автобуса во времени либо вперед, в будущее, либо назад, в прошлое.
Рассказ Мухина прозвучал для Буханцова словно гром среди ясного неба. С замиранием сердца он сопоставил факты, уже известные ему, со словами Мухина и обнаружил между ними тесную связь, одному лишь ему видимую. Он, единственный из всего персонала больницы, поверил Мухину, зная, что кроется за его словами. Поэтому-то и пришел к Мухину ночью, надеясь выяснить подробности необычного происшествия. Но Мухин, как мы видели, сам ничего не помнил об исчезновении шестьсот второго. Огорченный санитар ушел ни с чем, но присутствия духа не потерял.
Так получилось, что Буханцов присутствовал при переодевании Мухина, когда тот только поступил в больницу. Полувысохшие листья лопуха, опоясывавшие длительное время стан нашего героя, полетели в мусорное ведро. Тогда санитар не придал персоне Мухина никакого значения, но после его рассказа, а в особенности после появления собственной версии относительно пропажи автобуса, Буханцов вспомнил про выброшенные листья. Он кинулся к мусорному ведру. К великой его радости, листья лопуха мирно покоились под слоем обычного больничного мусора. Дрожащей рукой санитар выудил из ведра драгоценную находку, аккуратно завернул ее в газету и с нетерпением стал ждать окончания своей смены. В девять часов утра, после неудачного разговора с Мухиным, он стремглав бросился домой, разложил листья на столе и начал разглядывать их в увеличительное стекло. Но визуальный осмотр не дал никаких результатов. И тогда он вспомнил про Пашку Девяткина. С Пашкой Буханцов учился в одном классе, но с тех далеких школьных времен виделся с ним раза три, не больше. Зато по телефону бывшие школьные товарищи созванивались каждую неделю. Они могли часами трепаться с трубкой у уха, выкладывая друг другу все новости, какие могли только до них дойти.
В отличие от Буханцова Пашка Девяткин быстро пошел в гору. Институт, аспирантура, диссертация, ответственная работа в каком-то секретном НИИ — вот этапы жизненного пути бывшего одноклассника Буханцова. Пашка не любил распространяться о своей работе, но Буханцов знал, вернее, догадывался, что Девяткин занимается чем-то таким, о чем даже фантасты предположить не смеют.
Ему-то и решил позвонить Буханцов и поделиться своими мыслями по поводу найденных им листьев.
— Алло, кто это? — послышалось на том конце провода.
— Пашка, это я!
— Вить, ты, что ли?
— Я, я! Слушай, Пашка, дело у меня к тебе есть на сто миллионов.
— Ну, валяй…
— Мне необходимо с тобой встретиться. Ты меня слышишь?
— Да, слышу. Какое дело-то?
— Это не по телефону. Паш, давай встретимся через час, и я тебе все объясню.
— Н-да, задал ты мне задачку. У меня тут, понимаешь, встреча с одним товарищем из… ну, в общем, издалека. Давай вечером, на Кузнецком мосту, часиков этак в восемь. Идет?
— Идет. Только готовься к неожиданности, я тебя ошарашу.
В условленное время друзья встретились, и Буханцов поведал Павлу Девяткину всю историю о шестьсот втором, а также свои догадки по поводу причин, вызвавших это необычайное происшествие.
Надо было такому случиться, что именно институту, в котором Павел Девяткин работал старшим научным сотрудником, «сверху» дали указание разобраться и предоставить свои соображения по поводу этого самого дела, то есть дела о пропавшем автобусе, причем именно Девяткин возглавлял группу, занимающуюся причинами исчезновения. Гипотез было много, и очень смелых, но ни одна не выдерживала проверок скептически настроенных оппонентов из специально созданной комиссии при АН СССР. Наряду с другими выдвигалась гипотеза и о временной трещине, в которую провалился автобус, но комиссия требовала доказательств, а их не было.
Ничего этого Павел Девяткин своему школьному товарищу, разумеется, не сообщил. Он молча выслушал рассказ Буханцова, но когда тот достал сверток с листьями лопуха и пояснил их происхождение, у Павла Девяткина загорелись глаза. Стараясь не выдать волнения, он с трепетом взял из рук санитара драгоценную находку и пообещал провести анализ по определению ее возраста. На этом друзья расстались.
Биохимический анализ показал, что листья были сорваны не более недели назад, так как еще не окончательно высохли, а состав их практически совпадал с набором химических элементов, содержащихся в подмосковной почве. Зато спектральный анализ изумил группу Девяткина чрезвычайно. Результаты обоих анализов были настолько противоречивы, что сотрудники группы подумали о случайно вкравшейся ошибке в ходе исследований. Провели повторные анализы. И опять та же картина, опять жуткая разница в результатах. Дело в том, что, согласно проведенному спектральному анализу возраст листьев лопуха, используемых Мухиным в качестве набедренной повязки, определялся сотней тысяч лет! Этот факт, — а то, что это был факт, Девяткин уже не сомневался, — не вязался ни с какими научными теориями ни в физике, ни в биологии, но зато он хорошо объяснялся версией о провале автобуса во временную трещину, если, конечно, допустить, что Мухин действительно ехал в том автобусе. А все говорило за то, что это именно так. И Девяткин решил, что проблема решена. Доказательства, наконец, получены.
Буквально за три дня Павел Девяткин подготовил подробный отчет о результатах исследований, проведенных его группой, где детально изложил свое толкование событий, происшедших со злосчастным автобусом, и снова привел версию о разрыве временной оси, теперь уже снабженную доказательствами. Упоминались в отчете и источники полученной Девяткиным информации, то есть Мухин и Буханцов, а Мухин (который, кстати, по недоразумению находится сейчас в психиатрической клинике), помимо всего прочего, фигурировал в научном труде еще и в качестве одного из главных участников трагических событий.
Специальная комиссия тщательно изучила отчет и пришла к единодушному мнению, что на этот раз версия требует более пристального внимания. Решено было командировать двух членов комиссии в психиатрическую клинику для встречи с Мухиным. По просьбе руководства НИИ третьим взяли Павла Девяткина.
Утром второго июня в кабинет профессора Скворешникова вошли трое мужчин респектабельного вида.
— Профессор Скворешников? — осведомился представительный гражданин с длинными седыми усами.
— Чем могу служить? — настороженно спросил профессор, вставая навстречу гостям.
— Здравствуйте, Валерий Афанасьевич, — протянул руку гражданин с усами. — Мы по делу.
Профессор руки не подал, более того, он отступил назад и спрятался за кресло.
— С кем имею честь? — снова спросил он, внимательно рассматривая гостей.
Озадаченные приемом, трое мужчин переглянулись. Вперед выступил Девяткин.
— Товарищ профессор, — с жаром начал он, — мы работаем над разрешением одной загадочной проблемы. Нас интересует ваш пациент, некто Мухин.
— Мухин? — переспросил профессор. — Мухин, Мухин… А, Мухин! Как же, помню. Конченый тип. И к тому же алкоголик. Абсолютно неизлечим.
— Вот как? — гости снова переглянулись.
— Предъявите, пожалуйста, ваши документы, — вдруг попросил профессор.
— Да, да, конечно, — последовал торопливый ответ, и на стол легли три маленькие книжечки.
— Гм… — промычал профессор, с пристрастием изучая удостоверения и искоса поглядывая на их владельцев. — Ладно, будет вам Мухин. Вам он нужен лично или достаточно разговора со мной? Я его непосредственно наблюдаю.
— Лично, если можно, — ответил мужчина с длинными усами.
— Ладно, — махнул рукой профессор. — Но одно условие: встреча должна происходить в этом кабинете и в моем присутствии.
— Знаете ли… — Девяткин замялся. — Разговор предполагался тет-а-тет…
— В таком случае — до свидания! — отрезал профессор и отвернулся к окну.
— Мы согласны, — сдался мужчина с усами. — Но то, что вы услышите, не должно проникнуть за стены этого кабинета. Дело секретное. Знаете ли…
— Молодой человек, — с укоризной произнес профессор, глядя на гостей поверх очков, — я уже десять лет занимаюсь секретной работой. Вы, видно, не знакомы со спецификой нашего учреждения?
— Не пришлось как-то познакомиться, — буркнул третий гость, до сих пор молчавший.
— Так-то, — назидательно произнес профессор. — Ждите, будет вам Мухин.
Профессор вышел, а через четверть часа вернулся с Мухиным. Двух санитаров предусмотрительный Скворешников оставил за дверьми кабинета.
— Так будет спокойнее, — заговорщически шепнул профессор Девяткину.
Мухин был мрачен сильнее обычного и совершенно безразличен к окружающему. Он осунулся и похудел, глаза его были тусклы и бесцветны.
— Вот, получите, — сказал профессор, кивнув на пациента.
Разговор затянулся на два часа. Девяткин попросил Мухина рассказать все, что с ним произошло, начиная с семнадцатого мая. Мухин, сначала недоверчиво и с неохотой, а затем, чувствуя неподдельный интерес к себе со стороны троих незнакомцев и все более и более воодушевляясь, в который уже раз поведал свою историю. Рассказ Мухина подействовал на троих мужчин, а в особенности на Девяткина, как сильно возбуждающее средство. Тут же по окончании рассказа на Мухина посыпался град вопросов. Гости желали знать абсолютно все, а Мухин рад был поделиться своими горестями и тревогами со странными незнакомцами. На вопрос же, каким образом Мухин объясняет все происшедшее с ним, тот только пожал плечами и, устремив взгляд в пол, ответил:
— Тэк-с, — протянул человек в белом халате, остановившись напротив Мухина и сложив руки за спиной. — Я — профессор Скворешников. А вы Мухин? Вы когда поступили?
— Сегодня, — ответил Мухин, исподлобья разглядывая профессора.
— Сегодня у нас какое… э-э… — профессор обернулся к стоящей за его спиной миниатюрной медсестре.
— Двадцать шестое, — ответила та.
— По новому стилю? — спросил профессор, странно блеснув очками. Мухин вскочил.
— Да вы что, за дурака меня здесь держите? — яростно вращая глазами, заорал он. — Я что, думаете, не понимаю, куда меня упрятали?
— Тише, тише, молодой человек, — замахал руками профессор, делая незаметный знак сопровождающим его мужчинам. Те набычились, словно приготовились к прыжку. — Я очень рад, что вы все понимаете, и поэтому играть в кошки-мышки с вами не собираюсь. Я буду откровенен. Действительно, вы находитесь в психиатрической клинике. Ну, сами посудите, вас застали в необычном виде в толпе прохожих за очень, надо заметить, странным занятием. Речи ваши отнюдь не свидетельствовали о здравии вашего рассудка. И кроме того, вы хронический алка… ну, одним словом, любитель выпить. Как же прикажете понимать ваши действия? Вас вполне справедливо препроводили сюда, и я, профессор Скворешников, обязан освидетельствовать вас. Если вы здоровы, — а я в этом нисколько не сомневаюсь, — то никто вас здесь держать не станет, если же у вас, не дай Бог, найдут некоторые отклонения в психике, то вам придется ненадолго — я повторяю, ненадолго! — задержаться здесь. Ну и что в этом страшного? Что вы все так боитесь нашего заведения?.. Кстати, в Чили вы где останавливались? В Сантьяго?
— Да не был я в Чили! — зарычал Мухин.
— А с Пиночетом вы где познакомились? — быстро спросил профессор, заглядывая в глаза пациенту.
— Да не было никакого Пиночета! Это я так, для сравнения…
— Ну, хорошо, хорошо, успокойтесь. Расскажите-ка нам все по порядку, что с вами произошло… Да, чуть не забыл. Сделаем вам сначала укольчик, а потом и послушаем.
— Это еще зачем? — насторожился Мухин.
— Надо, голубчик, надо, — успокаивал его профессор. — Всем делают, и вам положено. Это от нервов, успокойтесь. Видите, я с вами откровенен. Леночка, вы готовы?
— Готова, Валерий Афанасьевич, — ответила миниатюрная медсестра и, покраснев, быстро провела необходимую процедуру.
— Ну вот и ладушки, — радостно замурлыкал профессор, потирая руки и садясь на кровать рядом с Мухиным. — А теперь мы вас слушаем.
Мухин, морщась от боли и поглаживая место укола, начал рассказ. Опуская некоторые, на его взгляд, неприличные подробности, он поведал профессору Скворешникову и его подопечным свою историю. Профессор с интересом слушал рассказчика и не перебивал его, лишь изредка кивая головой. Его глаза излучали доброту и понимание. Воодушевленный вниманием со стороны медицины, Мухин несколько успокоился и закончил свой рассказ с полной уверенностью в том, что профессор сейчас извинится перед ним за ошибку и милостиво распахнет двери своей богадельни с предложением покинуть ее и больше никогда сюда не возвращаться. Настороженность исчезла, настроение улучшилось.
— А что, молодой человек, — вдруг спросил Скворешников, когда Мухин закончил свой рассказ, — Пиночет в генеральском мундире был или как обычно?
Мухин весь затрясся и побледнел.
— Профессор, — глухо произнес он, — я много наслышан про приемчики, которые врачи используют в психбольницах при лечении несчастных больных, и про их нелепые вопросы, которыми пытаются сбить с толку любого и каждого. А что касается вас, профессор, то вам самому, мне кажется, нужно лечиться, так как в каждом здоровом человеке вы заранее видите психа.
— А вы знаете, Мухин, — устало произнес профессор, — вы правы. С вами тут действительно свихнешься. Такого иногда понаслушаешься, что волосы дыбом становятся. Так что я, если б только можно было, с большим удовольствием поменялся бы с вами местами.
— Зато я в вашу шкуру ни за что б не влез, — зло проговорил Мухин, сжимая кулаки. — Сейчас же выпустите меня отсюда, а то…
— Леночка… — обратился профессор к медсестре. В ту же минуту два здоровенных санитара скрутили руки бедному Мухину, а Леночка с непостижимой проворностью вторично продемонстрировала свою способность делать уколы. Мухин заскрипел зубами от злости.
— Это снотворное, — спокойно сказал профессор. — Сейчас вы успокоитесь и уснете. А пока вы еще не спите, я вот что скажу. Вопрос стоит очень серьезно. Я не шучу, и если задаю каверзные на первый взгляд вопросы, то имею на то все основания. Вы знаете, — очки Скворешникова заблестели безумным огнем, а голос сорвался на громкий шепот, — что чилийский диктатор Пиночет неделю назад высадился в Крыму с недобитыми корниловцами и грозится всех в порошок стереть?
— У-у-у! — завыл Мухин и обхватил голову руками.
— Приятных вам сновидений, — профессор порывисто встал и, сопровождаемый свитой, быстро вышел.
Снотворное подействовало, и Мухин, упав на подушку, провалился в небытие.
И приснился ему странный сон. Идет будто бы он по крымской прерии и нагоняет его рыжий Пиночет на белом коне, а в руках у него нагайка.
«Всех в порошок сотру!» — орет он по-русски, но с явным чилийским акцентом. И видит Мухин, что штанов на нем нет, а на плечи накинут генеральский китель. Поперек седла болтается профессор Скворешников в тюремной робе и визжит: «Я же предупреждал, что дело серьезное. Я же говорил!»
Тут к Пиночету подлетает группа всадников с обезьяньими мордами и в традиционном одеянии кубанских казаков. «Корниловцы!» — с трепетом думает Мухин.
«Шашки наголо!» — орет рыжий, и лес взметнувшихся ввысь шашек ослепляет Мухина.
«Ага, — злорадствует профессор, — сейчас они сделают вам укол, и вы уснете вечным сном. Слышите, Мухин? Или вы до сих пор мне не верите?»
Около двух десятков пар глаз злобно устремились на Мухина. Пиночет замахнулся своей нагайкой и…
Кто-то тряс его за плечо.
— Проснитесь, Мухин!
Мухин открыл глаза и в темноте, при неверном свете луны, увидел незнакомое лицо, склонившееся над ним. Мухин задрожал от страха.
— Не бойтесь, Мухин, — прошептал незнакомец, — я не причиню вам вреда. Мне нужно срочно с вами поговорить. Утром кончается мое дежурство, а потом я ухожу в отпуск. Когда еще удастся с вами встретиться! А дело неотложное.
— Кто вы? — тоже шепотом спросил Мухин, на всякий случай натягивая одеяло до подбородка.
— Я санитар, работаю в этой больнице. Днем вместе с профессором я был у вас. Вы-то, наверное, не обратили на меня внимания?
— Не обратил, — признался Мухин. — Что вы хотите от меня?
— Вы меня, пожалуйста, извините, товарищ Мухин, но профессор считает вас душевнобольным, да и все вокруг тоже. А вашему рассказу никто не верит. Кроме меня.
— Кроме вас? — удивился Мухин. — А вы-то чем лучше остальных?
— Понимаете, в чем дело. Я живу на улице Коненкова, недалеко от того места, где пропал шестьсот второй. Вы ведь на шестьсот втором ехали?
— Когда? На каком шестьсот втором? Никуда я не ехал. И вообще, оставьте меня в покое. Я спать хочу.
— Но ведь вы же ехали на пропавшем автобусе! — с жаром произнес санитар. — Профессор считает ваш рассказ бредом сумасшедшего, а я сразу понял, что вы именно с того автобуса. Вы ведь и живете где-то в тех краях. Ну что же вы молчите? Расскажите мне, как все было!
— Не буду я ничего рассказывать! — возмутился Мухин. — Вы сами душевнобольной. Какой автобус? Никакого автобуса я не знаю! И знать не хочу! И никуда я не ехал. Ни на шестьсот втором, ни на каком другом. И нечего меня беспокоить среди ночи, а то я милицию вызову. Милиция!
— Да тише вы, Мухин! — зашипел на него санитар, боязливо оглядываясь. — Не кричите. Я ведь ничего дурного вам не сделал. Единственное, что я хотел, так это получить ответы на некоторые вопросы. И все. А вы — милиция…
— Все, что я знал, я уже рассказал вашему профессору. Больше мне добавить нечего. И хватит об этом. А о ваших автобусах поговорите с кем-нибудь другим. Все! — отрезал Мухин. — Покиньте помещение!
Может быть, Мухин и рад был бы что-нибудь рассказать, но, как помнит читатель, в день пропажи шестьсот второго наш герой был в чрезвычайном подпитии, и в течение нескольких часов до и после феноменального скачка во времени его память отключилась на все сто процентов.
Раздосадованный санитар махнул рукой и пошел к двери.
— Идиот, — пробормотал он, выходя в коридор. — Прав Скворешня, он действительно псих.
Виктор Буханцов, работавший санитаром в психиатрической клинике вот уже пятнадцать лет, считал свое место наиболее для себя подходящим, то есть работал, как говорится, по призванию. Он был добрым и отзывчивым и от души жалел несчастных больных. Но не одна работа увлекала его. Была у Буханцова тайная страсть, которой он отдавал всего себя целиком в свободное от работы время. А страсть эта называлась фантастикой.
Да, да, самой обыкновенной фантастикой! Он зачитывался романами Уэллса, Беляева, Брэдбери, Азимова, Лемма, братьев Стругацких, Кира Булычева, Артура Кларка и многих других мастеров этого увлекательного жанра. Его книжные полки ломились от фантастического чтива; там были и книги, и журналы, и газетные вырезки, и даже от руки переписанные редкие произведения писателей-фантастов. Его интересовало все экстраординарное, таинственное, необычное, из ряда вон выходящее, он собирал различные заметки о НЛО, экстрасенсорике, левитации, медитации, гипнозе, йогах, Бермудском треугольнике и тому подобных вещах.
Потому-то исчезновение шестьсот второго, тем более почти у самого его дома, так сильно заинтересовало и заинтриговало санитара Буханцова. Он старался быть в курсе всех событий, наведывался даже в отделение милиции за недостающими подробностями, рыскал, словно профессиональная ищейка, в окрестностях магазина «Яхонт» и досконально изучил трассу, по которой шел шестьсот второй, — но ничего не нашел. И именно отсутствие результатов привело его к определенному мнению, которое он, правда, держал в строжайшей тайне от окружающих. Его ум, постоянно живущий в фантастическом мире книг, легко мог допустить самое невероятное, самое потрясающее происшествие. Другому бы на его месте и в голову не пришло такое, а Буханцов не только предположил, но и сам поверил в свою версию. Что же это была за версия?
Действовавший методом исключения, любитель фантастики пришел к выводу, что данное происшествие выходит за рамки обычного и что здесь не обошлось без вмешательства неведомых науке сил, приведших к разрыву временной оси и перемещению автобуса во времени либо вперед, в будущее, либо назад, в прошлое.
Рассказ Мухина прозвучал для Буханцова словно гром среди ясного неба. С замиранием сердца он сопоставил факты, уже известные ему, со словами Мухина и обнаружил между ними тесную связь, одному лишь ему видимую. Он, единственный из всего персонала больницы, поверил Мухину, зная, что кроется за его словами. Поэтому-то и пришел к Мухину ночью, надеясь выяснить подробности необычного происшествия. Но Мухин, как мы видели, сам ничего не помнил об исчезновении шестьсот второго. Огорченный санитар ушел ни с чем, но присутствия духа не потерял.
Так получилось, что Буханцов присутствовал при переодевании Мухина, когда тот только поступил в больницу. Полувысохшие листья лопуха, опоясывавшие длительное время стан нашего героя, полетели в мусорное ведро. Тогда санитар не придал персоне Мухина никакого значения, но после его рассказа, а в особенности после появления собственной версии относительно пропажи автобуса, Буханцов вспомнил про выброшенные листья. Он кинулся к мусорному ведру. К великой его радости, листья лопуха мирно покоились под слоем обычного больничного мусора. Дрожащей рукой санитар выудил из ведра драгоценную находку, аккуратно завернул ее в газету и с нетерпением стал ждать окончания своей смены. В девять часов утра, после неудачного разговора с Мухиным, он стремглав бросился домой, разложил листья на столе и начал разглядывать их в увеличительное стекло. Но визуальный осмотр не дал никаких результатов. И тогда он вспомнил про Пашку Девяткина. С Пашкой Буханцов учился в одном классе, но с тех далеких школьных времен виделся с ним раза три, не больше. Зато по телефону бывшие школьные товарищи созванивались каждую неделю. Они могли часами трепаться с трубкой у уха, выкладывая друг другу все новости, какие могли только до них дойти.
В отличие от Буханцова Пашка Девяткин быстро пошел в гору. Институт, аспирантура, диссертация, ответственная работа в каком-то секретном НИИ — вот этапы жизненного пути бывшего одноклассника Буханцова. Пашка не любил распространяться о своей работе, но Буханцов знал, вернее, догадывался, что Девяткин занимается чем-то таким, о чем даже фантасты предположить не смеют.
Ему-то и решил позвонить Буханцов и поделиться своими мыслями по поводу найденных им листьев.
— Алло, кто это? — послышалось на том конце провода.
— Пашка, это я!
— Вить, ты, что ли?
— Я, я! Слушай, Пашка, дело у меня к тебе есть на сто миллионов.
— Ну, валяй…
— Мне необходимо с тобой встретиться. Ты меня слышишь?
— Да, слышу. Какое дело-то?
— Это не по телефону. Паш, давай встретимся через час, и я тебе все объясню.
— Н-да, задал ты мне задачку. У меня тут, понимаешь, встреча с одним товарищем из… ну, в общем, издалека. Давай вечером, на Кузнецком мосту, часиков этак в восемь. Идет?
— Идет. Только готовься к неожиданности, я тебя ошарашу.
В условленное время друзья встретились, и Буханцов поведал Павлу Девяткину всю историю о шестьсот втором, а также свои догадки по поводу причин, вызвавших это необычайное происшествие.
Надо было такому случиться, что именно институту, в котором Павел Девяткин работал старшим научным сотрудником, «сверху» дали указание разобраться и предоставить свои соображения по поводу этого самого дела, то есть дела о пропавшем автобусе, причем именно Девяткин возглавлял группу, занимающуюся причинами исчезновения. Гипотез было много, и очень смелых, но ни одна не выдерживала проверок скептически настроенных оппонентов из специально созданной комиссии при АН СССР. Наряду с другими выдвигалась гипотеза и о временной трещине, в которую провалился автобус, но комиссия требовала доказательств, а их не было.
Ничего этого Павел Девяткин своему школьному товарищу, разумеется, не сообщил. Он молча выслушал рассказ Буханцова, но когда тот достал сверток с листьями лопуха и пояснил их происхождение, у Павла Девяткина загорелись глаза. Стараясь не выдать волнения, он с трепетом взял из рук санитара драгоценную находку и пообещал провести анализ по определению ее возраста. На этом друзья расстались.
Биохимический анализ показал, что листья были сорваны не более недели назад, так как еще не окончательно высохли, а состав их практически совпадал с набором химических элементов, содержащихся в подмосковной почве. Зато спектральный анализ изумил группу Девяткина чрезвычайно. Результаты обоих анализов были настолько противоречивы, что сотрудники группы подумали о случайно вкравшейся ошибке в ходе исследований. Провели повторные анализы. И опять та же картина, опять жуткая разница в результатах. Дело в том, что, согласно проведенному спектральному анализу возраст листьев лопуха, используемых Мухиным в качестве набедренной повязки, определялся сотней тысяч лет! Этот факт, — а то, что это был факт, Девяткин уже не сомневался, — не вязался ни с какими научными теориями ни в физике, ни в биологии, но зато он хорошо объяснялся версией о провале автобуса во временную трещину, если, конечно, допустить, что Мухин действительно ехал в том автобусе. А все говорило за то, что это именно так. И Девяткин решил, что проблема решена. Доказательства, наконец, получены.
Буквально за три дня Павел Девяткин подготовил подробный отчет о результатах исследований, проведенных его группой, где детально изложил свое толкование событий, происшедших со злосчастным автобусом, и снова привел версию о разрыве временной оси, теперь уже снабженную доказательствами. Упоминались в отчете и источники полученной Девяткиным информации, то есть Мухин и Буханцов, а Мухин (который, кстати, по недоразумению находится сейчас в психиатрической клинике), помимо всего прочего, фигурировал в научном труде еще и в качестве одного из главных участников трагических событий.
Специальная комиссия тщательно изучила отчет и пришла к единодушному мнению, что на этот раз версия требует более пристального внимания. Решено было командировать двух членов комиссии в психиатрическую клинику для встречи с Мухиным. По просьбе руководства НИИ третьим взяли Павла Девяткина.
Утром второго июня в кабинет профессора Скворешникова вошли трое мужчин респектабельного вида.
— Профессор Скворешников? — осведомился представительный гражданин с длинными седыми усами.
— Чем могу служить? — настороженно спросил профессор, вставая навстречу гостям.
— Здравствуйте, Валерий Афанасьевич, — протянул руку гражданин с усами. — Мы по делу.
Профессор руки не подал, более того, он отступил назад и спрятался за кресло.
— С кем имею честь? — снова спросил он, внимательно рассматривая гостей.
Озадаченные приемом, трое мужчин переглянулись. Вперед выступил Девяткин.
— Товарищ профессор, — с жаром начал он, — мы работаем над разрешением одной загадочной проблемы. Нас интересует ваш пациент, некто Мухин.
— Мухин? — переспросил профессор. — Мухин, Мухин… А, Мухин! Как же, помню. Конченый тип. И к тому же алкоголик. Абсолютно неизлечим.
— Вот как? — гости снова переглянулись.
— Предъявите, пожалуйста, ваши документы, — вдруг попросил профессор.
— Да, да, конечно, — последовал торопливый ответ, и на стол легли три маленькие книжечки.
— Гм… — промычал профессор, с пристрастием изучая удостоверения и искоса поглядывая на их владельцев. — Ладно, будет вам Мухин. Вам он нужен лично или достаточно разговора со мной? Я его непосредственно наблюдаю.
— Лично, если можно, — ответил мужчина с длинными усами.
— Ладно, — махнул рукой профессор. — Но одно условие: встреча должна происходить в этом кабинете и в моем присутствии.
— Знаете ли… — Девяткин замялся. — Разговор предполагался тет-а-тет…
— В таком случае — до свидания! — отрезал профессор и отвернулся к окну.
— Мы согласны, — сдался мужчина с усами. — Но то, что вы услышите, не должно проникнуть за стены этого кабинета. Дело секретное. Знаете ли…
— Молодой человек, — с укоризной произнес профессор, глядя на гостей поверх очков, — я уже десять лет занимаюсь секретной работой. Вы, видно, не знакомы со спецификой нашего учреждения?
— Не пришлось как-то познакомиться, — буркнул третий гость, до сих пор молчавший.
— Так-то, — назидательно произнес профессор. — Ждите, будет вам Мухин.
Профессор вышел, а через четверть часа вернулся с Мухиным. Двух санитаров предусмотрительный Скворешников оставил за дверьми кабинета.
— Так будет спокойнее, — заговорщически шепнул профессор Девяткину.
Мухин был мрачен сильнее обычного и совершенно безразличен к окружающему. Он осунулся и похудел, глаза его были тусклы и бесцветны.
— Вот, получите, — сказал профессор, кивнув на пациента.
Разговор затянулся на два часа. Девяткин попросил Мухина рассказать все, что с ним произошло, начиная с семнадцатого мая. Мухин, сначала недоверчиво и с неохотой, а затем, чувствуя неподдельный интерес к себе со стороны троих незнакомцев и все более и более воодушевляясь, в который уже раз поведал свою историю. Рассказ Мухина подействовал на троих мужчин, а в особенности на Девяткина, как сильно возбуждающее средство. Тут же по окончании рассказа на Мухина посыпался град вопросов. Гости желали знать абсолютно все, а Мухин рад был поделиться своими горестями и тревогами со странными незнакомцами. На вопрос же, каким образом Мухин объясняет все происшедшее с ним, тот только пожал плечами и, устремив взгляд в пол, ответил: