Михайлов Владимир Дмитриевич. Дальней дороги

   Вот как мы завоюем космос, а вовсе не с помощью рамаков. И то, что произойдет на одной планете, произойдет и на десятках, сотнях, наверное, тысячах других. А потом, укрепившись, люди эти начнут одну за другой осваивать или использовать остальные планеты. А потом и там вырастут люди, готовые к поискам новой родины... Не это ли нужно нам, Маркус? Ага, я вижу, ты киваешь и говоришь: "Именно это".
   Тебя волнует этическая сторона? Уместно ли вмешиваться? А почему бы и нет? Вмешиваются же врачи в процесс родов! Предписывают же они женщине, что нужно делать для того, чтобы ребенок родился здоровым! Это - явления одного порядка. Тем более, что никакие, совершенно никакие механизмы мозга не пострадают, человек будет абсолютно нормальным. У меня полон кабинет доказательствами. Нет, не это беспокоит меня, Маркус, и не потому прошу я твоего совета. Сложность, мне кажется, в другом.
   Обстоятельства сложились так, что объектом эксперимента будет Лена. Да-да, наша Лена. Так вышло: я не могу откладывать ни на день, ни на час. Завтра, потому что не позже, чем послезавтра будет решаться судьба рамаков, и я должен бросить на весы и горсть своих аргументов, небольшую горсточку, но весомую. Ты понимаешь, что Лена для меня - святыня, что бы там ни было когда-то. Тот ребенок, который будет у нее он и наш, кто бы ни был его отцом. Ребенок Дальней разведки. Значит, он должен быть достоин Дальней, правда? Это говорит в пользу моего намерения, правда?
   И еще одно. Раз так, то получается, что я провожу эксперимент как бы с частью самого себя. Раз он принадлежит Дальней, то и мне. А для меня это значит очень много.
   Ну да, скажешь ты, так в чем же дело? Действуй, работай...
   Дело в том, что она меня не любит. Если бы... о, тогда у меня не было бы ни малейших сомнений, и я не тревожил бы тогда твою память. Тогда она была бы тоже - я, и можно было бы одновременно и лежать на столе, и стоять у пульта церебропушки. Но, увы... ты знаешь. Так вот что меня смущает, Маркус, старина: а должен ли я это делать? Становиться воттак - пусть частично, пусть условно - отцом ее ребенка? Ведь он тогда будет если не плотью, то душой обязан мне, а не другому.
   Если бы она сама захотела этого - насколько легче бы стало мне. Но Елена приехала вовсе не за этим, я толком даже не знаю - зачем. Я, конечно, смогу убедить, я умею убеждать, когда дело касается работы, а передумать у нее просто не останется времени, но это удастся мне лишь в том'случае, если сам я буду убежден до конца.
   А я не уверен. Еще и вот почему: впоследствии она не сможет не понять, в каком долгу она у меня за то, что ее ребенок избежит ее судьбы. Будет чувствовать себя должником; другая - нет, но она, с ее безжалостностью к себе, будет. А ты представляешь себе, что такое - чувствовать себя обязанной человеку, которого не любишь, но который любит тебя? Есть разные способы, Маркус, отдавать долги, и среди них такие, которых я боюсь, и - хочу.
   Ты всегда был мудрецом, Маркус, что же ты скажешь?
   Волгин закрыл глаза, вглядываясь, и Маркус возник перед его внутренним взглядом - такой же маленький, взъерошенный и сердитый, каким был перед своим последним выходом из головного форта экспедиции. "Ты все такой же путаник, - беззвучно прохрипел он, - годы тебя не исправили. К чему этот субъективизм? Делай свое дело, как ты выполнял бы задачу, будучи врачом. И заранее откажись от гонорара, это умели и раньше. А через год или три у тебя будет уже целая куча таких детей, и ты начнешь понемногу забывать, кто из них был первым, тем более, что Лена не станет мозолить тебе глаза и совесть".
   Так-то так, Маркус. Но первого не забыть, да и кроме того, несколько лет придется держать его под наблюдением: только после этого можно станет работать с другими.
   "Понимаю. Но - пусть так. Тем чаще ты будешь видеть Лену. Не об этом ли ты мечтал? А дальше... Кто знает, что будет дальше, где пройдет рубеж, за которым кончится признательность и начнется нечто другое? Но по этому поводу тебе лучше было бы обратиться к Бухори, не правда ли?".
   Конечно, Маркус, я понимаю. Значит, ты думаешь, не стоит волновать себя такими рассуждениями? Но ведь совесть, Маркус, никогда не беспокоит зря. В чем же было дело?
   "Я думаю, в том, что сегодня ты почувствовал, что не очень-то она удовлетворена жизнью. А ты - да, ты - удовлетворен, хотя Лены и не было у тебя. Ты ведь обладаешь способностью заменять одно другим - ты работал. И тебя смущает теперь, что ты станешь еще счастливее за ее счет: ведь именно она тебе поможет в этом. Ты станешь счастливее, и будто бы отнимешь что-то у нее.у которой и без того мало. Но эточепуха, прости меня, друг мой. Самая настоящая чепуха. Счастье не подчиняется четырем правилам арифметики; разделенное на две или на сколько угодно частей, оно не становится меньше, наоборот - количество его в мире увеличивается. Поэтому не бойся делиться счастьем, но и не отказывайся, если его предлагают тебе другие. Они не станут от этого беднее, понятно тебе, липовый мыслитель Волгин? Получилось так, что твое счастье зависит от Елены - и в одном, и в другом аспекте. Так возьми то, что тебе дают, не отказывайся лишь потому, что тебе не дано остального. Вот, по-моему, причина твоих колебаний, милый Волгин, если, разумеется, ты твердо уверен во всем остальном".
   О да, в остальном я уверен. Волнуюсь, конечно, но уверен.
   "Тогда лети домой и отдохни, пока Витька устраивает Елену у твоих психофизиков. Успокойся, приведи себя в порядок. А завтра - начинай. Тебе не пройти мимо этого эксперимента. Иного пути нет. Так делай, Волгин, свой шаг через порог. Делай, разведчик!".
   Спасибо тебе, Маркус. Спасибо, и дэ-дэ: дальней дороги.
   "Моя дорога, Волгин, давно уже вся. Дэ-дэ тебе. Тебе дальней дороги, доброй дороги. Будь счастлив...".
   По телу забегали странные, приятные мурашки, пылинки на бенитовом покрытии поля начали едва слышно потрескивать. Волгин поднял голову, потер лоб. Шла очередная уборка; плывшая над полем сетка на квадратной раме наводила на пылинки заряд, а следовавший за нею медленно вращавшийся шар притягивал их. Значит, шесть часов. Поздновато. Но время не потеряно зря. Маркус помог мне. Я решился.
   Друзья помогают даже тогда, когда их больше нет. Жаль, что я не увиделся сегодня с тем, кто заходил ко мне. Наверняка это был кто-то из бывших разведчиков. Только никак не припомню, из какого экипажа. Да это и неважно. Посидели бы, как следует, и вместе вспомнили бы Маркуса, Бухори и еще многих.
   Но с ним мы еще увидимся. А сейчас - пора. У нас, дальних разведчиков, всегда много дел. Жаль, что мы никогда не успеваем сделать их все, до конца...
   Медленно, нащупывая каждую позицию, Волгин поставил переключатель на поясе в нужное положение. Микродвигатель закряхтел: нелегко все-таки оторвать от земли такую тушу, как Волгин, даже если ее более не отягощают сомнения.
   ...На уровне двадцать седьмого этажа, подлетая к институту, Волгин увидел Витьку. Лаборант летел со стороны корпуса психофизиков. Значит, с Леной все в порядке.
   На кого это он похож?
   Волгин наморщил лоб. Витькины брови были сведены к переносице, пронзительный взгляд устремлен вперед, кисти рук совершали какие-то непонятные движения. Изображает пианиста? Нет, не то... Проигрывает завтрашние действия на пульте? Тоже нет. Да и за пультом работать не ему. Что же это за упражнения такие?
   Волгин замедлил скорость.
   А не похоже ли это... а не так ли работали перед посадкой пилоты Дальней? Им приходилось подчас на одной интуиции садиться прямо в черт знает что, задавая немало работы всей автоматике, - но при этом дел оставалось достаточно и на их долю.
   Витька изображает дальнего разведчика? Он, который и летает-то редко? Парень, чье любимое занятие в свободное время - бродить по лесу или залечь, после утомительной прогулки, в траву и наслаждаться запахами Земли? Ха. И еще раз - ха.
   Но пусть изображает.
   А кто ему рассказывал о Дальней? Я? Наверное. А может, не я?
   И куда он летит вообще? Не в институт. Куда-то прочь.
   Летит по делам. Наверное, у него тоже есть какието свои дела. Что же тебя удивляет?
   То, что он летит. Раньше он во всех случаях предпочитал лифты.
   А ну его. Сейчас надо думать не об этом. Предстоит серьезный разговор.
   Волгин вовремя подобрал ноги, чтобы совершить посадку на балкон по всем правилам.
   10.
   Кургузая машина с тихим шорохом сложила крылья. Однако седок не торопился выходить. Еще несколько минут он сидел, откинувшись на спинку кресла. Потом открыл дверцу, высунул голову и осмотрелся.
   - Какая буйная природа, - сказал он негромким, приятным голосом и почти с той же интонацией, с которой этим утром убеждал волгинского лаборанта в преимуществах рамаков. Нет, я не упущу такого случая прогуляться пешком. Я никогда не простил бы себе, не воспользуйся я этой возможностью.
   Вероятно, он обращался к машине; во всяком случае, больше никого вблизи не было. Машина не ответила; впрочем, человек и не ждал ответа.
   - Да, - сказал он. - Кто ходит пешком - долго живет. Или как это там было? Вот здесь я и поброжу; большего уединения в этих краях желать, кажется, невозможно. Ты обождешь здесь. - Несомненно: он обращался к машине. - Надеюсь, я не заблужусь. Выло бы очень смешно, если бы я заблудился, не правда ли?
   Он углубился в чащу. Молодая сосенка ласково прикоснулась лапами к его одежде. Седой мох шуршал под ногами. Внезапно человек рванулся в сторону; в следующий миг он остановился, досадливо потирая ладонью грудь там, где сердце.
   - Да, - пробормотал он, переводя дыхание. - Так испугаться простой белки... С отвычки. Да и нет ничего удивительного. Если увеличить ее раз в пятьдесят, зверь вовсе не покажется таким милым. А у меня ведь с собой ничего...
   Он услышал приглушенный смешок и живо обернулся. Невдалеке стояла женщина в зеленых брюках, в руке она держала лист папоротника. Человек развел руками.
   - Увы, - сказал он, обращаясь к женщине, - я испугался. Ничего удивительного: я трус от природы. А вы?
   - Нет, - протянула она, - я бы не сказала.
   - В таком случае, может быть, вы не испугаетесь, если я...
   Он не закончил, потому что лицо женщины внезапно исказилось, широко раскрывшиеся глаза уставились куда-то вверх. Он успел еще подумать, что это гримаса самого настоящего страха. В следующий миг женщина пронзительно вскрикнула и кинулась в самую гущу кустарника, затрещали ветки. Тогда человек обернулся и на лице его показалась улыбка: по соседству стремительно снижались короткие цилиндры, увенчанные круглыми башенками. Человек шагнул им навстречу. Повиснув невысоко над землей, цилиндры раздвинулись и, в свою очередь, направились к нему, негромко шурша. Они остановились, когда их разделяло не более двух шагов.
   - Мы не думали помешать вам, - торопливо произнес тот из рамаков, который стоял ближе.
   - Нет, - сказал человек, махнув рукой. - Все равно...
   Он хотел сказать: все равно, у меня не хватило бы смелости, но решил, что рамаков это совершенно не касается.
   - Мы сожалеем. И сразу же признаемся, что мы здесь не случайно: наши дежурные там, наверху, наблюдали за вами. Потому что вы единственный, кто может дать нам требуемую информацию.
   Человек с любопытством посмотрел на рамака.
   - Скажите, ваш лексикон и прочее: это записано, или вы обходитесь каким-то другим образом?
   - Это не запись, конечно, мы говорим, как и вы. Только у вас в основе лежит механический принцип, у нас - то, что вы называете электроникой.
   - Устройства, наверное, достаточно сложны. Но ведь между собой вы не разговариваете?
   - Разумеется, нет: медленно, и не нужно. Это - лишь для вас. Впоследствии при воспроизводстве мы исключим этот аппарат, как только надобность в нем отпадет.
   - Ну да, - сказал человек. - Я так и думал. Так чем же могу помочь?
   - Мы знаем, что вы - представитель Звездного флота.
   - Что ни слово, то загадка, - пробормотал, человек. - Откуда вы, например, знаете, что существует Звездный флот? В вас заложена какая-то информация?
   - Во всяком случае, не в виде программы, как представляет большинство из вас. Просто мы, в отличие от людей, используем свой мозг полностью, а не на несколько процентов, поэтому каждый из нас запоминает большое количество информации. Источники же ее до сих пор нам предоставляли люди. Кроме того, существует, конечно, опыт.
   - Благодарю вас. Я ведь до сих пор встречался с вами всего лишь однажды, и...
   - Все, что вас интересует относительно нашего строения и возможностей, безусловно, содержится s данных, которые у вас есть.
   - Да, - сказал человек, - но я терпеть не могу такого рода литературу. Предпочитаю получать сведения из первых рук.
   - Мы тоже, поэтому мы и обратились к вам.
   - Тогда спрашивайте, потому что времени у меня, - он взглянул на часы, - не так уж много: вечером у меня свидание, которое я и в самом деле не хотел бы пропустить.
   - Скажите, вы много летали в космосе?
   - Если вас интересует время, то пятнадцать лет. Если же расстояние, то я, право, затруднился бы подсчитать сразу.
   - Не нужно. Не можете ли вы назвать число планет в других системах, на которых вы бывали?
   - Н-ну, - сказал человек, - думаю, что-то около двух десятков. Вы хотите, чтобы я рассказал вам о них?
   - Нет, наоборот, мы хотим, чтобы вы лишь отвечали на вопросы.
   - Ах, вот как. Слушаю?
   - Встречались ли вам планеты, чья поверхность целиком покрыта водой?
   - Да.
   - Сколько?
   - Одна.
   - А такие, где воды на поверхности нет совсем?
   - Конечно. Почти половина.
   - Планеты, совершенно или почти совершенно лишенные атмосферы?
   - Сам я на таких не высаживался: мы предпочитали поискать что-нибудь более подходящее. Но такие нам встречались. Во многих системах первые планеты расположены настолько близко к светилу, что...
   - Это понятно.
   - А что вам непонятно?
   - Пока таких вещей нет. Ответьте, пожалуйста...
   Допрос продолжался еще с полчаса, потом рамак сказал:
   - Это все, благодарю вас.
   - Теперь ответьте вы: зачем вам все это?
   Рамак мгновенно ответил:
   - Мы хотели сравнить наши выводы с практическими данными.
   - Ну и что же?
   - Все в порядке.
   - А зачем вам заниматься этим сейчас, - спросил человек, - если вскоре вы начнете накапливать информацию такого рода куда быстрее и куда более полную, чем это делаем мы?
   - Ваш вопрос очень сложен, - ответил рамак.- Я сейчас ничего не могу вам сказать. Вы чувствуете удовлетворение вследствие того, что побывали на многих планетах?
   - Удовлетвоение? - задумчиво переспросил человек. - Очевидно, да. Хотя мне и трудно было бы провести четкую грань между удовлетворением от самого факта, и тем чувством, с которым мы, люди, вспоминаем о том, что происходило в молодости.
   - Но ведь вы летаете и сейчас?
   - Сейчас я просто не представляю себе иной жизни.
   - Вы, по-видимому, не подвергались большой опасности за годы, проведенные вне Земли. Но такие опасности существуют?
   - Кое-какие опасности существуют, - ответил представитель Звездного флота.
   - И еще: как относится время, проведенное вами на планетах к времени, ушедшему на передвижение в пространстве?
   - Тут не обойтись без вычислений... Во всяком случае, в пространстве мы проводим куда больше времени, чем на планетах.
   - Мы удовлетворимся и такой точностью. Не хотите ли вы спросить о чем-нибудь нас?
   - Готовы ли вы к завтрашнему испытанию?
   - О, сделать все то, что нужно вам, не составляет трудностей.
   - А что нужно вам кроме этого?
   - Об этом, - сказал рамак, - мы думаем. Но нам пора. На полигоне считают, что мы не должны отлучаться: люди не привыкли к нам. Хотя вы, например...
   - О, - любезно сказал представитель, - мне случалось видеть и не такое.
   - А вам не случалось встречать в пространстве жизнь, похожую на нас?
   - Если бы случалось, об этом знала бы вся Земля.
   - Итак, до свидания, мы летим.
   - До завтра, - вежливо сказал представитель Звездного флота.
   Он проводил рамаков взглядом; они отплыли в сторону, чуть покачиваясь в воздухе, скользя над самой травой, так что можно было подумать, что это удаляются люди в старинных, до пят, одеждах, надетых поверх металлических доспехов. Затем, один за другим, рамаки взмыли в воздух.
   - Счастливого пути, - пробормотал представитель. - Однако я начинаю сомневаться, даст ли завтрашнее испытание полное представление о том, что можно и чего нельзя ожидать от них. Разумеется, проспекты и описания не дают полной информации, да и кто может дать исчерпывающую информацию о такой не простой вещи, как разум?
   Он вспомнил женщину с папоротником и вздохнул. Он двинулся дальше, в глубь леса, с наслаждением вдыхая густой и, казалось, зеленоватый воздух. Прошло довольно много времени, в продолжение которого он не вымолвил ни слова, только глядел и дышал. Несколько минут он простоял под сосной, глядя на еще одну белку; на этот раз он не испугался. Затем его надолго задержало суетливое население высокого муравейника, сложенного из сухой хвои.
   Стояла лесная тишина, которая никогда не бывает полной, но не надоедает и не беспокоит. Где-то стучал дятел, в противоположной стороне насвистывала еще какая-то птица. Затем в ее пение вмешалась еще одна; голос ее был резок и прерывист. Человек вздохнул и извлек из грудного кармашка маленькую коробочку. Он поднес ее ко рту.
   - Не так громко, - сказал он. - Не то вы распугаете все живое в радиусе километра, а то и двух. Да, Витя, я слушаю вас с удовольствием. Жаждете видеть меня? Не ожидал, что произведу на вас такое впечатление... Да я вам, собственно, ничего и не рассказывал. Ах, остальное вы додумали сами? Смотрите, не ошибитесь...
   Он помолчал, слушая.
   - Ну, допустим, все это удастся, и я возьму вас. Но что скажет ваш шеф? Добрый? М-да, значит, он основательно изменился с тех пор, как я видел его в последний раз... Вот видите, он вам ничего не рассказывал, хотя у него есть, что порассказать, я знаю, - значит, он не хотел. А почему...
   Он снова умолк. Потом сказал:
   - Ну что же - это и в самом деле справедливо. Нельзя обрекать людей на что-то, не испробовав предварительно этого самому, тут я с вами согласен. Ну что вам сказать, давайте, встретимся еще раз. Сейчас же? Жаль, конечно... Нет, я имею в виду прогулку: давно уже мне не приходилось бродить так по лесу. Что? - Он засмеялся, но в глазах его была грусть. Ну, это не те леса. Ладно, что-нибудь мы с вами придумаем. Прилетайте - хотя бы на полигон рамаков, там есть такой маленький домик для приезжающих - вот-вот, там я и обосновался. А я вылетаю сейчас же.
   Он опустил руку с коробочкой и еще с минуту постоял, вслушиваясь в частый стук дятла.
   - Счастье не бывает продолжительным, - изрек он наконец. - Но ничего не поделаешь, юнец прав.
   Он снова поднял коробочку, из одного угла ее вытянул антенну, больше похожую на обыкновенную булавку. Затем повернул назад и вскоре вышел к тому месту, где суетились муравьи.
   - Надеюсь, - пробормотал он, - мы не помешаем им.
   Он остановился и поднял коробочку над головой. Через несколько минут послышалось негромкое жужжание, кургузая машина повисла над поляной. Человек отошел в сторону, подальше от муравейника; машина послушно следовала за ним. Он остановился. Тогда машина мягко приземлилась.
   - Да, - сказал человек. - Ты, конечно, помогаешь экономить время. Но все же пешком куда приятнее!
   Он провел ладонью по дверце, прежде чем открыть ее. Затем уселся в кресло. Повернул несколько переключателей на пульте и закрыл глаза.
   - Волгин, Волгин, - негромко проговорил он. - Не знаю, как с рамаками, но с тобой вряд ли мы договоримся, корифей. Интересно, насколько ты изменился за это время и в какую сторону. Все же то, что ты встретил Лену, говорит в твою пользу. Это я видел собственными глазами, это неоспоримый факт, именно такой, какие так уважают наши друзья рамаки. Но ни о чем другом я судить пока не могу.
   Он открыл глаза вовремя - под .ним уже были кусты и редкие строения полигона.
   11.
   Волгин осторожно затворил за собой дверь, уселся в кресло, оперся на стол локтями и несколько секунд сидел, не двигаясь, неотрывно глядя на Лену и бессознательно улыбаясь. Наконец и она, так же внимательно глядевшая на него, улыбнулась в ответ; тогда он внезапно стал серьезным, даже мрачным: он вспомнил, что визит его был не просто дружеским визитом.
   - Ну как тебя устроили? - спросил он. - Хорошо? Если что-нибудь не так, только скажи.
   - А ты здесь что - наместник бога?
   - Да вроде этого, - усмехнулся он, и почувствовал, что усмешка получилась неуместной - выходило, что он хвастался, а Волгин не хотел этого. - В общем, институт разрабатывает мою идею. Но обо мне - в другой раз, я, как видишь, в порядке, у меня все благополучно.
   - Да, - сказала она. - Ты благополучен.
   - Хватит обо мне. Давай лучше о тебе и... - он кивнул головой, - о нем.
   Она положила руку на живот.
   - О нем - пока рано, тебе не кажется? Да и зачем?
   - Что значит - зачем! Естественно же! А что касается того, что рано, то тут, понимаешь ли, все зависит от точки зрения.
   - Не совсем понимаю, - сказала Елена. - Слушай, Волгин... Я ведь помню тебя, и знаю, что такие предисловия - не к добру. Может быть, ты скажешь, в чем дело?
   - Ну, конечно, скажу, - ответил он после недолгого колебания. - Дело в счастьи, только и всего.
   - В счастьи... - медленно проговорила она. - В чьем?
   - В твоем, в его...
   - О моем, я думаю, не стоит. А у него все впереди.
   - Вот-вот. Но "все впереди" - не значит "неизбежно впереди". Жизнь, как ты знаешь, выкидывает разное. И, может быть, надо уже заблаговременно подумать о том, чтобы это самое счастье для нового человека было гарантировано.
   - Ты все еще говоришь загадками и самыми общими местами. Конечно, каждый человек мечтает о счастьи. Только - что каждый из нас понимает под этим словом?
   - Ну, вот взять тебя, - сказал Волгин и тряхнул волосами, словно отбрасывая что-то, мешавшее ему. - Взять тебя. Мы одни, мы давние друзья, можем говорить откровенно. Ты не была счастлива, я-то уж это знаю.
   Ее веки дрогнули, когда она подтвердила:
   - Не была.
   - Хотя, - неожиданно для самого себя торопливо произнес Волгин, - хотя в свое время я, кажется, делал все...
   - Если ты об этом, - прервала Елена, - то не надо.
   - Да нет, не об этом... это нечаянно сказалось, прости. Но ты несчастлива была прежде всего потому, что всю жизнь хотела того, чего не могла. Так?
   - Так, - тихо ответила она. - Но к чему...
   - Подожди... Я не зря, поверь. Ты принадлежала Дальней разведке, правда? Вспомни, сколько раз мы стартовали вместе!
   - Не так-то уж много...
   - Пять раз, совершенно точно.
   - Шесть, - сказала она. - Считая старт с Земли - шесть.
   - Пусть шесть. Помнишь, с какой радостью, подъемом, как это еще называется, - с каким восторгом ты это делала?
   - Забыть нельзя. Если бы даже хотела...
   - И как ты не смогла выдержать до конца ни одного поиска - тоже помнишь, конечно. Как отвратительно чувствовала себя, как не могла думать ни о чем другом, только о Земле, как мечтала о возвращении туда... И ведь ты не боялась, я растоптал бы каждого, кто заподозрил бы тебя в трусости, в слабодушии, но у нас таких не было: мы быстро научились отличать трусость от чего-то другого, и все мы знали, чего ты стоишь. Но с этим справиться ты не могла...
   - Бывали дни, когда я просто переставала чувствовать себя человеком, - призналась Елена, опустив голову.
   - Мы видели, что с тобой творится неладное. И посоветовали тебе взять длительный отпуск, пожить на Земле.
   - Я часто думаю: не было ли это ошибкой? Этот самый первый отпуск.
   - Сейчас легко судить себя. Но тогда даже со стороны было видно, каково тебе. Ты улетела на Землю, а мы двинулись дальше...
   - Я еще не успела долететь до Земли, - сказала Елена, как поняла, что не надо было уходить. Меня тянуло назад не меньше, чем из Дальней тянуло на Землю. Я высидела на планете полгода - через силу, стиснув зубы, честное слово. А потом вернулась.
   - Да. И повторилось то же самое. Прошло не помню сколько месяцев - и тебе пришлось лететь на Землю опять.
   Елена промолчала.
   - Для любого другого этого хватило бы: обратный путь в Дальнюю разведку оказался бы для него закрыт. Но никто из нас не хотел расставаться с тобой. Мы ведь все переживали то же самое, только, видимо, не так сильно...
   - Или вы сами оказались сильнее...
   Волгин и сам думал так, но не хотел говорить этого вслух.
   - Может быть, не знаю... Вероятно, да. Но мы старались сделать так, чтобы ты привыкла, чтобы избавилась от этой страшной тоски по Земле, которую, быть может, можно назвать и страхом перед бесконечностью пространства, перед множеством миров...
   - Наверное, можно сказать и так.
   - Это все равно. И это повторялось не два, не три раза. И мы не противились. Но однажды ты не вернулась сама, а Дальняя разведка уходила все дальше. Теперь это кажется немного смешным, но тогда достигнутое представлялось громадным.
   - И я завидовала вам. А не вернулась потому, что поняла бесполезно. Я не смогу преодолеть себя.
   - И осталась на Земле.
   - С тех пор я не вылетала даже на Луну. Земля не так уж мала, на ней достаточно места и занятий, - так казалось мне. Но столько лет прошло...
   Елена внезапно умолкла, словно спазма перехватила ей горло. За нее закончил Волгин:
   - Да, прошло много лет, и ты не нашла своего места, не нашла себе занятия. Не нашла и до сего дня. Так? Какие-то ветры, как сухой лист, гонят тебя по планете и нигде не разрешают остаться надолго...
   - Хватит, Волгин, - сказала Елена. - Хватит. Мне не очень легко разговаривать об этом, и я не вижу смысла...