Он встал на колени и зашарил вокруг, собирая сучья, прутья, сухие листья и прочий мусор, которого здесь валялось немало. Командир остановил его:
– Это напрасно. Костра мы себе позволить не можем. Кто знает, что окажется в этой чащебе по соседству. Мозель, у тебя наверняка отыщется с собой что-нибудь подходящее.
Мозель уже извлек из объемистой сумки маленькую инфракрасную печку, предназначенную для приготовления пищи в походах. Он подключил печку к аккумуляторной коробке, которую нес на боку Керстан, электроник, а в походе – ответственный за питание.
– Грейся, – предложил Мозель штурману и сам первый протянул руки к теплу; не хватало лишь пламени, чтобы вокруг стало совсем уютно.
Штурман покачал головой не то с сожалением, не то с усмешкой: и в самом деле, не совсем обычным казалось греться у невидимого огня, когда кругом было сколько угодно материала для настоящего, яркого, доброго костра… Командир осуждающе сказал:
– Ты неправ, штурман. Или ты все еще уверен, что здесь царит благополучие?
– Не знаю, задумчиво проговорил штурман. – Просто у меня такое ощущение… Знаешь, мы, штурманы, привыкли верить интуиции, когда логика не может помочь. Вот и тут – с самого начала…
– Стой! – перебил его командир и даже схватил штурмана за руку; для этого ему пришлось перегнуться вперед, он обжег запястье о невидимо раскаленную печку и сердито охнул от боли. – Давай, штурман, – продолжил он, подув на обожженное место, – отложим рассуждения об Истоке до возвращения на корабль. Будем лишь оценивать факты, без обобщений. Мы, я считаю, оказались на нормальной планете, которая живет приблизительно по ритму начала нашей эры. Афины, Спарта… Кроме того, здесь есть и люди, живущие по законам каменного века. Помнишь, нам приходилось встречаться с такими культурами.
– А следы? – спросил штурман, устраиваясь поуютнее в предвкушении спора.
– Дождемся дня, рассмотрим их как следует, и тогда начнем строить гипотезы. Пока ясно, что здесь сосуществуют разные уровни цивилизации. На заре, надо полагать, развернется сражение – бронзовые мечи против каменных топоров – и с этой точки зрения мы находимся, пожалуй, не в самом выгодном месте. Как ты думаешь, навигатор…
Штурман, усмехнувшись, перебил его:
– Я не могу думать без привлечения гипотезы Истока.
Командир не то застонал, не то коротко засмеялся:
– Ох, есть предел терпению… Но – хорошо. Поговорим на эту тему в последний раз. Слушай. Когда мы прилетели, еще можно было думать, что это – Исток, бывший Исток, то ли покинутый людьми, то ли переживший катастрофу и успевший оправиться от нее, но уже без людей. Мне показалось слишком тяжелым сообщить Земле, что цивилизация Истока не дожила до наших дней, и все же в тот момент такая гипотеза могла возникнуть. Через некоторое время мы убедились, что на планете есть люди. Каменный век. Даже и это еще можно было бы объяснить с твоей точки зрения, предположив, что какая-то часть людей уцелела после катастрофы, но деградировала, превратившись в дикарей. Но теперь я категорически говорю: нет! Цивилизация, откатываясь назад, не могла задержаться на античной стадии, а начав снова с нуля, не успела бы дойти до нее. Согласен?
– Логично.
– И еще. Принять твою гипотезу – значит признать, что великая цивилизация Истока погибла. Но скажи: разве на Гиганте, на предпоследней по развитию ступени перед Истоком, хоть что-нибудь указывало на приближение катастрофы? разве были там антагонизм, вражда, скрытые противоречия в развитии общества? Не было! И неудивительно: даже на нашей Земле это давно уже не грозит обществу, а ведь между нами и Гигантом – немалая дистанция. Я прав?
– Ты был бы прав, – сказал, помолчав, штурман, – если бы я хоть словом обмолвился о гибели цивилизации.
– Но ведь если цивилизация не погибла, и ее нет – значит, ее и не было? Тогда это не Исток!
– Не согласен… Гибель цивилизации – не единственное, что может с нею приключиться. Я, конечно, не думаю, что человечество может мирно скончаться в своей постели не от недостатка, а от изобилия. Помнишь эту теорию?
– От обжорства, что ли?
– Можно и так сказать. От обжорства знанием, от изобилия информации. Общество, развиваясь, успешно преодолело все мели и рифы, обошлось без ядерной войны, добилось изобилия, передоверило производство материальных ценностей машинам и получило, наконец, возможность всю свою энергию направить на познание мира, – познание все более глубокое и всестороннее…
– Мы на Земле все это проделали, – сказал командир, – и пока что живы и здоровы, – он согнул руку, напрягая бицепс. Штурман кивнул.
– Ты атлет, это известно. Но послушай дальше. Сторонники этой гипотезы говорили, что главная беда в том, что темп развития ускоряется, науки же дифференцируются. Если что-то возникает на стыках, то и такая новая отрасль не становится объединяющим звеном, а напротив, сама начинает углубляться и отходит все дальше от соседей. Проведи из центра окружности любое количество радиальных линий – и они чем дальше, тем больше будут расходиться. Простая геометрия.
– Ну, дальше?
– А дальше вот что: познание – основное содержание жизни. Машина общества закручена и пущена, идет без сучка без задоринки, внимания не требует, а значит, исчезает общность интересов: какой смысл интересоваться тем, что действует само по себе, как хороший автомат, даже смазки не требует, а совать ему палки в колеса в наше время никому и в голову не придет. Значит, у каждого есть полная возможность жить только своими интересами, а интересы-то у всех разные, наука требует человека целиком, если заниматься ею всерьез, а не всерьез у нас уже не бывает. И вот, говорили они, может получиться, что люди перестанут понимать друг друга. Но в то же время человек – существо общественное и вне общества жить не может. А общество перестает существовать в тот миг, когда исчезает связь, элемент общения. И вот…
– Все, – сказал командир. – Дальше я понял. Теория эта мне активно не нравится; я в нее не верю.
– Я тоже. Не потому не верю, что этого не могло бы произойти, но по двум причинам: во-первых, кроме науки у человека есть искусство, а оно всегда объединяет, его функция – находить и создавать общее между людьми. И во-вторых, люди умнее, они свернут своевременно, как только заметят, что назрели противоречия.
– Погоди, – не согласился командир и обвел взглядом всех сидевших вокруг маленькой печки и внимательно слушавших. Погоди, мы же согласились, что в обществе – даже на Гиганте – противоречий нет. Значит, нет и нужды в изменениях!
– В обществе противоречий нет, – медленно проговорил штурман, – твоя правда. В обществе. А вообще-то… У тебя хорошая память, командир. Так вспомни, например, как мы захотели взять какие-то вещицы, безделушки, чтобы на память о великолепной планете осталось хоть что-нибудь, кроме воспоминаний и дневников. Он у меня в каюте, этот сувенир. Нам позволили выбрать, конечно; но ты помнишь, при этом нас заинтересовала одна деталь: люди Гиганта, беря то, что им нужно, показывали какие-то жетоны. Мы спросили; что нам объяснили, ты помнишь?
Командир помнил, но не захотел сознаться в этом.
– Нам сказали, – продолжал штурман, – что на великой планете счет металла, счет пластиков идет на граммы, потому что все, что можно было добыть и использовать, уже добыто и использовано, и сырье, из которого синтезируются пластики, тоже добыто и использовано. Только в музее, помнишь, мы видели несколько кубических дециметров нефти, волшебной жидкости; она хранилась в сверхпрочном сосуде, и это была, наверное, последняя нефть Гиганта. Они тысячи раз переплавляют и переливают металл, они восстанавливают пластики, но потери неизбежны, и чтобы не нарушать свой балланс, им приходится ввозить дефицит на кораблях, а ты знаешь, чего это стоит даже и такой мощной цивилизации, и топливо приходится тратить, да еще безвозвратно! Или же они вынуждены, перестраивая атомы, синтезировать металлы из других элементов, но и это связано с такими колоссальными затратами энергии, что даже на Гиганте приходится с этим считаться. Кажется мне, командир, что Гигант – это тот уровень, когда все усилия общества направляются не на дальнейшее развитие цивилизации, но на поддержание ее на достигнутом уровне, на то, чтобы каждый потерянный грамм заменить новым граммом, – но уж никак не двумя. Это остановка, командир, а остановка означает гибель, если только не будут найдены новые пути. И вот налицо противоречие, хотя и не вызванное антагонизмом в обществе или чем-нибудь подобным. Значит, хочешь или не хочешь, какие-то революции – пусть не социальные, а технические в широком смысле слова – становятся неизбежными. Исток старше Гиганта. И я не удивился бы, узнав, что люди Истока научились обходиться без того, чего так не хватает Гиганту.
– Ну да, – сказал командир не без сарказма в голосе. – разумеется. И тогда люди, представители высочайшей цивилизации, разрушают – если верить тебе – свои машины и перековывают их на мечи, и забывают моторы, чтобы снова сесть на колесницы, а смысл своего существования начинают видеть в том, чтобы убивать тех, кому досталось меньше – или совсем не досталось – металла и кто перешел поэтому прямо на каменные топоры. Это, по-твоему, техническая революция?
– Разве я говорил это?
– Не этими словами, конечно; но по-твоему выходит, что Гигант придет к Истоку, а Исток – опять-таки по-твоему – вот эти дикари и бронзовые воины. Значит, именно так ты и считаешь.
– Я так не считаю, – отмахнулся штурман. – Но ведь мы ничего не знаем об этой планете. А цивилизация, кстати говоря, это не только умение приобретать, но и умение отказываться. Сначала в плане этическом. Потом – неизбежно – в материальном. Умение найти замену в другой области, которых множество в бесконечном мире. Может быть, нефть не обязательна, может быть, все можно получать из вакуума и возвращать туда же? мы увидели что-то, но пока не можем связать это в единую цепь, создать концепцию. И вот на сцену выходит интуиция, и она…
Командир вздохнул, предчувствуя продолжение спора. И, как бы в ответ на этот вздох, резко звякнул металл.
– Тише! – предупредил командир. – Мы еще не дома!
Все укоризненно взглянули друг на друга; не оказалось никого, кто опустил бы взгляд, признавая себя виновным. Тогда Мозель прошелестел:
– Это не у нас…
И, не давая никому времени усомниться в его словах, снова звякнул металл; теперь звук этот слышался более явственно, и кроме того, потрескивали сучья, кто-то фыркал и всхрапывал. Затем что-то, сначала не поддавшееся опознанию, выдвинулось из чащи и неторопливо двинулось – не прямо на отряд, но мимо, несколько в сторону. Очертания движущегося предмета были сложны, это была не машина, не человек, не животное; позвякивание металла, разнотонное и многосложное, было теперь слышно очень хорошо, но оставалось неясным, какие детали производили такой шум.
Капитан шарил по карманам в поисках инфраочков. Странная фигура уже отдалилась от чащи, за ней показалась вторая, третья… Словно связанные одной цепью, ритмично подрагивая, создания следовали мимо отряда, и люди лишь поворачивали головы, чтобы не упустить из виду первого, а затем рывком повертывались к лесу, чтобы встретить очередной звякающий фантом. Минуты катились медленно, и целая горсть их успела рассыпаться, пока первый не приблизился наконец настолько, что стало возможным разглядеть его.
Шла тяжелая кавалерия. Всадники в полном вооружении, в панцирях, шлемах, набедренниках, поручах и поножах, с поднятыми пока забралами, овальными щитами и длинными копьями, укрепленными тупым концом в стремени и поднятыми вверх, подобно мачтам кораблей. И кони под ними были закованы в сталь, могучие животные, и покрыты длинными, почти до земли, чепраками. Они ступали тяжело, изредка встряхивая головами, и тогда легкий звон удил разносился вокруг; но кроме этого, при каждом шаге длинные мечи рыцарей бились о стремена, а стальные локти – о круглые бока панцирей; эти-то звуки и услышал маленький отряд.
Затаив дыхание, члены экипажа наблюдали неизвестно откуда возникшую колонну; затем они увидели, как левее из чащи показалась другая и стала двигаться еще левее, а справа показалась третья, и стала забирать правее, словно бы конница стала развертываться в цепь. Командир скомандовал готовность, хотя рыцари маневрировали, повернувшись тылом к отряду и, следовательно, не собираясь атаковать его. Косясь на новые колонны, показавшиеся из чащи, командир пробормотал в самое ухо штурману:
– Только этого нам не хватало… Я даже отступить не смогу, нога совсем разболелась. В случае чего, придется стрелять.
– Война, – пробормотал Мозель. – Но на войне следует вести себя соответственно, не так ли, командир? Мы уходим от людей и строим гипотезы; не лучше ли взять пленного и узнать все, что нас интересует?
– Правила, Мозель, – сказал командир с сожалением.
– Но война сама есть правило, и она, по-моему, отменяет все другие.
– Ты прав, – сказал командир, провожая броненосные колонны взглядом. – Этих слишком много. Но наверняка появятся и одиночки…
– Я против, – решительно сказал штурман.
– Ты в меньшинстве.
18
Маленький отряд был готов, и все же появление человека впереди оказалось неожиданным. Путешественники даже вздрогнули, когда человеческая фигура выросла совсем рядом.
Все стволы мгновенно уставились на приближавшегося. Оружие чуть дрожало, выдавая волнение людей. Тончайшим шепотом командир отдал распоряжение: «Не стрелять», – он понял, что человек заметил их, но не испугался, а это говорило о добрых намерениях. Человек приближался, немилосердно дробя ногами сухие ветви. Штурман успел подумать, что туземец вряд ли стал бы учинять подобный шум. В следующий миг человек спросил:
– Командир, это вы? Командир…
Из всего, что могло приключиться с отрядом, это было самым неожиданным: темная фигура, показавшаяся из непроглядной чащи, – и бесконечно знакомый, привычный, корабельный голос Стена, главного инженера, мысленно уже всеми похороненного вместе с товарищами и вездеходом. В первую секунду у людей просто перехватило дыхание от неожиданного ощущения безопасности.
– Вот это да! – тонким голосом проговорил наконец Мозель, и тогда словно рухнул забор – все заговорили наперебой, непонятно, никто не слушал другого и каждый стремился подойти к Стену поближе, обнять его, сказать что-то сердечное… Инженер, немного удивленный, растерянно улыбался и пожимал плечами, и прошло несколько минут, пока командиру удалось утихомирить своих спутников.
– Молодцы, – сказал командир, как бы подводя итог восторженным восклицаниям. – А где вездеход?
– В полукилометре. Пришлось оставить там, сквозь чащу машина не проходит. Нашли вас по запаху, искатель выручил. Ну и петляли же вы… В одном месте пришлось переждать. Хочу предупредить вас: тут есть люди.
– Мы боялись, что они на вас нападут. Дикари… Они вас не заметили?
– Дикари? ракеты, командир. Боевые ракеты!
– Идемте, – сказал командир. – Не терпится увидеть вездеход и поверить, что на свете существуют машины. Сколько вы были в пути? Два с лишним часа? Ну конечно, по лесу… Синтезатор в порядке? Нет, вы путаете, Стен: какие ракеты? Катапульты – да…
– Военные ракеты, командир; помните курс лекций по старым цивилизациям? На подвижной платформе на воздушной подушке, все честь честью. Конечно, всех подробностей мы не разглядели – освещать их, сами понимаете, мы не стали, но сквозь очки было ясно видно…
– К черту! – вырвалось у командира неожиданно резко.
Штурман внезапно захохотал и тотчас же умолк; смех разнесся по лесу, рождая отголоски, и затаившаяся где-то птица вдруг отозвалась ему.
– Тихо, навигатор! – рыкнул командир шепотом. – Смеяться нечего! Из того, что вас не съел барс, когда вы хватали его голыми руками, еще не следует, что вы можете… Прибавим лучше шагу. Далеко еще?
– Машина почти рядом, – успокоительно откликнулся Стен. – А башни – помните, мы сообщали по рации, – нам, должно быть, и в самом деле привиделись. Мы потом специально подъехали к тому месту, где они были, – никаких следов.
– Я это знал заранее, – сказал капитан удовлетворенно.
– Но выглядело это убедительно. Они летели и опускались, потом исчезали и вновь появлялись на том же самом месте, но уже несколько, так сказать, перестроенные… Потом негромкий хлопок, и опять ничего, только запах озона, как после грозы. Нам, кстати, удалось заметить: магнитные возмущения были сильней всего как раз тогда, когда мы наблюдали эти башни…
– Обстановка тут, – сказал командир, – располагает к галлюцинациям… Он покосился на своих спутников, давно уже сорвавших кислородные маски, но не сделал замечания.
– В корабле, – усмехнулся штурман, – мы решим, что и эти люди нам привиделись. И гоплиты, и рыцари… все.
Командир хотел возразить, но в этот миг Стен сказал:
– Ну, пришли.
Второй человек отделился от укрытой в кустах машины и подошел к отряду. Он радостно поздоровался с каждым: наверное, ему было не по себе одному в густом лесу. Командир проворчал что-то насчет отсутствия времени, и все торопливо расселись в обширном кузове. Командир уже занес ногу на подножку и замер:
– Это что такое?
Взрыв криков раздался вдалеке; хор был таким могучим, что и сюда донесся этот вопль, в котором непонятно чего было больше: торжества, или страха. Через секунду крик повторился. Командир вздохнул:
– Встреча состоялась. Будет много крови. Мы не можем вмешиваться, а жаль… Вот твой Исток, штурман: исток красной реки, очень красной… Поехали!
Стен тронул рычаги. Вездеход бесшумно зашевелил мягкими гусеницами. На инфракрасном экране остывший лес был виден смутно, как сквозь запотевшее стекло. Стен ухитрялся как-то проскальзывать меж деревьев, но необходимость шарахаться из стороны в сторону замедляла скорость, и командир нетерпеливо ерзал на сиденье. Но вот деревья стали редеть, и он облегченно вздохнул:
– Похоже на наши места. Скоро поляна, Стен?
Снова выворачивая руль, инженер кивнул. Все дальше оставалось место, где кипела ночная битва; отзвуки ее уже не доносились сюда. Нервы начали расслабляться после пережитых возбуждений, и кто-то клевал уже носом, втайне мечтая о привычной каюте с удобной постелью и неизменной космической тишиной. Внезапно всех качнуло вперед: Стен резко затормозил. Странное движение почувствовали они, словно не ехали по земле, а плыли в океане, и большая пологая волна приподняла их и опустила; деревья прошумели вершинами – и все смолкло, и снова настала тишина. Ничто живое словно не обратило внимания на происшедшее – не встрепенулись птицы, звери не бросились искать спасения в беге. Командир озадаченно проговорил:
– Землетрясение? Местность не такая… Впрочем, кто знает, тут, верно, все возможно…
– Похоже на Гигант, – пробормотал штурман себе под нос. – Там такое случалось при подключении резервной централи.
– Несравнимо, – возразил Стен. – Там волна едва чувствовалась, при всей мощи их энергетики.
– Значит, иная мощность, – буркнул штурман и умолк, пытаясь засунуть ладони в изорванные рукава. Командир взглянул вверх; небо было на месте, видневшийся меж вершинами лоскут его был чист и усеян звездами, внушавшими доверие, неизменными. Затем что-то пролетело над лесом. Обыкновенное многоэтажное здание, только летело оно горизонтально. Вслед за ним бесшумно пронесся вакуум-дирижабль, словно только что переброшенный с Земли, где их в эту эпоху было множество. При виде дома командир невольно вобрал голову в плечи, ожидая падения этой массы вниз – на людей, на машину, на него… Ничего не произошло; небо опять очистилось, воздух остался неподвижным, ни звука не донеслось сверху. Командир покосился на остальных. Они были спокойны. Мозель прощупывал эфир, морщась от помех, Стен, склонив голову, прислушивался к слегка посвистывавшему на холостых оборотах мотору. Командир потер глаза.
– Ну, поехали, – сказал он, щупая лоб.
Деревья снова задвигались, расплывчатые, туманные. Четко видимый на экране, кто-то пересек дорогу почти перед самым носом вездехода – маленький, величиной с кошку; может быть, это и была кошка.
– Ты не заметил, какого она цвета? – пробормотал Манифик.
– По-моему, оранжевая, – глубокомысленно сказал штурман.
– Меня это интересует чисто теоретически, – обиженно проговорил химик. Он выглянул из машины. – Стен, ты возвращаешься той же дорогой?
– Нет, срезаю углы.
– Значит, это не наш след?
И в самом деле, впереди виднелась гусеничная колея, в предрассветных сумерках она была ясно различима. Штурман сказал:
– Это не наша. Эта шире.
– Уж не по этой ли колее мы шли ночью? – спросил командир.
Стен подвел машину к месту, где след гусениц был особенно отчетливым. Вездеход въехал на след и остановился. Люди вышли, оглядываясь по сторонам.
– Да, – сказал командир. – Их гусеницы сантиметра на два шире, и сама колея тоже шире. Да и рисунок траков иной. Где лаборатория?
– Один момент, – откликнулся Манифик.
Анализ не занял много времени. Манифик оторвался от масспектрографа, провел рукой по глазам:
– Следы стали и ее сплавов. Относительно примитивная техника, тяжелая телега. Вес, – он прикинул глубину следа и опорную площадь машины, – вес превышает тридцать тонн. Какой экипаж, если судить по нашей ранней истории, мог весить три десятка тонн?
– Танк, – первым вспомнил физик. – Военная машина. Помните мощный мотор, за которым мы сегодня гнались?
– Танк? – проворчал командир. – Там был след, а танка не было. Куда же…
Он не успел закончить.
Его прервал померкший свет звезд. Ночи на планете, находящейся в шаровом скоплении, освещены звездами гораздо ярче, чем на Земле, и вид звездного неба в тех местах наверняка описан во множестве прекрасных стихов… Звездный свет, голубоватый и трепетный, лился отовсюду и вдруг он померк. Капитан поднял голову. Остальные повторили его движение.
Сначала им показалось, что темная грозная туча укрыла их от внимательного взгляда светил. Потом они поняли, что это не туча. Они смотрели, оцепенев. Кто-то раскрыл рот, кто-то непроизвольно поднял руку, кто-то выставил плечо… Это проносилось над ними на высоте нескольких сотен метров – сперва городские стены, зубчатые, массивные, с башнями, бойницами и воротами, потом высокие здания, остроконечные кровли, на миг тускло блеснувшие свинцом. Запахло озоном, воздух стал потрескивать, на длинных вставших дыбом волосах Манифика зажглись голубые огоньки… Стены неслись над ними, колеблясь, словно они и в самом деле были лишь облаками; они перестраивались в полете, образуя углы, выступы, ища наилучшую конфигурацию; здания и высокие, с площадками наверху, башни занимали то одно, то другое место, и эти их движения сопровождались глухим рокотом, как если бы вдалеке гремел гром. Это было очень похоже на собирающуюся грозу, но только до сих пор никто из людей не видел такой грозы и таких туч.
Это продолжалось несколько секунд; затем небо очистилось.
19
– Неужели все еще нет сигналов маяка?
– Нет, командир, – озабоченно ответил радист.
– Кто остался на корабле? Корн? Наказать. радио бездействует, да и оптический маяк он выключил слишком рано.
– Может быть, деревья заслоняют… – пробормотал Мозель.
– А вот уже нет деревьев, – сказал Стен, делая последний поворот, чтобы выехать на поляну. В следующее мгновение руки его сползли с рычагов. Кто-то изумленно охнул, кто-то тяжело вздохнул. Остальные подавленно молчали.
– Мастера! – протянул командир. – Куда вы привезли нас?
Его недоумение было понятно: поляна и впрямь походила на ту, где вчера опустился корабль; такие же деревья обступали ее, колыхалась такая же трава, и только корабля не было на этой поляне.
– Не понимаю, – проговорил Стен в замешательстве. – Сбиться я не мог… Вот и трава впереди примята, это наш след…
– Давай дальше! – крикнул командир; выкрик этот нес разве что информацию о его душевном состоянии. – Не иголка же корабль, провалиться никуда не мог!..
Он смолк от толчка: Стен рывком тронул машину. Все напрягали зрение, стараясь увидеть силуэт звездного барка, еле справляясь с желанием выпрыгнуть из машины и бежать куда-то, искать, найти… Вездеход, выйдя на свой старый след, достиг середины поляны. Корабля не было. От него не осталось ни куска металла, ни крупинки пластика. Виден был лишь обширный круг, на котором сквозь пепел пробивались уже новые ростки, а неподалеку можно было различить и глубокий след, оставленный одним из гигантских посадочных амортизаторов.
– Да, – проворчал Манифик. – Теперь мне ясно, чего ради ночью был устроен этот парад. Мы упали в муравейник, и эти разнопериодные муравьи просто растащили корабль по кусочку. Они и нас пытались поймать, только ничего у них не вышло. Зато теперь…
– О да, – не выдержал штурман. – Не исключено, что и вся эта планета создана лишь для того, чтобы оставить нас без корабля. В таком случае мы, понятно, проиграли – где уж нам бороться с целым миром!
Командир несколько секунд молча глядел на штурмана, потом перевел взгляд на пепельный круг. Зачерпнув горстью пепел, он позволил серым частичкам просыпаться между пальцами – и все ждали, пока упадет последняя, и не сводили взглядов со струйки пепла, словно это был пепел их надежд, их будущего… Командир отряхнул ладони.
– Мы устали, – сказал он спокойно. – Сейчас мы отдохнем. Потом пойдем на поиски.
– Корабля? – спросил Стен.