Милевская Людмила. Цветущий бизнес

   — И те, что остались в багажнике? — обрадовалась я, но Власова меня разочаровала.
   — Нет, только те, которые занесли в мою квартиру.
   Я обиделась. В багажнике остались две нераспечатанные коробки, в каждой по восемь гераней.
   “Если сегодня не избавлюсь от них, придется распечатывать коробки, поливать цветы и снова их запечатывать,” — подумала я. Желание срочно избавиться от гераней охватило меня, но по выражению лица Власовой было видно, что вряд ли в сей миг суждено его осуществить.
   — Убери деньги. Цветы дарю. Подарила бы и те, что в багажнике. Зря не хочешь.
   — Куда мне столько, — рассмеялась Власова. — Не так уж и сильно люблю я Мазика.
   Она побежала к подъезду, у ступеней приостановилась, помахала мне рукой и послала воздушный поцелуй.
   — Иди ты к черту, — буркнула я, зло ударяя по газам и направляясь на Садовую.
   “Как там моя Иванова,” — подумала я, проезжая мимо мединститута, и в тот же миг увидела далеко впереди ее тщедушную фигурку в затрапезном плаще с пятнами грязи на подоле, которые, видимо, так ей и не удалось до конца отчистить. А может это уже новые, что совсем неудивительно. Иванова шагает так, что комья грязи долетают до спины, не говоря уже о подоле.
   Я с грустью смотрела на ее плащ и думала: “Только Людмила способна не жалеть денег на “мобильник” и зажаться на шмотках. Но куда это она так спешит?”
   — Девушка, вас подвезти? — игриво спросила я, догоняя Иванову и притормаживая возле нее.
   От неожиданности она шарахнулась, но, увидев меня, обрадовалась и, резво прыгнув на переднее сиденье, махнула рукой.
   — Гони за Моргуном. Он там, впереди, со всей делегацией.
   Я ничего не поняла, но на всякий случай поехала — куда ехала.
   — Все сотрудники уже знают, — сурово сообщила Иванова.
   — Кто им сказал? — испугалась я.
   — Милиционер.
   — А он как узнал?
   — От меня.
   Мне сделалось дурно.
   — Иванова, ты с ума сошла.
   — Не сошла, а позвонила “02”, сказала: “в десятой квартире труп” и повесила трубку.
   — И что теперь будет?
   — Ничего не будет. Хоронить будем. Сколько можно там лежать и разлагаться?
   Впереди показался Моргун в своей дурацкой шляпе с полями. Его под руки вели какие-то толстые истеричные бабы.
   — Вон они! Вон они! — завопила Иванова тыча пальцем в Моргуна и баб.
   — Он тоже в курсе? — втягивая голову в плечи, спросила я.
   В мои планы вовсе не входило утешать Моргунов. Всегда этих дел боялась, по причине своей бестолковости. В таких случаях больше всего мне мешали руки. Всегда не знаешь куда их деть.
   — Пока не в курсе, — успокоила меня Иванова.
   — Но бабы на всякий случай его под руки ведут.
   — Это не бабы, а сотрудники кафедры.
   — И куда они его тащат?
   — Домой, к орущей Зинке. У Моргуна слабое сердце, никто не знает как ему сообщить.
   Я истерично рассмеялась.
   — У Моргуна слабое сердце и потому сотрудники кафедры мединститута тащат его подальше от мединститута. Они врачи или наемные убийцы? Хотя, зачастую это одно и то же.
   — Не городи чушь, — рассердилась Иванова. — Они хотят быть с ним рядом, чтобы поддержать в трудную минуту.
   — А ты?
   — А я не могу. Там Зинка. Ефим Борисыч! Ефим Борисыч! — завопила Иванова, высунув голову в окно. — Идите к нам!
   Моргун, увидев Людмилу, обрадовался, как ребенок, стряхнул с себя сотрудниц и, протянув свои короткие ручки, устремился к нам.
   — Вы помирились? — торопливо спросила я.
   — Еще как! — ответила Иванова и продолжила переговоры: — Ефим Борисыч, садитесь, мы вас подвезем. Соня как раз в ту сторону.
   Вся компания уселась на заднее сиденье, и мы поехали.
   — Как там Власова? — украдкой спросила Иванова.
   — Интересуется тобой, — ехидно ответила я.
   — Мало у нее проблем? Могу поделиться своими. Ничего, менты доберутся до нее. Эй, поворачивай же налево.
   Резко затормозив, я повернула, досадуя, что еще плохо ориентируюсь в центре, зато окраины исколесила вдоль и поперек.
   — Высади их там, — приказала Иванова и повернулась к сотрудницам. — Все девочки, приехали.
   Делегация высыпалась из машины. Людмила ободряюще кивнула Моргуну и буркнула мне:
   — Трогай.
   Я тронула, но не проехав и ста метров, была остановлена Людмилой.
   — Нет, иди туда и ты, — рявкнула она.
   Я запротестовала:
   — Вот уж этого от меня не дождешься.
   — Надо. Скажешь в каком состоянии Зинка. Если в полном откате, пойду туда и я, если держится — буду руководить издали.
   Иванова смерила меня таким взглядом, что я не решилась возразить и нехотя полезла из машины.
   Стоны и вой были слышны уже на лестничной площадке. Выли все, кроме Зинки. Зинка бегала по комнате с какими-то каплями и капала всем без разбору. Накапала и мне. Я выпила, сама не зная зачем, и отправилась к Ивановой.
   — Ну? — строго спросила она.
   — Ужасно.
   — А Зинка?
   — Держится лучше всех.
   — Так я и знала. Поехали.
   — Куда?
   — Отвезешь меня обратно.
   Я повернула к мединституту.
   — Так что там Власова? — украдкой стирая слезу, спросила Иванова.
   — Тетрадку, вон, дала почитать. Возьми там на заднем сиденье.
   Иванова перекинулась через кресло и минут пять копошилась, после чего рассердилась:
   — Нет здесь тетрадки.
   — Как нет, клала же ее туда.
   — Так пойди возьми.
   Я остановила машину и полезла на заднее сиденье. Тетрадки действительно не было. Я вышла из машины и, открыв заднюю дверцу, обследовала все основательно. Тетрадки не было.
   — Ты не брала? — растерянно спросила я Иванову.
   Она покрутила у виска пальцем.
   — Думаешь мне до этого?
   — Где же она?
   — На бороде. В бардачок класть надо.
   — Да с сумками этими голову себе заморочила и бросила куда пришлось.
   — С какими сумками? — заинтересовалась Иванова.
   — Да Власова попросила перевезти кое-что.
   — Поздравляю, ты уже помогаешь убийце скрываться от закона.
   — Какого закона? Она вовсе и не скрывается, а дома сидит. Меня умоляла остаться. Муж в командировке, вернется не раньше, чем через десять дней. Прислугу и охрану отпустила, сидит одна. Жаль мне ее. Нелегко бабе.
   — А кому сейчас легко? Мне? Фиме? Нашла кого жалеть. Поехали. Дел у меня по горло.
   Я села за руль, мучимая пропажей тетради.
   — А твои бабы, пардон, сотрудницы не могли ее по ошибке прихватить?
   — Девчонки? Прихватить? Зачем она им?
   — Ну случайно.
   — Думаешь, что говоришь? Тут такое горе, а они случайно чужие тетради из машины начнут таскать. И что там в этой тетрадке?
   — Сама не знаю. Какие-то откровения Мазика.
   — Какого еще Мазика?
   — Мужа Власовой.
   — Ну и наплюй на его откровения, — успокоила меня Иванова.
   — Я бы наплевала, но завтра должна вернуть тетрадку. Власова на нее сильно рассчитывает в случае ареста.
   — Так может она сама и забрала ее? Передумала и забрала. Позвони, узнай, — Иванова протянула свой “мобильник”.
   Эта мысль окрылила меня. Я набрала номер Власовой и, как только прекратились длинные гудки, закричала:
   — Тата, ты не брала тетрадку?
   — Минуточку, — ответил мужской голос.
   Иванова пребывала в задумчивости.
   — Странно, мужик какой-то, — прикрыв трубку рукой, шепнула я.
   — А чего еще ждать от Власовой, — буркнула она.
   В ухе у меня затрещало, потом раздался шорох и прозвенел голос Власовой:
   — Алло, я слушаю.
   — Ты тетрадку свою не брала? — повторила я вопрос, по недоразумению заданный незнакомцу.
   — Нет, а что? Ты ее потеряла!
   — Ну, сразу так и потеряла. Просто не могу найти, но найду, раз ты не брала. Куда ей из машины деться. Может за сиденье завалилась.
   — Ищи, — порекомендовала Власова.
   — А кто это у тебя? — поинтересовалась я.
   — Это я у кого-то, — рассмеялась она. — В гостях я и дома сегодня не ночую.
   — А завтра?
   — Что завтра?
   — Ты забыла о нашем мероприятии?
   — Ах это. Нет, не забыла. Завтра встретимся, но предварительно звони.
   Я зло вернула телефон Ивановой.
   — Ну что? — спросила она.
   — Нет у нее никакой тетрадки. Сидит у какого-то мужика и в ус не дует.
   — Она интриганка, эта Власова. Зря ты связываешься с ней. Еще неизвестно зачем ей понадобился весь этот спектакль. Могла сама понаписать в тетрадку черти чего, а потом дать тебе прочитать, чтобы ты свидетельствовала за нее. Тетрадка, естественно, впоследствии исчезла бы.
   — Да, но она исчезла раньше, чем я успела ее прочитать, — возмутилась я.
   — Хорошо, — утихомирила меня Иванова. — Раз так дорога тебе тетрадка, спрошу у девчонок. Может и в самом деле кто пригреб по запарке.
   — Спроси, сделай одолжение.
   Мы подъезжали к мединституту. Иванова цепким взглядом выбирала побольше лужу, в которую собиралась выйти. Она всегда из машины выходила только в лужу. Даже летом, даже в засуху.
   — Лучше скажи, чем собираешься заняться? — спросила она, когда я затормозила по своему вкусу. — Может поможешь мне?
   — Что? Хоронить? Упаси меня бог! Есть и свои дела. Не сочти меня черствой, но больше, чем на сочувствие не рассчитывай. Могу еще предложить материальную помощь, естественно в разумных пределах.
   — Ладно, давай помощь, — сердито протянула руку Иванова.
   — Что? Прямо сейчас?
   — Нет, в следующем году!
   — У меня нет с собой мелких денег.
   — Давай крупные.
   Я вспомнила Верочку и дала, проворчав:
   — Все равно твой Моргун пропьет.
   — Согласись, теперь у него есть причины, — ответила Иванова и вышла из машины.
 
   Глава 17
 
   Едва за Ивановой закрылась дверь, я бросилась на поиски. Второй раз тщательно обследовала салон и даже заглянула в багажник. Тетрадки не было. Восстановив в памяти каждый свой шаг, пришла к выводу, что тетрадка могла упасть на землю, поскольку на нее мы поставили сумки. Лично я волоком тащила с сидения две сумки и могла незаметно стянуть с ними и тетрадку. Это было возле коттеджа Сюрдика.
   Я помчалась туда и минут двадцать ползала по грязи. Тетрадки не было. Занавеска в окне второго этажа по-прежнему волновалась.
   “Одно из двух, — подумала я, — или тетрадки здесь и не было, или Сюрдик ее подобрал, а теперь наблюдает за тем, как я извожусь тут на продукт жизнедеятельности.”
   Пришлось уехать несолоно хлебавши. Минут десять пути я страдала, а потом не выдержала и по второму кругу взялась переворачивать автомобиль. За малым не разобрала салон на части: тетрадки не было. Зато в бардачке обнаружилась старая записная книжка Катерины. Как попала старая записная книжка в новую машину — загадка, впрочем, с Катериной все бывает.
   Я не стала ломать голову над посторонними проблемами, а приступила к изучению книжки. На этот раз мои надежды оправдались. На одной из грязных страниц, словно курица лапой было накарябано: Павлик тети Мары. Рядом стоял номер телефона.
   Я обрадовалась. Это же то, к чему я стремилась. Теперь не придется заезжать к тете Маре и вести с ней длительные заунывные беседы про геморрой и радикулит. Нужно всего лишь набрать номер.
   Остановив “Хонду” возле ближайшего приличного кафе, я уселась за столик, сделала заказ и попросила телефон. Почему-то мне принесли сначала обед, а потом телефон. Видимо им не терпелось, чтобы я залила его куриным супом, что я тут же и сделала, торопливо набирая номер и кляня себя за то, что экономлю на “мобильнике”.
   Номер был занят. Я позвонила второй раз с тем же успехом. На третий раз услышала вот такую вещь: “Если у вас есть имя, назовите его. После короткого сигнала готов выслушать и ваше сообщение.”
   “Однако, Павлуша шутник,” — подумала я, не собираясь оставлять никаких сообщений.
   До конца обеда названивала я по тому номеру, но каждый раз включался автоответчик.
   Стало ясно: не избежать разговоров о геморрое и радикулите, и я поехала к тете Маре.

* * *

   Дом я нашла без труда. Вошла в калитку, поднялась на крылечко, постучала в дверь, прислушалась. Никаких признаков жизни. Я постучала еще, более настойчиво и энергично, на тот случай, если тетя Мара, сморенная геморроем, крепко заснула. Дверь дрогнула и с громким скрипом отворилась.
   — Тетя Мара, — крикнула я вглубь дома.
   Ответила мне тишина. Потоптавшись в растерянности у входа, я решилась зайти. На этот раз, пользуясь отсутствием вертлявой Катерины, я с любопытством смотрела по сторонам. Робко шла по прогнившим половицам, застеленным разноцветными вязанными половичками, удивляясь скромности жилища. Словно в середину века попала. На стенах фотографии, на тумбочках, кружевные салфетки. Вор Павлуша не удосужился подарить матери что-нибудь из того мешка, которым разжился в доме Владимира.
   С такими мыслями вошла я в комнату, где лежала вчера тетя Мара. Там же лежала она и на этот раз, только горшок с геранью стоял не на тумбочке, а на подоконнике за спинкой кровати.
   Сначала я подумал, что тетя Мара крепко спит, но, окликнув ее несколько раз и не получив ответа, удивилась. В ее возрасте спят чутко. Наученная горьким опытом, тронула тетю Мару за руку и отшатнулась, вспоминая Верочку. Рука тети Мары была тоже значительно холоднее, чем это принято у живых.
   Мне сделалось дурно. Захотелось бежать, так я и поступила. Выскочив на улицу, рухнула в “Хонду” и умчалась прочь.
   “Чего трясешься, дурочка, — уговаривала я себя. — Тетя Мара стояла к смерти значительно ближе, чем Верочка, так стоит ли пугаться? Ну умерла, в ее возрасте это неудивительно. И потом, как она жила, так я бы, на ее месте, за благо почла любую смерть.”
   Но сколько я себя ни уговаривала, менее страшно не становилось. Не то, чтобы я так сильно боялась трупов. Трупов немало повидала на своем веку. Настораживало другое: их свежесть.
   “Покойные и остыть толком не успевают, как их нахожу, — горестно размышляла я. — Узнай об этом милиция, долго пришлось бы придумывать себе оправдания.”
   Однако, чем дальше уезжала я от тети Мары, тем быстрее возвращалось самообладание. В конце концов я решила, что смерть матери вора поможет мне в поисках последнего. Никуда Павел не денется и вынужден будет мать хоронить. Наверняка и Катерина примет участие в похоронах тетушки. Мне остается лишь увязаться за ней, и встреча с Павлом гарантирована. Негоже, конечно, шантажировать человека в столь траурный день, но выхода у меня нет, придется шантажировать.
   Учитывая прошлые ошибки, я не бросила тело тети Мары, а решила о нем сообщить. Купив на почте жетонов, я воспользовалась уличным таксофоном и вновь позвонила по номеру, найденному в записной книжке Катерины, и вновь наткнулась на ту же вещь: “Если у вас есть имя, назовите его. После короткого сигнала готов выслушать и ваше сообщение.”
   Прослушав приколы автоответчика, я дождалась сигнала и, изменив голос, сказала: “Имени у меня нет, а тетя Мара умерла.”
   После этого я позвонила Ивановой. Она долго не брала трубку, а когда взяла, разразилась матом.
   — Это я не тебе, — успокоила она меня, когда я попыталась ее пристыдить.
   — Кому же? — ужаснулась я.
   — Служащему похоронного бюро. Подлец не хочет принимать заказ без справки. Что за порядки?!
   — Надеюсь, подлец не стоит рядом.
   — Стоит и слушает, — заверила меня Иванова. — Очень хорошо, что позвонила. Заберешь меня отсюда сейчас же.
   — Заберу, говори адрес.
   Иванова дала адрес, потом, обматерив кого-то, потребовала разъяснений как лучше проехать ее подруге, потом добросовестно эти разъяснения довела до моего сведения. Трубку я повесила, сгорая от стыда.
   Оказалось, что похоронное бюро находится в непосредственной близости.
   — Быстро ты, — обрадовалась Иванова.
   Но все равно радость ее меркла перед радостью служащего похоронного бюро. Бедняга не чаял как от моей Ивановой избавиться. Было сразу видно, что запомнил он ее навсегда. Иванова же забыла о нем прямо в его присутствии.
   — Нашла тетрадку? — спросила я, дрожа от нетерпения.
   — Какая к черту тетрадка! Тут можно с ума сойти! Куда не кинешься, везде препоны! Слушай, Софья, никогда не думала, что так хоронить трудно. Убивать народ я уже приноровилась, а вот хоронить, видно, никогда не научусь.
   — Пойдем в машину, — сквозь зубы посоветовала я, кидая смущенные взгляды в сторону обезумевшего от услышанного служащего.
   Иванова вихрем понеслась в машину. Иногда я задавалась вопросом: умеет ли эта женщина просто ходить, медленно и степенно.
   — Так нашла тетрадку? — повторила я вопрос уже в машине.
   Иванова с задумчивым взглядом чухалась по всем карманам. Было очевидно, что ей не до меня, но и мне было не до нее.
   — Так нашла ты тетрадку или нет? — рассердилась я.
   — Что? Какую тетрадку? Черт, точно забыла. Забыла там свой паспорт. Поворачивай.
   Я повернула. Иванова продолжала тормошить карманы и, вдруг, радостно закричала:
   — Нашла! Нашла! Поворачивай.
   Я повернула. Иванова сделалась еще задумчивей и вновь принялась за карманы.
   — Черт, точно забыла. Забыла квитанцию на венки. Ее нужно вернуть в бухгалтерию. Поворачивай.
   Я повернула. Иванова не оставляла карманы в покое, суетилась и была мрачней тучи, но вскоре вновь возликовала:
   — Нашла! Нашла квитанцию! Поворачивай.
   — Лучше бы ты тетрадку нашла, — сказала я и повернула.
   — Что? Тетрадку? Спрашивала у девчонок. Никто не брал.
   — Неужели Власова?
   — Да ты и сама шляпа.
   Я возмутилась.
   — Нет, ну кто бы говорил. “Поворачивай туда, поворачивай сюда.”
   Иванова, не прекращавшая манипуляций с карманами, испуганно вскрикнула:
   — Документы потеряла!
   — Какие документы?
   — Все!
   — А где они были?
   — В портфеле.
   — Так что же ты шаришь по карманам. Портфель-то в машину не входил.
   — Точно! Поворачивай! Портфель остался у похоронщиков.
   Я, чертыхаясь, повернула. Иванова выскочила из машины, ворвалась к “похоронщикам” и с безумным видом выскочила назад.
   — Нет портфеля! — истерично сообщила она.
   — Может на кафедре? Звони.
   Одна из ее “девочек” сообщила, что портфель там.
   — Уф, — вздохнули мы с Ивановой.
   “Вот кому никогда не доверю себя хоронить,” — подумала я и в этот миг вспомнила про тетю Мару.
   — Людмила, не хочешь обследовать еще один труп? — с присущей мне откровенностью спросила я.
   Она посмотрела на меня с тревожным подозрением и сказала:
   — Надеюсь, ты шутишь.
   — Вовсе нет. Еду от тети Мары. Она примерно в том же состоянии, что и Верочка два дня назад: лежит в постели и холодеет.
   — Откуда ты знаешь?
   — Говорю же, еду от нее. Если собираешься мне не поверить, вспомни случай с Верочкой. Тогда ты тоже утверждала, что я вру, но тетя Мара живое доказательство моей правоты, точнее мертвое. Лежит в своем доме и холодеет.
   — А какой черт тебя туда понес?
   Пришлось рассказать про вора. Иванову мой рассказ впечатлил. Она достала из пачки сигарету, прикурила, три раза подряд крепко затянулась и отправила сигарету в угол рта.
   — Ты опасный человек, — строго заключила она с сигаретой в зубах. — К тому же приобрела дурную привычку находить свежие трупы. Что-то здесь не так, потому что так не бывает. Я бы на твоем месте задумалась.
   — Я и задумалась. Так посмотришь на тетю Мару?
   — Мне что, больше нечего делать? Кстати, Власова не убивала. Вскрытие показало, что Верочка умерла естественной смертью.
   — Как это?
   — От остановки сердца.
   — А как же современная фармацевтика?
   — В каком смысле? — снова пыхая сигаретой спросила Иванова.
   — По-твоему, если сердце останавливается в двадцать пять лет, это естественно? Не удивлюсь, если и тетя Мара умерла от того же.
   Иванова опешила.
   — Думаешь, они были знакомы?
   — А разве все те, кто умирает от одинаковых болезней, знакомы? Это тебе как врачу известно лучше меня. Конечно нет причин не считать это совпадением, но случай один печальней другого. Особенно с тетей Марой. Я так на нее рассчитывала.
   — Катерина знает?
   — Собираюсь рассказать.
   — А как объяснишь визит к тете Маре?
   — Объясню приступом сострадания.
   Иванова нахмурилась.
   — Не советую, — сказала она и зло добавила: — И вообще, что ты лезешь не в свои дела? Не можешь жить спокойно?
   — Не могу, когда вокруг творится черт знает что. А спокойно жить скучно. Ты и сама не любишь покоя. Кстати, когда будут хоронить Верочку?
   — Завтра. Фима хоть сегодня готов отправиться за дочерью. Я его еще не видела, но девочки говорят.
   — Что еще говорят твои престарелые девочки? Как Зинка?
   — Зинка ухаживает за Фимой и плачет, что остались они друг у друга одни.
   — Выходит ты, Иванова, там лишняя.
   — Послезавтра поедем в Москву. Командировка закончилась, нам уже билеты взяли.
   Я поразилась такой наглости. Будто я кукла какая или собачка.
   — Лично я не поеду, Иванова, и не проси. У меня есть дела.
   Она не рассердилась. Равнодушно махнула рукой, пробурчала:
   — Как хочешь. Сейчас-то ты куда?
   — Была вся в планах, но теперь не знаю, — призналась я. — Тетя Мара подкосила меня. С ней оборвались все следы. Придется ждать похорон.
   — Поехали на дачу?
   — Ты же собиралась на кафедру.
   — Я там долго не буду. Подожди меня.
   — И долго придется ждать?
   — Не больше пятнадцати минут. Устала я. Пусть сами разбираются. В конце концов Моргун их начальник, а не мой, — сказала она, ударом пальцев отправляя окурок за борт.
   — Он твой старый товарищ. Так, помнится, представила ты мне его, — сказала я, останавливая автомобиль у роскошной лужи.
   Иванова ни слова не говоря вышла из “Хонды” и помчалась на кафедру.
 
   Глава 18
 
   На даче нас ждал сюрприз. Точнее, он ждал меня, потому что Ивановой уже все было по фигу. В этом клялась она всю дорогу, в этом же продолжала клясться и в тот момент, когда мы вошли в столовую и сюрприз увидели. А он увидел нас.
   Иванова его не впечатлила, а вот я буквально остолбинила беднягу. Он пил чай и что-то доказывал Катерине, да так и застыл с отвешенной мандибулой (челюстью) и чашкой в руке. Потом привстал, втянув голову в плечи, и сказал:
   — Здрасте.
   — Здравствуй отрок, — пробасила Иванова.
   Я же отделалась сдержанным кивком.
   Катерина (бодро и с подъемом) выступила с разъяснительной речью:
   — Знакомьтесь, мой брат Павлик. Правильно говорят, беда не приходит одна. Умерла тетя Мара, его мать, — гордо кивнула она на Павла и тоненько заскулила: — Ой, божечки!
   Павлик испуганно покосился на меня и несколько раз шмыгнул носом. Я расценила это как просьбу не устраивать в столь скорбный час опасных разоблачений, и помалкивала.
   Катерина словно по заказу прекратила скулить и перешла в наступление на Павла.
   — Говорю же тебе, не звонила я. Да и откуда мне звонить? Все время была на даче, а здесь нет телефона. Представляете, — это она уже нам с Ивановой, — утверждает, что я позвонила ему и сказала какую-то глупость автоответчику. Повтори, что сказала я по-твоему? — вновь обратилась Катерина к Павлу.
   — Имени у меня нет, а тетя Мара умерла, — послушно повторил Павел мои слова.
   — Почему это нет у меня имени? — всхлипывая и сморкаясь в фартук, спросила Катерина и завыла громче прежнего: — Тетя Мара умерла-аа, кто бы мог подума-ать, тетя Мара умерла-аа.
   — Мне все по фигу, — брякнула Иванова и удалилась.
   Все простили ей, потому что со спины она была хуже старухи. Я же осталась, решив высидеть тот момент, когда Павел останется в столовой один, но пришел Виктор и нарушил мои планы. Начался семейный совет в ходе которого Виктор и Катерина наставляли Павла как надо тетю Мару хоронить. К их чести будет сказано, львиную долю обязанностей они взяли на себя, хоть Павел и не слишком убивался по матери. Нет, время от времени он горестно шмыгал носом, но, думаю, больше для меня. Я же укрепилась в желании допросить его сразу же, как только предоставится такая возможность.
   Конечно можно было объявить всем, что Павел вор и поставить его к стенке, но в этом случае больше времени пришлось бы потратить на Катерину, взявшую Павла под свою опеку. Да и Виктор, мужчина с принципами, мог бы решительно потребовать доказательств. Из доказательств у меня были только личные впечатления, которые никого бы не вдохновили. Павел же, увидев мою беспомощность, уж точно замкнулся бы в своем ликовании.
   Я правильно решила, что гораздо продуктивней будет держать его в страхе разоблачения, поэтому помалкивала и ждала. Однако, ничего не дождалась. Семейный совет очень скоро был закрыт, а Павел с Виктором уехали по траурным делам. Катерина осталась трепать мне нервы. Воспользовавшись ситуацией, она свалила на меня домашнюю работу, а сама сидела и рыдала. Это все можно было бы терпеть, когда бы она не причитала. Видимо у меня слабые нервы, потому что терпеть не могу причитаний. Тем более, что в причитания Катерина вставляла ценные указания, адресовавшиеся лично мне.
   — Ах, тетя Мара, тетя Мара, — стенала она. — Как рано ты от нас ушла… Мясо переверни. Как любили мы тебя, как по тебе скучали… Крышкой, крышкой накрой. Как добра ты была, как честна… Лук порежь. Как заботлива и сердечна… Помельче режь, помельче. Ах, тетя Мара, тетя Мара.
   Слава богу явилась Иванова и прекратила это безобразие.
   — Софья, пойдем, ты мне нужна, — приказала она, невзирая на горе Катерины.
   Я с радостью отправилась за Ивановой. В ее комнате были разбросаны вещи и стоял пустой чемодан.
   — Ты точно остаешься? — спросила Иванова.