пожениться; вот в чем заключалась невеселая
истина. Знай я доподлинно, где она нашла себе
прибежище, я не раздумывая сел бы на поезд и на
всех парах помчался к ней. Плач во тьме
по-прежнему разрывал мне уши. Как мог я быть
уверен, что в тот самый миг Кристина не рыдает
столь же безутешно в каком-то дальнем уголке
земного шара? Ах,
города, в которых уже была ночь или раннее утро,
одинокие, богом забытые селенья, где
обездоленные и брошенные женщины проливают
горькие слезы. Вынув записную книжку, я не спеша
вывел час, число, место... А Мара -- где сейчас Мара?
Вот и она сошла с моей орбиты, сошла
входят в твое существование на мгновение-друтое,
а исчезают -- на целую вечность.
встречах есть нечто предрешенное.
Быть может, Мара была ниспослана мне в
напоминание, что мне не суждено быть счастливым,
пока я снова не обрету Кристину...
Неделей позже в доме
танцовщицы-индуски меня познакомили с
поразительно красивой молодой датчанкой, только
что прибывшей из Копенгагена. Женщина
определенно не "моего типа", она, тем не менее,
была обворожительна, иначе не скажешь.'Этакая
ожившая дева-воительница из скандинавских
легенд. Естественно, за ней увивались все кому не
лень. Не давая повода заключить, что обращаю на
нее заинтересованное внимание, я, однако, не
выпускал ее из поля зрения, терпеливо выжидая
390
удобного случая. Наконец мы оказались
бок о бок друг с другом в небольшой комнатке, где
смешивали коктейли. К этому времени все, исключая
самое танцовщицу, были порядком навеселе. Держа в
руке бокал, датская красотка расслабленно
прислонилась к стене. В ее ледяном самообладании
появилась маленькая брешь. Судя по виду, она не
стала бы возражать против некоторого нарушения
регламентов. Увидев, как я приближаюсь, она с
соблазнительной гримаской осведомилась: -- Так
это вы тот писатель, который пишет ужасные книги?
-- Я не удостоил ее ответом. Отставил бокал и с
ходу отрезал ей путь к отступлению короткой
очередью слепых, грубых, не допускающих
возражений поцелуев. С силой оттолкнув меня, она
высвободилась. Но не рассердилась. Напротив,
интуиция подсказывала мне, что с моей стороны
ожидается еще одна атака на ее неприступную
добродетель. -- Не здесь, -- проговорила она, не
понижая голоса.
Тем временем девушка-индуска начала
свой танец; гости чин-чином расселись по местам.
Молодая датчанка, которую, как выяснилось, звали
Кристина, вытащила меня на кухню под пустяковым
предлогом, что ей, дескать, нужно помочь с
сэндвичами.
-- Знаете, я ведь замужем, -- сказала
она, как только мы остались наедине. -- И у меня
двое детей. Двое прекрасных детей. Вы любите
детей?
-- Я люблю вас, -- отозвался я, без
лишних церемоний вновь давая волю рукам и
запечатлев на ее лице жадный поцелуй.
-- Скажите: женились бы вы на мне, --
перешла она в наступление, -- будь я свободна?
Вот тебе на: взяла и открыла огонь, не
сделав даже холостого залпа. Я был так ошарашен,
что ответил единственное, что может сказать
мужчина в данной ситуаций. Я ответил "да".
-- Да, -- повторил я. -- Хоть завтра...
Хоть сейчас -- скажите только слово.
-- Не торопитесь, -- отпарировала она, --
неровен час, поймаю вас на слове. -- Это было
сказано с такой прямолинейностью, что на
мгновение я совершенно протрезвел, чуть ли не
запаниковал. -- Ну, не тревожьтесь, в мои планы не
входит призывать вас делать это немедленно, --
продолжала она, наслаждаясь моей растерянностью.
-- Мне просто любопытно было узнать, относитесь
вы к типу мужчин, склонных к женитьбе, или нет. Мой
муж умер. Вот уже больше года как я вдова.
391
Последние слова вызвали у меня прилив
желания. Каким ветром, спрашивается, ее занесло в
Париж? Ясное дело: хочет пожить в свое
удовольствие. В ее привлекательности было что-то
безошибочно нордическое, свойственное многим
женщинам из этих краев, в чьих натурах избыток
целомудрия ведет постоянный спор с неменьшей
чувственностью. Я знал, чего она ждет от меня:
любовного трепа. Можно было нести что угодно,
вытворять что только в голову взбредет, но на
одном-единственном условии: требовалось пустить
в ход испытанный амурный лексикон -- весь набор
пустеньких, слезоточивых словечек, существующих
для того, чтобы навести нарядный камуфляж на
хищную, неприкрыто грубую подоплеку сексуальной
агрессии.
Плотно прижав ладонь к ее влагалищу, от
которого сквозь платье струился горячий пар, как
от свежей кучи навоза, я пустился во все тяжкие: --
может носить только такая женщина, как вы: так оно
романтично. Оно наводит на мысль о льдистых
фиордах, о столетних елях, занесенных снегом.
Будь вы деревом, я вырвал бы вас из земли с
корнями. Я вырезал бы на вашей коре свои
инициалы... -- Продолжая нести околесицу, я, не
отпуская, держал ее цепкими пальцами, постепенно
просовывая их в ее влажное лоно. Неизвестно, как
далеко бы все это зашло, не помешай хозяйка
нашему кухонному tete-a-tete*. Хозяйка -- та тоже была
охотливая сучка. В результате мне пришлось
одновременно обхаживать их обеих. Из вежливости
мы вынуждены были в конце концов перейти в
большую комнату, где еще плясала
танцовщица-индуска. Мы устроились в самом темном
углу, за спинами других. Одной рукой я со страстью
ласкал Кристину; другой -- ублажал как мог вторую
новообретенную партнершу.
Преждевременный конец вечеру положила
кулачная драка, завязавшаяся между двумя пьяными
американцами. В разгар общего замешательства
Кристина слиняла вместе с понурого вида графом, в
чьей компании и появилась. К счастью, я успел
заблаговременно обзавестись ее адресом.
Вернувшись домой, я во всех
подробностях описал Карлу мою невинную эскападу.
Он тотчас загорелся. Надо непременно пригласить
ее отужинать -- и чем скорее, тем лучше. Заодно он
приведет и свою подружку -- новенькую, с которой
познакомился в цирке Медрано. По словам Кар-
___________
*Разговор наедине (фр.)
392
ла, она была гимнасткой. Не поверив
ничему из того, что он наговорил, я, тем не менее,
усмехнулся и заявил, что предложенный вариант
считаю оптимальным.
И вот вожделенный вечер настал. Карл
приготовил ужин и, по обыкновению, накупил самых
дорогих вин. Первой появилась гимнастка --
тоненькая, сообразительная, живая, с небольшим
остреньким личиком и кудряшками на затылке,
делавшими ее чуть похожей на шпица. Она воплощала
собой одно из тех беззаботно-непоседливых
созданий, которые трахаются при первой встрече.
Карл, правда, не рассыпал в ее адрес неумеренных
с предыдущими его избранницами. Однако
чувствовалось, что он испытывает неподдельное
облегчение, обретя подобающую замену нелюдимой
Элиане.
-- Ну, как она тебе? -- спросил .он,
отведя меня в сторону. -- Думаешь, сойдет? Правда,
неплоха? -- И, помолчав, добавил: -- Между прочим,
Элиана, похоже, совсем втюрилась в тебя. Может,
наведаешься к ней как-нибудь? Не самое худшее для
траха, могу тебе поручиться. С ней нет
необходимости тратить время на ухаживание:
скажи пару добрых слов, а затем можешь
валить ее на кровать. А уж как дойдет до этого
места, оно у нее срабатывает бесперебойно, как
пожарный насос...
Произнеся столь многообещающее
предварение, он сделал знак Коринне, своей
подружке-акробатке, приблизиться. -- Повернись, --
приказал он. -- Хочу, чтобы он полюбовался твоим
задом. -- Оценивающе похлопал ее по ягодицам. -- Ты
только пощупай их, Джо, -- подначивал он. -- Как
бархатные.
Только я вознамерился убедиться в этом
лично, как послышался стук в дверь. -- Ну, это,
должно быть, твоя телка, -- заметил Карл. Открыв
дверь и завидев Кристину, он испустил
восторженный вопль и, облапив ее обеими руками,
буквально втянул в комнату, без устали
приговаривая: --Она же великолепна, великолепна!
Какого черты ты скрывал от меня, что она так
хороша?
Я начал всерьез опасаться, как бы он
совсем не свихнулся. Идиотски приплясывая и
хлопая в ладоши, как ребенок, он обежал комнату. --
Ну, Джо, ну, Джо, -- повторял он плотоядно. -- Она
просто
всю жизнь не встречалось!
Услышав слово "телка", Кристина
насторожилась. -- Что это значит? -- спросила она
подозрительно.
-- Это значит: вы прекрасны,
несравненны, ослепительны, -- заверил Карл,
воздевая руки в экстазе. Его
393
округлившиеся глаза, подернувшись
влагой, стали совсем щенячьими.
Кристинин английский не простирался
дальше начальных классов; что до Коринны, то она
разбиралась в нем еще хуже; так что в конце концов
мы все перешли на французский. Для затравки
глотнули эльзасского. Кто-то завел граммофон, а
потом Карл, приняв на себя функции увеселителя, с
лицом багровым, как свекла, горящим взглядом и
влажным ртом, запел громким, пронзительным
голосом. В промежутках он подкатывался к Коринне
и смачно чмокал ее в губы, не раз испытанным
способом демонстрируя, что помнит о ее
присутствии. Однако весь напыщенный вздор,
который сыпался из него, адресовался
исключительно Кристине.
-- Кристина! -- разглагольствовал он,
поглаживая ее как кошку. --
он презирал его: помню, Карл не раз говорил, что
это нелепое имя под стать разве что корове или
ломовой лошади. -- У меня оно ассоциируется...
дайте подумать... -- и бешено завращал глазами,
будто пытаясь приручить непокорную метафору, -- с
тонким кружевом в лунном свете. Нет, не так: в
хрупкое, совсем как ваша душа... Налейте-ка мне,
кто-нибудь. Авось, что-нибудь поизысканнее придет
в голову.
Кристина, которую не так-то легко было
оторвать от земли, прервала его пылкие излияния,
рассудительно осведомившись о том, готов ли ужин.
Карл тут же напустил на себя оскорбленный вид. --
Как столь прекрасное создание, как вы, в такой
момент может думать о еде? -- изумился он громко.
Против ужина, однако, ничего не имела и
Коринна. Мы уселись за стол, Карл -- по-прежнему со
свекольно-красным лицом. Он переводил водянистый
взгляд с одной на другую и обратно, словно не мог
решить, кого из них в следующий миг примется
облизывать с головы до ног. А уж в том, что он
раньше ли, позже ли ухитрится проделать это с
обеими
сомневаться не приходилось. Не успев толком
покончить с содержимым своей тарелки, он
поднялся с места и ни с того, ни с сего обслюнявил
Коринну. Затем походкой кота, нализавшегося
валерьянки, приблизился к Кристине и принялся
как ни в чем не бывало обрабатывать ее. Эти пассы
хоть и не были отвергнуты с порога, но
394
привели наших дам в некоторое
замешательство. Похоже, им было не совсем ясно, в
каком направлении будут развиваться дальше
события.
А я -- я пока и пальцем не прикоснулся к
Кристине. Мне любопытно было просто наблюдать за
ней: как она говорит, смеется, ест, пьет. Карл
беспрерывно подливал всем в стаканы, будто на
столе громоздилась галерея бутылок не с вином, а
с лимонадом. Поначалу у меня сложилось
впечатление, что Кристина держит себя несколько
скованно; однако действие алкоголя не замедлило
проявиться. К тайному моему удовлетворению
вскоре я ощутил, как ее рука под столом сжала мне
колено. Недолго мешкая, я накрыл ее своей и
потянул выше, к самой прорези в брюках. Словно
испугавшись, она отдернула руку.
Тем временем Карл бомбардировал ее
вопросами о Копенгагене, о детях, о ее семейной
жизни. (У него напрочь выпало из головы, что
супруг ее уже перешел в мир иной.) И вдруг, ни к
селу, ни к городу, поглядев на нее с похотливой
ухмылкой, выпалил: --
часто задает тебе трепку?
Лицо Кристины вмиг стало пунцовым. Не
отводя глаз, с каменным видом она ответила: -- II
Любой другой, получив такую отповедь,
со стыда сквозь землю провалился бы. Только не
Карл. С несокрушимо доброжелательной миной он не
спеша поднялся на ноги, подошел к ней и наградил
ее ритуально-отеческим поцелуем в лоб. --
проследовал обратно на свое место. А минутой
позже уже распинался о питательных свойствах
шпината и о том, что сырой он гораздо вкуснее.
Есть что-то в людях с Севера, что и
поныне остается для меня непостижимым. Мне не
доводилось встретить ни одного из них -- неважно,
мужчину ли, женщину ли, -- к кому я мог бы
по-настоящему потеплеть душой. Этим я вовсе не
хочу сказать, что присутствие Кристины
замораживающе действовало на окружающих. Совсем
наоборот: на нашей вечеринке все шло как
по-писаному. Покончив с ужином, Карл уединился со
своей гимнасткой на диване. В другой комнате я
улегся на ковер с Кристиной. В первые минуты мне
пришлось помучиться, но стоило лишь возникнуть
небольшому зазору между нижними ее
___________
* Послушай, крошка
** Он умер, мой муж (фр.).
*** Я люблю тебя (фр.).
395
конечностями, как сердцевина ее
айсберга начала оттаивать и упорное
сопротивление уступило место активному
соучастию. И вдруг в разгар самых неистовых
телодвижений она разразилась слезами. По
покойному мужу, призналась мне Кристина. Моему
удивлению не было пределов. "А
спросить, наплевав на все правила хорошего тона.
Отважившись высказать свое недоумение вслух, я
услышал нечто совсем уж несообразное: --
Представьте, что бы он обо мне подумал, если бы
увидел меня вот так -- с вами на полу? -- И из-за
этого-то -- столь буйный всплеск эмоций? Ну,
крошка, подумал я, раз так, ты и впрямь
заслуживаешь хорошей взбучки. Во мне зародилось
гаденькое желание спровоцировать ее на
что-нибудь такое, после чего непритворный взрыв
раскаяния и стыда, коему я был свидетелем, не
покажется столь уж зряшным и неоправданным.
В этот момент, услышав, как встает,
направляясь в ванную, Карл, я громко спросил, не
желает ли он выпить. -- Подожди минутку, --
отозвался он, -- из этой сучки хлещет как из
недорезанного поросенка. -- Когда он возник на
пороге, я, перейдя на английский, посоветовал ему
попытать счастья с Кристиной. Вслед за чем,
извинившись, удалился в ванную. Когда я вернулся,
она, в той же позе, что и раньше, лежала на ковре и
курила. Рядом пристроился Карл, делавший
деликатные попытки обеспечить себе проход в ее
неприступную цитадель. А Кристина -- Кристина
хранила полную невозмутимость, заложив ногу за
ногу и с отсутствующим выражением вперившись в
потолок. Налив всем вина, я ретировался в
соседнюю комнату -- почесать языком с Коринной.
Та тоже лежала на диване с сигаретой, вполне
готовая, как мне показалось, к очередному раунду,
коль скоро рядом появится кто-то склонный
проявить инициативу. Присев с краю, я вовлек ее в
бесконечный разговор, дабы обеспечить Карлу
оперативный простор для требуемого маневра.
И вот когда я уже укрепился в
убеждении, что все идет как нельзя лучше, в
комнату влетела Кристина. В темноте она
наткнулась и рухнула на диван. Поймав в объятия, я
притянул ее к себе и уложил рядом с Коринной.
Секундой позже за Кристиной последовал Карл и
тоже брякнулся на диван. Никто не проронил ни
слова. Оказавшись в неожиданной тесноте и
стараясь устроиться поудобнее, все зашевелились.
Моя рука, шарившая вокруг в поисках опоры
обнаженную грудь -- округлую, крепкую, с тугим
соблазнительным соском. Сомкнув вокруг
396
него губы, я уловил запах духов
Кристины. Расставшись с вожделенной находкой,
вслепую потянулся лицом в направлении ее рта. И
тут почувствовал, что в отверстие моих брюк
проскальзывает чья-то рука. Исследуя языком
топографию ее неба, я чуть заметно подвинулся,
давая Коринне возможность извлечь мой член
наружу. И тотчас ощутил на нем ее горячее дыхание.
Пока она нежно пощипывала меня снизу, я страстно
кусая ее шею, губы, язык. Последняя, похоже,
испытывала прилив небывалого желания: из ее
горла вырывались странные, неземные звуки, а все
тело содрогалось в конвульсиях безостановочных
спазм. Обхватив руками за шею, она сдавила меня
как в тисках; язык ее сделался плотным,
необъятным, словно набухнув взбунтовавшейся
кровью. Я пробовал высвободить свой член из
пылающей печи рта Коринны, но безрезультатно: как
я ни изворачивался, она ухитрялась повторять все
его зигзаги, для вящей надежности покалывая его
острыми краями зубов.
Тем временем Кристину все сильнее
сотрясал тайфун неистового оргазма.
Изловчившись высвободить руку, зажатую между ее
спиной и диваном, я провел ладонью вниз по ее
груди. Чуть ниже пояса рука столкнулась с чем-то
жестким и волосатым, во что я инстинктивно
вцепился пальцами. -- Черт, это
голову в сторону. В тот же миг Кристина с
удвоенной энергией принялась отрывать меня от
Коринны, но последняя и не подумала
капитулировать. Наконец Карл всем телом
навалился на дошедшую до полного самозабвения
Кристину. Теперь я мог сколько душе угодно
тискать и пощипывать ее сзади, переложив на Карла
заботу трудиться над нею спереди. Она так
вертелась, так исходила 'потом, издавала такие
стоны, что
мне подумалось: бедняжка, у нее вот-вот крыша
поедет.
Внезапно все кончилось. Кристина одним
махом соскочила с дивана и устремилась в ванную.
На секунду или две в комнате воцарилось молчание.
Затем, будто всем троим в рот одновременно попала
смешинка, мы разом расхохотались. Громче всех
Карл, чьему кудахчущему смешочку, казалось, не
будет конца.
Мы еще ржали как одержимые, как вдруг
дверь ванной широко распахнулась. На пороге, в
полосе яркого света, стояла нагая Кристина с
пламенеющим лицом, в негодовании вопрошавшая,
куда подевалась ее одежда.
-- Вы мне отвратительны! -- заорала она.
-- Выпустите меня отсюда!
397
Карл сделал попытку смягчить ее
праведный гнев, но я резко оборвал его, отрезав: --
Если хочет, пусть убирается. -- Я даже не
потрудился встать помочь ей собрать вещи. Только
услышал издали, как Карл что-то говорит ей,
понизив голос, и в, ответ -- сердитый голос
Кристины: -- Оставь меня в покое, ты, грязная
свинья! -- Затем послышался стук захлопнувшейся
двери, и она скрылась.
-- Ну, вот тебе скандинавская
красавица, -- резюмировал я.
-- Ja, ja
*,-- пробормотал Карл,
раскачиваясь взад-вперед с опущенной головой. --
Плохо, плохо.
-- Что плохо? -- переспросил я. -- Не будь
идиотом! Она обязана нам высшим кайфом своей
жизни.
Он опять разразился своим кудахчущим
смешком. -- А что если у нее триппер? -- проговорил
он и ринулся в ванную, где начал шумно полоскать
горло. -- Послушай, Джо, -- прокричал он оттуда, --
выплевывая изо рта воду, -- как ты думаешь, с чего
это она так осердилась? За живое взяло, что мы
хохочем?
-- Все они такие, -- заметила Коринна
философично. --
-- Я проголодался, -- заявил Карл. --
Давайте-ка'еще поедим. Чем черт не шутит, вдруг
она передумает и вернется. -- Он пробормотал про
себя еще что-то, потом, как бы подводя итог,
добавил: -- Ничего не понимаю.
Нью
-Йорк-Сити, май 1940 года
Переработано в Биг-Суре, май 1956 года
______
да (нем.).
**
Стыдливость (фр.).
Mlle. Claude
РАССКАЗ
Прежде чем начать эту историю, должен
сказать вам, что м-ль Клод была шлюхой. Да, шлюхой,
и я не собираюсь убеждать вас в обратном, но речь
сейчас не о том -- уж коли м-ль Клод шлюха, то как
прикажете называть всех прочих женщин, с
которыми мне доводилось встречаться? Сказать о
ней "шлюха" значит не сказать ничего. М-ль Клод
-- больше, чем шлюха. Я не знаю, как ее назвать.
Может быть, просто -- мадемуазель Клод?
У нее была тетка, которая не ложилась
спать, каждый вечер ожидая ее возвращения. По
правде говоря, мне с трудом верилось в
существование какой-то тетки. Какая к черту
тетка? Скорее всего, это был ее
признаюсь, меня раздражал этот некто,
поджидающий ее, в любой момент готовый отвесить
ей оплеуху за то, что поздно явилась или мало
заработала. И какой бы нежной и любящей она ни
была (а надо сказать, Клод знала толк в любви),
воображение рисовало передо мной образ
низколобого невежественного ублюдка, которому
достанется лучшее из того, что она может
предложить. Никогда не питайте никаких иллюзий
относительно шлюхи: пускай она щедра и податлива,
пускай ее одарят тысячефранковой бумажкой (хотя
таких дураков надо поискать) -- всегда найдется
субъект, которому она будет по-своему верна, и то,
что удалось урвать вам -- не более, чем аромат
того цветника, в котором лучший букет сорвет этот
более удачливый садовник. Будьте уверены, все
сливки достанутся ему.
Вскоре выяснилось, что мои терзания
напрасны. Никакого
Я. Хотя мне это слово совсем не подходило. Сутенер
-- так будет точнее -- и этим все сказано. Отныне я
ее сутенер. О'кей.
Я хорошо помню, как впервые привел ее к
себе -- я вел себя, как последний идиот. Когда дело
касается женщин, я всегда веду себя, как идиот.
Беда в том, что я их
________
* Пусть будет так! (фр.).
**
(фр.).
401
обожаю, а женщины не хотят, чтобы их
обожали. Они хотят... ну да ладно, как бы то ни было,
в первую ночь, хотите верьте, хотите нет, я вел
себя так, будто никогда в жизни не спал с
женщиной. До сих пор не понимаю почему. Но именно
так все и было.
Помню тот момент, когда она стояла, не
раздеваясь, возле моей постели и смотрела на
меня, словно ожидая, что я что-нибудь предприму.
Меня всего трясло. Меня начало трясти, как только
мы вышли из кафе. Едва касаясь, я поцеловал ее --
кажется, в губы, -- а может, попал в бровь -- я
никогда не занимался... этим... с незнакомыми
женщинами. Почему-то мне казалось, что она делает
мне величайшее одолжение... И шлюха порой может
пробудить в мужчине такое чувство. Но, как я уже
сказал, Клод не была шлюхой.
Не снимая шляпки, она подошла к окну,
закрыла его, опустила шторы. Потом искоса
взглянула на меня, улыбнулась и произнесла что-то
о том, что пора бы и раздеться. Пока она возилась
возле биде, я мучительно стягивал с себя одежду. Я
волновался, как школьник. Я не хотел смущать ее
своим нетерпеливым взглядом, поэтому тупо
топтался возле письменного стола, перекладывал
бумажки, сделал несколько абсолютно
бессмысленных записей, накрыл чехлом пишущую
машинку. Когда я обернулся, она стояла в одной
сорочке возле умывальника и вытирала ноги.
-- Ложись скорей! -- сказала она, не
прекращая своего занятия. -- Надо согреть
постель.
Все было так естественно, что моя
неловкость и смущение стали потихоньку
проходить. Ее чулки были аккуратно сложены, на
поясе висело нечто, напоминавшее сбрую (впрочем,
вскоре это нечто плавно опустилось на спинку
стула).
В комнате было довольно прохладно.
Уютно прижавшись, мы молча лежали, согревая друг
друга, молчание грозило затянуться. Одной рукой я
обнимал ее за шею, другой крепко прижимал к себе.
В ее глазах стояло то самое ожидание, которое я
заметил, едва мы переступили порог комнаты. Меня
опять затрясло. Из головы разом вылетели все
французские слова.
Не помню, говорил ли я, что люблю ее.
Наверное, говорил. Даже если и говорил, то она
наверняка немедленно забыла об этом. Когда она
собралась уходить, я протянул ей экземпляр
"Афродиты" -- она не читала ее -- и пару шелковых
чулок, купленных для кого-то другого. Я успел
заметить, что она питает слабость к чулкам.
Когда мы встретились вновь, я уже
переехал в другой отель. Она с любопытством
огляделась, и одного взгляда ей
402
оказалось достаточно, чтобы понять,
что дела мои идут неважно. Она простодушно
осведомилась, хорошо ли я питаюсь.
-- Тебе нельзя тут оставаться надолго.
Здесь слишком уныло. -- Может, она и не произнесла
слова "уныло", но я знал, что именно это она и
имела в виду.
Здесь и вправду царило уныние. Мебель
разваливалась, подоконник растрескался, ковер
истрепался и нуждался в чистке, в кране не было
воды. Освещение было слишком тусклым, тусклый
желтый свет падал на покрывало, придавая ему
несвежий, слегка заплесневевший вид.
Ночью она вдруг решила сделать вид,
будто ревнует меня.
-- У тебя есть еще кто-то, кого ты
любишь.
-- Нет, больше никого.
-- Тогда поцелуй меня, -- попросила она
и пылко прильнула ко мне, ее жаркое тело
вздрагивало и трепетало. Я погружался в горячее
тепло ее плоти, купался в ней... нет, не купался, а
утопал в неге и блаженстве.
Потом мы немного поболтали о Пьере
Лоти и о Стамбуле. Она призналась, что хотела бы
когда-нибудь попасть туда. Я согласился, сказав,
что и сам не прочь побывать там. Неожиданно она